Консерваторы 2 страница

* * *

Гарри решительно продрался сквозь почти непролазный кустарник — шиповник был весьма колюч и больно оцарапал ногу — к приметному дереву, ощетинившемуся сухими узловатыми ветками. Там, возле него, рос куст, с которого следовало забрать некую оставленную им на рассвете одежду — вдруг кто-то из ожидаемых гостей-хозяев пойдёт гулять по саду и её обнаружит. Гарри сегодня «для полного счастья» только не хватало дурацких вопросов по поводу сушащихся на бузине пижамных штанов.

Он как раз пытался сложить их поаккуратнее в как можно меньший свёрток, чтобы незаметно пронести в свою комнату, как где-то рядом раздался громкий хлопок аппарации. Неожиданный резкий звук заставил его инстинктивно опуститься на корточки, скрывшись с глаз под защиту ажурной листвы куста. А осторожность, приобретённая за время жизни в лесу, заставила бесшумно передвинуться внутрь, под шатёр веток ближе к корявому стволу старой яблони, и выглянуть из-за густых ветвей, чтобы выяснить — кто этот неожиданный гость.

Аппарировать в эту часть сада было, по мнению Гарри, не лучшей идеей: как знать, попадешь ли точно на маленькую — футов десять в диаметре — круглую полянку, в центре которой возвышалась огромная, невесть как выросшая в этом саду сосна. С этой стороны открытое пространство окружали бузина да сирень, с другой — буйные заросли ежевики. Ошибка в расчёте могла стать весьма болезненной.

«Вдруг это чужой?» — подумал он, отводя пышную ветку и вглядываясь в фигуру, появившуюся в центре полянки, прямо у сосны футах в пяти-семи от Гарри.

Это был свой, а точнее — свои.

Побив все рекорды по попаданию в дурацкие ситуации за последнюю неделю, Гарри оказался незваным свидетелем страстных (а они были именно страстные, и другой интерпретации тут просто не могло быть) объятий и поцелуев двух парней. Мгновенно узнанный по рыжей шевелюре Джордж удерживал в кольце своих рук повёрнутого к Гарри спиной стройного высокого юношу с русыми волосами до плеч. Со всё возрастающим ужасом Гарри наблюдал, как рука Джорджа скользит вниз по худощавой спине, обтянутой синей мантией, и хозяйским жестом ложится на ягодицу. Сжимает её. Поглаживает.

— Как хорошо... — простонал кто-то из них, и они продолжили заниматься своим делом прямо на глазах у застывшего от неожиданности Гарри.

— Денни, сейчас...

— Я не хочу... То есть хочу, но... Джордж, давай не здесь. Дома, сколько захочешь... Может, вернёмся прямо сейчас? Я с радостью. Ты же знаешь, я никогда не против...

Пониже спины тонкого хрупкого юношеского тела оказались уже две поглаживающие ладони. Ответ Денни крупным, сильным ладоням с россыпью солнечных веснушек не понравился, и они притянули слегка сопротивляющуюся жертву к себе поближе. Погладили недвусмысленно, жадно, заявляя свои права и сминая сопротивление.

Невольный свидетель покраснел и задохнулся. Но ветка так и осталась отведённой, зелёные глаза, как заворожённые, таращились на пару под сосной.

— Здесь никого никогда не бывает — это раз. Два — тебе нужно бороться со своими надуманными страхами. И три — я тебя хочу прямо здесь и прямо сейчас. Так же как и ты — я ведь чувствую... Денни, ну мы же с тобой договаривались... — низким голосом, хрипло, но внятно и слишком для Гарри понятно говорил Джордж, чьи руки вытворяли нечто абсолютно неприличное и невероятное.

— Ах... Я помню... Я соблюдаю наш уговор... — и в следующий момент Денни ловким плавным движением скользнул вниз, опустившись перед Джорджем на колени, и распахнул его не застёгнутую мантию, под которой, как оказалось, ничего не было надето.

Как же Гарри корил себя за то, что вовремя не остановился и позволил себе бросить взгляд на это. Но уже было поздно: пока выпущенная неловкой рукой ветка возвращалась на своё место, Гарри успел увидеть всё в мельчайших подробностях. И прислонившегося к рыжему стволу сосны белокожего мускулистого Джорджа в распахнутой мантии, и стоящего перед ним на коленях светловолосого Денни, его скользящие по вздрагивающему животу мужа хрупкие ладони, двигающиеся вниз уверенно и... Привычно? Больше Гарри ничего не увидел — он не собирался ни за кем подглядывать! — но яркая картинка отпечаталась у него в голове.

Он отшатнулся назад, ударился о яблоню и сполз по стволу дерева вниз, усевшись прямо на землю, покрытую опавшими листьями, предательски захрустевшими и зашуршавшими. Его глаза были закрыты, ладонь прижата ко рту, и ни за что Гарри не был готов встать и выползти из-под куста, побеспокоив очень занятую сейчас парочку, чтобы убраться куда подальше. Ему придётся сидеть здесь до конца и винить себя за то, что... За всё, из-за чего он попал в такую дурацкую ситуацию.

