Обязательная 10 страница

Экзистенциализм — реакция на чересчур интеллектуальное представление о человеке, характерное для немецкой классической философии, для которой человек был прежде всего мыслящим существом. Она рассматривала мышление как демиурга, а человека как носителя мирового духа. Экзистенциализм лишил, вслед за Ницше, мышление престижа основы, определяющей поведение человека. Акцент на немыслимость существования (Кьеркегор: «Существование нельзя мыслить»; Ясперс: «Экзистенцию можно только прояснить») противоречит, однако, возвышению человеческой индивидуальности. Ведь человек превосходит другие существа тем, что обладает мышлением. Экзистенциалистский переворот «существую, следовательно, мыслю» — результат вторичной рефлексии. Начальный же импульс к рефлексии о существовании дает акт мысли. Экзистенциализм не может быть нерациональным, если хочет остаться философией.

По Хайдеггеру, нигилизм исчезнет с преодолением метафизики, разрывающей мир на бытие и смысл. Смысл мыслится с помощью категорий, и поэтому его можно посчитать субъективным с последующим нигилистическим отказом от него. Но как же иначе мыслить смысл? Еще Платон понимал (это было основой построения им мира идей), что «чувственное воззрение ничего не показывает нам в чистом виде, таким, каково оно есть в себе». Это обоснование неизбежности метафизики. Кант, по существу, закрыл двери во внечувственный мир, а экзистенциалисты сделали попытку вернуться к досократическому мировосприятию, не выходящему за область чувственно данного. Такой подход был следствием того, что прямое игнорирование Шеллингом и Гегелем взгляда Канта на метафизику не прошло.

Хайдеггер призвал вернуться к представлению о нерасчлененном бытии в качестве высшего. Он отверг метафизику как учение, противопоставлявшее чувственное и сверхчувственное. Сверхчувственное и чувственно-наличное соединяются в языке, сущность которого в том, что он несет весть о мире. Хайдеггеровская концепция языка гласит, что язык — «дом бытия». Человек живет при данном языке, и не он говорит с помощью языка, а язык как онтологическая сущность высказывается посредством человека.

Гуманизм

Спорный вопрос философии XX в.: человек ли создает свое научно-техническое и индустриальное бытие, или бытие действует через человека? Вторая точка зрения существенно ближе к Востоку, и Хайдеггер склоняется к ней. В связи с этим очень важен в экзистенциализме спор о гуманизме. Сартр в работе «Экзистенциализм — это гуманизм» утверждал, что экзистенциализм благодаря своей обращенности к конкретному человеку и есть наиболее последовательно выраженный гуманизм. Хайдеггер в «Письме о гуманизме» соотносит гуманизм со свойственной западной цивилизации, начиная с эпохи Возрождения, постановкой человеческой субъективности на верхнюю ступень пьедестала универсума. Отождествляя гуманизм с антропоцентризмом и отрицая последний, Хайдеггер подвергает сомнению весь европейский гуманизм. Проблема бытия снова выходит у него на первый план, затмевая проблему познания, и участью человека становится скромное «вслушивание» в бытие и вопрошание его. Точка зрения Хайдеггера близка к концепции Единого и дао и как бы возвращает нас к истокам философии.

Хайдеггер четко обозначил два предмета философии: целостное бытие и человеческое существование. С первым он вернулся к предфилософии, второй характерен для всего экзистенциализма XX в. Стержень новоевропейской философии — дилемма объективного и субъективного — был поколеблен. Хайдеггер интересен критикой основ западного подхода к реальности. Тем самым он намечает выход из него.

Экзистенциализм — философия конкретного, обособленного в себе человека, зовущая его к свободе и обращающая в конечном счете к выводу, что наилучший путь (по которому далеко не каждый может идти) — становление духа, сфера творчества.

