Консерваторы 7 страница

* * *

Это было его единственное «нет» за всё время серьёзного разговора со Снейпом. С трудом, но Гарри всё же удалось объяснить, что он просто не сумеет справиться с такой ролью перед искренне любящими его людьми. Что даже пробовать не стоит — ведь они сразу увидят его притворство и обман. Что не может быть и тени сомнений — никто из них и на секунду не поверит, что он способен влюбиться в мужчину. А уж в Снейпа... Правда, последний аргумент Гарри благоразумно произнёс про себя.

Он был уверен на все сто: затея Снейпа провалится. Больше того, Гарри хотел, чтобы она провалилась. Он совершенно не желал пускать ложь так глубоко в свою жизнь — обманывать самых близких: Рона, Гермиону, да ту же миссис Уизли! Ладно уж, ему придётся притворяться перед министерскими, Малфоями и их прихвостнями, журналистами и чужими людьми. И то это неправильно, противно, мерзко. Но здесь, среди самых близких, практически родных, Гарри не собирался играть.

Причины настойчивости Снейпа Гарри понимал прекрасно. Долго объяснять к каким последствиям может привести случайный разговор, достигший не тех ушей, Снейпу не пришлось. Гарри и сам догадался, что одного намёка будет довольно, чтобы разрушить всю шаткую конструкцию его «спасения» от министерской опеки.

Потому он и согласился молчать. Гарри посчитал достойным выходом из сложившейся ситуации просто закрыть эту тему для обсуждения. Ведь между ним и Снейпом ничего такого нет и быть не может — уж в этом Гарри не сомневался. А раз тут обсуждать нечего, то и держать язык за зубами будет совсем не сложно. Кроме того, Гарри был уверен в том, что его друзья и так всё поймут.

«Они-то не могут не понять!» — думал он тогда.

Появление секретов от друзей Гарри вовсе не радовало. Даже если это только для дела! Но другого выхода так и не нашлось. И Гарри принял решение. Ведь не ради себя одного он согласился играть в эти игры. Не только ради себя он пытался наладить отношения со Снейпом. Гарри хорошо помнил, сколько магглорождённых попали в ту же ловушку, что и он сам. Они нуждались в помощи — и Гарри знал, что, выиграв больше свободы для себя, сможет больше сделать для других.

Снейп продолжал настаивать: Гарри должен привыкнуть вести себя одинаково перед всеми, не деля зрителей на своих и чужих. Иначе провал неизбежен.

— Да они ни за что не поверят в такой бред, сэр! Они знают, что я никогда не смогу полюбить вас! Я не в состоянии столько врать, так притворяться!

Но сколько бы Гарри не повторял это, Снейп упорствовал:

— Я не желаю, чтобы моя честь зависела от умения Уизли хранить секреты. Тайна, известная больше чем двум, тайной уже не является. Потому я вынужден настоять — вы обязаны убедить своих друзей...

— Это невозможно, сэр! Они знают, как я к вам отношусь!

Гарри смутился под тяжёлым взглядом своего несговорчивого оппонента и исправился:

— То есть относился раньше, сэр, не сейчас.

— Тогда, для начала, извольте убедить их в улучшении наших отношений. Хочется вам этого или нет, не имеет никакого значения. Вам в любом случае придётся научиться демонстрировать соответствующее поведение. В том числе и перед Уизли. Поймите же это, наконец!

И Гарри согласился попробовать. Снейп и вправду стал относиться к нему хорошо, они смогли договориться между собой. Так что Гарри даже врать не пришлось бы. Оставалась единственная, зато какая проблема: он не имел никакого понятия, что говорить и как именно себя вести. Увы, но Гарри и театр вовсе не были созданы друг для друга.

Хотя кое-какое представление об этом искусстве у него было. Как-то летом перед пятым курсом Гарри удалось пробраться в гостиную Дурсли незамеченным. Вообще-то, он хотел посмотреть новости — тогда он каждый день ожидал сообщений о несчастиях и разрушениях, производимых сторонниками возродившегося Волдеморта, — но всё, что ему удалось увидеть, пока тетя Петуния не прогнала его в комнату на втором этаже, был невнятный огрызок неизвестной пьесы и блок надоедливой рекламы. С тех самых пор Гарри знал о театральном искусстве только то, что актёры очень странно одеваются, говорят необыкновенно высокими голосами, активно размахивают руками, корчат раскрашенные разноцветными красками лица и, вообще, выглядят абсолютно неестественно и крайне странно.

Потому Гарри особо не стремился им подражать. Совет Снейпа — представить себя актёром, играющим роль на сцене — Гарри безоговорочно отверг. Он был уверен, что патетические выкрики и экспрессивные жесты с его стороны не являются тем, что убедит окружающих в «семейном благополучии пары Снейп-Поттер».

