ХИМИК-СКЕЛЕТ И БЛЕДНОКОЖАЯ ЭЛЕН 10 страница

Из груди студентов вырвался неподдельный удивленный стон. Самого Реброва чуть не вывернуло от тошнотворной горечи проглоченного, но опасный момент успел миновать, прежде чем он услышал:

– Вон как ты, оказывается, можешь! – сказал Алмаз.

– Сейчас на пол упадет, – предположил Костян.

Валентин скоро удивился, что даже стакан водки ничего не изменил. Между тем его поступок вызвал прилив настоящего любопытства.

– Ты хорошо учишься, ты молодец. Надо хорошо учиться, потому что учиться плохо это… – на лице Алмаза возникла морщина глубокой мысли – плохо.

Ребров почувствовал приятную расслабленность во всем теле.

– Только по нужным предметам. Педагогика – чушь. Детей воспитывают родители, а в школе их мучат, то есть, я хотел сказать – учат.

– Мучат. Ха-ха, это ты правильно сказал! А у меня мать всегда училку ругала, что она меня не воспитывает, – сказал Алмаз, запуская в ноздрю палец с грязным, крутобоким, как голубиный череп, ногтем.

Эльвира выгнула губы резкой дугой.

– Я тоже с Алмазом согласна, что это дело учителей. Но я, лично, не хочу потом в эту гребанную школу жалкой училкой идти. Меня подруга в банк зовет вообще.

Костян, вперившись в сверкающий в разрезе халатика кусочек лифчика, осклабился.

– А еще можно другим путем женщине заработать.

Мох вдруг хлопнул в ладоши.

– Ну все, ребята, мне надо идти на тренировки. – Он повернулся к девушке, галантно поцеловал ручку. – Желаю прекрасно провести время, тем более у тебя здесь столько кавалеров, выбирай любого.

Эльвира устало отмахнулась.

– Да какие кавалеры! Как надоела эта убогая общага!

Валентин хотел было уйти вслед за Мохом, единственным, кто ограничился шампанским, но Эльвира почти хищно вцепилась в него, зашептала в ухо:

– Ты что, хочешь оставить меня с этими, которые даже не знают, что такое сушилка для рук?

Ребров сел. Но не потому, что ему стало жалко Эльвиру, а потому что почувствовал, что из-за сегодняшних хлопот так и не успел с утра позавтракать. Брать куски с грязного столика он брезговал.

– Прикинь, мы с ним в одной школе учились! – сказал Костян, панибратски тыкая в Реброва, Эльвире. И тут же начал в десятый раз пересказывать смущенному гостю детали своей недавней биографии: – А я поступил в СГУ – Современный гуманитарный университет. Такая шарашкина контора. Ты вот умный, сразу поступил в нормальное заведение. А в СГУ вначале говорили: начало учебы в сентябре, потом через неделю, потом через две, потом в октябре, потом в ноябре… Я уже думал, что все, пролетел. Но я вовремя документы из этой шараги забрал. Лучше на непрестижной специальности в Башкирском гончарном училище учиться, чем у коммерсов. Там, блин, методистка шлюшка. Ей в конце года приходят с конфетами, она все зачеты махом ставит. Такая шалава. Потом перевелся на другую специальность. Как – не скажу, секрет. Только тут меня декан, сука, невзлюбил. А я плевать хотел на его угрозы. Я к проректору ходил, он сказал, что меня снова восстановят.

Валентин с возрастающей, непонятной для себя, симпатией слушал эту развязанную речь. Ведь Костян, по существу, обвинял его, смеялся над ним, мол, теперь ты тоже на одном со мной уровне, стоило ли жопу рвать. Но, все-таки, Валентин продолжал учиться на бюджете, а Костян – за деньги. И поэтому, к концу костяновской речи, Ребров даже повеселел. На языке закипел целых ворох хвастливых признаний.

Вопрос Алмаза оказался как нельзя кстати.

– Слушай, а это, я вот у всех спрашиваю, но мне никто не отвечает, думают, если я боксер, то не могу такие вопросы задавать. Зачем Иван Грозный Казань взял?

