роман 8 страница

- Я вообще-то думал прямо сейчас домой уйти, раз уж температура упала, – робко произнёс Миша, явно осознавая, что домой-то ему сейчас как раз и не хочется. Ни капельки не хочется.

- Подождём хотя бы до вечера – посмотрим, что с тобой будет, – улыбнувшись, ответила девушка. – Посмотрим.

- Ладно, – тут же, с удивительной готовностью, согласился больной.

- Да ты не бойся – я тебя отпущу, – весело добавила она и неожиданно расхохоталась. Судя по её поведению, у Нины сегодня было самое распрекрасное настроение.

Но того, что его не отпустят, Миша как раз и не боялся. Он прямо-таки физически ощущал, как сильно его влечёт к новой знакомой. А чем лучше он себя чувствовал, тем сильнее это влечение становилось. И хотя ничего хорошего из этой привязанности выйти, естественно, не могло, освободиться от неё Миша уже не пытался. Да и не хотел освобождаться, по правде-то говоря, какими бы проблемами это ему ни грозило. Поэтому с самого утра, осознав, что его пока не выгнали, Миша вновь посчитал себя законным больным, после чего полностью доверился Нининому лечению. Отдал себя, так сказать, в жертву молодой медицины, позволив юному эскулапу отрабатывать на себе любые методы врачевания.

Нина, надо отдать ей должное, никакой Мишиной увлечённости своей скромной особой не замечала, а лечила его с открытой душой и от всего сердца. Сегодня, когда больному стало лучше, она абсолютно искренне радовалась, пребывая на седьмом небе от непередаваемо приятного ощущения, что её лечение кому-то помогло. Разумеется, как ей было не радоваться, если Миша, в силу сложившихся обстоятельств, оказался самым первым серьёзным пациентом в её жизни. Вот она и ликовала, вот и улыбалась, вызывая этими улыбками в душе у доверчивого мужчины чересчур поспешные выводы, совершенно необоснованные иллюзии и вполне очевидные заблуждения.

На первый взгляд четверг в Нининой квартире проходил точно так же, как и два предыдущих дня. Правда, спал Миша несколько меньше, а вот внимания Нине, в связи со своим удовлетворительным состоянием, уделял гораздо больше. До обеда, пока голова у него почти не болела, и пока он чувствовал себя сравнительно хорошо, Миша несколько раз безуспешно пытался завязать с ней беседу. Но девушка всякий раз пряталась от него в свой учебник и, на редкость терпеливо, убеждала больного не мешать ей заниматься, а лучше, для его же собственного блага, хорошенько отдохнуть и поспать. Миша, который всё последнее время только то и делал, что спал, насчёт дальнейшего подобного времяпрепровождения весьма активно возражал, а вот поприставать и повязаться к симпатичной студентке, как выяснилось, оказался совсем не прочь.

Кончилось это тем, что Нина сунула ему какой-то пугающе объёмный медицинский атлас и с лёгкой усмешкой проговорила:

- На! Делать нечего, так хоть картинки посмотри.

Миша развернул предложенную ему широкоформатную книжку и с ужасом обнаружил на каждой её странице разнообразные человеческие раны, лишаи и язвы, выполненные в достаточно убедительном цветном изображении.

- Ты что, Нина! С ума, что ли, сошла? – страшно возмутился он. – Я на такие картинки смотреть не собираюсь!

- Что? Не понравилось? Вот и успокойся, а не то я тебе обо всём этом начну читать вслух.

- Ну, уж нет! Вслух, пожалуйста, не надо.

- А чего? У меня так лучше запоминаться будет.

- Всё равно не надо. Ты уж лучше как-нибудь про себя запоминай.

- А ты тогда молчи.

На этом они и остановились, после чего каждый вернулся к своему излюбленному занятию: Нина продолжила учить, а Миша вновь принялся скучать да исподтишка её разглядывать. Тем более что замечаний по этому поводу девушка ему больше не делала, удовольствовавшись, по-видимому, тем, что её неугомонный больной теперь хотя бы заткнулся. Поэтому каждый остался, как говорится, при своих интересах.

