Причины. Античность

Причины

Любое вещество при нагревании расширяется. Подъем температуры в паровом котле должен пропорционально увеличивать давление, и соответственно, полезную работу. Если температура растет, а давление не поднимается, значит, в котле дырки. Энергия идет в гудок. Пропорционально росту температуры растет лишь шум пара из дыр котла.

Любое общество стремится к благу. Благо пропорционально количеству свободных людей. С ростом эффективности труда должно пропорционально расти число свободных от труда людей, и как следствие, прогресс во всех направлениях, от философии с наукой до творчества и техники. Если производительность труда растет, а число свободных не увеличивается, растет лишь шум рекламы, побуждающей людей покупать новые утюги с телефонами, значит, данная политэкономическая конструкция дефектная.

Но это в теории. На практике по мере повышения эффективности экономики падал процент свободных в античном смысле свободных людей. При феодализме их становится меньше, при капитализме еще меньше. В современном пост-капиталистическом обществе по данным международной компании Oxfam, изучающей вопросы распределения ресурсов и бедности, в руках 1% самых богатых людей сосредоточено больше ресурсов, чем у остальных 7,7 млрд. чел. Несколько десятков богатейших людей планеты имеют столько же, сколько беднейшая половина человечества. Oxfam выпустила доклад «Экономика для 1%», где сказано: «Вместо экономики, которая работает на общее благосостояние, для будущих поколений и для планеты, мы создали экономику для 1%».

Такой фантастический перекос невозможен усилиями группы людей. Эта тенденция не укладывается во временной шаг человека, так как тянется она не первое тысячелетие. Природы ситуации я не буду тут касаться. Рассмотрю ее в третьей книге «Слово и Цифра 018». Здесь скажу только, что мы имеем дело не со случайным, а системным эффектом.

Парадокс: рабовладельческая экономика имела самую низкую производительность труда и самый высокий процент свободных людей. Современная экономика имеет самую высокую производительность труда и самый низкий процент свободных от труда людей.

Исправить неравномерное распределение доходов через изменение политической и экономической модели невозможно. Все попытки устранить неравенство, сотрясавшие человечество, завершились на удивление одинаково.

Когда монархическая Франция превратилась в республику, итогом было увеличение числа людей, вынужденных работать. Превращение царской России в советскую сменило сидящих на ключевых узлах социальной пирамиды людей, но не устранила неравенства.

Монарха Романова сменил монарх Сталин. Монархия первого опиралась на религию и позиционировалась властью от Бога, что предусматривала наследование власти. Король умер! Да здравствует король! Этот принцип гасил борьбу за власть. Монархия Сталина опиралась на учение Маркса, которое не предусматривало передачу власти по наследству. Со смертью красного монарха начинается смута, заканчивающаяся смертью СССР.

Северная Корея извлекла из этого урок, установив не просто красную монархию, а плюс наследственную. Не беда, что теория коммунизма исключает эту форму. Законы жизни доминируют над писаными законами. Северокорейские монархи уже несколько десятилетий сидят на штыке. Чтобы никто не заострял внимания на том факте, что под их властью нет никакого основания, в Северной Корее жесточайший запрет на религию. За попытку любой проповеди религиозного формата проповеднику грозит 15 лет лагерей.

В истории человечества нет ни одного примера, когда неравенство преодолели через перестройку системы. Какую бы систему люди не строили, монархию или демократию, плановую или рыночную экономику, если в этой системе была вершина, на нее всегда взбирались и оккупировали умные, сильные и смелые люди. Во всех случаях сами они не были ограничены нормами морали, т.е. всегда действовали по ситуации с ориентиром на свое благо, а не на абстрактные понятия добра и зла, шкалу ценностей и все такое. Но своим подданным (кто платит дань, тот подданный) всеми силами пропаганды предлагали брать за ориентир не свое благо, а абстрактные ценности. Менялись сидящие на верхушке пирамиды люди, их названия, от помазанников божьих до слуг народа, риторика и прочие бантики. Суть не менялась никогда. Как к любому замку подбирается ключ, так на вершину любой модели умные и сильные всегда придумывали как забраться. Пока модель будет иметь вершину, верно будет сказанное: «нищих всегда будете иметь» (Мф. 26,11).

