ХИМИК-СКЕЛЕТ И 11 страница

Неизвестно, как Валентину удалось высидеть до конца занятий. Как нарочно профессора и доценты были один злее другого. За окнами сгущались тучи. Как будто распарило, потеплело. Но теплота эта была гниловатой. Через щели в рамках в аудиторию начал проникать запах прелых листьев.

– Это разлагается природа, – сказала сидевшая впереди Реброва Эльвира. Да, у нее, пожалуй, было что-то общее с Леголасом. Нет, более того, это был женский вариант Леголаса.

И вот именно теперь Эльвира, несмотря на двухгодичной давности историю с деньгами Алмаза и Мохом, обратила на себя внимание. Ребров вдруг почувствовал глубочайшее презрение к коммерческим начинаниям Американца. В странной фразе Эльвиры ему почудилось что-то знакомое, что-то из разговоров о похоронной музыке с Ритой, что-то, от их безумных прогулок…

Но тут Меркин разрушил всю идиллию, когда на улице раздался удар. Редкий в начале ноября гром.

– Как сигнал Авроры! – ободрил Меркин. – Крепись, товарищ! Нас сегодня ждут великие дела! Только, извини, мне надо будет пораньше поехать, подготовить аппаратуру.

Валентин не стал уточнять. Глянув на молодцеватый блеск в глазах Меркина, он понял, что все опасения Американца подтвердятся точно по пунктам.

Придя домой, Ребров поставил кассету «Восставший из ада». Он задремал под гнусавый голос переводчика и лязг скотобойных цепей из синюшного пузатого экрана. На этот раз Валентину привиделось, что он идет по тоЖанной роще. Царила то ли поздняя осень, то ли ранняя весна. Внезапно Реброву померещилась тень между светло-зеленых стволов. Сердце бешено застучало. Это была девушка в черном пальто.

Валентин рванул вперед, не обращая внимания на треск сучьев под ногами. Но девушка исчезла, а роща превратилась в лес, заваленный буреломом. Однако Ребров, повинуясь голосу проклятья, продолжил путь. Он то и дело падал на дно оврагов с застоявшейся водой, потом вскарабкивался по их глинистым склонам, пока неожиданно не оказался… в городе, у ограды пустыря. Впрочем, теперь Валентин ясно увидел, что это никакой не пустырь, а спортивная площадка среди черниковских дворов на Кремлевской. Но почему она была так знакома ему? Потому что именно через нее, каждую бесконечную осень, он возвращался из музыкалки!

Стук в дверь разбудил Реброва. Мать стояла с телефонной трубкой в руках.

– Тебя какой-то Василий. Очень волнуется, что не приезжаешь на мероприятие. Ты здоров? Может не поедешь? Знаешь, я отца во сне видела…

Валентин отмахнулся.

– Да здоров я мама, здоров, что же мне сделается!

Дрожа от соприкосновения ступней с холодным линолеумом, Ребров схватил трубку. На другом конце провода слышались цыганские хоры, рев медведей и, почти, грохот разбиваемых фамильных сервизов.

– Але, але! – ревел Американец. – Валентина можно?

– Что там у вас за вавилонское столпотворение?

– Я же сказал, не опаздывать!

Валентин глянул на часы и обмер. Время показывало 20.00!

Через час он был в Деме. На подходе к площади перед клубом его встретили толпы ликующей молодежи. Это было похоже на какой-то чумовой карнавал! Чувство предчувствия новой безумной встречи охватило моего героя.

Клуб светился, горел огнями как дорогой бордель. У входа, в кустах, уже кто-то громко блевал. В воздухе слышался тонкий букет прокисшей вишни. Какая-то девица с мутным взглядом, поддерживаемая за руки двумя нетрезвыми кавалерами, пыталась не промахнуться со скамейкой.

– Нет, ну ты, в натуре, не пропустишь что ли пацанов? – пытался доказать мордовороту-охраннику щуплый пьяненький пацанчик.