И в это самое время, когда выздоравливающий Миша поневоле вынужден был углубиться в свои сокровенные мысли, его, если можно так выразиться, весьма неприятно осенило. Произошло это непредвиденное событие так. Сначала, нежданно-негаданно, ему пришло на ум нелепое Лёшино сравнение, когда в раздевалке ДК тот сравнил Нину с девочкой по вызову. С той самой небезызвестной ему Вероникой из сауны. Сравнил совершенно бессмысленно и неуместно, потому что, по мнению Миши, ничего общего между этими девушками не было. Однако неудачное Лёшино сравнение, однажды вселившееся в больную Мишину голову, как оказалось, совершенно не желало этой головы покидать. В итоге, с той самой минуты, Миша стал безуспешно бороться со своими навязчивыми мыслями, настойчиво выставлявшими перед ним Нину как Веронику. И как бы он ни стремился избавиться от неприятных и докучливых образов, Лёшины слова по-прежнему звучали в его ушах, а лживая скромница Вероника прямо-таки стояла перед его глазами. И не только стояла, но ещё, точно так же как в сауне, то и дело обнажала и обнажала свою красивую грудь.

Бросая взгляд за взглядом на Нину, Миша, в его теперешнем возбуждённо-болезненном состоянии, начал кое-что вспоминать, а также с явным неудовольствием отмечать, что в этих девушках как будто и в самом деле присутствует нечто общее. Теперь ему вдруг показалось, что обе они совершенно одинаково склоняют вниз свои головы. Только Вероника, внезапно очутившись перед восемью голыми мужиками, склоняла голову из скромности, поневоле пряча свои глаза, а Нина, в отличие от неё, глаз никуда не прятала, но зато сосредоточенно и очень серьёзно смотрела в свой медицинский учебник. Потому-то, по сути дела, оказавшись в разных ситуациях, выглядели обе девушки весьма схоже: те же зачёсанные назад тёмно-русые волосы, те же обнажившиеся длинные и нежные шейки, те же по-юношески трогательные тонкие ручки. Да и причёски у них были почти одинаковы: обе они собирали свои волосы высоко на затылке в длинные и пышные хвосты.

Правда, кроме всего вышеперечисленного, ничего другого из смутного образа Вероники в Мишиной памяти не отложилось, поэтому фактов для более детального сравнения он не имел. Разумеется, если не брать во внимание Вероникину грудь, – вот уж этот-то эффектный объект запомнился Мише во всех деталях, хотя незнакомую девушку он видел от силы минут, наверное, пять. Но тут уж ничего не поделаешь, – как демонстрирует сама жизнь, мужская память весьма и весьма избирательна.

Странно, но лишь только обнажённая Вероникина грудь вновь пришла Мише на ум, как он, не в силах сдержать своих чувств, непроизвольно и широко улыбнулся. Как-то не сумел удержаться, и до ужаса довольная улыбка, словно сама собою, растянулась по его лицу.

Чуткая хозяйка каким-то шестым чувством эту неожиданно возникшую улыбку тут же ощутила, внезапно прервала своё чтение, повернула к больному свою озабоченную голову и немедленно поинтересовалась:

- Чего это ты там заулыбался?

- Да так. Так просто.

- Нечего тебе, глядя на меня, улыбаться! Отвернись, а то я тебе сейчас горчичники поставлю.

- Мне горчичники не нужны – я не кашляю, и в лёгких у меня никаких хрипов нет, – с умным видом высказался по этому поводу Миша.

- Скажите, пожалуйста! – насмешливо произнесла она. – Да ты, оказывается, больше любого врача знаешь.

- Достаточно знаю, чтобы кое-что понимать.

- Что понимать?

- Что лечить меня тебе, Нина, очень даже нравится.

- С чего это ты взял? Я лечу тебя только из жалости! – то ли фыркнув, то ли рассмеявшись, смущённо ответила девушка.

