Историки. Рельсы. Академичность

Историки

Рассмотрение технологии активации сексуального инстинкта начну с обзора такой науки, как история. В первой книге я говорил, что это никакая не наука. В науке верность утверждения не зависит от места, где она озвучена, и времени, когда она озвучена. Истина 2+2=4 верна во всех странах. История же полностью зависит от места и времени. Причем, чем свежее событие, тем меньше оно история и больше политика. По мере устаревания событие из политики медленно превращается в историю. Но не всегда окончательно.

В СССР историю Древнего мира трактовали с одних позиций, в США с других. Единственное, в чем историки были согласны — когда кто родился/умер и кого победил. А вот кем были исторические личности — в этом на историков полагаться не стоит.

Будет ближе к истине, если ориентироваться на косвенные показатели — не на то, о чем говорят, а на то, о чем молчат. Восточная пословица: если не знаешь, как поступить, спроси у женщины и сделай наоборот. В большинстве случаев это правило применимо к историческим личностям. Если хочешь получить близкий к реальности образ той или иной фигуры, возьми созданный историками образ и переверни его наоборот.

У Поппера признаком научного знания является возможность его фальсификации, т.е. опровержения. Чего нельзя опровергнуть, то не является научным знанием. Например, утверждение о существовании загробной жизни нельзя ни доказать, ни опровергнуть, и потому оно не является научным знанием.

Наука всегда стоит на грани новых открытий. Старое ей всегда мешает. Новое несет в себе не только опровержение старого, но и ужас, так как приходит убить старое. Если новое в глазах старого не ужасно, это показатель, что оно не новое, а апгрейд старого.

Применяя принцип Поппера к тому, что принято называть исторической истиной, мы видим, что во многих случаях она не фальсифицируема. Например, высказал историк свое мнение о причине какого-то события, факта или явления, и ваше дело верить ему или нет. В пустыне Наска существует геоглифы (гигантские рисунки, видимые с самолета). На вопрос, с какой целью выполнялась эта огромна работа, историк что-то говорит. Его мнение ни опровергнуть, ни подтвердить нельзя. И потому оно не научно, а фантазийно, как фантазийно мнение древних о размере Солнца или форме Земли.

Границы человеческой фантазии проходят по известной реальности плюс аналогия на эту реальность, самый максимум, аналогия на аналогию. Выйти за эту границу человек не может. Отсюда древние мыслили размер Солнца как корабль, самые дерзкие говорили, что оно размером с город. Про Землю, что она плоская, стоит на слонах, а те на черепахе.

Аналогично и историки, когда высказывают мнения о том или ином событии или находке, в своих высказываниях всегда ограничены своим обыденным опытом. И так как они дети своего времени, то склонны на все смотреть со стандартов этого времени. Они не могут помыслить то, чего им неизвестно, по той же причине, по какой папуас, нашедший компьютер, не может додуматься о цели этого изделия. Все высказанные догадки будут в границах опыта и стандартов историка. И с огромной вероятностью они будут ложными.

Во многих случаях информация, противоположная официальному мнению, ближе к истине, чем академическая. Я не говорю, что во всех, я говорю: во многих. Сообщество историков в этом смысле не показатель, так как мыслителей там нет. В лучшем случае неглупые люди. Но все они зажаты догмами своего времени и авторитетами.

Это хорошо видно на негативных исторических фигурах. Высока вероятность, что истина наоборот. Потому что историю пишут победители. Их цель — не истину изложить, а упрочить свое положение. Они укрепляют экономику, армию и свой положительный имидж. Поэтому все победители всегда борцы за правду, а побежденные — исчадия ада.

Но обратимся к умопостигаемым фактам. Выставить правителя извергом можно в одном случае: если он побежден. Негативных и одновременно непобежденных правителей не бывает. Как бы ни был жесток правитель, сохранивший свое положение, он останется в истории как грозный или суровый, но никогда как садист и душегуб.

Историки оставили нам негативный образ древнеримского императора Калигулы, российского императора Павла I или кандидата в диктаторы Берии. Но единственное, что можно сказать наверняка, что заговорщики убили одного в сенате, другого в спальне, а третьего неизвестно где. Еще достоверно известно, что негативные образы писались по указке врагов убитых. Это не говорит, что очерненные и демонизированные фигуры на самом деле были такие. Это говорит лишь о том, что они были побежденными.

