Часть вторая 6 страница

–...Люди всего мира с нами, товарищи! Вместе мы победим! Мы победим!

И впервые над площадью слаженно, на едином дыхании, звучало мощно и торжественно, с русским упорством:

– Мы победим, мы победим, мы победим...

И никто в эти минуты не сомневался, когда каждый давал себе клятву: "Мы победим, мы победим!!!"

–..."В этот трудный час мы должны выдержать натиск ельцинской команды, – продолжал разноситься над народом, стоящим на площади, хрипловатый голос, усиленный мегафоном. – Смерть Ельцину!

– Смерть, смерть!!! – поддержали разрозненные голоса.

– Пока все это – разговоры, – беседовали рядом с Протасовым двое мужчин. – Говорят, здесь из витебской дивизии командир выступал.

Петра это заинтересовало, давно ли он расстался с десантниками и вот опять разговор об этой дивизии.

– Да, зам. командира воздушно-десантной дивизии здесь стоит. Он здесь

выступал.

– Во всяком случае, хотя бы какая-то часть вошла или батальончик, – заметил один из стоявших рядом с Петром. – Тогда люди сплотятся вокруг них и милиция уйдет.

– Тише, тише, – успокоила их женщина голосом, похожим на голос Людмилы Ивановны, – сейчас будут зачитывать телеграмму.

Петр обернулся и точно – сзади него стояла переодевшаяся в теплое пальто и норковую шапку, закутавшаяся в шарф, Людмила Ивановна, и на ее

уставшем лице заиграла улыбка:

– А все-таки я вас нашла. Но поговорим потом. А сейчас давайте послушаем, – и взяла его руку в свою. – О-о, так у вас она горячая, наверное – температура?

– Да ничего, все пройдет, – успокоил ее повеселевший Петр и, сжав ее руку в своей, засунул в глубокий карман пальто. Так он делал когда-то давно, гуляя с будущей женой Ольгой.

XIII

Людмила Ивановна придвинулась ближе к Петру, ростом она была чуть ниже его, и правым плечом она прижалась к нему с левой стороны, словно встав под его защиту. И, уже вместе проживая каждую минуту, каждый час, как месяц или два мирной жизни, они являлись реальными участниками

сопротивления режиму. Из мегафона неслось над площадью:

– Внимание, товарищи! Поступает все более тревожная информация. По некоторым данным, обреченный режим готовит штурм Верховного Совета Российской Федерации именно в эти часы.

– Командиры, командиры, где же вы, командиры, – с грустью сказал Петр. Людмила Ивановна стояла молча, по всей видимости – она устала за прошедший день, а может ее успокаивал Петр, спокойный и уверенный, знавший, что он делает и что он хочет.

– Это они от отчаяния, – переговаривались рядом с Петром двое мужчин.

– Да какое там отчаяние, – высказался Протасов, – крови им подавай русской. Вот и все их отчаяние. Закон крови, горечь полыни.

– А при чем тут полынь, – возразил один из стоявших мужчин. – Здесь, милок, асфальт, а до полыни ох как далеко добираться.

– Не думаю, – отозвался Петр. – Еще немного, и так загорчит, что не обрадуешься, медом не покажется.

– Тут, молодой человек, не до загадок, – откликнулся другой. – Россия гибнет. А вы тут шутки шутите в ожидании кровавой развязки.

Петр промолчал, да и Людмила Ивановна сжала его ладонь крепко и

настойчиво.

– Не буду, не буду, – успокоил он ее.

Людмила Ивановна ничего не ответила, а глаза были у нее радостные, все-таки нашла она этого человека, не потеряла. И хотя муж не отпускал ее, пообещав запереть на ключ в комнате, но не рискнул, понимая, что с ее сердцем может приключиться что угодно и тогда это будет для него сильнейший удар. Уж пусть делает то, что знает. Так и ушла Людмила Ивановна из дома на поддержку родной советской власти, которой когда-то давала клятву и пионеркой, и комсомолкой. Хотя была и сыта, и обута, и одета при своем муже-генерале, но ей было жаль свою любимую Родину и обидно за нее, растерзанную, оборванную, холодную.