- А вот мне, например, очень даже нравится, когда ты меня лечишь, – в отличие от неё, ничуть не смущаясь, гордо заявил он.

- Вот и наслаждайся, пока не укатил обратно в свою Москву. Наслаждайся! – одарив его быстрым взглядом своих невообразимо голубых глаз, ласково улыбнулась Нина.

На такие неожиданные слова Миша даже не нашёлся, что и сказать, разве что очередной бессмысленной улыбкой откликнулся ей в ответ.

- Ничего, Михаил, скоро ты у меня поправишься, и всё твоё наслаждение закончится, – несколько, как ему показалось, двусмысленно добавила она, после чего вновь отвернулась и с самым серьёзным видом уставилась в свой учебник.

А уже через минуту в воцарившейся тишине от этого разговора ни осталось и следа, будто этого короткого разговора между ними никогда и не было. Зато, словно по мановению волшебной палочки, Нина прогнала все нездоровые Мишины ассоциации. Теперь он твёрдо осознал, что между нею и Вероникой ничего общего нет и быть не может, а все его сопоставления и сравнения – это не что иное, как обычный болезненный бред. Именно бред, его теперешним неадекватным состоянием и вызванный.

Разумеется, придя к такому позитивному выводу, Миша сразу же успокоился и никакими сомнениями больше себя не терзал. Хотя он и не мог чётко и ясно объяснить, почему данный вопрос до такой степени его тревожит, но логическое равенство между Ниной и Вероникой Мишу совершенно не устраивало. А заставить себя считать, что это не две разных девушки, а одна-единственная, для него, как оказалось, было и вовсе невыносимо.

К глубокому Нининому огорчению, после обеда Мишина температура поднялась до тридцати семи и семи, а к вечеру вновь перевалила за тридцать восемь. Ненамного, правда, перевалила, но, так или иначе, а этот неприятный факт был скрупулёзно зафиксирован её беспристрастным термометром.

- Ну, всё! Вызываем тебе врача, – безапелляционно констатировала девушка.

- Не надо мне никакого врача! Не надо! – жалобно попросил он.

- Как это – не надо? Как это – не надо, если ты самостоятельно не выздоравливаешь?

- Я ещё выздоровею. Дай я полежу до утра – мне легче станет.

Теперь, когда у него вновь не на шутку разболелась голова, а вслед за этим начался сильный жар, и тело охватила слабость, Миша и в самом деле чувствовал себя ни к чёрту. От его утренней легкости и беззаботности не осталось даже следа, а коварная болезнь снова навалилась на него едва ли не всей своей прежней тяжестью.

- Что же ты так врачей-то боишься? – искренне удивилась Нина. – Что с тобой такого плохого, интересно узнать, участковый терапевт сделает?

- Не надо мне никаких врачей, не надо мне никаких участковых терапевтов – мне и тебя вполне хватает. Сядь рядом со мной, посиди, – убедительно попросил он и, усадив девушку рядом, уложил её холодную ладонь на свою горячую голову.

Некоторое время они провели таким образом, и с каждой секундой пребывания Нининой руки на его лбу он как будто чувствовал, что ему становится легче.

- Давай, я тебе лучше холодное полотенце принесу. Давай – так лучше будет, – наконец, предложила она.

- Ладно, – не отпуская её руки, согласился Миша. – Только ты ещё немного посиди. Посиди минут пять.

Девушка глубоко вздохнула и безмолвно согласилась.

- Ты, Нина, меня извини, что я тебе так мешаю. К экзамену готовиться мешаю и всё такое. Надо было мне ещё утром уйти, пока я чувствовал себя более-менее сносно, – бессвязно пробормотал он.

- Ладно, успеешь ещё, уйдёшь. Поправишься и уйдёшь.

- Надо было сегодня хотя бы маме позвонить. Как бы она меня по-настоящему ни потеряла. Может, лучше ты ей позвонишь?

