Дедукция. Индукция. Настоящее

Дедукция

Вселенной называется организованная энергия, время и пространство — бытие. До ХХ века было две теории происхождения бытия. Согласно первой Вселенная существует вечно. Из этого следовало, что это идеальная конструкция. Будь в ней самый малый изъян, за бесконечное время он бы расстроил всю модель, превратив мироздание в хаос. Но если этого не произошло, если мы не хаос наблюдаем вокруг себя, а организованное бытие, из этого следует, что Вселенная является идеальной по своей сущности конструкцией.

Согласно второй теории, до определенного момента Вселенной, т.е. известного нам бытия (времени, энергии и пространства) не было, и потом оно появилось. Это значит, что появилась Вселенная из того, что относительно нашего бытия определяется только как ничто. Если определить это как что-то, т.е. как бытие, тогда наша Вселенная не появилась, а всегда была, и в данный момент это трансформация предыдущего варианта бытия.

Если же стоять на том, что нашего бытия именно не было, и потом оно стало быть, из этого следует, что оно вне законов, пространства, энергии и времени. Причина бытия имеет настолько иную природу, что ничто из того, что можно назвать существующим, не важно, человек это, инопланетянин или иной житель Вселенной, абсолютно ничего не могут про нее помыслить. Можно мыслить сущности, объекты и явления, образующие наше бытие. Инобытие — это не то, и не это, и не что-либо из возможного (эту идею развивает апофатическая теология, о чем я говорил в первой книге). Традиционно это бытие, Причину Вселенной, называют Богом — идеальной сущностью и Абсолютом.

Для нашей темы важно, что из обеих теорий выходит: идеал существует. Значит, в принципе можно создать идеальное государство, законы, человека и семью. Одни идут к созданию идеала дедуктивно, от общего к частному: сначала идеальное государство, а от него следствием идеальная семья и настоящий человек. Другие индуктивно, от частного к общему: сначала идеальный человек, от него идеальная семья, и в итоге государство.

Первым за дедуктивный метод строительства земного идеала взялся легендарный основатель Спарты Ликург. В IX веке до нашей эры этот законодатель пишет законы, соблюдение которых, по его мнению, приведет к образованию идеального государства.

По легенде, чтобы побудить спартанцев вечно жить по этим законам, он берет с них клятву, что они не изменят их до его возвращения. Когда спартанцы поклялись ему в этом, Ликург убивает себя. По одним источникам, он вышел за городские стены, перестал принимать пищу и умер от голода; по другим бросился на меч.

Получилось, что Ликург никогда не вернется. Спартанцы должны теперь вечно жить по его законам. Новые законы были невозможны, так как закон Ликурга предписывал всякому, кто выйдет с законодательной инициативой, иметь при себе веревку, на которой его повесят в случае отклонения его предложения. Законодательные инициативы свелись к нулю. Спарта застыла в развитии. Мир вокруг менялся. Не смотря на титанические и героические усилия Ликурга, вместо идеальной государственной конструкции возникла дефектная модель. Ее несоответствие внешнему миру постоянно росло. Когда достигло критического уровня, спартанская модель рухнула, прекратив свое существование.

Следующим проектировщиком идеального государства является древнегреческий философ Пифагор. В V веке до н. э. он описал свою модель идеала. Его работа до нас не дошла, но судя по тому, что никто из древних не упоминает ничего необычного об этой конструкции, можно предположить, что ничего оригинального в ней не было.

Третьей известной фигурой был древнегреческий философ Платон. По его мнению, существующие государства несовершенны из-за того, что ими правят случайные люди. Власть они получили по наследству или взяли силой, понятия не имея об управлении обществом, политике и экономике. Для них власть — синоним личной кормушки. Отсюда все пороки и злоупотребления. Если же правителями будут исключительно философы, соответствующие этой роли по складу ума и масштабу мышления, получится идеал.

