ХИМИК-СКЕЛЕТ И БЛЕДНОКОЖАЯ ЭЛЕН 7 страница

Когда молодые люди разместились на заднем сиденье, Амина в два счета выложила все, случившееся с ней за последнее время. Из ее простодушной болтовни Валентин узнал, что водителя зовут дядей Сергеем и он «личный шофер» Амининого отчима. Мать завязала со своим ремеслом и «больше ни с кем другим жить не хочет».

Только после того, как дамба Павловского водохранилища осталась позади, Ребров узнал, что прежде чем вернуться в Уфу, им предстоит поездка в Красноуфимск за телом возжелавшего быть непременно похороненным в столице суверенного Башкортостана бизнесмена. Валентин, конечно, не возражал, но не смог удержаться от справедливого вопроса:

– А у него что, родственников нет?

Сергей посмотрел на молодого человека в зеркальце.

– Были, пока о завещании не узнали. По нему – все детским домам отошло. А покойный мой, как-никак, прежний начальник.

– Добрый?

– Какой там! Зарплату месяцами не платил!

– А почему вы тогда за ним едете?

– Ну а кто-то же должен последнюю волю человека исполнить, даже если он был полным дерьмом при жизни.

Больше за всю дорогу до Красноуфимска Сергей не проронил ни слова. Но его молчание с лихвой искупили разговоры с Аминой. Ребров никак не ожидал услышать вместо звонкого голоска почти грудные модуляции взрослой женщины. К тому же, не совсем согласно своему происхождению, Амина говорила высокопарно.

– Теперь я взрослая и ответственная. Мама иногда ревнует меня к отчиму. Я ее, конечно, могу понять – вообще-то она с ним через меня познакомилась – но я маму никогда не предам!

Эти признания могли показаться странными в устах любой девушки, но только не Амины. Ни один мускул не дрогнул на железобетонном лице водителя. Только один раз напряглась на шее жилка, когда Валентин, позабыв о трепетном отношении Сергея к шторкам, полез было приоткрыть ее на окне.

– А ты чем занимаешься? Работаешь? – спросила девушка.

Валентин мотнул головой.

– Учусь. В университете.

В глазах Амины отразилось почти суеверное уважение.

– Университете?! Да, помню, ты тогда мне профессором показался. А мой отчим говорит, что его учили красные профессора.

Признания девушки отчего-то рассердили Сергея.

– Все, хватит болтать. Сейчас уже к дому покойника подъезжаем.

И действительно, только теперь Ребров увидел показавшиеся впереди синие горы, дома из красного кирпича, домики в деревенском стиле, возле которых, на скамейках, сидели голенастые девицы и лущили семечки.

Погрузка уже плотно закрытого гроба не заняла много времени. В доме дежурила одна сонная бабка-соседка, которая, как сначала показалось Валентину, тоже умерла. Правда, Реброва смутило, что после этого они заехали еще на какой-то толи склад, толи сарай, а, точнее говоря, на склад, похожий на сарай. На этот раз Сергей не разрешил выходить машины. Крепко сбитые парни погрузили в кузов стопки газет, перевязанные крест-накрест капроновыми веревками.

До Уфы добрались без приключений. Но Амина и водитель как будто в рот воды набрали.

Сергей высадил Реброва на Восьмиэтажке. Добираясь до Менделеева через половину города, Валентин улыбался собственным мыслям. Скандал с мажорами-одногруппниками выветрился из его памяти. Прислонившись к прохладному окну троллейбуса, молодой человек думал о том, что жизнь началась задолго до встречи с Ритой и не все нужно мерить одной девушкой.

Доставая ключи на лестничной площадке (они жили с матерью на втором этаже), Валентин обнаружил неизвестно как оказавшуюся в кармане куртки записку с детски старательно выведенным адресом и номером телефона.

Весь оставшийся день Ребров долго думал ехать ему в Инорс на Ферина или нет. Он, честно говоря, не знал, что делать с флиртом Амины. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, Валентин воспринимал Амину как ребенка.

