ХИМИК-СКЕЛЕТ И 7 страница

– Вот, видишь, молодежь уже и не в курсах. Американец продолжил наступление. – А консервы? А тушенка? Даже завтрак туриста ничего, нормальный был.

– С рыбой, пожалуй, был гуд, – согласился Серебряный Вихор. – А как насчет мяса? Мяса никто не жрал.

Василий набычился.

– Мяса ему подавай! Так на рынке каждый колхозник с гусем сидел.

– Ага, за 5 рэ, при зарплате в 100 рэ. А вот у меня Нюрка техничкой работала. Им 60 платили.

– Зато шахтеры, знаешь, – затрясся, как ракета на старте, Американец, – по 500, 600 зашибали!

– Что же Нюрке, в забой что ли идти надо было?! – возмутился Рыцарь Неформального Образа.

– Почему сразу в забой? Твоя Нюрка могла бы монтажницей-высотчицей устроится. Раньше знаешь как уважительно о рабочих-строителях говорили? Не рабочая монтажница, а королева высоты!

– Или королева бензоколонки, – съязвила Лиза.

– Неплохой фильм, – согласился Американец. – Заходит мужик в придорожное кафе и два пальца кверху. Ну его спрашивают: «Вы, батюшка, старовер?» «Нет, мне две по сто». Ха-ха!

Лиза пожала плечами.

– Да? Кому что, а мне, между прочим, героиню жалко было. Я даже как-то перед Новым Годом, расплакалась, когда этот фильм по ящику показывали.

Все это время Валентин мучительно соображал, чтобы сказать такое, чтобы блеснуть остроумием. Будто нарочно в голову лезли одни истории про дефицит. Вспоминалось, как ходили с дедушкой на Ульяновых. Там, в полуподвале был магазин для ветеранов войны. Продавщица с важностью доставала из холодильника колбасу, банки с майонезом, зеленым горошком и красной икрой. Потом дедушкин паек беззастенчиво пожирался всей семьей. Наконец Валентина осенило. Он вспомнил рассказ об одной хитрости иностранных шпионов. То ли сюжет черно-белого фильма, который крутили в одиннадцать в воскресенье, то ли глава прочитанного романа в такой потрепанной обложке, что названия было не разобрать.

– Кто знает, почему в советском Новороссийске всегда было навалом фирменных рубашек, а вот с кроссовками – напряг? – спросил Ребров, с особенным удовлетворением заметив, что Лиза, наконец, отвела взгляд от Серебряного Вихора. Он уже собрался открыть рот, чтобы объяснить, что дело было в одной особенно хитро спланированной диверсии ЦРУ, против основ марксистко-ленинского учения, как Американец сказал:

– Никакой загадки здесь нет. В ручной клади провоз был запрещен и считался контрабандой. Контрмеры были простыми: надевали на себя по пять-шесть джинсов, столько же рубашек, курток и так сходили на берег. А кроссовки, их же не напялишь две штуки!

Резкий голос Изольды спас Валентина от окончательного падения в глазах Лизы.

– Хватит болтать.

– Ах да, – спохватился Василий и тут же стал доставать одну консервную банку за другой.

– Только сразу не жрите. Надо на сковородке прожарить.

Ребров, скорее от злости и досады, а не от желания пробудить аппетит, принялся осторожно вспарывать жестяные банки, но оказалось, что они не гнутся как современные. Валентина осенило предположение. Он посмотрел на банку. Зеленый горошек «Глобус» производства Венгерской народной республики 1989 года.

Другим попались консервированные болгарские супы, тушенки, каши.

– Им же десять лет! – оторопел Ребров.

Американец хмыкнул.

– Это из госрезерва. Там в солидоле залитые стояли. Люди наши ели уже, ничего. Я их потом на всякий случай в холодильнике вымораживал. Так что жрите. Зато натуральная вещь.