Если бы Гитлер победил Сталина, мир ничего бы не знал про немецкие концлагеря (или знал не больше, чем сейчас знаем про сталинские, и ужасался советским ГУЛАГом). Максимум, были бы слухи, как в Китае про события на площади Тяньаньмэнь, в которые порядочные китайцы не верят и разговоры про них не ведут (кто был в Китае, тот знает).

Правила игры таковы, что историю нельзя делать в белых перчатках. Кто управляет большими массами, тот всегда будет совершать трудный выбор, выбирая, кого обречь на страдания и смерть (понятие страдания в каждой эпохе свое), а кому дать зеленый свет.

Историки не могут объективно освещать события, так как зависимы от власти. Они обслуживают ее мнение, трактуя события сообразно политическому моменту и заказу. Что при одной власти считается злом, при другой власти будет добром. И наоборот.

Невозможно, чтобы историк получил одобрение и кафедру под озвучивание идей, не соответствующих политическому моменту. Например, Татищев, Ключевский, Тихомиров, Соловьев и прочие русские историки, жившие при Романовых, даже в теории не смогли озвучить реальную причину отказа государства от старой Церкви (сегодня известной как старообрядческая). Цензура не могла пропустить версию, противоречащую интересам короны. Проходили только те версии, что соответствовали интересу династии Романовых.

Историки выдавали предлоги за реальную причину. До сих пор в школах учат, что династия Романовых отказалась от старой Церкви, потому что в книгах выявили ошибки. Потому что выяснилось, что правильно креститься — это не двумя, а тремя пальцами.

Реальную причину озвучили только при большевиках: Романовы отказались от старой Церкви, потому что она присягала на верность династии Рюриковичей. Романовым она не присягала. Тень на легитимность власти Романовых устранили через смену Церкви.

Большая игра — тяжелые решения. Повесить трехлетнего сына Лжедмитрия только за то, что у него есть права на престол — это цветочки. Ягодки — веру народа заявить ложной. Романовы сделали это. В ответ сторонники старого обряда в стоянии «за единый аз» закрывались в своих церквях с детьми, служили последнюю службу и поджигали храм, добровольно сгорая в нем заживо. За время противостояния власти и старой Церкви детей погибло не в пример больше. Повешенный царевич выглядит малым злом.

История — это никакая не наука. Это в большинстве своем тень политики. Мне это нужно было показать, прежде чем рассмотреть взгляд историков на секс. Понять, откуда они берут свои негативные суждения об античной сексуальности и вообще о сексе за границами церковной морали. Это имеет прямое отношение к дальнейшим суждениям.

Рельсы

История как наука начала зарождаться в атмосфере доминирования Церкви. В этот период все ключевые узлы и практики, составляющие жизнь общества, оценивались через призму церковных догм. Добром и злом считалось то, что Церковь считала добром и злом.

Античный мир определял добром действие, никому не несущее вреда и хотя бы одному человеку несущее пользу или удовольствие. Если человек удовлетворял свои сексуальные желания сообразно своему вкусу, и от них никто не страдал, а он получал радость — это считалось добром. Логика: радость кому-то есть, а горя нет никому.

Христианство принципиально иначе определяет эти понятия. Что получают люди от действия, удовольствие или страдание — этот момент вообще не учитывался. Ориентиром были религиозные догмы. Если действие несло всем людям страдания и никому радости, но соответствовало канонам, Церковь оценивала его добром. Если действие всем несло удовольствие и никому вреда, но противоречило канонам, его оценивали злом. Например, если ваш секс никому не несет вреда, а вам дарит радость, но не соответствует божьим заповедям, он определялся злом. Для верующих логика тут очевидна: за малую радость в моменте грядет ужасная расплата, и потому, оценивая все в совокупности, а не только миг радости, получалось, что нецерковный секс есть зло. Но эта логика уместна для верующих в Бога. Ориентироваться на нее неверующим, по меньшей мере странно. Почему именно на мнение христианского Бога, в которого вы не верите, а не на мнение Зевса, в которого вы тоже не верите? Ориентироваться на тот и другой для неверующего одинаково глупо.

