Часть вторая 4 страница

– Скажите, вчера – правда – здесь убили или избили корреспондента? – вклинилась опять женщина в болоньевой куртке. – По-моему, Соколова?

Людмила Ивановна честно призналась:

– Я не видела.

– Не видели? Сегодня по радио передали.

– Кто же бьет – омоновцы, не мы же с вами!

– Но удивительно, – продолжала настойчиво свой рассказ женщина. – Вы знаете что? Я вот никак... вчера слушаю и думаю, ну какие же поганые... у нас эти самые... депутаты.

– Какие депутаты? – заинтересовалась Людмила Ивановна.

Женщина отвечала медленно, с расстановкой:

– Те, которые перебежали. Сообщили, что человек восемнадцать уехали.

Их показали. Но большую цифру назвали, которые перешли к Ельцину, и они... И квартиры им дали, и должности.

– Они все кричали – парламент продажный, – перебила ее Людмила Ивановна. – Вот он – парламент-то "продажный": сидит в Белом доме, со всем расстался, все потерял; голову потерять могут, но сидят, нас защищают. А продажные – вот они – на сторону Ельцина перешли.

– Вы знаете, я вот о чем думала. С утра вот решили пойти и посмотреть в одиннадцать часов – будет штурм или нет.

– Если будем всю ночь стоять, – заявила Людмила Ивановна, – не пойдут. У меня вот до сих пор глаза отекшие после вчерашнего. Вот мы шли вчера отсюда ночью с мужем, я проплакала всю дорогу, вот сердце больное, ну не надо плакать, я понимаю. Но не могла. Вот сердце – раздирает, раздирает. И только думаю, Господи, вот мы – уходим, мы сейчас будем в теплом доме, в теплых постелях. А они там как? Вы понимаете? Вот мне так страшно, так страшно за них! Там же три – четыре градуса тепла. Вот мне обидно, мы пошли ночь домой ночевать, а их мы предали.

– Самое страшное то, – опять вклинилась женщина в болоньевой куртке, – что вот Руцкой Афганистан прошел – остался жив, а здесь, в мирное время – погибнуть. Вообще!..

– Вот сейчас нас отгонял омоновец с сытым лицом, – поделился Протасов тем, с чем еще больше часа назад столкнулся, когда их отгоняли от места, где валялась разбитая, в крови, детская коляска, – и говорит: коммуняки, при них не продохнуть, жили уже мы при них. А я ему: да ты, говорю, и одет-то при коммуняках был.

– А что, и жили, – разом заговорили женщины.

– Я вот не коммунистка, – сказала Людмила Ивановна. – И никогда не была коммунисткой. Но, извините, я жила.

– И я жила, – поддержала та, что в болоньевой куртке. – И дети наши.

– И детей учить могла, – продолжала Людмила Ивановна. – А вот сейчас пошла старшая на подготовительные курсы в институт – шестьдесят тысяч нужно заплатить до Нового года только, а потом еще неизвестно сколько. А попробуй их заработать, шестьдесят тысяч; вот так, вот так вот. И младшая дочь на подходе.

– Нет, нет, мы нищие сейчас, – согласилась женщина в куртке. – А самое главное, что терпели год, и терпели два. Ну? Зачем? В восемьдесят пятом мы еще не поняли, он там еще сухой закон принял. А вот за годы упущенные мы теперь и несем кару. Да я вот сама, мне стыдно и обидно. Три дня и три ночи бегала сюда в девяносто первом году. А мы стояли со стороны набережной, и только когда мы услышали, что Ельцин послал Руцкого и еще там двоих, не помню кого, один за границей сейчас, этот самый – седой, как его... Я уже забыла его фамилию, за Меченым, – все мы сказали, мы сделали большую ошибку, что мы находимся здесь. Еще в ту ночь. И в три часа утра. Разве это не показатель? Мы были в трауре.

