В прятки с Бесстрашием 95 страница

— С каких пор тебя, вообще, это волнует? Ты встречался одновременно со мной и Линдси, и что? Тем более твоя, так называемая, девушка, неизвестно, когда появится...

— Кейт, я не хочу с тобой спорить и что-то тебе доказывать. Сколько раз мне надо признать свою вину в том, что я так опрометчиво связался с тобой, чтобы ты... от меня отстала?

— Я от тебя отстала? Это ты набросился на меня с поцелуями!

— Да и сейчас сожалею об этом!

— Ах, вот как!!! Ты просто псих, Алекс, — она выставила вперед руки, будто бы отгораживаясь от меня, — долбанный ублюдок! И держись от меня подальше, со своими идиотскими идеями и поцелуями!

Она развернулась и выбежала из зала. Фффух, бл*. Ну надо же, как все... непросто. Общение с Кейт оставило привкус деревянного поцелуя, досаду на самого себя и мерзкую тяжесть на душе. Лекси, как же я скучаю. Зачем ты уехала от меня, без тебя так невыносимо.

_____________________________

Алексис

Дни тянутся невообразимо, просто невозможно-мучительно долго. Еще чуть меньше двух недель до отпуска, но каждый час этого времени — вечность. Если бы не задания и тренировки, я бы уже сошла с ума. Потому что дело — это прекрасный способ выкинуть из головы тревожные мысли. Я столько всего передумала, столько разных мыслей, причин и объяснений поведения Алекса влезало в мою голову, сколько я пыталась найти ответов на волнующие меня вопросы, что сил просто не осталось ни на что. Я не знаю, что он скажет мне, и надо ли вообще, что-то говорить. Не думаю, что в объяснениях есть теперь какой-то смысл, главное ведь чувствовать. Если мы чувствуем, переживаем, любим, ощущаем необходимость в другом человеке, то остальное неважно. Он ждет меня. Как произойдет наша встреча? Наверное, я все же боюсь, и это «боюсь» будет до тех пор терзать меня, пока я его не увижу, и всё сама не пойму. Одновременно с этим внутри все как-то взволнованно сжалось.

Очень часто перед глазами высвечиваются серые, поблескивающие яркой сталью глаза. Иногда они насмешливые, немного презрительные и внимательные, прячущие за своим выражением заинтересованность. Именно такие, как в первые недели инициации, когда мы цеплялись друг к другу по каждому мельчайшему поводу, чтобы всласть покидаться ядовитыми шпильками. И не получается удержать улыбки, вспоминая, как Алекс, в качестве извинений за отрезанные волосы, катал меня на своей спине отжимаясь. А это, его излюбленное наказание «упор лежа» и прут. Иногда его глаза гневные и недоумевающие, по-хищному сощурены, словно он злится, но изо всех сил пытается сдержать себя в руках и не наговорить лишнего, но взрывной характер почти всегда берет верх. Да, много было таких ситуаций, но разве это не подтверждает то, что если человек вскипает сильными эмоциями, то он не испытывает безразличия и равнодушия? Но чаще всего я вижу его глаза с потемневшей радужкой, притуманенные желанием, возбуждением и чем-то особенным. Черные бездны расширившихся зрачков, припущенные завесой ресниц. Они поглощающие, как два глубоких, бездонных омута, в которых я тонула и тонула, не желая спасаться. И мне это безумно нравилось...