Запахи действительно оказались теми самыми, из детства. И потянулось: раевская кабачковая икра, бесконечно мягкая, с ощущением щекотания неба, кукумария в томатном соусе, завтрак туриста, каша фасолевая с мясом… Тут еще подоспело пиво. Правда, современное российское. Серебряный Вихор от консервов отказался. Зато пиво одобрил.

– Балтика 1-ка? Одобряю. Хорошая вещь.

– А мне 2-ка и «Афанасий» – сознался Василий.

– «Соляная пристань» есть? – спросил один из неформалов. – «Афанасий» для меня буржуйское питье.

Американец мотнул головой.

– Да сейчас что хорошо, так с пивом стало. Чего только нет! А раньше пиво в бутылке, я уж про банку не говорю, это было сказкой!

Серебряный Вихор согласился.

– Да-да, с пивом ахтунг был. Приходилось разную дрянь пить, вроде рябины на коньяке. А от нее осадок – полстакана.

После такого признания, Василий и Серебряный Вихор помирились в одно мгновенье. Однако Лиза, все так же влюблено глядя на Рыцаря Неформального Образа, не удержалась от страшной истории.

– В газетах писали, весной 1991 года во дворе одного из московских домов был обнаружен труп девушки, которая была удивительно похожа на солистку группы «Комбинация». Оказывается, она состояла в группе-двойнике, которая разъезжала по городам и выдавала себя за настоящую «Комбинацию». А Убийца девушки покончил с собой.

Рассказ Лизы вызвал у Валентина приступ дежавю. Однажды Рита подбила свою сестру-близнеца (не брюнетку, а блондинку) прийти вместо себя на свидание… И ведь он поверил, что все дело было в обесцвеченных волосах и синих контактных линзах!

Между тем назревал финал любовной микро-интриги подлунных посиделок. В ответ на взволнованный рассказ Лизы о фальшивой «Комбинации» Серебряный Вихор пожал плечами.

– Подумаешь, что здесь такого!

Самолюбие Лизы было жестоко уязвлено. Как натуре холерической, ей оказалось достаточно одного, необдуманно брошенного замечания, чтобы разочароваться в своем кумире.

– Действительно, ничего, – пробормотала она.

Валентин понял, что Лиза чувствует себя глупо. Их глаза встретились, и состоялось второе примирение за один вечер.

ГЛАВА X

ТРЕШ И УГАР

Когда Валентин и Лиза, оставив Славяна спорить с Василием, вернулись к спящему под плащом Леголаса Звероящеру, в развалинах больницы они застали Клару с комплектом неликвидных журнальчиков. К удивлению Реброва, Непомочук очень мило беседовала с Леголасом. О степени доверительности между двумя представителями уфимского андеграунда свидетельствовало хотя бы то, что обычные русские слова во множестве мешались с английскими.

– Новый игровой клуб «Подросток» открылся. Позвали меня провести опенэйр, – хвасталась Клара.

Ребров наклонился к Лизе и та перевела:

– Она хочет сказать, что ее позвали не в помещение, а на открытый воздух.

– А как тебе перфомансы наших культуртрегеров? – спросила с издевкой Непомочук.

Эльф сделал такое лицо, как будто увидел приземлившуюся на Советской площади летающую тарелку.

– Да это же треш и угар!

Два неформала переглянулись. Нурман расхохотался. Клара вспыхнула.

– Ну нет, я здесь с тобой не соглашусь. Вспомни хотя бы Себастьянова. Чрезвычайно талантливый мальчик. Он умеет расшевелить наше погрязшее в болоте безвкусия сообщество.

Леголас мелко затрясся.

– Ха-ха! Это тот который голый из студии выбегал? Фрик!

– Не фрик, а оригинально мыслящий художник, – не согласилась Клара.

Эльф сделал презрительную мину.

Валентин подумал, что если отвести Лизу в сторонку и в лоб спросить о том, к кому она ездила на ипподром?

