В прятки с Бесстрашием 90 страница

— Порядок, всем приготовиться. Отключить электронику. Сейчас жахнет! — командует связь, и рука тут же тянется к передатчику, и следом к ренбраслету, активируя инъекцию.

Удар импульса не слишком сильный, тем более, я на достаточно большом расстоянии от эпицентра, но пальцы все равно начинает ощутимо покалывать, словно сводя мышцы, а потом сотни маленьких иголочек жалят тело. Впиваются в кожу, а кровь, будто начинает закипать в венах и разливать там кипяток, вместе с битым стеклом. Я падаю, обхватываю себя руками за плечи и сжимаю, как это делал Алекс, на учениях, словно это может как-то облегчить действие импульса. Воздуха не хватает, будто меня заперли в капсуле, не продохнуть. Грудь сводит спазмами, во рту мерзкий солоноватый привкус — прикусила губу. Внутри все пульсирует, каждая клеточка тела вибрирует, дрожит и напрягается. Позвоночник и конечности сводит сильной судорогой, стон боли удержать не удается. Раскаленный воздух давит на легкие. Чеееерт, я словно в огне. Огонь везде, внутри, под кожей, во рту, под веками... Но нужно держаться, преодолевая боль.

— Эй, все живы, или мне ваши бренные останки на горбу таскать придется? — как только врубился передатчик, в уши летит голос Шмеля. Вот сукин сын, дальше всех оказался от удара, теперь балагурит. — Себа, ты там как? Сееееб?

Я поднимаюсь на коленки, отщелкивая забрало, чтобы вздохнуть. Нет ничего вкуснее свежего, прохладного воздуха. Губы спеклись, в глазах искры. Мышцы еще болят, тело бьёт дрожью, но нужно вставать и двигаться к финишу. Если просрем норматив, то командир Уильямс будет нас гонять утренними тревогами, еще пару недель, чтоб неповадно было. Или загонит всех в оружейку, выдаст по ящику патронов и заставит все свободное время, набивать обоймы. Да, он очень оригинален на наказания. Пальцы плохо слушаются, цепляясь за скобы, главное, не на*бнуться... сходимся внизу с группой, голограмма исчезла, ребят потряхивает, но вроде все оклемались, только Себа не видно. Он был ближе всех к удару, значит, где-то за ограждением валяется. Подобрав старшего, парни подхватили его под руки, и мы направляемся к концу полосы. Остался завершающий кросс по территории полигона и все. Теперь только бегом.

Рассвет лениво лижет своими бликами небосклон, освещая всю зону полигона и близлежащую местность. На первый взгляд, ничего особо-секретного, полигон — как полигон. Огорожен высоким забором с ограждением от воздействия скримменов, хотя их здесь замечено не было. Накрытый, словно куполом, силовым защитным полем. Оснащен противозалповыми системами. Вокруг растянуто множество вооруженных до зубов блокпостов с зенитными установками и импульсными пушками. Сама база наземно-подземная. Сверху расположены наземные здания — казармы, корпуса, административный комплекс, огромные площадки для тренировок, стрельбища, стадионы, наземные, лесные и водные полосы препятствий. Огромная оружейка с всякими вкусностями. Ангар с беспилотниками и боевой техникой, и учебные полосы для ее вождения...

Ехали мы сюда довольно долго, почти сутки перекладными путями, с небольшими остановками по пути на другие базы, для смены транспорта. Видимо, чтобы наше передвижение невозможно было отследить. Я даже не знаю, как далеко мы расположены от города, в изматывающей дороге, время потеряло счет. Да и плевать мне было, куда нас везут. Но, наверное, место назначения находилось вдали от боевых рубежей и военных частей Бесстрашия. В первую остановку, драгстер заехал в закрытый ангар. Потом нас провели через подземные ходы, и вывели в какую-то лабораторию с кучей компьютеров, непонятных агрегатов, какие-то проводки, пищащие аппараты, которых я в жизни-то никогда не видела. Но задерживаться было нельзя.

