ХИМИК-СКЕЛЕТ И 12 страница

«И прежде всего ты!» – подумал Валентин, чувствуя, как немного хмелеет. Однако он слишком поспешил, подумав, что рассказывание историй прекратится. Нет, весь этот новоуфимский эпический ужас только начинался.

Лиза со стуком водрузила стакан на столик.

– Может правда, может нет, но вот такая типа неформальская история. Как то в «Юбилейном» после сейшена один парень Глюк бухой уснул и по ходу сполз с кресла. Ну его там забыли на полу на ночь. А с утра, когда двери открыли, он лежал около выхода мертвый.

– Так это тот самый, к которому ты в больницу бегала, когда он со сломанной ногой лежал? – спросил Звероящер.

– А вот и нет. Я к Шизу ходила. Забыл?

Ребров почувствовал, что у него едет крыша: Глюк, Шиз, что еще там на очереди? Стерв, Изжога, Шило да Мыло? Нет, ему никогда не удасться примириться с этими неформальскими друзьями Лизы. И ведь, что самое глупое, он знает, что не влюблен в Лизу, но желает ее. И почему? Потому что Лиза как бы стоит со своими тайнами между ним и Горбуном, между ним и Ритой!

Тут Валентин, вспомнив о том, что один из неформалов сказал о Мишгане в развалинах мертвого дома, шутливо обмолвился:

– А к Мишгану никто не ходил?

Глаза Звероящера вспыхнули.

– Да никто не знает точно, человек это или дьявол! Он вообще, 72-го года рождения. Говорят, его с матерью еще в глубоком детстве отец бросил.

Ребров с трудом скрыл охватившее его волнение.

– А что еще о нем говорят?

– Разве то, что он дьявол, этого тебе мало? – искренне удивился Звероящер.

Лиза прищурилась, словно говоря – я же тебя предупреждала. Много узнал?

В подвальное окошечко, почти круглое, как кошачий лаз, проглянула луна, вырвавшаяся из пелены хмурых ноябрьских туч. Ее тонкий серебристый луч был подобен протянувшейся призрачной женской ножке.

«А чего Меркин так веселится?!» – гадал мой герой, отхлебывая вино. – Чего он постоянно смотрит на меня, как будто до сих пор не может забыть нелепое приключение с Аделиной? Или он догадался, что я использую Лизу? Ну ладно, если догадался, все равно дурак. Потому что только я и Рита знаем, зачем мне это нужно!»

– Знаете, я давно хотел написать что-то вроде классификации уфимских городских легенд! – вдруг с чувством воскликнул Звероящер. Валентин даже краем уха услышал, как Лиза восторженно прошептала: – О, Звероящер, ты такой прекрасный, когда напьешься.

Звероящер между тем продолжал:

– Честно говоря, большую часть уфимских легенд составляет всевозможная топо-географическая фигня. Она интересна только для всяких любителей прогулок на свежем воздухе. Ну, я слышал про одного. В меде учится, постоянно в трико и халате бегает по разным кладбищам, не пьет ничего, кроме яблочного сока. Очень интересуется всякими маньячными делами: про разные озера, заброшенные дома, утопленников, убитых и изнасилованных девушек.

– А не про девушек можно послушать? – спросила Лиза.

– Пожалуйста. В советские времена в Инорсе на УМПО работали вьетнамцы. Местная гопота решила прессануть чужаков. Дескать, шо за ускоглазая, желтозадая шелупонь здесь шмыгает. Зажали вобщем шоблой пару шпингалетов-вьетнамцев. Да только эти коротышки так отоварили нападавших гопов, что мама-не горюй, раскидали амбалов на раз. Никто ничего понять не успел. А все потому, что среди вьетнамцев большинство были кадровые офицеры. Ну вобщем элитные бойцы, которые резали по джунглям амеров.