Валентин брезгливо отошел в сторону. Но тут на крыльцо вышел Американец и, увидев Валентина, закричал:

– Ага! Еще наши!

Мордоворот-охранник, делая проход для своих, грудью попер на выстроившуюся у входа в клуб толпу.

– А ну, посторонись!

Провожаемый завистливыми взглядами демской молодежи, Ребров быстрыми шагами прошел внутрь. Но в ДК оказалось еще хуже. Хрустальная люстра в холе дрожала. Музыка, вырывающаяся из танцевального зала булькающими завываниями, заставляла корчиться на подходе. По коридору бродили парни в черных и синих трениках с тройным белым лампасом. Запах перегара и табачного дыма усиливался по мере приближения к клокочущему жерлу. У дверей Валентина встретил парень с ополовиненной бутылкой яблочного вина.

– Бабы суки, – произнес он философским тоном. – Специально взял для Нюрки и Аленки, а они – вон что, продинамить решили. Ну так давай, друг, напьемся и позабудем.

Ребров, не удостоив парня ответом, сразу окунулся в атмосферу царящего в танцевальном зале демонического веселья. Огромное помещение то погружалось в багровые сумерки, то вспыхивало ослепительными огнями. Не хватало только текущих потоков лавы. Над головой крутился зеркальный шар, истерически и невпопад музыке билась светомузыка. Колонки ревели, девицы, не старше школьного возраста, малорослые, со смазливыми личиками, вскидывали ручонки, как будто голосовали на трасе. Местные парни угрюмо протирали стены куртками. Меркин ходил гоголем в новых, узких, как лосины, черных джинсах, с заткнутой за ухо сигаретой без фильтра.

Сами по себе танцы не представляли ничего занимательного. Телодвижения сводились к серии ужимок. Валентину было смешно и жалко наблюдать за некоторыми особями мужского пола, которые кривлялись как пятиклассники. Только некоторым, особо хорошо сложенным парням с еще фарфоровыми лицами и квадратными подбородками, удавалось, захватив в клещи какую-нибудь длинноволосую девицу, танцевать с ней сплошной медляк, не считаясь ни с музыкой, ни с жалкой пародией на ди-джея на невысокой сцене. Прочие девицы выражали свой характер неожиданным оставлением кавалеров. При этом они обязательно брали подружку под локти и гремели платформами по направлению к туалетной комнате. Там они отсутствовали дольше сотворения мира, а потом возвращались с горящими от сплетен глазами.

Скандал разразился в сущности из-за пустяка. Как водится в такого рода мероприятиях, вся тяжесть развлечений легла на хрупкие плечи местных девушек. А им предстояло выбрать между приезжими и доморощенными ухажерами.

Среди тех девиц, которые бросали плотоядные взоры на франта Меркина была Аделина Музафарова. Аделина редкостное имя в центральных русских губерниях, но только не в столице Южного Предуралья. Аделина слыла местной патриоткой. Дему, где все друг друга знают, называла не иначе как «нашей Санта-Барбарой». В детстве, играя с мальчиками в футбол, она получила хороший удар мячом по лицу. От этого у нее ухудшилось зрение, пришлось нацепить очки. Однако сорвиголовизм юной демки ничуть не смягчился. Аделина быстро выросла в маленькую женщину. В тринадцать ей не давали меньше шестнадцати. Этнографически Аделина несомненно принадлежала племени Эллочки-Людоедки. Но ее словесный запас, благодаря необычайно развившемуся за двадцатый век сленгу, вплотную подпирал к словарю если не Уильяма нашего Шекспира, так уж точно никак не уступал словарю какого-нибудь депутата.

Девушка считала себя редкостной специалисткой в области секса. Она не признавала кошачьи поцелуи и прочую мерзость, выдуманную любвеобильными и развратными французами. Аделина считала, что такой гадостью занимаются только «шлюхи из Уфы». На фоне упившейся пива девчачьей массы гордячка сверкала редкостным бриллиантом.

Неудивительно, что Меркин, долго выбиравший девицу на вечер, очень скоро, автоматически оказался возле Аделины. Возможно, он просто сгорал от желания почесать язык.