А вот что их убедит... Гарри знал, что вечером за ним должен зайти Снейп и что тот планирует воспользоваться этим случаем, чтобы уверить Уизли в том, что «нам удалось найти общий язык и их беспокойство за вас излишне». Потому Гарри ещё утром решил, что нелишним и вполне достаточным будет у всех на глазах поздороваться со Снейпом «милым» тоном и спросить: «Как прошёл день?» Ему казалось, этого хватит показать, что их отношения улучшились. А раз так, то и возмущаться его уходом из Норы нет причин — ведь ясно, что со Снейпом ему будет не так плохо, как казалось с самого начала этой безумной истории с помолвкой.

В тот момент Гарри и представить себе не мог, что кому-то из его близких друзей и их семьи, людей, которые знали его ещё совсем мальчишкой, может прийти в голову, что он с лёгкостью согласится на интимные отношения с мужчиной. Но Рон, который огорошил его своим признанием, что сразу догадался, как у них со Снейпом дела... Рон, который знал его столько лет... Рон, который, как оказалось, за все эти годы так и не удосужился его узнать хоть немного! Да ещё его родня! И даже Гермиона!

После разговора с Роном всё переменилось. Теперь Гарри не меньше Снейпа желал, чтобы никто не лез в их «личную семейную» жизнь, пусть она и полностью отсутствовала. И раз уж его друзья, как оказалось, так плохо его знают — ну не разубеждать же их, правда? — то Гарри решил выполнить наказ Снейпа и продемонстрировать всем их близость.

То, что произошло дальше, Гарри никак не мог выкинуть из головы. Мысли всё возвращались и возвращались в те последние полчаса, безумные полчаса, что он провёл сегодня в Норе. Каждый взгляд, жест, слово, своё или чужое, всё это виделось ему так живо и ярко, что Гарри полностью погрузился в воспоминания.

Он помнил, как невольно задержал дыхание, услышав шум аппарации — резкий, гулкий, будто великан хлопнул в огромные ладоши...

* * *

Пламя свечей затрепетало, хотя воздух стоял, а на деревьях, казалось, и лист не шелохнулся. Тени от блюд и бокалов заскользили по снежно-белой скатерти.

Гарри не собирался волноваться. Он был готов к игре.

«Это не Снейп. Он просто похож на Снейпа. Но похож только внешне. Он — другой. Он никогда не оттолкнёт меня! Он мне нравится. Я люблю его! А он любит меня!» — метод «Я буду говорить ему сэр!» трансформировался в «Он — другой! Я люблю его». Хорошо бы это сработало. Иначе Гарри даже не представлял, как ему удастся вести себя «мило» с настоящим Снейпом.

Но всё получилось.

Гарри встал с места и, вздёрнув подбородок вверх, решительно зашагал навстречу своей судьбе. На губах ещё дрожали отражения самых странных слов, которые ему довелось за всю свою жизнь сказать Снейпу. Он знал, что выглядит сумасшедшим, бросившимся с головой в омут на глазах у изумлённой публики. Ему казалось, что каждый из семейства Уизли сверлит его спину недоверчивым взглядом. Ужасно хотелось оглянуться назад, сбросить прилипчивые взгляды, но Снейп в развевающейся от быстрого шага чёрной мантии был уже совсем близко.

Потому Гарри уверенно чеканил шаг и не позволял себе опустить взгляд — он наконец сделал выбор и собирался ему следовать, чего бы это ему ни стоило, какой бы сложный путь ему не предстоял.

Далеко идти не пришлось.

— Очень мило с твоей стороны, Гарри, подумать обо мне, — произнёс Снейп негромко, но Гарри мог бы поклясться: каждый за столом прекрасно расслышал его слова.

«Он — другой, — Гарри глубоко вздохнул. — Я люблю его».

— Я так соскучился, — сказал он и попытался улыбнуться. Лицевые мышцы казались какими-то деревянными, и Гарри внезапно разнервничался. Ему показалось, что кто-нибудь обязательно сейчас вскочит из-за стола и обвинит его в притворстве. Или Снейп его оттолкнет и не поддержит...

— Соскучился?

Взгляд вплотную приблизившегося Снейпа ожёг загадочной темнотой, выразительная бровь чуть дёрнулась вверх, но на губах уже появилась улыбка, заставившая Гарри вспомнить завтрак у Малфоя.

— Я тоже по тебе скучал, мой хороший.

Сзади раздался чей-то задыхающейся кашель.

Снейп слегка обнял его за плечи, кожу согрело тёплое дыхание, и чужие губы, нежные и тёплые, прикоснулись к виску Гарри всего на мгновение. Но этого мгновения хватило, чтобы сердце Гарри пустилось вскачь, он забыл свою роль и опомнился уже сидя за накрытым столом слева от невозмутимого Снейпа. След поцелуя горел, ладонь всё ещё хранила тепло чужого прикосновения, но Гарри зябко поёжился — ему стало холодно от мысли, что магия помолвки стала срабатывать так быстро. Даже кольцо не успело запульсировать и вспыхнуть, а он уже потерял голову от ощущения близости наречённого.

