Часть вторая 8 страница

– Тебе из института звонили, спрашивали – когда на работу выйдешь; когда у тебя бюллетень кончается? – спросил Сергей и пододвинул ей поближе хлеб: – Бери, ешь, проголодалась ведь на свежем воздухе.

– Завтра в больницу на прием схожу, а там – что скажут, – ответила нехотя Людмила Ивановна, разливая суп по тарелкам.

– Говорят, они тебя видели по телевизору, когда у Белого дома стояла, – усмехнулся муж. – И что же ты придумаешь им в ответ? Скажешь, что это не ты? С этим митингом еще с работы полетишь, не признают твой бюллетень действительным, и все. И никакой суд тебе не поможет.

– Ну не все же трусы, – внимательно посмотрела она на мужа, – найдутся и в институте защитники. Предположим, что я шла по каким-то делам, например – в аптеку, и из любопытства подошла к Верховному Совету, где больная власть уродует здоровую без комплексов нацию. Или, скажем, материал для докторской набираю.

И как же ты назовешь свою докторскую? – заинтересовался Сергей.

– Точно не знаю, но примерно так:"Психологическая выживаемость русского народа в условиях государственного переворота". Примерно так, а может что-то иное в голову придет. Это смотря как дальше события начнут развиваться. Ладно, Сережа, не будем. Посмотрел бы ты, как твоя любимая пехота с народом расправлялась – как с настоящим врагом.

– Карательные войска – это не моя работа, – глухо ответил Сергей и посмотрел на Петра. – Вы-то что не едите? Не стесняйтесь. А вообще-то, что же я сижу, осел, надо же было за знакомство по рюмашечке налить. Ах ты, как же это я.

Петр не отказался, принял от генерала рюмку и выпил, хотя тут же вспомнил, что после таблеток пить нельзя, но, с другой стороны, быстро согрелся, появился аппетит. И был не против, когда хозяин еще несколько раз предложил ему в рюмку, уже из другой бутылки.

Людмиле Ивановне стало смешно. Глядя на мужа, сказала:

– Никогда бы не подумала, вылитый алкоголик и человека спаиваешь, он же ведь заболел, ему лечиться надо. Угробишь человека.

– Ну вот и сразу в алкоголики, – обиделся Сергей. – Да так всегда стресс снимается, а не по твоим советам из докторской диссертации. Кто ее еще читать будет. А мы вот с Петром врезали и все проблемы порешали. Вот так и наш народ. Тяжко ему, взял стопарик, врезал – и все вокруг хорошее, и все вокруг свои.

– По омоновцам судя, Сережа, я такого бы не сказал. Выпили и никого не признают. Ребенка сегодня в коляске измолотили.

Сергей промолчал, только долил еще в недопитую рюмку Петру и себе налил полный.

– За нашу свободную Россию! – поднял он рюмку. – За свободную от белых и красных, единую Россию.

Петр молча, без слов поднял рюмку, но потом не выдержал и добавил:

– За свободную от сатанизма великую Родину!

– Вот даже как, – чуть не поперхнулся водкой Сергей и посмотрел на жену: – Ты как, поддерживаешь своего соратника?

– Насчет сатанизма я точно не знаю, но что власть враждебна к народу, ненавидит его – это точно. Как же это так, ненавидеть собственный народ? Да это же чужеземцы, они пришельцы из другого государства, того, где ненавидят нас. Они завоевывают для своих хозяев, которые далеко от нас, страну и народ, для собственных утех и услад. Вот так же, когда немцы были на нашей земле: они чем пытались закрепиться? На них работали полицаи из обиженных и уголовников и продажные шкуры. Врали напропалую и грабили, забирали последнюю курицу, яйца, молоко, поросенка. И чем же эта власть отличается? Только тем, что вроде бы русская. Кстати, ты знаешь, что русским парням, которые в оцеплении стоят, сказали? Как им объяснили, зачем они там находятся? Мне вот один паренек рассказал. Объяснили им, что "в Москве жиды взбунтовались, хотят власть захватить в стране, в Белом доме засели, депутатов в заложники захватили". Вот с такими разъяснениями они и лупят ни в чем не повинный русский народ. Понимаешь, в чем прав Петр? Это действительно сатанизм, русскому солдату показывает нерусская власть на его же мать, отца и приказывает: "бей, это жидовня". И бьют, потому что мозги у молодых уже набекрень от такой наглой обработки. И где же он с таким успехом врагов истинных найдет? Да никогда. Это одинаково, что человеку завязать глаза, раскрутить его и приказать: "Лови врага". Враг-то, он хитрый, отскочит в сторону, а нашим людям достанется.