- Вот ещё! Я, к твоему сведению, не дура! – мягко возмутилась Нина. – Отдохнёшь и сам ей позвонишь. Пусть мама послушает, как ты на лыжах катаешься да шашлыки жаришь.

Когда отведённые ему пять минут прошли, девушка осторожно сняла свою руку с разгорячённой Мишиной головы. Но тот ничего не заметил – он уже крепко спал.

Следует, наверное, добавить, что в сложившихся обстоятельствах ни жене, ни матери Миша в четверг так и не позвонил. Очень, надо сказать, обеспокоив своим упорным молчанием и ту, и другую.

Вечер четверга ознаменовался ещё одним событием, о котором обязательно нужно упомянуть. Когда Алевтина Романовна сидела совсем одна и с нетерпением ожидала хоть каких-то вестей от своего сына, её потревожил до боли знакомый звонок, внезапно раздавшийся от входной двери. После дневного разговора с Ириной мама сильно встревожилась, разволновалась и ни о чём другом кроме Миши теперь и думать не могла, а потому, услышав звонок, сразу же решила, что это вернулся именно он. И хотя у сына имелся свой собственный ключ, даже это обстоятельство не могло внести хоть каких-то сомнений в беспокойные думы встревоженной женщины. «Ну, значит, не может открыть – вот и позвонил», – отвергая все сомнения, решила она и именно с этими мыслями бросилась в прихожую навстречу наконец-то вернувшемуся Мише.

Однако вместо сына на лестничной площадке оказались закадычные Мишины друзья – Лёша и Андрей. Разумеется, такая картина, в сложившихся обстоятельствах, любую маму могла бы свести с ума. Ей, вне всяких сомнений, должны были прийти в голову самые тревожные и неспокойные мысли. Но не успела Алевтина Романовна даже испугаться, не успела подумать о чём-то плохом, как оба друга скромно поздоровались, а затем поинтересовались:

- Миша ещё дома? Или он уже в Москву уехал?

- В какую Москву? – изумилась Алевтина Романовна. – Разве он не с вами? Разве он не на даче отдыхает?

Друзья растерянно переглянулись, после чего Лёша, с совершенно наивным видом, поинтересовался:

- На какой даче?

- Как это – на какой? На твоей, естественно! – уверенно ответила ему Мишина мама.

- Алевтина Романовна, да ведь я на своей даче с Нового года не бывал, – оторопело улыбнувшись, ответил тот, после чего незамедлительно получил от Андрея локтем в бок.

После такого неожиданного удара Лёша вновь непонимающе уставился на своего друга, после чего получил от Андрея ещё один незаметный толчок. Уж повторным-то ударом друг, по-видимому, надеялся заставить Лёшу соображать быстрее, чтобы тот снова не ляпнул Алевтине Романовне чего-нибудь лишнего.

Но бдительная мама эти предостерегающие толчки тут же заметила и возмущённо воскликнула:

- Чего вы тут передо мной толкаетесь? Чего перемигиваетесь? Ну-ка, быстро зашли и разделись!

Так, сами того не желая, Лёша и Андрей угодили в самый настоящий плен. Оба они были немедленно препровождены в комнату, где, под бдительным оком Алевтины Романовны, подвергнуты форменному допросу.

- Ну-ка, выкладывайте, дорогие мои, когда вы в последний раз видели Мишу? Где вы его оставили? Как вы с ним расстались? На какой такой даче он околачивается?