— Денни, глубже... Да, так... Ещё...

Лицо Гарри горело. Слушать команды Джорджа, отдаваемые охрипшим срывающимся голосом, было ещё хуже, чем влажные недвусмысленные звуки, издаваемые Денни.

— Малыш, ты просто волшебник... О, Мерлин!

Это было пыткой. Гарри попытался зажать уши ладонями, но слышал их всё равно. Теперь только Джорджа, но и этого было довольно. Если бы у Гарри была в руках волшебная палочка, то тот не дожил бы до встречи со своими родственниками — Гарри бы заавадил его прямо здесь и сейчас, и последними словами Джорджа в его жалкой предательской жизни стали бы унизительные приказы юному любовнику.

Гарри не мог даже мысленно повторить его слов. А тот, не скрываясь и не стесняясь, требовал от Денни удовлетворять себя столь мерзким способом, командовал — как и сколько, что и где...

Вопль, вырвавшийся у кончившего Джорджа, заставил трясущегося от ярости Гарри опустить руки и впиться пальцами в толстые корни старой яблони, торчащие над землёй.

«Негодяй! Он принуждает его! Он использует его!.. А тот — подчиняется!» — обжигающе шипело у Гарри в голове.

— Позволь я тебе помогу... Обопрись на меня... Так хорошо?.. Я знаю, как тебе нравится...

Гарри слушал хриплый чуть заплетающийся голос Джорджа и их возню со всё возрастающим смятением.

В не-тишине прозвучал лёгкий то ли всхлип, то ли стон.

— Вот так, Денни... Отпусти себя... Позволь себе быть свободным... А так тебе нравится?..

Всхлип сменился хриплым полузадушенным стоном. А стон — дрожащим задыхающимся всхлипом, сладким, тёплым, тягучим. Не верилось, что человеку, издававшему такие звуки, было плохо. Кому-то было явно хорошо. И Джорджу тоже было неплохо — он подбадривал Денни и уговаривал его, продолжая играть на нем, будто на музыкальном инструменте, извлекая из него стоны и всхлипы, слившиеся в один поток, в одну песнь — сладкую, стыдную, живую, с ярким лихорадочным румянцем. Жаркую.

— Ну же, отпусти себя... Не зажимайся... Позволь себе быть собой... Денни! — громкий долгий дрожащий стон, в котором невольный свидетель уловил что-то очень похожее на имя мучителя, и ещё слова Джорджа, те, что буквально убили Гарри и лишили его всяческих сил, чтобы встать, даже когда приведшая себя в порядок парочка отбыла в сторону Норы: — Я так люблю тебя, Денни... Мой хороший... Люблю тебя...

Гарри сидел в одиночестве под яблоней, и его трясло. Он вообще не должен был стать свидетелем этой сцены. И был бы крайне благодарен, если бы всё это ему увидеть и услышать не довелось. Так жить было бы легче.

Обвинять Джорджа? Обвинять Денни?

Он ведь принудил Денни... Но тот так легко поддался... И они, они оба... Их удовольствие было обоюдным, взаимным...

Но если бы смятение и непонимание было всем, что Гарри чувствовал. Он никак не мог избавиться от видения полураздетого рвано дышащего Джорджа, его запрокинутого вверх лица с прикрытыми глазами, закушенными розовыми губами. И Денни — на коленях, русоволосая голова прямо напротив паха мужа, ладони бережно скользят по вздрагивающему телу — подчиняющийся, дарящий своим смирением наслаждение. И их близость наполнена всхлипами, стонами, другими — ещё более смущающими — звуками... Всё это не могло не вызвать у Гарри своей реакции — он был очень возбужден. Пульсирующе. Болезненно.

Он глубоко дышал ртом, пытаясь бороться с собственным телом, но ничего не помогало. Самое отвратительное воспоминание... На ум пришла Амбридж, и Гарри смог сделать пару-тройку спокойных вдохов.

«Долорес Амбридж — лучшее лекарство от несвоевременной эрекции», — нервно хихикнул Гарри, вспоминая трясущийся на голове старой жабы нелепый чёрный бант, её лживую кукольную речь.

Но воспоминание об Амбридж вызвало в памяти их последнюю встречу и... властно прижимающего его к себе Снейпа.

Ой, только не это!

Но было уже поздно — и на почти успокоившегося Гарри навалилось безумное, бешеное возбуждение. То, что он чувствовал всего пару минут назад — было ничто по сравнению с этим. Внутри всё пульсировало и подрагивало. Гарри застонал. Губы пересохли, и он облизал их. Ещё утром подобное простое естественное действие не вызвало бы у него никакой реакции — теперь же, после Денни, который глубже и ещё...