Но потом соображение следующего рода захватило моего героя: отчего не предположить, что Амина – первая часть той истинной формулы взаимоотношений между людьми, которую ему еще только предстоит открыть?

Договорившись с Аминой по телефону на ближайшее воскресенье, Валентин поехал по адресу. На Реброве как всегда была редкостная дрянь: претенциозные серые индонезийские брюки с двойным поясом в комплекте и женская цветастая рубашка, напоминающая гавайскую, синяя кожаная куртка. Кажется, брюки сразу подошли по размеру, не пришлось даже подгонять длину в ателье. Но, конечно, шаровары казались слишком широкими. И тут надо заметить, что страшная худоба Валентина именно в это лето стала преобразовываться в почти нормальные пропорции. Из дохляка-подростка Ребров вырос в стройного молодого человека.

Он бы без сомнения мог поискать узкие джинсы, так нравящиеся девушкам, мог бы не тащиться в ближайшую барахолку и брать первое, что село на плечи. Но он был слишком горд, увлечен бесплотными идеями. Советы матери, ее старомодные 60-х годов вкусы, если и не казались ему истиной, то не оставляли места для самостоятельных суждений о моде. В одежде Валентин ничего не понимал, более того, он являлся фанатическим приверженцем принципа, что встречают не по одежке. Он хотел покорять сердца и души. Только какой голос мог шепнуть ему, что внутренности людей, как внутренности гроба, часто бывают обиты бархатом, устланы атласом, а снаружи – прессованные опилки? В результате мой герой в семнадцать выглядел совсем не так, как мог бы выглядеть. Мешковатые наряды, к несчастью еще с претензией на идиотскую моду, превращали в общем-то симпатичного молодого человека в стремного урода.

Дом Амины нашелся с трудом. Вокруг простирались потемневшие от кислотных дождей обитые досками домики, садово-огородные пространства, пустыри, заросшие высокой, словно лес, травой. Сам подъезд оказался темным, заставленным ящиками с картофелем, старыми шкафами, в общем всем тем, что нельзя было сразу унести.

При появлении Валентина двое мужчин испуганно замерли, а потом, по всей видимости, убедившись, что перед ними не хозяин, продолжили деловито выгребать картошку из деревянного ларца. Амина жила на девятом этаже. Лифт не работал. На восьмом, открыто, безобразно-порочно, как взбесившиеся Белоснежки, курили девочки-подростки. Ребров не сразу узнал Амину в клубах сизого дыма.

– Привет! Ты что меня не узнаешь? – воскликнула девушка. Она была в большом не по росту плаще (день был прохладным), наброшенном прямо на шелковую ночнушку.

Валентин вздрогнул, припомнив, как года два-три назад в январской полутьме, в подъезде учительницы русского языка, к которой он по просьбе матери относил прибор для измерения давления, навстречу ему вылетела старшеклассница в шубке из искусственного меха.

Почему она заткнула свои длинные волосы за воротник, он очень скоро узнал. И это не было полуявью-полусном, как с Вероникой, а самая настоящая бесстыдная демонстрация перед незнакомцем. Только на мгновенье девица распахнула шубку: снежно-совершенная нагота еще полудетского тела, кое-как прикрытого прядями русых волос, ударила Реброву в глаза. А потом девица, стуча деревянными шлепанцами, с криком: «Я это сделала, прикиньте, девки!» – скрылась за обитой дерматином дверью квартиры.

Подруги Амины – одна белокурая, с глазами-лезвиями, в красном колпаке, другая волоокая брюнетка, в полосатых лосинах – посмотрели на Реброва.

– Амина не курит… – сказала то ли с сожалением, то ли со злобой блондинка в красном колпаке.

– Я тоже, – отрывисто бросил Ребров.