Психоанализ

Глубокое проникновение психологии XX в. во внутренний мир человека дало основания сомневаться в том, что поведение полностью определяется и контролируется сознанием. Сформировалась концепция, во многом противоположная экзистенциализму (хотя в некоторых начальных моментах близкая к нему) и восходящая к философии бессознательного Гартмана. Если экзистенциализм обратился к душе человека, то психоанализ проник в подсознание. Он обнаружил подсознательные мотивы поступков и отверг постулат экзистенциализма о свободе воли человека.

В начале XX в. австрийский врач Зигмунд Фрейд(1856—1939) получил экспериментальный материал, подтверждавший основополагающую роль подсознания в человеческом поведении. Фрейд объяснил самоубийство не сознательным признанием абсурдности бытия и бессмысленности жизни, как считали экзистенциалисты, а подсознательной тягой к разрушению и смерти, которая оказывается выше сознательных мотивов, лишь оправдывающих подсознательные влечения.

Воле к разрушению и смерти противостоит в человеке воля к жизни, частью которой является сексуальное желание. Взаимодействие этих двух воль определяет, по Фрейду, поведение человека. Первичные желания могут замещаться другими, находящимися на более высоком уровне. Сексуальное желание может переходить в творчество. В этом смысле вся духовная культура является сублимацией (превращением) исходных инстинктов человека. Иногда первичные желания, если они не могут быть удовлетворены или модифицированы, приводят к психическим заболеваниям. Поскольку источником болезни являются подсознательные мотивы, важным становится осознать их. Для этого Фрейд разработал специальную технику, в которой большую роль играет толкование сновидений. Бессознательное, которое тщательно скрывается и подавляется в сознательной жизни, прорывается во время снов, когда цензура сознания отсутствует. Фрейд построил теорию сновидений как исполнения желаний. Чтобы разгадать бессознательные мотивы, надо раскрыть содержание снов. В книге «Толкование сновидений» Фрейд показывает, как это делать.

Архетип

Подсознательное психическое первоначало Фрейд видел в сексуальной энергии. Его ученик Карл Юнг(1875 —1961) считал таковой иерархию архетипов — универсальных бессознательных образов, властвующих над человеком. Эти образы или, точнее сказать, символы имеют для человека такое значение, что неокантианец Эрнст Кассирер(1874— 1945) назвал человека «символическим животным». Символ отличается от знака тем, что не только обозначает определенный предмет, но имеет и другое, более глубокое значение, которое никогда не может быть полностью раскрыто, как никогда нельзя точно вычислить иррациональное число. Такую особенность символа объясняют тем, что его значение уходит в глубины бессознательного.

Коллективное бессознательное проявляется во сне, но и к нему все сновидения не сводятся. Тем не менее на почве осознания подсознательных желаний возможно разрешение внутренних конфликтов, которое полезно не только для излечения больных, но и для обретения душевного спокойствия здоровыми людьми.

Наметилась тенденция к соединению фрейдизма и экзистенциализма. Юнг под внутренним ядром человека (он называл его «самость») понимал сумму сознательного и бессознательного. Бессознательное влияет на человека, но это влияние можно скорректировать, если понять подсознательные мотивы действий и поставить их на службу высшим устремлениям и ценностям человека.

Модели поведения

Эрих Фромм(1900—1980) развил представление о двух моделях поведения, выбираемых индивидом. Или он идет по пути приобретательства, стараясь заполучить как можно больше вещей в свою собственность, — путь, который выбрало большинство населения западных стран, названных «потребительским обществом». Или он совершенствует заложенные в каждом способности. «Иметь или быть» назвал Фромм эту дилемму. Человек идет по пути потребительства, когда не осознает свое глубинное стремление стать полноценной личностью. Другая, по Фромму, основная дилемма — между ложным единством в тоталитарном обществе, в котором свобода каждого подавляется, и истинным единством через любовь. Задача, таким образом, состоит в том, чтобы на смену агрессивно-потребительскому отношению к миру пришло отношение любовно-творческое.