Прихотливая своевольная фантазия подбрасывала ему картинки. И уже Гарри был на коленях перед Снейпом, и тот отдавал ему команды своим вкрадчивым шелковистым голосом.

А какой он без одежды? Боже! О чём я думаю?..

Гарри боролся с собой — но его тело больше не желало ждать. Оно изнывало от неутолённого голода. От того, что его плотские, низменные, но естественные, правильные потребности столь долго игнорировали. И собиралось взять своё. Если потребуется, то силой.

Гарри сдавленно застонал, бросив взгляд вниз — мантия заметно топорщилась. То, что его никак не должно было возбудить, что было противно, мерзко, ужасно — здесь и сейчас заставляло кровь жаркими толчками распространять пульсирующее безумие по венам, отравлять организм абсурдными, ненормальными желаниями.

Подчиниться ему, смириться перед ним, принять его, доставить ему удовольствие, позволить ему всё...

Мой хороший... Мой хороший... Мой хороший...

Гарри сжался, с силой зажмурившись, а эхо в голове продолжало сводить его с ума. Память подбрасывала воспоминания. Ласки. Объятия. Поцелуи. Толкающийся в него в извечном ритме горячий язык. Разделённые на двоих стоны. Судорожное дыхание. Навалившееся тяжёлое жаркое тело. Мучительная болезненная метка. Безумное по своей силе желание отдаться, открыться, больше не быть одним.

И чёрные глаза — тёплые, светящиеся нежностью и заботой, искренние, открытые только для него...

Гарри всхлипнул.

«Я люблю тебя... Мой хороший... Я люблю тебя... Люблю тебя...» — шептал ему черноволосый сильный мужчина, прижимающийся к нему, Гарри, ласкающий его тело, прикасающийся к ноющей груди, вкруговую поглаживающий изнывающий от ожидания живот, спускающийся ниже, к яростно жаждущему, исходящему жаром...

— Нет! — вырвалось у Гарри, поймавшего свои своевольные руки, собирающиеся дать телу так требующееся ему сейчас облегчение. — Нет, — простонал он, отрывая их от собственного подрагивающего живота.

Сжимаясь от скручивающего желания, Гарри заставил себя встать. Проклятое кольцо на правой руке яростно сверкало и пульсировало, в ушах шумело, в глазах было темно, и кружилась голова. Гарри был определённо болен. Вожделением.

В том состоянии, что он был сейчас, идти куда-либо не представлялось возможным. Ни размеренное дыхание (не удалось), ни Амбридж, мысли, о которой он пытался вызвать себе на подмогу (тоже неудачно) — ничто не помогало. Холодный душ был недоступен — до него надо было ещё добраться. Гарри расставил ноги чуть шире, и тело взвыло от предвкушения. Оно победило и собиралось в полную насладиться своей победой, утолить свой голод, заставить его, Гарри, признать безоговорочное поражение и разрешить такие сладкие, неприличные, грешные прикосновения.

Зажмурив глаза и больше не глядя на вздымающуюся мантию, Гарри расстегнул первую пуговицу трясущейся рукой. Потом вторую. Третью. Это было стыдно. Он покраснел и тяжело дышал. Четвёртая пала. Пятая. Пальцы вдруг стали удивительно ловкими и жадными. Кольцо пульсировало и сжималось. В голове шумело. Тёплый ветерок обдувал обнажавшуюся с каждым падающим бастионом кожу.

Он распахнул мантию, под которой были только простые белые трусы. И больше ничего.

Возбуждение не проходило. Оно требовало реальных мер, реальной помощи. Пусть даже собственной руки.

Гарри всхлипнул, глядя вниз, на трусы, топорщащиеся домиком.

«Как же это стыдно!» — уговоры не помогали. Кровь пульсировала везде, шумела в ушах.

Из последних сил он обеими руками вцепился в шершавый ствол старого дерева. Мечтая об освобождении от этого наваждения. Сходя с ума от вожделения. Желая выплеснуть скопившийся излишек похоти, эмоций и сил.

И был спасён.

Дерево под ним встрепенулось, ощутив источник необыкновенной энергии, потянулось к нему, предлагающему такое пиршество безо всякой платы, получило разрешение и поглотило, вытянуло всё предложенное без остатка. Ладони Гарри словно приклеились к уродливому толстому, покрытому наростами, лишайниками и мхом стволу. А яблоня блаженствовала, поглощая сил и страсти больше, чем досталось ей за всю её долгую жизнь.

Запрокинув голову, Гарри глядел на трепещущие на ветру зелёные и жёлтые листочки, крючковатые засохшие веточки, сухие сучья. Небо — такое синее, глубокое, далёкое. Пенные шапки облаков плывут в никуда. И тишина. Такая чистая, что слышно щебет каждой птахи и жужжание пчёл, шелест травы и хрустящий шорох летящего к земле пожелтевшего листка. Хорошо-то как! Хорошо!