Тем не менее, он не удержался от искушения немного поизучать девушек. Пряди белокурой были украшены двумя яркими пластмассовыми заколками «Love» и «Kiss». Они горели, как неоновые вывески, но совсем не смущали своей яркостью. Такие продавали в киосках на каждом углу парами, закрепленными к картонному листочку.

Валентин вспомнил забавный случай с иностранцем по телевизору. Один американец очень удивился, когда увидел надпись «Kiss» на прическах русских девушек. Иностранец допустил, что таким странным способом модницы уфимки обозначают «места для поцелуев». Хорошо, что он не увидел подобных надписей где-нибудь на футболках или брюках!

Прическу брюнетки украшал яркий «пушок» – связанная из «пушистых» ниток сеточка, которая надевалась на так называемую «гульку» и закреплялась сверху шпильками. Судя по объему «пушка», почти в треть головы брюнетки, она была крутой девахой. Валентин усмехнулся, вспомнив как было ему интересно наблюдать с балкона за десятками передвигающихся по улице ярких «пушков» и «пушочков». Сиреневые, розовые, красные и даже блестящие заколки были предметом гордости юных модниц. На самой Амине был обшитый плюшевой тканью ободок, украшенный бисером.

Оставив подружек и дальше выпускать клубы табачного дыма («ой, извините девки, я пойду, наверное, у меня гости!»), Амина потащила кавалера в квартиру. Жилье башкирской красавицы оказалось мало того, что шикарным, но под завязку набитым разными вещами. Бытовая техника, мебель, кучи безделушек, включая высокие фарфоровые вазы, словно назначили рандеву в одном месте. Однако было видно, что во всей этой роскоши царит беспорядок. Явно не хватало хозяйской руки. Амина, как дантовская Беатриче, вела гостя от одной груды вещей – к другой. И когда только она успела переодеться? Теперь девушка была в элегантных розовых брючках и цыплячьей олимпийке с персонажем диснеевского мультфильма – собакой Гуффи с длинными черными ушами (уши выполняли роль завязочек на воротнике).

В коридоре громоздилась прихожая с медведями и бочонками, графинчиками из зеленого стекла для водок и ликеров, наборами бокалов для шампанского и китайскими вазами всех форм. В кухне – опять обилие посуды, столовых приборов, большая часть которых стояла в нераспакованных прозрачных коробках.

В комнате Амины Валентин впервые в своей жизни увидел настоящий персональный компьютер, такой как в фильмах. Монитор был фантастическим, целиком из матового белого пластика, без малейшего намека на шпон, без дурацких кнопочек и аляповатых украшений.

– Твой? – не в силах скрыть изумления спросил Ребров.

– Это мне один знакомый мамы дал погонять на недели две. Только зачем? Я компьютерные игры не люблю, там летать на самолете надо. Может для тебя включить?

Валентин почувствовал, как руки сами потянулись к усеянной квадратными, словно рафинад, кнопочками клаве. Мысль – «Вот бы такую чудо-машину для работы с протоколами лабораторных работ!» – пронеслась в голове. Но сдержался.

– Не сейчас. Может, чуть попозже.

Он перевел взгляд на книжные полки над письменным столом. Отсутствие книг (сиротливо расставленные учебники были не в счет) восполнялось кучей безделушек. Вперемешку с разноцветной пружинкой в виде сердечка и раздувшейся от мелочи монетницей, на полке лежали дорогие вещи, вроде плеера для проигрывания компакт-дисков. Для Валентина даже кассетный был роскошью. Особенно его внимание привлекли часы-калькуляторы с маленькими кнопочками.

– А как на них нажимать? – удивился Ребров.

– Спичкой!

Венцом коллекции являлась коробка с белой по розовому фону надписью «Барби». За прозрачной обложкой стояла тонконогая девица с пышным каскадом черных волос. Она щеголяла в коротком мини-платье в стиле 60-х. У нее было хрупкое лицо, высоко взметнувшиеся тонкие брови и неприлично большие, под тонкой материей, груди.