Кончилось все тем, что нас водворили в светлый, чем-то химически-резко пахнущий большой кабинет. Там оказалась куча медиков, которые тут же вцепились клещами, в ничего не понимающих новобранцев. В мыслях укладывались только отдельные обрывки фраз про проверку на датчики слежения и медицинское обследование. Полное. Бл*дь, мало того, что выкачали хрен знает сколько крови, просветили насквозь всем, чем только можно, да еще чуть наизнанку не вывернули, разглядывая, как под микроскопом, в поисках маячков и передатчиков. Я ощущала себя такой несчастной, что если б кто-то обнаружил у меня смертельную болезнь, наверное, и не особо-то расстроилась бы. Настолько мне было паршиво. А потом я бросила жалеть себя. Ну его к черту, как-нибудь справлюсь. Может, сбежав как можно дальше, мне, наконец, станет легче. А пока что я еще ничего не знала и гадать не собиралась.

В конце концов, нам, совершенно изможденным, дали пожрать, переодеться, и снова вывели в ангар, посадили в драгстер, и мы продолжили путь. Рано утром остановились на первом блок-посте, для очередной проверки, а затем уж и прибыли на сам полигон. Еще на сутки нас заперли на карантин, где я и провалялась, не двигаясь, тупо пялясь в потолок. Тяжело было привыкать к новым знакомствам, людям, лицам. Сложно было общаться, к чему я совсем не стремилась. Даже не разговаривала ни с кем несколько дней. Ребята косились в мою сторону... Ну, конечно, все же из Бесстрашия, и все знали о том, кто я — очередная «брошенка»лидерского сына... Но не лезли, и не приставали с вопросами и подъ*бками. Ничего, дальше стало чуть полегче, прижилась и попривыкла.

А наутро за нами пришла чета Уильямсов. Майра подробно рассказала, для чего мы здесь и что от нас требуется, и устроила отряду экскурсию не только по наземной части полигона, но и самой секретной — подземной. Там-то и проходит почти вся наша жизнь, вне боевых тренировок. Научно-исследовательский испытательный центр по подготовке бойцов, куча секретных лабораторий, оборудования, камер, комплекты всевозможных тренажеров, капсул, агрегатов, модулей, функционально-моделирующие стенды, учебно-тренировочные натурные макеты и закрытые зоны с новыми разработками... Залы компьютерных симуляций пилотирования боевой техники. Есть сложное гидротехническое сооружение, содержащее большой комплекс технологического оборудования, специальных систем, аппаратуры и механизмов, где проводятся разного рода эксперименты на технологических установках, сборка различных фрагментов деталей, монтажно-демонтажные работы, ликвидация аварийных ситуаций, и другие виды деятельности. Новобранцев учат не только физической выносливости и моральной устойчивости, но и профессионализму, в отработанных до автоматизма сложных действиях.

Каждый наш день — невозможный труд, но мы знаем, на что идем. Знаем, ради чего всё это. И, конечно же, никогда даже и в мыслях небыли готовы к тому, что нам предстоит. Но, ставки сделаны господа, ставок больше нет... Ведь если за дверью сейчас спокойно, если не слышно, как там громыхают орудия, как умирают люди — это не значит, что нет войны. И если мы отступим сейчас, ничего не кончится...

И это мы прочувствовали очень скоро, ведь первая ночная тревога была ни разу не учебной. Едва только сумерки сгустились на небе и стали немного темнее, я поняла, что такое война. Всего за несколько минут вокруг полигона воцарился кромешный кошмар. За черной пеленой дыма, вспышек ЗСУ, ни черта не видно было, только слышно оглушающие залпы орудий, взрывы, жуткие крики и грохот снарядов, врезающихся в силовое поле. И адская дрожь земли... Мы отстреливались, ища глазами надвигающиеся мишени, среди густого тумана и едкого дыма, заволакивающие окрестности, сжимая в похолодевших пальцах оружие. Рывком глотая воздух и отдавая свою жизнь на волю Господа, реакции, судорожно вспоминая, чему нас учили во время инициации, чтобы накатившая паника, страх, чертовы скачущие мысли и екнувшее сердце — не стоили нам головы. А после боя, наш командир скупо, ну, как умеет, хвалил за нас то, что никто из новобранцев не спрятался, не сбежал, а до последнего огрызался патронами, хоть и нападение, по его словам, было совсем слабенькое... А я смотрела на черные, пластиковые мешки с погибшими, и меня от ужаса и усталости ноги не слушались.