...Совершенно успокоившись, Гарри застегнул свою мантию, не понимая, что с ним сейчас происходило. Он был абсолютно свободен от только что владевшей им похоти, чувствовал себя обновлённым. Кольцо успокоилось и больше не пугало его своим отчаянным резким светом. Гарри довольно улыбнулся. Теперь он знал, что даже магии с ним не совладать. В крайнем случае он всегда сможет выйти в сад или лес и сбросить лишнее напряжение. И не станет врагом самому себе. Не предаст самого себя. Не сдастся.

Напоследок погладив по сухой морщинистой коре старую яблоню, Гарри направился к Норе. Там были люди, с которыми ему следовало поговорить. Жизнь продолжалась.

Он шёл по заросшему саду, с улыбкой уворачиваясь то от колючего шиповника, то от чертополоха, вспоминал всхлипывающего от испытываемого наслаждения Денни и не чувствовал более ни тени возбуждения и, радуясь этому, как самому большому подарку за последнее время, думал: «Что ж, я не стану лезть в их личную жизнь. Пусть разбираются сами. А я не буду спешить. Поживём-увидим: что происходит, кто прав, кто виноват и что надо делать...»

А за его спиной облагодетельствованная яблоня уже снимала изношенное старушечье платье, собираясь поскорее примерить шикарный весенний наряд.

* * *

Хозяева Норы расположились за длинным богато накрытым и украшенным обеденным столом на своих привычных местах — друг напротив друга в торцах стола. Так же, друг напротив друга, уселись остальные женатые пары. Ближе к матери сидели Рон и Гермиона, затем Джордж и Денни, Персиваль и Пенелопа, Билл и Флёр, потом сидел Гарри, возле которого было незанятое место, и напротив него — ещё два пустых стула: Чарли, как сообщила улыбающаяся миссис Уизли, только что приехал, переодевался в своей комнате и потому запаздывал. А второе место было предназначено так и не явившемуся Снейпу. Чему Гарри был... то ли рад, то ли огорчён. Он и сам этого не знал, а задумываться — только настроение себе портить.

Полдня, проведённые с обрадовавшимся ему Джорджем и смутившимся Денни в компании с наконец спустившимися вниз Роном и Гермионой, были... плодотворными. Гарри узнал много нового о спортивных состязаниях, квиддичном чемпионате, гиппогрифьих гонках, стремительно входивших в моду после их официального разрешения, делах в магазине, новинках продаж, об устроившихся и живущих своей жизнью старых знакомых и друзьях.

Попытка разузнать у Денни больше подробностей об Амбридж и делах её комиссии закончилась ничем. Джордж фактически её сорвал, усердно переводя разговор на другую тему и пресекая все попытки Гарри поговорить с Денни наедине. И шутки Джорджа становились, по мнению Гарри, всё более и более натянутыми, несмешными. Так что Гарри потерпел полную неудачу и ничего действительно стоящего не узнал, кроме того, что его друзья... или не-друзья ведут себя более чем странно.

Зато Джордж очень эффективно решил свою проблему, подловив Гарри наедине.

Стоило Гарри подняться наверх за меморандумом Снейпа (показать текст пришедшему Перси, чтобы прояснить кое-какие неясные моменты), как раздался короткий стук в дверь. И в комнату зашёл Джордж: очень высокий, чуть ли не на две головы выше Гарри, в дорогой стильной мантии — заметно, подчёркнуто дорогой и стильной мантии — не юноша, уже мужчина, с тяжёлым взглядом и исходящими от него волнами уверенности и силы. Гость прислонился к захлопнувшейся двери и рассматривал интерьер своей бывшей комнаты, старательно не встречаясь взглядом с нынешним хозяином. Заметив разбросанные вещи, газеты и бумаги, смятые шары пергамента, Джордж понимающе хмыкнул, и Гарри это совсем не понравилось. Словно тот поймал его за какими-то стыдными чисто-детскими вещами.

— Гарри, не надо расстраивать Денни, — сказал Джордж. — Не нужно у него пока ничего спрашивать о тех временах. Если хочешь, я сам отвечу тебе на все вопросы, но Денни — не трожь.

— Почему я не могу спросить у него о том, что меня интересует? — Гарри даже не старался сдержать недовольство.

— Потому что эти воспоминания Денни сильно расстраивают, — Джордж приблизился, повернул стул спинкой вперёд и оседлал его.

Гарри слегка покраснел.

— Всё, что ты хочешь узнать, я могу рассказать тебе сам, — сообщил Джордж миролюбиво.

Они смерили друг друга взглядами.

— Их пытали? — для пробы спросил Гарри и уставился на поморщившегося Джорджа.

— Нет.

— Их закрывали, держали взаперти?

— Нет.

— Их заставляли непосильно трудиться?

— Нет, — щёки Джорджа заметно порозовели, и он сердито посмотрел на недоумевающего Гарри.

— Тогда я не понимаю...