Звероящер продолжал:

– Еще очень популярна карстовая тема. Известно, что Уфа – единственный милионный город в России, который проваливается на глазах. Ельцин, цука, приезжал в 96-ом, в пьяном виде на «Акбузате»… обещал метро построить в Уфе. По такому случаю камень поставили в районе универмага «Уфа», котлован вырыли, деревья срубили, но дальше так нифига и не пошло. Выборы закончились. Во, блин, демократия!

Или, еще история. Дом на Комарова 12. После постройки лет десять не заселяли – боялись, что провалится в карстовую воронку. Несколько лет простоял – не провалился, решили заселить.

– Лучше бы провалился – тогда был бы хоть конец интересный! – проворчал Меркин.

– Так есть, есть ужасные уфимские истории! – взвился Звероящер.

– Но я еще и вправду не услышал ни одной, – согласился Валентин.

Лиза пронзила присутствующих гневным взглядом.

– Ща вспомнила. У меня подруга с девочками снимала квартиру на Восьмиэтажке и еле вытерпела там месяц! Там, короче, чо они вечером ни приготовят – все с утра, хоть в холодильнике, хоть на столе, прокисает и покрывается слизью. Затем моя подруга услышала, как ночью скрипят половицы. Подруги смеялись над ней, пока сами не услышали. Соседи сказали, типа, до них хозяйка жила. Каким-то образом скоропостижно скончалась и ее не сразу похоронили.

Меркин поморщился.

– Слабо.

– Ах, слабó… Так вот вам истории про изнасилованных и убитых. Я слышала, что в доме по Мира, 4, во втором подъезде в начале 90-х убили девушку. Подтеки крови не отмывались, их с трудом закрасили. Подтеки сама видела. Мелкой пацанкой лазила туда. Сейчас там склад какой-то. А вот еще, рассказывают, в начале 90-х возле парка Победы начали строить мечеть. Однажды на стройке изнасиловали и убили студентку. Стройку заморозили – через несколько лет место освятили, мечеть Ляля Тюльпан достроили.

Ребров почувствовал себя как утопающий, ноги которого уже запутываются в склизких речных растениях, в тине, который вот-вот закричит, что тонет, но не может открыть рта, глупо улыбается, потому что не хочет показать перед товарищами свою слабость. А Лиза наслаждалась произведенным гадким впечатлением.

Усмехнувшись, так, что ее лицо сверкнуло на миг самой необыкновенной красотой, она отпила почти половину стакана. Вино ярким румянцем, как будто девушка пришла с мороза, очертило лизины тонкие, почти неразличимые скулы, а нежный до умопомрачения подбородок в который раз поразил Валентина плавностью своих очертаний, как будто ничего нежнее и трепетнее не было этого подбородка в целом свете.

Лицо Звероящера приняло добродушное выражение.

– Но мне, честно, больше нравятся истории про музыкантов. Я вот, например, пил водку с Шевчуком и Львом Нурманом. По поводу Шевчука все знают, а вот по поводу Льва Нурмана. Ну, представьте, Земфира подходит к Льву в коридоре и говорит: «Я слышала, что ты гений, ну так я тоже – гений». Собственно говоря, вся история. Но она очень символична, потому что Нурман больше Земфиры не видел и стал выпускать один альбом за другим с ужасной музыкой. Я так думаю, все закончится тем, что рано или поздно он уедет в Китай, да еще прямо под Новый Год. Ведь у него что ни песня – то про жэнь-шень сплошной.

А вот еще про Земфиру: Пообщался на днях с мужиком, который раньше работал санитаром на скорой, выезжал психов утихомиривать. Как-то на один вызов поступило указание поаккуратнее поступать с клиентами – мол, к родителям Земфиры едем. Оказалось, отец Земфирки был в жутком запое и страшнейшей интоксикации. Приехали, сделали укольчик, но забирать в больницу не стали.

– С чего ты решил, что он, этот твой Нурман – гений? – усмехнулся Меркин. Я ведь в вашей Новоалександровке не был. Не имел честь, так сказать, лицезреть.

– Да просто, потому что его любимая фраза: «вы все бездарности!»