Тут Клара восклинула:

– Как же достали эти реалисты! Все подноготной интересуются, вопросы тупые задают. Нет, чтобы брать пример с постмодернистов. Вчера была в клубе. Так замшелые реалисты там, представляешь, такой разнос устроили современной картине. «А что вы хотели сказать? В чем идея вашего произведения?!» Тьфу, да и только! По-моему, все было супермодерново. И это достаточно. Художник не обязан отвечать на глупые вопросы.

– Интересно, что изображал ваш шедевр? – усмехналась Лиза.

– Вместо тупого холста – рамка в человеческий рост. Гениальная находка.

Леголас пожал плечами. Видимо, он придерживался противоположного мнения.

– Там был высокий блондин! – внезапно вмешалась в разговор Ася. – Говорят, Евгений Рыскалов – восходящая звезда уфимской журналистики, сын аксакала башкирской литературы Ахмета Рыскалова. Я обожаю высоких людей. У меня все мальчики высокие, а низкорослые не в моем вкусе.

Клара мгновенно растеряла свой интеллектуализм.

– Мне больше Фомин, в темных очках, понравился.

– Так мне Фомин тоже понравился, такой – мужественный. Говорят, в Афгане воевал.

– Разве Олег Фомин не с лысиной?

Ася сделала круглые глаза.

– Да ты что! Терпеть не могу парней с лысиной. И вообще, ему почти сорок. Его якутские шаманы на мухоморах вырастили. Жалко, что я не умею вскидывать блядскую бровь. Всегда хотела научиться. Парней это с ума сводит.

– Нет ничего проще. Лучше тренироваться у зеркала: главное, сконцентрироваться на одном глазе.

Молчавшая с таинственным видом Лиза заявила:

– И все-таки, искусствовед из Себастьянова никакой. Разве ему снилось написать что-то вроде: «Субъективность обнаруживает несводимо двойственную типологию анаморфоза: мелодраматически расплющенная по сияющим поверхностям масскульта, она ориентирована вокруг обрыва репрезентации, блуждающего эксцесса внутреннего опыта»?

– Крутяк крутейший! – прошептал потрясенный Нурман. – Надо будет песню написать на такой сюжет.

Леголас, почувствовав смертельную иронию, рассмеялся в кулак.

– Да, в самом деле, круто!

Лизу как будто обуял бог язвительности.

– А ты знаешь, в последнее время Себастьянов пугает окрестных барышень тем, что просит у них предметы нижнего белья для огромной инсталляции «По волнам моей памяти».

Белки непомочуковских глаз засверкали почище выделанной из цельного хрусталя стойки московского бара.

– Да, я согласна с тем, что редко какая девушка способна понять актуальное искусство.

– Ой, вы такое говорите, такое говорите, ничего не понятно, но очень умно говорите. Так, что я ничего не понимаю кроме отдельных слов! – не могла сдержать своего восторга Ася.

Но Клару ждал сюрприз.

– Что же тогда, по-твоему, актуальное искусство это хождение в смирительной рубашке по улице? – спросила совершенно серьезно Лиза.

Продавщица журналов зафыркала.

– Себастьянов так не считает. Главное, перерасти свои комплексы. Например, сделать из себя мумию, прибегнув к помощи рулончика туалетной бумаги.

Ребров понял, что не может больше оставаться безучастным к разгоревшемуся спору. Фраза, остроумная, тонкая, сама лезла на язык. И – сорвалась.

– Только цена такому искусству будет цена трех рулончиков туалетной бумаги.

Валентину показалось, что Лиза вдруг посмотрела на него с немым изумлением: «Браво, Ребров! Моя школа. А ты, оказывается, интересный…»

Неожиданно эльф пришел на помощь Кларе Непомочук. Улыбка его тонких губ оказалась сродни улыбке убийцы, который готовится всадить нож в сердце жертвы. Она дышала гниловатой сладостью черемухи на городской свалке.

– Лизок, а тебе, наверное, все кошечек, пейзажиков, девочек с розочками во рту подавай?

– Ой, кошечки! – взвизгнула Ася. – Обожаю кошечек! Может, кому-то нужна симпатичная девочка? В туалет ходить приучена, я бы у себя оставила, но у меня и так уже котов пять штук.

