В прятки с Бесстрашием 91 страница

В зале реабилитации я сегодня работаю уже четвертый час. Мысль о том, что надо скорее восстановиться и возвращаться в ряды солдат, служит неплохой мотивацией. И... Я все еще надеюсь на встречу с НЕЙ. Я должен сказать ЕЙ, что никогда в своем уме я не стал бы так поступать. Может, мы и не будем больше вместе, если она действительно решила, что я ей не нужен, но я должен все рассказать...

Я не был по ту сторону, как любят рассказывать многие Бесстрашные, вроде бы они видели свет и все такое, я просто провалился в темноту, а потом вышел из нее. Но боль, физическую, изнуряющую, я очень хорошо успел прочувствовать. Не то, чтобы я боялся боли, вовсе нет, я понял, что возможности человека не безграничны, и что силы вполне могут кончиться и тогда ты станешь беспомощным и зависимым. А хуже этого быть ничего не может, даже смерть кажется спасением на фоне беспомощности...

— Ты надорвешься так, Алекс, — раздается позади меня насмешливый голос. Я поворачиваюсь и киваю девушке. Эйми улыбается, все понимает. Я страшно благодарен ей, она практически вытащила меня, пока я валялся обрубком на кровати, помогла восстановиться. Особенно признателен за ее деликатность, ни разу, ни словом, ни жестом, ни взглядом, она не выдала жалости или других эмоций, кроме обычной поддержки. Она действительно профессионал, неплохой медик.

— Мне надо прийти в форму как можно быстрее, Эйми, ты же понимаешь, — я отворачиваюсь и продолжаю тренировку. Она подошла и увеличила нагрузку.

— Тогда работай на пределе возможностей и не вздумай себя жалеть, — она внимательно наблюдает, как функционируют конечности, спрашивает об ощущениях, задает новые параметры. Ни слова сочувствия, ни намека на то, что я ее пациент. Солдат. И никак иначе. — Сегодня у тебя окончательные тесты. Пройдешь их, отпущу тебя домой. Ты рад?

— Ах, черт, — заслушавшись ее, пропустил маневр и сбился с ритма. Соскочив с тренажера, сделав еще несколько движений по инерции, я стараюсь отдышаться. Три месяца я провел в медкорпусе и совершенно заеб*лся. Первым делом, как окажусь в Яме, полезу на крышу, не могу больше... — это просто отлично, Эйми, спасибо. Я думал, навсегда здесь поселился.

— Ты очень быстро восстановился, Алекс, гораздо быстрее других солдат. Я бы сказала, феноменально быстро.

— О чем ты! Кевин восстановился за месяц, а я тут уже три...

— У Кевина совсем другая ситуация была, он тоже восстановился быстро, но вспомни сколько он ездил на реабилитацию. И долго говорил, что рука будто не его.

— Эйми, — я, поставив бутылку из которой прихлебывал белковый коктейль, подхожу к девушке. Во мне смесь самых разнообразных чувств, от благодарности, до эйфории, но все равно, что-то новое поселилось в душе. Я смотрю на нее и вижу в ней... медика, друга, Бесстрашную, кого угодно, но только не девушку, с которой у меня были... хм... отношения. Мне совершенно не хочется ее тискать или обжимать, мысль об этом даже стала какой-то чужеродной. Я подошел и хотел было поцеловать ее, но передумал. Эйми смотрит на меня с улыбкой, и как мне показалось, с какой-то потаенной грустью, — я тебе страшно благодарен, что возилась со мной столько времени, помогла мне. Как мне еще выразить свои чувства?

— Для врача слова благодарности от полностью выздоровевшего пациента все равно что бальзам на душу. Не надо мне от тебя ничего, Алекс, просто живи и будь. Остальное приложится...

— Ну в свете того, в чем меня обвиняют и за что, по всей вероятности, расстреляют, боюсь труды твои будут напрасными, — горько ухмыляясь, говорю я ей, — скоро будет суд, там все и решиться.

— Главное, что ты пойдешь на этот суд целый, и даже вполне себе здоровый. Алекс, все будет хорошо. Вот увидишь!

— С чего ты так решила? Тебе что-то известно? — Эйми взглянула на меня мельком и отвернулась.

— Я пока не могу тебе сказать. Единственное что, твои друзья с тобой, Алекс. У тебя очень хорошие друзья, они тебя не оставят.