– Это все толстосумы, все в кожанках, – с возмущением обратилась к ней другая женщина. – И вы среди них оказались. Что вы там делали? Вы среди них оказались совсем некстати. С кем вы там могли быть, если там одни богачи?

– Я вот, знаете, вот говорю, – продолжала Людмила Ивановна, – когда они вышли в девяносто первом и зачитывали свои воззвания, то руки у них тряслись, как нам доказывали по телевидению. Ну и что? Ну и вот я сейчас пойду, у меня что – руки трястись не будут, у вас руки трястись не будут? Я вот говорю тут с солдатами вечером. Я каждый день сюда хожу, с ребятами разговариваю – с солдатами. У меня самой дочери восемнадцать лет, и они здесь такие же. Я только об одном их прошу: ребята, пошлют на штурм – не ходите. Вы головы положите за кого? Нас вы убьете, мы вас не убьем, но что вы своим матерям принесете, горе какое, если вы пойдете на Дом Советов кровь проливать. Руки, ноги трясутся, все трясется, когда так говоришь... А вы знаете, что они говорят: нам ни радио, ни телевизоров не дают ни слушать, ни смотреть. Ну это ладно, – говорю им, – и слава Богу: там нечего ведь смотреть. И они, знаете, что говорят, – что они нас защищают, что там – бандиты, что там сидят бандиты, а в заложниках – депутаты.

– Вот это и страшно, вот это и опасно, – сказал с тревогой Петр Протасов.

– А мы им объясняем: вот вы, ребята, из разных регионов приехали, куда вы вернетесь? В разные страны все вернетесь? И как вы там жить будете? Вот что страшно. Вы же только что призвались, вы знаете, что творится вокруг, вы же знаете.

– Оказывается, я только поняла вчера, – сказала женщина в куртке и с зонтом, – вот этим самым, что делает сейчас Ельцин, он разбивает всю Россию на клочки.

Людмила Ивановна согласилась с ней:

– Да всю страну разрушает! Вон Елена Боннэр же ясно сказала, что на восемьдесят восемь частей надо разделить. Прожженые, что она, что Старовойтова. Женщинами еще себя считают, Сионисты, совсем нас задушили... Это раздается в Бухенвальде колокольный звон, – как бы подвела итог всему сказанному она. – Вот вчерашняя "Правда" опубликовала фото с этой колючей проволокой, мы тут – как в концлагере. Да они всю страну обтянут американской проволокой. Нас вытесняют к Садовому кольцу и так постепенно прогонят из Москвы.

Мимо них проскользнуло три импортных машины. И это зацепило Петра:

– Вот, мотаются, – заметил он, – и горя им нет.

– А вы знаете, вчера вечером, – возразила Людмила Ивановна, – когда мы уходили, к нам там подъехала иномарка, два мужика сидят и спрашивают: какая там обстановка? Мы, – говорят, – продукты хотим привезти, но не можем, мы со всех сторон подъезжаем и не можем проехать. Вот так. Ведь все понимают, все! Между прочим, один депутат позавчера рассказывал: пришел какой-то потомственный предприниматель, у него предки были купцы российские. Он принес две тысячи американских долларов. Ему говорят: давайте мы расписку напишем, чтобы потом отдать. Но тот – я, говорит, русский человек, как я могу с вас взять расписку... Ну не все же и предприниматели идиоты. И продукты привозят, и аппаратуру. Что мы с вами можем на наши пенсии в четырнадцать тысяч, да зарплату в тридцать?

Петр Протасов внимательно наблюдал за Людмилой Ивановной и ему нравилась ее убежденность; и представил ее обыкновенной учительницей в их средней сельской школе, и ничего, вполне возможно, что она бы прижилась в их селе, да может и сердце бы ее не так беспокоило. А сейчас она, конечно же, рисковала своим здоровьем, хотя имела для жизни все необходимое дома, но ее изо дня в день тянуло именно сюда, где свершалась на глазах у всех несправедливость.