–...Об этом штурме заявил на Моссовете сегодня генерал Панкратов. Поэтому готовимся к защите наших депутатов, к защите Конституции, к защите советской власти, доносилось из мегафона. – Мы говорим: вся власть Советам!

Площадь дружно и мощно, слившись в единый голос, поддержала:

– Вся власть Советам! Вся власть Советам! Вся власть Советам!..

И этот лозунг озвучивался несколько минут, и неизвестно – доносилось ли все это до Белого дома. В любом случае, народному голосу не было преград, и озвученные призывы неслись далеко вокруг.

– Вся власть Советам! Вся власть Советам!..

–...Сегодня мы говорим, – продолжал выступать оратор с мегафоном, – банда Ельцина поживает свои последние часы. Она прибегает к прямой лжи. Они оболгали Терехова и его товарищей. Сегодня товарищи полковника Терехова освобождены.

Площадь откликнулась разрозненными криками "Ура"!

–...А самому Терехову вменяется в вину всего лишь незаконное ношение

оружия.

– А уродовали его за что? – поинтересовался у Протасова сосед по митингу, противник алкоголиков. – Избили его.

– Я его не уродовал, – отозвался Петр и крепче прижал руку Людмилы Ивановны к себе.

Любая информация будоражила и звала на какие-то действия. Вокруг возмущались люди.

–...Внимание, товарищи, – хрипел мегафон. – Сейчас со стороны Садового кольца к нам приближаются еще сотрудники отряда милиции особого назначения. Мы не имеем права допустить бойни. Но мы должны, тем не менее, оказать сопротивление. Что мы сделаем, чтобы не пролилась ни одна капля крови. Товарищи, слушайте внимательно. Сейчас все предельно организованно двинутся самостоятельно на станцию метро "Краснопресненская".

– Там закрыто! – кто-то выкрикнул из толпы.

–...Переходим одну станцию. Одну станцию едем, – продолжал оратор. – В районе "Белорусской", ключевого транспортного узла, проводим массовый митинг. И затем единой демонстрацией возвращаемся сюда. Выполняем это решение организованно. Сейчас начинаем двигаться.

К Петру Протасову обратилась одна женщина:

– Ну так идем или что?

– Сейчас посмотрим, не будем спешить, – отозвался Протасов, – что им сейчас долго станцию "Белорусскую" перекрыть? – предусматривал он действия ОМОНа.

–...Это единственно правильный выход – перекрыть транспортный узел, – заключил охрипший голос из мегафона.

– Ну что, ехать так ехать, – продолжала настаивать женщина, стоявшая напротив Петра.

Но Людмила Ивановна тоже соглашалась с Петром:

– Не будем спешить, тут что-то не так. Раз уж пришли, так чего уж по метро носиться? Так уже не раз делалось: уйдет основная масса народа, а им это и надо. А что Белорусский, что здесь. Можно митинг и здесь устраивать.

– А кто предлагал ехать на Белорусскую? – спрашивали у Протасова. – Мы только оттуда, там никого нет.

– Да вроде бы Маляров, – ответил Петр.

– Странно, – недоумевали другие. – Значит – раздробили уже, это чтобы меньше было народа и чтобы всех истребили?

Петр Протасов, увлекая за собой Людмилу Ивановну, поднялся вверх по каменным ступенькам и прокричал руководителям митинга:

– Мужики, четче команды давайте! Четче, никто не хочет уходить!

На парня с мегафоном стали наседать возмущенные люди:

– Белорусская линия, говорят, уже перекрыта, ты куда посылаешь народ?