– Это мне тетя Наина на день рождения в прошлом году подарила, – похвасталась хозяйка комнаты. – На самом деле ее Нанэ зовут, потому что у нее отец армянин. Да и потом, она мне, скорее, не тетя, а двоюродная сестра, только старше.

В памяти Валентина невольно всплыло краснощекое лицо Каринэ. Экзотические имена всегда нравились ему. В классе четвертом прямо на урок привели черноглазую Жанну и белокурую Полину. Жанна показалась Валентину сродни черным шторам на окнах. А вот Полина – воздушным созданием, как будто улыбались небеса. Неудивительно, что имя Каринэ сразу поразило слух Реброва, особенно его последний энергичный слог. В нем слышалось нечто цыганское. Валентин невольно вздрогнул, припомнил лицо еще одной старой знакомой. Как же ее звали? Изольда?

– Но это все фигня, – призналась Амина и, сев на корточки, достала из нижнего отделения шкафа косметический набор. – Вот, – похвасталась она, распрямляясь с очаровательной, совсем не детской, грацией, – даром, что не взрослый. Тут даже блеск для губ есть и тени. Мне особенно вишневый цвет нравится.

Валентин только сейчас понял причину «взрослого» вида своей подружки. Она была – накрашена! Вот почему даже в ночной сорочке и шубке Амина выглядела как та, опалившая его воображение, обнажившаяся перед ним, девица в темном подъезде.

Не обижаясь на немногословие гостя, Амина повела его в зал. Там царила настоящая, бьющая в глаза роскошь. Как во всех комнатах, пол, выложенный светлым паркетом, сиял. Но здесь он не был закрыт ковриками, соломенными корзинами для белья и прочей мещанской дребеденью. Перед огромным, как пришвартовавшаяся к пирсу яхта диваном, с обивкой из белого, с синими цветами, велюра лежала медвежья шкура. Телевизор, как ни странно, был допотопный, советский, цветной. Даже видак, кажется, имелся с открывающейся сверху крышкой.

– Маме хотели «Самсунг» дать, но она отказалась, потому что это память о папе, – покраснев, пробормотала Амина. – Да и ей особо некогда фильмы смотреть. Это когда к ней просто так, в гости, заходят прежние мужчины она включает.

Ребров был еще неопытен в женских невольных признаниях, даже вырвавшихся из уст несовершеннолетней девицы, и поэтому пропустил замечание Амины мимо ушей. Что касается истории с Петровичем на турбазе, то она давно поросла травой забвения и теперь, даже напрягшись, он не мог вспомнить подробностей, за исключением того, что мать Амины была сказочно красива.

Впрочем, моральная устарелость техники с лихвой восполнялась целой армадой кассет. Валентин стал было озираться в поисках подчеркнутой фломастером программы телепередач, но тут же одернул себя. К чему она была нужна, при таком обилии видеофильмов? Кассеты, как дамские романы в ярких обложках, глянцевыми полосками громоздились на полках справа, вокруг подставки для музыкального центра. От обилия знакомых большей частью только по рассказам одногруппников и рекламе названий у Валентина закружилась голова: «Голубая лагуна», «Хищник», «Дикая орхидея». Среди голливудских картин, как железные коронки в ряду золотых, торчали отечественные: «На Дерибасовской хорошая погода...», «Настя».

Валентину сразу вспомнилась болтовня мажористых одногруппников о своих киноувлечениях. Вообще, рассказывать о том, что увидел в фильме – было наследием уходящей, скудной на информацию, эпохи. Ребров еще помнил то время, когда сказанное по телевизору слово мгновенно разносилось по миллионной Уфе. В классах учителя не могли вести урок, очкарикам не было прохода от возгласов: «Прозрачное стекло врет!», «Гюльчатай, открой личико!» В тех условиях, когда выхода нового интересного фильма можно было ожидать годами – каждая, даже достаточно плоская или невинная шутка, сразу становилась афоризмом, который повторяли на всех углах до тех пор, пока он не надоест.