Так не ее ли видел Протасов по телевизору еще вчера утром, когда кинокамера выхватила фрагмент толпы, где она стояла у Белого дома рядом с

пареньком-ополченцем. Через плечо у него была переброшена сумка защитного цвета с противогазом, какие Петр еще носил в армии на учениях по газовой атаке.

Он ее сейчас спросил об этом и Людмила Ивановна согласилась, что вполне возможно, когда проходы еще не были закрыты, она у здания Верховного Совета бывала не раз.

– Я даже раз попала на пресс-конференцию, когда перед журналистами выступал Иона Андронов, депутат. Он так и сказал им: "Если у вас есть совесть, то расскажите правду, будьте людьми". А потом, под вечер, листовку выпустили и там есть такой интересный момент. Если хотите, – обратилась она ко всем, кто стоял рядом с ней и Протасовым, – я вам зачитаю ее.

Никто не возражал, дождь лил и женщина в болоньевой куртке закрыла Людмилу Ивановну зонтом.

– Спасибо, – поблагодарила она и вытащила из плаща бюллетень № 2 от 25 сентября 1993 года Верховного Совета Российской Федерации. И стала зачитывать, по ее мнению, самое интересное. – Он особенно просил сообщить о возможной экологической катастрофе, которая случится в Москве, если в Доме Советов России по-прежнему будет отключено электричество. Оказывается, это огромное высотное здание построено на болотистой почве и все время его существования в фундаменте накапливается вода, которую постоянно откачивают электронасосы. Сейчас немного электроэнергии вырабатывает местная электроустановка, работающая на мазуте. Как только мазут кончится, а к Дому Советов России клика Ельцина – Лужкова не пропускает ни одного автомобиля, электронасосы остановятся и грунтовые воды станут подниматься вверх, и вскоре они затопят канализационные сети, после чего произойдет заражение Москвы-реки у Краснопресненской набережной.

Политические безумцы в Кремле, – продолжала она читать, – должны осознать грозящую столице экологическую катастрофу и разрешить подачу электроэнергии в Дом Советов России. Сейчас они действуют точно так же, как и их предшественники – большевики в Екатеринбурге 75 лет назад: прежде чем расстрелять Николая Второго с семьей и домочадцами, в доме купца Игнатьева, где содержались узники, был отключен свет, потом вода...

С сегодняшнего дня и вода отключена в Доме Советов России. К чему все это может привести, ясно из вышесказанного.

– Вот что ждет москвичей, – закончила читать Людмила Ивановна.

– А все – наша беспечность. Все думаем, что наше государство о нас

продолжает заботиться.

Из-за спины Петра участливо поддержал ее неприметный мужчина:

– Как в сегодняшнем номере "Правда" сказала: "Осторожно, двери закрываются, следующая остановка – полицейское государство". И не заметили, как уже туда приехали.

К четырем вечера площадь, где продолжал находиться Петр Протасов в окружении нескольких женщин и одного осторожного мужчины, а народ постепенно прибывал, и к разрозненным кучкам прибавлялось еще пополнение, была полностью блокирована, перекрыты все подступы к Дому Советов, даже во дворах установлены заборы из металлических щитов. Все проходы к Дому Советов перегорожены спиралями из колючей проволоки. Образовано несколько колец оцепления из милиции. Первая цепь состояла исключительно из офицеров ОМОНа. Российских и зарубежных журналистов выталкивали из кольца оцепления, не забыв при этом пустить в ход резиновые дубинки.

Люди были в постоянном движении и переходили от одной кучки к другой, вероятно в поисках более свежих новостей и чтобы согреться. Подошел парень в бушлате потрепанном армейском и сказал, в пять состоится митинг, недавно проходил Илья Константинов – председатель Фронта национального спасения – и попросил по возможности сообщать об этом другим людям.