– Окуляры басявые (Очки красивые). Дай поносить! – осведомился он с лучезарной улыбкой.

Аделина смерила городского франта критическим взглядом.

– Базара хочешь или борзометр зашкалил? (Поговорить желаешь или обнаглел совсем?)

– Дедики тутошние с балалайками своими в хлам убитыми затрахали (Местные забитые парни со своими плоскогрудыми девушками, напившимися до бесчувствия, надоели), – признался Меркин.

– А ты ничего, прикольный чувак, – произнесла Аделина с одобрительной иронией.

Для Валентина, наблюдавшего эту сцену несколько со стороны сразу определилась грозящая беспечным влюбленным опасность. Шедшая к Аделине подружка со стаканчиками лимонада уже была перехвачена мрачным субъектом, который громко допрашивал ее насчет «того хлыща, который к моей девушке клеится».

Убегая прочь из танцевальной душегубки, Валентин выбрался в коридор, чуть не налетев на импровизированное собрание красногвардейцев. Из разговоров между Американцем, Асей и Меркиным следовало, что заготовленная программа по обращению демской гопоты в борцов против преступного режима под угрозой срыва. Клара Непомочук не пришла, потому что «ей контингент не нравится и она вообще против того, чтобы мешать политику, куда не следует», Леголас смотался на собрание реконструкторов, Юра Совенко только вышел из дома, но испугался стаи бродячих псов. Что касается Лизы, то о причинах ее отсутствия Ася высказалась в своем духе:

– А я как-то даже не поняла, собирается она ехать или нет: слушала ее, слушала, а потом мне так это надоело, что кто-то из нас трубку повесил.

У Реброва не было никакого желания вникать в проблемы дискотеки. Безумное желание пойти пробраться на крышу Дома Культуры сжигало его.

Наверху, конечно, все кабинеты были заперты. Валентин гулял по пустынным коридорам. Колонки грохотали где-то внизу, как в преисподней. А это было нечто вроде чистилища, пустынного места воспоминаний. Валентин подходил к окнам, за которыми, в осенней глубокой тьме светились редкие фонари, и далеко, над крышами частных домов, дрожали огни железнодорожной станции Дема-2. Знакомые до боли имена пронеслись в голове: Амина, Рита, Алина, Юлия, Эльвира, Лиза, снова Алина, снова Рита.

Валентин почувствовал, что начинает задыхаться от такого количества призраков. Ни с одной из этих девушек у моего героя не было секса. А это значит, по современным меркам, он даже ни одну из них толком не знал! Но нет, разве страсть не была в нем самом? И опять страшное, непроглядное отчаянье охватило Валентина. Ему вдруг показалось как у дальнего окна колыхнула шторка, потом от стены отделилась чья-то тень и, стуча каблучками, направилась к двери в конце коридора. В голове тотчас возникло воспоминание о пионерской комнате. Однажды в классе восьмом Валентин зашел туда, чтобы предупредить девушек, что их просят поскорее на сцену и застал разлегшуюся прямо на столе блондинку в коротком платье.

А, может быть, это вдруг Рита нашла его и сейчас ждет в комнате в конце коридора?!

Не помня себя, Валентин пошел за незнакомкой. Но прежде чем он ее нагнал, она скрылась за дверью. Ребров остановился перед ней и некоторое время прислушивался. Но за дверью было тихо. Только бледный, призрачный свет пробивался через щели.

Дрожа от нетерпения, Валентин потянул ручку на себя и вошел в комнату.

Он не успел даже обернуться, как его обвили женские руки, а в лицо пахнуло ароматом влажного леса.

– Если крендель мой нас спалит, он мне такую припарку устроит, а тебя точно отмудохает! (Если мой парень нас здесь найдет, он допечет меня расспросами, а тебя отделает так, что мать родная не узнает!)