— Вот именно поэтому я и не позволю тебе говорить об этом с Денни. Из-за разговора с тобой он опять решит, что сделал неверный выбор, что ему надо было терпеть всё это годами — до своего совершеннолетия, что надо было бороться с теми, кто ему не по зубам. И наш брак вновь окажется под угрозой, — Джордж резко встал, а потом опять сел, обхватив руками спинку стула. — Гарри, пожалуйста, пойми нас и не рушь с наскока нашу жизнь!

Гарри сделал шаг назад и прислонился бедром к столу, скрестив руки на груди.

— Я ничего не разрушаю...

Его незваный гость хмыкнул.

— Гарри, я знаю, что ты осуждаешь меня, — он сделал паузу, словно ожидая возражений, но их не последовало. — Я знал, что ты осудишь, с самого начала. Не из-за того, что Денни — парень, тут мама не права...

Гарри упрямо вздёрнул голову. Слова Джорджа напомнили о том, что миссис Уизли обсуждает его, Гарри, со всеми, с кем считает нужным и возможным, но при этом не позволяет то же самое делать Гарри и укоряет за «обсуждение интимной жизни её сыновей».

— ...а потому, что Денни — магглорожденный и попал под эту инструкцию, а я вроде как вынудил его на брак, — Джордж с усилием выделил каждое последующее слово: — Но это не так! Я его вовсе не вынуждал!

Рассказ Рона вспомнился Гарри во всей красе.

— Я знаю, — прошипел Гарри зло, — ты всего лишь позволил ему, пытающемуся найти хоть какую-нибудь помощь, себя уговаривать месяца два-три. И снизошёл до него...

— Мантикора тебя раздери, Гарри! — Джордж вскочил так резко, что Гарри отшатнулся, но тут же ринулся на шаг вперёд. — Это тебя не касается. Вообще!

Джордж замолчал, молчал долго, раздумывал о чём-то и, наконец, очень спокойно и взвешенно выдал:

— Я скажу так, Гарри. А ты суди меня, если хочешь. Мне тогда было очень тошно. Очень. И мама уговаривала меня жениться. А у меня никого не было уже давно и никого не хотелось, что ещё хуже. Понятно? И тут мне написал Денни. Рассказал о себе — я его-то и не знал толком. И в первом же своём письме он спросил откровенно и прямо: не соглашусь ли я заключить с ним брак? Был искренним, смелым, честным. Объяснил, что он магглорожденный, что сомневается, что сможет выдержать ещё четыре года под контролем амбриджевых служак, если с трудом выдержал четыре месяца. Что он задыхается под её опекой и всё, о чём мечтает, — это сломать свою палочку и вернуться к родителям-магглам. Что это письмо — его последняя попытка найти того, кто сможет его вытащить...

Гарри молчал, вертел в руках свиток пергамента с речью Снейпа и ждал, а Джордж тихо закончил:

— И я согласился ему помочь. Мы поженились.

Как же у вас всё просто! Помочь. Теперь это называется помочь!

— А любовь? Вы ведь... вместе... как я слышал, — Гарри отчаянно покраснел.

— Любовь — дело наживное. Сначала было очень тяжко. Эта сука должна была засвидетельствовать наш брак. И Денни об этом знал так же, как знал и я. И это было его проблемой. Он должен был позволить мне... и справился с этим. Так что, Гарри, никакого фиктивного брака.

Джордж глядел Гарри прямо в глаза, а тот пытался справиться со своим смущением.

— А потом?

— А потом мы попытались ужиться друг с другом, позволили себе быть честными и открытыми друг с другом, узнали друг друга получше и попытались построить свой дом на том песке, что нам достался... — Джордж больше не смущался. Его голос вновь стал уверенным, убеждённым в своей правоте. — Мы научились жить вместе и договорились между собой. И строим своё будущее вместе. Я его муж, а не прикрытие от Амбридж, и он — не игрушка, а мой супруг. У нас теперь всё хорошо. И я никому не позволю это разрушить. Больше я не потеряю того, кого люблю.

Гарри молчал.

Джордж окинул Гарри каким-то странным взглядом и сказал:

— И даже если мне придётся бороться с тобой, Гарри, я сделаю это. Несмотря на всё моё к тебе уважение. За Денни я могу покусать даже тебя, друг, и сделаю это, если потребуется, — закончил он жёстко.

Гарри вспомнился задыхающийся голос Джорджа: «Я так люблю тебя, Денни... Люблю тебя...» К концу их «общения» под сосной Гарри тоже показалось, что Денни не обижен. И смутившись, Гарри так и не задал вопрос об их с Денни договоре, а опять вернулся к Амбридж.

— Так от чего бежал Денни?

Джордж явно успокоился и зачастил, очень напоминая сейчас Рона.

— Всё просто, Гарри, и практически с этим бороться невозможно. Я знаю, ты наверняка обвиняешь всех нас, что мы бросили магглорожденных и им не помогаем, но там помочь практически невозможно...

— Почему?