Понятие Фроммом любви близко к Мо-цзы, Нагорной проповеди и словам Паскаля: «Из всего, что есть на земле, он (праведник. — А. Г.) принимает участие только в неудовольствиях, а вовсе не ищет удовольствий. Он любит своих ближних, но его любовь не ограничивается этими пределами, она распространяется и на его врагов, а потом и на врагов Бога». Основной вывод «Искусства любить» Фромма, что любовь «является единственно здравым и адекватным решением проблемы человеческого существования». Поэтому «всякое общество, которое так или иначе ограничивает развитие любви, неизбежно рано или поздно погибнет, придя в противоречие с основными потребностями человеческой природы».

Принципы психоанализа взяли на вооружение не только экзистенциалисты, но и представители других направлений. Представитель «франкфуртской школы» Герберт Маркузе(1898 — 1979) писал, что современные идеологии представляют собой сознательное оправдание скрытых подсознательных желаний. Это напоминает предположение Ницше, что за словами революционеров о том, что они хотят всеобщего счастья, скрывается подсознательная воля к власти. И в данном случае, помогая раскрытию глубинных стремлений человека, психоанализ существенно расширяет представления об основах поведения и помогает выбрать наилучшее с точки зрения нравственных критериев, решение.

Неопозитивизм

Позитивизм в XX в. под воздействием достижений естествознания и математической логики трансформировался в неопозитивизм, признавший главным предметом философского исследования логический анализ языка.

Неопозитивисты выдвинули принцип верификации, в соответствии с которым научно-осмысленной может быть только такая теория, которая подтверждается эмпирическими фактами и для которой существуют воображаемые факты, опровергающие ее, если бы они на деле имели место (такая теория истинна); или же которая опровергается фактами и для которой существуют воображаемые факты, подтверждающие ее, если бы они имели место (такая теория ложна). Поэтому основной задачей неопозитивизма стала проверка научной осмысленности предложений и их истинности через сравнение с фактами опыта.

Людвиг Витгенштейн(1889—1951), продолжая учение Канта, который ставил границы мышлению, ставит границы языку. Успехи математической логики способствовали иллюзии, что только логика является адекватным инструментом познания. Как когда-то Декарт, Витгенштейн стремился прежде всего к ясности. Главная мысль его «Логико-философского трактата» заключается в том, что то, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно. Но ясность и отчетливость мысли Декарту были нужны для последующей формулировки философской позиции, а у неопозитивистов этот тезис привлекается, по существу, в обоснование отказа от метафизики как таковой. Витгенштейновское «о чем нельзя говорить, о том следует молчать» (своеобразное знамя неопозитивизма) проистекает от скептического «воздержания от суждений» Секста Эмпирика.

Все суждения, полагает Бертран Рассел(1872—1970) в фундаментальном труде «Человеческое познание. Его сфера и границы», можно свести к положительным суждениям о единичных фактах. Эта отдельная попытка атомизации мира соответствует сциентистской методологии, поскольку наука призвана отвечать на частные вопросы, и сциентисты всегда пытались показать, что частности являются самой реальностью, из которой конструируется общее.

По Расселу, знание складывается из опыта и веры, основанной на прежнем, даже дочеловеческом опыте. Знание, таким образом, есть оправдывающаяся вера всего опыта человека как продукта эволюции. Расселовское априори имеет эволюционную основу, и объективно Рассел идет вслед за Кантом ко все более тесному объединению эмпиризма с рационализмом по пути, который начал Лейбниц знаменитым «нет ничего в интеллекте, чего не было бы в опыте, кроме интеллекта».

Цель неопозитивизма — свести все научные результаты к некоторому количеству базисных положений, непосредственно проверяемых эмпирически, — оказалась нереализуемой. Предпринятые в методологии науки попытки выработать универсальные модели, по которым «работает» наука, тоже не удались.

Аналогично кантовской критике «чистого» разума, неудачные попытки неопозитивизма свести теоретический уровень исследований к эмпирическому стимулировали критику «чистого» опыта. Только разум и опыт вместе могут приблизиться к истине — таков вывод Карла Поппера(1902—1994).