Валентин отшатнулся к окну, и свет уличного фонаря упал на него. Аделина, ойкнув, прикрыла ладошкой губы. В коридоре за дверью загремели мужские шаги. Ничего не говоря, девушка открыла дверь встроенного шкафа и с неизвестно откуда взявшейся силой втолкнула Валентина.

Дверь комнаты с треском открылась. Ребров, припав к щели между створками шкафа, увидел вошедшего Американца с электрическим фонариком.

– Так, заходим отсюда, без билетов, значит, по пожарной лестнице, через окно? А ну посторонись, девочка, я должен проверить.

Аделина зашипела, с трудом переходя на обычную русскую речь:

– Че? Какая еще нафиг пожарная лестница? Окно с прошлого года гвоздями забито и вообще, я здесь своего парня жду.

Василий смутился.

– Опять эта Ася все напутала!

В коридоре вновь раздались шаги. Аделина, с лихостью прожженной любовницы, ничего не говоря, толкнула Василия в шкаф. Оба красногвардейца, стукнувшись лбами, только и успели обменяться удивленными возгласами.

Третьим посетителем Аделины оказался Меркин.

– Я заколебалась тебя ждать! – воскликнула девушка. – Давай свалим отсюда! Здесь ужас как стремно.

– Зачем? По-моему помпезный будуар, и Американец не догадается.

Подобные истории заканчиваются одинаково. Все поклонники оказываются в шкафу, потом их там же запирают. Но только не в этот раз. Парень демской девицы подкрался неслышно. Резко распахнув дверь, он застал голубков, что называется тепленькими.

– Я… я… – залепетала было Аделина, разом лишившись своей взрослой самонадеянности.

Но парень быстро сграбастал ее и одной рукой буквально выставил в коридор. Меркин гордо вскинул подборок, приготовившись дорого продать свою шкуру. Но демский Отелло вдруг, затрясшись, упал перед ним на колени.

– Братан, помоги, сушняк давит, а у этих разве допросишься!

В комнатушку влетела обезумевшая от злости Аделина.

– Что? Меня, на водяру променял?! Зюзя позорный, кирюха недоделанный, изолента дырявая!

Воспользовавшись удобной минутой, Меркин попытался выскользнуть из комнаты, но нечаянно задел курткой ручку шкафа. Дверцы с шумом открылись и глазам готовой вцепиться друг в друга парочки предстали Ребров и Американец…

– Ах ты, вафлёрша уфимская! – в свою очередь перешел в наступление демский парень.

И тут произошло одно из тех чудес, на которые способны только женщины. Любовники, на глазах готовые вцепиться вдруг в друга, мгновенно помирились. Стоило только Аделине всхлипнуть и ткнуть пальцем в неожидавшего подобной подлости Меркина.

– Хик-хик, они тут сеструху твою караулили. Хотели с ней по очереди в сунь-высунь поиграть.

Удар был нанесен с хирургической точностью. Парень Аделины был еще не конченый бухарик и известие о готовившейся против его толстой и прыщавой сестры диверсии как будто влило в его жилы недостающую водку.

– Что?! – закричал он не своим голосом. – Да я за сеструху кого хошь порву!

Фонарик полетел на пол, раздался хруст стекла, поднялись крики. Тем временем по Дворцу Культуры со скоростью света распространился слух о том, что «на втором этаже насилуют демских девчонок». И вот наверх ринулись разъяренные толпы санта-барбарийских пацанов. Аделина первой закричала:

– Держите городских!

Наступила ужасная минута, когда зажегся свет на всем этаже, и лестница загудела от множества топающих тел. Перила были готовы лопнуть, как стенки вафельного стаканчика. Американец попытался было урезонить демских. Хмыкнув для важности, сжимая захваченную в комнатке швабру жезла, он выступил вперед подобно парламентеру, идущему на переговоры с шайкой террористов.