Валентин отнесся к любопытству Алмаза вполне серьезно.

– Если бы не взял, тогда бы России не было.

Глаза Костяна сузились.

– Ты патриот, да?

Кровь бросилась в голову Валентину.

– А что плохого в этом слове?

– Ну как… патриотизм это же последнее прибежище негодяя. Я вот космополит капитализма. Где деньги – там и родина.

– Я, по-твоему, негодяй?!

Костян даже перепугался.

– Да ты чего? Я не думал тебя оскорбить. Просто спросил.

Алмаз пришел в восхищение.

– Блин, круто ты так развернул. А я думал, ты сейчас начнешь татар и башкир ругать. Да, правильно, надо, чтобы поскорее эта Россия сдохла, тогда у нас будет уровень жизни как в Кувейте. Свое суверенное государство у нас будет!

Ребров рассмеялся в ответ. Он видел, куда клонит этот друг степей. Но в голове шумело все больше. Стакан водки на голодный желудок – не так уж и мало. Или это был белебевский джин?

Эльвира застонала.

– Мальчики, только давайте без этой фигни! Голова и так пухнет, в телеке одна ваша политика.

Костян кивнул.

– Девушка дело говорит. Надо кому-то за пузырем сходить.

– Я вино хочу! – заявила Эльвира.

– Давайте деньги, – сказал Валентин, нахлобучивая шапку.

Это было последнее более или менее четкое воспоминание. Потом пошли кадры как в волшебной феерии.

И вот мой герой сидит на горячих коленях Эльвиры или ее соседки? Как, бишь, девушку зовут? Зеферина, Зарина? Она из Зилаира, Сибая? Лица молодых людей отражаются в изгибах бутылок. В какой-то момент разгорается спор. Валентину во что бы то ни стало надо высказаться, как будто это последний день в его жизни. Застрельщиком выступает Костян. Он почти трезв и то и дело отказывается от очередного тоста, хотя щедро подливает другим. Он почти омерзителен в своей хитрости.

– А что, тебе сейчас выпить на подоконнике слабо? А что тебе, забуриться в женский туалет слабо? – то и дело провоцирует он, вдохновленный последним походом Валентина за спиртным.

– Не слушай его! Он дурак! – шепчет Эльвира.

Ребров не нуждается в предупреждениях. Он быстро ставит на место нахала.

– А тебе слабо? Или как у Моха с печенью что-то не так?

– Так я первым предложил.

– Если такой смелый, покажи, научи, – не сдается Валентин.

Эльвира поражена его смелостью и умением держаться. А Реброву кажется, что вместо вина в стаканах плещется разведенный с водой сок. И кто сказал, что от вина пьянеют? Он выпивает попеременно молдавское, грузинское, рейнское, испанское. Белое запивает красным и наоборот.

Костян, устав от тухлых подначек, переходит к откровенному нытью:

– Народ у нас тупой. Ему только на халяву. Не, с таким народом никакого уровня жизни не получится. Лишь бы лампочку в подъезде стырить. Блин, даже фильмы нормальные снять не умеют. Лажа сплошная по телеку, Петросяны всякие уроды. Немцы четкие люди, а у америкосов бабла до кучи. Они кого хочешь купят.

– Хотела бы я уехать на Багамы! – восклицает Эльвира.

– А что там делать? Ламбаду танцевать? – интересуется с ухмылкой Алмаз.

– Почему? Работать в пляжном баре или на рынке сувенирами торговать.

Алмаз чешет необъятную свою репу.

– Так у нас на Центральном рынке можно торговать.

Эльвира выкатывает глаза.

– Что?! Да иди ты в пень! Стоя на деревянной коробке, среди куч мокрого картона? В окружении бабок что ли наших?

– Да бабок у тебя много будет, – мрачно шутит Костян.

Ребров как будто переживает второе детство. Его охватывает неземная, блаженная горячечность, когда от простых мыслей, нестройных намеков, кружится голова…

В какой-то момент Валентин как будто видит себя со стороны, обнаруживая взгромоздившимся на стул и со стаканом в руке произносящим пламенную речь.