– По-вашему, если я за Ельцина, так значит и за Сатану? – почему-то шепотом спросил генерал. – И я сатанист?

– Думай, что хочешь, Сережа. Но когда избивают старушек и младенцев,

к такому выводу и придешь, – сказала Людмила Ивановна, и на глазах показались слезы.

– Так, хорошо, – сказал взволнованно Сергей и обратился к Петру, сидевшему за столом напротив. – Раз вы уж с Людмилой вместе оказались на одной стороне, а я на другой, то вы, что, так же думаете обо мне и о других военных? Еще про присягу скажи мне, что я давал Советскому Союзу, советскому народу. А где народ? Масса и все, нет народа, растворился, выродился русский, ищи ветра в поле.

– Почему же, есть русский народ, – ответил отчетливо, с напором Петр. – Душа болит за свой народ – значит, ты русский. Если наплевать на массу, то, значит – не русских кровей, а чужеземных. Все просто.

– Может, для тебя, Петр, вопрос ясен с определением нации, но для меня это все остается под сомнением. Что же это великий и могучий народ заткнулся и посапывает в две дырочки?

– Так же, как и армия, – спокойной ответил изрядно захмелевший Петр. Голова у него кружилась, состояние менялось от хорошего, после выпитого, к полному расслаблению, желанию уйти из-за стола и лечь быстрее спать. И еще подумал Петр, что зря он сюда пришел, а уж лучше ушел бы на вокзал и отдохнул в купе спального вагона. А то теперь скандал в семье Людмилы Ивановны назревает. Представил, как там Ольга, дочурка Машенька, наверное уже свет выключили и очередной сон досматривают.

XVIII

– Насколько я понял Людмилу, ты коммунист? – продолжал Сергей, не отпуская Петра из-за стола.

И понятно Протасову стало, хотел тот доказать заезжему коммунисту, что он прав, а не этот из провинции. Ведь все просто и понятно. Прежние власть из рук выпустили, а молодые, энергичные ребята при деньгах так просто ее не отдадут и сражаться будут они до последнего купленного ими патрона. И какой-то пенсионерке бабке Мане с приезжими энтузиастами никак армии и власть нынешнюю не одолеть.

– Да, коммунист, и что? – спросил спокойной Протасов.

– Сейчас вот закончим наш застольный разговор, примешь ванну, кофе, я тебе сделаю укол антибиотика, пенициллина. Помогает, знаю по себе, в походных условиях сам себе делал, привык, я и своим домашним, если необходимо, делаю. Но кое-что вы своими криками на площадях, могу поздравить, добились. Сегодня по телевизору передали ультиматум правительства Российской Федерации и правительства Москвы: чтобы до 4 октября все, кто там находится, покинули Дом Советов. А не будет положительного ответа и правильного решения - обещали тяжкие последствия. Вы там с Людмилой моей не зря ходили и страдали за правое дело, – с иронией пояснял генерал. – А против власти, если она применит оружие, никто, думаю, не устоит. Так что все ваши потуги тщетны и, кроме горя семьям, это ваше упрямство коммунистическое ничего не даст. И, насколько я знаю Ельцина, это человек жесткий и решительный, из вашей же закаленной большевистской породы. И если он что-то решил, то дело доведет до конца и кровью умоет и коммунистов, и беспартийных.