В то время как мистер Уизли старательно предлагал «дорогому Северусу» напитки на выбор, а вскочившая с места миссис Уизли уговаривала отведать «милого друга» хоть что-нибудь из длинного перечня блюд, Гарри встретился глазами с Роном. Тот смотрел на него тем самым «понимающим» взглядом. Да и другие... Никто не был удивлён. Сидящая справа Флёр оживлённо заговорила о свадьбе, попыталась расспросить Гарри об их планах, но так и не получила внятного ответа. Потрепав Гарри по руке, она повернулась к Пенелопе — жене Перси, и молодые женщины принялись обсуждать фасон и цвет платьев и мантий, которые им следует надеть на грандиозный приём, который наверняка устроит Северус в честь свадьбы...

Гарри закрыл глаза. На душе скребли книззлы: «Какой же я идиот! Как можно было так ошибаться? И это — мои единственные близкие люди? Это на их понимание я надеялся?»

Гарри уже знал, что об их отношениях со Снейпом думали Уизли. Но знать и видеть собственными глазами — разные вещи. Стало больно.

К его руке прикоснулись.

— Гарри, как ты? — спросила неслышно подошедшая Гермиона. Она склонилась к его уху и прошептала: — Ты так побледнел, Гарри. Что с тобой?

— А как ты думаешь? — едва слышно прошипел Гарри. — Как ты думаешь, я должен себя чувствовать?

— Почему ты говоришь таким тоном? — Гермиона заглянула Гарри в глаза. — Ты за что-то злишься на нас? Или беспокоишься?.. Ой, Гарри, как же я сама не догадалась! Ты же наверняка переживаешь, что мы неправильно поймём ваши отношения с профессором...

Гарри затаил дыхание, вглядываясь в родные карие глаза. Ему так хотелось верить, что уж Гермиона...

— Не беспокойся, Гарри, мы все всё прекрасно понимаем, — продолжала шептать она. — Ты не должен стесняться. Он ведь твой жених. Хорошо, что вы поладили. Мы все за тебя так переживали.

Последняя надежда умерла. Понимание было — да только не то, совсем не то. Даже Гермиона поверила в их игру — у неё не возникло никаких сомнений.

Теперь Гарри остался совсем один.

— Ещё чаю, Гарри? — спросила Гермиона громко, и Гарри кивнул. Говорить больше было не о чем.

Чаинки кружили в наполненной до краёв чашке, аромат трав обволакивал, успокаивая и утешая. Фарфоровая сахарница подобралась к Гарри поближе и встала, подбоченясь, вся в ожидании внимания к своей особе. Тут же нарисовался и молочник. Подбежала маленькая розетка с вишнёвым вареньем, призывно зазвенела ложечкой. А Гарри молча смотрел на вьющийся над золотистым ободком чашки дымок, не видя и не слыша ничего вокруг.

Никто его не понимал. Никто.

Он вздрогнул, когда тёплая сухая ладонь накрыла его руку, замершую на краю стола в дюйме от чайной пары. Словно посторонний, он наблюдал, как Снейп подносит его вялую ладонь к своим губам, и только лёгкое касание, словно молнией прошедшее сквозь тело, привело Гарри в чувство. Его глаза широко распахнулись, он шумно выдохнул. Но сделать ничего не успел. Гарри опередили.

Предательские веснушки лишь подчёркивали бледность вставшего Чарли.

Снейп потянул руку Гарри ниже, так что стол скрыл их ладони от любопытных глаз. Но не отпустил, а продолжил поглаживать большим пальцем место поцелуя. Если этим жестом он хотел Гарри успокоить, то ему это не удалось. Гарри задохнулся от навалившегося смущения и негодования: «Почему он так относится ко мне? Ну прямо как к девчонке!»

— Я... — Чарли смотрел куда угодно, только не в их со Снейпом сторону. — Я пойду. Уже довольно поздно, мне пора возвращаться в центр.

— Уже уходите, Чарльз? — любезно осведомился Снейп, поднимаясь со стула.

Гарри переводил взгляд с одного бледного лица на другое. Освобождённая из плена ладонь не желала забывать теплоты касаний. Кольцо на правой руке пульсировало.

— Прошу меня извинить, — безучастно проговорил Чарли. — Мне ещё предстоит вечерний обход. Драконы не ждут. До свидания всем. Гарри... Северус...

И Чарли, так и не посмотрев в сторону Снейпа, аппарировал прямо от стола.

Ужин для Гарри был окончательно испорчен.

* * *

И не только ужин.