Нравилось чувствовать этот жгучий взгляд, медленно окидывающий все мое тело, нравилось слушать его прерывистое дыхание и хриплый от желания шепот на ухо, нравилось, когда от его нежных прикосновений, кожа покрывалась мурашками, а внутри что-то сжималось сладко, и внизу живота тянуло... И когда, я уже не то что говорить, и думать-то связно не могла, целиком отдаваясь поглощавшим меня волшебным ощущениям, воздух раскалялся до предела, и каждый судорожный вдох давался с трудом. Удивительно, но я никогда не испытывала наедине с Алексом стеснения, словно такой грани между нами и не существовало. Мне могло быть немного неловко, что я начинала нервно ерзать и заливаться румянцем, если он смотрел через-чур испытывающе. Становилось слишком жарко, до дрожи, от окатившей страсти, но только не стыдно. Даже в поезде, оставшись в одних туфлях и ножнах, я чувствовала себя комфортно рядом с этим замечательным мужчиной, как будто, так и должно быть, что он создан специально только для меня. И снова, в моих мыслях его глаза кажутся так близко, что он, вот-вот нагнется ко мне, скользнет ресницами по моей щеке. Его губы почти так же близко, стоит только подняться на цыпочки, чуть-чуть, коснуться их, поцеловать осторожно, запустить руки под его футболку, погладить надежную, сильную спину, прижаться к нему теснее, забыть обо всем. Обо всех этих непонятных и неприятных случившихся событиях, от которых избавиться и забыть не получается даже во сне, обо всех тех горьких словах, которыми мы тогда обменивались, стараясь сказать что-то друг другу, но не понимая, что именно, не слыша ни себя сами, и ни того, что хочет сказать другой. Ведь теперь определиться, во что мы верим и чего хотим, гораздо проще.

Я знаю все его скрытые искорки эмоций, даже если он их прячет. Да, он такой, никогда не покажет свою слабость, бессилие, или то, что ему больно. Всегда будет ворчать, что я «кудахтаю», затаив дыхание и не отводя взгляда от того, как я, жалея, дую на его разбитые костяшки, но не станет отнекиваться, когда раскалывается голова, а просто положит ее мне на колени, чтобы я погладила ладошкой его затылок и лоб, или помассировала виски, поводила пальцами по щекам. Потому что даже самые сильные бойцы и самоуверенные упрямцы ищут отдушину, нуждаются в заботе и ласке. Алекс любит меня опекать и оберегать, как маленькую девочку, но ругается, если я притворно ною, специально, желая, чтобы он меня пожалел. А если увидит на мне довольно серьёзное увечье, то тут же станет ощупывать, осматривать, переживать и волноваться. Он такой забавный, когда вредничает. Насупливает нос и смешно сопит, многозначительно так. Хмурит брови, пряча улыбку и смех в глазах. А когда он юлит, то растирает правую бровь большим пальцем, или чешет затылок всей пятерней. Алекс не любит бриться, а если я скажу, что он колючий, то обязательно прищурится, словно хитрый кот и начнет тереться об меня щетиной, чтобы я пищала и хихикала, и только потом милостиво соизволит вооружиться бритвой. А еще, ему ужасно не нравилось, когда я утром, опаздывая, устраивала в его шкафу ревизию, безжалостно переворачивая аккуратно сложенные стопочки одежды на полках, судорожно ища там себе хоть как-то подходящую по размеру футболку, и удирала, под недоумевающим и растерянным взглядом, в котором металась явная мысль от «поцеловать» к «придушить» и обратно, оставляя его в гордом одиночестве разбирать устроенный мною кавардак.

Я помню, как пробиралась тайком в гараж, когда Алекс там чинил разбитый внедорожник, который я вогнала в столб, и очень терпеливо, сдерживая раздражение, пытался вдолбить в мою память сведения о моторах, карбюраторах, свечах и цилиндрах, пока я растеряно смотрела под капот, хлопая глазами, подавая ключики и замасленную тряпочку, дуясь и закатывая глаза на его ехидные и обидные замечания, и немедленно порывалась сбежать... Но была всегда остановлена суровым взглядом, без тени улыбки и понуро плелась обратно, надеясь, что, может и впрямь, что-то в мозгах и осядет. Да, у него не побалуешь... В моем солнышке, как только мгновение выпадет, просто синдром инструктора просыпается — куда нажала, нет, не так, слушай внимательней, смотри, запоминай... Сперва обреченно оббурчится, а потом обнимет меня, пачкая машинным маслом, прижимая к себе. Боже ты мой, как же это здорово — просто быть им обнятой... Самое волшебное ощущение.