Петр Протасов неожиданно заинтересовался двумя крепкими мужчинами в защитной форме, звездочек не было видно на куртках, и упустил Людмилу Ивановну из виду. Возможно, она пыталась передать пакет продуктов для депутатов и отошла от Протасова, потому что до объявленного у метро "Баррикадная" митинга оставалось все меньше и меньше времени, и она заспешила.

Возле военных стояли несколько человек, горевала женщина уже в почтенном возрасте, слабенько одетая: выцветшая до желтизны нутриевая шапка, сапожки из кожзаменителя, легкое пальтишко.

– Где же армия? Десантные войска обещали, мы ждали.

– Мы здесь с пяти утра, – басом ответил мужчина в защитного цвета армейской куртке и с красной повязкой на рукаве. – И с той стороны наши стоят.

Какой-то мужчина в толпе пожаловался:

– Нам вчера в лицо "черемуху" бросали. Лицо в луже отмывал. Дубинкой по голове били.

– Не успели мы, – продолжил военный в армейской одежде, – не успели мы приехать. Совести нет у ваших тут начальников, ублюдки они.

Стоящие вокруг дружно поддержали его и засмеялись, сами порой и похлеще оценивали все, что происходило вокруг. Но им сейчас стало радостнее, что не одни они. Теперь рядом, оказывается, встали десантники.

– Русские люди всем прощают, – высказал свое мнение Петр Протасов, – понимают их положение, что это служба у них такая. Но не понимают тех, кто не бросает свои посты и не уходит со своих должностей.

– Нет, ну зачем уходить, – возразил военный. – Другое: если они демократы, то почему же закрывают проволокой здесь? Что мы – грабить идем или убивать?

– И американской проволоки под ноги накидали, – заметил Протасов.

– Мы видели, – мрачно ответил десантник. – Мы сегодня с пяти утра там. Видели.

– Да надо подниматься всем республикам, – сказал тот, которого травили "черемухой".

– Мы отвоевали свое, все прошли, – продолжал десантник. – Но не ожидали здесь, в центре России, в Москве, такого хамства, чтобы проволокой центр Москвы закрывали.

– Да это что! Вон вчера женщины здесь ложились под машины вон те, из

которых заграждение теперь сделали, – не пропускали. И что толку? Армия-то молчит. Тишина. Вот и защитники наши оказались липовые. А еще говорили, что народ и армия едины.

– Приедут все. Все едут... Медленно.., – заверил десантник.

– А откуда вы? – спросил его Петр.

– Из Витебска. Полковник Кузнецов. Васильич, дай закурить, – обратился он к товарищу в такой же форме.

– Во что Россию превратили, – с горечью сказал тот, которого травили "черемухой".

– Сейчас рассказывали, как размолотили детскую коляску, – поделился с военными все еще свежей новостью Протасов.

Полковник затянулся сигаретой, выдохнул дым и обратился к Петру:

– Да ребята – они ни при чем. Я сам так же и в Душанбе занимался. Так же стояли со щитами, когда автобусы жгли возле ЦК партии, когда защищали. Но сейчас – почему в России, здесь, в центре, я не имею права пройти туда? Почему? Это что – демократия? Разберемся, ладно. Это еще не все.

– Русский человек раскачивается по чуть-чуть, медленно, – сказал и глубоко вздохнул Петр Протасов.

– Но чтобы этой колючей проволокой!.. – продолжал возмущаться полковник Кузнецов. – У американского посольства, суки, взяли – колючей проволокой дорогу закрыли. От кого? От кого? Что – туда грабить пойдем? Вместо того, чтобы бандитов ловить, они здесь стоят.

Мимо Петра Протасова и полковника Кузнецова, который, по всей видимости, был послан десантниками на разведку, чтобы понять настроение людей и определить, есть ли смысл выдвигаться военным на помощь осажденному Верховному Совету, прошел, прихрамывая, инвалид. Одной рукой он опирался на костыль, на промокшем плаще привинчен орден Отечественной войны, в другой он нес красное знамя, которое, уже впитав в себя достаточно дождевой влаги, неохотно шевелилось на свежевыструганном древке.