– Так что же ты предлагаешь, генерал-майор? – нахмурился Петр, поняв, что зря успокоился, и опять начал переживать. – Народу теперь просто "ложись до помирай?" Так ты предлагаешь? Да не пойдет все равно жизнь по Ельцину, как не шла жизнь по Марксу и Энгельсу.

– Хорошо, – согласился Сергей. – Пусть будет ни по-твоему, ни по-моему. Давай тогда к этому вопросу подойдем с другой стороны. Я буду задавать вопросы, а ты отвечай. Договорились?

– Прямо, как на допросе, – усмехнулся Петр. – Ну ладно, давай, попробую ответить.

– Ты как коммунист и русский человек, и, насколько я понял, считаешь себя патриотом, кого бы ты хотел у власти видеть, если победят те, кто в Белом доме заперся? Руцкого?

– Нет!

– Анпилова?

– Нет!

– Хасбулатова?

– Нет!

– Терехова?

– Нет!

– Ачалова, Макашова, Баранникова, Дунаева?

– Нет!

– Тогда кого ты там ходишь защищать с Людмилой, спрашиваю я?

– Обманутый народ.

– Хорош же народ, который дал себя обмануть. Значит, хотел, но вслух не говорил этот народ, что он думает на самом деле. И только когда продал прежнюю власть с потрохами, да получил шок от рынка, так и заплакал, и назад – в преданый ими же социализм попятился, опять за палочками, трудоднями, распределиловкой и растащиловкой. Воры да пьянчуги, вот и весь народ. Нет уже народа, выродился он. И русских теперь нет, смешались за триста лет татарской оккупации. Где они теперь, русские? Как нация они деградировали, спились, развратились и разбрелись по всему миру.

– Значит – ты сам нерусский, или же по матери, или по отцу корень с изъяном. Иначе бы так о своем народе не говорил.

Вобщем, наговорились Петр с Сергеем, как воды напились. А какие могли быть к ним претензии? В одно время вырастали – в послевоенные, но в

разных условиях жили. У Сергея, оказывается, отец секретарем обкома когда-то в Орловской области был, а у Петра – рабочим безо всяких льгот и привилегий.

Сергей – он так и сказал:

– Я же в семье видел, как отец дома рассуждал и жил, и как на людях себя вел. Думаешь, на меня это не повлияло? Еще как повлияло. Насмотрелся

я на его двойную жизнь и двойную мораль – для семьи и для толпы.

– А я своего отца только в работе и видел, – заметил горько Петр. – Только в работе, у нас же еще хозяйство большое было: корова, телка, поросята, куры, утки... Вот он с работы, а механическая мастерская недалеко была от нашего сарая, и опять на работу, как он говорил – управляться по хозяйству. И даже как участник войны, весь израненный, не успел льгот заиметь. Когда он жив был, их еще не давали. И коммунистом умер. Ты мне предлагаешь бросать партию, в которой мой отец состоял, в эту трудную минуту? Но я здесь, в Москве, потому что толпе, массе, простому народу трудно приходится. Где же еще мне быть? И кто еще, как не мы, должны защищать советскую власть.

– Меня, как ты понимаешь, – не обиделся Сергей, – тоже трудно в чем-то упрекнуть. Да, отец в обкоме работал, но я пошел в военное училище. Афганистан прошел, всякое со мной бывало, и ранения есть, могу показать, так что от жизни не прятался. Ладно, этот вопрос бесконечный. Время нас рассудит. Просто знаю как военный, что эти молодые просто таквласть не отдадут, а что они вытворяют, я вчера с Людмилой видел. Это конечно жестоко. Но военный человек на то и военный. Ему что прикажут, то он и делает. А гражданские должны думать и не кидаться на щиты и дубинки. А танки пойдут, на танки с кулаками бросятся? Ничего хорошего это не даст. Ладно, заболтались мы с тобой, пойду тебе ванну приготовлю. Людмила, а где полотенце чистое?

– Я сама, – сказала Людмила и пошла в другую комнату, где стоял шкаф с постельным бельем.