_____________________________

Алекс

Когда закончился суд, все разъехались, да и до моего отъезда остается пара недель, я болтаясь по фракции, комплектуя группу, тренируя их уже в нужном мне режиме, никак не могу перестать думать об Алексис. Каждый раз наедине с собой, я мысленно возвращаюсь к ней. Как она отреагирует на мое послание? Выбросит, не станет слушать? А если послушает, поймет? Анишка говорила поймет, да и я сам чувствую, ее не может оставить эта песня равнодушной.

У меня нет иллюзий насчет себя, я всегда знал, что поступаю с девицами... мягко говоря, некрасиво. Но я был уверен, чтолибо они того заслуживали, либо им было все равно и они, просто пожав плечами расставались со мной без сожаления. Однако, то, что сказала мне Эйми, очень удивило меня. Я даже на минуту не мог представить, что она переживает или ей как-то плохо было из-за нашего расставания, она ничем это не показала. Видимо, другие тоже просто отходили в сторону, не желая лишних проблем. Некоторые девицы, такие как Кейти, искали помощи у Билли, жаловались лидеру, а то и Эшли, и они-то, как раз, они-то и заслуживали такого отношения, но ведь были и другие... Такие, как Эйми, Лекси... Хотя, нет, такой как Лекси не было, никогда. Она совершенно не вписывается в тот бесконечный хоровод девиц, что окружали меня до сих пор. Может быть в этом причина того, что случилось со мной...

Я был уверен, на сто процентов, что никогда не смогу так сильно увлечься, что все это не для меня и не про меня, что я пользую девиц без оглядки... На Лекси мне хочется оглядываться. Мне хочется быть с ней. Я знаю, что у нее меняется цвет глаз, в зависимости от ее настроения, знаю оттенки ее голоса, когда она шутит или злится. Мне нравится вкус шоколада на ее губах, обожаю ее прохладные пальчики на своей щеке... Как много я бы отдал сейчас просто за то, чтобы почувствовать их, дотронутся до нее. То, что началось как привычная интрижка, почему-то именно с ней переросла в нечто большее, то, что не хочется упускать.

Я закрываю глаза и вижу перед собой ее образ, такой воинственный и нежный одновременно, забавный — в моей рубашке на голое тело, скачет по кровати; соблазнительный — намазывает гель на себя в душе, бесстыже на меня посматривая, почему-то никогда не пользуется губкой, всегда только руками; решительный — избивает грушу или ловко орудует палками; заботливый и ласковый — когда хлопает крыльями над моими царапинами и выбрасывает сигареты; лукавый — когда она что-то задумала и изо всех сил старается держать это в секрете, но эта ее природная искренность... Всегда и во всем, в отношении себя и меня, конечно. Никаких игр, никакого обмана... Как я мог заподозрить ее в том, что она была со мной только из-за рангов, что она может за моей спиной встречаться с парнем... Что тогда нашло на меня? Так сильно испугался ответственности, развития отношений? Да и не думал я, что она может вот так вдруг куда-то исчезнуть, почему-то у меня была уверенность, что она всегда будет рядом... Сейчас я уверен только в одном — я не хочу ее терять...