– За что я выступаю? – почти кричит он. – За науку, за то, чтобы не отвергать четких и ясных вещей. Ведь какие люди негодяи быстро перекрасились. Вчера были коммунистами, сегодня стали демократами. А как выборы профорга факультета, так выбирают того, кто нужен деканату. Понимаете?! А религия? Посмотрите, как все ударились в религию. По-существу, пытаются ввергнуть нас в новое Средневековье. Я как-то спросил у профессора: вы материалист или идеалист? А он мне в ответ: «Жизнь многообразна». Нет, я не понимаю, как можно быть таким хамелеоном! И эта сейчас новомодная привычка прикрываться именем Господа Бога. Да, я объявляю себя личным врагом Господа Бога!

В последнюю фразу Валентин вложил весь пыл юной души и даже, кажется, плюнул в потолок, то есть в небо. Правда, плевок вернулся хозяину. И все же было в этой фразе много искреннего.

И тут происходит катастрофа. Костян, кривляясь, косясь, вытаскивает из кармана Алмаза деньги. Эльвира смотрит на эту сцену насмешливыми глазами, такими насмешливыми, что Реброву делается щекотно на сердце. Он смеется, сам не зная чему. Ему вдруг хочется показать себя презирающим любые условности. Он решает нагло подшутить над новым товарищем или, пожалуй, даже унизить, наказать его из одной прихоти. Валентин легко вырывает пачку денег и кладет в свой карман. Потом он прикладывает палец к губам, делает громкое «тс»!

Пропажа обнаруживается очень скоро. Вдруг Алмаз начинает реветь.

– Где деньги? Куда деньги делись?! – Он вскакивает с места, бросается к своей куртке и там не обнаруживает. На него страшно смотреть, он кружится на месте, как волчок. – Я же должен был съехать с общаги, заплатить хозяйке за квартиру. Теперь на что я буду жить?!

Костян почему-то отворачивается. У Валентина есть еще возможность отвести огонь от себя. Но он слишком пьян, мысли мешаются, язык отказывается выговаривать нужные слова. Реброву кажется, что все происходящее вокруг – веселая шутка.

И тут Эльвира замечает совершенно холодным, будто пересыпанный солью лед, голосом:

– Деньги Валек взял. Я видела.

Ребров чувствует приближение чего-то потного, разъяренного. Потом комната неожиданно странно вздрагивает. Валентин с удивлением обнаруживает себя лежащим на полу. Костян склонился над ним. Загрубевшая кожа костяновских кулаков царапает лоб, щеки. Но хмель спасает моего героя. Костяновские кулаки, как от мячика, отскакивают от распухшего лица. Алмаз хочет добавить от себя, но тут обнаруживает пропажу и радостный возвращается к выпивке. Затем Эльвира помогает Реброву подняться на ноги и вместе с Костяном транспортирует на лишенную матраса кровать в углу. Валентин немедленно проваливается в сон.

Ближе к полуночи Реброва разбудили. Валентин был в страшном состоянии. Все, казавшееся волшебным, почернело. Теперь его мутило. На лице Эльвиры были написаны страх, отвращение, ненависть. Костян вызвался проводить гостя до автобусной остановки.

На улице вьюжила метель. На углу общаги Валентина вывернуло прямо в сугроб. Но налетевшие снопы снега тут же скрыли место аварии. Ребров мог говорить, но страшно раскалывалась голова. Молодые люди молча дошли до остановки.

– Я сам доеду, – начал было протестовать Ребров.

– Я тебя посажу. Эльвира будет беспокоиться.

На следующее утро, когда Валентин подошел к зеркалу, он с изумлением обнаружил желтый синяк на переносице. Но Ребров начисто позабыл о подробностях вчерашней ночи разврата в общаге. Решив, что синяк получился от падения в снег, Валентин радостный и посвежевший явился на первую пару. Он чувствовал себя провозвестником нового мира. Профиль Эльвиры больше не казался ему воздушным или резко-бесчувственным.