В этот момент скрипнула дверь, и в подвал вошел низенький лохматый человек с гитарой. Обведя присутствующих гипнотическим взглядом, он изрек:

– Вы все бездарности!

ГЛАВА XIX

ЕЩЕ НЕМНОГО О МИШГАНЕ

Неловко подскочив к Лизе, Лев Нурман первым делом горячо приложился к ее щеке. Он был мертвецки пьян.

Затем Лев бухнулся на стульчик в углу.

– Молчу-молчу. Дайте отдохнуть немного пожилому поэту.

Лиза, бросив ласковый взгляд на прикорнувшего с гитарой, как стражника с алебардой, музыканта, с воодушевлением заметила:

– Как хорошо, что здесь нет Клары с ее желторотым Немировичем-Данченко. Хотя, я уже сказала, что сам по себе театр мне понравился. Только вот не «Короля Артура в гостях у Трепанатора» или «Чапаева» ставить!

Меркин шумно возмутился.

– Что же у вас истории какие-то все мрачные?

Не давая Звероящеру и Лизе опомниться, Меркин начал выдавать на гора целые залежи уфимских юморесок.

– В Уфе каждый второй пил водку с Шевчуком. На развалинах еще старого Гостиного Двора снимали клип ДДТ «Мертвый город. Рождество». Похоже на Грозный получилось. Да и вообще, что вы все со своими призрачными ужастиками носитесь! У нас есть вполне реальные чудовища. Рассказывают, что в Октябрьском районе города живут нелюди. Они питаюца человеческими грехами, они могут прожить без воздуха больше суток. Они аморальны. Они безжалостны! Они обитают в здании под названием РУВД. И имя им – милиция. Постойте, нужна легенда в готическом стиле про какой-нибудь Замок? Имеется, правда, очень старенькая.

Помните, дом у кинотеатра «Йондоз» в свое время был полуразрушенный? Рядом с трамвайной остановкой, за заборчиком. Не очень большой, из бетона, покосившийся. Говорят, мужик при советской власти хотел построить что-то необычное. Пришли из органов, померили, сказали, что метров больше разрешенных, и мужика посадили. По другой версии, в 60-е годы какой-то архитектор решил выпендриться перед своей возлюбленной. Но так как он был архитектор, а не инженер-строитель, то замок стал разваливаться еще до завершения строительства. Бросил архитектор это дело и вроде как забухал. Потом умер, потом в приведение превратился. А в коридорах УГАТУ ночами ходит призрак студента, который все никак сессию сдать не может. Или, вот, когда выпустится девственница – самолет на площадке перед корпусом взлетит.

Звероящер хмыкнул.

– Мужика жалко, так душат творчество.

– А про самолет легенда – не к месту, – заметила Лиза.

Валентин был готов согласиться с ней, но совсем по другому поводу. При слове самолет ему сперва представился ТУ-144 родом из детства, точнее говоря игрушечная моделька, которую он когда-то подарил маленькой Изольде. Потом – настоящий летательный аппарат, застывший напротив сорокового завода. Не так давно к нему приставили лестницу, устроив внутри игровой салон. Однако для Реброва самолет на Промсвязи навсегда остался символом разыгранной сестрами Вежнинами мистификации. «А может на все наплевать и завтра пойти поехать без приглашения к Рите в Затон?» – пронеслась в голове шальная мысль. Однако мой герой в который раз отмел ее. Сперва он должен помочь ангелу-демону, своей обожаемой сильфиде, своей гурии и манго-анимешнице раскрыть тайну зловещего Горбуна.

Меркин посмотрел на Лизу с нескрываемой иронией.

– А, барышня, вам таинственных незнакомцев подай? Пожалуйста. У нас во дворе был такой старик, который, когда видел девушку или женщину, набрасывался на нее с тростью, при этом громко крича: «Шлюха, проститутка!» Помню даже, как он однажды за моей подругой погнался. Бывшей подругой, к счастью. И, между прочим, как потом оказалось, он был не так уж и не прав.

Лиза скорчила рожу.