— Да, ты права, конечно, но Мат тоже под следствием, Джимми с Диего погибли... Кевин уехал, бросив тут всех и все. Анишка ни с кем общаться не хочет. Почти все разъехались, кроме тебя и Рори почти никого не осталось тут.

— Кевин уехал, да... Но он сделал многое для того, чтобы расследование было наиболее достоверным.

— Еще раз спасибо тебе за все. Не знаю, что еще сказать...

— Если ты обнимешь меня, Алекс, я тебя не укушу. Обещаю.

— Иди сюда, — я распахиваю объятия и улыбаюсь ей. Левая рука еще едва заметно подтормаживает, но в общем и целом физически я чувствую себя как раньше. Даже лучше. На лбу остался шрам переходящий на веко, врачи сказали, что убирать его пока опасно, можно повредить что-то, так что левое веко у меня действует плохо и все время приопущено. Лекси бы меня, наверное, и не узнала бы сейчас. Вздох подавить не удалось, опять я ее вспоминаю. Не могу о ней не думать, даже сжимая в объятиях другую девицу.

— У тебя все наладится, Алекс. По-другому и быть не может, — сказала Эйми отстраняясь от меня и погладив мне щеку. — Ты достоин счастья, как никто.

— Я никогда не смогу отблагодарить тебя, — Она высвободилась из моих рук и пошла к выходу из зала. — Эйми, ты придешь на суд?

— Да, я буду там, — она кивнула мне от двери и исчезла в коридоре.

***

Музыка: Ждали (Минус) Юта

Первое, что я сделал, оказавшись в комнате, схватил портативную аудиосистему и полез на крышу. Все эти дни я с маниакальным упорством слушал ее голос каждый день. Это та связывающая нас ниточка, которую я чувствую. Все еще чувствую. Не могу разорвать. Сначала я слушал как она пела, все свои песни в ее исполнении, потом когда появилась запись с допроса... Я внимательно вслушиваюсь в оттенки ее голоса, тембр, вибрацию, каждый раз открывая то одну новую деталь, то другую, будто это как-то помогло бы приблизить момент нашей встречи. Я все пытаюсь разгадать, как она сейчас... Совсем меня забыла или хоть что-нибудь помнит? Или злится и ненавидит? Может быть, презирает? Может быть, я стал ей противен? Или она, как и я, лелеет надежду, что мы увидимся когда-нибудь и все проясниться...

Она говорит, а я закрываю глаза и впитываю в себя эти звуки, не обращая внимания на слова. Я представляю, что она сидит тут, напротив меня и говорит со мной, смотрит на меня... Я ей, наверное, сейчас был бы отвратителен, со шрамом на лбу и не открывающимся глазом... Я пытаюсь представить себе ее губы, произносящие слова, глаза, в окантовке длинных, по-девичьи загнутых ресниц. Когда она закрывает их, они ложатся на ее щеки, как два пушистых веера и тогда она выглядит совсем как маленькая девочка. Кукольно красивая маленькая девочка... Ее образ прочно поселился в моей голове, иногда мне кажется, что она где-то рядом, только руку протяни, будто она незримо где-то тут, со мной... Но, возвращаясь к реальности, я понимаю, что ее нет. И, наверное, уже не будет.

«...— Мисс Плейсед, вы будете допрошены в связи с расследованием дела об убийстве члена фракции Бесстрашие, Аарона Громли. Он был убит в ночь на 22 декабря, ножевым ударом в область груди, оружие опознано как личное. В убийстве подозревается Алекс Эванс, так как нож принадлежит ему по свидетельствам многих членов фракции, которые опознали в нем личное оружие мистера Эванса. Я прошу вас как можно подробнее воспроизвести события того вечера и ночи, рассказать все что вам известно.

Молчание, довольно долгое.

— Мне на самом деле известно не очень многое, — раздался, наконец, ее голос, — дело в том, что... мы... я не знаю...

— Мисс Плейсед, все что вы скажете, может быть использовано как против мистера Эваниса, так и облегчить его участь. И то, что вы утаите — тоже. Лучше всего будет, если вы предельно откровенно скажете все, что происходило в тот вечер. Абсолютно все, любая деталь может быть существенной.

— Да я все понимаю. Но, поверьте, Алекс не стал бы...

— Мисс Плесед, без предположений и эмоций. Только голые факты. Вас ведь связывают с мистером Эвансом близкие отношения. Это известно из свидетельских показаний.