Вихрь воспоминаний и вызванных ими размышлений всё никак не желал угомониться.

Гарри в тысяча первый раз перевернулся с одного бока на другой. Легче не стало. Крайне раздражённый и расстроенный, он изо всех сил саданул кулаком по пылающей жаром подушке, несколько раз глубоко вдохнул душный воздух, закрыл глаза, уже в который раз пытаясь заснуть. А сон всё не шёл. И Гарри принялся считать влетающие в ворота Слизерина квоффлы. На шестидесяти очках он опять сбился. Ему снова вспомнилось бледное лицо Чарли, ещё более бледное лицо Снейпа...

Да, изменившиеся отношения с друзьями были не единственной проблемой Гарри. Другие вопросы волновали его ничуть не меньше, а то и больше, много больше.

Гарри откинул полог кровати и выбрался наружу: в пижаме, босиком и взъерошенный сверх всякой меры. Призрачный неяркий свет заливал комнату. За окном безраздельно царствовала ночь, и лишь тонкий серп луны висел над Запретным Лесом, освещая кроны огромных деревьев, но не в силах рассеять хранимые ими в глубокой темноте тайны. Гарри покачал головой. Везде одно и то же — никакой ясности.

Гарри нервно поёжился и обхватил себя руками. Сомнения рвали сердце на части. Он ничегошеньки не понимал.

Не понимал Чарли: «Ему действительно надо было уйти? Или он на нас со Снейпом смотреть не мог? На то, как Снейп мне... руку целует? Господи, а если он и вправду Снейпа любит? Потому и сбежал. Хотя... А может он его вовсе и не любит? Он же сам мне тогда сказал... Да и по делу мог уйти. Разве нет? Но всё же...»

Не понимал Снейпа: «Он же меня успокоить пытался, правда? Он же не Чарли мстил, что тот его бросил? Он же не такой жестокий, ведь нет? Нет, нет, он бы так не смог... Или смог? Играть мной, им, всеми...»

Не понимал самого себя.

С собой дела обстояли хуже всего: чужая душа — потёмки, но свою-то Гарри должен знать! Однако разобраться в том, что он чувствует, думает, хочет, не получалось. Уж слишком много всего...

Сказать, что прикосновения Снейпа, как и само его внимание, успокаивающее и заботливое, были Гарри неприятны... Нет! Вовсе не неприятны — стоило лишь вспомнить, и внутри всё переворачивалось. Но цена! Какова цена! Воспоминания о нежной ласке не отпускали, а жгучее смущение ворочалось внутри и скреблось, не позволяя заснуть: на часах уже давно за полночь, а он, словно нервная барышня, бегает вокруг кровати! Гарри зло фыркнул, заставил себя остановиться.

Но память всё не отпускала. Гарри уставился на левую руку, разглядывая её словно чужую. Не выдержал, коснулся места поцелуя, подушечкой большого пальца правой руки повторил неторопливую ласку Снейпа. Глаза закрылись. Дыхание перехватило. Проклятые мурашки побежали по спине.

Гарри и не думал, что так бывает. Смятение овладело им всецело. Мысли неистовствовали.

«Но ведь это Снейп», — напомнил он себе.

«Да, Снейп. И что с того?» — возразил разум.

«Я не хочу его прикосновений! Я вообще ничего от него не хочу!» — возмутилась гордость.

«Правда, что ли? А вот лгать себе не стоит! Тебе ведь приятна его близость!» — укорила совесть.

«А чем ближе, тем приятнее...» — томно уточнило тёемное нечто, беспокойно ворочающееся в животе. Похоже, именно оно отвечало за тех самых бабочек, что сводили Гарри с ума время от времени.

«Он мужчина — я не могу его хотеть, я не гей! Не надо мне от него ничего!» — кипятилась гордость.

«Тем более что он — Снейп! — с жаром подхватил Гарри. — Разве я могу хотеть близости с ним? Чтобы он прикасался ко мне... прижимал к себе... целовал...»

Смущающие совесть картинки без спроса всплыли в сознании. Тёмное нечто издевательски расхохоталось. Проклятые бабочки затрепетали, почуяв запах поцелуев. Гарри схватился за голову.

Разум устало вздохнул: «Отрицать очевидное слишком глупо. И недостойно гриффиндорца».

Проклятье!

Гарри чувствовал себя преданным собственным разумом, уязвлённым собственной совестью, смущённым собственным телом. Одна лишь гордость поддерживала его. Гарри знал, что не падёт, что выстоит. Только вот стоило вспомнить, как нежно чужие губы прикасались к руке, как по запястью скользила прядь волос. А ещё тот взгляд — опекающий, заботливый, светлый.

— Да ничего такого я не хочу! — простонал Гарри в голос. — Я не гей... Да и он... Ведь он... Он и Чарли... А я... Боже!