– Думаешь, я начну говорить, что плохо так о девушках думать? Если она была шлюхой – то правильно, что ее палкой чуть не побили. Хотя, на мой взгляд, если девушка при этом не прикидывается верной – то это всего лишь ее жизненная позиция.

Но тут начавший приобретать обычные пьяные очертания разговор был прерван подозрительным шумом. Он напоминал скрип железки или, нет, точнее, скрежет сминаемых безумной силой, как камера аккордеона, чугунных батарей. Хмель моментально повылетал из юных голов. Только представьте картину: подвал в районе Бакалинской, этой связующей нити между Айской, Южной Уфой и Зеленой Рощей. И в этом подвале красные от вина юноши и девушка. Девушке нет еще восемнадцати!

Валентин помнил такие в красных рамочках объявления о том, что спиртное не отпускается лицам младше двадцати одного года. То есть двадцать один год был своего рода рубежом. Но вот теперь, благодаря вакханалии ельцинского периода, они сидели свободно, а Лиза даже бесстыдно соблазняла, ибо надо заметить, что пальтишко она давно повесила на спинку стула, и теперь сидела в немного безразмерном свитере и синеньких джинсах. Но как этот дикий и безобразный наряд шел ей! Он будто нарочно выделял самое главное – ноги, положенные одна на другую. Светло-русые волосы казались почти черными на фоне бежевого свитера.

Здесь вообще будет уместно сделать замечание по поводу джинсов. Какое величайшее сексуальное изобретение всех времен и народов! Кто бы думал, что женские ножки, облаченные в эти нехитрые штанишки из плотной хлопчатобумажной ткани, станут неотразимыми! В джинсах не было откровенности чулок и колготок. В них также не было вульгарности и эфемерности лосин. К тому же, джинсы были словно нарочно созданы для холодного российского климата. Они оставляли простор для фантазирования, их можно было изукрасить оригинальной вышивкой, блестками, наконец просто… порвать в нужных местах. С художественной точки зрения, джинсы впервые за века истории, может быть впервые со времен палеотических Венер, реабилитировали тяжелые женские бедра, довольно неуклюжие, всю эту женскую мягкость, изнеженность, все это присущее одним девочкам мастерское избегание физкультуры, все их стремление сидеть на скамейке и болтать с подружками. Джинсы впервые дали шанс основной категории девушек, не спортсменок, не амазонок, выглядеть стройными. Джинсы с легкостью могли скрыть небольшие недостатки. Более того, низкорослым девушкам они если не прибавляли роста, то, по крайней мере, избавляли от комплекса лилипутки.

Но страшный шум за стенкой подвала, едва начавшись, затих. Последовал короткий обмен мнениями. Опять перед мысленным взором моего героя возник Мишган.

– Что это такое было? Призрак, который подвал открыл, чтобы заманить нас? – насмешливо спросил Меркин.

– Я думаю, что белый брат, – предположил Звероящер. – Слышал, что когда-то в этом подвале у белых братьев вроде штаб-квартиры было. А нам родаки в свое время запрещали близко подходить к ним.

– Почему? – спросил Валентин.

– Потому что они могли сделать пальцами секретный знак и загипнотизировать.

Реброву стоило труда, чтобы сдержать снисходительную усмешку.

Пережитый страх еще больше сплотил поклонников Бахуса. Как всегда бывает, наличие в компании красивой и соблазнительной девушки было тем, что составляет вообще единственный смысл подобных посиделок. Красота чуть опьяневшей Лизы, ее широко раскрытые глаза-бабочки били мужчин ниже пояса. Каждый в отдельности хотел понравиться даме, щегольнуть остроумием.

Валентин решил, что пришло время как бы невзначай похвастаться перед Лизой о том, что он знает, что она делала в «Акбузате».

– Кстати, Лиз, я тебя как-то на днях видел, но не успел окликнуть.

– Да?

– Ты на ипподроме сошла.

– Ты, это, лошадушек любишь? Я тоже видел тебя! – хрюкнул приоткрывший на минуту глазки Нурман из угла.