Петр остался один за столом, есть уже не хотелось, хотя еды на столе хватало: пока они спорили с Сергеем напару. Людмила Ивановна кое-что успела еще разогреть и на скорую руку приготовить. Но не было настроения,

не было и аппетита. День оказался такой насыщенный, и даже не верилось, что и он в этих событиях участие принимал. И самое обидное, что ничего народ не добился. Но Петр явственно ощущал, что надвигается гражданская война, и понимал, что грамотный, высокообразованный народ с высоким уровнем культуры, так просто не покорится иноземцам и жуликам. Нужно было время, чтобы разобраться во всем. Но прозревших еще было мало, люди привыкли не иметь лишнего, и пытались уже войти в новую жизнь и приспособиться к новым условиям. Но в этой новой жизни их никто не ждал. На костях народа шла пирушка и дележ власти.

Вода в ванной не обжигала и была в норме, как раз такой, что Петру понравилось, и он даже вздрогнул, когда попробовал ногой, не слишком ли горяча. Словно усталость, подчиняясь притяжению, ринулась с его тела, соединяясь с водой и освобождая его на сегодняшнюю ночь от тревог и забот, для новых неприятностей и проблем. Никто ему не мешал отдыхать и ничто ему не могло помешать в эту московскую ночь. Это была первая его ночь в Москве, родственников у него здесь не было, и приезжал он сюда редко, а точнее – раз пять за всю свою жизнь, как-то особой нужды не было.

В ванной Петр чуть было не заснул, хорошо что Людмила Ивановна постучала да напомнила, что ему еще предстоит укол:

– Я уж тут мужу не даю заснуть, шприц прокипятила, так что имейте в виду, он вас ждет.

И как ни хорошо было Петру сидеть в ванне в клубах пены, но пришлось

поторопиться. Тщательно вытерся широким махровым полотенцем, посидел еще немного на стуле, передохнул и и почувствовал, что стало намного полегче. А тут еще в зале ждал его Сергей с наполненным шприцем.

– С легким паром, коммунист, как отдохнул?

– Да ничего, генерал, неплохо живешь, все у тебя для отдыха есть, позаботился о тебе и таких, как ты, народ.

– Ну ладно, не ворчи, – засмеялся Сергей. – А то еще не так укол сделаю.

– Уж не яд ли там у тебя? – не уступил ему Петр, любитель тоже пошутить. – Глядишь, меньше станет еще одним коммунистом, меньше проблем главнокомандующему.

– Разве в тебе одном дело? Таких, как ты, ох как еще много в стране. Выкорчевывать да выкорчевывать. А иначе у Ельцина ничего не получится, пока такие агитаторы, как ты, по стране будут ходить, людей будоражить.

Укол он сделал быстро, профессионально. Петр закашлялся и почувствовал, что боль с горла опустилась еще ниже, и он понял, что воспалились бронхи и просто за один день ему теперь от болезни не отделаться, легкие его не раз подводили. Выпил он еще и таблеток несколько штук, которые купил в аптеке на вокзале. И скоро его стал пробивать пот. Еще минута и майка была мокрой. В комнату, где лежал на диване, укрывшись одеялом, Петр, постучалась Людмила Ивановна. Она ему принесла листок бумаги с кодом районного городка, откуда приехал Петр:

– Вот, если захотите поговорить с родными или еще с кем-то, прямо отсюда можете соединиться. Сейчас уже конечно поздно. А утром пожалуйста. И не волнуйтесь, никому вы мешать не будете. Сергей уходит рано на службу и девочки еще будут спать. Так что не стесняйтесь и чувствуйте себя свободно. А с Сергеем я же все уже прошла, лучше не связывайтесь. Он у меня заводной. И что есть, и чего нет, все может на себя наговорить в споре. После этой войны в Афганистане он вообще нервный стал, но мы как-то уже привыкли и стараемся ему не противоречить. Зачем, если нервы не в порядке, да еще добавлять. Так что – привыкли. Ну, всего доброго. Спите спокойно, хороших вам сновидений, успокаивайтесь. А я пошла тоже отдыхать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи вам, спасибо, что приютили, – поблагодарил ее искренне Петр.