Травленный газом "черемухи" мужчина повеселел, увидев красное знамя, и обратился к Петру:

– Инвалид, а ходит с флагом!

Протасов согласился, что – да, флаг – это неплохо, но где люди, где армия? Даже милиция – и та говорит, что пришли бы сюда тысяч триста – четыреста и мы бы вас пропустили, а так – какие к нам претензии? И поделился с десантником:

– Сейчас женщина одному доказывала, говорит: ну я стою с зонтом, ты же – с дубинкой и автоматом, чего же ты меня боишься?

– Приказ дали, а что? Армия, она и есть армия, – отозвался полковник.

– А другой, когда гнали нас с того места, где ребенка избили в коляске, размахивает идет дубинкой и шумит: "Хватит, при коммуняках нажились".

– Да мы не за них. Не за тех, и не за других, ни за белых, ни за красных. Мы о другом. Должна быть справедливость. Россия должна быть. Зачем они Россию разрушили?

– Запад ведь как сказал. Да, он нарушил Конституцию, но... хозяин – барин, – включился в разговор молчаливый до этого товарищ полковника, который представился потом подполковником Петровым. – И мы вмешиваться в дела другого государства не имеем права. А им выгодно так, чтобы страна наша разрушалась. Зачем им сильный сосед? Пусть, мол, внутри люди сами разберутся. А люди, видишь, как разбираются – кто в лес, кто по дрова. В итоге кого защищать? Кругом русские люди. На кого нападать, кого защищать? Ведь и омоновцам тоже достается, и там русские.

– Ни и военные, да разве для этого мы вас растили, лелеяли, лишний кусок не съедали, для вас берегли, защитнички. Или на вас креста нет? Побойтесь Бога, – выложила им напрямую старушка в сапогах из кожзаменителя и в изношенной одежде.

Протасов все-таки пытался до конца выяснить, будет поддержка от армии или не будет? Потому что рассчитывать на ополченцев нельзя, как он понял, побыв несколько часов среди невооруженных людей, желавших что-то изменить. Все это было не в их силах. Многие из них так и не поняли, что их чувствами, переживаниями, настроением умело руководили сторонники президента с Запада. Полковник Кузнецов многое недоговаривал, и тогда Протасов обратился к его товарищу, подполковнику Петрову, который, возможно, перестраховавшись, назвал вымышленную фамилию.

– Ну хотя бы какие-то изменения есть в армии? Вот вы только оттуда. Или армия так и будет молчать?

– Предали Руцкого все, – глухо ответил подполковник Петров. – Гиблое дело.

– Предали войска? – поразился травленный "черемухой" мужчина.

– Я так и знала, – качала головой старушка в потрепанной одежде. – Так и знала, сердцем чувствовала, что погибель на наш народ идет. А все деньги, за деньги купили тех, кто теперь на народ нападает.

– Так вы хотите сказать, что воздушно-десантные войска не поддержали Руцкого? – переспросил Протасов.

– Все, предали, никто не поддержал, армия стоит на месте. Никто не колышется. Значит – все!

– Да нет, это еще не все, – задумался Протасов.

– Еще не все, – поддержал его неожиданно полковник Кузнецов. –Да, русский человек раскачивается медленно, но придет еще и наше время.

– Если всех нас вот таких, понюхавших пороху, не уберут. А они на это способны, – добавил подполковник Петров.

Старушка послушала еще какое-то время, поняла, что стоять рядом с военными нет смысла и, догнав инвалида с красным флагом, стала громко призывать:

– Регионы, поднимайтесь! Спасайте Россию. Регионы, поднимайтесь, совсем нас задушили! Спасайте русский народ!..

