«КРАСНАЯ ГВАРДИЯ РИФЕЯ»

сезон второй

Июнь 2013 года

ДВА ПРОЛОГА

Ранним июньским утром 2013 года на лестничной площадке дома № 13 по улице Колгуева, что выходит на берег Белой, стоял человек и трезвонил в дверь. Открылась квартира напротив, и из нее вышел мужик с мятым лицом.

С минуту он рассматривал незнакомца.

– Ты к кому? – обратился он, как принято в России, без околичностей.

Человек, прижав кожаный портфель к груди, ни дать, ни взять – щит, обернулся.

– Ребров Валентин здесь живет?

– А, к Вальку?! – обрадовался мужик. И тут же приступил к подробному отчету о своем соседе: – Я его с начала 90-х знаю, когда Ребровы сюда в кооператив переехали. Отец, тоже Валентин, хороший был, только жена заела. Теперь Валек круглый сирота. Однажды Вивальди поставил в три ночи. Ну я, конечно, музыку люблю, вот… – мужик закатал рукав рубашки, продемонстрировав татуировку в виде скрипичного ключа. – Но зачем ночью-то?

Незнакомец нетерпеливо мотнул головой.

– Валентин мне срочно нужен.

И без того маленькие глазки соседа приняли сходство с косо пришитыми к морде плюшевого медведя пуговицами.

– А ты кто такой?

– Дядя.

Настороженность мужика испарилась вмиг. Он бросился к незнакомцу с распростертыми объятьями.

– Дядя… Я то-то смотрю, знакомые черты! Теперь – точно вижу, дядя. Слушай… – тут сосед почти интимно зашептал, – а это правда, что Валек ученый? Я недавно сам узнал. Он с детства химичил. Однажды развел такой дымоган, полподъезда сбежалось!

Незнакомец нетерпеливо вырвался.

– Долго ты меня сказками кормить будешь?! Когда Валентин вернется?

Мужик захихикал.

– Сегодня точно не жди. В аэропорт, в Москву час назад как поехал, попросил за домом присмотреть.

Человек, не поблагодарив соседа, бросился вниз.

Но даже после того как внизу хлопнула подъездная дверь, мужик еще долго стоял на лестничной площадке и качал головой.

– Однажды Шаляпина поставил в три ночи. Ну я, конечно, музыку люблю, вот… Но зачем ночью-то?

Я вернусь к тому моменту, который предшествовал появлению таинственного незнакомца.

Валентин Ребров проснулся очень рано, в 17.00, и сразу прошелся по списку своих жертв. Хотя он знал его наизусть, чтение знакомых фамилий в который раз доставило ни с чем несравнимое наслаждение. Из ящика стола Валентин достал «Ярыжку-малышку». Черная сталь блеснула в свете утра.

Он знал, что его не будут досматривать, все дело было в одной чудесной корочке с синей печатью, Ритином подарке!

Мой герой посмотрел на часы. До приезда такси оставалось небольшое время, и он не удержался от любимого занятия: достал из ящика стола футляр, открыл его. Там лежали аккуратно сложенные кусочки проволоки и миниатюрные кусачки.

Но в этот момент раздался мелодический звонок сотового. Валентин бросил быстрый взгляд на смс-ку:

Заказанное вами такси подъехало. Белое «Рено»… конец сообщения.

Перед тем как выйти, он по давней привычке проверил билеты и паспорт. Всю дорогу до аэропорта – молчал. Только фото девки на приборной притягивало.

– Жена, – пояснил водитель. – Правда, красавица?

Ребров кивнул. Теперь было понятно, что в фотке знакомого: тягучий карий, цвета отсыревшего ореха, взгляд, переходящий в зеленоватый, слегка доверительный, или даже совсем детский, намекающий на угощение мороженым, где-то на жаркой Первомайской. Лиза Ветрова. Его скоротечная несостоявшаяся любовь весны 1999 – августа 2000 года.

– Она у меня режиссер, фильмы снимала, – похвастался водитель, не заметив, как потемнел взгляд пассажира.

Машина летела по трассе, словно выпущенная из гримерной поп-звезды сплетня. Вдоль дороги тянулись, будто собранные из разноцветных кубиков, ангары «Косторамы», «Леруа Мерлен», «Икеи», недостроенного завода с участием иностранных инвесторов.

В аэропорту Валентина ждал рейс до Москвы. В салоне «Боинга», чуть игрушечном, отделанным пластиковыми панелями, он расслабился, достал из кармашка сиденья свежий номер «Бизнес-новостей». Нужная статья нашлась быстро. Это было интервью с заведующим отделением теоретической химии, совладельцем фирмы по производству феромонов, Ануфрием Ивановичем Финдиперсовым. А кто хозяин? Тоже не секрет, правая рука братьев Газизовых, Василий, по прозвищу Американец.