– Ребята, это какое-то недоразумение… – начал было он, но тут из толпы в него полетел грязный ботинок. Василий увернулся с необычайным проворством, как будто ждал выпада. Закрыв створки двери, отделяющие лестничную площадку от коридора, он одним ударом просунул швабру между ручек. Не сговариваясь, горе-устроители рванули к запасной лестнице, пока Аделина пыталась своими слабыми силенками открыть путь «соотечественникам». Впереди, как мощный лайнер, трубя носом, несся Американец, за ним бежал Валентин, третьим – Меркин и, зачем-то, парень Аделины. Наверное, у него все перепуталось в мозгах. Но желанная дверь в конце коридора оказалась… закрытой. Американец, подубасив в нее, лег бессильно на пол.

– Ну все, сейчас будут бить. Пропала дискотека.

Василий как будто только сейчас увидел Меркина.

– А, негодяй, это мы по твоей милости сейчас гибнем!..

Однако негодяй Меркин совсем не был согласен с таким раскладом.

– Это я провалил мероприятие? А кто сам сбежал с продажи билетов?

– Хорош с больной головы на здоровую валить. Я ясным языком предупреждал с бабами местными не путаться!

– Может, мужики, хорош спорить? Я вам потом заплачу, вы только налейте мне, – просипел парень Аделины.

В продолжение всего этого театра абсурда Валентин с поразительным хладнокровием исследовал возможности бегства. Тут его взгляд уперся в приоткрытый люк на крышу.

– Я пойду, проверю, – сказал Ребров хриплым голосом. Он как будто хотел испытать давнее приключение, когда впервые встретил Ее. Но его остановил раздавшийся за дверью цокот женских туфелек. У Валентина пересохло в горле. Послышался шум отодвигаемого запора, дверь открылась, и взглядам изумленных красногвардейцев предстала… Лиза.

– А, это ты… А ты как нас нашла? – спросил Ребров, испытывая чувство глубокого разочарования.

Лиза нетерпеливо фыркнула.

– Вы что тут, хотите смертью храбрых пасть? Давайте поскорее вниз. Там вообще страшное побоище творится. Охранник забаррикадировался в туалете, Аську на такси местные увезли. Точнее, похоже, она сама себя и увезла.

Совет Лизы оказался как нельзя кстати. Красногвардейцы только успели закрыть дверь и спуститься на первый этаж, как наверху послышалось: «Да они на крыше!»

Когда красногвардейцы покидали клуб, разъяренная толпа уже вламывалась в туалет, где последнюю оборону держал стойкий охранник. Но вот взорвалось стекло, и из него вылетел вырванный с корнем унитаз. Подобно фарфоровому метеору он прочертил небо, а потом, грохнувшись об асфальт, разлетелся сияющими осколками.

Красногвардейцы, вовремя позабыв потерявшегося где-то по дороге парня Аделины, гуртом забились в такси, и машина рванула. По дороге Лиза рассказала о том, как узнала о разразившейся катастрофе. Ася оказалась вовсе не такой бесполезной.

– Я как обычно собралась вечером на репетиции кружка и тут мне эта дура позвонила. Я сразу поняла, что вас демские гопники побьют. Я ведь прекрасно знаю Асю. Она только и могла спровоцировать парней своим безмозглым поведением.

Неприятная сценка случилась, когда таксист, доехав до Монумента, выставил счет. Пришлось уплатить почти половину из заработанной выручки.

– Прям, как будто на звездолете прилетели. Прям, как будто на ракетное топливо! – ворчал Меркин.

Американец смотрел на своего протеже с нескрываемой ненавистью. Казалось, в его глазах так и было написано известное изречение: «чья бы корова мычала». Наконец он не выдержал.

– Значит, на звездолете, значит ракетное топливо? А кто будет за разгромленный туалет платить, а кто будет за стекла? И вообще, надо молиться, чтобы они клуб не подожгли!

Забегая вперед, надо сказать, что все обошлось решением демского районного суда. Дело ведь еще было до введения института мировых судей. «Красной гвардии Рифея» был нанесен материальный и моральный удар, от которого она так и смогла оправиться.

От Монумента каждый добирался своим ходом. Валентин предложил Лизе проводить ее до Айской. Потом он планировал срезать путь до улицы Менделеева через речку Сутолоку.