Однако в середине 90-х наступил неизбежный перелом. Во-первых, казавшийся неисчерпаемым, запас советских шуточек подошел к концу. Во-вторых, очень много острот, завязанных на дефиците, диктате партии и челюсти Брежнева вдруг стали непонятными и даже нелепыми. К счастью, быстро подоспели голливудские кинокартины. Их юмор не отличался содержательностью и глубиной, зато охват и сексуальная смелость тем – потрясала («Быть или не быть? Не быть». «Какие ваши доказательства?» «Хулиганы!» «Сара Коннор? – Ае. – Мин терминатор».)

Валентин вспомнил, как Юлия начинала заявлять с важностью тонкого ценителя, впрочем, уже уставшего от впечатлений бурной юности: «Тупой и еще тупее» надо смотреть только в компании. Мы тогда конкретно угорали. «Маска» мне вообще не понравилась. Какой все-таки этот придурок Джим Керри, но там есть эпизод, когда он становится монстром». – При этом веснушки на ее фарфором личике вспыхивали особенно ярким цветом. Артурик поправлял очки-монокли: «Самый прикольный это «Назад в будущее». Помните, как он рок-музыку врубил своим предкам из конца 50-х? У них конкретно шары на лоб полезли. Ну он, типа, говорит: «Вы еще не готовы к такой музыке».

В такие моменты Ребров особенно остро чувствовал свое одиночество. Раньше, в школе, видаков почти ни у кого не было, до салонов тоже не все добирались, все-таки – дорого. Обсуждались преимущественно фильмы отечественного производства. Но в университете стало по-иному. У Юлии был богатый муж, у кого-то родители на севере зашибали. Валентин был гадким утенком, самородком в ужасающей одежде, без претензий на моду или с такими претензиями, что они, скорее, казались оскорблением последней. Моему герою оставалось слушать с жадностью и глотать слюни.

Впрочем, он был чудовищно горделив и самому себе не хотел признаваться, что страстно хочет посмотреть на то, как «у девочки из «Голубой лагуны» впервые начались месячные, и она очень перепугалась». Вместо этого он прикрывался почерпнутыми из арсенала матери глупыми отговорками: «Зачем видео смотреть, и так по телевизору сейчас по «Толпару» и «Шарку» показывают!»

Показывать-то показывали, но, конечно, много дребедени из дешевых ужастиков, много американского бреда про Гражданскую войну Севера и Юга, много бестолковых программ, словом, много того, что выпадало из актуального молодежного контекста и не годилось даже для того, чтобы понять птичий язык сверстников.

И вот теперь горечь сожаления поймала Валентина в свои сети, подступила к языку. Но раньше он был маловосприимчив к ней. Теперь же осознание превосходства мажоров отравляло его. Наверное, дело было в том, что после случая на Павловке мой герой стал более смелым не только на словах, но и на деле. В нем пробудился до сих пор дремавший интерес к приключениям.

– А тебе какие фильмы нравятся? – спросил он юную сильфиду.

– Мне? – заморгала Амина. – Мне комедии нравятся. «Трудный ребенок», «Бетховен», «Денис-мучитель». Смотрел?

Ребров был вынужден сознаться, что знает только одного Дениса Червякова[3]. Когда-то изредка ходили вместе в музыкалку, до тех пор, пока Денис не перевелся в художественную школу.

Тут поведение Амины внезапно переменилось. Она приняла таинственный вид. Даже кожа на ее лице, казалось, отливает особенным светом.

– Хочешь, спальню мамы посмотрим?

Будуар хозяйки квартиры оказался единственным местом, содержавшимся в неукоснительном порядке. Центром храма была роскошная двуспальная кровать. По четырем ее углам возвышались амуры со стрелами и рогами изобилия. Туалетный столик перед зеркалом был заставлен парфюмерией. Имелись духи «Блю леди», популярные парфюмы «Квин Мари», «Тризор», «Фиджи», «Париж». И даже – Пуазон», «Шалимар», «Опиум» и «Клима».