Метод Поппера состоит не в доказательстве истинности научных положений, а в избавлении от ложных гипотез. Методологический вывод Поппера: «Именно возможность опровержения или фальсификации теорий определяет возможность их проверок, а следовательно, их научный характер».

Как и неопозитивисты, Поппер выводит за скобки все неверифицируемые, нефальсифицируемые и бессмысленные, по классификации Витгенштейна, философские рассуждения. Для этих направлений они оказываются попросту ненужными.

Поппер выступал против библейского «возлюбите врагов ваших», считая, что этого не следует делать, так как это якобы ведет к навязыванию другим наших предпочтений, но он считал фундаментальным положение рационализма — «я могу ошибаться, а ты можешь быть правым». Рационализации не опасны, когда есть способ проверки. Но сам Поппер говорил, что проверка (опытная) возможна только в естественных науках. Здесь и возможности разума больше, и опасностей меньше (если не считать опасностей от самой научной деятельности). Но в политике, истории и т. п. опасности рационализации неизмеримо возрастают, и поэтому надежды на разум уступают здесь место надеждам на любовь. Это понял Фромм.

Для экзистенциалистов жизнь абсурдна. Для Поппера «история не имеет смысла», хотя «мы можем придать ей смысл... Именно мы привносим цель и смысл в природу и историю».

Прагматизм

Если экзистенциалисты заботились о свободе человеческой индивидуальности и ее подлинности (тождественности с самим собой), а психоаналитики — о выявлении подсознательных мотивов деятельности, то американские философы поставили во главу угла определение принципов поведения, помогающих достичь успеха в деле. Корни такого направления, получившего название прагматизма (от греческого слова «прагма» — дело, действие), можно найти в Древней Греции.

Философия прагматизма ставит во главу угла деятельность. Она помогает решать человеческие проблемы. Это напоминает философию Древнего Рима. То, что полезно для человека, можно считать истинным. В качестве примера приведем рассуждение Уильяма Джемса(1842 — 1910) о выгодности веры в Бога. Если вера окажется ложной, то я ничего не теряю и не окажусь в худшем положении, чем атеист; но если она окажется истинной, я обеспечу себе спасение и вечную жизнь. Не стоит терять единственный шанс, и, значит, есть все резоны верить в Бога. Как и для Рассела, истина для прагматизма представляет собой веру, не подверженную сомнению.

Разум для прагматизма — инструмент добывания успеха в мире, а научные теории — орудия, помогающие в этом. Какая-либо идея становится истинной, когда воплощается в жизнь.

По словам Джона Дьюи(1859—1952), разработавшего инструменталистскую версию прагматизма, функция интеллекта не в том, чтобы копировать объекты окружающего мира (да и почему вселенная должна существовать в копиях и как она может быть скопирована во всей полноте?), а в том, чтобы создавать наиболее эффективные и выгодные отношения с объектами.

У Декарта в основе всего лежала человеческая мысль, у Ницше — воля. «Мышление для нас средство не «познавать», но обозначать, упорядочивать происходящее, делать его доступным для нашего употребления: так мыслим мы сегодня о мышлении; завтра, возможно, иначе» — эти мысли Ницше вполне в духе прагматизма, последнее слово которого — «мир есть то, что мы из него делаем», заставляющее вспомнить Поппера и экзистенциалистов, — в каком-то смысле итог всей новейшей философии.

Этично с точки зрения прагматизма все, что способствует успеху в делах, и здесь прагматизм переходит в то, что получило название деловой этики. Наибольшая известность выпала в XX в. на долю Дейла Карнеги(1888 — 1955), советы которого разошлись по свету в миллионах экземпляров. Карнеги много взял из человеческой мудрости, чтобы выработать правила общения и достижения делового успеха. Они сводятся к следующему: имеет хорошие отношения с людьми и достигает успеха в делах тот, кто максимально внимателен к другим и как можно меньше выпячивает собственное Я. Эти правила напоминают «разумный эгоизм» Чернышевского, но здесь человек меньше думает о пользе других и всех, а больше — о себе, хотя разум его смиряет эгоизм.