А вскоре пришли первые новости из города, о нападении на штаб-квартиру Бесстрашия и огромном количестве погибших... Вот тогда то я и прочувствовала в полной мере что такое страх за тех, кто тебе дорог, как можно сходить с ума от неизвестности. Меня било крупной дрожью, выедало изнутри от ужаса из-за того, что я не знала, как там ОН — не ранен ли, не покалечен, не убит ли... Пока Грейс, вдоволь насмотревшись на мою тоскливую, бледную физиономию не заявила, что если бы лидерский сын погиб, то об этом уже всем бы было известно. Так-то оно так, да вот только новости приходят к нам сюда, на полигон, в час по чайной ложке. Как? Как задвинуть свои чувства как можно глубже? Не быть, не видеть, не вспоминать, не любить... забыть и жить дальше? Нет, невозможно... никак, не получается. Он мне всю душу разодрал, испоганил, предал, вышвырнул... А я его все равно люблю!

Сигнал о пересечении финиша был еле услышан сквозь шум крови в барабанных перепонках, рваном дыхании и топоте тяжелых подошв об плац. Выстраиваемся в шеренгу, пытаясь унять сердцебиение, уже совсем рассвело — на часах почти десять. Успели. Командир вновь обходит весь свой отряд, внимательно осматривая, но даже за суровым выражением лица проглядывается то, как он доволен. Ну и славненько, дайте только немного передохнуть, побольше кофе, и хоть сейчас на передовую.

— Ну что ж, молодцы. В норматив уложились, до финиша дошли все. На стрельбище со всем справились. Отряд, экзаменационное прохождение боевой полосы препятствий считаю выполненным. Отдыхайте, через два часа у вас тренировка в трубе, — разгоняет нас Уильямс.

— Есть, командир! — рапортует группа, медленно тащась в казарму. А у всех на рожах только один вопрос, насколько сегодня будет тяжко...

Среди новичков, труба — это исполинских размеров установка не для тренировок, а для экзекуций, моделируемые учеными, чтобы человек учился переносить перегрузки на организм, вызванные давлением и центробежной силой, для повышения выносливости. Испытуемого помещают в специальное кресло, полностью зафиксировав ремнями, и обвесив кучей приборов. Перед лицом экраны со множеством разных лампочек и датчиков, под разными углами зрения, при зажигании которых, нужно их гасить кнопками специального джойстика. Так осуществляется процесс контроля реакции и зрения на сигналы при перегрузке. При этом инструкторы и операторы, наблюдающие за тренировкой, задают вам по связи разнообразные вопросы, дают нехитрые задания по отработке бортовой аппаратуры и наблюдают все время за вашим поведение по камерам. Плюс, эффект барокамеры, имитация теплового воздействия на организм. Кресло вкатывается в саму трубу, и начинается веселуха — в ушах гудит, кости трещат, глаза и мозг вот-вот взорвутся от давления, а все внутренности гуляют от... и к горлу, ну и обратно... бля.

— Алексис, — окликнул меня Энди, когда я размазалась по стене и пыталась отползти от трубы в сторону ближайших креслец, одновременно стараясь не выплевать всё своё содержимое желудка на пол, пока перед глазами кружится парад планет. — Тебя вызывает командир Майра Уильямс в административный корпус. Как только закончится тренировка, зайди к ней. — подхватив меня под локоть, Паркер подталкивает к креслу. — Что, всё еще выворачивает? Пора бы привыкнуть, Лекс, дальше нагрузка еще больше будет.

— Я привыкла, жрать просто меньше надо, чтобы желудок пустой был. Зато, сегодня я все задания на пульте выполнила.

— Ладно, — тянет он недоверчиво, плюхаясь рядом. Скребет лысый, темный затылок и лыбится. В такие моменты он чем-то напоминает мне Чеширу. Паркер из нас самый старший по возрасту, а еще он виртуозно свистит, подражая птицам. — Ты помнишь, какой завтра день?

— Неа, и что же за день?

— Ууу, как всё запущено-то... Завтра вечером прем в местный бар, у меня днюшечка. — Блин, точно, он же говорил. А у меня в голове только свои мысли крутятся, всё лишнее моментально выветривается.

— А нам командование разрешит?

— Лекс, ты чего? Мы ж здесь не в рабстве и не в тюрьме, в своё свободное время можем делать что пожелаем, только без злобств. — удивляется Энди так искренне, а вот мне чего-то не верится в его слова. Да, не в рабстве, конечно, но если учения, или боевая тревога, а мы подвыпившие? Да и дисциплинка тут, скажу я вам такая, что скоро мы все будем на горшок ходить по времени, как пенсионеры. Или это просто я не умею радоваться жизненным мелочам и развлекаться... — Ну так че, пойдешь? Я всех наших созываю, так что отказ не принимается. Ок?