По Платону, идеальное государство — это рабовладельческое общество, где у всех свое место. Полноценные люди получают максимум. Наиболее совершенные мужчины и женщины должны сходиться с целью принесения потомства. Неполноценным людям отказано во всех видах помощи и от них избавляются. Эти и многие другие признаки идеала Платон описал в своей работе «Государство».

Платон ни слова не говорит, каким образом философы получат власть; как общество отличит более достойных философов от менее достойных. Вероятно, он считал, что это произойдет как-то само собой, стоит только сказать эту удивительную мысль обществу и правителям. Но не произошло. Он высказывал свои идеи, как минимум, двум правителям, Дионисию Старшему и потом Дионисию Младшему. Результат первой попытки — его с подачи первого правителя продали в рабство. Вторая попытка тоже не имела результата (в рабство она философа не привела, но и идеального государства не возникло).

С приходом христианства поиски государственного идеала прекращаются. Церковь заявляет, что всякая власть от Бога. Следовательно, существующее на данный момент государство со всеми его пороками и изъянами по воле Бога. Получается, в стремлении улучшить его есть что-то от пассивного сопротивления и неприятия воли Бога.

В «Истории одного города» Салтыков-Щедрин пишет о человеке, проповедовавшем «Сожительство добродетельных с добродетельными, отсутствие зависти, огорчений и забот, кроткая беседа, тишина и умеренность». Власти заметили ему, что он опровергает установленный Богом порядок: «Мнишь ты всех людей добродетельными сделать, а про то забыл, что добродетель не от тебя, а от Бога, и от Бога же всякому человеку пристойное место указано»; «Всякий сверчок да познает соответствующий званию его шесток».

С первыми проблесками гуманизма поиск идеального государства возобновляется. Мор описывает идеальный социум на вымышленном острове «Утопия», а Кампанелла в «Городе Солнца». Власть в обоих местах не наследовали или брали силой, а выбирали. Но ни один не описывает, в результате каких усилий может получиться такое государство, и каким образом власть в нем не захватит группа самых умных и сильных. Предполагалось, что люди будут разумны и добродетельны, и потому таких мыслей ни у кого не возникнет, а значит, и защищаться от подобных опасностей нет нужды. С чего Мор с Кампанеллой решили, что все люди будут такими, если практика говорила ровно обратное — про то ни слова. Так что к этим теориям можно относиться как к благочестивым фантазиям, а не практической инструкции, следуя которой можно получить запланированный результат.

Следующим за образ идеального государства берется Гегель. Не мудрствуя лукаво, он в порыве верноподданнических чувств провозглашает прусскую монархию настолько идеальной, что дальше некуда. Он называет ее «действительностью Царства Небесного». Возможны незначительные доработки и шлифовка, но костяк идеален. Если устроить мир по образцу прусской монархии, на идеальном костяке, однажды он станет идеальным, т.е. вечным. Как небесные тела вечно вращаются по своим идеальным орбитам (тогда еще Вселенную считали вечной) так люди будут вечно двигаться в государстве по идеальным законам. Это будет, — говорит Гегель, — концом истории.

Отдельно скажу, что Гегель со своим концом истории в корне противоречит своей диалектической философии. В отличие от формальной логики, по которой всякая система А или Б, по Гегелю система одновременно А (тезис) и Б (антитезис). Противостояние друг другу рождает новое состояние — С (синтез). Утвердившееся «С» всегда становится «А», и порождает свое противоречие «Б», в результате которого снова «С» — новое состояние.

Например, власть (тезис) порождает оппозицию (антитезис). Противостояние между ними выливается в новую форму власти (синтез). Новая власть становится тезисом, у нее снова появляется оппозиция (антитезис), противостояние рождает следующий синтез. Это и называется развитие, и за эту идею Гегелю уважение. А вот за объявление абсолютной монархии идеальной, и, следовательно, неподверженной законам диалектики — за это ему стыд и срам (прогнулся тут философ под монархо-аристократических покровителей).