Призывы к справедливости, обличения алчности богачей, взывания к совести, равно как кровавые и бескровные революции, будет иметь одинаково предсказуемый результат — вершину политэкономической модели оккупируют наиболее сильные и умные. Это происходит из того, что всякая жизнь стремится к благу, и таковы законы эволюции. Если бы сильные от слов слабых про справедливости отказывались от своего блага, они были бы слабыми. «Боги не знают милосердия. Потому они и боги» (Игра престолов 2-й сезон).

Чтобы устранить неравенство, нужно сделать так, чтобы сильные никогда не могли забраться на вершину пирамиды. В теории есть два способа. Первый: изменить природу жизни, т.е. отключить ее стремление к благу. Второй: создать модель, у которой нет верха.

Первый способ совершенно нереалистичный. Если убрать из объема объем, он не будет объемом. Если убрать из жизни ее стремление к благу, она не будет жизнью. Так что реальный способ один — построить децентрализованную модель. Любую точку на шаре можно рассматривать центром шара. Любого человека децентрализованной модели будущего можно рассматривать центром социума. Мир станет аналогом Вселенной.

Понимание, что при любой известной на сегодня политэкономической модели нам не избежать фантастического перекоса в распределении благ — это половина дела. Вторая половина — осмысление дефекта, проявляющегося в каждой конструкции.

Невозможно одну цивилизационную конструкцию быстро заменить другой. Горы движутся со скоростью гор. Если они движутся с заметной скоростью — это признак конца света. Поэтому первый шаг — не смена конструкции, а устранение ее дефектов, насколько это возможно. Аналогии с дырявым паровым котлом, если его невозможно быстро заменить, оптимально сосредоточиться на заделывании его дыр.

Дыры политэкономической конструкции — запредельное потребление малой кучки политической и экономической элиты. Объем генерируемых благ растет, но это ведет не к увеличению свободных в античном смысле людей, а к увеличению потребления этой группой людей, которая переходит в сверхпотребление. Негативный эффект тут не только в том, что ресурсы уходят в никуда, а в отсутствии класса свободных граждан.

Чтобы понять, как сгладить этот дефект (полностью преодолеть его можно только вкупе с децентрализацией системы), внимательно рассмотрим корни античного общества. Взглянем на древний мир не через призму бантик-информации, кто в каком году правил и помер, в какой войне победил или проиграл, а через природу человека и социума.

Античность

Эллины делили все возможные действия человека на четыре группы: работа, труд, служение и досуг. Работой они называли действие по принуждению, когда человек в роли инструмента в руках того, кто его принуждает. Не важно, надсмотрщик принуждает кнутом или работодатель стимулирует человека сдать себя в аренду (стимул — название острой палки для погона быков). Важно, что без принуждения человек не будет делать то, что делает под принуждением — не будет работать.

Под трудом эллинский мир понимал действие, где человек не сдает себя в аренду в качестве инструмента другому человеку. Сюда входила домашняя работа, действия по ведению своего хозяйства, предпринимательство (организация производства и торговли).

Если человек привлекал рабов с помощью палки, а наемников с помощью денег, и его функция сводилась к организации их деятельности, это было трудом. Если же он ради денег сам делал то, что делают рабы и работники — это считалось работой.

Служением называлась общественно-политическая и религиозная деятельность. Тут человек действовал не ради себя, и тем более, не ради денег, а исполнял волю общества и богов. Если работа была уделом низших классов, то служением занимались высшие.

Досугом эллины считали деятельность, несущую нематериальную пользу и/или удовольствие. Сюда относилось обучение, спортивные состязания, искусства, науки, политические беседы и философские рассуждения (типа в диалоге Платона «Пир»).