Когда взлетели, и солнце осталось в стороне, Ребров поднял задвижку окна: внизу простирались, будто взбитые в стаканчике йогурта, облака. На горизонте вздымались тучевые глыбы.

Он перевел взгляд на соседа. Немолодой мужчина в очках в роговой оправе сосредоточенно заполнял клеточки кроссворда. И вдруг – взял да и посмотрел на моего героя таким пристальным изучающим взглядом, что тому стало нехорошо. Реброву показалось, что мужчина давно знает его.

В проходе курсировали стюардессы в темно-синей, под цвет обивки кресел, униформе. Ровное гудение кондиционеров нагоняло сон. Оставалось только откинуться на спинку кресла, закрыть глаза.

Когда, на самом деле, начался его путь в Москву? Не вчера, а почти двадцать пять лет тому назад! Целая цепь событий, мельчайших, трагических и ужасных, привела Реброва на борт «Боинга» теплым июньским утром 2013 года.

Чувство, как будто сердце падает в груди, разбудило Валентина.

– Воздушная яма, – пояснил оторвавшийся от кроссворда сосед. Хотя в самолете оказалось достаточно свободных мест, он отчего-то решил не пересаживаться напротив к окну. – Раньше летишь на местных авиалиниях из Уфы в Сибай, так через каждые 15 минут трясло. – Он ткнул в свой журнал. – Не подскажешь?

У Реброва не было желания читать подписи под клеточками.

– Что?

– Женское имя в названии российского сериала по мотивам Дюма. Третья «Р». Честно говоря, никогда не понимал, чего не поют, а мучаются? То ли дело «Владимирский централ». Вот это от души!

Валентин с тоской поглядел на изрезанное морщинами, лицо мужчины. В нем явно было что-то от советского инженера в отпуске: скрепленная лейкопластырем дужка очков, шерстяной пиджак глухого цвета, засаленный ворот рубашки. «Они что, все сговорились сегодня?» – подумал мой герой. Мало ему было фото первой любови в такси. Теперь кроссвордист. А имя… Он что, мысли его подслушивает?

– Королева Марго, Рита – произнес Валентин, удивляясь тону своего голоса.

Пластмассовая, с синим верхом и белым низом, ручка принялась со скрипом выводить буквы.

– Отлично! Спасибо, все совпадает.

Реброву захотелось как можно скорее отвязаться от кроссвордиста. Но тут мужчина снял очки, отложил журнал. Крякнул, собираясь мыслями.

– Валентин, извини, что сразу не представился. Мы с твоим отцом не разлей вода друзьями в детдоме, а потом на стройке ведь были. Я Федор. Можно просто Федя.

Мой герой непонимающе уставился на соседа.

– Простите. Я вас не знаю.

Федя криво усмехнулся.

– Конечно не знаешь. Отец, наверное, ни разу не вспоминал.

– Не вспоминал.

Мужчина неопределенно покрутил рукой.

– Там сложности свои были. Я ведь поэтому на Валентина, да он ведь как и ты, Валентин, не в обиде. Уж не обижайся на мать: заела она его, точно. Все из-за баб этих проклятущих. Я вот смотрю – ты молодой, у тебя все еще впереди, и поэтому, чисто по-родственному, предупредить хотелось. Не верь ты им, обманут.

Теперь Реброву не приходилось сомневаться в том, что встреча с другом давно умершего отца не была случайным совпадением.

– Почему вы ко мне домой не зашли? Или к матери? Я теперь от нее отдельно живу.

Федя недовольно фыркнул.

– Это при советской власти справочные были на каждом углу. Помнишь, такая еще вывеска на перекрестке улиц Кольцевой и Ульяновых – баба в прическе каре, с телефонной трубкой… Тьфу, опять эти бабы! Стольких великих людей загубили. Александра Македонского, Наполеона. Все зло из-за них в мире. Я сам со своей первой обжегся. Ну а мать твою я решил не приплетать. Зачем это? Только узнал, что умер мой товарищ, вот захотел тебя увидеть, сына его. Когда нашел тебя – соседи сказали, в Москву полетел. Ну я подумал: хорошо, значит в самолете встречу, а не встречу – как в Уфу вернусь, сразу зайду.

Моему герою только осталось только попенять на открытые накануне отъезда окна в кухне. Кажется, в тот вечер он квасил со знакомым компьютерщиком Виталиком и кое-что говорил о своих предстоящих планах. С недавних пор, после побега Софьи, Виталик, наряду с Пересветом Киршовеевым и Свинцовым, были почти единственными друзьями Реброва.

– Кстати, если тебе негде остановится… – начал Федя.

– Я в гостинице номер забронировал.

Очень скоро в проходе появились стюардессы с тележкой. Ребров не хотел есть, и поэтому отказался от второго и десерта.