Тут Ребров огорошил Лизу своей осведомленностью:

– Твоя сводная сестра Жанна конным спортом занимается?

Густая краска залила лицо девушки.

– Ну не совсем спортом… Честно говоря, мне не очень хочется говорить на эту тему. Однако кто тебе разболтал? О, если Изольда – я ее убью!

«Те-те-те… – подумал мой герой. – Вот где собака зарыта!» – И добавил вслух:

– Я не поверю, что ты ничего не знаешь о Мишгане.

Меркин насторожился.

– Какой еще Мишган? Ох, и пропасть ваших неферов! У меня башка кругом. Вся Уфа сплошные загадки, сплошные темные лошадки!

Лиза (в глазах ее плясали хмельные искорки) кивнула.

– Ты прав. На самом деле я не все о Мишгане рассказала. Кое-что вспомнила новое. Я слышала, что Мишган от природы очень умный и способный. Руками хоть что сделает. И плотник, и столяр. Говорят, у него десять трудовых книжек и все полные от записей. Где Мишган только не работал! Потом, он очень много путешествовал. Даже в Шамбале был. Там ему старик-монах сказал слово, которое произнес первый человек на земле. Это такое слово, что может горы двигать, не то что людей. Но Мишган, я тоже слышала об этом, отказался его применять. Он захотел быть просто обычным человеком, чтобы его ценили таким, какой он есть.

Звероящер от нетерпения затопал ногами.

– А-а можно мне?! Так, значит, я тут вспомнил, что Мишган всех заколебал своей историей. Типа, как он ненавидит мажоров, у которых все в куче: бабки, бабы и блат. Но, по-моему, слишком он загоняется по поводу «б». От него самого девкам ничего не надо, но он себе вбил в башку, что докажет, что ничем не хуже мажоров. А зря это, мажоры – «д» полное…

Тут на лестнице раздались шаги, дверь распахнулась, и в подвал один за другим вошли трое мужчин с тугими пакетами в руках.

ГЛАВА XX

ИСКУШЕНИЕ НЕСВЯТОГО ВАЛЕНТИНА

– Ба, ба! Да тут пока мы в магазин ходили девчонки появились! – воскликнул с выражением сумасшедшего восторга, так, что Ребров испугался, что у гостя вылетят глаза, мужчина в пестрой лыжной шапочке и пальто с малиновым шарфом. Валентин сразу узнал его. Это был Александр Загорский.

Его товарищ… И тут моего героя ждал сюрприз. Тот самый, малоразговорчивый незнакомец из обезьянника, с дымчатыми глазами запертого в клетку снежного барса. Валентин вскочил.

– Постойте, мы вроде как-то с вами в Кировском РУВД сидели!

Мужчина, пожав плечами, добродушно представился:

– Где только русский человек не сидел! Но не будем о грустном. Пересвет Киршовеев, поэт.

Валентин не мог удержаться от того, чтобы не продекламировать:

Я признаюсь, люблю мой стих александрийский,

Ложится хорошо в него язык предуралийский,

Киршовеев широко улыбнулся.

– Вот она, слава. Однако, господа, приятно, когда тебя цитируют. Будет нужный настрой, и я как-нибудь расскажу вам одну прелюбопытную историйку с книгой моих стихов.

Третий гость, клиноносый, с дрожащими татарскими ноздрями, рыжий, в кепке, змеей проскользнул вперед, к Лизе. Его голос – неожиданно бабьий, резкий, неприятно поразил слух Валентина.

– А… милая Лаура! Очень, очень рад видеть звезду уфимского андеграунда. Наслышан от одного человека. Разрешите представиться. Олег Фомин. Воин, сторож-массажист, ценитель прекрасного.

Загорский, пожимая руку Валентину, прищурился.

– Знакомое лицо. Мы с вами где-то виделись молодой человек?

– Полгода назад в Затоне. Случайно на остановке разговорились.