Гарри готов был зарычать от гнева. Это безумие, блажь, идиотизм! Он с шумом выдохнул.

— Главное, что он ничего такого от меня не хочет.

«Он меня не хочет. Вот правда», — повторил Гарри несколько раз. Суждение об истинном отношении к нему Снейпа — уж в нём-то Гарри был непреложно уверен — охладило разухабистое нечто и сумасшедших бабочек.

И пусть Снейп теперь говорит «мой хороший», «я горжусь тобой», «я тоже по тебе скучаю», смотрит с улыбкой, обнимает, целует — это всё... ну... не по-настоящему. Ведь это всё притворство, не так ли?

Только вот хотя Гарри знал, что всё это всего лишь игра — верить не получалось. Потому что Снейп и правда переменил к нему отношение. Потому что Гарри увидел другого Снейпа. И тот Снейп, о существовании которого Гарри раньше и не подозревал, был хороший. Или казался хорошим. И для Гарри тот другой мог бы быть... Мог бы стать...

А вот эту мысль Гарри не позволил себе додумать.

— И вообще... Это всё магия. Магия и всё! — шептал он упрямо.

Сна не было ни в одном глазу. Беспокойство зудело в кончиках пальцев.

С глухой тоской Гарри оглянулся на сверкающую в полумраке белыми простынями постель и решительно потянул дверцы шкафа. Чёрный шёлк мантии приятно охладил разгорячённую кожу. Пижамные штаны полетели вслед за курткой. Гарри надел ботинки и поспешил к выходу из спальни. Прогуляться было жизненно необходимо. А старый Хогвартс — лучшее место на земле, чтобы бродить по его коридорам и лестницам этой безумной ночью.

В камине гостиной горел огонь. Брёвна оглушительно потрескивали в тишине. Пламя гоняло тени по стенам. Гарри внимательно огляделся — казалось, комната пуста. В повёрнутом к огню кресле с высокой спинкой мог кто-то сидеть, но отсюда не увидишь, а проверять... Нет, только не сейчас: разговаривать со Снейпом абсолютно не хотелось. Гарри бесшумно спустился по лестнице и поторопился уйти.

Гарри наслаждался полным одиночеством, полумраком, изредка рассеиваемым одиноким факелом, тишиной, нарушаемой лишь звуком его осторожных шагов и посапыванием портретов. Здесь никто и ничто его не беспокоило. Гарри шёл куда глаза глядят, не останавливаясь ни на минуту, не задумываясь ни о чём. Только камень вокруг, прохладный воздух, парящие лестницы. Сомнениям здесь места нет — они остались позади, там, в пустоте бесконечных коридоров.

Стоя на верхней площадке Астрономической башни, Гарри не мог отвести глаз от тонкого серпа луны. Холодный ночной ветер трепал его волосы.

— Это всего лишь магия. Просто иллюзия. Никаких чувств.

Гарри взглянул на белое кольцо.

— Я справлюсь с этим, — пообещал он себе.

Каменные горгульи, винтовая лестница, холл, мерцающий свет месяца, заглядывающего в окно... Гарри шёл медленно, стараясь не расплескать заработанное многочасовой прогулкой спокойствие и безмятежность. Усталость давала о себе знать.

Камин в гостиной почти потух. Гарри вызвал Lumos — завершить этот день падением с узкой лестницы в полной темноте совершенно не хотелось. Вот и его дверь. Он сонно потянулся. Кровать с красным балдахином, подушками, белыми простынями... На лице появилась слабая улыбка.

Осталось лишь закрыть дверь.

Улыбка Гарри померкла.

Во тьме гостиной серебристый шар Lumos'a освещал поднимающегося к себе Снейпа.

Глава 25. Почему ты так беспокоишься об этом, Гарри?

Лабиринт лестниц и коридоров уводил Гарри всё дальше и дальше вглубь подземелий Хогвартса. Только редкие факелы освещали голые стены из тесаного камня, но Гарри ни разу не ошибся в выборе пути, и вовсе не потому, что дорога была привычна — он шёл на запах. Какие уж тут ошибки: удушливую, тяжёлую вонь кипящего зелья ни с чем не перепутаешь. Ещё один поворот — и вот она, памятная дверь, тысячекратно проклятая многочисленными учениками или, скорее, мучениками той самой «точной науки и тонкого искусства, где нет места глупым размахиваниям волшебной палочкой». Уроки зельеварения вспомнились Гарри во всей красе, и он, невольно волнуясь и злясь на себя за это, вошёл в лабораторию.

