Часть вторая 7 страница

И Аксючиц вновь повторил уже устаревшую здесь, часовой давности, новость о сибирском соглашении и принятом там решении. Свежей информации у депутатов явно не хватало.

Но народ опять дружно поддержал депутата Аксючица и над площадью опять взметнулось русское "Ура! Ура! Ура!..".

–...Они прекращают подачу нефти, газа и угля!

– Ура!..

–...Прекращается финансирование этого преступного режима!..

– Ура! Ура! Ура!

– Долой губителей России! – вдруг звонко и весело крикнула Людмила Ивановна. И Петр почувствовал, как вспотела и задрожала ее рука в его руке. – Долой преступный режим!

– Ну все, все, – тихо успокоил ее Петр. – Вы сильно не волнуйтесь, Людмила Ивановна, поберегите себя. Вся борьба еще впереди. Я вам честно говорю, как коммунист. И надо нам готовиться и к длительной обороне, и к длительной осаде. Вот увидите. Но конец этому преступному режиму будет. Я вам это гарантирую.

Людмила Ивановна с благодарностью посмотрела на него и ничего не сказала.

Рядом стоявший молодой парень предложил:

– Давайте потихоньку в метро – и на Белорусский вокзал. Вот уже семь часов. Давно бы пора туда перебраться. Договорились же. Там тоже много народу собирается. Не тут – так там. Не все ли равно? – и закричал: – На Белорусский! На Белорусский!

– Голосовали за него, старые дуры, – возмущался где-то рядом женский молодой голос.

– Ну почему же, – крикнул ей Петр. – И старые дуры шли, и молодые дуры за него шли.

Людмила Ивановна засмеялась и вдавила ноготь пальца в ладонь его руки, и тихо сказала:

– Петр, ну нельзя же так грубо. Вы же взрослый человек, а грубите. Ну не стыдно? А такой вы, на первый взгляд, воспитанный джентельмен.

– Хорошо, не буду, – легко согласился с ней Петр Протасов. И зло сказал, показывая в сторону омоновцев: – Мало им места, выдавливают, выдавливают...

– Да они же пьяные, – сказал мужчина в вязаной шапочке. – Их же как накачают, вот они в дурь и прут. Они же глупые становятся. Это для них депутаты и защитники в Доме Советов бандиты, фашисты, коммунисты.

Мегафон кричал и призывал:

– Солдаты, ОМОН! Перестаньте давить народ. Офицеры, опомнитесь. Петр Протасов тяжело вздохнул, народ топтали и давили, как того хотели, пока безнаказанно.

XVI

Москва златоглавая уже посмотрела последние новости и готовилась отходить ко сну, тихо в это время было в родной Краснокалиновке и, наверное, Ольга уложила спать дочку, но Петру Протасову было не до сна.

Он призывал вместе со всеми людьми, не желая крови, желая понимания:

– Солдаты, перестаньте давить народ. Солдаты ОМОН или как вас там называют, офицеры, опомнитесь.

– Бандиты, – опять кричали в теснимой и избиваемой толпе.

Из здания станции метро на площадь стал доноситься женский голос с призывом к митингующим, которых загоняли на станцию:

– Граждане пассажиры, убедительная просьба – не скапливаться на проходе!

Но вместе с тем, усиленное тысячекратно, в московское неприветливое небо неслось:

– Банду Ельцина под суд! Банду Ельцина под суд! Банду Ельцина под суд!..

Проба сил властей и народа состоялась. Счастливое капиталистическое будущее, словно железный панцирь, натягивали новорусские на русский гордый народ, но он сопротивлялся. И сколько бы ни обманывали себя богачи, что сумели победить людей, сломить их, все это не соответствовало истине. Состоялась очередная проба сил, пока не в пользу представителей нашего народа.

Русские, Россия, выбирали новую тактику сопротивления, испытывая на прочность новую власть. Россию взяли хитростью, умом, и власть предстояло возвращать умом.