Скептицизм

Философия XX в., как позднеантичная и ранневозрожденческая, вернулась к человеку. На вершине развития научной и технической мысли философия в лице Хайдеггера и Швейцера призывает человека вернуться к бытию и ответственности за мир и поведение в нем. Одновременно потребительству и агрессии противопоставляется раскрытие внутренних потенций человека, т. е. то же бытие в человеческом измерении.

Если самое влиятельное направление отказывается от решения вопроса о смысле жизни и утверждает абсурдность бытия — это кризис. Справедливо или нет утверждение Хайдеггера, что понятийное мышление исчерпало себя и требуются иные формы познания, — это свидетельство того, что философия завершила еще один круг развития. Своим «вопрошанием» философия вернулась к Сократу, но Хайдеггер тянет ее дальше и прямо заявляет, что хотел бы конца философии вообще. Философия пришла к самоотрицанию вслед за тем, как европейская культура, по Хайдеггеру, — к нигилизму.

Провозгласив возврат к античной культуре, деятели Возрождения способствовали восстановлению преемственности в философии. Призвав вернуться к досократикам, Хайдеггер поставил под вопрос философию как таковую, завершая не только ее отдельный этап, но философию в целом. Антиинтеллектуализм (скептическое отношение к разуму как к таковому) прагматиков, психоаналитиков, экзистенциалистов и неопозитивистов — реакция против рациональных основ философии Нового времени. Появляется много интересных частных направлений, но теряется целостность видения мира.

Камю говорил о трагедии разума, который в отсутствие веры не смог найти потерянный смысл жизни. Если Новое время началось с сомнения в доводах веры, то XX век усомнился и в доводах разума. Европейская философия дошла до скептицизма и пессимизма, и завершение ее круга — третьего после античного и христианского — неслучайно совпало с мировыми войнами, разгулом тоталитаризма и экологическим кризисом.

Роль скептиков, отрицающих метафизику, сыграли неопозитивисты, которые побивали философию наукой с ее требованием эмпирической проверяемости, прагматисты с их заменой истинности на полезность, психоаналитики с их заменой сознания подсознательным, экзистенциалисты с признанием истинным того, что личностно значимо для индивида. Если нет логики истории, на которую рассчитывал XIX век, значит, все случайно: и в человеческой жизни, как считает экзистенциализм, и в природе, как считают неопозитивизм и современная методология науки.

Контрольные вопросы

1. Как в XX в. решается проблема историзма в философии?

2. Что такое экзистенция?

3. Как понимал экзистенциализм проблему свободы и становления личности?

4. В чем различие в понимании гуманизма Хайдеггером и Сартром?

5. В чем основное философское значение психоанализа?

6. Что нового внес в психоанализ Юнг?

7. Каковы основные характеристики двух моделей поведения поФромму?

8. Каково соотношение опыта и веры в теории познания XX в.?

9. Каковы основные исходные предпосылки и выводы прагматизма?

10. В чем проявился скептицизм в философии XX в.?

Рекомендуемая литература

Камю А. Бунтующий человек. — М., 1991.

Новая технократическая волна на Западе / Сост. П. С. Гуревич. — М., 1986.

Поппер К. Логика и рост научного знания. — М., 1983.

Проблема человека в западной философии / Сост. П. С. Гуревич. — М., 1988.

Самосознание европейской культуры XX в. / Сост. Р. А. Гальцева. — М., 1991.

Сартр Ж. П. Экзистенциализм — это гуманизм. Сумерки богов. — М., 1989.

Фромм Э. Душа человека. — М., 1992.

Фромм Э. Психоанализ и этика. — М., 1993.

Хайдеггер М. Время и бытие. — М., 1993.

Швейцер А. Благоговение перед жизнью. — М., 1992.