Далее приходит Маркс, ученик Гегеля. Яблоко недалеко укатилось от яблони. Маркс признает законы диалектики (согласно им ничего вечного в принципе не может быть) но это не мешает ему заявить идеалом (а значит, вечным) коммунистическое общество.

Перефразируя идею Маркса, человечество было как бы кругом, стремившимся стать идеально круглым, но из-за внутреннего несовершенства никогда не достигавшего этого состояния. Но как только внутреннее несовершенство будет преодолено, круг станет идеально круглым, и на этом его развитие (стремление к круглости) остановится.

Общество, преобразовавшееся в коммунистическую модель, станет идеальным. Оно не сможет стать лучше по тем же причинам, по каким идеальный круг не может стать круглее, ибо круглее некуда. Идеальное существует вечно. Люди в коммунистическом обществе будут ровно жить-поживать — расти количественно, расползаясь вширь. Сначала на всю планету, потом по Вселенной, как плесень по валуну. И так как валун бесконечный, а плесень идеальная, расползание будет вечным. Это конец истории.

Последний, кто говорил о конце истории в связи с идеальной формой общества — это американец Фукуяма. Если по Гегелю идеал — это монархия, по Марксу коммунизм, то по Фукуяме вершина организации человечества — либеральная демократия.

Концом истории назвали преобразование несовершенного социума в совершенный. Там достигнуто всеобщее равенство и процветание, и больше нет нужды в развитии. Все известные концепции конца истории описывали или фантазии, игнорируя природу как человека так и социума (например, Утопия Мора или коммунизм Маркса), или модели, доживавшие свои последние дни (например, монархию Гоббса или Гегеля).

Попытки построить идеальное общество, следствием которого будут идеальны его составные части, человек и семья, полностью провалились. Можно констатировать, что стремление к идеалу от общего к частному ни на йоту не приблизило человека к цели.

Индукция

Рассмотрим индуктивное стремление к идеалу: от частного к общему, когда сначала создается идеальный человек, и как следствие, от него идеальная семья и государство.

В религиозную эпоху считалось, что идеальный Бог создал идеальную пару людей. Они не старели и не умирали. Жажда знаний у них была заблокирована. Люди ничем не интересовались, ничего не знали, и знать не хотели — жили как домашние животные у любящих хозяев. Основой идеального состояния Адама и Евы было невежество.

Еще в раю жило существо по имени Змей. Он разработал и провел целую операцию по активации в людях жажды знаний. Когда люди утратили невежество, они стали для райского сада нежелательными персонами. «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно.. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят». (Быт.3,22-23).

В сухом остатке получаем, что Бог-Отец изгнал людей из рая за то, что они утолили жажду правды и знаний, что составило первородный грех человека. Бог-Христос говорит, что стремящиеся насытиться знаниями находятся на пути к блаженству «Блаженны алчущие и жаждущие правды» (Мф. 5, 6). Кто прав — вопрос открытый.

Церковь учит, что получившие знания люди начали не только стареть и умирать, но и деградировать, скатываясь в животное состояние (хотя, в раю они пребывал именно в нем). Но по слову Церкви она спасла человека от падения, призвав не думать и верить во всем матери-Церкви. Богословы говорят, что в само намерение мыслить о том, о чем уже помыслили, есть зерно греха, покушение на преступление. Думать самому, значит, не верить Богу. «Надейся на Господа всем сердцем твоим, и не полагайся на разум твой». (Притч.3,5). Благочестивые люди не думают, они верят всему, чему мать-Церковь учит.

С приходом атеизма и вместе с ним гуманизма высшей ценностью провозглашается не Бог, а человек. Возникает ровно противоположная концепция. Теперь считается, что в самом начале была слепая игра стихий. Случай создал живую клетку. Из нее эволюция создала обезьяну, а та в свою очередь стала известным нам человеком. И с тех пор он развивается, находясь на пути к идеалу. Считалось, что рано или поздно он его достигнет.