Но тот отказывался:

– Я не посылал народ. Это не я. Тут до меня был другой с мегафоном. Это он объявлял, а не я. Это был Маляров. Тогда я объявлю – товарищи, станция метро "Белорусская" перекрыта, просьба оставаться на месте всем-всем.

В ответ – возмущенные выкрики:

– Да половина уехала!

Вожди уходят и приходят, а народ остается... Петр Протасов и еще несколько человек, пришедшие с ним с площади, пытались выяснить, почему же здесь, на козырьке высотного дома, с площадки магазина, откуда шли призывы, – никого из руководителей нет, и почему такие невыверенные, несогласованные действия?

Паренек с мегафоном продолжал оправдываться:

– Да не посылал я народ. Вот этот, в очках, с мегафоном который стоял, он взял и принял решение.

– Провокаторы! – возмущались люди, собравшиеся на площадке дома.

Другие доказывали обратное:

– Маляров – нормальный малый, никакой он не провокатор. Просто все опасаются побоища.

С площади пришла еще одна новость: на выходе из метро "Белорусская" стоит бригада ОМОНа.

Петр с Людмилой Ивановной спустились по каменной лестнице вниз. Люди ходили по площади, как неприкаянные. Некоторые женщины подходили к парням в беретах и теплых куртках, со щитами и дубинками, перекрывшим все проходы, кроме входа и выхода в метро "Баррикадная".

Людмила Ивановна не выдержала и тоже подошла к омоновцу, крепышу среднего роста, крепко державшему перед собой щит. И было-то ему не более двадцати.

– Кому вы клятву давали, ребята? Ельцину, что ли? Вы народу присягу давали. А идете против народа, щитами загородились. Вы смотрите: здесь большинство – женщины. Простые честные люди. За кого вы: за спекулянтов, за воров или за американцев пришли заступаться? Это же наша земля, русская, а вы нас гоните с нашей же земли. Для кого стараетесь? Для них стараетесь. Вы же сейчас, если прикажут, будете своих матерей и отцов бить, неужели вот у тебя рука поднимется?

Рядом с Петром Протасовым другая женщина доказывала еще одному омоновцу:

– Он – Ельцин – спекулянт, вор, продал страну американцам, японцам, Израилю, немцам, против которых мы всевали. А он продал страну. Мне платят от советской пенсии только двадцать процентов. Понимаете, сто двадцать рублей моих прежних стоят сто семьдесят тысяч, а они мне как участнику войны – только тридцать восемь.

– Главное, ребята, чтобы каждый из вас, – поддержал Петр Протасов Людмилу Ивановну и другую женщину, ветерана войны, – не ударил ни одного человека. И чтобы была чиста совесть! И не мучила всю оставшуюся жизнь.

– Какие мальчуганчики хорошие, – качала головой ветеран войны. – Это же мои внуки.

На площадь пришла новая "информация".

– В Питере взято телевидение. Собчак сбежал за границу, – сообщил, подпрыгивая на месте, чтобы больше людей услышало, паренек длинноволосый хриплым голосом. И, сложив руки рупором, закричал громче: – Телевидение в Питере наше!

– А наши мужики все чешутся, – с досадой заметила ветеран войны.

–...Собчак сбежал! Командиров – тех, кто отдавал преступные приказы избивать людей, – их будут судить! – причал длинноволосый. – Балтийский флот пришел на помощь! Контр-адмирал Щербаков взял телевидение.

Находившимся на площади это придало новые силы. Они здесь, на этом пятачке, не одиноки.

Над площадью опять захрипел мегафон, раскручивая вопрос о взятии телевидения в Ленинграде. Доносились крики "Ура", свист.

Омоновцы стали вытеснять людей с площади. Мегафон призывал: "Милиция! Вас толкают на преступление. Мы защищаем законную власть. А вы защищаете беззаконие".

Со стороны зоопарка трещали щиты, офицеры, шедшие сзади, подгоняли солдат: "Вперед, вперед..." Народ стали окружать, сжимать плотным кольцом.