Амина нажала на выключатель. Зеркало в виде полукруглой арки залил голубоватый свет. Валентину на миг показалось, что комната внезапно расширилась, и в отраженной ее глубине шевельнулись легкие занавески, в глубине которых показался силуэт девушки в темно-коричневом жакете и плиссированной юбкой до колен. Мой герой, мгновенно подумав о Рите, вздрогнул, но тут свет погас и виденье исчезло.

– Пойдем, я тебе ванную покажу, – сказала Амина.

Никогда еще Реброву не приходилось видеть таких роскошных ванн. Расширенная за счет уничтоженной кладовки, в общем-то бесполезной, она сверкала отнюдь не дешевой мутно-розовой кафельной плиткой и даже не известным совковым шедевром «рыбки в аквариуме». Ее стены покрывали большие, ровные квадраты сияющей, будто морская пена, белизны.

Сама ванная, отливающая аквамариновой глубиной океана, напоминала гигантскую раковину Венеры. Хромированный блеск кранов бил в глаза. Но больше всего Валентина поразило обилие шампуней, дезодорантов и мазей. Имелись даже колбы с ароматическими солями и маслами для натирания.

– У нас все есть! – похвасталась Амина. – Вот, смотри, мыло «Duru». Я его «Дурой-леди» называю. Еще – серия «Камэй»: «Шик», «Натюрэль», «Интим-гель». А вот, – девушка рассмеялась, как в рекламе, – Видал сосун? А теперь пойдем снова в зал, я тебе хочу свой альбом с «Аквой» показать. Она недавно появилась. Слышал их песню «Roses Are Red»? А солистка у них рыженькая такая Ленэ Нистрём. Я на нее хочу быть похожей.

Кстати, ты, наверное, вот смотришь на нашу квартиру и думаешь, почему мама не хочет в центр города переехать. Я тоже поражаюсь. Мама говорит, типа ей там люди не нравятся. Типа здесь в Инорсе она уже привыкла. У меня, конечно, тоже здесь подружек куча. Только вот все фонтаны и скамейки давно переломались, а раньше, мама рассказывает, когда папа был жив, очень цветов было много и бордюры весной побелкой белили!

Расположившись в зале, они листали зарубежные журналы с пресловутой группой и голыми девицами. Амина хохотала или прикрывала рот ладошкой. Все в зависимости от того, нравится ей модель или нет.

Затем, несмотря на бурные протесты Валентина, она сбегала в кухню и принесла китайские пакетики с бамбуковыми ростками и кусочками утиной печенки. Реброву никогда еще не приходилось есть разогретую прямо под горячим краном еду. Содержимое пакетиков оказалось настолько ароматным, что Валентину вспомнилась турбаза. Молодые люди разговорились, а потом, когда в их головах сверкнула одна и та же мысли, побежали наперегонки в зал, к ящику. По телевизору шли «Элен и ребята»!

Не сговариваясь, они сели на диване рядом. В тот момент, когда на экране появилась главная героиня сериала, Амина, шутя, толкнула Валентина в бок.

– У Элен челка роскошная, прям как у Ленки. Знаешь, как мы ее называем? Вампиршей из фильмов ужасов. – У Реброва мурашки пробежали. Последняя фраза запросто могла принадлежать девушке без имени, десятикласснице, а потом студентке первого курса. Но, конечно, Амина не была Ритой, потому что Рита никогда бы не добавила почти с восторгом, как Амина: – Ленка, прикинь, что утверждает, что нет ничего плохого в профессии проститутки[4]. Только я не понимаю, как можно даже в голландском борделе работать. Нет, если встречаться с мужчинами, то только на своей территории. Но, конечно, лучше сразу найти себе настоящего принца и больше ни о ком не думать. Вот, как в «Элен». – Амина закатила глаза. – Я представляю… Давай помечтаем… У тебя будет своя Джоанна, а у меня свой Маню! Ой, так хочется поскорее школу закончить и поступить в колледж!