– Что будете пить? – спросила, сверкнув белозубой улыбкой, стюардесса. – Колу, сок, чай, виски?

– Черный кофе. Без сахара.

Федя заказал полный обед – куриную котлету с картофельным пюре. Валентин теперь с особенной тщательностью всматривался в лицо родственничка-инженера. Уже больше пяти лет он жил один, отдельно от матери, и появление незвестного друга отца так и подмывало задать вопросы.

– Скажите, а почему папа цыган и горбунов страшно не любил? – спросил вдруг Ребров.

Федя перестал жевать.

– Мы давно-то с твоим отцом расстались. Я даже не знаю, как на твой адрес вышел. Зацепка, честно говоря, одна была. Фамилию-то мы сами выбрали, такую… – Федя провел пальцем по бортам пиджака – заметную, хе-хе. А остальное, как говаривал Остап Ибрагимович, было дело техники! Про телефонные книги на CD слышал? Я один такой в переходе купил. Хорошая штука между прочим, даже с номерами квартир.

– Вы не позвонили.

– Я же говорю – разошлись в самом начале пути наши дороженьки. Сначала вместе устроились, потом друган на стройке под Демой остался, а я на 40-ой завод пошел. А ссора наша из-за бабы вышла…

Валентин поморщился

– Я в курсе.

Федя чуть не подпрыгнул.

– Ага, так значит Валек тебе и матери твоей все рассказал?!

Ребров неопределенно пожал плечами.

– И вы с тех пор его не видели?

Федя нахмурился.

– Ох и обиделся я страшно! Клятву даже дал, ничего больше не иметь с товарищем. А вот время прошло – вспомнил, решил найти. Не вдруг конечно. Обжегся сам на супруге своей. Женился по любви, квартиру на нее переписал своим горбом заработанную, земельный участок на тещу, потому что иначе не давали. А потом баба окаянная свалила со всем добром. С тех пор, считай уже лет двадцать, свободный. И знаешь – ничего не надо. Запомни, главное воля. Волю ценить мужику надо.

А все зло – из-за баб.

Стюардессы с тележкой снова показались в проходе. Валентин попросил кофе. Второй стаканчик подействовал на него оригинально. С каждым глотком горячего напитка Реброву все четче и четче, как будто залезал в телевизор памяти, становились картинки прошлого.

ГЛАВА I

БУДНИ ГВАРДЕЙЦЕВ КАРДИНАЛА

Конец апреля 1999 года в Уфе выдался холодным. Группа членов молодежной организации «Красная гвардия Рифея» раскидывала снег перед домом-музеем Ленина. Среди работавших можно было заметить неуклюже одетого… Впрочем, представьте эдакого Д’ Артаньяна лет двадцати, еще не успевшего хлебнуть Парижа жизни. Худоба придавала Валентину Реброву сходство с поэтом. У него был снежно-чистый проницательный взгляд. Лицо Валентина, не испорченное ранним курением, поражало гладкостью как свежий лист бумаги. Он был настоящим юношей-красавцем, принимающим внимание девушек за насмешки над унылым гардеробом.

Субботник подходил к концу, когда во двор вошли парень с юной девушкой. Девушка была в берете цвета спелой сливы.

Какими словами передать те чувства, которые рождают в нас девушки феи, подобные выглянувшему из хмурых туч солнечному лучу? Как изобразить череду безумных восторгов и острых, до смертоубийства отчаяний? Как дать понять читателю, что настоящий дьявол, разрывающий когтями сердце, есть существо женского рода? Голос этого дьявола – чарующие звуки грудной скрипки. Тебе достаточно услышать ее голос по телефону, и вот фея перед тобой: соблазнительная, с черной поволокой в блестящих глазах. Колепреклоненное приведение. Она легко наклоняет, будто нимбом озаренную голову, накручивает на пальчик с золотистым маникюром тонкий черный провод.

И вот ты уже ради одной минуты свидания с милым демоном готов на все, тебя не пугают препятствия в виде автомобильных пробок, дерущей горло ангины и пары костылей. Ты готов в любое время дня и ночи, в любую погоду, в дождь и снег, град и бурю, скакать в любой чертов угол и там, на берегу чернильно-темного пруда, стоять стойким оловянным солдатиком, ждать, когда мелькнет вдали светлый плащ. Но напрасны твои ожидания. Твой ангел-демон не показывается, и ты не можешь ей позвонить. Ведь она не дала своего телефона!

А потом, когда ты уже отчаялся, когда ты по-существу умер и продолжаешь нести свою вахту механически, обреченно и непоколебимо, как один из каменных атлантов, поддерживающих портик Нового Эрмитажа в Санкт-Петербурге, к тебе бабочкой спархивает Она… Но короткая встреча оказывается слишком короткой. И ты снова один, и ты снова в бесконечном, ужасном, завывающем на все дикие вопли ада, ожидании!