– Ну что, Людмила Ивановна, – обратился Петр к своей знакомой. – Омоновцы надвигаются, начинается мое боевое крещение.

– Ничего, – подбодрила она. – Главное, не подставляйтесь под дубинки. Все равно они еще не привыкли бить своих.

Сперва одинокий голос человека, сбитого с ног омоновцами, донесся до Петра:

– Позор, позор.

Затем к его голосу присоединились крики других, попавших под дубинки, и над площадью понеслось слаженно и мощно, ускоряясь с каждой минутой:

– Позор, позор, позор...

Потом вплелся женский голос, тонкий и отчаянный:

– Убийцы!

Это омоновцы крепко зацепили ее по голове и по спине дубинками. И она осела прямо на брусчатку площади. Ей помогли подняться подбежавшие молодые ребята из митингующих и повезли поближе к метро.

Женщину поддержали другие и над площадью продолжал нестись крик, то затухая, а то усиливаясь:

– Бандиты! Позор! Бандиты!..

Омоновцы, совсем еще молодые ребята, продвинувшись от зоопарка на

солидное расстояние, уже уперлись щитами в Протасова и Людмилу Ивановну; пытаясь выдержать какую-то только им видимую линию, настойчиво стали их выталкивать с площади в сторону метро.

XIV

Силой Петр Протасов был на обижен Богом. Настроенный все еще миролюбиво к тем, кто находился за длинными щитами, он попросил их:

– Толкать не надо, ребята. Товарищ офицер, кого вы прижимать хотите?

За щитами – молчание, и только слышен голос офицера, которому, видимо, непросто давались его же требования: "Вперед, вперед!"

– Да вы им про Ленинград скажите, – обратилась к Петру какая-то женщина.

– Куда прижимаете, к магазину? – опять спросил Петр у офицера, нервно подталкивавшего солдат со щитами в первом ряду.

– Мы все равно не уйдем, – сказала, не выдержав, Людмила Ивановна, до этого молчавшая. И Петр Протасов, посмотрев на нее, увидел прежнюю женщину – решительную и знающую, что ей делать в такой серьезной ситуации.

– Пока Ельцина не сбросят, никто не уйдет, – поддержал ее Петр.

Но отступать все равно приходилось. Офицер, находившийся за спинами

солдат, был на расстоянии двух-трех шагов, и Протасову вдруг показалось, что его лицо чем-то напоминает лицо главного инженера совхоза – Николаева. Но потом это ощущение прошло, мало ли что показалось. Запомнив лозунги, совсем еще недавно повторяемые просто из-за солидарности, мол – если просят, то почему бы и не поддержать, люди, многие из которых впервые столкнулись с новой, хищной властью в упор, и понимая, что только в единстве сила, безо всякой раскачки, организованно, упорно, набычившись, стали повторять:

– Банду Ельцина под суд. Банду Ельцина под суд. Банду Ельцина под суд...

И уже их никто не призывал, это неслось из души русского человека, несправедливо обиженного и подло обманутого россказнями о "шведской модели социализма", бредятиной о вхождении в мировое сообщество и в итоге обобранного до нитки и брошенного на произвол судьбы. Такого поворота терпеливый, трудолюбивый, высокообразованный народ не ожидал. И он стал на ходу организовываться, сопротивляться.

Русский человек жив надеждой. И если бы мегафон с козырька высотного здания больше не хрипел, люди, и не заметив этого, продолжали бы свое дело, ради которого пришли. А пришли они с думой, как завтра жить не им, а их детям, внукам на своей исконно русской земле, которую теперь расчищали для американцев.

Но мегафон опять зашумел над площадью. Наступавшие солдаты ОМОНа какое-то мгновение остановились. Люди на площади успокаивали друг друга, пытаясь понять, что же там говорится.