И скрипнувшая дверь, и незваный гость остались незамеченными, что и неудивительно — процесс приготовления мерзко пахнущего варева был в самом разгаре. Знакомое помещение освещали парящие свечи. На полках сверкали круглобокие склянки с разнообразной дрянью. Рыжее пламя усердно вылизывало блестящие стенки небольшого котла. Внутри него что-то деловито булькало и источало сизый дымок с тем самым «ароматом». Тонкая изящная рука уверено добавила очередной ингредиент, и поверхность озарилась светом тысяч фиолетовых искр. Активное помешивание на счёт заставило зелье поменять цвет с кроваво-красного на сливочно-жёлтый. Гнилостный запах, как по волшебству, сменился сладостным ароматом ванили. Черпак отправился на стол, в руках зельевара сверкнул острый нож.

Прервать завораживающий танец ловких рук, колдующих над котлом, несвоевременным вмешательством казалось настоящим преступлением. Гарри стоял молча, внимательно наблюдая за каждым движением одетой в строгую чёрную мантию фигуры, отправляющей в котёл травы, корешки, сморщенные грибы и какие-то перья. Живую лягушку, бестрепетной рукой выуженную из огромной прозрачной банки и безжалостно брошенную в кипяток, Гарри предпочёл не заметить.

Казалось, в процессе приготовления зелья наступила пауза.

В тишине, прерываемой лишь лёгким потрескиванием огня, бульканьем и мерным постукиванием ножа по деревянной доске, зазвучала знакомая песня:

О, приди, ты приди, мой котёл помешай,
Если сделаешь это как нужно,
Я сварю тебе крепкой и сладкой любви,
Что согреет тебя ночью вьюжной...*
__________________
* Перевод М. Спивак

Акустика в подземной лаборатории с её высокими сводами была превосходной, голос певца — чарующе чистый, глубокий и нежный, а исполнение такое вдохновенное и искреннее, что незабвенной Селестине Уорбек и не снилось.

Гарри не выдержал и расхохотался.

В тот же миг в его сторону направили волшебную палочку. Опасно сузившиеся глаза обещали всевозможные кары наглецу, посмевшему без спроса переступить порог уединённой лаборатории и насмехаться над её единовластной хозяйкой.

— Гарри! — воскликнула Гермиона с возмущением. — Ну нельзя же так пугать! — её щёки обжёг смущённый румянец. — Я думала, что здесь никого нет. Директор уехал в Министерство и... Гарри, сейчас же прекрати смеяться! — и, сдавшись, она расхохоталась сама.

— Боже! Гермиона! Я и не думал, что ты знаешь эту песню. Если бы миссис Уизли слышала тебя! Она всегда так сокрушается, что ты не жалуешь её любимую Селестину...

— Гарри! Ты ей не скажешь! Ну же! Сейчас же пообещай! — Гермиона понизила голос. В глазах притаилось лукавство. — Клянись, что не выдашь меня или... — витиеватый взмах волшебной палочки сотворил в воздухе змея из сверкающих искр. — Или я сотру тебе память, чтобы никто не узнал моей страшной тайны, — пригрозила Гермиона страшным шепотом. — Выбирай!

— Хорошо. Это станет нашим с тобой секретом, — пообещал Гарри.

Его улыбка растаяла. Шутки шутками, а количество тайн, больших и маленьких, в его жизни неумолимо росло. И это не могло не беспокоить.

Перестав дурачиться, Гермиона отложила в сторону острый нож и быстро и ловко принялась убирать со стола разложенные в строгом порядке ингредиенты.

— Значит, вот где ты пропадаешь всё время...

Гарри ещё раз осмотрелся кругом. Ничего не изменилось: полки, плотно заставленные разнообразными ёмкостями, полумрак, довольно холодно, пусть на дворе и лето. На взгляд Гарри — отчаянно скучно. Он просто не представлял, что зельями можно заниматься добровольно. Хотя Гермиона выглядела вполне довольной.

— Я думал, ты поступишь учиться в университет, ну или что там есть у магов.

Гермиона уменьшила огонь под котлом, оставив едва теплящиеся искры, и подошла к Гарри поближе.

— Пойдём со мной. Сейчас будем пить чай, — сказала она, увлекая его за собой вглубь помещения. Там, за неприметной дверью, располагалась небольшая комната: маленький камин, круглый столик, пара кресел, рабочий стол с мойкой, шкафчик с чайником, сервизом и множеством баночек.

— Какой университет, Гарри? У магов нет никаких университетов. Они же до сих пор всё по старинке делают — и знания передают из уст в уста, от учителя ученику, — усадив гостя в одно из уютных кресел, рассказывала Гермиона, тщательно отмывая руки под водой, льющей в большую раковину. — Я получила высший балл по зельям в нашем выпуске, и профессор Снейп предложил мне стать его ученицей. Это такая честь. Он раньше никогда не брал учеников, мне очень повезло. Ты же знаешь, я его ассистент по научной работе. Жаль только, до начала учебного года осталось мало времени. Как начнутся занятия, боюсь, я вообще не буду ничего успевать. Хорошо, что у меня хотя бы не все курсы.