Леголас рассмеялся.

– Так рождается «женское искусство».

Но Лизу нелегко было сбить с толку.

– Да, я понимаю, розочки банальны. Но они нравятся не только девушкам. Вот тебе, Валентин, нравятся девушки с розами во рту?

– Нравятся, но…

– Вот видишь!

Эльфа перекосило.

– Ты бы еще у своей тени спросила.

– Нацепил дурацкий меч и, думаешь, другие хуже тебя?! Ты меня не знаешь, а уже делаешь выводы! – вспылил Ребров.

Эльф как будто только сейчас заметил его.

– Молодой человек, у вас есть свое мнение?

Валентин сжал кулаки. Так хотелось ему в этот момент наброситься на Леголаса, исколотить в кровь его красивое, холодное, как у Ганнимеда, лицо.

– Красавцы наши, успокойтесь сейчас же оба. А то я рассержусь! – обратилась Лиза к молодым людям с очаровательной улыбкой. – Так что же делать художникам?

Леголас пожал плечами.

– С красотой бороться. Красота – это стереотип.

Возникла напряженная тишина, которую Ася поспешила заполнить своей суетливой глупостью.

– Ах, как здесь в Уфе у нас скучно: мужиков нормальных нет.

Лиза бросила на эльфа укоряющий взгляд.

– Точно. После Короля повывелись.

– Ой, а мне Американец рассказывал! – радостно воскликнула Ася. – У них клятвы были: «клянусь соцобязательством», а ругательства – «железная задница Сталина». Провинившихся «брали на поруки». Ну и всякий прочив совжаргон. Но самыми любимыми словечками были: «достать», «товар», «слямзить» и «балабасы».

Леголас поморщился.

– Мутная была личность ваш Король. Путал криминал с желудком.

– Ага, надо обязательно до Американца донести, – парировала Лиза. – А то не ровен час повезет за океан впечатления об Уфе такие, что хоть святых вон выноси.

– Разве Василий не патриот? – удивился Валентин.

– К чему такие обобщения?! – ехидно заметила Клара. – Сейчас что, на дворе ХIX век?! В современном мире человек запросто может жить в Женеве и заниматься хохломской росписью. Впрочем, я слышала, что хохломская роспись совсем не русская по происхождению. Однако, это не от них ли, королят, потом всякие анархисты и красногрвардейцы наши пошли? Хм, фантазии у вас нет никакой. Все с красными звездами своими и с головой Ленина носитесь.

Ася идиотски рассмеялась.

– Ой, я Василию задолбалась говорить. Нам нужно что-то типа значков или галстуков придумать. Лучше бы у башкирских пионеров символику переняли. У них хоть галстук интересный: одна половинка желтая, другая синяя. Правда, пчела все портит. Зря они пчелу на галстук поставили.

Клара вздохнув, повторила вслед за Леголасом.

– Провинция. Сплошной треш и угар.

Эльф решил развить тему.

– А вы в курсе про наше доморощенное неформальное движение в Уфе? Настоящая кунсткамера.

– Ты это, парень, готов только не трожь, – буркнул один из неформалов. – Я когда еще готом был, с девушкой своей познакомился.

Губы Леголаса презрительно растянулись.

– В морге?

– Прозреваешь, чувак. Сперва прочел табличку с ее именем на надгробии, а потом в борделе встретил.

Клара, выпятив припухлый подбородок, проворчала:

– Загадили Мусульманское кладбище. Нет, чтобы энергию в полезное русло искусства направить, так лучше нажраться пенного пойла, а потом своих проституток под луной на могильной плите трахать!

Леголас кивнул.

– Готы хоть в музыке секут, а панки – это жесть полная. Слышьте, вот анекдот. Сидит панк, держит в руках раздолбанную гитару, на которой осталась одна-единственная струна, дергает ее и под дребезжание протяжно камлает: «Блин, блин, блин». Рядом садится другой панк. Час сидят, два. На третий час однин панк другому: «Слушай, дай слова списать! Уж больно за душу цепляет».