– Тихо, тихо, – кричали в толпе. Но все еще раздавался крик и свист, потому что омоновцы продолжили свое наступление. И людям приходилось и слушать, и одновременно отступать на безопасное от щитов расстояние.

Выступал неизвестный оратор:

–...закончил работу... руководители и председатели Советов четырнадцати краев и областей Сибири. Сибирское соглашение час назад приняло следующее решение. Если через три часа Дом Советов не будет разблокирован и не будут восстановлены все системы жизнеобеспечения Дома Советов, то четырнадцать регионов Сибири принимают следующие меры: немедленно прекращается движение поездов по сибирской магистрали...

Над площадью прокатились волнами крики:

– Ура! Ура! Ура!..

–...Внимание! – продолжил оратор. – Немедленно прекратят поставки газа, нефти и угля...

– Ура! Ура!..

–...Третье: прекращается финансирование четырнадцатью областями этого преступного режима. И если даже ельцинский режим окажется победителем, эти регионы Сибири отказываются проводить выборы на своей территории.

– Ура!..

–...Следующее. Все руководители четырнадцати краев и областей Сибири завтра летят в Москву. Завтра в 10 часов утра в здании Конституционного суда состоится собрание председателей Советов и Глав администраций России.

– Ура! Ура!

–...Вся страна в этой праведной борьбе склоняется на вашу сторону. Идет заседание Съезда. Работает Верховный Совет. Хотя здание Верховного Совета президентом блокировано. Но они держатся только благодаря тому, что здесь находитесь вы – москвичи и жители других регионов России. Но необходимо сказать, что вчера здесь было много народа. Произошло побоище, за которое еще ответят те, кто давал указания. ОМОН врезался в толпу со щитами и стал избивать граждан. Но вы здесь вчера проявили мужество и стойкость. Не поддавайтесь на провокации преступного режима. Вы мирные люди...

– Мы мирные люди, мы Родину любим, – неожиданно подхватила стоявшая рядом с Людмилой Ивановной маленькая, худенькая женщина. – И жизнь за нее мы готовы отдать!

Опять приближались алюминиевые щиты омоновцев и на зеленых касках гордо выделялась красная пятиконечная звезда.

Оратора уже не было слышно, шум стоял от треста щитов и возмущенного гула народа, теснимого омоновцами. И опять в едином порыве мощно понеслось над площадью:

– Мы победим! Мы победим! Мы победим!..

Из мегафона донеслось:

– Товарищи офицеры! Впереди в первых шеренгах – рядовые мальчишки. Преступные приказы, которые вы отдаете, за них вы будете отвечать. Вы проявляете насилие против мирных граждан.

Женщина, стоявшая рядом с Людмилой Ивановной, причитала:

– Против беззащитного народа такие войска, такие войска. Это ужас, это ужас. Сыновья стоят против матерей – с оружием. И нам приходится их уговаривать...

– Подкормили их, – вырвалось у Петра. – Тут один рассказывал: по сто пятьдесят тысяч за один день офицеру дают.

– Говорят, что это дивизия имени Дзержинского, – продолжала женщина.

– Из наших деревень, из наших городов, – горестно заметил Протасов.

Оратор продолжал сообщать новости, приходившие с разных концов взбудораженной страны:

– Пришло сообщение, что в Санкт-Петербурге состоялось совещание представителей двенадцати центральных и северо-восточных регионов России. Собчак бежал с этого совещания. Власть в Санкт-Петербурге перешла к Совету. И нам сказали, что Петербургское телевидение тоже находится под контролем Советов Петербурга.

Люди, теснимые щитами, радостно кричали вновь и вновь:

– Ура! Ура! Ура!..

Оратор продолжал:

–...Для тех, кто подошел или не слышал, к вам обращается депутат Аксючиц с важной информацией... Час назад в Сибири состоялось совещание

четырнадцати краев и областей Сибири... Принято решение остановить движение поездов Транс-Сибирской магистрали...