Она качнула головой и закрыла за собой дверь.

Еще какие-то минуты Петр лежал с открытыми глазами, но сон приходил к нему всегда быстро, что помогало быстрее восстанавливать свои силы, и даже чужая обстановка, чужая квартира не помешала ему быстро заснуть. И он даже не успел выключить настольную лампу, которая так и горела до утра.

ХIХ

Одно дело, когда муж, даже трижды клятый, находился рядом, и совершенно другое ощущение было у Ольги после его отъезда. Делать особо ничего не хотелось. Машеньку в школу проводила и прибираться по дому не для кого и не для чего. Корову они не держали, потому что вставать надо чуть свет, а мать ее к этому не приучила, потому как единственная дочь была, вот и разбаловала. Хорошо хоть куры во дворе у них бегали благодаря ее настойчивости, да поросенка завели, все какое-то дело да прибыль небольшая и мясо постоянно на столе. Хотя уж чего-чего, а мясо Петр часто с работы приносил. Но мать научила из свинины тушенку заготавливать впрок, и действительно все годилось, когда муж на работу собирался или на обед забегал. Чтобы ее не ждать, когда она замешкается, и кастрюли были пустые, Петр на скорую руку жарил картошку и добавлял из банки тушеное мясо. Так и питался, а чаще – в столовой совхоза или в поле с механизаторами, когда парторгом был. Но это уж дело его, поменьше бы гордыни да форсу, и ел бы что дома предлагают. Раньше ведь нравилось ему, как готовила, похваливал. Ну а сейчас пошел по только ему видимой дорожке, и кто его остановит и что остановит?.. Но только добром ему это не кончится, это уж Ольга точно знала. Интересно, чем же это он там в Москве сейчас занимается, лучше бы о семье подумал борец за советскую власть.

Видно, ничего от него больше не дождаться, кроме горя для нее и для дочки.

Где-то к обеду, управившись с домашними делами, покормив живность, заварив кипятком комбикорм поросенку на вечер, решила Ольга к матери сходит. Собственно говоря, там у нее и делать-то особо нечего, одни и те же разговоры. Но мать есть мать, глядишь, и какое-то доброе, умное слово найдет, утешит, пожалеет, хотя куда уж жалеть, сама взрослая, и дочка растет – не успеваешь дни рождения отмечать. Сказано – сделано, переоделась Ольга в новое платье, свитер из шкафа, матерью купленный, одела, плащ темно-вишневого цвета, и, захватив зонт от дождя, пошагала она в гости к матери, взяв с собой на всякий случай трехлитровую банку, молоко вчерашнее прокисло, а Машеньке надо к вечеру что-нибудь свеженькое приготовить, может даже молочную лапшу.

Еще до магазина не дошла, – а до матери еще прилично идти, а жила – в собственном доме из красного кирпича, – как навстречу конторские пошли на обед и с ней поздоровались. Главбух Зинаида Петровна еще поинтересовалась:

– Как там Петр Семенович, никаких вестей нет от него? Что там, в Москве?

– Не знаю, – пожала плечами Ольга. – Откуда я могу знать, письмо еще не успело за это время дойти, даже если бы он и написал, а там, звонить не звонил, и далеко от дома не отходила. Вот уже третий день как уехал и молчок.

– Ну, ни пуха, ни пера им там, защитникам, – пожелала Зинаида Петровна. – А ты, если что, заходи. Может, какая помощь нужна, окажем. Картошку-то хоть всю убрали? А то, кому по второму разу распахать – сегодня на наряде им копалку картофельную выделили.

– Нет, у нас и было там шесть борозд, мы их сразу же подряд и распахали, так что, Зинаида Петровна, мы без проблем, даже перебрать успели. Боюсь, морозы как бы не наступили, а то она в гараже...