Подобного приёма и подобного оборота событий друзья, разумеется, не ожидали. А хуже всего оказалось то, что они не могли теперь куда-нибудь уединиться, чтобы договориться друг с другом, что именно им говорить и как себя при этом вести. Поэтому, находясь под пристальным взором Мишиной мамы, оба были вынуждены моментально реагировать на все её вопросы, очень быстро и позитивно соображать и обязательно что-то отвечать, потому что любое их замешательство или молчание вызывало на лице Алевтины Романовны самое настоящее отчаяние. В такой на редкость скользкой ситуации друзья посчитали, что будет самым безобидным выложить разгневанной маме всю правду, лишь бы только на её глазах окончательно не запутаться и не завраться. Вернее, выложить свою правду с некоторыми вполне естественными умалчиваниями и недомолвками о тех фактах и деталях, о которых Мишиной маме в любом случае знать не полагалось. Поэтому, постоянно переглядываясь друг с другом, так они и поступили: Лёша, у которого был лучше подвешен язык, сбивчиво и непоследовательно рассказывал, а Андрей кивал, кое-что добавлял и в любую секунду был готов в очередной раз ткнуть друга в бок, чтобы заставить его замолчать, если тот по своей оплошности решит пуститься в совершенно неуместные откровенности.

Но когда их короткой рассказ закончился, и Алевтина Романовна выяснила, что друзья, оказывается, не видели Миши с понедельника, да ещё и потеряли её сына в суматохе юбилейного вечера, бедная женщина прямо-таки в лице переменилась. Она до того побледнела, что друзья не на шутку перепугались. Они бы даже за валерьянкой побежали, если бы знали, куда в чужой квартире бежать. Не помогли им даже уверения, что ещё во вторник они разговаривали с Мишей по телефону, предлагая ему отправиться куда-нибудь в хорошее место, чтобы как следует посидеть и выпить пивка. Алевтина Романовна до того расстроилась, что, вопреки своему обыкновению, на упоминание о пиве совершенно никак не отреагировала и даже не стала их отчитывать за такое вредное и бесцельное времяпрепровождение. И хотя она сама в свою очередь разговаривала с Мишей по телефону, причём делала это не только во вторник, но ещё и в среду, теперь, в открывшихся обстоятельствах, успокоить маму данное обстоятельство уже никоим образом не могло. Теперь ей стало жизненно необходимо достать сына хоть из-под земли, достать во что бы то не стало, причём сделать это немедленно и прямо сейчас.

- Как же так? Как же вы Мишу-то потеряли? Куда же он у вас делся? Как же вы, неизвестно где, друга-то своего оставили? – долго-долго приговаривала она, пока наконец не взяла себя в руки.

Затем, очевидно, собравшись с мыслями, Алевтина Романовна приказала:

- Доставайте-ка из карманов свои дурацкие телефоны и звоните всей своей банде. При мне звоните, чтобы я все ваши разговоры своими ушами слышала.

Спорить было бесполезно, – Лёша и Андрей, не вступая в дискуссии, по очереди обзвонили всех своих друзей. Тем не менее, Вова, Олег, Женя, Костя и Дима про потерявшегося Мишу тоже ничего не знали, и о том, куда он мог деться, не имели ни малейшего представления.

- Вот и отправляйтесь теперь его искать! Вот и ищите! – строго скомандовала мама. – Собирайте всю свою банду и ищите! И без Миши ко мне на порог не возвращайтесь!

Однако стоило им подняться и весьма охотно направиться к дверям, как Алевтина Романовна вновь их остановила:

- Подождите-ка! Дайте-ка, я сначала все ваши телефоны перепишу. И друзей ваших тоже. Одним словом: всю банду. Я вам сейчас каждые полчаса названивать буду. Буду спрашивать: нашли – не нашли? И попробуйте мне только не ответьте!

Пришлось Лёше с Андреем именно так и сделать – пришлось сдать со всеми потрохами и себя, и своих пятерых друзей. А иначе бы Мишина мама их из квартиры не выпустила.

- И попробуйте только напейтесь! Не дай бог, если кто-то из вас мне ещё и пьяным голосом ответит! Вы у меня учтите: пока Мишу не найдёте, пить вам запрещено! – получили они уже в дверях последнее прощальное напутствие, после чего, удручённо вздыхая, с нескрываемым облегчением покинули квартиру друга. Покинули, совершенно не предполагая, где его искать.

Описывать дальнейшие поиски не имеет, наверное, никакого смысла. Достаточно лишь упомянуть, что продолжались они до глубокой ночи, но к положительному результату так и не привели. Миша канул в неизвестность, словно в Потеряеве его никогда и не было.