Такое определение добра и зла в интимной сфере рождает христианскую мораль. С ней появляются слова, которых античный мир не знал. Например, половое влечение — это похоть. Секс за церковными рамками — разврат, преступление против Бога. Обнаженное человеческое тело теперь невозможно назвать красивым, как невозможно назвать красивой кучу говна. Как бы ни был хорошо изображен голый человек, приличным людям предписывалось оценивать его отрицательно: срам, пошлость, бесстыдство и прочее.

Причем, в первую очередь такая реакция на женское тело. Оно заявлено духовно грязным, и как следствие, рождается ассоциация с искушением, сладострастием и пороком. К мужской наготе отношение мягче. Например, лицезреть мужские соски не возбраняется даже добропорядочным людям, а женские под строгим запретом. Связано это отчасти с распятым Христом. Если Богу можно иметь эти части тела открытыми, то мужчинам можно (Христос считается в христианстве Богом — Творцом Вселенной). Если у Богородицы (приравненной к Христу фигуры) все закрыто, значит, женщины должны следовать этому примеру.

Изображение гениталий, или спаси боже, любого интимного взаимодействия людей, и уж совсем мрак, если это не репродуктивные практики, называются непотребством, грязью, порнографией и прочими словами, призванными навечно заклеймить этот «ужас».

В этой атмосфере расцветает мифотворчество, рождаются теории, что человек сам не мог додуматься до такого непотребства (с христианской точки зрения). Такое зло не могло обойтись без участия сатаны, разжигающего развратные желания. Этим он сбивает людей с пути истинного, указанного матерью-Церковью, и ворует человеческую душу.

Все первые историки, все без исключения, выросли в атмосфере такого отношения к сексу. Они впитывали его негативную оценку с молоком матери, пропитались ею до мозга костей. Для них отрицательное отношение к сексу было так же естественно, как для нас отношение к людоедству. Мы знаем, что это ужасно, и не хотим анализировать этот ужас.

Когда люди уверены, что перед ними явное зло, они из благих намерений, внося свою лепту в борьбу с ним, начинают заниматься мифотворчеством. В этом праведном деле никакое преувеличение не может быть излишним. Это как в борьбе со смертельным врагом, никакой удар по нему нельзя оценить избыточным. Всякий удар по такому врагу, каким бы мощным ни был, будет или недостаточным, или в самый раз. Но никогда не будет истребление врага избыточным. К врагу такое понятие неприменимо.

Кто вздумает ругать режим Гитлера, тот может сочинять любые зверства, нисколько не заботясь о соответствии фактам. Никто не упрекнет вас за ложь, если вы, например, напишите, что фашисты сожгли в печах 10 миллионов евреев. Если какой-то умник вдруг установит число печей на подконтрольной Третьему Рейху территории и заявит, что такое количество тел невозможно сжечь даже если все печи работали круглосуточно со 100% загрузкой, этого счетовода обвинят в симпатии к нацистам, попытке обелить их, скрытом пособничестве. И так как никто не желает оказаться под грузом таких обвинений (или подозрений), фашистов можно поливать любой грязью, ни в чем себе не отказывая.

Если историк скажет, что лагеря смерти были разрушительными для Германии, а немецкий народ был против, одобряло это кучка нелюдей, ни один здравомыслящий гуманист не будет этому возражать. Никто даже не попытается задуматься над подобным утверждением. Потому что, а чего тут думать… И так все предельно ясно.

Аналогично и с античным сексом, по христианской морали он есть абсолютное зло. Он хуже нацистских лагерей смерти. Если выросший в христианской атмосфере историк говорил, что Древний мир рухнул из-за секса вне церковных норм (из-за разврата), ни одному здравомыслящему христианину не придет в голову возражать. Если этот же самый историк заявит, что у души христианская природа, и потому народ был против разврата, им занималась кучка людей, потерявших человеческий облик, ему тоже никто не возразит.

В своем благочестивом рвении историки фальсифицируют историю. Очень заметно это на теме античного гомосексуализма, взгляд на который в академической среде под давлением церковной морали долгое время выхолащивался и извращался.

Например, до ХХ века историки-моралисты стояли на позиции, что такой великий философ как Платон не мог опуститься до такой низости как педерастия. Когда им указывали на диалоги Платона, например, на его «Симпозиум», они говорили, что греки в этих разговорах имеют в виду духовный и созерцательный характер отношений между мужчинами, но никаких не физический. Отсюда возникла фраза «платоническая любовь», что означает духовное отношение людей, без физической близости.