— Куда ж я денусь от вас, приду. — Вру, только чтобы отмазаться. — Ладненько, пошла я «наверх», — тыкаю пальцем в потолок, направляясь на выход из коридора. Интересно, а зачем я Майре понадобилась? В учебе, я не отстаю. На стрельбище, как всегда, первая. Да и с техникой у меня дела наладились. В компьютерах, нас Ларри всех немножко подтянул, а вот в чертежах, еще не очень. Или что-то случилось? Ладно, чего уж гадать, сейчас узнаем.

Подземная часть полигона, напоминает мне здоровый улей. Люди снуют туда-сюда, монотонный галдеж и мельтешение. И если в отсеках с тренажерами для обучения в основном все сделано из металла и бетона, уйма железных лестниц, коридоров и проходов, что хоть немного похоже на Яму, вот только реки подземной недостает, то остальные помещения, особенно лабораторные и научные, выстроены из толстого стекла и металлопластика, и слишком ярко освещены лампами, что режет глаза. Я задерживаюсь возле одной из перегородок, рассматривая новые разработки брони, гидрокостюмов, скафандров и облегченное обмундирование. Оно еще не готово, но скоро ученые будут его испытывать. Кучки новобранцев из Эрудиции и других фракций толпятся в импровизированном холле, возле кофейных автоматов, заняв все диванчики. Ковыряются в своих конспектах и записях. Пристраиваюсь к любимому агрегату скроив злобную физиономию, чтобы никто не докопался. А то, любят тут, видите ли, «бесхозных» девушек, так и норовя приклеиться, особенно искренние, блин.

Перед лифтами проверка на допуск, по электронным пропускам. Не дай боже забыть его повесить на шею утром, будешь целовать закрытые двери или ходить за кем-нибудь хвостом. Наверху пищеблок, рядом местный бар. Может, и правда, все-таки сходить с ребятами? А внутри снова сжимается от тоски, словно цепями стягивают. А ведь и у меня скоро день рождения... Вот только праздновала я его всегда с Томасом, иногда с мамой, а последние три года, вообще, почти одна. Отец не то, что забывал про него всегда, он вообще, кажется и не имел понятия, что у его дочери бывают праздники, да и мама последние годы, не слишком стремилась к поздравлениям... Какой-то тяжелый, обреченный вздох рвется из легких, а сердце щемит. Вспомнит хоть кто-нибудь обо мне, в мой праздник? Томас вспомнит наверняка, а у меня даже сил не нашлось, чтобы перед ним извинится, за устроенный мордобой в Эрудиции... А Алекс? Пфф, оно ему надо... Он и не интересовался ни разу. М-да, вот ты и докатилась, что даже в твой день рождения, никому ты на фиг не сдалась! Что же происходит с моей жизнью? Почему она летит в тартарары? Или там, на небе, какой-то шутник решил, что я недостойна счастья?.. У меня даже плеча родного рядом больше нет, чтобы попятиться, опереться на него и почувствовать себя кому-то важной, нужной. И живой. А чувствовать так хочется, так необходимо. А способы почувствовать себя живым у каждого свои. Ведь не бывает же так, что на человека может быть всем наплевать? У меня, видимо, бывает... Оттого и дышать трудно, и больно, черт возьми, так больно, что не получается глубоко вдохнуть. В глазах темнеет от отчаяния и злости на саму себя. О, дава-а-ай, снова помечтай о любимом муже и детишках... и порыдать не забудь, а то ж давно не ныла. Все ломается: мечты, судьбы, жизни, люди... И я остаюсь один на один со своей болью, одиночеством и тоской в сердце.

Выбравшись на улицу, топаю в административный корпус, в душе нарастает тревога и как бы я себя ни успокаивала, напряжение все равно висело в воздухе, словно было разлито магнитное поле... Что ж, сейчас всё и прояснится. Стучу, глубокий вдох, дергаю ручку двери.

— Алексис Плейсед, боец особого подразделения, по вашему приказанию прибыла. — бодренько отрапортовала я, под сдержанную усмешку командира.

— Проходи Алексис, — делает Майра приглашающий жест рукой, показывая на стул. — У меня к тебе есть один серьёзный разговор.