Она исключительно упорна в своем стремлении стать Бесстрашной, но при этом позволяя мне защищать ее, видеть ее слабой, напуганной или ранимой. Она таскает куски из моей тарелки, спихивает меня с кровати по ночам, страшно ругается, когда ей оказывается не в чем бежать в общагу, потому что белье пришло в негодность по вполне определенной причине и моей вине, и копается в моем шкафу в поисках подходящей одежды... Она никогда не отказывала мне в нежности, ласке или близости, где бы мы ни находились, никогда не отстранялась, если я целовал ее при всех, никогда не отталкивала, если после несерьезной размолвки я обнимал ее. Нет в ней никакой надуманности, жеманности, попыток манипулировать мной. Только то, что она сейчас чувствует. Она абсолютно не выносимо обижается, по мне — так по всякой ерунде, но даже обида идет у нее из самого сердца. Иногда она взрывается из-за чего-нибудь и не слышит никаких аргументов, и тогда приходится скручивать ее и целовать до тех пор, пока она не остынет. Иногда, обижаясь, она смотрит так, что даже если удается уговорить себя, что я прав, в душе все равно паскудно. Ревнует, когда-то в шутку, смешно надувая губы и хмурясь, бывает и всерьез, отворачиваясь и порываясь уйти... И самое интересное, я всегда думал, что ревность удушающее чувство, по себе знаю, но она ревнует не потому, что заявляет на меня свои права, а просто потому, что... боится предательства, душевной боли, которой я щедро ей отсыпал, хотя и не ведал что творю... Простит ли она теперь, или рана оказалась слишком глубока? Что она сделала, для того чтобы забыть меня, ведь прошло уже почти шесть месяцев, она там, я здесь, не имея возможности никак с ней связаться... В конце марта у нее был день рождения, как она его провела? И с кем? А может у нее за это время парень появился...

— ... кирпичом по затылку припечатали? — доносится до меня голос Мата, и я не сразу понял, о чем речь.

— Что?

— Ты уже битый час издеваешься над ни в чем не повинным снарядом, с таким видом, будто поспорил с ним на деньги, что он выдохнется быстрее, — ухмыляясь, тянет Матиас, прихлебывая энергетик. Ах да, точно, бл*дь, мы же сегодня в ночной патруль... Зря я так выкладывался, теперь буду засыпать ближе к утру. Я протягиваю руку и Мат бросает мне банку.

— Давай не будем о спорах, брат. После выходки Билли я теперь нескоро буду адекватно и без содрогания слышать о всяких спорах.

— Да забей, теперь мы с Билли не особенно скоро увидимся, а прихвостни его сами собой растворятся сейчас по полигонам. Ты мне лучше вот что скажи, кто в нашу группу входит? Ну ясен пень, ты — командир, я с Дани, а еще кто?

— Ты тоже со мной? — удивленно вскидывая брови, спрашиваю его, — я думал ты будешь свою группу набирать...

— Да ну нахер, не хочу я... Может быть, потом когда-нибудь, а сейчас... Ты же знаешь, я никогда не хотел никакого лидерства, и командовать я тоже не люблю. И потом тебе всегда будет нужен заместитель, толковый. Я идеально подхожу.

— Да уж, подходишь, твою мать... — все-таки приятно вот так сидеть, болтать и не задумываться, можно говорить все что угодно... Это, наверное, и есть «твой» человек, который принимает тебя таким какой ты есть. — Я предложил некоторым из прошлогодних и позапрошлогодних, Чешира опять же вызвался, с Пэм вместе. Хочу дождаться Джона и Майли, их девицы, наверное, с ними... У меня человек двадцать пока набирается, может, ты кого посоветуешь.

— Я медика могу посоветовать. На самом деле, я бы Эйми взял, но она отказывается. Есть тут девочка, Зои Прегер, у нее что-то не ладится, она написала рапорт...

— Мат, прошу... Избавь меня от подробностей, если ты рекомендуешь, я за. Хорошие медики нам нужны.

— Загвоздка в том, что ей надо еще инициацию проходить, она как раз в этом году...

— А что уже инициированных не было медиков? Нет, Мат, нам уже ехать надо, мы не можем ждать еще и до церемонии выбора.

— Ну в принципе да. Ладно, значит инициируется и приедет. А пока из парней возьмем кого-нибудь.

Так за необязательным трепом на Бесстрашие наползает вечер. Еще один день, приближающий меня к определенности, позади. Что-то мне подсказывает, она приедет ко мне. И я буду ее ждать. Буду. Неплохо было бы поспать перед ночным патрулированием, но сон не идет, алкоголь давно уже ничего не решает в моей жизни. Я закрываю глаза и вызываю в память ее образ, который раз за все это время...