— Хорошо, — она немного охрипла, но прочистив горло, продолжила. — Да, мы с Алексом встречались. Но за день до того дня, о котором вы говорите, а именно 20 декабря, в последний день инициации, мы очень сильно... поссорились. И не общались весь следующий день. А вечером... Я пришла к нему в комнату, чтобы поговорить.

Опять тишина, на этот раз она молчала дольше.

— Во сколько вы пришли? — задает наводящие вопросы дознаватель.

— За несколько минут до отбоя. В районе десяти часов вечера. Дверь в его комнату была открыта, как и всегда. Я зашла и...

— И что же? Вы кого-нибудь обнаружили в комнате?

— Да, — после паузы тихо сказала Лекси. — Алекс был в комнате. Он спал.

— Он был в комнате один?

— Нет. С ним была... девушка. В кровати.

— Она тоже спала?

— Да, но когда я вошла, она проснулась. Мы поговорили с ней, а потом я ушла, — скороговоркой проговорила Лекси, и я слышу, что голос у нее стал приглушенный.

— А с мистером Эвансом вы говорили?

— Нет, он не проснулся.

— Что вы делали дальше, после того, как ушли из комнаты мистера Эванса? Кстати, через какое время вы ушли из его комнаты?

— Я ушла минут через пять. Девушка, с которой был Алекс, как раз успела выкурить сигарету. Я пошла к себе, в общежитие для неофитов, а утром уехала на обучение.

— Вас кто-нибудь видел после того, как вы ушли к себе?

— Мои друзья, с которыми мы вместе проходили инициацию, были со мной всю оставшуюся ночь.

— Хорошо, вы знаете девушку, которая была с мистером Эвансом в тот вечер?

— Да, я знаю, что ее зовут Линдси, фамилию не помню.

— Еще такой вопрос, вы говорите, что вы поссорились с мистером Эвансом за день о произошедшего, скажите, что сподвигло вас пойти к нему?

— Я просто хотела поговорить с ним.

— О чем?

— О нашей ссоре.

— Вы сами приняли это решение? Или что-то повлияло на ваше решение пойти к мистеру Эвансу в комнату?

Лекси молчала долго, в первый раз мне показалось, что запись просто оборвалась. Но потом она все-таки ответила.

— Да, пойти к нему было исключительно моим решением.

— Спасибо, мисс Плейсед, за ваши показания. Мы с вами свяжемся, если понадобиться уточнить какие-нибудь детали.

— Могу я задать вам вопрос...»

На этом запись действительно обрывается. О чем хотела спросить Лекси, я так и не узнал. Я выучил эту запись практически наизусть, все оттенки ее голоса были мне известны. И та боль, с которой она говорила о Линдси, и тоска, и печаль. Ни одной радостной нотки. Ни одного намека на то, простила ли она, или все еще злится на меня. Конечно, скорее всего, ей до сих пор больно, откуда ей было знать, что я ничего не соображал в тот вечер. Не знаю, сказала ли ей дознаватель о том, что я ничего не помню, или нет, для меня это остается тайной. На суд Алексис не отпустят, это совершенно точно, Майра стоит как скала... Конечно, ее можно понять, с секретного полигона так просто не уехать. Но как же хочется увидеть ЕЕ. Посмотреть ЕЙ в глаза, объяснить, стереть всю ту боль, что она по всей вероятности, испытала. Теперь, когда пришло понимание случившегося и осознание того, что же все-таки произошло, я понял, что все мои обвинения, все те бредовые мысли о том, что она меня использовала, не любила... Как же все глупо, бездарно... Как все быстро и нелепо произошло... Один день, мне не хватило одного, сука бл*дь, дня, чтобы все расставить на свои места. Я не отпустил бы ее, вот так, в ссоре. Если бы раньше знал, что Майра предлагала ей обучение... Ощущение, что Лекси всегда будет рядом, поблизости, было таким естественным, привычным, что когда ее рядом не стало, на этом месте образовалась гулкая пустота, которая не спешит ничего заполняться. Мне так без нее плохо, что если бы не надежда на то, что я смогу все-таки когда-нибудь ее увидеть, я плевать хотел на свою жизнь. Мне без нее ничего не нужно.

Прокручивая запись сначала, вслушиваясь в ее голос, я закрываю глаза и вижу ее лицо. Она улыбается, чуть смущенно, немного грустно, отчасти лукаво... Огромные миндалевидные глаза смотрят нежно, мягко, так, будто она простила меня... Правда? Ты простила меня, детка? Ты ведь веришь мне? Ведь я... не могу без тебя... Ты — все что мне нужно...