— Подожди. Я думал, ты только участвуешь в проекте по исследованию крови. Разве нет? — Гарри подался вперёд, вглядываясь в лицо улыбающейся подруги. — Гермиона, так ты теперь профессор в Хогвартсе?

Гермиона налила воды в круглобокий расписной чайник, поставила его в центр стола. Пара лёгких ударов волшебной палочкой по глухо откликнувшемуся фарфору, и чайник уютно засопел, нагреваясь.

— Не профессор, а преподаватель, — уточнила она. — Гарри, ты не беспокойся — тебе не придётся у меня учиться. Мои только младшие курсы; шестой и седьмой профессор Снейп ведёт сам.

Так вот какой сюрприз имела в виду профессор МакГонагалл! Вот так новость!

— Подожди, подожди! Так ты переедешь сюда в сентябре? И будешь жить в Хогвартсе, да? Послушай, так это же здорово!

Гермиона заварила чай и поставила чашку с блюдцем поближе к Гарри.

— Нет, я не переду, я ведь не декан и могу возвращаться каждый день домой по каминной сети. Хотя, конечно, времени на семью будет оставаться меньше.

— Да... — потянул Гарри.

А он так надеялся, что хоть кто-то из его друзей будет рядом. Жаль. Видимо, ему придётся остаться со Снейпом наедине. Или с гриффиндорцами. Но ни с кем из младшекурсников Гарри раньше особо не общался. Честно говоря, он и по именам-то толком никого не знал, ну кроме тех ребят, с которыми вместе играл в квиддич. Так что приближающееся начало сентября не могло не волновать. Это если не вспоминать о конце августа.

— Бери молоко, — заботливо предложила Гермиона, пододвигая к нему молочник, сахарницу, вазочку с печеньем.

Гарри снял крышку с сахарницы и замер, разглядывая изысканные завитушки, выписанные по краю тонкостенного фарфора. Смотреть на неподвижный, будто мёртвый, маггловский сервиз было как-то странно. За время жизни в Норе Гарри уже привык к танцу розеток на столе, услужливости молочника и самомнению сахарницы. И их весёлой суетливости ему немного не хватало.

От раздумий его отвлёк голос подруги:

— Ты сегодня свободен? Да, Гарри?

— Нет. После ленча у меня встреча с матерью Малфоя. Представляешь, она так и не отказалась от идеи помочь мне с выбором одежды... Проклятье! — Гарри, так и не прикоснувшись к чаю, вскочил с места. — Её сова почти неделю ждала, чтобы отдать мне письмо. Вот же бредовая затея!

— Не понимаю, почему ты так беспокоишься об этом, Гарри?

— Она — мать Малфоя и жена Малфоя.

Гермиона не могла промолчать, видя такую несправедливость:

— Носить имя Малфоев — не преступление. Я понимаю, общение с ней для тебя может быть неприятно...

Гарри ожёг подругу недовольным взглядом и не дал договорить:

— Неприятно — это очень слабо сказано. Я не хочу иметь ничего общего с Малфоями. Ни с одним из Малфоев, — отчеканил он. — А ещё — ну разве ты не понимаешь? — я же в очередной раз буду ей должен!

— То, что она тогда не выдала тебя Волдеморту, и ничего не стоящая любезность — разные вещи, — рассудительно сказала Гермиона.

— Я это знаю. Просто не хочу ничем быть обязанным никому из этой семейки. Ничем, значит, ничем. И вообще... Ты бы хотела, чтобы она выбирала тебе свадебное платье?

— Я бы предпочла, чтобы мне помог кто-то из друзей, конечно.

Гарри энергично кивнул.

— Вот именно!

— Но не в твоём случае, — возразила Гермиона упрямо. — Гарри, ты должен понимать: ваша свадьба станет грандиозным событием, и журналисты опишут и сфотографируют всё-всё-всё. Миссис Малфой наверняка лучше меня знает традиции и имеет полное представление о моде и... Эй, не кривись так! Ты ведь не захочешь, чтобы кто-то из этих снобов имел право сказать, что ты не так одет или плохо выглядишь, и это на собственной свадьбе? Боюсь, никто из нас не сможет тебе подсказать, что принято надевать на такие приёмы. Почему бы тебе просто не воспользоваться её помощью?

— Ну как ты не понимаешь!? — воскликнул Гарри и заговорил сухо, цедя слова и сверля улыбающуюся Гермиону тяжёлым взглядом: — Я не хочу пускать никого из Малфоев в свою жизнь! А её участие — это слишком близко!

Услышав в ответ лишь сдавленное фырканье, Гарри скрестил руки на груди и прошипел:

— Я сказал что-то смешное?