Всякое принуждение считалось унижением. Все выставленные на рынке труда люди, сдающие себя, свое умение в аренду за деньги, считались униженными. Не важен был механизм аренды, хозяин сдавал своего раба или свободный человек сам предлагал купить себя на несколько часов/дней/недель/месяцев, все это считалось унизительным.

Античный мир культивировал презрение к физическому труду. Насколько до мозга костей этим был пропитан мир эллинов, можно судить хотя бы по тому, что мыслители не ставили физических опытов. Это требовало труда, а труд — удел рабов. Считалось, что человек способен познать истину силой разума, не оперируя физическими телами. Это вело к казусам, типа упомянутого в первой книге, когда Аристотель учил, что брошенный камень летит не по дуге, а по полу дуге, и, дойдя до ее высшей точки, падает вниз под углом 90 градусов к земле. Галилей физическим опытом опроверг это утверждение.

Между людьми, деятельность которых характеризовалась работой, была иерархия. Самые презренные — рабы, работали под угрозой физического наказания или смерти. Раб в античном мире — это не социальный статус, как касты Индии или крепостные в России. Раб — это собственность конкретного человека или полиса (муниципальные рабы). По статусу он ближе к домашнему животному. Тот факт, что античный закон в определенные периоды запрещал жестоко обращаться с рабами или привлекать их к оказанию определенных услуг (например, сдавать в аренду для секса) не говорит, что он видел в рабах людей. Как сегодняшний запрет закона на жестокое обращение с животными не говорит, что он видит в животных существ выше животных.

Отношение к рабству имеет те же корни, что и отношение к не репродуктивному сексу — божественные. Античные боги были гомосексуальными, и потому смертный, нашедший у себя способность получать удовольствие, например, от однополой любви, видел в этом сходство с богами. Во время оргазма при таком сексе он считал себя ближе к небу по сравнению с другими людьми. Он был больше в божественном состоянии во время этого, чем во время религиозных церемоний или молитвы и прочее. Как христианин в состоянии, когда у него открылись стигмы, считает себя ближе к Богу, чем во время молитвы и богослужения. Если верующий считает, что у него есть признаки схожести с высшей силой, каких нет ни у кого, в нем больше божественности, чем в других. Люди не стыдятся, а напротив, гордятся признаками, указывающими на связь с высшими силами.

Отношение к гомосексуализму, оргиям, зоофилии и прочему не репродуктивному сексу меняется с положительного на отрицательное со сменой религии. Христианский Бог осуждал сексуальные практики, не приносящие потомства. Люди всегда подражают тем, кого считают выше себя, определяя плохое или хорошее с ориентиром на своих богов.

С рабами такая же история… Древние считали, что человек попадал в рабство не просто так, а по воле богов. Им виднее, какой статус дать человеку, свободного или раба. Лишенные свободы люди своим статусом демонстрировали, что они отвергнуты богами.

Если раб — живое воплощение кары богов, и он предназначен для работы, значит, работа — это проклятие. Здесь корни негативного и презрительного отношения к ней. Если раб смотрел на свое положение через призму воли богов, он гармонично считал себя ниже человека. Если хозяин смотрел на ситуацию через эту призму, он считал себя выше раба на тех же основаниях, на каких честный человек считает себя выше преступника.

Древние делили людей на цивилизованных и варваров (от вар-вар-вар, непонятно что бубнят, не умеют говорить на человеческом языке). Аристотель писал, что боги так устроили мир, что варвары предназначены для обращения в рабство. Как дикие кони предназначены, чтобы их объездили люди и они стали их домашней скотиной, на которой будут пахать, возить себя и грузы, так и варвары рождены, чтобы стать рабами людей.

Если же в рабство обращался не варвар, божественное происхождение этого явления как бы позволяло хозяину говорить своему рабу, что ничего личного, просто так боги устроили. Можно представить, как он говорит бывшему свободному, попавшему в рабство: я не знаю, чем ты их прогневал, но против их воли не пойду и тебе не советую. Иными словами, я буду твоим хозяином, а ты моим рабом, и лучше нам принять эти роли.