В рассуждениях, что есть идеальный человек, философы того времени предлагают за точку отсчета различные мнения. Например, Гоббс берет за точку отсчета «человек человеку волк». Из нее выводит, что абсолютная монархия является идеальной моделью, и идеальный человек — это человек, из которого можно построить такую модель.

Проблема, что базовый признак монархии — население должно считать правителя властью от Бога. Для этого народ должен верить в Бога. Но так как гуманизм допускает только карманного бога, в этой атмосфере идеи Гоббса не находят отклика в обществе.

Другой заметный гуманист, Спиноза, берет за точку отсчета «человек человеку Бог». Это очень согласуется с духом того времени: чужих нет, все люди друг другу свои, все братья и сестры. Но развитие мысли упирается в неожиданные выводы.

В эпоху религии в статусе «свой» были только единокровные, единоплеменники и единоверцы. Гуманисты снимают ограничения и говорят, что любой человек для любого другого человека является своим — друг, товарищ и брат. Свобода, равенство и братство.

На слух все выглядит замечательно, но на практике все оказалось пустым. Отринув Бога, но взяв его заповеди за ориентир, гуманисты с водой выплеснули ребенка. Возникла глупейшая тупиковая ситуация. Следование старому призыву в новой ситуации устраняло понятие «чужой». И вместе с ним (сюрпри-и-з!) исчезало понятие «свой».

Если все высокие, значит, высоких нет, есть одинаковые. Чтобы были высокие, нужны низкие. Если всё в мире, например, красного цвета — цвета нет. Цвет требует фона. Если все свои, своих нет. Свои возможны только при наличии чужих.

В официальной риторике не остается места понятиям «свой человек» и «чужой человек». Вместо них теперь «просто человек». И так как гуманисты возвели его в статус Бога, красота фразы Спинозы «Человек человеку — бог» блекнет и по факту становится «бог богу — бог», и далее упрощается до «человек человеку — человек».

На первый взгляд все нормально, но базовый признак человека — он выводит свои цели из шаблонов, инстинктов и мировоззрения. А у животного цели выводятся только из шаблонов и инстинктов. Выведенных из мировоззрения целей у животных нет.

Так как у гуманистов нет мировоззрения, все их цели выведены или из шаблонов, или из инстинктов. Человек-гуманист по факту опускается на уровень животного. Теперь его отличают не цели, а способ их достижения. Животное срывает бананы силой мышц, а гуманист создал бананособирательную машину. Цель одна, банан. Способы разные.

Фраза Спинозы «человек человеку — бог» эволюционирует во фразу «животное животному — животное». И так как это не простое животное, а умное, фраза выливается до «животное животному — питание». Чтобы уловить нерв фразы, представим, что крысы разумные и каждая крыса считает любую другую крысу своими — другом, товарищем и братом. Но среди таких крыс есть крысиная популяция системы «крысиные короли». Они характерны тем, что питаются сородичами. Реально своими они считают только друг друга. Рядовых крыс считают чужими — питанием. Но чтобы процесс питания был удобнее и проще, крысы королевской популяции активно насаждают рядовым крысам мысль, что все друг другу свои. Чем больше эта идея пропитает крысиное сообщество, тем надежнее крысиные короли будут обеспечены едой.

По квалификации Гоббса первобытные люди пребывали в натуральном состоянии — status naturalis. По мере развития перешли в новое состояние, цивилизованное — status civilis. В обоих состояниях каждый делил людей всех на своих и чужих. Это не скрывали, как пещерный дикарь не скрывал, что члены племени — это свои, а члены других племен — это чужие. Равно как и высокообразованный древний грек не скрывал, что грек для него свой, а чужеземец чужой. Европейцы времен колониальной политики не считали своими туземцев. Каждый человек открыто делил всех людей на своих и чужих.

С приходом гуманизма возникает общество, где официально нет деления на своих и чужих. Формально все люди равны, человек человеку друг, товарищ и брат. Но по факту некоторые люди активно навязывают обществу идею равенства, сами продолжая делить мир на своих и чужих. Под своими они понимают только свой узкий круг. На массы они смотрят как на питание — ратуют за равенство, но не собираются его придерживаться.