Почти два тысячелетия Церковь связывала секс, названный развратом, с муками ада. Чтобы понимать, что это за срок, укажу на опыт НАСО по влиянию космоса на человека, который завершился в 2019 году. Один близнец год находился на космической станции, а второй на земле. Так вот только за год ДНК космического близнеца изменилось на 7%. Представьте, что произошло за две тысячи лет с миллиардами людей, которым внушали, что за одну мысль о сексе вне церковных рамок их на том свете ждут вечные адские муки.

Вряд ли нам можно понять ужас средневекового человека, в который его погружала эта информация. Для него ад был так же реален, как для нас наш дом или президент. Мы не видели его вживую, только изображение и слышали, что он есть. Однако это не мешает нам считать, что президент реально существует. Средневековый человек тоже ни разу не видел ад и страдающих там развратников, но много слышал и наблюдал его образы на стенах церквей. И потому был уверен, что ад есть, как мы уверены, что президент есть.

Отрицательная оценка секса сравнима с приобретенным рефлексом. Если вас бить током и одновременно играть хорошую музыку, боль в подсознании устойчиво свяжется с этой музыкой. Она теперь для вас будет автономно отрицательной, без ударов током.

Аналогично и секс стал негативно восприниматься без связи с церковными нормами и табу. Пропитанный ими до мозга костей, социум прекратил воспринимать их как сугубо христианскими. Теперь они стали казаться любому из нас самоочевидной истиной.

В начале XVII века Церковь получает смертельный удар, от которого никогда уже не оправится. К XVIII веку она теряет свои позиции и скатывается на обочину социума. Формально общество освободилось от диктата Церкви. Но что внушалось две тысячи лет, то не может исчезнуть вдруг. Поэтому освобождение произошло только формально.

На месте отринутого христианства утверждается гуманизм. Никто не обращает внимания, что общечеловеческие ценности в сексуальной сфере являются точной копией церковных. Как Церковь осуждала античный секс, так и гуманизм. С той разницей, что Церковь ссылалась на Бога и измышления про христианскую природу души, а гуманизм не отягощает себя объяснениями. Он говорит, что такой секс нельзя практиковать, потому что большинство считают его противоестественным и неприличным. Никто не понимает, что они повторяют информацию, которую людям две тысячи лет записывали на подкорку.

В теории историки-гуманисты растут в атмосфере, свободной от догм религии. На практике они растут в той же самой церковной атмосфере, что была тысячу лет назад. С той разницей, что устранили источник информации, Бога, а сами нормы переименовали. Прежней осталась только оценка не репродуктивного секса — разврат, грязь, пошлость.

По инерции они определяют границы допустимого в сексе с ориентиром на старые догмы. Практики Древнего мира они оценивают точно так же, как и историки-христиане. Пишут о его противоестественности и пагубности для цивилизации, общества и человека.

Если смотреть в самую глубину, негативная оценка секса имеет те же корни, что и негативная оценка действий маньяка над жертвой. Человек перекладывает мучения себе подобного на себя, это включает инстинкт самосохранения, и следует негативная оценка.

Религия как бы вырвала положительную оценку секса из природы человека и через христианские манипуляции, чудовищный обман и лукавство привязала страх адских мук к инстинкту самосохранения. В действии маньяка мы оцениваем свои ассоциации. В сексе мы негативно оцениваем те же самые ассоциации. В роли маньяка выступает ад, образ которого Церковь тысячи лет прививала обществу. Он у нас в генах, и освободиться вмиг от него, даже если человек все понимает, крайне сложно. Как минимум, тут нужна большая воля и личное мужество. Большинство людей этими качествами не обладает. Оно продолжит ориентироваться не на то, что считает правильным, а на то, что привычно.

Во время написания этой мысли в голову пришла любопытная ассоциация. Я пишу этот текст во время пандемии, вызванной вирусом COVID-19. В настоящее время он распространяется с потрясающей скоростью. Скорость распространения инфекции в рамках тех же показателей, что наблюдается в Испании, Германии, Франции. Прирост от 27 до 33 процентов ежедневно.