– Не думаю, – успокоила ее Зинаида Петровна. – У меня вон самой до первых морозов лежит и ничего, только мешками да брезентом укроем и ничего. А за Петра Семеновича мы переживаем, лишь бы все в порядке там было да живой и невредимый приехал. Все же не война, а мирное время, не хватало еще каких-то неприятностей.

– Все правильно, – согласилась Ольга. – Я тоже за это, неприятностей мне только и не хватало.

Зинаида Петровна с женщинами из бухгалтерии пошла в магазин, а Нина Васильевна, кассир, задержала ее на минутку:

– Не хотела я твою мать беспокоить, и не привыкла наушничать, но мой тебе совет – как женщина женщине советую, тебе еще жить да жить, покрепче за своего мужика держись, а то, смотри, уведут.

– Это вы о чем, – запереживала Ольга и даже за ворот куртки Нины Васильевны схватилась. – Кто она, скажите.

Нина Васильевна успокоила ее:

– Не о том же говорю, что кто-то есть у него. Просто я смотрю, как вы живете. Он работает, а ты дурью маешься. Выходила бы вон на работу, весовщица нам на комплексе требуется, корм взвешивала бы, глядишь, и повеселее было бы на свете жить. И чего ты все от дома своего не оторвешься? На работе оно всегда повеселее, с народом. Ты же еще молодая, надо и о себе подумать. С твоей матерью мы подружки давние. Но вот смотрю, она уже на пенсии, а последнюю копейку изо всех сил тянется да на тебя тратится. Девочка уже выросла, пора и о ней подумать. Вот и все, что и хотела сказать, а матери привет передавай, что-то я давно ее не видела, не заболела случаем?

– Вроде бы нет, – отозвалась Ольга, а у самой от такой мимолетной беседы аж сердце ходуном заходило, подозрение в душу закралось, что не договаривает что-то Нина Васильевна, скрывает. Но виду не подала. С тем и расстались.

Ольга, пока спускалась по раскисшей дороге в лог да поднималась вверх, выбирая места, где травы побольше осталось, чтобы грязь лишний раз не месить, чертыхалась на Нину Васильевну:

– Лезут со своими советами, лучше бы за своей дочкой следила, вон разошлась да и живет с ней. Никуда мать ее не выгоняет, небось лишним куском не попрекает и на работу не гонит. И что с того, что ребенок у нее трехлетний? Вон в садик отправила бы, а сама шла на весовую работать. Нашлась жалельщица хреновая.

Месила Ольга грязь еще минут десять, мать все-таки далековато от нее жила, да буквально наткнулась на механика со спиртзавода, Михаила Макарова, своего бывшего одноклассника. Улыбается, рад такой встрече, когда-то в детстве дружили, да потом пути разошлись.

– Привет, Оленька! Сколько лет, сколько зим.

– Здравствуй, Михаил, если не шутишь. Куда идешь?

– Какие могут быть шутки, – смеется Михаил. – Столько не виделись и шутки. Ну так как наш тот разговор, помнишь или забыла?

– Ты о чем? – сразу не сообразила Ольга и закраснелась, вспомнила. – Я же думала – ты тогда пошутил и все. Мы же так потом и расстались при своих интересах. Разве не так?

– Так-то оно так, – почесал затылок Михаил. – Однако ты мне нравишься, и я думаю, что ты достойна лучшей жизни, чем твоя теперешняя. Я теперь холостякую, ты же знаешь.

– Знаю, ну и что?

– А то, если хочешь – пойдем ко мне, посидим, потолкуем. Мое дело теперь холостяцкое, неженатое.

– А жена где?

– Где, где, там.

– Где – там? Какими-то загадками говорить.

– К матери уехала, психанула на меня и уехала. А что ей, детей нет, богатством моим брезгует, говорит – ворованное все. За счет спирта, а не за счет ума, мол, живешь.

Ольга удивилась:

– В наше ли время о честности говорить? Как сыр в масле, каталась, чего ей еще надо?