Глава 12. РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ

Особенности русской философии

Философия каждого народа определяется рядом обстоятельств, среди которых немаловажное значение имеет национальный характер. Мы это отмечали на примере Индии, Китая, Греции, Рима, европейских и мусульманских народов. Не составляет исключения и Россия. В России в отличие от Греции или Германии философия никогда не была главенствующей отраслью культуры, поэтому ее развитие шло в русле задач, поставленных другими отраслями. В Средние века в Европе философия была служанкой религии, и то же самое было в России в течение продолжительного времени с самого возникновения русской философии и до XIX в. Большая продолжительность этого периода связана с тем, что если в Европе после эпохи Возрождения главной отраслью культуры стала наука и философия обратилась к решению проблем познания, то в России этого не произошло — наука в России получила развитие только в послепетровское время, а точнее, во второй половине XVIII в. Соответственно философия познания возникла позднее, чем в Европе. Русская философия сохранила преимущественно религиозное направление до начала XX в., когда это направление было наряду с другими разгромлено пришедшими к власти большевиками, а виднейшие русские философы — Бердяев, Булгаков и другие — были высланы из России (что не помешало им развивать религиозную философию в эмиграции) или репрессированы, как Флоренский.

Особенностью русской философии также была ее нацеленность на проблемы этики, что отнюдь не противоречило ее преимущественно религиозному характеру. Это заметно уже в первом религиозно-философском произведении «Слово о Законе и Благодати» и сохранилось тогда, когда после церковного раскола религиозная направленность философии стала ослабевать. В этом смысле для русской философии характерно то же, что и для русской литературы, которая также отличалась своей этической направленностью.

Другой особенностью русской философии был ее акцент на социальную проблематику. Это проявилось со времени зарождения идеи Москвы как «третьего Рима», с которой связывают формирование русской идеи как таковой. Ориентация на социальные проблемы способствовала тому, что после разгрома большевиками русской религиозной философии философия из служанки богословия в СССР стала служанкой идеологии и осталась таковой до 1991 г. Советский этап можно назвать вторым этапом развития русской философии, из которого ныне она перешла в третий, не получивший пока четких очертаний.

«Слово о Законе и Благодати»

В середине XI в. через полвека после принятия христианства на Руси митрополит Иларион— первый русский, занявший высший церковный пост в нашей православной церкви (до этого его занимали греки, присланные из Константинополя), создает знаменитое «Слово о Законе и Благодати», перевод которого на современный русский язык лишь недавно стал достоянием нашей общественности. Эту проповедь митрополита Илариона, произнесенную в середине XI в., можно считать первым философским произведением Древней Руси.

Далеко выходящее за рамки чисто церковной или исторической проблематики это, пожалуй, первое в русской литературе самобытное философское произведение ставит и решает фундаментальные жизненные проблемы, обосновывая их религиозными аргументами. Силу своего красноречия Иларион обращает против Закона и в защиту Благодати. Можно думать, что имеются в виду законы Моисея, как они сформулированы в Библии, но на самом деле мысли Илариона идут гораздо дальше. Иларион толкует понятие Закона расширительно, и оно предстает олицетворением всего, что заключают в себе внешние предписания.

В обоснование своей точки зрения Иларион ссылается на Евангелие, но весьма избирательно, приводя цитаты, которые работают на его мысль. Концепция Закона как чего-то внешне накладываемого и гнетущего высказана Иларионом в сильных, энергичных выражениях. В этом первом памятнике русской правовой (а точнее, неправовой) мысли вполне ясно выразилось и пренебрежение к закону как таковому, и нетерпеливое желание в одночасье провозгласить и достичь Божественной Благодати. Вместо того чтобы представить Закон как первую и необходимую стадию Благодати, к чему склонялась традиционная трактовка библейских текстов, основывающаяся на словах из Нагорной проповеди: «Не нарушить пришел я (имеется в виду закон. — А. Г.), но исполнить», Иларион, воспевая обретенную или обретаемую Благодать, отрицает Закон как рабство.