Очень способствует этому непроходимость масс. Они не соблюдают элементарных мер предосторожности, потому что уверены, что никакой опасности нет, что вирус не более, чем обычный грипп. Из той среды появляются запредельные по идиотизму теории уровня «это мериканцы все придумали, чтобы народ скупал их товары». Слов нет…

У моей информации тоже есть потенциал информационного вируса. Реализуется он или нет — это второй вопрос. Главное, что есть чему реализовываться. Но если в случае для распространения материального вируса нужны идиоты, то для распространения информационного нужны не только умные люди, но решительные, способные жить так, как считают верно. И открыть себе интимные двери, раньше стоявшие закрытыми.

Академичность

Старания историков-христиан и историков-гуманистов рождают пласт «научных работ». Касательно оценки античного секса они наполнены личными измышлениями с опорой на церковные ценности, переименованные в общечеловеческие.

Овеянные веками, омытые авторитетом и благосклонностью власти, они бронзовеют и получают статус академических трудов. Их авторитет рождает выражение «по мнению ученых-историков». Теперь это мнение является аналогом общепризнанной истины.

На базе этих «академических трудов» составляются учебники для школ и ВУЗов. По ним учатся целые поколения. На протяжении веков штампуются образованные люди. Так же, как во времена диктата Церкви, эти неверующие люди с молоком матери впитывают информацию, что есть нормальный секс, он для приличных людей, и есть развратный, он для разного рода извращенцев, которые деградируют в своей безнравственности.

В ново-старой атмосфере рождается современный слой историков — не христиане и не гуманисты, а карьеристы. Они хотят славы и денег. Чтобы получить все это, их труды должны быть приняты научным сообществом. Для этого их нужно подкрепить ссылками на академические труды, т.е. на мнения предшественников, оценивавших секс через призму религии. Негативная оценка церковного секса превращается в азбучную истину.

Попробуем преодолеть инерцию мышления и желание считать привычное за истину только потому, что оно привычное, и непредвзято посмотрим, например, на оценки этими историками древнего гомосексуализма. Они говорят, что большинство людей считало такой секс противоестественным, преступным, позорным и гнусным. И лишь единицы, преимущественно пресытившиеся верхи, имели эту постыдную страсть и мерзкую похоть.

Олимпийские божества, Зевс и Аполлон, а так же рангом ниже, Геракл и Дионисий, и целая плеяда еще более низших божеств, разные фавны и сатиры — все они были гомосексуальны. Всех божественных существ люди считали выше себя. Получается, люди деяния своих богов считали постыдными и преступными. Но это в теории невозможно…

Люди не могут оценивать действия богов. Иначе это не боги. Не могут сказать, что они делают неправильно, а нужно правильно, и скажут, как нужно делать. Бог источник абсолютной истины. Если он не является таким источником — он не Бог.

Согласно религии мир и человек созданы Богом. Как компьютерная программа не может сказать программисту, что он в нее не тот код вставил (допустим, программа умеет думать, искусственный интеллект создан), так человек не может сказать Богу, что тот заблуждается. Человек по религии горшок, а Бог есть создатель горшка — горшечник.

Кант навсегда упал в моих глазах как мыслитель после того, как взялся учить Бога в одной из своих последних работ «Спор факультетов». Все мы знаем историю Авраама, которому Бог в возрасте ста лет дал сына, а потом велел принести его в жертву, что тот и пошел исполнять, но ангел остановил его руку с ножом. За этот поступок Бог обещал Аврааму благословение «И сказал: Мною клянусь, говорит Господь, что, так как ты сделал сие дело, и не пожалел сына твоего, единственного твоего, то Я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов своих; и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего». (Быт.22,16-18).

Кстати сказать, некоторые стихи Библии, описывающие эту историю, позволяют предположить, что отец все же принес своего сына в жертву, так как назад он вернулся один «И возвратился Авраам к слугам своим» (Быт.22,19). Про Исаака ничего не сказано.

По мнению Канта, отец не должен был исполнять волю Бога. Он должен был не так делать, как Бог велел, а как человеку хотелось (ему хотелось оставить в живых сына). По Канту, истинно верующий должен ставить свою волю выше божественной.

Корни этого мнения в учении Канта о категорическом императиве (требовании). Он писал, что больше всего его удивляет звездное небо над ним и нравственный закон в нем. Кант считал моральный закон абсолютным, вечным и автономным. Это значит, что его никто не творил, и он ни от кого не зависит. Иными словами, Бог не источник закона.