На какую-то минуту отвернулся Протасов в другую сторону, высматривая, вдруг где мелькнет Людмила Ивановна. А когда повернулся назад – уже не было видно мокрого красного знамени на белом древке. Какой-то крепыш в гражданской одежде силился сломать древко через колено, и флаг, протащенный по асфальту, из красного превратился в грязно-коричневый. А старика-инвалида и старушку легко подхватили омоновцы в черных куртках и буквально пронесли их через оцепление. Старушка отчаянно, насколько позволяли ей силы, билась и кричала уже издалека:

– Регионы, поднимайтесь! Спасайте Россию! Так больше жить нельзя!

Потом крик ее мгновенно оборвался, вероятно – ей чем-то закрыли рот. Тащили их обоих с инвалидом в стоящий за оцеплением небольшой автобус.

Полковник Кузнецов, витебский десантник, глубоко переживал все то, что происходило в эти минуты и часы на его глазах. Но ни он, ни подполковник Петров, с красными повязками на рукавах новеньких пятнистых бушлатов, не знали, что делать в этой ситуации. Они были подготовлены за свою непростую армейскую жизнь к защите народа. Но их готовность помочь уже была оборвана 23 сентября, о чем они узнали более подробно из газеты "Советская Россия, последние номера которой раздавали желающим молодые ребята. Такие же номера взял себе и Петр Протасов. Маленькая трагедия потом породила большую, дойдя до массового убийства беззащитных людей. Речь шла о нападении группы подполковника Станислава Терехова на штаб ОВС СНГ, как сообщила об этом военная прокуратура.

Когда около 18 часов у здания Верховного Совета РФ собралось людей значительно больше, чем в предыдущие дни, а пришли они, чтобы поддержать и заодно послушать депутатов, участвовавших в заседании Съезда, их стал призывать с напряжением в голосе, на грани срыва, редактор газеты "Молния" Виктор Анпилов:

– ...Мы должны идти все вместе туда, поднимать всю Москву.

Он, как всегда, был в одной и той же роли: поднимать, водить и водить, и так никуда и не привести. Он словно не понимал, что люди нужны были именно здесь.

На трибуне Дома Советов – народные депутаты РФ, лидер Компартии РФ Геннадий Зюганов, народные депутаты СССР.

Выступил генерал В. Ачалов:

– Многие провели эту ночь здесь, у костров, мы склоняем голову перед вашим мужеством. Сегодня собрались народные депутаты и с 22 часов начнется трансляция на площадь с заседания Съезда народных депутатов. Вы просите меня действовать. Да, я буду действовать вместе с вами и буду действовать только в рамках закона.

Ровно в 22 часа включили трансляцию со Съезда. И почти в это же время от мегафонов, установленных на площади под щитом РКРП, раздались призывы Гунько и Анпилова идти на штурм штаба Объединенных вооруженных сил СНГ, расположенного на Ленинградском проспекте.

Площадь ответила дружным гулом возмущенного неодобрения, послышались гневные выкрики: "Провокация!" С площади ушли единицы.

В половине второго ночи снова резко заговорил мегафон РКРП – надрывный женский голос, пересказавший со слов прохожих на Ленинградском проспекте, что слышалась стрельба. И опять – призывы двигаться туда.

Люди оставались на месте. Уже 24 сентября, днем, на пресс-конференции генерал-полковника А. Макашова, генерал-лейтенанта Титова, подполковника Е. Чернобривко, было разъяснено, что руководители обороны Дома Советов не имеют никакого отношения к случившемуся. Генерал Макашов рассказал о том, как группа провокаторов агитировала собравшихся людей направиться к штабу ОВС СНГ.

– Я вышел на балкон, – сказал генерал, – и обратился к людям с призывом не поддаваться на провокацию.

Подполковник Чернобривко дополнил, что в 19 часов подполковник С. Терехов получил сообщение о провокациях против его семьи и отлучился из Дома Советов. Есть подозрение, что его выкрали...