Валентин с новым любопытством вглядывался в лицо Лизы. В нем все-таки присутствовало такое жуткое несоответствие образу неформалки, что даже закаленного жизненным опытом, опаленного женским вниманием, мужчину могло бросить в жар. У Лизы были мягкие каштановые волосы, и нечего думать было с ними сотворить ирокез. Глаза – самой природой тонко подведенные, ребячливо горделиво выделялись на фоне светло-кофейного лица. Еще безумно привлекали тонкие брови, с неприметным, чуть удивленным изломом, и свежие, так и манящие поцеловать их, губы.

Лиза говорила задумчиво и, одновременно, со своим обычным выражением крайнего раздражения, выдававшего легкую истеричность натуры:

– Однажды, летом, после одного сейшена, мы целый вечер искали вписку для пары из Ижевска. Сначала я думала, что с этим не будет никаких проблем. Но ты не представляешь, сколько оказалось людей неформалов на словах, а на деле таких мелких душонок! То у одного родители дома, то у другого ключ из-под коврика украли. Спрашиваешь человека, а как сам ночевать будешь? А он, типа, «к бабушке в Сипайлово поеду!». Нет, это был детский сад! В конце концов, Нурман вспомнил про дом на Бакалинской. Заброшенный двухэтажный дом с чердаком. Мы туда всей толпой ломанули – и точно. Было так поздно, что меня стали уговаривать остаться. Ну, мне ничего не оставалось другого делать. Вообще-то про него рассказывали, что это уфимский дом с приведениями.

Когда они дошли до печальных руин храма на перекрестке улиц Кирова и Айской, (они были осененны черными ветлами) Лиза вдруг нерешительно спросила:

– А ты очень домой спешишь?

Валентин рассмеялся.

– Теперь уже нет.

Смущение девушки усилилось.

– Понимаешь, я с матерью поссорилась, и мне надо до утра где-то просидеть. И поэтому я предлагаю сходить в дом с приведениями. Там на чердаке есть что-то вроде комнатки.

Ребров задумался. Вот если бы Рита предложила ему нечто подобное… Лиза, уловив настроение спутника, пробормотала:

– Ты прав, пойду домой, мать обрадую. Она все равно мне с утра головомойку устроит. А в тот дом, в самом деле, нечего ходить. Плохая идея. Как подумаю, что там Мишган любит бывать – мороз по коже!

Валентина как ножом в бок кольнули.

– Постой! Я разве сказал, что против? Так где говоришь этот особнячок с призраками?

Путь через Сутолоку оказался недолгим. Только в одном месте, когда они переходили по железному мостку над пенящимся черным потоком, Реброву пришлось придержать Лизу за талию.

Но вот и Бакалинская, вот и квартал старых двухэтажек, подымающихся от оврага до Менделеева. Дом – черный, пустой, вырос в свете редких фонарей. По трясучей, шатающейся лестнице, ночные странники поднялись наверх. Дверь на чердак оказалась заколочена досками.

– Вот так всегда! – возмутилась Лиза.

Когда они вернулись на улицу, Ребров неожиданно увидел красноватый, сочащий из трещины в каменной кладке фундамента, свет. В нем было что-то зловещее.

Мой герой не стал пасовать перед девушкой и, шутя, подошел к двери подвала. Он распахнул ее.

Лиза, с блестящими, как стрекозиные крылышки, глазами протиснулась вперед.

– Нетушки, я первая!

Спускаясь по лестнице в подвал, Ребров невольно залюбовался профилем Лизы: строгим, в черной шапочке, из-под которой струились светло-каштановые волосы. Они подобно золотистой пелерине покрывали черный драп пальто.

Остановившись на последней ступеньке, Лиза вдруг застыла как вкопанная.

ГЛАВА XVIII

ПОДВАЛ-РАЙ

Протиснувшись вперед, Ребров увидел, что так удивило его спутницу.

– Подумать только! А подвал не изменился. Я вспомнила, мы в нем с Мишганом однажды сидели. Только просто так конечно сидели, болтали. А что если он здесь и ненадолго вышел? Подождем? – воскликнула Лиза.