___________________________________

*автомат-бластер М/001 SYNDICATE Progect P8 — http://radikall.com/images/2015/08/04/612n0.jpg

*Роботы — http://s018.radikal.ru/i500/1507/49/21258ea99324.jpg

========== «Глава 98» ==========

_________________________________

Алексис

Боль сжимает меня своими оковами, такими крепкими, словно они выкованы из титана. Прошлое обрушилось внезапно и слишком яростно, одуряющей волной, погребающей под собой все мои жалкие потуги, собраться из осколочков, а сердце сплетает в нити жестоких воспоминаний то, что я не смогла забыть... Взгляд лукавых, серых глаз, из полуопущенных длинных ресниц. Поцелуи мягких губ, дрогнувших одним уголком в сдержанной улыбки, черты лица. Запах, вкус, рельеф мужского тела... И даже сейчас, этот образ казался мне самым прекрасным, самым любимым, самым красивым и родным. Ты такой весь уверенный, самодовольный и дерзкий, безрассудный, но хороший. Добрый, теплый и заботливый, но не мой. Чужой. Далекий. Давно уже не мой. Но не выдрать тебя из памяти. Не отсечь. Не стереть. И мне не вымолчать эту боль слезами. Раздрай в сердце. Пустота внутри. Слезы. Я провалилась в мир прошлого, где на меня смотрел ТЫ и держал в своих руках. Наша любовь мертва, а тоска только крепнет. А я должна злиться и ненавидеть, должна презирать, забыть, выгнать тебя из души... Вытравить из сердца. Из памяти. И не могу. Не получается тебя ненавидеть, не выходит затопить всё обидой и гневом, потому что тебе плохо. Ужасно, нечеловечески больно.

Тяжело ранен, оторвало конечности... вот всё, что воспринимает мой мозг из обрывков полученной информации. Алекс покалечен, чуть не погиб... Балансировал на волоске от смерти. И ему мучительно больно и жутко. Страшно. И я хочу быть там, мне нужно быть рядом, а я не могу. Нельзя. Мне необходимо его увидеть, прикоснуться, почувствовать, что он живой, теплый. Дышит. Что он есть. Убедиться, поверить, ощутить, что живой, что сердце его бьётся. Взять на себя хотя бы частичку его страданий, чтобы они его не мучили. Забрать у него эту боль, только бы ему было легче. Мне отчаянно нужно это, как воздух, до боли, до рези, но нельзя. Он давно уже чужой, не со мной. Раскаленная игла вновь пронзает сердце. Он и не вспомнит обо мне никогда, а я все так же, совершенно не могу его забыть... Ни душа, ни сердце не желают отпускать из своих объятий.

А страх облапал меня своей холодной, липкой лапой. Дикий страх за него, словно я вернулась в тот пейзаж симуляции, в котором потеряла его. И плохо, и жутко, сука, и слишком паршиво. Так паршиво мне не было даже тогда, когда на допросе вытягивали из меня все детали последней ночи в Бесстрашии. А вместе с ними душу выматывали, потому что перед глазами путалась мозаика из увиденных фрагментов предательства, принуждая заново всё переживать. А сейчас мне абсолютно плевать на то, что он меня растоптал, вышвырнул из своей жизни. Мне просто до смерти хочется его, хотя бы один разок увидеть. Дотронуться. Погладить по щеке, заглянуть в стальные глаза, чтобы все понять, или же, наоборот, в чем-то убедиться... Сказать ему что-то, или же просто молчать. Неважно, слова ведь не главное. Всего лишь раз позвольте, чтобы не умереть от страха. Чтобы найти в себе силы дальше жить.