Внешне социум цивилизован, но по факту ниже натурального. Его суть отражает формула «человек человеку — по ситуации». Эту идею уловил советский писатель Довлатов во фразе «Человек человеку… как бы это получше выразиться — табула раса. Иначе говоря — все, что угодно. В зависимости от стечения обстоятельств».

Гуманисты игнорируют факты и продолжают ориентироваться на свои фантазии. Они говорят, если человек всю свою историю совершенствуется, а крокодил каким был миллионы лет назад, таким будет и через миллионы лет, значит, человек на пути к идеалу. В рамках этой мысли предлагаются разные технологии по совершенствованию процесса.

Более активные люди надеются насилием ускорить развитие человека до идеального состояния. Люди тихого нрава надеются сделать это без потрясений, в рамках привычной жизни. Они говорят, что нужно «просто жить», не делая ничего плохого, показывая пример своей жизнью. Когда все увидят их правильную жизнь, они начнут брать с них пример — так же жить. В итоге человек и потом человечество станут идеальными.

Хочется посмеяться над такой наивностью, но вспомним Сократа… Он полагал, что люди дурно поступают только потому, что не знают истины. А вот как узнают, так сразу и перестанут поступать плохо, и будут хорошо все делать, а плохо не будут.

Если философ так рассуждал, что говорить о поверхностно мыслящих людях. Они не ищут истину. Они ищут свое сиюминутное благо. Разное представление о нем порождает разные стремления, что приводит к конфликтам и страданиям. Люди страдают, но «…зато живут, живут реально, не фантастически; ибо страдание-то и есть жизнь. Без страдания какое было бы в ней удовольствие — всё обратилось бы в один бесконечный молебен: оно свято, но скучновато». (Достоевский «Братья Карамазовы»).

Гуманисты отрицают цикличность развития и говорят о направленности прогресса. В рамках этой теории получается, что неотрывное и постоянное обучение людей добру (что такое добро?), будет делать людей все лучше и лучше, и в итоге получится идеал.

Насколько много в этих намерениях доброты, настолько и наивности. Ситуация как с борьбой за мир во всем мире или экологию без кардинального переустройства мировой системы. Их логика: если никто не будет воевать и мусорить, то войны и мусора не будет.

Для бытового ума тут все логично, просто и понятно. Но если осмысливать тему в соответствующем масштабе, наивность суждений очевидна. На вопрос, как сделать так, чтобы из трубы паровоза не шел дым, можно ответить, что нужно перестать бросать дрова в топку; а можно переделать паровоз в электровоз. В первом случае дыма не будет, но и движение остановится. Во втором случае дыма не будет, а движение будет эффективнее.

Чтобы прекратить войны и восстановить природу, систему нужно менять. В рамках существующей системы поставленные цели недостижимы в той же мере, в какой недостижима цель устранить дым из паровоза, не меняя самого паровоза. Пока старая система сохраняется, войны не могут прекратиться, а природа очиститься.

Технология гуманистов по созданию идеального человека подобна созданию нуля (или бесконечности) из величины. На математический лад гуманистическая техника так звучит: если постоянно делить цифру пополам, однажды она станет нулем; или, если постоянно увеличивать цифру вдвое, однажды она станет бесконечностью. Но увы, цифру сколько не увеличивай или не уменьшай вдвое, они никогда не станет бесконечностью или нулем. Аналогично и человека, сколько ни улучшай, он никогда не станет идеальным.

Но гуманисты говорят, что цель уже частично достигнута. Например, тело человека уже совершенно, и принципиально меняться не будет. Как идеальный круг не может стать еще круглее, так и человеческое тело не может стать еще человечнее. Чтобы человек полностью стал идеален, осталось довести до совершенства личность. Тогда получится идеальный человек, и следом идеальная семья, государство, и в итоге идеальный мир.