Итак, представь читатель момент. Валентин застыл на месте, на мгновенье подумав, что вошла-влетела Рита. Но он тут же успел понять свою ошибку и теперь только заитересованно, не более того, изучал незнакомку, так живо напомнившую ему о демоне-ангеле. Меркин подмигнул ему: я же тебе говорил, у нас в «Красной гвардии Рифея» такие кралечки есть! Ну как, правда, она еще лучше, чем на фотке?

Впоследствии выяснилось, что Лиза, так звали девушку, даже не числится в списках организации. «Красными гвардейцами» руководил Василий по прозвищу Американец. Почему Американец, об этом будет рассказано особо. А пока вернусь во дворик дома-музея. Девушка, впрочем, пришла только для того, чтобы переговорить в сторонке с Асей, единственной в организации представительницей прекрасного пола, – тостогубой, высокой первокурсницей.

Когда кубики снега были разбросаны по черной земле, смотрительницы музея пригласили красногвардейцев на чаепитие. В крохотной, словно скворечник, служебной комнатке на столе между чашек краснели пятнистые овалы дешевых колбас.

Рыжеусый Американец начал с таинственной фразы.

– Что делают с опухолью, чтобы она не погубила организм? Правильно, вырезают. Ширяева надо срочно вывести из состава исполнительного комитета, пока он по следам Короля не пошел и организацию не похерил. Меркин, зафиксируй. Присутствующих прошу проголосовать.

Все, кроме Валентина, подняли руки.

Укропчато-зеленые глаза Василия задержались на Реброве.

– А вы, молодой человек, почему не голосуете?

Меркин спохватился.

– Да он же еще не член «Красной гвардии». Надо бы ему про организацию нашу рассказать.

Американец кивнул.

– Справедливое замечание. Тогда, если товарищи позволят…

Из речи Василия, а также из последовавшей в кулуарах болтовни Аси, Валентин составил следующую картину:

Из истории «Красной гвардии Рифея» (1993 – 1999)

Летом 1993 года, когда весь город был увешан транспарантами «Зайцева в мэры!», а в приложении к газете «Вечерняя Уфа» стал выходить роман-фельетон «Башкирская лесбиянка» некоего Ильяса Худабердыева, в колонке «Воскресной газеты» появилась скромная заметка о разгроме шайки грабителей комков. Ничего особенного, но воры, во главе с неким Королем, оправдывали свои налеты тем, что «мстят коммерсам, чтобы восстановить социальную справедливость». Следствие, гуляя от суда к доследованию, растянулось до черного вторника, подведшего черту под вторым президентским сроком Ельцина. В итоге Король отправился получать профессию швеи-мотористки в Читинскую область. Но времена закручивания гаек были еще впереди. В отношении рядовых членов организации следаки ограничились профилактическими беседами. Именно тогда появился Василий.

Прошлое его было темно. Говорили, что в свое время Василий свалил за бугор в Америку. Там Василий познакомился с Лимоновым, нашел его философию мутной и, разочарованный либеральными ценностями, вернулся в Москву защитником советской власти. Но в Москве Василий по каким-то причинам не смог удержаться и очень скоро объявился в Уфе. Здесь, закрываемые тенью исполинской Зюгановской КПРФ, пытались пробиться через асфальт каменеющего обывательского безразличия небольшие группки анархистов и троцкистов. Василий, как человек, который добровольно переехал из столичного ада в провинциальный, прозорливо предпочел возглавить самую радикальную организацию.

Во второй половине 90-х обстановка в Уфе успокоилась. Не ревели толпы, не грозились вынеси двери городского совета за то, что правительство травит фенолом. Стали модными разговоры о цивилизованной оппозиции. Мелкие группки, наследники радикальных организаций конца Союза, судорожно доживали век, но дни их, как об этом говорится в самой издаваемой в мире книге, были отмерены, взвешены и сочтены.

Уже на первом конспиративном собрании новой старой организации, где верховодил оставшийся чудом на свободе Ширяев, Василий уловил во что выродились когда-то глобальные планы по захвату власти. Короткостриженные молодые люди высказали мнение, что «пришла пора развернуть чисто политическую борьбу против твердыни нового абсолютизма». Попытки Ширяева направить деятельность в прежнее русло «красного рэкета» подверглась обструкции.

Василий вовремя сообразил: «А что, ребята, вспомним опыт «Трех мушкетеров»? Рэкет завел организацию в тупик. Давайте чтить кодекс. Мы будем типа гвардейцы красного кардинала, займемся не уголовщиной, а действительно полезными делами».