Я знаю, что он очень сильный. Выносливый. Настоящий Бесстрашный. Крепкий сукин сын, каких еще поискать надо. Его же кувалдой не прошибешь, правда? Только эти мысли не дают мне сорваться в пропасть безумия. Да и Эрудиция в медицине почти всесильна. Он не первый и не последний раненый боец. Я понимаю, что все ранения его обратимы, конечности восстановятся, но... Боже ты мой, это же Алекс. Солнышко. Мой Алекс, любимый, родной, хоть уже и чужой. И рядом с ним давно другая. Да к черту всё, только бы в порядке был, живой, пусть и не со мной. Только бы ему больше не было больно. Горло сводит сухим спазмом, а слезы ползут по щекам уже непрерывно, и я не могу это остановить. Ужас рвет душу на клочки. Ты только живи, хороший мой, об одном прошу, дыши, ну, пожалуйста. И береги себя. Есть люди, которым ты необычайно дорог, те, кто за тебя волнуются и переживают, те, кто тебя любят. И я все равно люблю тебя хоть тебе это и не нужно, но, может быть... это как-то будет тебя хранить и оберегать. Сердце сжимается... и дыхание прерывисто ускоряется. Я люблю тебя и скучаю, и жизнь потеряла все свои краски. Ну и пусть любовь делает нас слабее, потому что когда больно — забываешь обо всём, ведь сердце разрывается в клочья, и сердце не заставишь вычеркнуть чувства, его не запрограммируешь на безразличие. Мы живые и мы плачем, мы страдаем, ощущаем. Мы живые и мы любим! А мне от тоски выть, да бросаться на стены осталось, и медленно сгорать...

— Лекс, ты чего тут делаешь? — раздается над головой мужской голос и рядом присаживается Себ. Бл*дь, думала, спряталась от всех на улице, усевшись на спортивных снарядах, да х*й там.

— Пью.

— Хм, — он задумчиво рассматривает мою зареванную физиономию, вытягивает из руки бутылку, делает большой глоток и отдает обратно. — И давно пьешь? — Себастьян прикуривает сигарету и сует ее мне, предлагая. Отмахиваюсь молча, делая крупный глоток из пузатого стекла. Жидкость ползет в желудок, растекается, обжигая и согревая.

— Судя по количеству бухла в бутылке, давно.

— Это тебя новости из города так припечатали, точнее, одна из них? Прошло столько времени, а ты...

— Себ, отвали, а, пожалуйста, — вышло как-то жалобно, но разговоры по душам уж точно в мои планы никак не входят. Вздыхает тяжко, отбирает бутылку и пьет.

— Слушай, я знаю его не один год, и он со всеми так по-бл*дски поступал, всегда. И ничего тут такого необычного нет, нех*й соплями давиться, кого ты разжалобить пытаешься? А что по поводу ранений... оклемается. Поверь, мне тоже ногу отрывало, год назад на мину наступил. Да, еб*нный в рот, очень погано было, но сейчас же я, как новенький. На тебя парни слюнями исходят, а ты здесь х*йню какую-то устроила. Всё, хорош тут киснуть, давай... вот так...

Себ стащил меня со снаряда и попытался поставить на ноги. Конечно, они, совершенно отказавшись мне служить, моментально подогнулись и я оказалась висящей у парня на руках.

— Ну же, стой давай, — я не маленькая, вообще-то, но Себ с легкостью держал меня на весу. Затуманенный алкоголем мозг принялся моментально проводить параллели, ноздри тянут чужой мужской запах. Ох уж эти Бесстрашные с их накачанными руками, ну вот какого черта? — Лекс... Тебе кто-нибудь говорил, что ты отпадная?

Пф-ф-ф, говорил... Знал бы ты, парень... ох. Чужие губы на моей щеке. Что? Откуда... Голова откинулась... Видимо, он принял это за приглашение. Совершенно незнакомые, чужие, теплые губы накрыли мой рот. Голова кружится, соображаю я мало чего, одна только вертится мысль, что все это не то, не так, не тот... Алекс, ну где ты когда ты так нужен, когда ты такой далекий, а меня тут целует какой-то... Несмотря ни на что, а руки, живя своей жизнью, уже приставляют к шее парня нож. Тот самый, с резной рукояткой. Себ почувствовал холодную сталь и оторвался, наконец, от меня.

— Пошел ты, придурок. Все вы одинаковые, бабники, бл*дуны и кабели! — шиплю сквозь слезы я ему в лицо, как можно презрительнее уставившись на него, не замечая того, что он все еще держит меня практически на весу. — Еще раз попытаешься использовать мое плохое настроение себе на пользу, отрежу все, что болтается неприкаянное... — Блин, язык заплетается, и мир покачивается. Да и вообще, у меня всё плохо...

— Стерва и грубиянка, — качает башкой и ржет. — Может, трахнемся?

— Помечтай! Никто мне не нужен... А тот, кто нужен... Какого хрена, Себ, ты, вообще, соображаешь, что ты делаешь? Отпусти меня сейчас же!