— Что-то случилось, Майра? — горло перехватывает, будто удавку натянули и пальцы начинают дрожать. Черт. Я сажусь, вглядываясь в ее лицо, пытаясь определить тему разговора. — Это насчет обучения?

— Нет. Это насчет Алекса Эванса, — сердце делает болезненное «бум», кровь в одно мгновение отливает от лица. Боже мой... что с ним... Майра смотрит слишком серьёзно за моей реакцией, сцепляет пальцы в замок и продолжает: — Дело в том, что Алекс сейчас находится под следствием, ему грозит трибунал, и, возможно, расстрел, за убийство Бесстрашного в военное время.

— Что? Кого он убил? — еле-еле удается мне вымолвить, а мысли путаются в голове, словно стайка птиц. Трибунал. Расстрел.

— Его обвиняют в убийстве Аарона Громли.

___________________________________________

Алекс

Первое, что доходит до сознания — я слышу голоса. Люди вокруг меня о чем-то едва слышно переговариваются, звуки отражаются эхом, значит, я как минимум не в своей комнате. И в следующую минуту я хочу вдохнуть и понимаю, что я не могу. Не получается. Чувствую, что кислорода мне не хватает, я сейчас просто умру, если не сделаю хотя бы один вдох... Я хочу двинуться, потому что инстинкт самосохранения сильнее воли, но и пошевелиться я тоже не могу. Все сознание затопило желание дышать, что тело мое сотрясается почти уже в конвульсиях от нехватки воздуха... когда кто-то подошел и в легкие стал поступать кислород.

— Медики, следите внимательнее, система ИВЛ сбилась. Да и надо выводить его, уже все закончилось, пусть сам дышит...

— Поставить капельницу с реабилитацией?

— Да, сделайте. И готовьте его к регенерации конечностей. Надо не затянуть с этим делом, тут случай непростой.

Я не понял, что произошло дальше, потому что провалился во тьму.

***

Ощущаю чье-то присутствие. Первой мыслью было — Лекси. Она приехала, ее отпустили ко мне проститься перед тем, как я умру. Почему мне кажется, что я умираю, не могу понять, но ощущаю я себя просто хорошенько отбитым куском мяса.

— Кто здесь? — что с глазами не знаю, так как боль я испытываю по всему телу, везде, не могу понять почему я не вижу. А, хотя, наверное, могу — на глазах повязка.

— Я, — решительный, строгий, но такой любимый голос. Правая рука ощутила легкое пожатие.

— Эшли, — выдыхают мои губы. Хорошо, что она пришла...

— Лежи спокойно, Алекс, теперь все будет хорошо.

— Почему я не умер? Я не чувствую левой ноги...

— Ее нет. Левую руку тоже пришлось отнять, не собрали. Все нормально, все поддается регенерации, будешь как новенький.

— Что с глазами? Зачем повязка?

— Голову сильно повредило, осколком... Дин говорит, видеть будешь, не переживай.

— Ребенок выжил?

— С ней все будет в порядке. А тебя Матиас откачал. Не отдал...

— Диего... Он...

— Да. Он погиб.

Сначала Джимми. Теперь Диего... Мы даже на фронт еще не попали, а уже столько народу полегло. Я почувствовал, как маленькая теплая ладошка сжала мою руку.

— Дышать не получается...

— У тебя сломаны все ребра слева. Но это пройдет все, вот увидишь!

— Лекси... Она не...

— Нет, Алекс. Ей нельзя. Но она прислала свои показания.

— Ты слушала? Что она говорит?

— Алекс... Ты отдыхай пока. Восстановишься, все узнаешь.

***

Как же это на самом деле противно, когда не хватает каких-нибудь частей тела. Чувствуешь себя еб*ным инвалидом, бл*дь, и такого врагу не пожелаешь. Левый глаз так и не видит, осколок пропорол весь лоб и задел глаз. Дин говорит, что со временем все восстановится, но пока какие-то там нервы и трогать нельзя. С повязкой появилось во мне что-то пиратское, чем-то напомнил себе Эдварда...

Никогда бы не подумал, насколько может быть отвратительным вид культяпки, вместо твоей собственной руки. На ногу даже смотреть не хочется. Знаю, что все восстановится, но меня вот просто выносит от беспомощности и ужасно бесит. Как-то странно, что ударная волна пришлась на левую сторону, повернулся я так, группируясь, что ли? Но факт, ногу оторвало сразу, руку раздробило сильно. В голову прилетел осколок, и я теперь месяца на три тут застрял.