Это была небольшая комнатка между трубами коммуникаций, обклеенная вырезками из журналов и газет. Настоящий уголок для посиделок романтически настроенных сантехников. Вот нетвердо стоящий на ногах столик с початой бутылкой, вскрытой банкой тушенки и пустой банкой для бычков. Тематика настенных иллюстраций была вполне определенной: сплошные голые девицы в купальниках: закрытых, в бикини, в стрингах, вообще без ничего, в сияющем свете утр на морском побережье.

Ребров чуть не бросился обнимать Лизу.

– Какая ты молодец, что привела меня в это место. А, кстати, ты давно обещала рассказать подробнее о Мишгане.

Лиза, как будто не расслышав последней фразы, прошла чуть дальше, к концу комнаты, к скамейке, на которой темно-синими комками валялась старая спецовка.

Валентин пробормотал:

– Ты не чувствуешь себя немного странно в таком месте? Тут девушка-панк растеряется. А этот Мишган ваш… Я слышал, он вроде бродяги, у него дома своего постоянного нет.

Лиза подняла на своего спутника мягкие, как асбест, темно-карие непроницаемые очи.

– У девушек на фотках отличные тела. Но все-таки, человеческое тело не совершенное. Вот у кошек – другое дело, настоящая грация. – Девушка усмехнулась. – Если серьезно, я больше обратила внимание на фотки Земфиры и Лагутенко. – И она ткнула пальчиком на две, взирающие со стены, косматые головы.

А у тебя СПИД и значит мы умрем! – пропела Лиза. – Ты слышал эту песню? О ней сейчас все говорят. Эта Земфира у нас в Училище искусств училась, а потом пела в кафе. Теперь – почти звезда. Мне кажется, она сильно под Цоя косит.

Хохоча, Валентин показал на почти стершуюся под трубой надпись:

Лучше быть углом дивана, чем поклонником «Нирваны»!

И не удержался от упрека:

– Зачем ты постоянно уходишь от разговоров о Мишгане? Он твой… парень? Вы ведь вместе на митинг перед Дворцом Спорта пришли.

Брови Лизы блеснули, будто сколы стекла.

– Мишган мой парень? Ты смеешься?! Никакого парня у меня пока нет.

Ребров почувствовал себя распекаемым Колбой перед доской мальчиком. Но Лиза, конечно, совсем не напоминала злобную классную, в ней просто жил нерастраченный педагогический талант. Только вот ей явно не хватало подлинного такта и внимания Риты. Лиза, как истая дочь земли, была прямой, чаще всего раздражительной, взвинченной и грубоватой. Рита была идеальной. Она бы обязательно облекла даже свое негодование в очаровательный афоризм. Ах, как вроде бы недавно это и, вместе с тем, давно было!

И опять на Валентина нашло нечто вроде помутнения рассудка. В сверкающем блеске лизиных белков, в их чистой росистой свежести, ему вдруг почудилась Рита, он даже зажмурил глаза…

Но тут хлопнула дверь, и на пороге подвала возникли Меркин и Звероящер.

– Так вот они уже где! – шутливо возмутился несостоявшийся демский Казанова.

Несмотря на свою склонность к театральным эффектам, Меркин не стал делать тайны из того, как он оказался в подвале вместе с новоалександровским героем Звероящером. Оказывается, выйдя ночью покурить, университетский Казанова встретил одиноко бредущего по улице нефера. Разговорились, захотелось продолжить банкет. Тут Звероящер сказал, что знает место, где можно посидеть.

Затем Валентину и Лизе пришлось выслушать целый нелепый анекдот в исполнении от Меркина о некоем Чесноке.