Алевтина Романовна оставила банду в покое лишь в половине второго ночи и только в этот поздний час перестала им постоянно названивать. Само собой разумеется, волнуясь, страдая и не находя себе места, она не сомкнула глаз почти до утра. В конце концов, её сморило усталостью, и утро пятницы наступило для неё совершенно неосознанно и незаметно. А если уж быть до конца точным, то прервал её чуткий сон именно пятничный звонок встревоженной Ирины. Алевтина Романовна и разговаривала-то с ней из постели, благо, что домашний телефон находился рядом – стоял на тумбочке, в каком-нибудь метре от подушки.

Однако, несмотря на внезапный звонок, невзирая на столь резкое пробуждение, никакой компрометирующей информации о пропавшем Мише Алевтина Романовна своей снохе не выдала. Не тронулась она ещё умом, чтобы своею собственной рукой подогревать возможные конфликты в семье сына. По той же самой причине не решилась она сообщить Ирине номеров телефонов Мишиных друзей, оставив монополию на общение с ними за собой. Как говорится, от греха подальше. Тут уж Алевтина Романовна всеми силами своей души старалась, чтобы бестолковые члены пресловутой банды, по своей же собственной глупости, не сболтнули Мишиной жене чего-нибудь лишнего.

К сожалению, благие намерения Алевтины Романовны привели лишь к тому, что её сноха Ирина оказалась в своеобразном информационном вакууме. Утратив всяческую связь с мужем, не в состоянии хоть до кого-то дозвониться и хоть что-то узнать, она очень скоро пришла в отчаяние и совершила контрольный звонок на незнакомый номер, позвонив в так называемую «Уфу». В итоге, узнать Ирина ничего не узнала, но зато очень сильно расстроилась и разочаровалась. Не трудно, наверное, догадаться, что после короткого разговора с таинственной незнакомкой разгневанную Мишину супругу охватило настоящее остервенение.

Миша проспал едва ли не двенадцати часов, проспал глубоким и спокойным сном, ни разу за всё это время не проснувшись. Зато, открыв глаза, он почувствовал себя абсолютно здоровым. Впервые, начиная с понедельника, у него и голова не болела, и в теле не ощущалось совершенно никакой слабости. А ещё, прямо с утра, он почувствовал страшный голод, словно всю эту неделю систематически недоедал. Впрочем, последнее было не удивительно, ведь во время болезни у Миши напрочь отсутствовал аппетит, и ел он крайне мало.

Впервые в то утро он осознал, как, оказывается, плохо выглядит. Небритый и немытый, со всклокоченными волосами, Миша являл собой настоящее пугало. Он и сам этого пугала испугался, когда его ужасное отражение глянуло на него в ванной из зеркала. Разумеется, в таком неприличном виде вступать в какие-то игривые или двусмысленные разговоры с Ниной он не решился, а потому всё утро вёл себя исключительно деликатно и ненавязчиво.

С трудом подавляя свой разыгравшийся аппетит, Миша скромно позавтракал, а если уж выражаться своими словами, то просто-напросто заморил червячка. Одним словом, когда он приговорил пару бутербродов и выпил кофе, то жрать ему хотелось ещё сильнее, чем до завтрака.

- Ты, Миша, может быть, не наелся? Может быть, ты ещё чего-то хочешь? – словно дразня его аппетит, любезно полюбопытствовала Нина.

- Нет, нет, спасибо, всё хорошо. Утром я почти не ем, мне вполне достаточно, – вынужден был ответить он, чувствуя, что в животе в это самое время что-то возмущённо забурлило и заурчало. Желудок, по всей видимости, с утверждением, что ему достаточно, был целиком и полностью не согласен.

После завтрака Нина поставила Мише градусник, и впервые за последнее время его температура оказалась ровно тридцать шесть и шесть. Таким образом, последние вопросы были сняты, и гостю не оставалось ничего другого, как любезно откланяться и отправляться к себе домой. Что ни говори, а он и так уже порядочно загостился.