На этой волне двоюродный брат Дарвина, Гальтон, основывает науку евгенику, цель которой — улучшение человека в частности и человечества в целом. Новая наука создала почву, из которой в начале ХХ сначала выросло понятие «нежелательные лица», затем законы, ограничивающие размножение этих лиц, и потом практика по стерилизации забракованных людей, отделение их в гетто и прочие такие действия.

Первыми этой идее на практике начинает руководствоваться США. Например, в штате Северная Каролина лицам с IQ ниже 70, когда их выявляли, принудительно делали стерилизацию. В 1932 году в Нью-Йорке на конгрессе один из докладчиков говорит: «Нет никакого сомнения, что если бы в США закон о стерилизации применялся бы в большей мере, то в результате меньше чем через сто лет мы бы ликвидировали бы по меньшей мере 90% преступлений, безумия, слабоумия, идиотизма и половых извращений, не говоря уже о многих других формах дефективности и дегенерации. Таким образом, в течении столетия наши сумасшедшие дома, тюрьмы и психиатрические клиники были бы почти очищены от своих жертв человеческого горя и страдания» (Данн и Добжанский, «Наследственность, раса и общество»).

От Америки эстафетную палочку принимает Европа. Многие европейские страны, Дания, Швейцария, Норвегия, Швеция и другие, вводят принудительную стерилизацию и прочие ограничения на размножение.

Максимальное выражение наука евгеника находит в нацистской Германии. Власти там отнесли к нежелательным лицам не только людей с пороками и отклонениями, но и людей «неправильной» нации. Признается целесообразным уничтожать целые народы.

Через такие практики гуманисты надеялись создать идеального человека. Нацисты называли его сверхчеловеком, европейцы с американцами просвещенным человеком. Названия у всех были разные, но суть одна: отделение людей, способных подняться на следующую ступень развития, от людей, не способных к этому. Неспособных так или иначе рассматривали человекообразными животными, служащих идеальным людям.

Не смотря на все старания создать идеального человека не получилось. Как вчера люди были далеки от мифического идеала, так и сегодня. По поводу евгеники скажу, что тема так же неоднозначна, как запрещенные к употреблению вещества. Грести всех под одну гребенку, значит, «вычесать» не только людей с дефектами, но и людей, достоинства которых не вписываются в эталон.

Настоящее

Каждая эпоха рисует образ настоящего человека под свои нужды. В религиозную эпоху это был тот, кто на 100% соответствовал церковным нуждам. Церковь заявляла, что настоящий человек в первую очередь верен Богу. Все остальное тлен. Так как Бога на земле представляла она, то верность Богу выражается в послушании Церкви.

Настоящим мужчиной и женщиной считался тот, кто всю жизнь живет по правилам, норме и табу, и ни шага в сторону. В пике своего могущества она учила, что настоящий человек ставит Церковь выше государства и не может быть патриотом, так как патриотизм пережиток язычества — сотворение себе кумира. Для настоящего христианина, он же настоящий человек, единственным отечеством является Царство Небесное.

Небесный патриотизм предписывал добрым христианам восстать против власти, если она выражала непокорность Церкви. Если же добрые христиане терпят такую власть, значит, они не небесные патриоты, а земные — сотворили себе из государства кумира.

Понятно, почему религия продвигала идею небесного патриотизма. Потому что на территорию, где люди ставят Царство Небесное выше земного царства, можно наложить интердикт — запрет на отпевание, венчание, крещение и прочее. В то время это означало, что реальная власть над настоящими людьми принадлежит Церкви, а не правителям.

В светскую эпоху, когда Церковь скатилась на обочину социума и ей открылось (надо полагать, свыше), что патриотизм не пережиток язычества и сотворение кумира, а показатель настоящего человека. Она заявляет своей пастве, что те обязаны быть в первую очередь патриотами земного отечества, и только потом небесными. Если же кто небесный патриотизм ставит выше государственного, тот грешит против Бога, Церкви и веры.