— Суд отложили, в связи с новыми показаниями мисс Плейсед расследование приобрело новые версии, — говорит отец. За то время, пока я был незрячим, он как-то изменился. Или мне кажется? Лицо еще более суровое, между бровями залегла складка... Глаза больше не источают расславленное серебро, только холодная, жесткая сталь. Видно, не все просто на передовой. Хорошо, хоть сам цел.

— Почему же все-таки произошел взрыв? — уже который раз спрашиваю, но мне до сих пор никто не мог ответить, проводилась экспертиза. — Мы ведь все правильно сделали, соблюдали все меры безопасности...

— Среди недовольных бывшие Бесстрашные, они знают наши правила и методы. Это была хитрая х*евина, при передаче детонатора электронная система фиксирует это и запускается механизм самоликвидации. И, к слову, эту систему нельзя было отключить, она снабжена защитой. При попытке ее изолировать, она все равно взорвалась бы. Тут не угадаешь... — негромко говорит отец, и в его голосе сочится боль по потерянным солдатам. Мне как никому известно, как не любит он терять людей, а за последнее время мы потеряли очень многих.

Я слушал показания Лекси. Впервые в жизни мне не хотелось бесноваться, орать, мебель крушить... Отчаяние навалилось таким бременем, что все эти эмоции, что раньше я так неосмотрительно демонстрировал, показались идиотским детским садом. От безысходности я впал в некое состояние тягучей, мрачной прострации. Она сказала, что приходила ко мне той ночью. И нашла меня в постели... с Линдси. Ну твою же мать, как? Как такое могло произойти? Сколько же я выпил, что потащил Лин в кровать и даже сам этого не помню. Однако у следствия появились зацепки, если я был с Линдси, она может знать, что я делал всю ту ночь, возможно, она станет моим алиби.

Но Лин сказала, что у нас было свидание, что я пришел к ней, повел ее в свою комнату, а потом, спустя три часа, она от меня ушла. Что я делал всю оставшуюся ночь, она не знает. Получалось, что я был с Лин, потом, когда она ушла, встал, оделся и пошел убивать Громли. Бред какой-то феерический...

— Да, бред, но пока ничто не может опровергнуть ее версию, Алекс. Да, она видела тебя той ночью, а когда у нее спросили, почему она сразу не сказала, что была с тобой, говорит: «не хотела его топить». Бабы... — протянул отец, во время очередного визита ко мне. Он похоже смягчился после взрыва, но все равно смотрит осуждающе. Да я и сам не могу до конца понять, как я мог оказаться с Линдси в кровати, как такое могло произойти? Но хоть стало понятно, почему уехала Алексис... Если уж она меня ревновала, когда я девиц целовал при встрече, то застав меня в постели с другой девушкой, а уж тем более с Линдси... Что на меня нашло, не устаю я задавать себе вопрос... Идиотство какое-то! И сделать ничего нельзя, Лекси у Майры, на секретных рубежах...

— Тут что-то не так, Эрик. Лин надо допросить с пристрастием. Либо она что-то недоговаривает, либо врет...

— Почему ты так думаешь? — сощурив глаза и пристально на меня глядя, спрашивает отец.

— Я не мог в тот вечер потащить Линдси к себе...

— Да ну? — Эрик скептически поднимает брови, — и что же тебе помешало бы?

Я знаю, что он мне не поверит. Никто мне не поверит, ну может быть только Матиас и Кевин. Мат в курсе всего, и ссоры, и моих отношений с Алексис, надо с ним сначала поговорить.

Матиас, страшно довольный, что видит меня живым, сказал, первое что он сделает, когда я смогу устойчиво стоять на ринге, это набьет мне морду, за то, что я доставил ему столько хлопот. О том, как он меня откачивал, мы не говорили, но надеюсь когда-нибудь я тоже не дам ему сдохнуть... Мат очень внимательно выслушал меня, ни разу не перебив и не задавая вопросов.

— Ты прав, хрень какая-то... Хотя, зная тебя... Алекс, все вписывается в твой характер. Ну посмотри со стороны. Ты два месяца провстречался с девушкой, вы сильно поссорились... И ты потащил в постель другую. Ты же всегда так делал, вспомни!

— Да, но с Алексис все было по-другому!