Откуда же он взялся? По Канту, ниоткуда. Мораль всегда была, есть и будет. С чего он это взял? Придумал. И даже не потрудился обосновать. Чтобы вы понимали цену подобных заявлений, скажу, что вы тоже можете придумать что-нибудь, и ваша придумка будет ничем не хуже кантовской. Ваше слово будет против слова Канта. Перевесит слово, исходящее из более авторитетного источника. Но это будет не победа истины над ложью, а победа более авторитетной выдумки над менее авторитетной.

Кант вкладывал в понятие «Бог» какой-то совершенно иной смысл в отличие от того, что понимали под Богом Авраам и Церковь. Бог для них — это сила, сотворившая ВСЁ, в том числе и моральный закон, и физические, и пространство со временем и вообще все-все-все, что можно помыслить и что находится за рамками мышления. Смысл жизни человека в выполнении божьей воли, какой бы она ни была. Верующий человек должен не на свою волю ориентироваться, а на Бога. Высшее добро — усилием воли подавить свои желания и следовать воле Бога. В этом выражается свобода воли для человека. Следовать же своим желаниям против воли Бога есть зло, ибо человеческое тут связывает волю.

Когда Авраам шел резать сына, у него не было мысли «а вдруг Бог неправ». Иначе это не Бог. Авраам считал, что следовать воле Бога есть высшее благо. Он дал сына и однажды возьмет назад. «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его» (Еккл.7,12). Сын в любом случае уйдет из жизни. Бог требует отправить его на небеса пораньше. Зачем это Богу надо, про то Авраам не размышлял, полагая, что человеческий ум не может постигнуть божьих путей. Как верующий человек он считал высшей истиной, какая доступна человеку — исполнять волю Бога.

Если мораль сталкивается с божественной волей, верующий на то и верующий, что всегда принимает решение в пользу Бога. Апостол говорит, что Авраам поступил верно, собираясь выполнять волю Бога «Но хочешь ли знать, неосновательный человек, что вера без дел мертва? Не делами ли оправдался Авраам, отец наш, возложив на жертвенник Исаака, сына своего?» (Иак.2,20-21). Христианские святые говорят, что верующим надо быть готовым к самым тяжёлым жертвам. Если Бог велит людям принести в жертву своих детей, они должны повиноваться. Кто сомневается в истинности слов и деяний Бога, и при этом заявляет о своей вере в Бога, тот не понимает смысла понятий ни «Бог» ни «вера».

Авраам называл Богом сущность, сотворившую всё. Кант говорит о какой-то другой сущности, которая не творец всего (например, морального закона). Она не всемогущая, так как, по мнению Канта, должна действовать в рамках моральных законов, которых не творила. Пастух может указывать ей на ошибки и ставить свои желания выше ее воли.

Кант и Авраам понимали под Богом разные сущности. Каждый брал точкой отсчета свое понимание и выстраивал на нем свою логику. В этом Кант уподобился форумным философам, которые спорят, есть ли Бог, не уточняя, что они понимают под Богом. Один про себя держит, что Бог — это дедушку на облаке, а другой, например, разумеет под Богом сущность, предшествующую точки сингулярности, с которой был Большой взрыв.

«Обыватель одного города будет вопрошать об удобрении полей, а обыватель другого города, не вняв вопрошающего, будет отвечать ему о естественном строении миров. И таким образом, поговорив между собой, разойдутся» (Салтыков-Щедрин «История одного города»).

Кант не понимал простейшей вещи — верующие не могут негативно оценивать дела и желания своих богов. Люди им поклоняются, и любую исходящую от них информацию признают истиной. Здесь они подобны больному, который любые процедуры врача, как бы ни были они ему непонятны и дискомфортны, оценивает для себя добром.

Античные люди ни при каких условиях не могли считать интим, практиковавшийся их божествами, мерзким и постыдным деянием. Утверждения горе-историков, что народ считал не репродуктивный секс развратом, есть измышления хотя бы потому, что древний мир не знал понятия «разврат» в современном понимании. Его Церковь изобретет потом.

Если бы историки, прежде чем делать свои утверждения, философски осмыслили ситуацию, они никогда бы не наговорили такого про секс. Но я не нахожу у них такой попытки. Поэтому вся их история — это набор идеологических штампов в угоду моменту.