Выше рабов стояли метеки (др. греч. переселенцы) — чужеземцы с правом жить на территории древнегреческих полисов. На современный лад — трудовые мигранты. Если рабы в иерархии были ближе к животным, то эти все же считались людьми. Но третьего сорта. В отличие от рабов они были лично свободны, но не имели права голоса, не могли вступать в брак с гражданами, владеть землёй, обращаться напрямую к власти и т.д.

Следующими шли банавсои — свободные по рождению греки, сдававшие себя в аренду на рынке труда (наемные работники). В глазах свободных эллинов они считались людьми второго сорта — интеллектуальными и/или физическими инвалидами. На них смотрели с легким презрением, как сейчас на людей, сдающих себя в аренду для секса (не важно, почасовая плата как у проститутки или помесячная, как у содержанки). Цицерон говорил: «Тот, кто предлагает труд за деньги, продает себя и ставит в положение раба».

Исключение составляли профессии учителей, юристов, врачей и тому подобные. Тут возникает вопрос, почему древние греки считали эту сферу деятельности приемлемой для свободного человека, а другую нет, если в обоих случаях она совершалась за деньги.

Чтобы уловить нюансы, нужно помнить разницу между древнегреческим учителем и современным. Учителем в Древней Греции назывался человек, имеющий свой взгляд на мир — свое учение (отсюда учитель). Он не учил ремеслу, это делал ремесленник-мастер. Он давал ребенку фундаментальные знания — учил мыслить и предлагал свои ответы на онтологические вопросы, понятия добра и зла, устройство общества и так далее.

Учитель не стоял на рынке труда в ожидании работодателя. К нему приходили как к жрецу — за знаниями. Жрец получал пожертвования, а учитель благодарность. Это было не наемной работой, а служением обществу. Сегодня у именуемых учителями людей нет не только своего учения, а вообще никакого. Это боты на программе.

Учитель без учения — ремесленник, умеющий закачивать информацию в детские головы. Как сапожник шьет сапоги такого фасона, какой ему заказал заказчик, так эти «учителя» закачивают в головы детей такую информацию, какую велит работодатель.

Придет к власти Ленин, будет закачивать коммунистическую информацию и делать из детей пионеров. Придет Гитлер, будет закачивать фашистскую информацию и делать из детей гитлерюгенд. Придет безыдейный правитель, «учителя» будут закачивать в детей мысль, что в жизни нет смысла. Что нужно жить по формуле «учеба-работа-пенсия-помер». И не задаваться вопросами, для чего я живу, чего в конечном итоге хочу…

Современные учителя даже не педагоги в древнегреческом смысле. Педагогом называли раба-охранника, водившего ребенка на занятия к учителю (педагог — «водящий ребенка», пед — ребенок, гог — водить). Сейчас педагоги не водят детей к учителю, и следовательно, даже на статус педагога не тянут. Хотя, если вспомнить второе значение «педагог», старший раб, обучавший новых рабов, рассказывая про порядки в доме, привычки хозяев, чего можно, чего нельзя, то современные учителя в этом смысле настоящие педагоги — они с детства внушают учащимся повиновение властям.

Аналогично и врач сегодня совсем не то, что понималось в древности. Он торговал собой на рынке труда. Его деятельность понималась не работой по найму, а служением. Его просили о помощи и благодарили с тем же смыслом, с каким благодарят священника.

Если кого и можно сегодня назвать врачами в древнем смысле — это ученых. Но они не в поликлиниках, а в НИИ трудятся, разрабатывая новые технологии и фармацевтику. Потом превращают их в инструкции и передают в поликлиники для исполнения.

У древних юристов нет ничего общего с современными. Древние позиционировали себя хранителями закона. Свою деятельность они понимали служением обществу, видя в этом служение богам. Современным юристам в голову не придет считать себя чем-то в этом роде. Это обычные наемные работники, позиционирующие себя инструментом решения поставленных заказчиком задач. Они не хранители закона, а специалисты по обходу закона. Маркс на эту тему сказал: «Юридически — значит фальшиво».