Музыка: Bryan Adams — Nothing I've Ever Known Минус

Я снова вижу ее. Она в темноте, обернулась на звук моих шагов. Я останавливаюсь напротив, она совершенно не удивилась, чуть смущенно улыбается, рассматривает меня так, будто давно не видела. Во взгляде нет ни осуждения, ни укора, только печаль и радость одновременно. Печаль от того, что пришлось так надолго расстаться. Радость от того, что нам все-таки удалось увидеться. Она никогда ничего не говорит, только смотрит, а потом начинает медленно исчезать, будто испаряться, сначала становится совсем прозрачной, и в этот момент я смотрю, смотрю на нее во все глаза, будто мой взгляд сможет ее удержать. Она никогда не делает никаких попыток ко мне приблизится, такое ощущение всегда, что между нами толстая прозрачная стена, она меня не слышит, только видит...

Но сегодня... Она реальнее, чем обычно. Я различаю все оттенки ее образа, замечаю что-то новое в нем. Сегодня она какая-то другая. Даже с виду она выглядит более крепкой, закаленной. На щеке совсем свежая царапина, на скуле синяк... Глаза грустные, она смотрит и взгляд ее проникает в самое нутро и рождает что-то новое. Чувства захлестывают меня, ноги налиты свинцом и я, даже если бы приложил все свои силы, то не смог бы сдвинуться с места. Каждый раз, когда я пытаюсь протянуть к ней руку, она начинает исчезать, поэтому я только стою и смотрю на нее, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть такую яркую и четкую иллюзию. А то, что она нереальна, я уже не сомневаюсь...

— Я слушала твою песню. Алекс, ее, правда, пел ты?

Я так удивился, что она заговорила со мной, что не сразу нашелся что ответить.

— Да. Я пел, а Анишка записала.

Я думал она моментально исчезнет, но она двинулась и стала приближаться ко мне. А я боюсь оторвать от нее взгляд, будто если я посмотрю на что-то еще, то она начнет исчезать.

— Мне понравилось. Это было... Чудесно. Я плакала.

— Меньше всего мне хотелось, чтобы ты плакала.

— О, Алекс... — она уже совсем близко. Мне так хочется дотронуться до нее, но я боюсь, что мои руки опять нащупают пустоту. Она так реальна сейчас, будто правда рядом со мной. Такая красивая. Такая любимая. Моя сладкая девочка. Она протянула руку и погладила мне щеку. Я чувствую... чувствую ее прикосновение. Рука сама собой взметнулась, и я еще теснее прижал ее ладошку к щеке. Господи... Я чувствую ее. У нее из глаз катятся слезы, а я не помню, как надо сделать вдох. Неужели можно ее обнять, и она не исчезнет?

Я подхватил ее, и она не исчезла. Только глаза прикрыла и всхлипнула. Медленно сползла вдоль моего тела, обняла в ответ. Я обнимаю ее, крепко к себе прижимая, и не могу поверить, что я делаю это. Сердце отстукивает так, слово хочет выскочить через горло. О, Лекси, детка... Она положила голову мне на грудь, прижала сильнее.

— Алекс, я так скучаю... Я ведь не смогла забыть тебя. И разлюбить не смогла...

— Лекси... Посмотри на меня, — я поднимаю ее лицо к себе. — Я знаю. Я всегда это знал. Потому я жить без тебя не могу. И прости что не сказал тебе. Детка... я люблю тебя. Больше жизни люблю.

Она плачет, прижимается ко мне еще сильнее, словно хочет вплавиться в меня, а я не знаю, как разомкнуть объятия. Я не хочу ее отпускать. Сколько мы так простояли, я не знаю. Слова больше не нужны, мы просто чувствуем друг друга, все что нам нужно, это быть рядом, а остальное так неважно. Я глажу ее по волосам, слушаю ее дыхание, впитываю ее в себя, чтобы можно было продержаться до того момента, когда мы по-настоящему увидимся. Я не знаю, что сейчас такое, но я благодарен кому бы то ни было, за это. За то, что я могу ее обнять, вдохнуть ее такой родной запах.