О подлинном отношении к не репродуктивным интимным практикам, т.е. с целью радость получить, а не детей родить, говорит отношение к гомосексуализму. Древние считали его более ценным по сравнению с гетеросексуальными отношениями. Во-первых, мужчина по сравнению с женщиной считался существом более высоким, и потому только с мужчиной мог найти удовлетворение своих высоких порывов и помыслов. Женщина как существо более низкое не соответствовала его интеллектуальным и духовным запросам. На общение с ней мужчина смотрел как на долг перед обществом — детопроизводство.

Во-вторых, гомосексуальная любовь считалась полезной для здоровья вообще и для мужского в частности, о чем говорят Гиппократ, Гален и другие античные врачи. Плюс ее считали укрепляющей дух, так как каждый партнер брал от другого лучшие качества.

Древний Рим перенял от эллинов сексуальные обычаи и к гомосексуализму был весьма лоялен. Первые четырнадцать древнеримских цезарей были гомосексуальны. Пятнадцатый, Клавдий, был первым императором, не имевший контактов с мужчинами и подростками. Эдуард Гиббон, английский историк XVIII века, пишет, что «Клавдий был единственным, чей вкус в любовных отношениях был полностью естественным». За это современники дразнили его бабой. Настоящие мужики не понаслышке знали друг друга.

Последний бог античного мира — грек-подросток Антиной, любовник императора Адриана, который до императорства был любовником императора Трояна. Когда мальчик утонул, Адриан обожествил его, воздвигнув ему по всей империи статуи. В его честь был основан город Антинополис. Дальше божеств, сущностей, которым можно поклоняться и молить их о помощи, плодило только христианство (они назывались святые).

На сексуальный голод античные люди смотрели как на обычный голод. Утоление его было интимным делом и допускалось только в уединении. Диоген же публично делал это: при всех ел лепешку и мастурбировал, сетуя, что нельзя утолить голод, поглаживая живот, как при удовлетворении сексуального голода. Современники его осуждали не за мастурбацию, как нам рассказывают, а за прилюдное насыщение. Но у историков упор именно на мастурбации, т.е. передергивают факты, не рисуя полной картины.

Аналогичная картина с утверждением историков (и подпевающим им хоре невежд), что Римская империя пала из-за развращенности язычников. А как пришли христиане, так разврат исчез. Установилась христианская мораль и все стало налаживаться.

Это не более, чем циничная ложь. Неоспоримый факт: на момент потери западных земель Римская империя была более ста лет как христианской. Десятилетия гонений на языческие религии выжгли последние серьезные языческие очаги.

Языческий Рим был железным и несокрушим. Проблемы у империи начались, когда она стала христианской. Я не говорю, что христианство — единственная причина проблем, но говорю, что оно было одной из ключевых причин, подорвавшей империю.

Еще одно расхожее утверждение, следующее из утверждения о разрушительности античного секса: излишнее сексуальное разнообразие ведет к пресыщению и охлаждению желания. Глупо спорить, что всякий излишек, не важно, спорт или поедание пирожных, несет вред. Древние это прекрасно знали. На входе в храм Аполлона в Дельфах было написано: «Ничего сверх меры» (и вторая надпись «Познай себя»).

Судя по всем оставленным нам свидетельствам, у древних был культ красоты человеческого тела, а это значит, о здоровье заботились и от излишков воздерживались. Кроме того, что есть излишек? Кто определяет лишнее? Чье мнение берем за эталон, если есть более и менее страстные люди? Что для одного излишне, то другому недостаточно. Протагор сказал, что человек мера всех вещей. Древние полагали, что в определении излишка каждый человек сам себе мерило и не нуждается в советчиках.

Но закроем глаза на здравый смысл и примем культивируемую не первый век догму, что разнообразие в сексе ведет к пресыщению и гасит яркость чувств. А скромность и секс в церковных рамках дарят человеку более естественные, живые и яркие переживания.

Продлим логику этого утверждения. Итак, оно говорит, что чем больше насыщение плоти имеет аскетический характер, тем больше несет радости людям. Я намеренно не уточняю, какое именно желание удовлетворяется, гастрономическое или сексуальное. Тут ключевым является, что именно плоть насыщается, а не интеллект или душа. Никто же не скажет, что секс есть потребность разума и души. Пища, секс — все это потребности тела.