На перемене Валентин подошел к Эльвире.

– Ну как вчера, нормально все прошло? – спросил он девушку.

Эльвира смерила его уничтожающим взглядом. А потом, ничего не говоря, отошла в сторону.

Ребров беспечно пожал плечами.

Так прошло дня три-четыре. Валентин даже был рад, что ему не удалось зажечь Эльвиру. Теперь он прекрасно видел, насколько они разные люди. И все же он не мог избавиться от неприятного чувства. Эльвира как будто не просто избегала, а обвиняла его.

Ребров стал присматриваться и обнаружил, что одногруппники, прежде мало интересовавшиеся его персоной, вдруг показывают пальцами, перешептываются таинственно. Он ощутил распространяющийся вокруг вакуум. Но если раньше у Валентина был конфликт с золотой молодежью, и были люди, которые его, пусть ненадежно поддерживали, что случилось теперь?

Ребров задумался, начал припоминать. И вот постыдные детали стали одна за другой, как фрагменты возвращаемой из небытия фрески, выплывать перед глазами.

Валентин попытался поговорить с Эльвирой. Даже схватил ее на крыльце за локоть, но та зашипела:

– А ну немедленно убери от меня руки, а то я в деканат пойду!

– Что? – опешил Валентин.

– Что слышал, крыса.

Ребров не ботал по фене или, говоря нормальным русским языком, не был силен в уголовной лексике.

– В смысле?!

На ярких губах Эльвиры заиграла презрительная усмешка.

– Ты что, не знаешь, как называют тех, кто у своих ворует?

Ребров тем же вечером бросился в общагу, чтобы разыскать гостей Эльвиры. К счастью, Костян встретил его на крыльце. На его лице была написана густая ухмылка.

– Ну, что, вспомнил?

Валентин схватил негодяя за шкирку.

– Это что такое ты распустил про меня?!

– Но-но, не так резво, молодой человек! – осклабился, выпячивая свою павианью челюсть, Костян. – Никто не заставлял тебя деньги красть из кармана товарища. А потом, помнишь, ты предлагал деньги Алмаза поделить между остальными?

Тут только до Реброва окончательно дошло. Он выпустил негодяя из рук.

– Так-то лучше, – пробормотал Костян, отряхиваясь. – Если хочешь, давай поговорим все вместе.

– И Эльвира будет говорить?

– Она тебя видеть не хочет после того, что случилось.

– А что случилось?

– Сам знаешь.

– Хорошо, хотите товарищеский суд? Я согласен.

ГЛАВА XVII

ПИСЬМО-РАЗОБЛАЧИТЕЛЬ

Суд должен был состояться в спортивном зале общаги. Ребров хотел было высокомерно отказаться, но все решил неожиданный звонок Моха накануне.

– Что там у тебя, казак, приключилось после моего ухода? Мне на тебя Эльвира жаловалась, – начал он с бодрой доброжелательностью. А они, павловские, такие обидчивые!

Валентина охватил приступ дежавю. И дело было совсем не в обычном приемчике, известном еще по Ренату (девушка на тебя жалуется, а я вот такой рыцарь!) Обмолвка Моха была подобна рождению сверхновой звезды. Это не могло быть случайным совпадением. Ребров стал вспоминать ночную сцену в домике на Павловке. Он был уже в полудреме, поэтому голос загадочной Элен не запомнился ему. Но теперь все складывалось в зловещую мозаику. И то, что Эльвира жила в общаге, предпочитая ее отдыху у родителей, и то, что была капризна, вздорна, глупа, коварна, и то, что она была удивительно бледнокожей.

Что касается любви к французскому сериалу, то просто в компании не было других девушек, да и разговоры о сверкающем чистотой богатом кампусе в конюшнях БГУ вряд ли были уместны. Первоначальная обида на Костяна испарилась в мгновенье ока. Во всем была виновата эта бледнокожая дрянь!