– Вот и я говорю, – поддакнул Михаил. – И что человеку надо, если все есть? Чуть не каждый день из-за нее машину за сорок километров в город к ее родителям гонял. Ну и что, и где благодарность? Одна черствость и полное непонимание.

– Значит, Миша, замуж предлагаешь за тебя пойти при живом муже, – задумалась Ольга и хитро посмотрела на него. И ростом поменьше Петра он, широкоскулый, по волосам седина ранняя загуляла, видно – нелегко оно, богатство, достается, через нервы. Зато жить с таким – ни о чем не думать.

– Думай, как хочешь. А, собственно говоря, и не обязательно замуж. Можно и любовниками быть, как нормальные люди делают.

– Э-э-э, нет! – не согласилась Ольга. – В нашей Краснокалиновке уже сейчас нас фотографируют, а еще раз где засекут – то, считай, все. Петр может мне и шею свернуть, я его знаю. Не смотри, что он такой спокойный.

– Может, ты и права, но откуда ты его жизнь знаешь за порогом дома? Думаешь, он в отношении тебя честность блюдет? Ни за что не поверю. Все время на людях, работа у него, как правило, не пыльная была. Смотри, конечно – дело твое. А то приходи вечерком.

– Как же я приду, – смягчилась Ольга, уступая его настойчивости. – У меня же дочь – сам знаешь. С ней и уроки надо сделать, и спать уложить.

– Ну вот уложишь и приходи, – не отступал Михаил, внимательно вглядываясь в глаза Ольги, и та смутилась от его пристального, изучающего и раздевающего взгляда.

– Предположим, уложу ее спать, но ведь ночь. Куда я на ночь-то пойду? На улице темнота. В какую-нибудь яму нырнешь и не вынырнешь. В такую темень ногу сломать можно.

– О чем ты говоришь, – возразил Михаил, словно не замечая женского лукавства. – При чем тут канавы, ямы. Да нет по дороге ко мне ни ям, ни канав. Короче, я часов в одиннадцать подойду, стучать не буду, шуметь тоже, а ты в это время выйдешь, ну и потолкуем, что дальше делать. Если к этому времени дочь уснет – выходи одетая, и я тебя проведу так, что ни одна собака не гавкнет.

– А если кто увидит, что ты ко мне приходил ночью, тогда что? Ведь все мужу доложат.

– Муж, объелся груш. Ну и что, скажешь – спирт приносил тебе. Если хочешь, я даже сумку с банкой трехлитровой возьму. Пусть что хотят, то и думают.

– Ладно, я пошла, Михаил, а то и правда – стоим тут, светимся на глазах всего народа. Меня уж и мать заждалась. Обещала пораньше прийти – банки с помидорами в погреб опустить. Сколько уже обещала, да все никак.

– И все же ты подумай, – не отступал Михаил. – Со мной будешь жить – не соскучишься. Сейчас время наше наступает.

– Это чье же – ваше? – не выдержала и спросила Ольга.

– Наше, я имею в виду деловых людей. "Время – деньги" и тому подобное. А со своим ты еще горя нахлебаешься, вот увидишь. Сейчас не время революционеров, сейчас запросто и пришибить могут. Сейчас сиди и посапывай в две дырочки, Оленька, ты моя дорогая! Сейчас наше время пришло. Ну я тоже пошел, а ты посиди и внимательно так, очень внимательно подумай. Глядишь, что к ночи и придумаешь. Я тебя не неволю, но я человек деловой и, значит, у меня к тебе деловое предложение. Ну пока, не прощаюсь. Надеюсь, ответ будет положительный. А я в город смотаюсь, что-нибудь интересного прикуплю в магазине из продуктов, хорошего ликерчику, водочки импортной, шампанского. Вобщем, все будет хоккей, как любила говорить моя бабушка, царствие ей небесное.

– Хоккей, так хоккей, – согласилась Ольга. – И впрямь от такой жизни, как я живу, скоро завянешь. Но все равно боязно как-то, враз мужу все доложат, горя потом не оберешься да разговоров.