– Ура! Ура!.. – опять понеслось над площадью.

– Вчера Черномырдин заявил, что он отдал приказ Лужкову и соответствующим службам подключить хотя бы аварийное освещение в Доме Советов. Но и его приказ не был выполнен, или он лукавит. Все эти факты говорят о том, что дни и часы этого преступного режима сочтены. Солдаты! Обращаю ваше внимание на то, что режим распространяет трусливую и ложную информацию. Так, якобы, Баранников перешел на сторону Ельцина. И даже показали какой-то с ним телефонный разговор. Нет! Баранников – министр безопасности, который по спутниковой связи периодически связывается со всеми региональными отделениями его управления, – находится в Доме Советов.

Крики: "Ура!" Крики: "Давят, давят, давят!" И опять возгласы: "Ура!"

–...Я обращаюсь к молодым людям в форме, прекратите насилие.

– Да что вам мало места? – возмутился Петр, когда алюминиевый щит неожиданно вдавился ему в грудь, но лица солдата он не видел, только глаза в прорезах щита. Но отступать приходилось. За ним стояла Людмила Ивановна, и слезы текли из глаз, смешиваясь с дождем. А может это порывистый ветер делал свое дело и поэтому слезились глаза.

– Преступники! – кричал рядом мужчина. – Что же вы делаете.

– Садитесь на землю, садитесь на землю, – прозвучало в толпе.

И люди постепенно, вразнобой присаживались на корточки в надежде, что солдаты остановятся и не будут двигаться дальше. Но не тут-то было. Движение алюминиевых щитов не прекращалось, и народ постепенно отодвигался по проверенному и испытанному направлению к входу в метро "Баррикадная". И продолжали бить тех, кто не хотел вставать с брусчатки и мешал их продвижению.

– Ну бейте, бейте, – раздавалось вокруг. – Позор. Позор! Позор!..

И вот уже в очередной раз это слово неслось над площадью, пытаясь пробиться через стены окружавших это место зданий. Но маловероятно, что большинство москвичей слышали эти слова презрения к своим бывшим защитникам.

Единственное оружие у митингующих это – слово.

– Позор, позор, позор, – несется над площадью вперемешку с треском щитов. Избиваемые дубинками люди поднимаются с брусчатки и отступают, но теперь новое определение власти, поднявшей руку на гордый народ, несется со всех сторон:

– Фашисты! Будьте вы прокляты, фашисты!

И хотя русским без устали навешивалось это клеймо, народ мгновенно определил, кто же в России фашист.

– Мало земли им советской, – возмущался Петр, отступая и прикрывая собой Людмилу Ивановну. – Для американцев землю захватывают в Москве.

– Козлы, – выругалась рядом пожилая женщина, которую толкнул приблизившийся омоновец щитом, и она еле удержалась на ногах. – Я же в матери тебе гожусь, у меня сын офицер, полком командует, а ты меня с ног сбиваешь. Какая тебя мать родила?

Над площадью свист, крики избиваемых людей:

– Фашисты! Фашисты. Фашисты... Ублюдки! Зеленые ублюдки. Желторотые ублюдки. Банду Ельцина под суд...

Мимо плеча Людмилы Ивановны, неосторожно вышедшей из-за спины Петра вперед, по касательной линии прошла дубинка, она отскочила назад и только спрашивала у надвигавшегося алюминиевого щита:

– Вы что, мальчишки, вы что? Вы же нас с родной земли гоните.

– Эй, ты, иуда! – кричали мужчины офицеру, подталкивавшему солдат на избиение людей. – Иуда, Ублюдки. Фашисты. Подонок. Инициативный, для кого стараешься, для Израиля или Америки? Зря стараешься, еще найдем

тебя, из какой ты части. Свое тоже получишь.