Теперь перенесемся почти через тысячелетие и заглянем в книгу «Государство и революция», написанную в августе 1917 г. и служащую главным ленинским трудом по государственно-правовым вопросам. «Всякое государство несвободно и ненародно», — писал В.И.Ленин(1870 — 1924), подчеркивая слово «всякое» и частицы «не». Ленин доказывает со ссылкой на Маркса и Энгельса, что государство не средство взаимосогласования интересов различных социальных сил, а продукт непримиримости классовых противоречий и орган подавления; сила, стоящая над обществом и все более отчуждающая себя от него. Отсюда вывод: «Пролетариату нужно... государство... устроенное так, чтобы оно немедленно начало отмирать». Какова в этом случае роль права и закона? Это всего лишь атрибуты пройденного этапа развития человечества, от которых чем скорее отказаться, тем лучше. «Демократическая республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма». Значит: коль скоро уничтожается капитализм, долой демократическую республику и да здравствует диктатура пролетариата. Всеобщее избирательное право — орудие господства буржуазии. Значит: долой всеобщее избирательное право, да и право вообще. Все то, для чего ранее существовало государство и право, будет выполняться теперь «без особого аппарата, простой организацией вооруженных масс» с «простотой и легкостью». В демократической республике действуют лишь формальные принципы права, но нет демократии реальной (форма здесь сопоставляется не с содержанием, как можно было бы ожидать, а с реальностью и третируется). Вообще право — лишь надстройка над экономическим базисом, следующая ему.

Хотя Иларион в своих утверждениях основывался на религиозном вероучении, а Ленин — на атеистическом, мы обнаруживаем в их текстах за различным понятийным аппаратом нечто фундаментально общее, а именно: желание побыстрее достичь, перепрыгнув через необходимые этапы, цели, каковой для Илариона было осуществление на Земле христианской заповеди любви, обещавшее небесную Благодать, а для Ленина — построение коммунизма, обещавшее рай на Земле. Иларион и Ленин выдвинули религиозный и социальный аргументы против права, но то, что столь различные по типу соображения использовались для обоснования по сути одного и того же, свидетельствует, что в основе был аргумент национальный. И у Илариона, и у Ленина чувствуется твердая уверенность в том, что благодать (небесная и земная) наступит не сегодня-завтра, и здесь присутствует своя правда духа. Идеи «третьего Рима», мессианские чаяния всегда падали в России на благодатную почву.

Какой можно сделать вывод из сопоставления двух данных текстов, разделенных почти тысячью лет? Если существуют явно сходные по сути высказывания, сделанные совершенно разными по своему происхождению, образованию и убеждениям людьми, жившими в различных социально-экономических формациях, то, стало быть, есть в этих людях нечто общее. Чем оно определяется? Прежде всего национальными особенностями характера, тем общим в нем, что дает возможность нации сохраняться и воспроизводиться, несмотря на все неблагоприятные влияния внешней среды. Приходят и уходят завоеватели, меняются социальные и экономические условия жизни, а нация продолжает существовать в течение тысяч лет, пока воспроизводятся особенности национального характера.

Трудно предвидеть изменения, потому что для этого надо учитывать еще не проявившиеся факторы, но если видим постоянство в чем-либо на протяжении тысячи лет, то можем сделать вывод, что оно сохранится и в следующую тысячу лет.

Можно возразить, что всегда найдутся в культуре случайно выбранные два произведения, близкие по духу. Однако процитированные работы, определившие направления русского православия и русского коммунизма, оказали огромное влияние на всю нацию, чего не могло быть, если бы они не оказались созвучны русской душе.

Противопоставление Закона и Благодати фундаментально для русской души. В основе рассуждений славянофила А. С.Хомякова(1804—1860) лежит мысль, что внешние государственные формы не соответствуют духу русского народа. И. В. Киреевский продолжает: «Даже самое слово «право» было у нас неизвестно в западном его смысле, но означало только справедливость, правду». Позже Н.К.Михайловский(1842—1904) саму истину в русском смысле определит как правду-справедливость. «Слабость юридического развития Руси — факт несомненный» — утверждал в XX в. Г. П. Федотов. А что же соответствует русской душе? А. С. Хомяков считал, что чувство соборности, И.В.Киреевский — христианство в истинном смысле.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