Его не сразу поняли: «Какого кардинала? Зюганова что ли?» «Да нет, мы просто должны подчеркнуть, что с нами в одном строю будут различные политические и общественные силы: только не будем иметь дела с фашистами и откровенным проправительственным охвостьем. А красный цвет он вообще символ-цвет России. У нас даже главная площадь – Красная». «Что, яблочников тоже будем брать?» «Там есть честные люди».

Кто-то из эрудитов попытался возразить: «Но ведь кардинал у Дюма плохой, а мушкетеры символ мужества, и они за короля против феодальной реакции. Может, назовемся красными мушкетерами?» Однако Василий только поморщился. «Да что нам какой-то Дюма! За Людовика XIII, этого размазню? Конечно, мы в детстве все зачитывались, но у нас есть свои славные примеры. Красная гвардия времен революции, например!»

У шайки-лейки Короля названия не было, хотя, по воспоминаниям Ширяева, ее в шутку называли «Красными мстителями». Тогда Василий сделал мощный ход. «Я предлагаю использовать в наименовании организации отсылку к тому, что будет объединять людей, причем разных национальностей. Вот, в прошлом называли местность, где сейчас расположена наша республика – Рифеем. Стало быть Красная гвардия Рифея».

Неудивительно, что, предложив устроившее всех название, он сразу заручился мощной поддержкой.

На одном из первых митингов Ширяев назвал Василия американцем, думая уязвить. Но Василий быстро вышел из положения, на следующий же день высмеяв Ширяева в колкой эпиграмме за подписью Американец (она была распечатана на ризографе тиражом в пятьсот экземпляров). Между бывшим приверженцем Короля и Василием развернулась борьба за души красногвардейцев. Но Ширяев не мог предложить никакой перспективы: ни бизнеса во имя гуманистических идеалов социализма, ни участия в буржуазных выборах. Постепенно вокруг Ширяева образовалась пустота.

Весь март, предшествующий уборке в дворике дома-музея, гвардейцы Американца собирались с плакатами у бывшего «Детского мира», в котором, по слухам, должны были открыть «Макдоналдс». В ожидании подхода товарищей, Американец вспоминал времена скабрезного студенчества.

– Работали, помню, мы на объекте в Деме. У нас в бригаде были девчонки: Эльмирка, Айзада и Гузелька. «Тысяча и одна ночь» отдыхает! Нам надо было площадку выровнять. Лопатами и нечего было думать, не успевали к сроку. А Эльмирка сорви-голова была. Однажды увидела тракториста молодого и давай его окучивать. Мол, чего тебе стоит ковшом помахать. Помню, девчонки с ним даже купаться голышом на речку ездили. Зато и результат: нам премию, за досрочную сдачу работ, дали. А сейчас? Один «Шихан» да менты у летнего кафе. – После этого следовало фирменное васильевское замечание: – Сейчас бы чего-нибудь эдакого-разэдакого! Горяченького что ли. У меня жена из Зауралья классно бишбармак готовит.

Если было холодно – вся ватага шла в столовую Сибайского мясокомбината рядом с филфаком пединститута. Там брали похлебку с колбасой и сметаной. Колбаса еще была по ГОСТу, с мясом. Рыжеватые полоски ее, со сметано-масляными кружками, плавали в ароматном бульоне, щекоча аппетит. Бывало, что заглядывали в кафе «Айгуль» на Аксакова. По существу, это была старая добрая пельменная. Из блюд там имелись только одни бутерброды и пельмени. Уксус в графинчиках из мутного стекла и горчица в бумажных стаканчиках с деревянной палочкой на колченогих столах, все напоминало прежние времена. Американец рассказывал про то, что раньше пельмени с маслом стоили тридцать шесть копеек, а со сметаной и все тридцать восемь.

Если денег не хватало, «красногвардейцы» трапезничали в «Чишмах», в торце здания под рестораном «Уфа». Именно это место когда-то родило замечательный афоризм: «Деньги есть – Уфа гуляем, денег нет – Чишма сидим».

– Дайте мне два кыстыбыя с картошкой! – просил Американец.

Толстая повариха разводила руками.

– Только с кашей остались.

– С кашей не надо.

Иногда сцена претерпевала незначительные изменения.

– А что, кыстыбыи есть?

– Кыстыбыйщица заболела.

Вечная невозможность поесть кыстыбыев возмущала Василия и служила железным доказательством ублюдочности русского капитализма.

Что в это героическое время поделывал Ребров? Ничего. Каждый вечер он проверял почтовый ящик. Ждал послания от Риты, ведь с их последней встречи в затонском парке «Волна» прошло не больше двух недель.