Но зачем Эльвире-Элен понадобилось подставлять его? Неужели Юлия продолжала мстить через общажную девчонку? Или Эльвира узнала от Рената замечание насчет «ночной феи» и решила напоследок проучить? Но, в любом случае, у него не было прямых доказательств. Мало ли что они подруги!

– Отстаньте от меня! – выдохнул Валентин.

Мох, уперев ноги в пол, затряс щеками.

– Нет, ты, все-таки, приходи! Иначе тебе никто руки не подаст на факультете.

– А мне – плевать.

Мох чуть не взвизгнул:

– Ты в своем уме?! Ему люди помочь хотят, а он нос воротит! Смотри, другого шанса не будет все точки над «и» расставить.

Ребров, скрепя сердце, согласился. Теперь он сам был не рад тому, что связался с Эльвирой, с водкой, с чужими деньгами, с людьми, у которых не было чувства юмора.

Тем не менее, собираясь на стрелку, он увидел забытого на столе, обещанного Эльвире, Хомченко. Потом вспомнилось неожиданное признание девушки, что она «любит обмениваться секретами в письмах». Пока смутная, но очень богатая мысль сверкнула в его голове. «Они хотят устроить нелепое судилище? Ну что ж…» Ему было нечего терять.

Несмотря на то, что договоренность была на 17.30, сразу после занятий, Ребров решил пропустить университет. Он заранее пришел в общагу. На этот раз на вахте сидела церберша. Но мой герой оказался полностью готов к преодолению Сциллы и Харибды в одном лице. С важным видом он достал паспорт, потом книжку с библиотечным штампом.

– Книжки все носите, – проворчала старуха. – Все учитесь, учитесь, интеллигенция гнилая, а работать, мать вашу, когда будете?! Вот моя дочка уже работает, полы у богатеев моет, за раз получает столько, сколько я за месяц.

Валентин рассчитал все верно. В комнате Эльвиры была только ее соседка, которая училась в первую смену.

– Эльвира сказала, что ее никогда для тебя больше не будет! – выпалила студентка явно заученную фразу.

Валентин так резко оборвал ее, что девицу (Зеферину, Зарину?) будто парализовало.

– Да плевал я на твою Эльвиру! Мне надо книжку свою забрать. Вот – этот ее учебник – я оставляю и забираю свой, срочно. Иначе в деканате на Эльвиру докладную напишут.

Девушка округлила глаза. Деревенские очень боялись таких слов.

– Ну, если так… Но она ведь рассердится, если чужой будет рыться в ее вещах?

Однако Валентин уже смело перетасовывал немногочисленные учебники Эльвиры, все уместившиеся в верхней полке тумбочки возле кровати. И вот она, улика – письмо к Юлии! Оно было коротким, злобным, как укус змеи. Было достаточно взглядом пробежать его:

Этот твой Ребров точно сука! Ненавижу, когда кто-то спит за стенкой, когда я трахаюсь. И утром еще пришлось удирать. Я не хотела, чтобы на меня с утра пялились. «Постой, наверное, тут дело в братьях Газизовых», – мелькнула в голове Валентина догадка. Мне плевать – нарочно он или не нарочно там оказался. Просто Ребров мне физически противен. Он еще так пялился на меня бесстыдно, подумал, наверное, что я ему дам. А Гульназка и Язгулька, эти алаярки из Учалов, мне рассказали, как он себя с Алмазом крупно подставил. Надо будет воспользоваться.

И еще. Ребров больно умный, а таких нам здесь не надобно. Был бы он тупой, как Алмаз, тогда другое дело. И еще. Я делаю это, потому что я твоя подруга. Вот так. В общем – мы его и здесь затравим.

Блин, я думаю, как тебе заграницу письмо отправить. Заграничный конверт дорогой, наверное. Ты счастливая, сейчас по Парижам мотаешься, а я здесь как последняя лохушка кисну.

Сложив письмо в учебник, Ребров, как ни в чем не бывало, вышел из комнаты. Он спокойно спустился вниз, с мыслью, что будет хорошо, если Эльвира уже ждет его внизу.