– Да ладно тебе переживать, – успокоил ее Михаил. – Это еще неизвестно, куда он уехал и где он сейчас, и чем занимается. Не будь глупышкой, а будь умницей. Мы же с тобой сельские люди. Нам терять нечего. Ну, ладно, там – моя – городская. С нее и спрос поменьше. Что с нее возьмешь? Избалованная, к нашей жизни не привычная... Так как, лады?

– Подумаю, – уклончиво ответила Ольга и, не попрощавшись, ушла по тропинке вдоль домов, выискивая места, где поменьше грязи и побольше нетронутой еще травы, держась местами за забор.

Михаил еще минуту постоял, посмотрел внимательно ей вслед и решил для себя, что все в порядке. Еще немного и будет она к его советам прислушиваться и делать так, как он хочет. Ольгу он хорошо знал с детства, характер ее, немного завистливый, о хорошей жизни – как все – мечтала, обеспеченной и сытой. Да разве же она с этим партийным деятелем жила нормально? Как же! Образцом для других должен быть, идеалом. А нормальному человеку, без комплексов, ведь что нужно: политику подальше, побоку, а чтобы дома все было в порядке, жить обеспеченно, в достатке, глядишь – и любовь наладится промеж них двоих, любовь да ласка, взаимность. Нет, что и говорить, непростая штука эта жизнь.

И пошел Михаил в обратную сторону – готовить спиртовоз в рейс, шоферу надо со склада запчасть новую выдать, жаловался на карбюратор.

И все-таки Михаилу разговор этот понравился, понравилось и то, как он вел себя – уверенно и строго. Женщины это любят, чтобы эти качества – уверенность и строгость – у мужчины были. Для них это на первом месте. И еще чтобы умным был. Но дурачком Михаил себя и не считал. А то, что жена от него, такого умного и строгого, смылась, так это не беда, с кем не бывает, и на старуху проруха нападает.

Повеселел Михаил, представив, что через пару часов в город районный смотается, а там рядом с автовокзалом магазинчик неплохой от мясокомбината есть, там необходимым и затарится. Продукты хорошие завозят, вина неплохие. Ну, что же, гулять – так гулять, и держать хвост пистолетом, а нос по ветру. Сейчас самое время для деловых людей пришло. Хочешь жить – умей вертеться, а не переться в Москву, как Петр, старую власть, давно сгнившую, защищать. Нищий он и есть нищий, и никогда он богатым не станет. А вот он, Михаил, обеспечил себя на много лет вперед, сумел жену содержать, надо будет – и любовницу заимеет надежную, не болтливую, и, что самое главное и немаловажное, красивую. Что, что, а от Ольги это не отнять. Только красота почем зря эта неиспорченная пропадает. Вот об этом он и позаботится, раз муженьку некогда такую женщину всем необходимым обеспечить. Ничего, поможем, будет как сыр в масле кататься, горя не знать.

И пока шел Михаил по единственной на всю деревню Краснокалиновку асфальтированной дороге и тешил себя предстоящим весельем, как-то забывал он о том, что так и не дал своей единственной и законной жене того, что собирался дать теперь, когда многое передумал в одиночестве, этой другой женщине. Кто знает?.. Человек жив надеждой, а может и действительно будет так, как он задумал, и у них получится что-то с Ольгой. Тем более, – по слухам, – не больно уж дружно они живут промеж собой, разве что только драк не наблюдалось. А такую обиженную женщину только помани, враз примчится и приголубит того, кто ее позовет, кто поможет и приласкает. А, судя по Ольге, перелом у нее наступил, и пока там ее муженек политикой большой занимается, – никто им не сможет помешать отдохнуть там, как это необходимо. С тем и зашел Михаил через проходную спиртзавода, не забыв поздороваться с сидевшими рядом с вахтером на лавочке сдатчиками картофеля. Неплохая картошка уродилась и везли ее на переработку даже с соседней области, которая, собственно, и находилась-то рядом – в нескольких десятках метров, через мосток, перекинутый через речушку Рыхотку.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8910 11 12 Следующая ⇒