— Как с ней было по-другому? Ты-то, может, и думаешь, что все было по-другому, однако твои действия говорят об обратном.

— Ты тоже мне не веришь?

— Я тебе верю, потому и рассуждаю тут с тобой на эти темы. В ином случае даже слушать тебя не стал. Да и Лин последнее время все с Билли тусовалась, который, в свою очередь, как ты утверждаешь, отдал Лекси дубликат цепочки... Не верю я в такие совпадения, хотя комбинация — не подкопаешься. Эх, жаль Кевин уехал на полигон, он бы помог нам...

— Кевин... уехал на полигон? И Аниша с ним?

— Ты не знаешь? — лицо Мата посерьезнело, брови сошлись в одну линию на переносице.

— Чего?

— Кевин уехал один. Без нее.

— Она его все-таки бросила... — вот черт, все-таки смерть Джимми стала для нее ударом.

— Я не знаю, что там произошло, но она... во фракции.

— Вот черт, и тут не слава богу. И Кева нет, он мог бы помочь... Ладно, попытаемся своими силами обойтись. Надо бы за Лин последить. Что-то тут нечисто! И бармена попытать, может, он видел, кто ко мне подсаживался в тот вечер. Надо было сразу это сделать... А Билли? Он как-нибудь себя проявляет?

— Билли отправился проходить лидерскую инициацию... Такие дела... — Вот же еб твою мать!!! Все-таки допущен... Вот х*йность же, бл*дская... Все против меня, если Билли станет сейчас лидером, никто никогда ничего не докажет, у него явно есть какие-то покровители, иначе он не вел бы себя так нагло... Кевин обещал его прижать, но вот — уехал. Что же он бросил все это дело на полпути? Или перепоручил кому-то? Одни вопросы, и я тут еще валяюсь как кусок мяса, ни сесть, ни встать без чужой помощи... Противно, мерзко, не говоря уж о том, что все через боль...

Валяясь бесполезным обрубком на больничной койке, я многое успел переосмыслить и переоценить. И каждую минуту, о чем бы я не думал, все мои мысли возвращались к НЕЙ. Как она? Где она? Что с ней? Ей тяжело, больно, страшно? Или наоборот, избавившись от меня, она почувствовала облегчение и уже давно нашла мне замену?.. И никто ничего не говорит мне, будто бы сговорились... Кристину можно было бы поспрашивать, но она уехала на ближний полигон, практиковаться в условиях настоящего, реального боя. Кевин уехал. Оно понятно, о секретных полигонах нельзя говорить, можно выдать место дислокации... Но, мне-то что делать? Как быть?

Скоро у Лекси день рождения, первой ее день рождения с момента нашего знакомства. С кем она его проведет? Наверное, у нее там новые друзья, а может уже и новый парень... К физической боли от таких мыслей примешивается еще и отчаяние. Надо быстрее восстанавливаться, может быть, со временем получится что-то узнать, но без ноги, даже зная где она, я ничего не смогу. Только вперед, бл*дь, Бесстрашные не сдаются, твою мать!!!

***

Следующие несколько недель были для меня сущим адом. Наращивание частей тела муторное, долгое и мучительное дело. Не раз и не два, я вспоминал Кевина, когда он предупреждал меня не терять свои конечности. Ни нога, ни рука не хотели быстро и беспроблемно включаться в работу. Рука долго не слушалась, нога, вообще, не сгибается...

Сцепив зубы от изнуряющей ноющей боли, бегаю на дорожке, молочу груши, чтобы быстрее включиться в строй. Новости о военных действиях приходят неутешительные, хоть нападений и терактов больше не было. Бесстрашные пережили две атаки на наземные базы, несколько раз отряды патрулирования натыкались на войска недовольных. Не сказать, что были серьезные стычки, все больше обстрелы, да один раз зажали наших в котел, но быстро подошло подкрепление. Все происходит в вялотекущем режиме, все так же мы больше теряем людей на патрульных вылазках, чем в открытых битвах. Вести партизанскую войну долго, тяжело и затратно, как в материальном плане, так и в плане человеческих ресурсов. Но выбора нам особого не предоставили. Все области нашей структуры работают, в том числе и секретные, чтобы быстрее вычислить, где скрывается основное логово недовольных. Но пока... это неизвестно.

⇐ Предыдущая 85 86 87 88 899091 92 93 94 Следующая ⇒