Приемы борьбы с режимом образцов 1905 и 1917 годов уже не срабатывали. В основном народ угрюмо молчал и накапливал факты ограбления, оскорбления и унижения его как нации. Все это было оставлено на потом, чтобы поквитаться при удобном случае с нелюбимой и даже ненавидимой властью.

–...Граждане пассажиры! Убедительная просьба – не скапливаться у входа в метро, проходите на станцию! – минута за минутой, по нескольку раз, повторял женский голос сотрудницы метро: – Граждане пассажиры! Заходите на станцию...

Людмила Ивановна оттащила Петра в сторону, когда он чуть не попал под дубинку, которой размахивал ожесточившийся омоновец, пытаясь, как стадо баранов, направить людей в нужном для него направлении – на станцию метро "Баррикадная".

В метрах двадцати от станции, среди деревьев, стояли люди, пережидая атаку омоновцев. И странное дело – их здесь никто не трогал. И была возможность передохнуть и успокоиться. Но и здесь завязывались мгновенно разговоры, обмен мнениями, новостями. Петр Протасов и Людмила Ивановна встали рядом с кучкой мужчин. Они на минуту замолкли. Но Петр сам вошел в контакт с ними:

– А все же это будет влиять на них, что народ не молчит, – сказал Петр одному, примерно его же возраста, мужчине в очках, без шапки, в длинном кожаном плаще.

– Несомненно, – ответил с готовностью тот. – Да я сегодня разговаривал со старшим лейтенантом. Он и говорит: "Вот сейчас бы пришла стотысячная демонстрация. Мы бы пропустили народ к Верховному Совета. Мы бы расступились и не стал бы я никого избивать".

– Да куда уж ему тогда бить, – усмехнулся Петр. – Растопчут и все.

Мегафон опять заорал:

– Да здравствует Руцкой! Вся власть Советам!

Женский голос со станции не сдавался:

–...Граждане пассажиры, быстрее проходите на станцию!..

–...Да здравствует Руцкой!, Ура, товарищи!

– Ура! Ура!..

– И что они нам их подсовывают? То Руцкие, то хренецкие... Может, еще Явлинского предложат? А лучше уж молодого Немцова, на худой конец. И тогда хоть ложить, да помирай.

–...Граждане пассажиры, заходите на станцию...

– Им же как объясняют, солдатам, – рассказывал Петр то, что слышал еще недавно от мужчины, который затем попытался отбить старика, но тут же был избит и утащен за оцепление омоновцев. – Мол, в Белом доме – кучка головорезов, удерживают силой депутатов, они ненормальные и готовы на все. Поэтому там оцепление и никого туда не пускают. А органы правопорядка обеспечивают спокойную жизнь москвичам и гостям столицы.

–...Граждане пассажиры, убедительная просьба – не скапливаться на входе, проходите на станцию...

Увидев Людмилу Ивановну, к ней подошла какая-то женщина и спросила уставшим голосом:

– Комсомол не видели наш?

– К сожалению – нет! – зло ответил за Людмилу Ивановну Петр Протасов, чувствуя, что все сильнее заболевает и надо принимать лекарство. – А то есть у меня к нему кое-какие вопросы. Ну что, лупят там?

– Не знаю. Колотят, наверное, – спокойно ответила она. – Так где же комсомол наш?

– Игорь Маляров?

– Да нет, девочка в очках, Таня, с мегафоном.

– Московский комсомол?

– Да нет, российский.

Так ничего и не добившись, женщина пошла дальше, разыскивать комсомол.

В мегафон опять кто-то хрипел, повторяя уже надоевшую новость, и она доносилась в укрытие, где стоял Петр с Людмилой Ивановной:

–...Бывший министр безопасности Виктор Баранников проводит телефонные разговоры по спутниковой связи с регионами России.

–...Граждане пассажиры, – устало повторял женский голос в пику мегафону, – проходите в метро, не задерживайтесь.