– Точно, – подхватила Клара. – Они же играть не умеют на инструментах. Только в переходах стоять и денюжку клянчить. Прямо как детки этой Изольды.

Лиза, до поры времени следившая за беседой, бросила исполненным презрения голосом:

– Слушайте, это же тупые анекдоты!

Непомочук, сверкнув очочками, осведомилась:

– Да?! Ну так расскажи что-нибудь правдивое.

– Пожалуйста. В мае «Рок-весна» в Уфе была. Вы Реаниматора знаете? Вот у него фанатки вообще озверевшие. Ему говорят, давай со сцены, время вышло, а он играет, играет. Даже когда тетка-администратор полезла, он на нее с кулаками кинулся. А под конец на сцену жена Задерия пьяная полезла!

Ну или вот еще, история была. Поехали мы на сейшен в Миньяр. А нас в гостинице отказались размещать, потому что бабла мало собрали. Тогда кто-то на пьяную бошку говорит: давайте на кладбище пойдем спать. Там же тихо. Ну и пошли на погост, разместились как попало. А среди нас один парень был. Его Дохлый звали. Так вот как-то среди ночи Дохлому приспичило погулять. Ну мне тоже захотелось. Идем, луна, всякое такое... Я немного отстала, чтобы камешек из кеды выбросить. Вдруг вижу навстречу нам сторож. Мужик, как Дохлого увидел, окосел: «Ты, кто такой?!» Ну Дохлый ему в ответ: «Я – дохлый!!»

Клара и Леголас демонстративно зевнули.

– Типа здесь ржать надо?

Валентин, которого уже давно возмущали манеры Непомочук и ее фэнтезийного клеврета, взорвался.

– Дураки вы, напыщенные дураки! Вы только делаете вид, что нетривиально мыслите, а, на самом деле, просто заумные кривляки в двадцать два года!

С этими словами мой герой закрыл лицо руками. Кожа словно горела на нем. Теперь образ Риты-готки мучил его!

Клара надулась, чтобы извергнуть очередную порцию ехидностей, как вдруг под плащом Леголаса раздался слабый голос:

– Боли-бошка! Катя, рассолу!

Но пробуждение Звероящера не было настоящим концом истории. За то время, пока путешественники во времени спорили об уфимском андеграунде, два неформала, по вине которых чуть не погиб запас инсулина, так и не представились. Только когда диабетик, отхлебнув из протянутого Звероящером стакана вина, снова уснул, они сочли нужным раскрыть свои имена.

– Меня Треш зовут.

– А меня Угар.

ГЛАВА XI

ДЕТКИ В КЛЕТКЕ

Уничтожив скудные запасы провизии, принесенные Кларой и Асей, Нурман стал жаловаться на бескормицу.

– Эх, пожрать бы!

– И костер ваш давно погас! – пожаловалась Непомочук.

Было видно, что она горит желанием немедленно отправиться к Американцу и Изольде.

– Давайте к Славяну, – предложила Лиза. – Только вот что со Звероящером делать?

– Ничего со мной не надо делать. Я сам с кем хошь сделаю! – заворочался, а потом, шатаясь, встал на ноги Звероящер. Ему было стыдно за свой припадок и он теперь словно хотел доказать, что здоровье у него как у космонавта.

– Ну, так и быть, иду с вами! – воскликнула Клара и принялась собирать журнальчики.

Между тем в стенах мертвого дома по-прежнему кипели философские споры. Американец и Серебряный Вихор не заметили отлучки Валентина и Лизы. Только Изольда насмешливо приподняла бровь: вернулись голубчики!

В следующие полчаса у теплого, ярко потрескивающего костра, Василий пламенно утверждал продовольственные ценности социализма. Но его никто не слушал. Ася глупенько смеялась, бессистемно рассыпаясь на словесно-жестовые фрагменты: «знаете, я про мальчика одного красивого расскажу», «знаете, я заколебалась сумочку покупать», «знаете, я вообще не понимаю, почему парни такие бесчувственные» и прочее. Клара пыхтела как ежик, без повода и по поводу. Леголас протирал меч (арбалет снова был спрятан). Звероящер, еще слабым голосом, рассказывал о том, как почти всю сознательную жизнь мотался по больницам.