– Помню-помню. Нас с Ланой Чудовой мосье Базановский вывозил на достопримечательности. Преинтереснейший молодой врач-интерн. Краевед. Показывал, кстати, разоренную черными археологами стоянку человека каменного века. Вам надо будет обязательно познакомиться ближе с этим оригиналом!

Тем временем Киршовеев, вынув из пакетов бутылки с вином и закусками, принялся деловито расставлять их на столике. Рубиновая жидкость заклокотала в стаканах. Киршовеев произнес тост:

– Итак, друзья, я, честно, не ожидал увидеть сегодня гостей. Из всех вас я знаю Щусева, – и поэт кивнул в сторону смущенного Звероящера. – Итак, он мне обещал, что будет приглашать только своих, проверенных людей. Я ему доверяю, между прочим, потому что… – Киршовеев не докончил, его лицо изобразило чрезвычайную муку и он, вздохнув, сказал: – Ах, что мы, в самом деле, друзья, о каких-то мелочах. Давайте говорить о Сартре, о Боге, о философии, о поэзии! – Киршовеев еще подумал со стаканом в руке. – Давайте я лучше вам расскажу историю этого подвала.

Все началось в начале 80-х. Я школу заканчивал, а у меня знакомая была женщина дворничиха. Она давала нам ключи, мол, ребята, пожалуйста тренируйтесь; у нас была музыкальная группа, тогда все этим увлекались. И такой товарищ Тимыч! Ну вот, мы закроемся, у нас и выпивка есть, и девчонки. Ах, девчонки, какие девчонки! Я их прямо на столе любил. Нет, вы не подумайте, они сами ко мне шли и я их, поверите, даже не соблазнял. И так все чисто было, так естественно – при этих словах лицо Киршовеева приобрело мечтательное выражение, такое, что хоть вешай его на стенку. – А там, за дверью гопники дубасят в дверь: «Выходите, – говорят, – мы вам Москву покажем!» Ну мы затаимся и сидим тихо. А гопникам надоест в дверь дубасить – и они уйдут.

Лиза кивнула.

– Да, гопники знакомая тема. – Она обменялась красноречивым взглядом со Звероящером и подсевшим к столу Нурманом, так, что Валентин даже заскрежетал зубами: что они, неформалы, в самом деле, не могут обойтись друг без друга? – Помнишь, как гопники Шиза избили, так что он в больнице оказался?

– А я думал, что Треша… – сказал Звероящер.

– А я – Угара, – подтвердил Нурман, давясь кальмарами в масле и сардинами с колбасой.

– Ах, если бы Треша…

В каждой красивой девушке живет потенциальная хозяйка салона. Так случилось и на этот раз. Поставленная в центр внимания, Лиза на правах владычицы мужского внимания сочла, что, пожалуй, Киршовееву пора дать слово своим спутникам – Фомину и Загорскому.

– А что ваши друзья молчат? – спросила она с милой, тающей, обескураживающесоблазнительной улыбкой.

Фомин аж заурчал.

– Так я, милая Лаура, всего лишь наблюдаю…

Однако Валентин смешал все карты фривольного пасьянса. Его чрезвычайно заинтересовала история с группой.

– А что вы пели тогда, в начале 80-х? Разве это не было глухим советским временем? – спросил он с простодушием юности.

Киршовеев аж зажегся, задрожал.

– Э… да вы, молодой человек, совсем ничего не знаете о том времени. Сколько вам сейчас? Не больше 20-ти. А я, как говаривал Великий Комбинатор, перевалил возраст Христа. Школы не создал, учеников не огреб. Из личных достижений только одно – развелся с женой. А ведь как все прекрасно начиналось. Она спрашивает меня, какой мне цвет нравится. Ну, я знаю, ей красный. Но говорю: я же поэт, я не могу определиться. Сегодня один, завтра другой. Ты знаешь как это ее взбесило?! Да, знала бы она, как меня доставал ее красный цвет. Домой, как ни придешь, все красное. Скоро я стал ощущать себя морской свинкой в красном уголке.

Фомин сладко улыбнулся.