— Лекс, ты до конца жизни собираешься по нему страдать? Я-то, конечно, не лидерский сын, но...

— Заткнись, Себастьян. Просто заткнись. И отпусти меня уже!

— Не отпущу. Ты рухнешь тогда прямо тут. Ну должен же я был попытать удачу. — он аккуратно ставит меня на землю. — Чем быстрее поймешь, что он не то, что тебе надо, тем меньше времени потеряешь. Надо жить здесь и сейчас, Лекс, забыла, кто мы? А ты такая красотка...

— Тебе все равно никогда с ним не сравниться, понял! — ой, что говорю, ну знаю же, что нельзя такое парням трындеть, чччерт, — и лапы ко мне больше не протягивай. Ясно!!!

— Да куда уж яснее. Ладно, пьянчужка, пошли, отбуксирую тебя в общагу...

Не знаю как насчет «жить здесь и сейчас», но я до сих пор, ни одного мужика к себе не смогла и близко подпустить. Как-то так вышло, что даже очень хорошие парни, сразу же меркнут на фоне Эванса. Ох, это зависимость, самая настоящая, словно он мой персональный сорт сильнодействующей наркоты. Не вылечить. Не совладать. Я безвозвратно пропала, и эта боль в груди — не совсем и боль... Потихонечку и пошатываясь, мы так и добрались до казармы. После первого этапа обучения, нам должны выдать собственные комнаты, а пока живем все вместе. Себ швырнул меня на кровать, и я скатилась в пьяный и пустой сон без сновидений. Как бы там ни было, а он все-таки прав, нужно жить дальше, чтобы не случилось. Завтра будет новый день, и снова без него.

* * *

Дни, заполненные учебой и тренировками, тянулись своим чередом. Из пришедших новостей я знаю, что Алекс идет на поправку, а еще у него скоро трибунал... Это какая-то бессмыслица, зачем Алексу убивать Громли? Да быть такого не может! Нет ни мотива, ни подоплеки никакой. Конфликтов у них последнее время не было, да и, вообще, Громли вдруг стал почти нормальным, ни к кому не цеплялся, не доставал. Инициация закончена, Аарон просто бы отправился на любой боевой рубеж, Алекс бы не взял его в свою группу, и они и не увиделись бы никогда. Да и глупо как-то, проснуться посреди ночи и пойти его убивать? Бред, не стал бы Алекс мараться. Если уж ни после покушения на себя, ни после посвящения, солнце его не убил, то уж теперь бы точно и не помышлял. В конце концов, постарался бы наказать по закону, если бы Громли накосячил. Бл*ть, ну вот что за залетчик такой? Надеюсь, следствие разберется, и лидер не даст его расстрелять... и я смогу уже нормально вздохнуть.

Новобранцы прошли курс молодого бойца, обучились управлять экзокостюмами и другим обмундированием. Нас стали потихонечку выводить за пределы полигона на простенькие задания, познавать на деле новинки вооружения. Через месяц первый этап обучения закончится и нам предоставляют отпуск, вот только мне ехать некуда. Домой, в Искренность не поедешь, да и кому я там нужна... А в Бесстрашие... Нет, не готова я его увидеть, хоть и очень хочется. У меня почти получилось свободно дышать, смеяться и радоваться жизни, но всё равно еще тоскую и в сердце не вернулся недостающий кусок. Наверное, просто после ранения, я смогла его простить за всё, поэтому мне и легче. Совсем чуть-чуть, но все же легче. Это хорошо, это правильно, ведь жить без боли и злости просто замечательно. Да и ему видеть меня ни к чему, всё кончено. Вот только моё сердце, так и осталось вложенным в его руки. А у него же своя жизнь, и я для него давно перевернутая страничка, не больше. О чем я, он давно и думать забыл про меня. Но я боюсь, что если увижу Алекса, то вся боль, все воспоминания и обиды вернутся обратно, засасывая меня в пустоту. И тогда уже мне ничего не поможет. Хотя, вдруг выпадет такой шанс... потому что мне еще о многом хочется его спросить. И первый вопрос, который бы я задала, что Алекс чувствовал ко мне...