–...Министр безопасности Баранников, – поправился кричавший в мегафон, – находится в Доме Советов. Вчера телевидение Останкино решило соврать нам, соврать народу, и показало как бы телефонный разговор Баранникова с Ельциным. Но Баранников никогда не был с Ельциным...

– Да, – огорченно заметил Петр Людмиле Ивановне, – совсем запутались ребята. Слабоваты они для этих дел. Это не комсомолом в мирное время руководить. Силенок да и опыта маловато... Все правильно, надо уходить в метро.

–...Просьба – каким-либо путем передавать в Белый дом продукты...

– Так где же этот путь, по которому можно передавать продукты? – заинтересовался Петр. И обратился к Людмиле Ивановне. – Вы-то хоть передали тот пакет железнодорожников?

– С трудом, – объяснила Людмила Ивановна. – Ребята – я их уже знала – через канализационные люки проходили в Дом Советов. Вот я им и отдала. Думаю, что они уже на месте. Ребята надежные, афганцы.

– Главная надежда на регионы, – сказал стоявший рядом с Петром мужчина в куртке с надписью "Адидас", который представился затем полковником в отставке.

– Да нет! – не согласился Петр. – Мы-то – с вами. Но вы же, армия, молчите. А дело за военными.

Но тот упорно не соглашался:

– Не только военные. Надо было объявить стачку и поднимать регионы.

Людмила Ивановна не согласилась с полковником в отставке:

– Регионы и так уже послали своих представителей в Дом Советов. Там добровольцы из Белоруссии, с Украины, Молдавии, Узбекистана. Там – настоящий интернационал. Они-то и ждут, когда поднимутся полки и военные придут на помощь.

Она шепнула Петру:

– Все, уходим. Вы же видите, как здесь все организовано. Получилось, все мы – кто сюда пришел – никому не нужны. Нет вождей, они спят, пойдемте и мы немного отдохнем. Я мужу объясню, в чем дело, и вы у нас переночуете. Не на вокзал же вам теперь ехать, там запросто могут придраться. Не возрадуетесь. И подлечиться вам необходимо.

Но и спустившись в метро, Петр не обрел успокоения. События, затухавшие наверху, в какой-то мере продолжались внизу, на станции метро

"Баррикадная", где не все участники митинга разъехались по домам, собирали для себя важную информацию.

– Надо требовать у милиции документы, – громко доказывал один мужчина окружившим его бывшим участникам митинга. – На основании чего они вас избивают? Им кто-то устно приказал?

– Послушайте важную информацию, – заявила подошедшая женщина из

Моссовета властным голосом, но с долей теплоты и сочувствия к людям, побывавшим наверху в переделке. – Помните, что передали? О том – как погиб человек. Вчера вечером перегородили троллейбусами Садовое кольцо. Перед троллейбусом лежал на боку какой-то фургон. ОМОН стал разбирать эту баррикаду. Троллейбусы они еще как-то разобрали, но вот машину не смогли откатить. Тогда они притащили мощный тягач, прицепили к нему длинный трос, и водитель – там какой-то офицер, есть описание внешности, – значит этот тягач на большой скорости рванул. При этом тягач завело куда-то вбок, он стукнул по легковушке и по этому самому – по этому полковнику милиции. Где он находился – в легковушке или рядом – не знаю. Тот товарищ почувствовал удар, сразу мгновенно остановился, увидел, выскочил из машины и – бежать по направлению к площади Маяковского. Там ему навстречу ехала машина, ему открыли дверцу, он вскочил туда и его увезли. Номер машины есть. Так что это – пример того, как надо отслеживать все вот эти факты, ситуации, и сообщать в комиссию по чрезвычайным...

– А ведь свалили на народ, якобы они избили, – заметил кто-то рядом с Петром.