— Ты же помнишь Амбридж. Она действует по инструкции. У неё вдох — по разрешению, выдох — по распоряжению, сесть — по приказу, встать — по директиве. Всё расписано, вся жизнь от и до. Живи — если захочешь. А чему сопротивляться? Против чего протестовать? Ах, вас отругали за то, что вы за обедом позволили себе разговаривать во время еды. Так это же невежливо и опасно для вас же — вдруг кусок не в то горло попадёт. Вы задержались со временем отхода ко сну на четверть часа — объяснитесь. И так с утра до вечера и с вечера до утра. И за всем следят. Можно только то, что разрешено, а инструкция — уже, говорят, с тысячу страниц. И там расписано всё — включая то, на каком боку лучше спать. Или они из тебя вылепят идеального члена магического общества, или ты всё бросишь и уйдешь, или ты переиграешь их по их же правилам и вырвешься на свободу...

— И что — все сдались, и никто не борется?.. Вообще — не протестует, не пытается ограничить их власть? — Гарри уже даже не повышал голос. Это было абсолютно бесполезно. Как же он устал от них от всех...

— А как? — недоумённо спросил Джордж. — Мы пробовали и не раз, но всё провалилось. Против чего воевать? Это всё настолько мелко! А на бумаге расписано так, будто самая главная цель — воспитать магглорожденного наилучшим образом, и всё-всё согласовано. Кто выйдет на улицы с лозунгом: «Разрешить магглорожденным спать на другом боку!» — да ещё рискуя вызвать недовольство властей? Никто, Гарри. Это всё мелочь, и общество ожидает, что магглорожденные справятся с такой ерундой сами. По мнению всех — их не от кого спасать. Всё и так хорошо. А на каждый вопрос — есть ответ. В инструкции.

— И никто вообще не борется с ней? Не пытается её сместить?

— Почему же... — усмехнулся Джордж. — Перси говорит, что Снейп был против неё с самого начала, но Малфой ею буквально очарован...

— Старой жабой? — недоверчиво прервал его Гарри.

— Угу. Наш Персик лично слышал, как Малфой говорил, что Амбридж — эталонный экземпляр исполнительного чиновника, и порученное ей дело она с лёгкостью извратит так, как ему это угодно.

— Но раз Снейп — глава Визенгамота... — прошипел Гарри, помня о двух орденах Мерлина первой степени и руках с тонкими длинными пальцами, возведших некоего Министра на его «трон».

— То снять её нет проблем?.. Гарри, а основания? В чем её вина? В том, что рядом с ней жить не хочется?

Джордж встал и потянулся всем своим сильным гибким телом. Похоже, он считал, что на этом разговор пора заканчивать.

— Ну что, Гарри, мы договорились? Поняли друг друга? — и он не потребовал, но попросил: — Не надо беспокоить Денни. Я тебе всё, как есть, уже рассказал. А если его затронуть, то он потом пару дней отходит — всё переживает бедняга, что замужем за парнем. Привыкает ещё. И дёргается, если кто не в курсе и не понимает такого.

Гарри такого тоже не понимал, но промолчал. И просто спросил:

— А почему он обратился к тебе? Почему не искал девушку?

Джордж хмыкнул.

— Ну где бы он нашёл совершеннолетнюю девушку, не магглорожденную, свободную и согласную выйти замуж за парня настолько младше себя? А ему самому как раз шестнадцать уже было, и усыновлению он не подлежал. Так что оказалось, что брак с парнем — его единственный реальный вариант. Вот такие дела, приятель, — и он направился к выходу.

Гарри подошёл к двери — закрыть её за незваным гостем — и расслышал то, что ему не понравилось вовсе.

— Всё же хорошо, что так случилось, — бормотал спускающийся по лестнице Джордж.

И теперь, сидя за накрытым столом и старательно пережёвывая жестковатое гусиное мясо, Гарри поглядывал на Денни и думал о словах Джорджа. Ни Денни, ни Гермиона не выглядели несчастными, хотя их брак был обусловлен инструкцией. Кто знает, поженились ли бы Гермиона и Рон позже, если бы не спешили из-за комиссии Амбридж? Но теперь-то они живут вместе и, похоже, довольны. А Джордж и Денни уж точно никогда бы не вступили в брак.

Но в их случаях в супруги не навязывался Снейп. А это, по мнению Гарри, было существенным отличием. Даже если насилие и не входит в планы Снейпа. Да и вообще, кто знает, кроме самого Снейпа, что входит в его планы?

Утром, после разговора с миссис Уизли, Гарри поднялся на пятый этаж, где жили молодожёны, но посоветоваться и поговорить не смог — его друзья, очевидно, были очень заняты, так что стучать Гарри не стал и быстренько спустился вниз. Придумывать письмо Снейпу в одиночестве было невесело, но он справился с этим, вложив в короткий текст своё желание увидеть его, поговорить с ним и своё абсолютное нежелание быть с ним в одном помещении по какой-либо иной причине, кроме разговора. Коротко и по существу.