Валентина начинало колотить с раннего утра. Он еле вытерпивал на занятиях и несся на всех парах домой. Запуская палец в прорезь ящика, мой герой натыкался на конверт. С ним делалась истерика. Валентин несколько раз не попадал в замочную скважину. Но конверт оказывался рекламным проспектом или уведомлением о том, что акционерное общество, акции которого, вместе с отцовскими письмами, благоговейно хранила мать, опять решило отложить выплату дивидентов.

Поздно вечером Ребров долго не засыпал. Включив наушники с готской музыкой Bauhaus, он представлял себя среди диких развалин, под недостижимо-бесстрастной белой луной. Он смотрел в черное окно на уличный фонарь, черные ветлы, осеняющие руины хоккейной коробки, и чувствовал, что вот-вот умрет от тоски по своей таинственной сильфиде, манго-анимешнице.

Надо заметить, что, отстав из-за интриг злобной одногруппницы Юлии на курс от своих сверстников, Ребров как будто задержался в поре юношеского максимализма. Он больше не тяготился своей девственностью. Валентин убедился, что обычные девушки, эти жалкие создания с разговорами о «Шубах», «Мимозах», неблагодарных парнях и жалких ботаниках не могут интересовать его.

Покончив с одинокими ночными посиделками у окна, он начертал на годы вперед план своих занятий. Учеба шла как заведенная, расчеты велись с точностью атомных часов. Ребров получал искреннее удовольствие от срывания идеологических одежд, от высмеивания изливаемой с экранов гламурной чепухи. Он нарочно подмечал слишком тонкие, с некрасивой мышцей на икрах, ноги девушек, грязь на городских мостовых, незнание людьми элементарных вещей. Поняв, что мало знает о загадочном постмодернизме, книгах Довлатова и Фаулза[1], он записался на абонемент городской библиотеки. Правда, читал достаточно бессистемно, допуская проглатывание фантастических романов в желтоватых суперобложках издательства «Северо-Запад».

Валентин, несмотря на все свои убеждения, как глотка свежего воздуха ждал встречи с новой красавицей. Только она могла отвлечь его от иссушающей тоски по Рите. Как часто яркими летними днями, когда контуры зданий четкими квадратами проявлялись на асфальте, Ребров мечтал о ней, о девушке-смерти. Иногда ему казалось, что она никуда не исчезала и время от времени украдкой следит за ним.

Но вот приходила долгожданная осень. Такая же роскошная как в 1991 году. Не в силах справится с нахлынувшими воспоминаниями о потерянном рае, мой герой отправлялся в Черниковку. Сначала он посещал место встречи с сестрами-близнецами (у Риты была сестра, копия, только золотоволосая и голубоглазая!) – зоомагазин на «Синтезспирта». Там все было плохо: фонтаны, изображающие танцующих журавлей, не работали; даже мозаичный пенек с молодым Лениным над крышей Дворца Культуры как-то потускнел. Но для Валентина и эти приметы были дороже всех сокровищ. Но вот глупая мечта звала его по улице Трамвайной в парк «Гастелло», заросший, с линзой подернутого ряской пруда и сценой летнего театра вроде той ракушки, из которой вышла богиня Венера.

Следующим пунктом прихотливого вояжа по местам детства была улица Вологодская, точнее пустырь возле второго троллейбусного депо, где цыганка Изольда, в благодарность за подаренную игрушку, решила погадать Валентину по руке.

Разбирая одной ей ведомые линии, она с ужасом увидела три отметины родового проклятья. Страшный грех когда-то совершил отец Реброва Валентина-младшего: невинную душу загубил и горбуна-цыгана из казенного дома выпустил! Может сам черт подсказал матери Валентина назвать сына именем отца. Ребров был отмечен венцом безбрачия и целой вереницей обманщиц в юбках. В конце концов, Изольда напророчила, что страшный грех отца Ребров Валентин-младший сможет снять, если только его полюбит чистая, искренняя, прекрасная девушка.

В девятом классе мой герой встретил Риту. Она была старше его на год…

И вот, спустя почти восемь лет, Валентин вновь шел внутрь квартала через палево-желтую, розово-белую, темно-песочную массу бараков, хрущовок, во дворах которых за деревянными столиками резались в карты и домино пенсионеры. Под ногами пламенела мелкая плотная травка. В прозрачном воздухе слышался стук выбиваемых хозяйками подушек. Все ближе и ближе делалась цель путешествия – стандартная коробка школьного здания из огнеупорного кирпича. Но вот цель достигнута. Школа за пару-другую лет стала ниже, приземистее. Или это клены вокруг, чисто-зеленые, пышущие в синее небо золотом, выросли?

Потом молодой человек отправлялся к панельной хрущобе на улицу Суворова. До переезда в Новостройку на Зеленой Роще он с родителями жил там с дедушкой. Когда-то давным-давно, еще при Сталине и Хрущеве, дедушка работал учителем химии в сельской школе. От него Реброву досталась страсть к наукам. А что он унаследовал от отца, «траченного мушкетера», как его, за донжуанский характер и раннюю дряхлость вследствие неумеренного употребления алкогольных напитков, называла супруга Виктория Павловна? Наверное, историю о горбуне-цыгане, крадущем чемоданы командировочных на вокзалах.

