Локомотив

Локомотив

Основных препятствий на пути к цели два. Первое: уверенность большинства, что это невозможно. Люди уверены не потому, что проанализировали проблему и пришли к такому выводу, а потому что попросту не думали про это, и не собираются думать.

Второе препятствие: политическая элита. Если переделать паровоз в тепловоз, КПД локомотива сильно вырастет, но машинист паровоза останется не у дел. Так как он не хочет выпасть из системы, то всегда будет против переделки старой модели в новую.

Для феодалов старая система была источником всех их благ, и потому они были против ее смены на более современную систему. Им бесполезно было доказывать, что при новой системе большинство будет лучше жить. Для них это был не аргумент. Причина банальная: всякая жизнь защищает источник своего питания. Пусть феодализм плохой, но для тех, кого он кормит, это будет самая лучшая система из всех возможных.

Аналогично и для сегодняшней элиты существующая система лучшая из возможных по той простой причине, что она источник их благ. Для них не аргумент, что большинству в новой системе будет лучше. Для них аргумент, что они потеряют источник своих благ.

Если бо́льшая часть общества желает получить свое благо, для чего нужно изменить старую систему, а меньшая желает сохранить свое благо, для чего требуется сохранить систему, возникает столкновение двух стихий — двух стремлений к благу.

Пока меньшинство, получающее выгоды от старой системы, может сохранять ее, она будет сохранять. Но по море развития их возможности будут падать, а возможности сторонников новой системы расти. Как бы элита не противилась новому, в любом случае ее сметет ход истории. В наших силах эволюционную скорость сменить революционной.

Для этого нужно открыть глаза на ситуацию, преодолеть косность мышления и думать за рамками привычки. Пока люди не думали, что социум можно организовать принципиально иначе, они не видели иного способа организации общества, кроме как в феодальную модель. Это казалось им единственно возможным, а потому естественным и нормальным. И пока такой взгляд доминировал, глобальные изменения были невозможны.

Но как только критическое число людей увидело, что можно намного эффективнее и справедливее устроить общество, у старого мира не осталось шанса. Система до этого генерировавшая энергию стабильности, стала генерировать протестную энергию. Этой энергией начали надуваться сторонники кардинальных преобразований. Когда скопился критический объем протестной энергии, она преодолела сопротивление старого мира.

Аналогично и сегодня, пока люди не допускают мысли, что можно построить мир, гарантирующий человеку прожиточный минимум, старой системе ничто не угрожает. Но как только они увидят, что в идее жить за счет труда машин не больше невероятного, чем в античном мире жить за счет труда рабов, мир начнет генерировать протестную энергию. Она сокрушит старый мир точно так же, как до этого феодальную конструкцию.

Первый шаг в этом направлении — побудить как можно больше людей объективно взглянуть на тот факт, что они тратят свою жизнь на работу. Если волк ни одной минуты не работает волком, он всю жизнь живет волком, то человек, венец творения, никогда не живет человеком. Он всю жизнь делает то, что может сделать машина. Жить человеком — это делать то, чего не может сделать машина — творить. Низший вариант творчества — потребление. Если нет особых талантов, то лучше жить потребителем, чем работником.

До настоящего времени говорили, что труд из обезьяны сделал человека. Реально ровно наоборот, труд из человека делает обезьяну. Человек обретает черты той деятельности, какой занимается. Чтобы не сомневаться в этом, посмотрите на лица людей, занимающихся монотонным примитивным трудом. Или на лица чиновников, работающих по алгоритму как компьютеры — на них все написано. Люди похожи на машину. «Ты это то, что ты делаешь. Если ты делаешь скучную, тупую, монотонную работу, скорее всего ты сам станешь скучным, тупым и монотонным». (Боб Блэк «Упразднение работы»).

Чтобы активировать протестную энергию, нужно объяснить, что машина — это аналог античного раба, с тем отличием, что он делает в миллион раз больше, и никогда не бунтует. При эффективном распределении создаваемых «железными рабами» благ можно воссоздать античные принципы, в первую очередь гарантию на жизнь вне зависимости от того, работает человек или нет. Для уловления и структурирования энергии отрицания труда нужен класс, максимально восприимчивый к этой идее. Он выступит как ледокол, прорубающий колею во льдах старого мира. За ним потянутся широкие массы.

Вчера неделей назывался выходной день — не делать. Понедельник — день после неделания. С приходом христианства выходной стали называть воскресеньем (Христос из мертвых воскрес). А неделей стали называть все семь дней. Пришло время вернуть неделе первичный смысл. И раз «день недели» буквально означает день неделания, и так каждый день недели называются, получается, человек во все дни не должен работать.

В прошлой эпохе протестную энергию уловил рабочий класс. В наше время эту роль выполнит новый класс: «прекариат» (от англ. precarious, «неукрепленный»). Формально к нему относятся все, кто не уверен в завтрашнем дне: все варианты свободных художников, фрилансеры, студенты, сезонные работники, мигранты, пожилые люди, инвалиды, хакеры, мелкие уголовники, бытовые мошенники, проститутки, игроки и иные мало защищенные слои населения. Все без стабильного дохода, живущие случайными заработками, не имеющие социальных гарантий, оплачиваемого больничного, отпуска, медицинского страхования и прочее — все это прекариат.