Но зельевар так и не прибыл, хотя должен был. И Гарри хмурился, поглядывая на пустое место за столом. Может этому гаду эссе не хватило, чтобы всё же уважить просьбу Гарри и прийти поговорить? Видимо, эссе всё же писать придётся. Честно говоря, Гарри не представлял, что можно по такой теме писать: «Извинения и корректировка поведения, как способ заслужить прощение». Он не был виноват настолько, чтобы писать о своих сожалениях на куске пергамента футом длиной. Размер не такой уж большой, но одной фразой не отделаешься. А если писать некий доклад по этике — это даже звучит глупо. Он же не на уроке!

«Что за ерунда? Что он хотел сказать, когда задавал мне сочинение писать? — размышлял Гарри, рассеянно гоняя кусок гусиного мяса по тарелке. — Что ему от меня нужно? Что он от меня хочет?»

Шум отвлёк его от бесплодных размышлений: вниз спустился нарядно одетый улыбающийся Чарли, и его бросились обнимать соскучившиеся, давно не видевшие его родственники, засыпали вопросами. Зазвучали смех и шутки. А Чарли всё отвечал на множество доставшихся ему тёплых приветствий. А затем повернулся к Гарри.

— Ну что, выкарабкался, Гарри? Как себя чувствуешь, наш юный герой? — спрашивал Чарли и улыбался.

Но Гарри ему не верил. Не верил он улыбке невысокого, чуть выше его самого, очень крепкого плечистого парня, нет, мужчины. Не верил из-за его серьёзных глаз. Чарли подошёл к неподвижному Гарри сам и обнял его на секунду, хлопнул по плечу, сдержанно, не со всей силы, а так, слегка, чтоб не наставить синяков.

— Ну, как ты? Удивляешься всему, наверное. Много чего поменялось, — сказал Чарли, садясь рядом с Гарри на стул и подвигая к себе аппетитное жаркое.

Гарри поймал взгляд Чарли, остановившийся на его широком белом кольце. Тот аж есть перестал и отложил звякнувшие столовые приборы на тарелку.

— Ого! — присвистнул Чарли, в упор разглядывая нежеланное приобретение Гарри.

— Разреши, — попросил он и, не дожидаясь ответа, поднял правую руку Гарри с зажатой в ней пустой, правда, вилкой.

— Вот так лотерея! Нежданно-негаданно, а главный приз! А мне и не сообщили! — воскликнул Чарли, всматриваясь в значки и руны, вырезанные на кольце.

— Извини, — сказал он и, вытащив из руки Гарри вилку, положил её прямо на белую скатерть. Жир от гуся потёк по ткани, расплываясь небольшими пятнами.

Чарли крутил его руку, читая, как видно, знаки с недоступной Гарри лёгкостью: ему самому потребовался учебник Гермионы, и то он до сих пор не во всём разобрался.

— Ваш брак, несомненно, будет долгим и счастливым, — вынес свой вердикт Чарли в установившейся за столом тишине. — Поздравляю тебя, Гарри, с прекрасным выбором!

— Я не выбирал... — прошипел Гарри.

Но его уже не слышали. Чарли, так и не успевший толком поесть, встал из-за стола, извинился перед всеми и вышел в сад. Миссис Уизли хотела у него, как видно, что-то спросить, даже вскочила с места, но не успела. Она обвела стол долгим взглядом и весело сказала:

— Обед на столе! Налетайте! Налегайте! Пусть никто из-за стола не уйдет голодным. Только чуть-чуть места оставляйте — у нас ещё десерт будет. Торт шоколадный, с шоколадным кремом. Твой любимый, Перси, дорогой.

Все кушали с аппетитом. Только Гарри молчал, крутя в руках свою вилку и глядя на жирные полоски, оставшиеся на белой скатерти. Ему было как-то не по себе. А потом Гарри атаковали мистер Уизли и Билл, втягивая в общий разговор, не дав времени подумать, и неясное ощущение какой-то неискренности и недоговоренности так и осталось только ощущением и за действительно вкусным десертом позабылось.

К сладкому вернулся и Чарли. Спокойный, сильный, уверенный в себе, он открыто улыбался, сказал пару слов на ухо матери и вернулся к своему месту. И разговор потёк ровнее. Аромат мятного чая с лимоном заполнил уютную кухню. Все расслабились.

Флёр ела третий кусок шоколадного торта, и все этому очень удивлялись.

— А что? — притворно возмущалась француженка. — Я могу себе это позволить. Иногда, — и лукаво поглядывала на Билла.

К концу обеда Гарри убедился, что зельевар его в очередной раз обманул: похрустывающий в кармане мантии пергамент с одним-единственным словом «Буду» не оправдал своей незамысловатой уверенности.

Чарли чему-то улыбался, а когда отец и Билл, поддержанные Джорджем, накинулись на него, ответил, смеясь:

— Да ничего особенного. Старая яблоня, что ты всё хотел срубить, папа, а я не давал. Ну помнишь, та — в глубине сада. Так вот — она зацвела. Вся в белоснежных цветах, даже засохшие сучья. Красотища неимоверная. И аромат — по всей округе. Сами поглядите.