Статус перевернулся наоборот, от служения богам и обществу к использованию теми, кто платит. С древних позиций современные учителя/врачи/юристы — банавсои и метеки — работники по найму. Они выше принудительно работающих людей (древних рабов) но ниже свободных граждан, которые всегда покупатели, но никогда не товар.

Следующими за банавсоями шли эллинские девочки и женщины. Они не могли быть гражданами, не имели голоса в политических вопросах, не участвовали в жизни социума. Им даже запрещалось смотреть на Олимпийские игры под страхом смертной казни.

Чуть выше стояли греческие мальчики. До совершеннолетия они имели тот же статус, что и девочки с женщинами. Но по достижении требуемого возраста, если они соответствовали стандартам, становились гражданами — с правами и свободами.

Вершину социальной пирамиды занимали свободные, интеллектуально и физически полноценные мужчины — граждане. Именно они являлись демосом, имеющим власть. Демо-кратия — это не власть всех проживающих на данной территории, как многие сегодня полагают, а власть именно демоса — полноправных граждан, к коим относились свободнорождённые греки-мужчины. Неполноправные граждане не являлись демосом.

Полноценные граждане внешне отделялись от остальных специальной одеждой — тогой. Не граждане не имели права ее носить. Человек в рваной тоге был авторитетнее человека в одежде другого кроя, сотканной из золотых нитей и осыпанной бриллиантами.

Граждане имели все права и решали все вопросы. Среди них была своя иерархия, талант был выше бездарности, но по фундаментальному принципу, праву и потенциалу, все граждане были равны. Деньги не влияли на социальный статус человека.

Плутарх пишет в «Сравнительных жизнеописаниях», что в Фивах в огромном почете были люди, у кого было большое состояние, но они носили простую одежду и скромно питались. В этих кругах полагали постыдным заботится о теле больше, чем самый бедный гражданин. Через это показывалось, что граждане — хозяева денег, а не их рабы.

Когда одному из таких граждан, Пелопиду, указали, что необходимо внимательнее относиться к деньгам, он ответил «Да, необходимо, клянусь Зевсом, но разве что вон тому», — и указал на слепого калеку. Немощному деньги действительно необходимы как костыль безногому. А ему, умному и здоровому, нет в них такой надобности. Как волк не занимается овцеводством, он ест готовых овец, т.е. берет то, что ему не принадлежит, так и свободный гражданин не занимается тем, чем занимаются рабы, но берет плоды рабского труда по праву сильного — единственного настоящего права.

Когда спартанцы выставляли напоказ шрамы, полученные в боях, или аскетичный образ жизни, они испытывали те же чувства, как сегодня от демонстрации дорогих вещей и образа жизни в стиле «потребление напоказ». Человеку хочется продемонстрировать то, что в данном обществе считается крутым. Вспомним Антисфена, выставлявшего напоказ дыру в своем плаще, на что Сократ ему сказал, что через эту дырку видно его тщеславие. Нищенскими одеждами можно было хвастаться в той же степени, что и дорогими.

Гражданин Македонский, владыка мира, и гражданин Диоген, нищий, живший на городской площади в бочке, были равны. Властелин мира не видел ничего зазорного, что он идет в гости к нищему в бочке для разговора. Но ему в голову не могла прийти идея пойти в гости для личной беседы к самому богатому банавсою или метеку (среди них были очень богатые люди). Относительно граждан это были вещи, имевшие цену. Он мог у них отнять всё. А гражданин цены не имел, он был вынесен за границы оценки.

Когда Александр задумал невероятное, завоевать мир, он потратил все свои деньги на создание армии. Когда друзья ему говорили, что же он себе оставляет, тот отвечал: себе я оставляю надежду. В этих словах и поступках и образе жизни виден уровень человека.