– Ну конечно, поэтому, если что-то случилось, – вы четко фиксируете себя, ситуацию, желательно свидетелей одного-двух сзади. Если вас ударили – соответственно тоже свидетелей, идете в медицинский здравпункт, берете справку. Свидетели у вас есть, пишете заявление, при каких обстоятельствах и сообщаете. Телефоны комиссии Моссовета я вам уже давала. И кроме того – если их отключат, потому что долго они это не потерпят, тогда – в свой райсовет. Приходите и передаете всю эту информацию. О том – где, с кем и что случилось. Там вашу информацию и должны затем передавать в Моссовет.

Какие еще новости? Ну вчера было собрание деятелей культуры в Моссовете. Слышали? Нет? Прошло собрание в зале президиума Моссовета. Порядка двухсот человек там собралось. Губенко, Людмила Зайцева, Наталья Величко, Ульянова Михаила не было, куча там разных профессоров. Вадим Кожинов там был, кто-то из "Красного квадрата", я фамилию не помню. Много профессоров, искусствоведов, экономистов, вобщем, как говорится, творческая интеллигенция.

– А что они решили? – спросила Людмила Ивановна.

– Что решили? Ну у меня вот есть бумага: решили, что все это – фашистский переворот. Федосеевой-Шукшиной не было.

– Со Съезда есть что-нибудь? – спросили женщину из Моссовета.

– А по Ленинграду достоверная информация есть? – поинтересовался Протасов.

– Есть непроверенные сведения, что захвачен телецентр балтийцами. С продуктами пока еще терпимо, пока там держатся.

– Прошла такая информация, – поделился новостью мужчина, стоявший рядом с Людмилой Ивановной, с левой стороны от перрона, – что в Краснопресненском райсовете блокирован первый этаж.

– Значит, так, я из Краснопресненского райсовета вышла... вот сколько нужно доехать, то есть минут двадцать назад. Райсовет не был блокирован и там состоялось еще собрание народных депутатов Верховного Совета и всех уровней. Но по внешней стороне скверика стоят машины с ОМОНом, не исключено, что ночью они как раз и будут блокировать. Они уже входили в райсовет и вышли. И машина у входа стоит.

– Ради Бога, не попадитесь в ловушку. Мы за вас Богу будем молиться, – сказал мужчина, стоявший напротив Петра.

– Не надо, не надо молиться. Без истерик, спокойно рассказывать в трудовых коллективах. Самое главное, что Съезд работает... Сегодня на Съезде был отмечен поворот от одностороннего освещения в средствах массовой информации до более объективного. Лишены депутатских полномочий Починок, Рябов и еще кто-то. Да, сформировано две машины "Красного креста" для направления туда завтра, ведутся переговоры, их возможно пропустят. Значит, вышла часть обслуживающего аппарата. У них главное требование Съезда: снять блокаду Дома Советов. Нельзя переговоры вести с приставленным пистолетом к виску. Вначале снимаете блокаду, потом переговоры. На уровне облсоветов поддержали края, области, восемьдесят четыре субъекта Федерации.

– Вчера говорили, – заметил мужчина, стоявший напротив Петра, – что сюда движется Псковская дивизия.

– Мое личное ощущение, – сказала женщина из Моссовета, – что в настроении страны произошел перелом. Кстати, сегодня в МАИ состоялось собрание трудового коллектива, общее. Они приняли решение не то чтобы осудить военный переворот, а выразить недоверие социальной политике правительства и президента. И, значит, если не будет принято решение до 12 октября, – начать однодневную забастовку.

– Один вопрос. Если на 2 октября соберется митинг у Моссовета, – спросила женщина хриплым голосом плохо одетая женщина, – ОМОН будет гонять этот митинг?

– Да откуда же я знаю. Если изменится ситуация – всякое может быть.

– Московская милиция не возьмет под свой контроль этот митинг?