Сегодня прекариат представляет собой неоднородную кашеобразную человеческую массу разобщенных, не организованных, не защищенных и без будущего людей, которым нечего терять и которые не представляют в глазах системы никакой ценности.

Вчерашние элиты видели в бесправных людях полезный материал. Феодалы видели в крепостных домашнюю скотину, а капиталисты смотрели на рабочих как на полезный расходный материал, которым они свои фабрики как дровами топили — сгорали одни, брали других. Сегодня элиты видят в прекариате не собственность, расходный материал или бесполезную массу. Сегодня они видят в нем опасность, которого лучше бы не было.

Вчера развитие капиталистической системы пополняло ряды рабочего класса, а сегодня ряды прекариата. Новый класс приготовляется выполнить свою историческую роль точно так же, как вчера ее выполнила буржуазия относительно феодалов. Система в своем развития производит своего могильщика. «Последние станут первыми» (Мф.19,30).

Определив контуры будущего локомотива, рассмотрим его внимательнее, как Маркс рабочих, разделив их на пролетариат и люмпен. Термин «пролетариат» уходит корнями в Древний Рим, граждане которого делились на группы. Знатные и имущие назывались патрициями; незнатные и малоимущие — плебеями. У кого из плебеев не было ничего, в графе «имущество» писал «дети» (лат. «proles»). Отсюда название proletarius (буквально «производящий потомство» — римских граждан). Второе значение слова proles — мужские гениталии. Буквально пролетарий — это ху@владелец (к женщине по аналогии — п@здавладелица). Для современного уха это звучит унизительно, но если не забывать, что это были хоть и нищие, но римские граждане, за которыми стояла самая мощная в мире империя и они производили римских граждан, ситуация смотрится несколько иначе.

Главный признак пролетариата, передового отряда революции: существование за счет продажи своего труда. Маркс и Энгельс делают множество оговорок, определяя, кого считать пролетариатом, кого нет. Например, балерина продает свой труд, но относится ли она к пролетариату? Для моей цели это не имеет значения, и потому не буду углубляться.

Остальную часть рабочих, не определяемых пролетариатом, куда входили слабые, бездарные и не самые умные люди, Маркс назвал люмпен (от нем. lumpen, «лохмотья»). Часть люмпенов была встроена в систему, и выполняла черную работу. Другая часть была за рамками системы — нищие, уголовники, проститутки и прочие отбросы общества.

Первая часть люмпенов мечтала о небольшой прибавке к зарплате, низких ценах на продукты и ЖКХ. Люмпены второй категории мечтали в рамках своего источника дохода. Нищие мечтали, чтобы им побольше милостыни подавали; уголовники мечтали кошелек потолще украсть; проститутки грезили о богаче-клиенте, который их в жены возьмет. Но так как зарплату люмпенам не повышали, подаяние было скромным, толстые кошельки редко попадались, а клиенты не торопились брать в жены, люмпены были недовольны. Это делало их революционным элементом, при любой возможности кусающим систему.

Масштаб действия равен масштабу цели, а масштаб цели равен масштабу идеи (теории). До теории коммунизма пролетариат не мог организоваться выше профсоюза. В таком виде он был безопасен для властей, а для капитала полезен. Как Рим через Церковь контролировал христианскую массу, заворачивая контроль в церковные лозунги, так капитал через профсоюзы контролировал рабочую массу, заворачивая это в борьбу рабочих за свои права. Но как только пролетариат получил мировоззренческую теорию, он за короткое время превращается в грозную силу, грозящую перевернуть мир.

Современный прекариат неоднороден. В нем есть как активные, умные и творческие люди, сознательно не желающие встраиваться в систему, но не знающие, что делать. Такие пополняют ряды маргиналов. Есть безынициативные люди без талантов и не очень умные, желающие встроиться в систему. Такие тоже пополняют ряды маргиналов.

Все родились и выросли в идейном вакууме. Система приучила их мечтать в рамках быта и обыденности. С такой прошивкой они не могут организоваться в серьезную силу, действуя в режиме хобби. Такой режим определяет характер их действий: дурацкие и карикатурные формы протеста. Например, на так называемых европервомайских демонстрациях, периодически проходящих в западных странах, они несут лозунги в стиле: «Мы против системы»; «Сделайте нашу жизнь лучше». Но они не в состоянии сказать, что нужно делать, чтобы их жизнь стала лучше? В чем дефект существующей системы? Что нужно устранить или добавить к существующей системе, или на какую другую ее заменить? Все их требования сводятся к «дайте денег», т.е. увеличьте социальные пособия и расширьте список бесплатных услуг. Добиваются они своих требований придурковатой и шутовской борьбой: учат желающих, как себя вести, если поймали на краже в магазине, как зайцем ездить в метро, бесплатно ходить в кино, в чем тонкости питания на помойках, как путешествовать автостопом и защититься от холода с помощью газет.