Я вижу, как она, улыбаясь, потерлась носом о мою грудь, судорожно вздохнула. Я вытираю ее слезы подушечками, я могу это сделать, я чувствую ее. Господи, я все готов отдать, чтобы это никогда не прекращалось.

— Я думала ты меня не любишь.

— Я знаю. Прости меня. Я не хотел, чтобы все так было. Ты приедешь ко мне?

Она улыбается сквозь слезы, кивает. Мне просто нереально хорошо рядом с ней, будто я все это время, пока ее не было рядом, не дышал, а теперь вот вздохнул. Она берет в ладошки мое лицо, тянется за поцелуем... и начинает исчезать. Нет! Лекси... Я почти уже дотронулся до ее губ, почти почувствовал ее дыхание, а она становится все прозрачнее...

Сознание уже вернулось ко мне, а я не хочу открывать глаза, чтобы продлить этот сон, ну хоть на секунду, ну, пожалуйста... Не хватило одной секунды, черт! Не знаю, как оно все будет, когда она приедет, но я клянусь, я сделаю все, чтобы так и было! Сколько же я спал? Оказалось, пятнадцать минут всего... Странно, что за такое короткое время я смог увидеть такой реалистичный сон... Руки все еще ощущают шелковистость ее волос, я все еще чувствую ее запах! Мои пальцы... Они мокрые, будто... от слез, я вытирал ее слезы! Как такое может быть? Что же это такое было?

_________________________________

Алексис

Каждый раз, засыпая, я не могу о нем не думать, не перебирать в голове обстоятельства наших встреч и разлуки... Из-за всех этих переживаний, все чаще просыпаюсь среди ночи, да еще и жажда мучает из-за жары, лето в этом году особенно душное... Потихонечку, чтобы никого не разбудить своей возней, быстро нащупав под кроватью берцы, обуваюсь, цепляю свои ножны, без них ни шагу, и тихонько крадусь к двери. Надо подышать немного.

— Лекс, ты куда лыжи навострила? — сонно шепчет мне старший.

— Пойду пройдусь, душно очень и жарко.

— Может, с тобой сходить? Мало ли... — я невольно ухмыляюсь. Мало ли ко мне кто-то пристанет? Я способна постоять за себя, уж ему-то не знать, да только Себастьян, все не оставляет своих попыток, поухаживать за мной. Он не плохой парень, правда, ему можно доверять. Не подставит, не кинет подляны, да и в помощи никогда не откажет. Но ему мало просто дружеских отношений, а мне нужен и необходим только единственный мужчина.

— Нет, я быстро, Себ. Ты спи. — ужом выскальзываю за дверь, направляясь на улицу.

Я иду по дорожке, вглубь лесополосы, окружающей жилые корпуса и административные здания, там должно быть не так нестерпимо душно. Где-то в траве умиротворенно стрекочут ночные букашки, от ближайшего блокпоста отдаленно доносятся голоса охраны. Я слишком далеко ушла, нужно возвращаться и попытаться уснуть, завтра у нас проверочные тесты по умению обращаться с чертежами. Нужно как можно плотнее забить свои мысли учебой, чтобы продержаться несколько дней до поездки в штаб-квартиру. Ночной воздух такой упоительно сладкий, а прохлада окутывает и так не хочется идти в душную казарму, не говоря уж о том, чтобы слушать богатырский храп своих соратников.