– Московская милиция сейчас непонятно кому подчиняется. Во всех трудовых коллективах можете сказать, что все попытки депутатов Моссовета... Нам вот говорили, что все оцепление – по распоряжению Москвы, по распоряжению Лужкова. Так вот: письменных распоряжений не существует. То есть, все это – устные распоряжения. Поэтому при всех переговорах с ОМОНом, если вы с ними ведете переговоры, необходимо говорить следующее: "Господа офицеры, на любой приказ требуйте письменного распоряжения. Иначе вас же потом и подставят".

– А они нас не слушают, а сразу же бьют, – грустно заметила плохо одетая женщина, – а сегодня применяли газы.

– Солдаты – они уже шелковые стали, они уже дубинами не били, – сказал мужчина рядом с Протасовым.

– Не надо рассказывать, еще как бьют! оборвал Петр. – Шелковые какие-то... Никто шелковым не стал.

Женщина из Моссовета попросила записать в блокноты, если они у кого есть, на листочках бумаги, которые она раздала желающим: – Второго октября у здания Моссовета, в тринадцать часов; третьего 10-го на Октябрьской площади, в четырнадцать часов; четвертого 10-го у здания Моссовета, в семнадцать часов, и седьмого: митинги у всех вокзалов города Москвы. Думаю, что в десять утра. На все это поданы заявки. Так как у нас

чрезвычайного положения не объявлено, никаких оснований законодательных запретить нет, считаются митинги законными. Избить, конечно, могут, но это считается уголовным преступлением. А вот привлечь вас к какой-то уголовной или дисциплинарной ответственности не могут за участие в этих акциях.

– Ну вот меня ударили сильно, – пожаловалась плохо одетая женщина. – Что мне делать?

– Пишите свидетельские показания. Тот, кого били, и тот, кто видел и стоял рядом. С фамилией, именем, отчеством и так далее и относите в свой райсовет или в Моссовет в комиссию по чрезвычайным ситуациям.

– Когда нам в райсовет, мы здесь стоим днями.

– Не надо днями стоять. Давайте спать пойдем.

– Ну-у, тогда – привет, если спать пойдем, – протянула хриплым голосом пострадавшая от омоновца женщина.

– Извините, извините, – не уступала представительница Моссовета. – Если вы завтра утром придете в свой трудовой коллектив и передадите тридцати, сорока, ста человекам эту информацию о митингах хотя бы, о том, что Съезд работает, что регионы поддерживают...

– У нас там в организации одна жидовня, – резко перебила ее женщина охрипшим голосом. – Все знает заранее, вперед, чем мы. Никогда они не придут нас поддерживать.

– Значит – так. Я – депутат Ленинского райсовета, – постаралась не заметить последних слов плохо одетой женщины та, которая делилась информацией вот уже полчаса. – Спасибо вам, что выслушали. До свидания.

– У нас там сегодня милиция, это самое, собрание было. Я в отделе охраны работаю, – вступил в разговор еще один мужчина, вышедший минут пять как из вагона. – Сообщение значит такое. Все больше и больше число защитников Белого дома увеличивается. И вообще вот так по настроению среди милиции, уже...

– Перелом наступает? – подсказал ему Петр Протасов.

– Очень резкий перелом, – согласился тот. – И милиция московская, когда назначают сюда, сопротивляется: не поеду, мол, ну что я там – стою мерзну, или камнем еще ударят... Стремятся как-то избежать идти в оцепление.

– Я до вчерашнего дня был среди защитников, – делился мыслями с Петром Протасовым до этого молчавший человек, небритый, в болоньевой куртке и грубых армейских ботинках. Видно было, что он устал от всего того, что происходило на его глазах за все эти дни, – на баррикадах. А они, понимаете, защитников обманным путем... Нам ведь разрешили выйти, чтобы за медикаментами.

– Я понял, – кивнул Петр, вспомнив про казака, отсеченного заслоном ОМОНа от своих товарищей.