В лесу тихо, немного влажно и солнечно. Близится лето. С ума сойти, как же быстро летит время... Шум ветерка, чуть слышный треск веток под ногами и щебетание птиц, прячущихся в кронах деревьев, смешиваются со звуками нашего дыхания. Часть отряда сегодня отправлена на самостоятельное задание. Себастьян, как командир, я и Юэн стрелки группы, Арчи и Дейв Норелл старшие. У остальных своя разведка, во главе с командиром Уильямсом. Нас отвезли за несколько миль от полигона и уже четыре часа мы топаем пешком по заросшим дебрям леса, так как на транспорте сюда не подобраться. Всю предыдущую неделю, мы не высовывались со стрельбища, осваивая принцип работы специальных новых пристрельных датчиков. Разведка выявила некоторые маршруты перегонки военной техники недовольных. Конечно, не роботов, они их научились как-то перекидывать через телепорт, а вот бронемашины и танки с плазменными пушками пока ходят обходными путями.

Последние пару дней, мы подробно изучали составленные эрудитами чертежи их техники, чтобы определить ту самую «ахиллесову пяту» их брони, ища самое уязвимое и укромное местечко, куда можно пристрелить датчик слежения. Вся броня у них почти литая, на пушку и броневую башню, поставить маячок нельзя — обнаружат моментально, на колесно-гусеничную трансмиссию тем более, отвалится при движении. Броневая крышка люка, верхние, наклонные и бортовые листы — слишком открытые и заметные места. А вот нижний, наклонный лист передней кармы... есть там одно местечко и если очень постараться попасть под наклоном, то может получиться. Самое эксплуатационное — моторное отделение, находится под броневым корпусом задней кормы, поэтому мы будем пытаться пристреливаться под отделение управления, но со своей маленькой хитростью, чтобы отсрочить обнаружение, как можно дольше. Датчики высокочувствительные, на аналоговом коде, никакие глушилки и блокировки на них не влияют, и благодаря своему материалу, прочно вклеиваются в броню, за счет большой мощности винтовочного патрона.

Через пару часов мы вышли к кромке леса и двинулись вдоль нее, не выпуская из вида прокатанный трак проселочной дороги, по которой и должна пойти техника, выискивая подходящее место для засады. Сколько нам предстоит здесь прождать, никто не знает, но разведка сообщила, что перегон происходит два-три раза в неделю, иногда реже, и всегда с вооруженным сопровождением. Конечно, можно было бы просто разбомбить их караван беспилотниками, этим подорвать немного их боеспособность, но они сделают новую технику, выберут другие маршруты перегонки, и вся работа разведки пойдет крахом, ведь территория застенья слишком обширная, чтобы ее всю изучить. А так у нас появится шанс, вычислить местоположение основной базы недовольных, отслеживая передвижение боевых машин.

Наконец, спустя еще несколько часов обследования трака, мы наткнулись на место, где дорога тянется под гору и резко уходит на крутой вираж, затем плавно спускается в низину, залитую осадками, после недавних дождей.

— Бинго! — шепчу я, притуливаясь на обочине, разглядывая местность. — Я думаю, это самое подходящее место из всех, ранее осмотренных. Да, то что нужно.

— Ты уверена, Лекс? Это именно то, что ты так усердно искала? Да ебт твою, посмотри сама, нет возвышенности, с которой можно стрелять, и территория просматривается как на ладони, — скептически ворчит старший. Мало того, что вчера спорили до истерии, и мне с пеной у рта пришлось доказывать и разжевывать свой план, чтобы командование его одобрило, так опять...

— Себ, ты снайпер? Нет! Открытая местность — нам только на руку. Они и не подумают, что здесь может быть устроена засада. Конечно, сопровождающий отряд, просканирует ее теплом, поэтому-то на нас экзокостюмы. Возвышенность нам и не нужна, мы будем стрелять под наклоном, с низины. Смотри, перед поворотом они обязательно притормозят, для маневра, и у нас будет время прицелиться. Траектория полета патрона — идеальна, если замаскируемся по склону. Датчик вклеится в нижний край наклонного листа, а дальше трак идет в сторону, а там грязища. — тыкаю я пальцем, выдавая свой, как мне кажется прямо супер-план. Ребята недоверчиво переглядываются, все, кроме Юэна. Он благосклонно соглашается, кивая башкой.

— Грязь замажет переднюю корму вместе с датчиками, — подхватывает Шмель. — И обнаружат их не скоро, не думаю, что у уебков тут мойка есть.

— Точно.

— А если не попадете? — бухтит Норелл.

— У меня не одного промаха. У Шмеля тоже.

⇐ Предыдущая 86 87 88 89 909192 93 94 95 Следующая ⇒