Власть в этот период заявляет, что человеком с большой буквы считается тот, у кого высшей ценностью является верность государству. Что патриотизм и почитание традиций есть высшая доблесть. Что человек должен быть покорен власти и государству.

Когда Церковь в религиозный период, в зените своего могущества, побуждала жить и умирать за Бога, отказываясь от земных благ, если так складывалась ситуация, в этом есть понятная логика. Она учила, что у человека есть бессмертная душа, а «Все труды человека — для рта его, а душа его не насыщается» (Еккл. 6,7). Настоящий человек может не иметь земных успехов, но зато у него надежда на воздаяние на том свете.

Кто не живет жизнью настоящего человека, у того больше шансов обрести земной успех — власть, славу и богатство. Но у него нет надежды на воздаяние после смерти. И поэтому «Малое у праведника лучше богатства многих нечестивых». (Пс.36,16).

Гуманизм в отличие от религии никогда не мог обосновать, в чем же смысл жизни человека, живущего ради государства. Власть призывает быть настоящим человеком, не пытаясь даже объяснить, зачем это нужно людям. Она просто говорит, что настоящий человек должен положить жизнь на служение государству, потому что это хорошо.

Не смотря на примитивность такого аргумента, для многих его достаточно. Люди посвящают свою жизнь работе на государство. Посетившая в 1932 году СССР Памела Линдон Трэверс, автор «Мери Поппинс», по результатам поездки издает «Московскую экскурсию», где пишет, что «В России иметь работу, рабочее место — это признак социальной значимости. Служить Государству — высочайшая моральная доблесть. Государство прекрасно сознает это и использует с максимальной для себя выгодой».

В древнегреческих мифах сладкоголосые сирены пели морякам, в итоге заманивая их в пучину. Государственные сладкоголосые сирены-СМИ точно так же поют обществу, что человек — это звучит гордо. Что настоящие люди сначала думают о родине, потом о себе, и если надо, отдают за него жизнь. Пропагандистская машина призывает подавлять стремления к своему благу, так как это проявление низменных животных инстинктов.

Что животного в том, что человек стремится к своему благу — на этот вопрос не только не отвечают, его никто не ставит. Любой оттенок мысли в том направлении или жестко пресекается, или забалтывается общими словами нравоучительного характера.

Общество наполняют красочные лозунги, позорящие всех, кто не стремиться жить настоящим человеком, и восхваляют всех живущих по регламенту. Огромные массы запрограммированных людей много и бескорыстно работают, совершают невозможное, жертвуют личной жизнью, здоровьем и если родина требует — отдают ей жизнь. За это получают похвальные грамоты и висят на доске почета.

Настоящий человек характерен тем, что он никогда не задается вопросом: зачем я это делаю? Что хочу получить в самом последнем итоге? Стоят ли мои усилия и жертвы результата? Если кому-то в голову приходили такие вопросы, власть интересовалась в лице своих компетентных органов, кто его навел на такие мысли? Если никто, если он сам до них додумывался, ему предлагалось поискать ответы в пропагандистских книгах и фильмах, учивших, что настоящий человек — это кто сражается и трудится за «большую человеческую правду» (к/ф «Судьба человека»). Что это за правда такая — детально нигде не говорилось. На практике ею предлагалось считать указания власти. Если человека это не устраивало, и он дальше задавал опасные вопросы, к нему применялись карательные меры. Судьба таких людей способствовала развитию интуиции.

Оставшиеся на свободе настоящие люди теперь понимали провокационную природу подобных вопросов. Если кто их спрашивал, зачем они делают то, что делают, зачем жертвуют своим благом, они сухо отвечали: так надо. На вопрос, кому надо, следовало отвечать домашними заготовками из серии «нашим детям надо, потомкам, чтобы людям в глаза не стыдно было смотреть» и прочее. Произносивший эти фразы человек чувствовал себя настоящим, стоящим на защите «большой человеческой правды».