– Погода ведь ухудшилась. И сначала разрешили взять теплую одежду, и

вроде ничего. Пустили слухи, что там оружие... Но никакого оружия мы там не имели. Единственное, что дали – противогазы, потому что они пришли, омоновцы, с этим... с газом на первую попытку штурма, похоже на гранаты. Поэтому нам выдали противогазы, а так больше ничего не было. И обманным

путем: разрешили выйти, а назад же не пустили.

– Оголили, – поддержал его Петр.

– Да, оголили. Много защитников оказалось на улице. Вобщем, ложь и психоз. Особенно ложь возмущает по телевизору и по радио. Вобщем – ложь на сто процентов. Ничего там не соответствует.

Сверху, из вестибюля метро, донеслось к ним, стоящим внизу, скандирование:

–...Руцкой президент! Руцкой президент...

И голос женский:

–...Граждане, проходите, не задерживайтесь, не скапливайтесь на проходе!..

– Да пошел он, этот Руцкой вместе с Ельциным, подальше. Одна петля на шею русского народа, два сапога пара, – выругался Петр тихо, чтобы не обидеть Людмилу Ивановну грубым словом, и сказал ей уже громче: – В какую сторону нам? Пожалуй, я к вам поеду. А то весь мокрый. Только вот муж как встретит? Еще пинка даст и на метро не успею, закроют. Или мне лучше на вокзал? Там вагон спальный стоит и переночевать можно.

– Что вы, Петр, как можно, – заволновалась Людмила Ивановна. – Все будет нормально, квартира большая, места хватит. Мало ли, что он за Ельцина, но человек он хороший.

– Ну что же, уговорили, – засмеялся, словно пытаясь снять напряжение, накопившееся за день, Петр Протасов. – А куда нам?

– Метро "Киевское", а там недалеко. Вы не волнуйтесь, скоро там будем. Вам надо срочно подлечиться.

И действительно. Петр почувствовал, когда вошли в вагон, что ему становится хуже и хуже. Тяжело было дышать. Тогда он, присев на сиденье, вынул две таблетки и, прожевав, с трудом проглотил горькую кашицу, пытаясь остановить то, что может вышибить его из нормальной жизни недели на две. А болеть в чужом городе – удовольствия маловато.

XVII

Не успел Петр Протасов присесть, как – все: надо на следующей станции выходить. Хорошо еще Людмила Ивановна крепко за плечо взяла его и слегка потрясла. Она так и не присела, хотя устала не меньше.

– Петр, не засыпайте, нам сейчас выходить.

И в поезде метро, и на Киевской станции жизнь текла мирно и размеренно. Москва – большая, и то, что могло происходить рядом, вроде бы и не касалось людей, живущих в этом районе. Уже были закрыты многие магазины, кроме редких дежурных, да во всю мощь трудились круглосуточно палатки, в которых занимались – в основном молодежь – накоплением первоначального капитала. Социализм строить – пожалуйста, новостройки Атоммаша, целина, БАМ... Хотите капитализм – пожалуйста, только не трогайте больше нас, дайте и нам теперь пожить, а вдруг удача идет следом и детям суждено пожить легко и свободно, не то что их родителям, от зарплаты до зарплаты.

Пока Людмила Ивановна на улице, что рядом с вокзалом, звонила по телефону-автомату домой мужу, чтобы предупредить о том, что она придет не одна, а с гостем, Петр подошел к киоску и попросил у парня, сидевшего внутри железной будки:

– Слышь, браток, ту дело такое: с женщиной в компанию иду повеселиться, так, может, что посоветуешь из импортного зелья? Может, какой ликер покрасивше или водочку какую импортную?

Паренек в будке обрадовался тому, с каким уважением разговаривает с ним Петр. Сразу же насчет импортного отмел:

– Отрава, химикат на химикате. А ликер на глицерине разводят. Знаешь, возьмите-ка в компанию русской водки: и покрепче, и почище, нет риска отравиться. Вот, например, "Московскую особую" кристалловскую и бутылку шампанского "Советского" полусладкого. Думаю, что будет все как раз в норме. Могу и консервов хороших предложить наших, отечественных, импорта тоже советую избегать. Да и вообще лучше ориентируйтесь на наше – советское.