Большая семья направилась в сад. Вся. За столом остался только Гарри.

Глава 11. Вы пообещаете мне это, профессор?

Летний вечер вступил в свои права, и сумрачные тени поползли внутрь дома, спеша занять уютные углы и погружая помещения в полумрак, поглощая тепло и свет и пряча обыденное и повседневное под покровом тайны. И уже часы тикали не деловито, а загадочно, обычные шорохи старого дома превратились в подозрительные, а коллекция разделочных ножей миссис Уизли, чинно висящая на стене, приобрела невозможный днём статус поблескивающего в полумраке холодного оружия.

Внезапно тишину, заполненную доносящимся с улицы стрекотанием насекомых, разорвал треск магического пламени, камин вспыхнул зелёным, и из его абсолютной черноты вышел человек: высокий, худой, очень бледный, что было особенно заметно на фоне его строгой чёрной мантии и чёрных волос. Он внимательным взглядом пробежался по малопривлекательным остаткам пышной трапезы на опустевшем столе, освещаемом лишь тремя свечами в старинном витом канделябре, остановившись на единственном свидетеле своего неожиданного появления.

Гарри остался недвижим. Веря не глазам, но своему вдруг заколотившемуся сердцу, оглушённый множеством противоречивых чувств, мыслей и намерений, закружившихся бестолковым вихрем в душе, он смотрел на опоздавшего гостя. А тот невозмутимо разглядывал его в ответ, не произнося ни слова и не делая никаких попыток приблизиться.

Часы тикали. Насекомые стрекотали. Вдалеке заухала проснувшаяся сова.

Гарри встал из-за стола. Отодвигаемый стул чувствительно проскрежетал по его натянувшимся до предела нервам. Пламя свечей затрепетало, а вместе с ним задрожали тени, заскользили по скатерти в причудливом подобии танца.

— Добрый вечер, — произнёс он первым, с радостью отмечая, что голос ему послушен.

Ему не ответили. Лишь уголок рта Снейпа дёрнулся, рождая гримасу неудовольствия, и заметно повеяло холодом.

— Добрый вечер, сэр, — повторил Гарри.

«Не срываться, не кричать, обо всём расспросить, быть вежливым... и пусть подавится своим «сэр»!» — прокручивал он в голове, глядя на мелькнувшую на тонких губах ехидную ухмылку.

— Добрый вечер, мистер Поттер, — раздалось в ответ.

— Все в саду, сэр, — проинформировал Гарри. — Вашего прихода ожидали раньше, но...

— Я не намерен оправдываться перед вами, Поттер... и вообще перед кем бы то ни было.

Гарри смотрел на Снейпа и думал о том, как тот себя ведёт.

«Точно — недовольный книззл, — решил Гарри. — Чуть что не по нём — выпускает когти и шипит. Только нервно подёргивающегося хвоста не хватает».

Злить книззла — не лучшая тактика: оцарапает больно и удалится гордо. Если Гарри хочет от него чего-то добиться, ему нужно быть терпеливым. Терпение и спокойствие. Или снова придётся лечить оцарапанный нос.

— Вы написали, что хотите поговорить со мной... — произнёс Снейп, и Гарри утвердительно кивнул. — Так говорите!

Гарри растерянно обвёл взглядом покинутую хозяевами кухню. Кухню, куда в любой момент могла нагрянуть толпа, вернувшаяся с прогулки. И вдруг Гарри понял, что его разговор со Снейпом касается только и исключительно его самого, и лишние свидетели ему ни к чему. Это было только его дело. И любопытным носам вмешиваться нечего.

Приглашать Снейпа в комнату наверху было как-то неправильно. Нет. Даже если бы там было убрано — а там как раз таки был форменный кавардак... Но приглашать этого мужчину в свою спальню — это было абсолютно неуместно. Ему там делать нечего. И чего делать — никогда не будет.

Оставалась только гостиная. Слишком много воспоминаний пряталось там по углам, но другого выбора не было, и Гарри протянул руку, указывая на дверь.

— После вас, сэр! — поймав взгляд Снейпа, он уточнил: — В гостиной будет удобнее.

Повторять приглашение не пришлось.

Гарри аккуратно прикрыл за собой дверь в комнату и остановился, не зная, какое место ему занять. Ни кресло, ни диван не казались ему достаточно безопасными: уж слишком близко друг к другу они располагались. Гарри злился на своё волнение — ведь он ждал Снейпа, планировал этот разговор, размышлял о нём целую неделю, мечтал добиться наконец-то толку и понять до конца... Ох, любая надежда в присутствии Снейпа становилась зыбкой, призрачной, несбыточной.

Гарри смотрел, как тот уверенно передвигается по полутёмной комнате, как заклинанием разжигает

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