Сомкнув на мгновенье глаза, Ребров провалился в свинцовый сон. Это была настоящая фантасмагория. Его послали в отдаленный колхоз собирать на поле арбузы. Однако при ближайшем рассмотрении темно-зеленые ягоды оказались гирями. Ребров стал возмущаться. Тогда какой-то вредный мальчишка, неизвестно откуда высочивший, залепил ему сырым яйцом в ухо.

Взвыв от незаслуженной обиды, Валентин погнался за хулиганом. Для этого ему пришлось лезть на металлическую вышку на окраине Тимашево. Лестницу шатало, но Ребров шаг за шагом приближался к своей цели. Но наверху никого не оказалось. Валентин хотел было спуститься, но тут его внимание привлекла нацарапанная гвоздем надпись:

Здесь была Рита.

Резко пробудившись, Ребров еще долго таращил глаза в утреннем сумраке, дергал себя за мочку уха. Наконец он огляделся. Костер давно потух, Лиза и Ася спали, обнявшись вместе. Американец посапывал сидя, сложив руки на животе. Остальные лежали как придется.

И тут до слуха моего героя донеслась тонкая музыка, которую он принял за шум заводов. Валентин, плотнее закутавшись в куртку, хотя было влажно и тепло, снова улегся спать. Но не успел устроиться поудобнее, как увидел хлынувший в проломы мертвого дома свет фар. Ребров, почувствовав смертельную тоску в груди, встал и, словно сомнамбула, вышел на улицу.

Там он увидел удаляющиеся стоп-огни. Фургончик заворачивал. Из любопытства Валентин пошел за ним. Морось в воздухе сгустилась и начал накрапывать дождь. Странным образом сон о Рите вел Реброва. Мой герой как будто надеялся увидеть впереди контуры железной вышки в Тимашево, хотя она осталась далеко позади, на юго-востоке, у Курочкиной горы. Здесь же был поворот на запад, к набережной Белой. Какой-то внутренний голос говорил: «Я была когда-то там, а сейчас – здесь».

Валентин подошел к зданию, возле которого припарковался фургончик. Это был двухэтажный кирпичный ангар с заколоченными окнами. Вдруг в стене здания с ужасным скрипом открылась тяжелая железная дверь. Из нее вышли мужчина с подростком в желтой куртке-дождевике. Мужчина был в таких высоких сапогах, что их можно было принять за ботфорты.

Мужчина сел в кабину фургончика и стал выруливать. Свет фар упал на подростка. Порыв мокрого ветра сорвал с его головы капюшон, и Валентин чуть не вскрикнул при виде знакомых каштановых волос и ослепительно-синих, как на картинке, глаз. Он так давно не видел сестру Риты, что не сразу сообразил, что перед ним никакой не подросток, а девушка.

Валентин еле дождался, когда фургончик уедет. Дверь ему быстро открыли. Алина испуганно воззрилась на незваного гостя.

– Ой, а вы тоже насчет корма для «Доброты»? – пробормотала она, испуганно отступая вглубь помещения.

Мой герой не стал тратить времени на ненужные расспросы.

– Я друг Риты.

Алина какое-то время продолжала смотреть испуганно на него, так что в голове Реброва мелькнула ужасная мысль, что если он ошибся или опять видит нелепый сон, и сейчас снова очнется в развалинах мертвого дома. И тогда… Опять ужасное, бесконечное, безнадежное ожидание! Нет, если это и в самом деле сон – тогда лучше пусть он будет вечным, тогда лучше ему никогда больше не пробуждаться!

– Ой, мы снова, получается, встретились. А я все гадала, куда вы могли пропасть. Помните, в последний раз на «Синтезпирта» виделись?