В актовом зале было прохладно. Алмаз стоял как будто пристыженный. Увидев Валентина, он бросился навстречу.

– Ты извини меня, но вот люди видели, что ты деньги взял. А я ведь о тебе хорошо думал, но все равно, плохо получилось.

Валентин не стал отталкивать его.

– Спасибо, дружище. Я сам виноват.

Он произнес это с таким спокойствием и достоинством, что Костян позеленел от злости. А Ребров, сложив руки на груди, спросил:

– Ну, сколько еще ждать будем?

Костян проскрежетал зубами.

– Сейчас Мох и Эльвира подойдут. Они только идут с пары.

Наконец в зал проскользнула Эльвира. Мох с торжественным видом закрыл за ней двери на ключ.

– Это чтобы нас не беспокоили, – пояснил он, подняв значительно палец. – Я с вахтершей договорился.

Эльвира, не глядя ни на кого, задумчиво села на скамейку. Ее глаза были пусты, как стеклянные шарики.

Первым начал Костян.

– Позавчера этот человек, тухлый кандидат в великие комбинаторы, поступил как последняя крыса. Ладно бы стащил у соседей, я бы, может быть, даже его зауважал. Или, к примеру, если бы что-нибудь университетское стырил. Ведь, понятное дело, вся страна воровством жива. Как говорил незабвенный Леонид Ильич: два ящика государству, один себе. Но у своего, у товарища!..

Валентин чуть не плюнул.

– Ты что это опять болтаешь?! Разве не ты первый деньги взял?

Костян нагло выпятил нижнюю губу.

– И что? Не я же их в свой карман положил! Да и потом, ты забыл, как хвастался, что Алмаза втянул в какую-то организацию?! Вон, Эльвира, в курсе. Алаярки ей все рассказали.

– Ты не только спрятал деньги, – зашипела, как кошка, бледнокожая фурия, – но и потом предлагал разделить ворованные деньги между другими. Мне даже предлагал, козел!

Мох попытался выступить посредником.

– Да ладно, вы не очень-то горячитесь. Ну, конечно, заставил нас всех сомневаться Валек. Язык его – враг его. Ну, понятно, что ляпнул лишнее, пошутил неудачно. Только, конечно, со стороны получается, что как крыса повел. И тот, конечно, случай, сбрасывать со счетом нельзя. Один раз – случайность. Второй раз – закономерность. Третий – система.

– Что значит – закономерность? – рассвирепел Валентин.

Мох развел руками.

– Ну, извини, я стараюсь быть объективным в научном плане. К тому же учти, я ушел рано, ничего не видел.

– Тогда ты зачем защищаешь моих клеветников?!

– Да никого я не защищаю! Я стараюсь выяснить истину. – Тут Мох, видно поняв, что вот-вот запутается, рассердился: – Ты, тогда, Валек, ответь, на кой ляд у Алмаза деньги на организацию алхимического ордена взял? Ладно бы на красавиц писанных – так на каких-то алаярок потратил!

Покраснев, Ребров посмотрел на Алмаза.

– Ну а ты что молчишь? Тогда мы просто вместе сидели. А в последний раз… ты же видел, как я кривлялся, строил рожи? Если бы я серьезно хотел украсть, разве я бы стал делать это пьяным, у всех на глазах?!

Но Алмаз, потерев мощную переносицу, уткнулся в пол.

– Извини, но я только знаю, что деньги у тебя нашлись. И, значит, ты их и вытащил из кармана.

– Что?! – Валентин рассмеялся безумным смехом. Его стало буквально колотить от приступа удушья. – Да вы что, разве… разве не слышали, что Костян сказал?[5]

В ответ – гробовое молчание.

«Пора прекращать комедию!» – решил про себя Валентин. Совершенно успокоившись, с холодным выражением, он достал из кармана письмо Юлии и, подойдя к вмиг оторопевшей Эльвире, бросил бумагу ей в лицо.

– Интересно, что она обещала тебе, чтобы ты завлекла меня и оклеветала, дрянь?!