– Спасибо, друг, – искренне поблагодарил Петр. – Век не забуду. А то, в гости иду, да и сам что-то крепко замерз, надо согреться.

– Погода дрянь, – согласился паренек.

– А че, не боишься, если что в Москве начнется? Начнут киоски громить. Вдруг и тебе достанется.

– Я-то при чем? Паны дерутся – у холопов чубы трещат. Я здесь ни при чем. Это хозяина киоск, ему и расхлебываться, если что. Так что вопрос не ко мне.

– А если коммунисты к власти придут, че делать будешь? Небось, за винтовку, да в партизаны?

– Не знаю, не знаю... Я и при этой власти выживу, и при советской. Мне при ней тогда было не сказать что уж дюже хорошо, но пединститут закончил с отличием. Стипендии – тридцатки – на месяц хватало. С ребятами еще на Краснопресненской овощной базе подрабатывал, ничего, не развалился. И комсомольцем был активным. Билет цел, не порвал, не сжег, храню, как дорогую память. А что там сейчас происходит в Белом доме – это меня не касается. Их политика – это дерьмо, в которое влезешь чистым, а выбираться – если уцелеешь – придется замазанным. Меченым. Так что, политика – не по мне.

– Ничего страшного, – успокоил его Петр. – Думаю, там и без тебя старики и старухи разберутся.

Он взял все, что предложил продавец с высшим образованием, засунул в свою спортивную сумку, где уже лежали еще свежие продукты со склада Краснокалиновского хозяйства.

– Уж, как говорится, чем вы богаты, тому мы и рады, – тихо пробормотал про себя Петр, представив то, как встретит его генерал и не просто генерал, а еще и муж Людмилы Ивановны.

Таблетки немного сбили поганое состояние Петра, когда кружилась голова, ослабели ноги, да и температура скорее всего за сорок перевалила. К таким вещам ему не привыкать, знакомое состояние. Но не давал себе расслабиться, а внушал, что скоро все пройдет, иначе – постельный режим и уколы.

Несмотря на все то, что Людмила Ивановна перенесла за день, она держалась неплохо, после разговора с мужем повеселела, уже успела по телефону поблагодарить его за то, что он не будет возражать приходу в квартиру Петра Протасова.

– Только вы особо, Петр, не связывайтесь с ним. Хоть он и не любитель политики, но Ельцина он будет защищать, потому что при этой власти генерала получил. Что поделаешь, живой человек, да и благодаря этому квартиру имеем, при штабе находится, карьеру ему обещают хорошую. Если, конечно, будет вести себя правильно. Ну что, пройдемся, тут минут пятнадцать ходьбы. Можно, конечно, на троллейбусе или трамвае, но при таком бардаке они что-то редко стали ходить.

Она опять взяла Петра за руку, и они, как молодожены, двинули в сторону от вокзала. Но потом Петр вспомнил, что допустил оплошность, и бросился к киоску с цветами. Там были только гвоздики и какие-то невзрачные желтые цветы.

Петр выбрал гвоздики, подбежал к Людмиле Ивановне и протянул ей цветы:

– Это вам как истинный революционерке и, конечно же, самой красивой и благородной женщине Москвы.

– Спасибо, – смутилась Людмила Ивановна. – Да только какая уж я там революционерка, трусиха я. А так, просто людей жалко, брошенные они теперь властью и беззащитные. Мы не привыкли зверьми быть, а от нас требуют, чтобы мы друг у друга кусок из глотки вырывали. Русский же человек – он вот отдал вчера доллары – предприниматель тот, а расписку не спросил. Вот это я понимаю. Да так же и я уверена: отдала ребятам пакет, тоже наверняка будет доставлен к месту назначения. Мужу звонила когда, сказал, что ждет меня не дождется и торт купил, завтра – мой день рождения...