– Вы же знаете, где я живу? В деревянной развалюхе на Фрунзе, прямо напротив Университета. Ну так вот, доезжаю я на такси до подъезда. И там, прикиньте, Чеснок. Кто такой Чеснок? Такой человек – он материться, пить и курить начал раньше, чем говорить. Токсикоман, к пятнадцати годам с трудом по-человечьи говорил. Общается исключительно со старшим поколением «авторитетов». Кое-кто считает, что у него с головой не в порядке. Но моя матушка в это не верит. Она думает, что Чеснока специально подговаривают наш дом зажечь. Место ведь блатное: здесь рано или поздно бизнес-центр выстроят. Только если нас раньше времени подожгут, тогда запихнут в коммуналку в Шакшу. А туда кто хочет? Вот жильцы поочередно дежурят. А когда я подъехал, смотрю, дяди Расифа на месте нет, а Чеснок на костылях так бодро прыгает, обегает по периметру, с канистрой бензина…

Лиза, конечно, не поверила Меркину.

– Прямо невероятная картина! Слабоумный инвалид, решивший поджечь дом! Что-то здесь не вяжется.

Однако красногвардеец уже закусил удила.

– А вот ты знаешь, за что Чеснок получил свое прозвище?

– За то, что от него пахло чесноком, – предположил Звероящер.

Меркин обернулся, как будто только что заметил спутника.

– Правильно, друг. За пахер изо рта Чеснока однажды сильно избили, и после этого он ходил на костылях со сломанной ногой.

Университетский Казанова принялся разглядывать стены подвала, не забывая уделить особое внимание фотографиям девиц из журналов.

– Однако, недурное местечко. А вы сами как здесь очутились?

– Уже было открыто, – удивилась Лиза.

– Да кто открыл вам? Пушкин что ли? – хохотнул Меркин.

Стекла звероящерских очков сверкнули, словно окошки крематория.

– Дух уфимских подвалов. Самый главный из всех духов!

«Мишган!» – подумал Валентин. Однако Меркин оказался куда прозаичнее в объяснениях.

– Да не все ли равно? Если кто придет – скажем: а у вас открыто было, вот зашли на огонек погреться.

Тут Меркин, понимающе подмигнув Валентину, галантно вытащил из кармана куртки бутылку яблочного вина.

– Угощайтесь. Можно сказать из лап обезумевшей Аделинки выхватил.

После этого как из рога изобилия посыпались разговоры. За первым стаканом вина последовал второй. Толком никто не закусывал: треволнения сегодняшнего дня еще не могли забыться.

– Интересно, а что за охранник был? Твой человек? – неожиданно вспомнил Валентин.

Меркин отмахнулся.

– Да ему все как с гуся вода. Он ведь запросто может по Жданова пройтись, то бишь Черниковской, от Кольцевой до Курочкиной горы и ему ничего не сделается. По этому поводу байка уфимская есть. Кто-нить помнит?

– А, вспомнил! – обрадовался Звероящер. – Короче, если темной темной ночью спуститься от Машинки по улице Черниковской, до улицы Вологодской, то из карманов пропадут деньги, пейджер и прочие ценности, а тело покроется синяками и переломами. Вероятность 95%!

Лиза рассмеялась так весело и заразительно, что чуть не расплескала стакан с вином. При этом она плутовато и чуть вроде насмешливо посмотрела на Реброва: «вот как нужно рассказывать! Ты бы так о химии попробовал. Но вместо того, чтобы озвучить этот тезис, Лиза, взвизгнув как девочка, захлопала в ладоши.

– Мне начинает нравиться, как мы здесь сидим!

Меркин горячо подхватил ее восторг. Он вдруг встал и торжественно произнес:

– Пусть никто не обижается, но мы вроде как потерпевшие кораблекрушение своих надежд. Мы как на каком-то плоту близ берегов Африки. Я читал об одном экипаже кубинского лайнера, который спешил на выручку правительственных войск в Анголу, но лайнер затонул. Они все умерли, кроме одного матроса, который пил морскую воду. Но в наших бокалах не морская вода, а слезы рухнувших надежд. Ведь мы все родились слишком поздно. Мы были детьми, когда разворачивалась Перестройка, и вот теперь нам судьба дала шанс, но мы его благополучно профукали!

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