Ребров удивленно слушал Алину. Она говорила так, как будто не его разыгрывала с сестрой-близняшкой, а он – их.

Наконец Алина, как положено сознательной девушке, засуетилась:

– Да вы… ты, проходите! На улице же дождь идет.

Закрыв за собой дверь, Валентин огляделся. Это был небольшой «предбанник» с бетонным, застеленным искусственным покрытием полом. Стены сверкали свежей масляной краской. Над головой на длинном проводе видела лампочка.

В нос ударил запах псины. Потом к нему добавились другие запахи. Загадка разрешилась, когда Алина провела Реброва через огромное помещение с десятком самодельных, зачастую сплетенных из прочной проволоки, вольер. На Валентина обрушилась какофония всевозможных звуков: собачий лай, кошачье мяуканье, птичий щебет. Однако стоило девушке сказать несколько тихих слов, вроде тех, которые говорит героиня сказки, как животные утихли. Теперь только их яркие, почти человечьи, очи пронзали моего героя: крупные собачьи, в которых можно было смотреться, как в зеркало – кошачьи, всех оттенков, с веретенами загадочных зрачков; птичьи, словно зерна граната. Алина медленно вела гостя вдоль вольер. Она тут же успевала подкладывать корм, проверять поилки, рассказывать об истории питомцев:

– Это щенок Джулька. Нашли его наши волонтеры с перебитыми лапами. Злые мальчишки забавлялись тем, что швыряли в беднягу осколками кирпичей. Это попугай Кеша. Прилетел к нам почти взрослым. Кошка отгрызла у него полхвоста, а прежний хозяин научил материться. А попугайчик такой умный оказался, меня Рита отговаривала, говорила, что взрослые попугаи обучению не поддаются, но я, хотя это знала, сказала себе: «я тебя научу манерам, Кеша!» Каждый день занималась с ним по три часа. А он такой умница, ничего не грызет, не портит. Только ужасный привереда в еде: обожает колбасу.

Валентин улыбнулся.

– Я хотел, чтобы ты знала. Я, когда хотел Риту найти, к тебе даже заходил в зоомагазин, но ты уже уволилась.

Алина мотнула головой.

– Извините меня, что я все на «вы». А я думала, Рита вам расскажет. Я даже не знаю что с ней делать. Такая девчонка бедовая! Вы… то есть ты, наверное, не в курсе последней истории, в которую она влипла. Ведь вылетела, дурочка, с четвертого курса, а оставалось диплом получить. Все потому что ей специальность вдруг разонравилась! Потом мы кое-как с мамой устроили в Кировский педуниверситет. И там долго не задержалась. Правда, я бы тоже, наверное, ушла. Перспектив ведь никаких у учительницы русской филологии.

Ребров в немом упоении слушал рассказ о Рите. Кое-что он знал даже чуть больше, чем думала Алина.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, они вошли в небольшую, но со вкусом оборудованную кухоньку. Пол – покрашенные листы фанеры. Зато детали остальной обстановки дышали тонким налетом современности. Жалюзи на окнах, стойка бара с отделкой под камень, покрытые пластиком аккуратные шкафчики.

– Вот так мы живем. После зоомагазина какое-то время на кожаной фабрике работала, сметы составляла. Потом мой отдел сократили. Сейчас пока на Колхозном Рынке женским бельем торгую. В свободное время, как сейчас, дежурю в волонтерском центре. За это платят сущие гроши, но для меня самое важное, помогать моим несчастным деткам, – сказала Алина, включая электрический чайник. – Кстати, а как ты «Доброту» нашел? И, прости за вопрос, что ты в Новоалександровке в такое время делаешь?

Ребров в двух-трех словах пересказал историю своего знакомства с «Красной гвардией Рифея».

– А, понятно, у вас компания вроде сталкерщиков? – обрадовалась Алина, по-своему определив политическую принадлежность «красногвардейцев». – Рита любит похожие вещи. Уйдет куда-нибудь, потом я сижу, беспокоюсь за нее. Сейчас ведь такое время бандитское. Не как раньше когда, мама рассказывала, – квартиры в городе, как в деревне, не запирали на ночь!