Если изысканный секс ведет к пресыщению и охлаждению, с пищей должно быть то же самое. Допустим, существует эталон приема пищи, а отклонение от него называется пищевым развратом. Чем больше прием пищи сопровождают разные бантики: приборы, сервировка, искусство повара, тем больше среди людей, любящих вкусно поесть, должно наблюдаться пресыщение пищей и охлаждение к еде.

Но мы видим обратное. Всю историю люди совершенствуются в приготовлении пищи, сервировке стола и прочих процедурах, но ни у кого красивая сервировка или виртуозность повара не охладили любовь к вкусной пище и пресыщения не наступило. Напротив, чем более человек гурман, тем более у него вкусовые рецепторы развиваются. Красивая и вкусная пища ему нравится все больше. Если же он еще умный, то не только о вкусе в моменте заботится, но и о здоровье в будущем, что исключает пресыщение.

Кто ест из простой посуды простую пищу, пренебрегая всякой эстетикой (например, я), тот не испытывает ярких гастрономических ощущений. Или скажу точнее, чтобы их испытать от простой пищи, перед этим нужно очень сильно проголодаться. Вкусовые рецепторы у них не развиваются. Они смотрят на питание не как на способ получить удовольствие, а как на утоление голода (опять как я). «Корейко «не ел, а питался. Он не завтракал, а совершал физиологический процесс введения в организм должного количества жиров, углеводов и витаминов. (Ильф и Петров «Золотой теленок»).

Если бы Церковь культивировала не сексуальный, а гастрономический аскетизм, мы бы слышали от нее проповеди на тему, что садиться за стол нельзя с кем попало. Можно только с тем, кого она благословила. Сказала бы, что богоугодно есть простую пищу из грубой посуды, с плотно завешанными окнами в темноте и бля большего благочестия желательно руками. Сказала бы, что страшный позор падет на вашу голову, если вдруг посторонний глаз увидит, как вы вдвоем совершаете таинство — едите.

Богобоязненным и порядочным людям эти «истины» были бы так же очевидны, как сейчас им очевидны сексуальные табу. Все они безоговорочно соглашались бы с тем, что нормальному человеку будет стыдно, если другие увидят, как он кладет себе в рот пищу. На сервированный стол с яствами они смотрели бы так же, как среднестатистический обыватель сейчас смотрит на секс, нарушающий созданные Церковью нормы.

Если бы люди со временем разуверились в Боге, требующего пищевого аскетизма (допустим такого Бога), но им бы продолжали внушать, что так надо, они бы продолжали видеть в сервировке стола и вкусной пище извращение. Сдабривать пищу приправами они бы считали первым шагом к разврату. И по своему невежеству не знали, что негативные оценки пищи являются порождением религии. Они искренне бы считали, что человеку от природы присуще негативное отношение к удовольствию от сервированного стола и вкусной пищи, как сейчас считают, что людям от природы присуще негативно относиться к удовольствию от секса и обстановке вокруг него. Они даже пробовать не захотели бы такую гадость, ибо она у всякого приличного человека ничего, кроме омерзения не вызывает. Верующий еще может объяснить, чем плохо удовольствие (не важно, от секса или пищи). Атеист-обыватель не смог бы. Все свелось бы к песне про общечеловеческие ценности, которые приличные люди чувствую в себе, как Кант нравственный закон.

Выросшие в этой атмосфере нормальные добропорядочные люди, став историками, писали бы, что одной из причин падения Древнего мира был гастрономический разврат. Невежды сочиняли бы благочестивые мифы о вреде красивого стола и вкусной пищи.

Тысячи лет античный мир смотрел на секс как на божественный дар, разнообразя его по всем направлениям, признавая все вкусы. Сексуальные гурманы поднялись своей мыслью на высоты, до которых мы, сексуальные аскеты, до сих пор подняться не можем.

Сказанного достаточно, чтобы составить отношение к оценкам сексуальных практик в трудах историков. С точки зрения религии они верны. Но мы живем в мире, где религия давно превратилась в достояние определенных слоев населения. Брать за ориентир мнение историков, которые при написании своих работ сначала сознательно, потом подсознательно ориентировались на христианский взгляд, как минимум, неправильно.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