Когда к гражданину Диогену пришел гражданин Македонский и сказал «Проси что хочешь», тот ответил ему: «Отойди от солнца». Александр впечатлился ответом и сказал, что если бы не был Македонским, то был бы Диогеном.

В словах и поступках Диогена и Македонского видны полноправные граждане, знающие себе цену. Они разговаривали как равные. Диоген не был бы гражданином, если бы считал Македонского выше себя на том основании, что у него больше денег и вещей.

Статус человека в античном мире определялся, исходя не из количества вещей, которыми он обладал (по Платону весь этот мир был лишь тенью настоящего идеального мира), и не толщиной кошелька, а масштабом мысли и способностью совершить поступок (плюс корни — он должен быть рожден от полноправных граждан).

Люди без гражданства не считались полноценными людьми. Фукидид, описывая последствия чумы, случившейся в Афинах в V веке до н.э., перечисляет, сколько погибло граждан различных категорий, отделяя их от женщин, детей, рабов и прочей черни. Граждан он перечисляет в цифрах, а охлос (ὄχλος чернь) фразой «несчетное количество».

Все полноправные граждане делились на три категории: бедные, средние и богатые. Бедные получали по факту своего гражданства аскетичный прожиточный минимум (диэты). Средние ничего не получали из казны, но ничего и не платили. Богатые платили, но это позиционировалось добровольными взносами (литургии). Прямой налог считался несовместимым с гражданской свободой. Платить налоги — удел побежденных, кого победитель принудил платить подати (превратил в своих подданных или рабов).

Для древнегреческого гражданина быть под данью было унижением. Но при этом уклониться богатому гражданину от уплаты было сложно. Сократ говорил, что если такой гражданин не соблюдет традиции и не даст добровольно денег, афиняне на это посмотрят как на кражу их собственности. И в этом был понятный смысл — гражданин владел своей собственностью, потому что был частью полиса, сообщества граждан. Если бы не было полиса, гражданин лишился бы всего имущества и был захвачен врагами в рабство.

С граждан собирали налог в принудительном порядке только по общему решению в особых ситуациях и в виде добровольных пожертвований: война, неурожай, стихийное бедствие. Но это считалось временной мерой и отменялось при первой возможности. Были периоды, когда власть оказывалась в руках тирана и он заставлял граждан платить налог всегда, вне зависимости от ситуации, но такие долго не держались, их свергали.

В мирное время казну наполнял труд рабов, налоги с мэтеков и банавсоев, доходы от земли и моря, дань с покоренных территорий, откупные от союзников (участие в войне можно было заменить деньгами), судебные и таможенные пошлины, штрафы, конфискация имущества и прочие источники.

Материального довольствия, получаемого гражданином от социума, хватало на ведение нищей жизни. У кого не было иных доходов, тот стоял перед выбором между: «не работать и потреблять по минимуму»; или «работать и потреблять больше минимума».

Для кого ценностью была сытость, вещи, наряды и прочее, тот снимал тогу и сдавал себя в аренду на рынке труда. Это опускало его статус на ступеньку ниже — в банавсоя. Кто считал, что свободное время лучшее потратить на обмен мыслями в философских и политических беседах, те оставались в статусе полного гражданина. Им были открыты двери таких домов, в которые богачей метеков и банавсоев на порог бы не пустили.

Из нищих философов, ставивших статус выше сытости, возникли киники. Самые известные из них — Сократ, Диоген, Кратет. Принадлежащие к этой субкультуре люди не просто ничего не имели, но и не хотели иметь. Они хотели обходиться самым минимумом, позволявшим не умереть с голода и холода, чтобы заниматься тем, что им интересно.

Тот же Диоген, у которого из всего имущества была сума, кружка и миска, когда увидел мальчика, пьющего из пригоршни, выбросил кружку со словами: «Мальчишка превзошёл меня в простоте жизни» . Когда увидел другого мальчика, который ел кашу из корки хлеба, он выбросил и миску.