Но однажды, уже после переезда в Новостройку, Валентину пришлось убедиться в том, какую власть могут иметь цыганские предсказания.

Когда Ребров сидел с больным отцом, в какой-то момент отец, пробудившись, заговорил о цыганском отродье, которое несет ему горб-гроб! Повинуясь глубинному мистическому чувству, Ребров подошел к окну и… чуть не обмер. Во дворе, рядом с трансформаторной будкой, стоял странно сутулящийся молодой человек со смуглым лицом и ярко-синими глазами. Не отрываясь, он смотрел прямо на него.

Второй раз горбун появился на улице Трамвайной, когда Валентин провожал Риту до «Синтезспирта». Но, прежде чем девушка обратила на него внимание, – исчез.

По всем законам детективного жанра в последний раз ужасный горбун подкараулил Валентина после встречи с Ритой в затонском парке «Волна». И для чего? Чтобы, бросив в лицо насмешливую фразу о том, что Реброву подозрительно не везет с девушками, раствориться буквально на глазах!

С тех пор Валентина мучил вопрос: кто он, этот зловещий незнакомец? Какое отношение он может иметь к Рите?

Моему герою не оставалось ничего лучшего (уже наступал светлый май) как отправиться в Затон. Валентина влекла призрачная надежда встретить там свою возлюбленную. Ведь единственное, что он знал теперь наверняка, его неуловимая нареченная любовь живет в пригородном микрорайоне, населением в двадцать пять-тридцать тысяч человек, на левом берегу реки Белой к северо-западу от Уфы!

Закрывая глаза, Ребров вспоминал Риту в местном полузаброшенном парке «Волна». В черном, до щиколоток, пальто, с расчесанными на два пробора над бледным лбом волосами. Не хватало пирсинга и сверкающего анха – египетского креста с петлей наверху – на груди.

Изолировав себя от реальной жизни, от сверстников, которые готовились завести семьи, Ребров был как рак переживший линьку – большой, мягкий, в гнезде из коряг и камешков. Читатель! Если тебе покажется поведение моего героя с девушками гораздо младше его возрастом неправдоподобным, вспомни себя: только не таким плейбоем, каким ты представал в глазах недорогих красавиц, а перед зеркалом, со всеми прыщиками и торчащими из правой ноздри волосками. Вспомни, как ты и в двадцать пять, и в тридцать робел перед стайкой тринадцатилетних девиц в подъезде с гордо водруженной на подоконник бутылкой водки.

Однажды Валентин не удержался и под вечер поехал на левый берег Белой, в сторону заходящего солнца. Там, до последней тридцатки, бесцельно бродил по улицам, надеясь, что случай вновь окажет ему услугу. А потом, вымокший, уставший, но немного успокоившийся, он вернулся к своей тоске, к мрачным обертонам Bauhaus.

Он дал обет больше не заговоривать в своей жизни ни с одной девушкой, никогда не жениться и не иметь детей.

Но так продолжаться долго не могло. В юности каждый день идет за год. Три недели пустого ожидания встречи с Ритой излечили Валентина от тоски.

Ребров попросил время, чтобы подумать над членством в организации. Ему было двадцать два, зеленый, в сущности, возраст. Но самому Валентину казалось, что он старик. Мой герой как реликвию хранил барсетку из оранжевого кожзаменителя. Хотя это был подарок Алины, сестры-близнеца Риты, для Реброва он олицетворял теплоту беззаботных дней прогулок с манго-анимешницей по улицам Уфы. В барсетку было удобно складывать записки в виде карточек. Когда карточек становилось много, Валентин проводил ревизию информационных богатств. Краткие факты, названия книг, экспериментов или просто мысли по поводу и без тщательно отбирались. Глупое уничтожалось немедленно, важное переносилось в толстый блокнот. Вот только несколько заметок за апрель:

«Я пока на птичьих правах, надо влезть в их структуру».

«Пора взрослеть. Наука никуда не убежит. Она, знаю, мое, но я должен взять все от жизни».

«Лиза, Lise. У нее брови, как слои графита. По психотипу вылитая Рита. Но Рита предала меня. Не хочу больше видеть предательницу на «Р».

Через несколько дней после субботника, Ребров уже сидел в компании красногвардейцев в хрущобе по Проспекту Октября. По дороге купили бутылку белебеевского джина и полусветлой «Соляной пристани». Ася стала откровенно подкатывать к Американцу, но тот, выйдя покурить в подъезд, вернулся через несколько минут с подцепленной в подъезде крашеной девицей Светой Комаровской. Девица некоторое время ломалась, а потом спросила:

– Суп есть?