С этими словами он ударил ногами в дверь спортзала. Хлипкий замок поддался, и Валентин вышел вон.

Победа моего героя оказалась пирровой. На следующий день началась травля. Эльвира собрала вокруг себя настоящую банду почитателей. Мох сохранял лицемерное добродушие и даже пытался выдать себя за «настоящего друга».

Сначала Ребров не думал обращать внимания. Но оказалось, что зараза распространилась на вахтерш, буфетчиц и библиотекарш. Тут надо сказать, что корпус химического факультета, шестиэтажный, в строгих пропорциях сталинского ампира, издавна пользовался своеобразной автономией. Здесь был свой буфет, своя проходная. Тогда у дверей дежурили вовсе не крепкие парни в камуфляже, а обычные бабки в кабинках из оргстекла. Началось с того, что вахтерша перестала ворчать при виде Валентина, как будто на факультет входил призрак. В буфете Реброву отпускали пирожок последним и самый помятый. Наконец, в библиотеке перед его фамилией закончились учебники. Библиотекарша зло таращила глаза и разводила руками.

Наконец Мох соизволил объясниться с Валентином.

– Послушай, – сказал он, когда начались уроки медицины в общаге, – Алмаз он всеобщий любимчик. Понимаешь? Он сирота, его мачеха воспитывает, он из деревни. А ты – городской, тебе все позволено, ты из крутой специальности перевелся.

Валентин не сразу понял, о чем говорит Мох.

– А я думал, что ты знаешь – Юлия действовала через Эльвиру.

Мох замахал на него руками, как на нечистую силу.

– Юлия, Шмулия. Ее нет здесь. У нее алиби. Точка. А что до Эльвиры… Рассуди, кому больше поверят: тебе, или той, которая с рабфака? Эльвиру вся общага знает. А твои научные достижения никому не нужны. У нас сам ректор деревенских боится. Представь, они могут Рахимову пожаловаться, мол, в головном вузе республики своих зажимают. Тем более что по паспорту Алмаз – чистокровный башкир.

Только теперь Реброву открылся весь ужас его положения. Он не мог пожаловаться ни в студсовет, ни в профком, ни, тем более, в деканат. Да и не в характере его было искать помощь со стороны. Опять пришло на память предсказание Изольды. Вот о какой бледнокожей гадине девочка-цыганка говорила давным-давно, под акацией, на Вологодской. И все равно, – решил упрямо Валентин, – это дурацкое совпадение и мистики здесь никакой нет. Еще бы подумать о том, что Рита сможет избавить его от мнимого родового проклятия… Чушь! Чихня!! Ау, какой век наступил, какое тысячелетие на дворе?!

Но, запертый в своих противоречиях, мой герой не находил выхода. Началась агония. Еще какое-то время, до начала пахучей уфимской весны, Валентин держался. Он с головой ушел в учебу. Профессора не могли придраться к его тщательным работам. Ребров стал подолгу пропадать в лаборатории и, вместе с тем, больше думать, читать.

Собственно возни с экспериментами было немного. Морок учебы продолжался своим чередом. Престарелого доцента Абухаира сменил посредственный доцент Баязит Османович – желчный, самолюбивый, который всего достиг в жизни и сильно скучал. Он, как и Колба, не отпускал с занятий ни на минуту раньше. Наоборот, часто задерживал, по три раза принимал зачеты, переэкзаменовки.

Ребров был спокоен. Ануфрий Иванович сделал для него нечто вроде брони. Да и бронь была, если разобраться, не нужна. Валентин своими знаниями возвышался как великан над карликами. На занятиях он молча взирал на февральскую синеву неба, макушки берез, похожие на распущенные волосы гейш, ослепительной белизны снег, прикрывший грехи прошлого и только наступившего 1999 года. Но ничто не трогало Валентина. Все было отравлено ненавистью, сгустившейся вокруг.