– Ну знаете, я вообще-то не пью, но предлагаю выпить за великую могучую советскую цивилизацию, за наш партком. Ура, товарищи!

Поскольку все были под легким шафе, подвал огласили нестройные, отрывистые, как собачий лай, крики:

– Ура! Ура! Ура!

Загорский горячо поддержал Олега.

– Да, Фомин прав. Я лично камня в советскую власть не брошу. Она мне квартиру дала. И, вообще, это – невероятно: я со своей супругой в восьмом троллейбусе познакомился. Как увидел – сразу понял: судьба.

Лиза поспешила воспользоваться выпавшей возможностью, чтобы увести разговор в сторону от политики:

– Так вы выходит все – разведенные?

– Я женат, – спокойно ответил Загорский.

Фомин странно захихикал.

– У нас с Гулькой гражданский брак. Мы демоны. Я демон и она – демон. Мы стоим друг друга, мы – два титановых организма: киборг и киборгесса.

В васильковых глазах Загорского отразился восторг.

– Отличный каламбур! Киборг и киборгесса. Вот и тема для стихотворения. Надо будет обязательно запомнить и как-нибудь воспользоваться. Поэты, записывайте.

– Да-да, контора пишет, – процитировал великого комбинатора Меркин и вздохнул. – Второго продюсера «Ласкового мая» из меня не вышло, пора переквалифицироваться в управдомы.

Фомин обратился с вопросом к Валентину:

– А вы я вижу вроде не неформал, не музыкат, молодой человек, да и не битый предприниматель. Чем вы, позволю себе спросить, занимаетесь?

Ребров уже научился отвечать вопросом на вопрос.

– Никогда не слышал про литературных координаторов? А что насчет вас?

– Александр Загорский и Пересвет Киршовеев – выпускники филфака, одногруппники, – сказал Фомин, показав на Загорского и Киршовеева. – Что касается меня – я физик по образованию.

– Ну, не одногруппники, – поправил Пересветов. – Александр старше курсом был. Как они сборы то военные халявно прошли. Посылали какого-нибудь за вином в соседнюю деревню, тот приносил ведро. А потом садились и играли в карты. Ну вот, мы тоже думали, так военные сборы наши пройдут. А тут на нашу голову военруком назначили майора из Волыни. Полкан такой. Каждый день нас гонял по полной. Смотрим – уже УАЗИК его пылит. А потом на холм, и с биноклем за нами наблюдает. Вот черт! Нам бывалые сказали, что армию мы прошли по полной!

– А я в Афганистане бомбил села, – просто сказал Фомин.

Киршовеев поморщился.

– Ну давай только без этого, Олег, обойдемся: война, любовь моя. Война – это кровь, это трагедия!

Фомин презрительно расхохотался, положив ногу на ногу.

– Это все слабость интеллигенции, глупость гражданки. Вот там-то, когда я боялся, что у меня духи автомат отнимут, мечтал поскорее избавиться от оружия. А потом вдруг садился на место стрелка и поливал смертоносным свинцом тюльпановые поля. И как бог спускался с неба, чтобы, в шатре, овладеть какой-нибудь смуглокожей дочерью торговца тканями. О, вы не знаете Востока! А однажды я взял и расстрелял в воздухе воробья. Это было мерзко, но это было такое наслаждение расщепить, развеять по воздуху комочек рыже-золотистой плоти!

– Может кончишь юлить? – неожиданно осадил Фомина Киршовеев. – Тебя человек спросил, чем мы занимаемся в настоящий момент.

– Журналистикой, – начал было сухо Олег, но, конечно, не удержался от пространного и покровительственного комментария. – Молодой человек, только не думайте, что журналистом может стать каждый. Это заблуждение. Талант как порода, дается не каждому. Кто-то может отлично, например, копать землю, а кто-то – творить.

Киршовеев, словно почувствовав себя виноватым, напомнил:

– Олег, а как твой двухгодичной давности дебют в «Вечерней Уфе»? Очень своеобычно, талантливо для нашей слабосильной прозы местной. Ты тогда еще ездил к какому-то самородку неформалу, гитаристу-цыгану, интервью брать.