Ася демонстративно потащила Меркина в спальню.

Когда, спустя полчаса, Ася, взлохмаченная, со сбившейся юбкой, вышла из спальни, Валентин сидел в кухне и пил чай. В это время из гостиной стали доноситься гнусавые охи (у Светы был насморк), вперемешку с каким-то хлюпаньем. Ася принялась возмущаться:

– Ой, я совсем не понимаю. Как можно сразу в первый день знакомства!

– Ужасно, ужасно, так себя продешевить, – соглашался Ребров.

– А этот Американец непонятный! Я из-за него чуть семью не разрушила. Его же семью, между прочим. Знаешь, а был у меня как-то один парень и однажды…

Валентин углубился в мысли и так не узнал, что случилось между Асей и ее парнем. Между тем, затихшее было хлюпанье, возобновилось с новой силой. Мой герой чувствовал себя птенчиком, с размаху ляпнувшим в густой разврат. В голове били колокола, хотелось открыть окно кухни и крикнуть на улицу, что здесь, в соседней комнате, лежат два голых человека и занимаются этим. Но Ребров поражался собственной выдержке. Он вспомнил отрывок из биографии Юлиана Отступника, в котором рассказывалось о том, как римский император-стоик невозмутимо взирал на нагих вавилонских блудниц, танцующих прямо на пиршественном столе, посреди начиненных гранатами павлинов.

– Лиза тоже считает, что мне не стоило влюбляться в женатика, – таращила круглые глаза и надувала щеки Ася.

Чтобы скрыть волнение Валентин спросил:

– А о чем вы с ней говорили?

– Ой, я не знаю, у меня такая память плохая. Я иногда начинаю что-то такое вспоминать, сперва одно, потом другое, а на меня зачем-то люди обижаются. Как будто нельзя вспомнить, что…

Ребров сделал решительный знак рукой, как будто проводя кинжалом по горлу.

– Ближе к телу.

– Ну, вроде у Меркина девушка была, – зашлепала губами Ася. – Как-то она подшутить решила и сунула за шиворот сосульку. А Меркин скандал по этому поводу учинил. Подруге пришлось милицию вызывать. Но мне он все равно нравится: высокий, стройный, не то что наш женатик. И знаешь, Меркин такой стойняшка, хотя по две порции макарон в столовой берет, сама видела. Ты не представляешь, что мне однажды Меркин наговорил…

Ребров поежился.

– Представляю. Неприятно когда сосульку за шиворот суют. А кто молодой человек, с которым твоя подруга была?

Из ответа Аси выяснилось, что Лиза теперь одна, без парня, а тот парень, которого видел Валентин, вовсе не ее парень, а просто знакомый.

Появление Реброва в «Красной гвардии Рифея» совпало с уроками политпросвещения. Американец давно говорил, что акции у «Мака» это анархистский прием. Занятия проходили в вечернее время в аудитории УГАТУ. По окончанию курсов обещали даже справки выдать. Это особенно любил подчеркивать Меркин, который предчувствовал, что вот-вот вылетит из университета.

Для организации учебного процесса привлекли академика Синеперстова, профессора Лукова и лаборанта Баскакова. Максимальное количество слушателей было на первой лекции. Синеперстов напоминал полярную сову, морщился и хихикал. Его голос звенел как будто стеклянный. «Понял Иванушка? Ничего не понял дурашечка!» – было самое излюбленное выражение восьмидесятилетнего дедка. Впрочем, он был не злобив и часто фантазировал на темы будущего развития человечества на Марсе.

Луков был раза в два моложе, в толстых очках, в шиньоне цвета баклажана средней спелости, заслуженный историк-медиевист. Он представлял линию идеалистического образования, при каждом удобном случае иронизировал над Синеперстовым, но особенно ненавидел кукурузника. «Во всем виноват Хрущ!» – говорил он с вызовом, поднимая вверх указательный палец.

Баскаков был самым безобидным. Он только учился, возил автобусы с башкирскими студентами в столицу. Хотя Валентин сразу невзлюбил Баскакова, все же он не мог не отдать должное его эрудиции. Подумать только, что в республике живет такая пропасть нерусских народов: удмуртов, мордвы, марийцев, нагайбаков, татар-крящен, а также доживших до 20-го века потомков волжских булгар!

ГЛАВА II

ОТ МИТИНГА ДО СЕЙШЕНА

Валентин воспользовался удобным случаем, напросившись заглянуть с Асей к Лизе после майских праздников. Со слов красногвардейки выходило, что Лизе нужно зайти в педагогический университет, чтобы узнать о вступительных экзаменах на филфак.

Подруга Аси жила в комму

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 16 17 1819