– Ребята! Не слушайте своих офицеров, не поднимайте дубинки, – опять просила Людмила Ивановна. – Народ измученный пришел сюда. Им уже деваться некуда, а вы еще и бьете пожилых людей.

Алюминиевые щиты приостановили свое движение на какое-то время; видно, крупные чины, стоявшие поодаль, за спинами солдат, пытались сообразить, что же делать дальше. Над площадью давно уже стемнело, все так же было холодно, но люди не уходили. И вот ряды омоновцев двинулись вновь.

– Фашисты наступают, – с горечью сказал Петр. И неожиданно даже для себя, а не только для Людмилы Ивановны, он запел: – Идет война народная, священная война...

Подхватили Людмила Ивановна и стоявшие рядом мужчины и женщины – русские люди:

– Пусть ярость благородная... – но песня оборвалась.

Так и не закончив ее, Петр стал скандировать со всеми:

– Фашисты, фашисты...

– Ребята, – звонким голосом кричала Людмила Ивановна. – На сторону народа надо переходить. Офицеры, не прячьтесь за спинами детей. Как бы вы нас ни давили, мы будем сопротивляться до последнего.

– Откормленные ублюдки! – неслось над площадью. – Позор, позор... Фашисты, фашисты...

– Демократия по-ельцински, – с горечью в голосе сказала Людмила Ивановна и теснее прижалась к рукаву пальто Петра.

Со стороны метро "Баррикадная" прибывал народ на помощь собравшимся здесь, уже получившим в подарок от власти удары дубинок-демократизаторов, и, включаясь в общую стихию сопротивления, что царила на площади, поддерживал лозунг, уже повторяемой с десяток минут:

– Фашисты. Фашисты...

Продолжал идти снег с дождем, но люди, как на фронте во время боя, не

замечали этого.

– Банду Ельцина под суд. Банду Ельцина под суд, – опять понеслось над площадью.

Мегафон молчал, но люди уже и не нуждались в нем. Русский человек и

славится тем, что в трудную минуту, даже если нет рядом прежних лидеров, он спокойно выдвигает из своих рядов все новых и новых, не нуждаясь в навязанных поводырях.

– Бьют безоружных людей, сволочи, – кричал, увертываясь от дубинок омоновцев, Петр и, отступая, прикрывал Людмилу Ивановну.

– Фашисты, фашисты... – в ответ на избиения омоновцев кричали люди и казалось, что этому не будет ни конца, ни края.

Так, в одночасье, молодые ребята, еще год-два назад одетые в форму ОМОНа, по решению и единодушному мнению противостоящих им отцов и матерей, братьев и сестер, бабушек и дедушек, стали фашистами. Безоружные митингующие русские пошли в схватку на тех, кто вольно или невольно стала защитниками нового режима.

Неожиданно щит одного солдата приоткрылся и Протасову показалось, что он узнал в нем паренька – бывшего краснокалиновского шофера Сергея Кротова, который жил с матерью тяжело и бедновато, через два дома от Протасовых. Петр окликнул его:

– Сережа, Кротов, это ты?

Щит мгновенно закрыл лицо солдата, каска с красной звездой съехала на

тонкий, но прочный лист алюминия, и только глаза испуганно смотрели через щель металла.

Вокруг Петра и Людмилы Ивановны произвольно образовался небольшой круг из крепких, с серьезными, хотя и разными лицами, мужчин, и, прикинув, что от омоновцев их отделяет еще надежное, как и от дубинок-демократизаторов, расстояние, они решили обсудить тактические вопросы.

– Безоружных людей, сволочи, бить решили. Что будем делать? Кругом там одни женщины. Мужики есть, но по всей площади рассредоточились, – сказал невысокий, в вязаной шапочке, мужчина.

Вокруг люди скандировали:

– Фашисты, фашисты...

Петр же, толком не расслышав вопроса, спрашивал Людмилу Ивановну, которая продолжала держаться за его руку:

– Что они хотят?