Корреспондент ТАСС, со ссылкой на сообщение правительства, сообщил, что в 20 часов 50 минут совершено нападение на здание штаба Объединенных вооруженных сил СНГ, в результате которого убит находившися на патрульной службе капитан милиции Свириденко Валерий Владимирович, 1957 года рождения, старший участковый инспектор Хорошевского отдела милиции. Бандитская пуля настигла и жительницу соседнего дома, пенсионерку Веру Николаевну Малышеву, подошедшую к окну при звуке выстрелов. В перестрелке ранен сотрудник милиции.

Б. Ельцин, правительство Российской Федерации выразили свои глубокие соболезнования жене капитана милиции В. В. Свириденко – Вере Николаевне, его дочери Оксане и Наташе, мужу и родственникам В. Н. Малышевой.

По подозрению в вооруженном нападении военной прокуратурой задержан председатель Союза офицеров России Станислав Терехов.

Как сообщили корреспонденту КРИМ-ПРЕСС в мэрии Москвы, очевидцы указали на Станислава Терехова как на участника ночного происшествия по составленным сотрудниками правоохранительных органов фотороботам участников налета.

Кучка авантюристов, а может и провокаторов, перечеркнула все усилия по мирному выходу из кризисной ситуации в Верховном Совете, преступно пролив кровь невинных людей на Ленинградском проспекте. Лучшего подарка Ельцину трудно было себе представить.

В связи с инциндентом на Ленинградском проспекте и обвинениями в причастности к нему, на вечернем заседании десятого Съезда председательствующий Р. Хасбулатов решительно заявил, что на Верховный

Совет, ни Съезд, ни исполняющий обязанности президента не имеет к этому прискорбному, трагическому случаю никакого отношения. По его предложению Съезд почтил минутой молчания память погибших и выразил соболезнование их семьям. Отмечена непричастность к этому трагическому событию депутатского корпуса и людей, охраняющих Дом Советов. "Эта кровь ложится на организаторов государственного переворота", – подчеркнул Р. Хасбулатов.

Но драматизм Съезда обусловлен не только этим прискорбным случаем. Многих весьма удручало отсутствие решительных действий со стороны руководства Верховного Совета.

– Суки они, – неожиданно вырвалось у полковника Кузнецова.

– Кто? – удивился Протасов. – Омоновцы?

– Анпилов и Терехов. Один под коммунистов косит, а другой – якобы от офицеров. Провокаторы они и сволочи. Они нам все разрушили, теперь не шевельнешься. Зачем им был нужен этот пустой штаб? Зачем?! Теперь вся надежда – на народ, если поднимется Москва. Да только маловероятно, она вся в ларьках коммерческих. А регионы, что регионы, какая на них надежда?.. Хорошо, если в Москве что выгорит и власть к патриотам перейдет. А если нет? Все, хана им. Он же бешеный, этот верховный, начнет мстить.

– Да, – согласился с полковником Кузнецовым Петр Протасов, – я и сам догадывался еще раньше, что Анпилов – это чугунная гиря на ноге Зюганова, его черная тень...

* * *

Свою оценку происходившему лидер КПРФ Геннадий Зюганов высказал в интервью "Независимой газете" 4 ноября 1994 года:

Вопрос. – Был ли в сентябре-октябре 1993 года обречен Верховный Совет? Может быть неверную тактику избрали Руцкой и Хасбулатов или ситуация к тому времени была уже стратегически ими проиграна?

Ответ. – Мы очень внимательно следили за развитием событий. Уже в мае 1993 года приняли на пленуме резолюцию о борьбе с государственно-политическим экстремизмом, где указывали, что нынешняя власть взяла курс на разгром советского народовластия.

В начале июня опубликовали свою предвыборную платформу. Немногие тогда обратили внимание, что она начиналась словами: "Только досрочные выборы обеих ветвей власти могут привести к мирному исходу назревших

противоречий".