Для сравнения, целью пролетариата была новая цивилизация. Соответственно, учил он не как зайцем ездить и на помойке быть первым, а как свергнуть правящий класс. Так было не потому, что в рядах пролетариата было больше умных людей, а среди прекариата их нет, а потому что у пролетариата была книга (теория), а у прекариата ее нет.

Тут аналогия с жилищем, кто строит шалаш, тот может сразу начинать, никакого чертежа с расчетами ему не нужно. Но чем больше задуманный вами дом, тем больше нужны расчеты. После определенного уровня без чертежа невозможно к делу приступить.

Аналогично и с социальным протестом, если под ним нет теории, его невозможно направить против системы. Максимум, против своего места в системе и требования его улучшить. Такой протест не может подняться выше обличения чиновников-казнокрадов со взяточниками, возмущения падением нравов и требования снизить тарифы ЖКХ.

Прекариат даже на требования уровня трэд-юнионов не способен. Он обречен быть кашеобразной стихией, скрывающий свою зависть к тем, против кого выступают. Потому что нет теории. Но как только она появится, все быстро преобразится, как у пролетариата, в среду которого попали профессиональные революционеры, вооруженные теорией. Они четко представляли, что делать, и это создало силу, сокрушившую империю.

Серия книг «018 Секс, Блокчейн и Новый мир» выполнит для прекариата такую же функцию, какую «Капитал» выполнил для пролетариата. Они дадут ему почву, на которой вырастет аналог профессиональных революционеров: костяк революционного движения.

В этой роли вижу тип людей, кому глубина интеллекта и масштаб мышления не позволяют жить потребителем. Они хотят смысла. Кто найдет его в моих книгах, те станут носителями идеи. Вокруг них пойдет кристаллизация будущей структуры.

Назову таких людей аниматорами (от лат. anima, душа). Они как древнегреческие киники, нищие философы, чьи амбиции и мечты за рамками бытового счастья. Они могли бы продавать себя на рынке труда, и как следствие, увеличить свое потребление, но цена — лишение творческой и интеллектуальной свободы. Они выбирают свободу, платя за нее потреблением по минимуму, но зато не работают, не ждут пятницы с отпуском. «Пусть нету ни кола и не двора/ Зато не платим королю налоги» (м/ф «Бременские музыканты»).

Низший слой прекариата — бездарные и слабовольные люди, копия люмпенов. У них нет нужды выражать себя как личность, свобода в этом смысле им не нужна. Все их желания — потреблять, как в кино показывают. Все их цели в рамках обыденности.

Назову этих представителей прекариата хибесами (от лат. hebes — поверхностно, тупо, скучно). Как и люмпены, они делятся на две части — на встроенных в систему и не встроенных. Встроенные — это офисный планктон. Их мечты: дороже продаться на рынке труда (но увы, они недорого стоят). Не встроенные хибесы — это криминальный элемент. Все их мечты сводятся как украсть побольше, но не знают где. Они как цыган, который слышал, что на рынке фьючерсов и деривативов можно украсть миллионы, но он не знает, что это за рынки и как туда попасть. Потому воруют на базаре.

Вечная неудовлетворенность рождает у хибесов протестные настроения. Они винят систему и выступают против. Реально они не против системы, а против своего места в системе. Дай им место получше, и они будут очень за систему. Но так как не дают, этот тип является таким же революционным элементом, каким сто лет назад были люмпены.

Остальные сторонники идеи переложить работу на плечи машин — промежуточный вариант между аниматорами и хибесами. Кто какую роль сыграет в нарождающемся процессе — очень индивидуально. Крупные игроки внесут свою лепту, мелкие свою. Кто никакой лепты не внесет, тот не идейный сторонник, а пустой болтун.

Маркс говорил: «Теория становится материальной силой, как только она овладевает массами». Не совсем верно. Идея не может овладеть массами, так как они не способны ее усвоить. Максимум, масса способна усвоить лозунг. Идея становится материальной силой с появлением слоя людей, усвоивших идею и организовавшихся в команду для ее реализации. Если для достижения цели им нужны массы, они транслируют идею на них в виде лозунгов. Масса сама по себе никогда не является силой, так как по природе ведомая.

Идея становится истиной, когда люди делают ее истиной. Идея Гитлера, что немцы сильнее всех, не верна, потому что Гитлер проиграл. Если бы победил, истина была бы иной. Но он проиграл. Аналогично и с предложенной мной идеей, ее верность зависит не только от умозрительных концепций, но и от практического результата. Потому я делаю такой большой упор на практику. Я не хочу вести бесконечные разговоры на тему, где какой бантик в моей теории криво висит, с людьми, не способными по своей конституции перейти от слов к делу. Сказанного достаточно, чтобы понять направление, и принять его и встать в строй, или не принять и стать врагом. А дальше… Война покажет план.

⇐ Предыдущая 31 32 33 34 353637 38 39 40 Следующая ⇒