Валентину (сразу обратившему внимание на самородка-неформала и гитариста-цыгана) показалось, что в этот момент, покрытая бородавками, как у жабы, длинная шея Фомина вытянулась еще больше, словно у жирафа. Олег произнес с шоколадно-мягкими модуляциями, как будто надкусывая.

– Пересвет, ты никогда не забываешь осветить и эту мою неожиданную грань. Честно говоря, желание сочинять художественную прозу зародилось у меня еще в глубоком детстве. Я, помню, взял общую тетрадь и написал собственное продолжение романа о Незнайке под названием «Каменный город». Ведь известно, что Незнайка с очаровательными нимфетками свернул совсем в другом направлении. Мне тогда показалось, что так свернула с пути вся наша советская литература. Потом был суровый опыт жизни. Я опалил ребяческий пух в огне Арахозии, Бактрии и Дрангианы. Но когда последние романтики торжествовали на склонах Памиросадов, в раскисшей от импортных картонок Москве свершался акт государственного предательства. Я возвратился в самое сердце волнующейся, заснеженной, растревоженной Трансильвании, то бишь – в Уфу. О да, я нарочно вновь избрал этот самый дикий и отдаленный северо-восточный фортпост Европы.

Но возвращаюсь к нашим овцам и баранам. Сначала гражданка отвращала меня, везде были зеленочные пятна разложения (вы же знаете, как изумруден бывает весной мох?), но потом я оценил красоту трупа. Я понял наконец сокровенную тайну мира и свое предназначение. Все пережитое теперь, вся предыдущая жизнь, показались мне сплошным сном. Я был сибирским мальчиком, наглотавшимся мухоморов и впавшим в транс, но пробудившимся настоящим ботхисатвой. Я рисковал жизнью и не получил ни одной царапины. Я решил пропитаться тем, чем пока инфернально была для меня война. Я решил пропитаться женщиной в буквальном смысле, я решил, наконец, напрямую реализовать свои мечты о нагой, трепещущей плоти. Я отринул онанистические переживания юности об идеале. Идеал – обман. Есть только одна живая трепещущая плоть, которой навсегда, непоправимо наносит рану мужской меч. Я стал – массажистом.

Киршовеев вздохнул, как будто припоминая свои грехи. Но это движение вызвало только резкий смех Фомина.

– Бедный мой друг, ты даже не представляешь, со своей жалкой историей, с этой добровольно отдавшейся семнадцатилетней скрипачкой, как ты невинен! Ты – овечка. А вот я, я, к стыду своему, совершал настоящие злодейства, я погружался на самое дно жизни, я буквально следовал принципу, что со дна канавы звезды кажутся ярче. Я решил сначала опуститься до самой Марианской впадины, а потом, раздавленный чудовищным давлением, начать постепенное восхождение к свету.

Валентин слушал Фомина с раскрытыми глазами. Это были настоящие откровения для него. Он даже не мог представить, что афганец может оказаться таким похожим на него внутри. Он чувствовал протянувшиеся во все направления, как грубые белые нитки, узы родства. Нет, Ребровы не жили в Сибири, но Валентин всегда бредил романтикой зеленого таежного океана, мечтал в одно время быть геологом, чтобы раскрыть тайну вымершего народа, собрать образцы пород, останки материальной культуры и узнать, что на самом деле там находится месторождение предсказанного Менделеевым двимарганца – рения[8]. Ребров теперь понял, что вся его жизнь не была случайностью с самого знакомства с Лизой. Как он мог быть таким близоруким, что мог думать о глупой детской встрече на крыше. Вон, хотя бы взять недавнее приключение с Аминой, и то там было больше смысла! А что он до сих пор знал о Рите? То, что она дурила его, а потом растаяла, исчезла. Теперь вот они, на почве толстоевщины пополам с эдгарповщиной, созваниваются. Решительная чепуха!

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