— Нет, конечно, но... Боже, Гарри! — Гермиона рассмеялась. — Не обижайся, но ты сейчас так напомнил мне его.

— Кого? — ещё тише произнёс Гарри.

— Профессора Снейпа, конечно. Вот правду говорят: с кем поведёшься... Всё, всё, я молчу. Извини, — и она заинтересованно спросила: — Почему же ты согласился с нею встретиться?

Правдивый ответ: «Потому что он мне приказал!» — так и не прозвучал. Признаться Гермионе, что Снейп помыкает им, как хочет, — это практически объявить, что никакой близости между ними нет. Отвернувшись от подруги, Гарри уставился в шкаф для посуды. Лгать было невыносимо.

— Он устроил для меня эту встречу, и я не смог отказать.

Это была не такая уж и ложь. Почти правда. Он действительно не мог отказать Снейпу ни тогда, когда тот только упомянул в письме о планируемом участии леди Малфой в подготовке к свадьбе, ни вчера утром, когда отдал профессору письмо с давно просроченным приглашением на встречу в ателье мадам Малкин, и тот пообещал разобраться с возникшей проблемой. Другой вопрос, что «почти правда» колола совесть. Дело было не в доле умолчания или лжи. Гарри действительно беспокоило, что ему приходилось обдумывать каждое слово в разговоре с близким человеком. Как же это злило!

— Ты не стал ему объяснять насколько общение с миссис Малфой тебе неприятно, да? Гарри, ты не прав, что промолчал. Тебе стоило поговорить с ним открыто и честно. Недомолвки только всё запутывают!

Гарри повернулся к замолчавшей подруге, и она продолжила, взволнованно глядя ему в глаза, пытаясь объяснить свои убеждения:

— Пойми, я не осуждаю тебя. Понятно, что он очень сложный человек, и спорить с ним — удовольствия мало... Гарри, ты прости, что я вмешиваюсь в вашу жизнь, но ты мой лучший друг и я просто не могу молчать. Пусть даже мои слова покажутся тебе обидными, ты лучше обижайся на меня, главное — не совершай ошибок. Если ты не будешь ему объяснять такие вещи, вот как сейчас получилось с этой встречей, то, боюсь, вам не удастся построить доверительные отношения. Он будет думать, что ты рад его заботе о тебе, а ты будешь скрывать недовольство. Даже такая маленькая ложь может разрушить отношения. Ты должен быть с ним искренним.

Проклятье!

Гарри покраснел, чувство вины захлестнуло его с головой, а Гермиона, словно решив, что её слова обидели его, затараторила:

— Я всё понимаю, правда! Я знаю, как сложно бывает говорить то, что может ранить любимого человека, и кажется, что лучше смолчать, стерпеть, но... Гарри, мы уже прошли это с Роном. Мы дружим так давно, всё знаем друг о друге, и то нам пришлось тяжело. А вам с... с Северусом... лучше вам говорить друг другу немного неприятных и даже обидных вещей каждый день, чем строить отношения на недомолвках и лжи. Ты ведь не хочешь, чтобы всё, что есть между вами, рассыпалось, как карточный домик?

Гарри смотрел на взволнованную Гермиону и не знал, что сказать и как сказать. Всё, что было между ним и Гермионой, могло рухнуть, погребённое проклятой игрой, в которую он так самонадеянно ввязался. Молчание мучило его, но и говорить откровенно Гарри не мог. Нарушить слово, данное Снейпу, было так же неправильно, как и дальше обманывать подругу.

— Вы вместе ещё так мало. И хотя всем понятно, какие сильные и глубокие чувства вас связывают, всё же даже такая любовь, как ваша, может быть отравлена нелепой и никому не нужной ложью. Как бы это ни было тяжело, ты должен поговорить с ним. Расскажи ему о своих чувствах, Гарри!

«Сильные и глубокие чувства... Такая любовь, как ваша...» В стеклянной дверце шкафчика отражалось его лицо. Гарри вдруг показалось, что вместо шрама на лбу нацарапано «лжец».

— Я обязательно расскажу ему, что чувствую, — пообещал он глухо, а обрадованная Гермиона сжала его в объятиях.

— Это правильное решение. Ты такой молодец, Гарри.

Они ещё немного поболтали о занятиях в школе, и Гарри даже удалось выпить чаю. Правда, его пришлось заварить заново.

— Ты поднимешься в Большой Зал на ленч? — спросил он, собираясь уходить. Сервиз был убран со стола, и Гарри уже не раз заметил, как беспокойно Гермиона поглядывает на оставленный без присмотра котёл с ароматным зельем.

— Не думаю, Гарри. Мне ещё необходимо поработать. А ты иди, и так опаздываешь. Они уже, наверное, заканчивают.

У двери его догнал голос подруги:

— И удачи тебе с миссис Малфой. Надеюсь, всё пройдёт хорошо.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