Мне, в свое время занимавшемуся "силовыми структурами", было известно гораздо больше, чем остальным.

Например, я знал, что технологии и документы, запускавшие эту крупную провокацию, были подготовлены еще в середине лета. Обратите внимание: после расстрела парламента в считанные дни были опубликованы и положение о выборах, и положение об избирательной комиссии. За эти дни их даже невозможно было перепечатать на машинке!

Суть подобного рода технологий можно изложить простой цепочкой: раскол, конфликт, тупик, взрыв и обвал. В эту цепочку укладываются и события августа 1991 года, и события сентября-октября прошлого года. "Авторы" прошлогоднего путча надеялись втянуть под крышу Дома Советов всю оппозицию, накрыть ее разом и раздавить. По существу так и случилось.

Почти всю оппозицию загнали в подполье, закрыли все патриотические издания, кроме газеты "Русский инвалид", и предложили вариант выборов за 40-50 дней, конечным результатом которых должна была стать бесспорная победа гайдаровцев.

Спросите у грамотных психологов, как поведет себя человек, если его закрыть на две недели в уютной квартире, включить прекрасную музыку и кормить отборными продуктами. Любой психолог знает, что через 10 дней у человека будет нервный срыв. То же самое сделали с высшим государственным органом, но оставив без воды, хлеба, питья, за колючей проволокой, постоянно нагнетая информационный терор с помощью мощных установок. Поэтому у некоторых руководителей и произошел нервный срыв. Хотя они прекрасно понимали, что если бы удалось уберечься от провокации еще на десяток часов, ситуация могла развиваться совсем иначе.

Я бы хотел обратиться через вашу газету ко всем, кто еще способен думать, с несколькими вопросами, которые уже сами по себе способны многое прояснить о прошлогодних событиях.

Почему телеустановки, которые демонстрировали на весь мир этот образцово-показательный расстрел парламента, были заказаны еще до 21 сентября, заранее перевезены и установлены на различных точках? Почему чрезвычайное положение было введено 3 октября в 16 часов дня, когда манифестанты еще не подходили к мэрии и не собирались идти в Останкино?

Почему машины, брошенные ОМОНом, оказались с ключами зажигания и полными баками бензина?

Почему в Останкино заблаговременно были введены на бронетехнике шесть сотен спецназовцев с полным боекомплектом и с приказом стрелять на

поражение? Почему снайперы, о которых нам без конца твердили СМИ, вместе с их винтовками улетели через несколько дней туда же, откуда прилетели, и ни одного из них не представили ни следствию, ни общественности?

Почему из Дома Советов, по официальным данным, не вынесли ни одного убитого? И почему все трупы пораженных спецназовцев были сожжены? Хотя экспертиза по характеру их ранений могла бы дать заключение, от чьих пуль они погибли.

Достаточно лишь задаться этими вопросами, и поймешь – была классическая провокация, подготовленная очень грамотными людьми.

Накануне всего происшедшего я разговаривал с Руцким, он, по-моему, понимал, какая акция подготовлена. Вероятно, в той обстановке ему следовало бы действовать как-то иначе, ведь всегда есть варианты.

Например, можно было иначе обойтись с армией, она колебалась. Коллегия Министерства обороны до последней секунды отказывалась выполнять приказы о расстреле собственных сограждан. Кстати, в результате она и не приняла такого решения. Я пытался по "кремлевке" переговорить с министром обороны, и как только произошло соединение с его приемной, сразу вырубились все телефоны первой кремлевской связи в Конституционном суде. Зорькин просил, чтобы эта связь снова была включена. И тогда Филатов, не стесняясь, сказал ему: "не позволяйте Зюганову разговаривать по вашим телефонам и звонить туда, куда ему не положено". Вот как в Кремле боялись собственной армии.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