– Интересно, – оживился Петр. – А я вот только свой отметил, и – пожалуйста: попадаю на ваш праздник.

– Да, хорош праздник, когда вокруг столько горя, – грустно пошутила Людмила Ивановна. – Можно, я вас под руку возьму, так удобнее идти. Надо же – какая погода, словно природа протестует против такого безумия. На своей родной земле места теперь нет. И все же деньги победили, как жаль. Нет просвета, единства нет...

Они перешли через мокрую дорогу, завернули за угол многоэтажного дома, хорошо освещенного фонарями и окруженного уже достаточно взрослыми деревьями, создававшими в темное какую-то таинственность, и вошли в подъезд, где на входе сидела дежурная. Она узнала Людмилу Ивановну, улыбнулась, внимательно посмотрела на Петра, но ничего не сказала.

На лифте они поднялись на девятый этаж, и вот уже муж открыл Людмиле Ивановне дверь, обнял ее. Увидел Петра, и ему стало, очевидно, неловко за свой порыв. А Петр и сам невольно затормозил, когда до него дошло: а, собственно говоря, кому он здесь нужен. Здесь своя жизнь, свои проблемы, генеральская семья. И вдруг – он: труженик сельского образца. Но

генерал не из корявых был, на солдатской службе всего хватил – и хорошего, и плохого. И, как потом выяснилось – Афганистан прошел, и не летчиком-истребителем, не в небе носился, а в обыкновенной мотопехоте, своими ногами много километров протопал.

– Ну, спасибо вам за Людмилу, что и живую, и невредимую домой привели. Считайте, Петр, на грани гражданской войны находимся: она за красных, а я за белых. А дед мой и отец за советскую власть бились насмерть. Так что зря Сталин тогда говорил, что яблоко от яблоки далеко не падает. Падает, да еще как. Я вот – за новую Россию, демократическую.

И предложил Петру располагаться, как дома.

– Сейчас Людмила моя ванну примет, потом, извините, вас пропущу. Пока вон там, на диване, прилягте, подушку сейчас принесу, передохните. Пульт от телевизора – на тумбочке. Включать-то умеете?

– Спасибо вам, Сергей, я сейчас, наверное, сразу отключусь. Впечатлений, конечно, много, да и что-то я подзаболел. Там на улице сырость, и нервишки наверное подвели. У меня это бывает, когда перенервничаешь, да еще когда погода поганая.

Постельное белье стопочкой было сложено на краю дивана, предложенного ему для отдыха в маленькой спальне, в которой, скорее всего, обычно отдыхали дети. Но генерал их уже предупредил и дочки Людмилы Ивановны заняли диван и раскладушку в кабинете отца и не выходили, смотрели видеофильм. И даже не заметили, как пришла мать, вымокшая, полная впечатлений и с опасением, что в любой момент может подвести сердце.

Петр постелил себе постель и хотел уже было раздеться и прилечь на диван, но зашел генерал, включать свет не стал, работала настольная лампа рядом с телевизором, крепко привинченная винтом к столу, и пригласил поужинать. И хотя Петра уже клонило ко сну, он не смог отказать гостеприимному хозяину, да к тому же вспомнил, что в сумке приготовлены и водка, и шампанское, и продукты.

Все это он выставил на стол в зале, куда хозяин уже поставил разогретый суп в кастрюльке, расставил тарелки, разложил на троих ложки, вилки, ножи. Людмила Ивановна вышла из ванной в халате, прошла в свою комнату и, переодевшись в белую блузку и черную юбку, появилась на пороге.

"Ну и дела, – подумал Петр, уставившись на нее. – Красавица, ничего не скажешь. Не узнать".

Людмила Ивановна уже выпила свое лекарство, успокоилась, лицо посвежело после ванны. Она попала в свою обстановку, свой мир, более привычный, чем митинги и сопротивление омоновцам.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