Наиболее ярко это выразилось в соцстранах. Там говорили, что когда народ взял власть в свои руки, он должен работать с полной самоотдачей. И люди верили. «Страна политически девственна; первые же фразы партийных агитаторов и пропагандистов, произнесённые перед простыми людьми, никогда не размышлявшими над политическими вопросами, кажутся им откровением, вдруг открывающим глаза на всё важнейшее». (Б. Бажанов «Воспоминания бывшего секретаря Сталина»).

Неудобные вопросы есть как для института Церкви, так и для Государства. Каждый решает их в меру своих возможностей и изобретательства. Например, Церковь решила эту проблему через изобретение специального греха, названного грехом совопросничества.

Если человек задавал вопросы, на которые Церкви было или неудобно отвечать, или она не знала ответа, он согрешал. Допустим, написано в Библии «Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих» (Пс. 109,1). Или из той же серии: «Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд…». (Пс. 81,1). Получается больше одного Бога. Как так — про то спрашивать не рекомендуется. Равно как грех задавать вопросы типа, где ад находится или почему всемогущий Бог не может превратить грешника в праведника и вместо ада отправить его в рай? Или кто такой Мелхиседек, который, по слову апостола «без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда» (Евр.7,3). Или кто такие и откуда взялись некие «сыны божии», который «увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены» (Быт.6,2). Кто такие исполины? «В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим». (Быт6,4)

Поиски ответов могут подвигнуть к первоисточникам. Если верующий полезет туда, Церковь потеряет власть над ним. Поэтому и объявляет она грехом высокоумия такую любознательность, говоря, о непозволительности интересоваться человеку тем, что выше его ума и чего Бог от него не требует. Верующие, избегая греха, отгоняют от себя эти вопросы, находя их (по подсказке Церкви) дьявольским искушением.

Государство не могло скопировать церковную технологию, сказать подданным, что ему в горячей молитве Бог открыл: ставить неудобные вопросы — грех. Поэтому оно по-другому борется с опасной любознательностью, зачем да почему настоящий человек должен жить и работать на государство. Оно давит лозунгами-заклинаниями, что должен и все тут, и нечего рассуждать… Заменяя церковное понятие «грех» на светское «позор», власть говорит, что настоящему человеку позорно спрашивать, в чем его выгода, если он на государство будет работать. В чем тут позор, государство не пыталось объяснять. Позор, и все. Как и Церковь, грех, и все. И настоящие люди не задавали лишних вопросов.

В конце жизни большинство людей, живших так, как предписывалось настоящему человеку, обнаруживали на горизонте маячащую немощь, бедность и старость. Приходили вопросы, зачем все это было, ради чего я так жил… Но уже всё, уже поздно… Игра закончена, занавес опускается, тухнет свет... Зрители покидают зал…

Единственное утешение, какое власть предлагала «настоящим людям» — слова, что ничего страшного, если у тебя нет ничего. Зато ты бескорыстно и честно служил родине и народу. За это наградой тебе будет вечная память от благодарных потомков (которая длится лет 20, не больше). Что такого ценного в этой награде, чтобы ради нее жертвовать земными благами и жизнью — этот момент любое государство тщательно обходит.

В этом государственная позиция бесконечно слабее религиозной. Если верующий отдал жизнь служению Богу, и не получил за это ничего при жизни, он в конце дней своих не видит в этом проблемы. Напротив, видит в этом доблесть, так как предвкушает награду на небесах. Совсем другое дело «настоящий человек» гуманистического формата… У него нет даже намека на утешение в виде загробных благ.

Этот факт способствовал разделению гуманистического общества на две группы. У кого был разум и способность к критическому анализу, тех государственная пропаганда не могла сковать шаблонами. Они жили с ориентиром на свое благо. Громкие слова про необходимость быть настоящим человеком они говорили громче других. И чем выше они поднимались по карьерной лестнице, тем громче призывали быть настоящим человеком, как того требовали правила игры. Но к себе этого никогда не применяли.

⇐ Предыдущая 26 27 28 29 303132 33 34 35 Следующая ⇒