Киники стремились к минимуму потребления исключительно с одной целью — как можно больше освободиться от забот, связанных с владением вещами. Их аскетизм имеет вполне рациональный смысл, в отличие от христианских монахов. Они тоже не имеют материальной собственности, но понимают это служением Богу.

Монахи приносят три обета: послушание (в словах священноначалия видеть волю Бога), целомудрия (полный отказ от секса) и нестяжание (бедность как у Христа и апостолов). Все обеты, в том числе и евангельская бедность, имеют религиозный смысл.

Когда обвешанный золотом монах (епископ или патриарх), живет так, что олигархам завидно, говоря, что это не нарушение обета нестяжания, что лично ему ничего не надо, а ведет он такой образ жизни не для себя, а исключительно чтобы показать величие Бога и Церкви, это смотрится как трагикомичный театр абсурда.

Истинная природа личности видна не из слов, а из дел. Если человек говорит, что он склоняется к аскетизму по своей природе, сложно понять, действительно ли это так или он говорит это с тем, чтобы оправдать свое положение, типа, я нищий не потому, что хочу быть богатым, а не могу, а потому что не хочу, так как у меня цели выше богатства.

Когда человек говорит о нелюбви к бриллиантам, не имея возможности получить их, он похож на Карандышева из к/ф «Бесприданница», заявлявшего, что взяток не берет. Мать невесты ему ответила: «Вам никто и не дает. Место у вас такое, не доходное. Вот бы давали, а вы не брали, тогда и хвастаться можно было».

Понять, правду человек говорит или лукавит, можно в случае, если у него есть возможность разбогатеть, но он отказывается ею пользоваться, так как это противоречит его убеждениям. Как человек, ведущий здоровый образ жизни, отказывается от вкусной, но вредной пищи, так и он отказывается от вредных для его состояния души богатств.

Когда два представителя родственных мировых религий, оба монаха, оба могут с ног до головы обвешаться бриллиантами, но при этом один аскет, драгоценностей на нем нет, все вещи — голый функционал, а другой обвешан дорогущими побрякушками — тут слов не нужно. Тут факты говорят. «Где сокровище ваше, там и сердце ваше» (Мф.6,12)

Диогена многие знатные и богатые считали за честь пригласить к себе. Как-то раз он пришел в роскошный дом, и плюнул в лицо хозяину дома. Объяснил это тем, что не нашел хуже места. Кто мечтает разбогатеть, тот лебезит перед богатыми, а не плюется в них.

Среди античных философов были и бедные, и богатые. Тот же Демокрит или Платон был из царских родов. Сократ или Диоген были из простых людей. Однако это не делало между ними разницы, так они были гражданами. Платон постоянно спорил с Диогеном и ругался. И посылал ему вино и фрукты. Диоген ворчал, что они недостаточно хороши.

Объяснить невероятный взлет античной мысли, до которой современная близко не поднялась, можно существованием класса людей (прослойка, субкультура), кто не имел материальных благ и не хотел их иметь, находя удовольствие в поиске знаний. Кому кажется дикой и абсурдной мысль посвятить свою жизнь накоплению вещей и денег. Аскетизм киников всегда имел сугубо рациональный смысл — жить проще и через это иметь привязанностей и обязательств как можно меньше, а свободы как можно больше.

Выросла эта группа из презрения к работе и ее результатам — материальным благам. Нам, жителям современного мира, родившимся и выросшим под установкой, что вещи и деньги — единственно достойные ценности, обретению которых можно посвятить жизнь, что деньги решают все, и чего нельзя решить за деньги, то решается за большие деньги, и что все должны работать, крайне сложно уловить тонкости атмосферы того времени.

Понятие «свободный человек» у нас наполнено иным смыслом. Если у древних это в первую очередь «свободный от необходимости работать», то у нас свободный — это кто в тюрьме не сидит и делает, что хочет (в рамках закона). А что он вынужден всю жизнь делать то, чего не хочет, такое принуждение к работе не считается принуждением.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