Вздыхаю поглубже и усаживаюсь прямо на прогретую за день теплую землю. Откинувшись на так удачно подвернувшееся бревнышко, я опять возвращаюсь мыслями к Алексу. Грудь сжимает противоречивое ощущение, восторг и страх одновременно. Леопард не меняет свои пятна, это всем известно, но... Может быть, у Алекса и не было никаких пятен? Может быть, он намалевал их себе, для того, чтобы казаться кем-то другим, а на самом деле... Или это все мои фантазии, подслащенные подаренной им надеждой? Может, он как тот кот, у которого отняли веревочку и у него проснулся охотничий инстинкт? Пока удирает, буду ловить? Как же страшно опять войти в ту же реку, опять поверить, что сказка может стать реальностью... В любом случае надо выяснить, что там за новые обстоятельства открылись, о которых говорила Майра.

Подняв голову, гляжу на звездное небо. Последнее время оно чаще всего ясное, ни облачка, ни дождя... А по ночам — звезды.

«— ...Алекс, как ты думаешь, сколько звезд на небе? — спрашиваю я лежа у него на груди и пялясь вверх после нудного и непростого дня в Дружелюбии.

— Ну... — тянет он и я точно знаю, даже не глядя на него, что он прищурился и уголок рта пополз вверх, — насколько я помню из курса астрономии, с осторожностью можно сказать, что только в нашей галактике около ста пятидесяти миллиардов...

— Даже представить трудно...

— Ну сейчас-то, просто невооруженным глазом можно увидеть примерно четыре с половиной тысячи... А чего ты вдруг спрашиваешь?

— Да так... вид красивый...»

Да, красивый. Прекрасный. Сможем ли мы еще когда-нибудь вот также непринужденно болтать о звездах, особенно после моего возвращения... Да и война, как-то к особенной романтике не располагает. Прикрывая глаза, неизменно вижу перед собой его лицо, с надменной ухмылочкой и стальным прищуром. Далекий. Любимый... Руки тянут тонкие проводки наушников, я опять вслушиваюсь в его голос, пытаясь найти там ответы...

Скрутив ноющую душу в клубочек, я неожиданно проваливалась в полусон-полубред, наполненный вскипающим калейдоскопом вскинувшихся эмоций, ЕГО особенного голоса, того самого, такого не знакомого и нового, но все равно узнаваемого, родного, слишком низкого, с заметно ощутимой хрипотцой. Каждая строчка, слово, буква — для меня. ОН влил в них все, вложил все ощущения, что наболело, всё, что боялся сказать, боялся почувствовать. В чем не признавался даже себе. ОН словно свою бесценную жизнь отдаёт в мою волю. Дарит свою душу. Безвозвратно. Чувственные нотки мелодии, оплетают меня своими паутинками необъятного спектра чувств. Горечи. Грусти. Любви. Обволакивающей нежности, затаённой боли и нечеловеческой тоски. Я знаю каждую клеточку этих эмоций, прекрасно знаю. Каждый оттенок. Они сковывали меня долгих полгода, не позволяли дышать. Не отпускали из своего плена. Они переплетались с ним, воедино, накрепко, сквозь время и расстояния. Пробивая выстроенную крепким камнем стену обид. Боли и страха. Это не разорвать. Не изменить. ОН часть меня, а я — часть ЕГО. Моя душа полностью в его владении, а сердце лежит в руках. Сильных. Теплых. Ласковых. Бережных. Отдавших своё сердце плавится в мои ладони. Я не уроню, не разобью. ТЫ — жизнь моя. Мой воздух. Солнце, греющее меня своими лучами.

Жарко. Спина в намокшей от пота майке, мгновенно обдается легким ветерком. Я делаю глубокий вдох, полной грудью и... впервые, мне не трудно дышать. Воздух сладкий, напоенный летними ароматами и прохладой ночи. Мне больше не больно. Совсем. Будто та тугая, врезающаяся в кожу до крови удавка, из черных мыслей, бессильной печали и отчаяния, напрочь сдавливающая моё горло — разметалась на клочки, осыпавшись жалкими остатками к моим ногам. Алекс стер их своим волшебным ластиком, словно возродил, заставил заново перечувствовать каждую секундочку, проведенную с ним рядом. Научил свободно дышать. Дышать, когда тебе не больно – это ведь так прекрасно. Переломный момент в этом затянувшемся медленном умирании, наконец, наступил. Мы весь этот путь разлуки прошли в одиночку. Через боль, страх, недоверие, через презрение и ложь, через все прошли с упорством этот свой невозможный путь, без оглядки. И он привел нас к финалу, который невозможно было изменить. Не избежать. Потому что так правильно. Так нужно. И это настолько хрупко, когда мы порознь, но нерушимо — если вместе. Есть только мы, а остальное не важно.