– Неужели тебе не понятно? – удивилась она. – Они совсем озверели. Туда же, куда и нас вчера, загоняют, как стадо, в проход метро, под землю.

Потом до Петра дошел смысл вопроса мужчины в вязаной шапочке, и он

попытался объяснить ему то, как он видит возможность сопротивления в этих условиях:

– Тактика, наверное, нужна следующая: отступать и вперед, отступать и стоять, потом опять вперед. Чтобы задних не подавить. Они в метро нас выдавливают.

– Естественно, – согласился с ним молодой парень в спортивной синей куртке с надписью на груди "Адидас". – А что, давно так делают.

Окружившие Петра вообщем-то согласились с ним и уже через какую-то

минуту, рассредоточившись по полукругу, почувствовали, что эта тактика дает хотя бы какую-то передышку митингующим.

С Людмилой Ивановной делилась очередной новостью незнакомая женщина, вероятно, только что пришедшая. Она взялась за пуговицу пальто и рассказывала:

– А потом оказалось, что там начался пожар, и они сказали, что это провоцирует Руцкой, чтобы утащить оттуда ценные документы. Небольшой пожар, не то что значительный. И они были в мэрии, она сама из мэрии, там работает. И говорит, что вот эти сотрудники рассказывали, что они сами его ненавидят. И в любое время перевернем все здесь.

– Руцкого? – спросил крепыш в вязаной шапочке.

– Руцкого? Нет. Ельцина. Они говорят, что мы их там обслуживаем. Уже

многие перешли на вашу сторону. Нам сейчас только возможность надо такую дать. Она, знаете, какие сведения там получила? Она говорит, что они сегодня... вот почему туда близко не подпускают – потому что сегодня туда поставят пушки и будут этот Белый дом обстреливать. Она слышала там от офицеров, которых она там обслуживает.

– Пушки, – сиронизировал мужчина в вязаной шапочке, – тогда туда придет Кантемировская дивизия, а она, говорят, за нас.

– Вот сегодня или завтра будет обстрел. Но они – офицеры – его ненавидят. Все они говорят, что надо только момент выждать. Они вот все приходят, а мы им говорим: "Ну что же вы, ребята?" Мы вот с солдатами вчера, сегодня разговариваем, они говорят: "Ну мы хоть сейчас готовы пойти за вас". Я и говорю: "Ну иди сейчас вот, уходи. Иди в Дом Советов". А они: "Мы временно здесь. Мы против народа не пойдем, не будем убивать..."

Петр заметил, как опять началось наступление алюминиевых щитов и зеленых солдатских касок с красными звездами.

– О-о-о, – протянул голосом Петр, наблюдая за тем, что происходило в нескольких метрах от него. – Озверели, озверели. В стиле американских боевиков. Насмотрелись. Все, пошла драка. Вот они поэтому и говорили, что надо на Белорусскую переезжать. Хотя, где гарантия, что и там не достанут. Город-то в их руках, как и страна. Вытесняют, гады, с родной земли. Ну ничего, будут и у нас когда-нибудь силенки, у нас – "красно-коричневых" – у "фашистов" у русских. Добьются, гады, своего.

Свистали и проклинали правящий режим люди в двух шагах от Протасова и Людмилы Ивановны, которая со слезами на глазах наблюдала за всем происходившим вокруг и впитывала, помимо уже своей воли, весь ужас событий и излишне перегружала свое больное, исполосованное инфарктами, сердце. Единственное, что ее спасало, так это теплая и крепкая рука Петра, через которую непонятным образом переходила к ней от него неведомая сила.

Буквально рядом, с какого-то ограждения, и уже не со стороны высотного здания, заработал мегафон:

– Граждане России! И в военной форме, и в гражданском платье. К вам обращается депутат России Аксючиц. Послушайте внимательно важнейшую информацию. В военной форме! Немедленно прекратите избиение мирных граждан! Вы ответите скоро перед законом...

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