Валентин подошел к окну, двумя пальцами раздвинул полоски жалюзи. Свет от заводов шел с северо-запада. На юго-западе, через Белую, заманчиво сверкали высоковольтные линии в далекой Алексеевке на Сосновом озере.

– Алхимия пейзажа, – пробормотал Ребров.

Алина всплеснула руками.

– Вы все-таки недаром с Ритой подружились! Она бы точно так сказала. Не знаю, как мне удалось убедить людей в мэрии. Никогда не отличалась красноречием. Но нам наконец-то выделили место для содержания животных, совершенно запущенное. Правда, если бы не люди из Свердловской области, кто бы нам ремонт бесплатно сделал? Понятия не имею, как только начальнице нашей удалось выйти на братьев Газизовых. Они очень богатые.

Валентин сделал вид, что в первых раз слишит фамилию свердловских рокфеллеров.

– Вы по-прежнему в Затоне живете? – спросил он.

– Конечно. А почему ты к нам… – Тонкий свист чайника сопроводил самую сладкозвучную в мире фразу – в гости не заходишь? А то Рита никого из своих друзей не приглашает, придет одна, закроется и опять мечтает о разных своих глупостях! – Валентин хотел, чтобы этот миг, наполнившийся надеждами, не кончался. И все-таки, с сожалением разрушая волшебство минуты, он уточнил: – А Рита не обидится? Она мне так и не сказала, где вы живете!

Алина возмутилась, став вдруг копией сестры.

– Ну ты же не к ней, а ко мне можешь прийти!

Валентина снова охватило давнее чувство. Он видел Алину, но представлял Риту. Каштановые волосы, большие синие глаза были для него в этот момент черными, блестящими мириадами таинственных огней. Что может быть общего у сестер-близнецов? Как ни странно только эта деталь бросалась сразу: яркие, сгущающиеся ближе к переносице, брови.

– Так ты придешь? – вывел Реброва из задумчивости совсем не потусторонний голос Алины.

Валентин мговенно нашелся.

– Записываю адрес.

Когда в руки моего героя лег кусочек розовой разлинованной бумаги, покрытый округлым почерком, кровь так жарко прилила к его вискам, что он чуть не умер на месте от счастья.

Вежнина Алина Тел. 58-13-68 Улица Ахметова, д. 300, кв. 107

– Значит, у Риты такая же фамилия, Вежнина? – спросил Валентин.

Алина, посмотрев на его глупо-серьезное лицо, рассмеялась.

– Конечно, мы же родные сестры!

Ребров, еще не в силах отойти от своего счастья, бросился расспрашивать ее о Рите.

Алина, выключив чайник, достала две огромные фарфоровые чашки.

– Угощайся. Ты что будешь, кофе или чай? Мне кофе нельзя, у меня сердце слабое.

– Рите тоже нельзя?

– Опять странные вопросы. Почему нельзя? Нет, у нее с сердцем все в порядке, только с головой иногда не совсем. Вечно Ритка ходит недовольная и жалуется на депрессию. Но я-то ее знаю: начиталась своих инфернальных книжек. Как шучу иногда – Королева Нетопырей.

Вот сушки. Извини, все черствое, я свою сумку дома забыла. Никогда такого раньше не случалось, а сегодня как будто нарочно. Ну, что Рита еще о нас рассказывала?

На барную стойку со стуком легла связка черствых сушек, но для моего героя это скудное угощение было все равно как роскошный обед у волшебницы Цирцеи. Впрочем, Валентин был и без того сыт консервами «Красной гвардии».

– Рита рассказывала, – произнес он, улыбаясь, – что вас отец любил снимать на кинопленку и что сад вы в девяносто третьем, кажется, за Каменной переправой купили.

Алина, поперхнувшись своим чаем с молоком, моргнула.

– Она опять за свое!

Валентин сначала не понял, что так рассердило в его словах синеглазую фею. Но Алина не стала мучить догадками.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