Музыка: Bryan Adams — Nothing I've Ever Known Минус

Небо, темное, с редкими звездами и рваными полотнами черных облаков, наполняется звуком шагов. Размашистых, уверенных. Я слышу их и знаю, ощущаю каждой нервной клеточкой, до щемящего чувства внутри. Это ОН, ну, конечно же. Это воплощенное наваждение... Так же не бывает? Но Алекс появляется из монотонной, заполонившей всё вокруг, чистой, густой ночи. Гравий шуршит под тяжелыми подошвами, мужчина приближается и останавливается в нескольких шагах от меня. Я рассматриваю, желая впитать в себя каждый миллиметр его образа, крупной фигуры. Спина взвинчена, напряжена, плечи полностью расправлены. Внимательно вглядываюсь в каждую эмоцию, черту, на таком знакомом, любимом лице. Он оглядывает всю меня неторопливо и пристально, но я не вижу его глаз. Они зашторены припущенными ресницами. Снова хмурит брови, словно недоверчиво, чего-то опасаясь. Это ты?! Искал меня. Не забыл. Ты пришел ко мне. Нашел. Слишком сильно бесчинствовало сердце и подкашивались ноги, что я с трудом стояла, а внутри вскипает острое ощущение счастья.

Что с тобой, мой хороший? Ты растерян. Почему ты не подходишь? Чего ты боишься? Я не исчезну. Не прогоню. Не оттолкну тебя. Никогда. Правда. Я верю тебе. ТЫ — всё, что имеет для меня смысл. ТЫ — в каждом мгновении моего существования. Не бойся, больше нет обиды. Злости. И боли тоже. Вместе мы всё преодолеем, но только вместе, по одному нам не справится. Я знаю, о чем ты думаешь. Тебе тяжело. Невозможно сложно — это бремя давит на твои плечи. Вижу, что сожалеешь. Тебе больно? Я сотру эту боль навсегда. И все переживания. Поверь. Ты только посмотри на меня — я всё пойму. Прочту. Твои необыкновенные глаза не умеют врать. Невыносимо думать, что в сером граните твоей радужки, может скрываться отчаяние. Я увижу, что ты чувствуешь. Пойми, я ведь тоже боюсь, что ты исчезнешь. Будто от тебя сейчас останется тень. Позволь мне прикоснуться, почувствовать твоё тепло. Ощутить, что ты рядом. Со мной. Мой. Услышать, как бьётся твое сердце. Услышать твой голос. Почему же ты молчишь?

— Я слушала твою песню. Алекс, ее правда пел ты? — задаю я вопрос. Ведь он не сможет его проигнорировать. Я рассматриваю его в полумраке, но как-то по-другому выглядит, но я никак не могу понять, что же изменилось... Алекс поднимает на меня глаза, пристально вглядываясь, немного удивленно. Как я соскучилась по его взгляду, мягко блестящему сталью, но все такому же восхитительному, самому любимому на свете. Они всегда были со мной, оберегали. Нет, нет родной, я не обвиню тебя ни в чем. Оставим всё страшное в прошлом.

— Да. Я пел, а Анишка записала. — голос глухой, словно охрипший от волнения. Не тревожься, пожалуйста, это действительно я. Я ни за что не сбегу от тебя больше. Не смогу.

⇐ Предыдущая 90 91 92 93 949596 97 98 99 Следующая ⇒