Этот первый визит к Амине стал для Реброва как бы распахнутым окном. Идя на свидание, он еще не знал к кому идет: к девочке или просто знакомой, но раннее созревание до сих пор невинной малышки – поразило моего героя.

Возвращаясь от Амины, Валентин почти не чувствовал резкого химического запаха вспоротых поролоновых сидений. Он наблюдал за проносившимися за окном «Икаруса» холодными однообразными уфимскими улицами. В голову лезли рассказы одноклассников о девочке из параллельного, которая оказалась на задней парте без трусов, вспоминалась повзрослевшая внезапно, в черных лосинах, старшеклассница на физре.

Потом Реброву припомнились взрослые девицы в закрытых купальниках, с прическами-химками, и ободками для волос из «Аэробики» и, конечно, «та девочка в маечке и шортиках» из учебника литературы (картина «Утро»). Эти мысли плавно вернулись к Амине, к обтянутым брючками ее бедрам, ногам, а потом – устремились к тому источнику, к которому должны были устремиться, к – Рите. Вот тут-то мой герой задрожал. Как будто вершиной вознесшегося к небу облачного исполина пахнуло на него.

К счастью, «Икарус» очень быстро проехал Споритивную, Ростовскую. Машин еще было мало, и улицы Уфы даже в будние дни поражали пустынностью. Скорость болидов сдерживала только волнистые, как доска для белья, мостовые.

Но вот и «Башкирия». Здесь ничто не напоминало о Рите, и Валентин мог снова думать об Амине. «Надо будет обязательно зайти к ней на следующей неделе», – решил он про себя.

Однако, как водится, на следующей неделе нашелся ворох неотложных дел. Ребров зачем-то засел за конспекты, потом просто мечтал. Он еще не знал такой простой истины, что парень должен всегда поддерживать взаимоотношения с девушками, чтобы в любой момент можно было прекратить их.

Но счастливая звезда, родом из зазеркалья, взошла и на этот раз ради него на небосклон.

ГЛАВА XII

ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ, С КРАСНЫМИ МАКАМИ, ГАЛСТУКЕ

Отцовские шмотки всегда были для Валентина чем-то загадочным и непонятным. Как изменилась переменчивая мода! В левом, пропахшем нафталином, отделении платяного шкафа висели насыщено желтые рубашки с французскими двойными манжетами, воротниками-бабочками, коричневые, с искрой, жилетки со шнурками на атласных спинках. Реброву нравилось рассматривать хранящиеся в пластиковой коробочке запонки: перламутровые, с золотистыми ободками. Лет в десять он подвешивал их к алюминиевым цепочкам.

Особенный восторг вызывали галстуки. Они были всех фактур и расцветок: мягкие и ребристые, однотонные и расписные. Но больше всех Реброву нравился белый, с красными маками.

Был прохладный августовский день 1997 года. Да с августа 94-го прошло три зимы! Три зимы полного игнорирования одногруппниками после столкновения на Павловке. Три курса пролетело, экватор, одинокий ребровский экватор, остался позади. Утрами чувствовалось дыхание приближающейся осени, как будто невидимый дух заморозков дул на разлившиеся по асфальту лужи…

Виктория Павловна вошла с телефонной трубкой в комнату сына. С тех пор, как занемог отец, она стала часто советоваться с Валентином по поводу и без повода. Как все сильные, властные натуры, Виктория Павловна держалась до последнего и вдруг, в один месяц, сразу сдала, постарела. Каждый седой локон трогательно расстраивал ее.

На другом конце провода дышала Амина. Она как будто через медный провод распространяла аромат помытой шампунем головы:

– Завтра, в два, ты бы мог составить мне компанию?

Хотя сердце Реброва затрепетало, он напустил на себя важный вид, может быть от того, что еще не умел разочаровываться и притворяться.