На уроках проклятой биохимии, которые проводили зачем-то в вонючем первом этаже общаги на Свердлова, Ребров слышал раздававшиеся сзади злобные смешки. В коридорах на перемене к нему никто не подходил. Валентин задыхался от презрения и ненависти к одногруппникам.

Но потом его чувство было сломлено. Как зажатая в тиски пружина, он со временем внешне ослаб. Реброва перестали заботить даже элементарные вещи. Он и раньше-то не отличался щепетильностью в выборе одежды, а теперь запустил себя. Мать была занята больным отцом и не очень-то совалась с расспросами. Валентин наслаждался своим горем, своим одиночеством, своей отверженностью. Это было прежде неизведанное чувство потери вкуса к жизни. Валентин стал напоминать робота. Любой, кто увидел бы его в этот момент, сказал: «Как он похож на Риту!» Да, теперь между этими двумя несомненно было много общего. Но если Рита в последний раз сбежала как безумная трусиха, то Валентин превратился в демона, настоящего фаталиста.

ГЛАВА XVIII

РИТА – 4, ИЛИ ОБЪЯСНЕНИЕ

Мысль о выходе из экзистенционального тупика или, проще говоря, самоубийстве, возникла сама собой. Перебирая различные способы сведения счетов с жизнью, Валентин последовательно рассматривал прыжок с крыши многоэтажки или повешенье. Он даже рассматривал такую эффектную смерть как прыжок с моста в Белую. Это не было детским желанием напугать. Это не было желанием заставить страдать возлюбленную. Валентин просто больше не хотел испытывать горечи от людской черствости. Он не хотел и загробной жизни, он просто хотел перестать существовать. Любой медик скажет, что такие чувства свидетельствуют о нормальности человека. Каждый из нас в здравом уме хоть раз задумывался о самоубийстве. Тяга к жизни и тяга к смерти одинаково сильные инстинкты.

Однако в жизни настоящего героя всегда находится место провидению. Этим провидением стала для Реброва мысль о матери. В последнее время, как у отца пошел цирроз, пролежни, она сильна сдала. Вдруг обнаружилось, что Виктория Павловна никакая не Петр Первый в юбке, а обычная женщина, стареющая, трогательно закрашивающая седые локоны вонючей краской. Она была настолько уверена, настолько спокойна в Валентине, что Ребров чувствовал, что просто не имеет морального права нанести ей удар.

И тут на него снизошло спасительное успокоение. Как после долгой болезни, Валентина пробила испарина, охватила слабость, которая уже не является признаком надвигающегося недуга, а, напротив, является верным признаком выздоровления. Ребров с удивлением вспомнил, казалось, очевидную истину, что жизнь его только начинается, что все еще впереди и все возможно исправить будущими делами.

Великие события случаются неожиданно, когда их не ждешь. Поздним апрельским вечером Валентин выудил из почтового ящика записку от Риты. Ему не нужно было знать почерка. Он сразу понял, чьей рукой написаны эти торопливые, прыгающие, похожие на готические шрифты, буквы.

Жду тебя в 21.00 у главного входа в парк «Волна» в Затоне. Я тебе все ОБЪЯСНЮ, СВОЕ ПОВЕДЕНИЕ. И ты – поймешь.

На мгновение Реброву подумалось, что это опять шуточки Юлии или Эльвиры. Но эти негодяйки разве могли знать о тайниках его души? Нет. Он на факультете был известен как воинствующий атеист и холодный естественник. Его считали занудой за стремление все разложить. А теперь – настоящим негодяем, опоившим и ограбившим своего товарища. Валентин сложил записку в карман с благоговеньем, словно реликвию.

Часы показывали пять вечера. Но не надо забывать о каком времени идет речь. Тогда по Уфе ходили раздолбанные «Икарусы» с гармошками, готовыми вот-вот лопнуть. Иногда складки гармошки свисали до самого асфальта или, треснувшие, бесстыдно обнажали вцепившихся в поручни пассажиров. Мой герой рванул на Южный вокзал. Он только один раз в детстве был в Затоне, точнее говоря в Вертолетке, где их принимали в пионеры.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 91011 12 13 Следующая ⇒