– Смотря куда.

– Один знакомый должен был отвести меня на шашечный турнир, но он не может. У него дела по бизнесу.

Валентин искренне удивился.

– Ты в шахматы играешь?

– Подругу Ленку, ты ее видел, надо поддержать, а одной идти как-то неприлично.

Обнадежив Амину, Валентин положил трубку и еще долго стоял, не слыша криков матери о том, что «котлеты готовы». Ему опять чудилась волшебная квартира на улице Ферина, зеркало в виде арки, как в интерьерах бесконечной «Санта-Барбары».

Однако романтическим мечтам Реброва не суждено было исполниться.

На следующее утро, когда он, уже в куртке, расчесывался перед зеркалом, позвонила Амина.

– Знаешь, не надо. Он может пойти, мой знакомый.

Валентин рассердился.

– Я, ради тебя, планы свои отменил!

Трубка часто задышала.

– Его Игорем зовут. Я вас как-нибудь познакомлю. Он хороший, очень даже по сравнению с некоторыми мамиными знакомыми.

Хотя план поездки рухнул, но теперь, чтобы совсем не чувствовать себя идиотом, мой герой решил пройтись до магазина и обратно. Магазин находился в самом конце улицы и представлял в одном лице и местный клуб, и центр развлечений. Иногда на крыльце магазина отлеживались козы из частного сектора – садовых домиков в овраге речки Сутолоки (проспект Салавата пока существовал только в генеральном плане развития города). Когда Валентин вышел из подъезда, сахарные облака разошлись, обнажив солнце. Асфальт стал на глазах высыхать материками.

По дороге Реброва вдруг охватила дурацкая мысль. Ему было почти двадцать, а он до сих пор остается девственником! Вот где фатальная ошибка вкралась в его попытки рассчитать формулу общения с людьми. А ведь в старших классах уже некоторые гуляли с девочками. Так однажды Валентин ехал в магазин «Умелые руки», а одноклассник шел под руку с девочкой. Было не то что обидно, но глупо жить без подруги. Голова затрещала от нахлынувших соблазнительных репортажей из «Двое» и «СПИД-инфо» под названиями «А мальчиков было трое…», «История порока», а также блестящей кучи той глянцевой обнаженки, которая заполонила Россию второй половины 90-х годов. Нет, он должен и здесь оказаться первым среди закоренелых ботанов!

С этой мыслью Валентин решил именно сегодня познакомиться с девушками. Однако на улице, даже возле магазина, были как назло или совсем маленькие или слишком взрослые. Наконец его внимание обратила стайка из трех подруг. Точнее говоря, одна подруга – в матово-пастельных лосинах, в вишневой куртке с широким капюшоном. Валентин бросился за девушками.

Подруги, весело болтая, углублялись во дворы в сторону Сутолоки. Ребров, как в чаду, чувствуя толчки крови в висках, шел за ними. В мыслях прокручивалась фантазия, что девушки неожиданно примут его странное ухаживание, заведут в какой-нибудь двор, а потом предложат пойти попить портвейна, пока родителей нет дома.

Но вдруг именно та девица, на которую нацелился мой герой, резко сбавила шаг и оглянулась. Светлое, слишком совершенное лицо с синими глазами и узкими губами, полоснуло его. Ребров разом устыдился своих намерений. И девицы ушли за угол.

Валентин быстро успокоил себя. Он вдруг подумал, что вся жизнь еще впереди. Возможно, этот его порыв был преждевременен. К тому же, избранная девица, по всей видимости, явно не отличалась интеллектом. А теперь ему предстояло почти невероятное, найти подругу жизни такую как... Рита.

– Нет, опять Она! – не заметил, как вслух закричал мой герой, так что тетенька с авоськой остановилась, покрутив пальцем у виска.

Реброва охватила злость на Амину, ведь с нее все началось!

На следующее утро он позвонил башкирской красавице. Амина, как будто нехотя, подняла трубку.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