Девушка его задерживать не стала, и в Мишиной голове внезапно возникла мысль, что она уже давным-давно ждет – не дождётся, когда же наконец от него избавится. Тем не менее, как настоящий будущий врач, Нина ему на прощание ещё и лекарства вручила.

- Вот это будешь принимать три раза в день ещё три дня, даже если температура будет держаться нормальной, – строго проинструктировала она.

Выздоравливающий в ответ послушно кивнул.

- А вот это – по чайной ложке на ночь один раз в день.

- Понятно, – с невысказанной грустью вздохнул Миша. Любые прощания его всегда напрягали, а это прощание с Ниной почему-то напрягало особенно.

- Ну, вот и всё. Смотри, больше не болей, – улыбнулась ему девушка.

- Нина, я тебе, наверное, денег должен. За все твои заботы и беспокойство, – весьма скомкано и некстати заговорил он.

- Да иди ты на фиг со своими деньгами! Ничего ты мне не должен! – моментально рассердилась она.

- Ну, хотя бы за лекарства.

Немного подумав, за лекарства Нина взяла. Миша торопливо расплатился, сунул в карман коробочки с медикаментами, и больше его здесь ничего не удерживало. Для приличия надо было хотя бы её поцеловать, но, грязный и бородатый, он побоялся вызвать у девушки отвращение. Взяв узкую и прохладную ладонь Нины в свою руку, Миша мягко и осторожно её сжал, но говорить на прощание ничего не стал. Не смог выдавить из себя никаких стандартных фраз, вроде такой, например: «Ну, ладно, может быть, ещё встретимся». Знал, что встречаться им ни к чему, да и не случится у них больше никаких встреч. Не выйдет такого, как бы он этого ни хотел, как бы сильно, в глубине души, к этому ни стремился.

Нина, судя по всему, понимавшая, что навсегда от него отделалась, едва он отпустил её руку, вновь улыбнулась, глянула на Мишу своими голубыми глазами и смущённо пожала плечами. По всей вероятности, ей тоже стало слегка неловко, наверное, она тоже тяжело переносила прощания. Поэтому затягивать сцену он не стал, а просто ещё раз поблагодарил, скользнул по девушке глазами, и, выскользнув за дверь, вновь оказался в грязном и захламлённом коридоре малосемейки.

Когда Миша пришёл домой, Алевтина Романовна, скоротав бессонную ночь, только-только переговорила с Ириной, после чего отправилась в магазин за продуктами. Она всегда так делала по утрам, поэтому возвращение в родные стены потерявшегося сына поначалу протекало тихо и незаметно. Дожидаться мамы Миша, естественно, не стал, а первым делом направился на кухню, где, утоляя возникший голод, хорошенько натрескался. Затем он юркнул в ванную, где, само собой разумеется, побрился и помылся. А из ванной, как и следовало того ожидать, он вернулся этаким свежим кавалером, и на его лице не просматривалось теперь даже тени перенесённых им невзгод.

Удивительнее всего было то, что стоило только Мише перешагнуть порог родного дома, как от его тяжёлой болезни фактически не осталось и следа. То ли домашний воздух обладал какими-то целебными свойствами, то ли болезнь, благодаря Нининому лечению, всё же выдохлась и окончательно склонила свою непокорную голову, но, так или иначе, а выглядел Миша настоящим добрым молодцем.

В образе этого доброго молодца его и обнаружила вернувшаяся из магазина мама, когда тот всё еще вертелся в прихожей, причёсываясь и любуясь самим собой в находящемся там большом зеркале.

- Ой, батюшки мои! Миша! – перешагнув порог, всплеснула руками Алевтина Романовна.

- Да, – удивлённо ответил сын. – А кого же ещё ты ожидала увидеть?

- Значит, всё-таки нашёлся.

- В каком смысле – нашёлся? Я вообще-то не терялся.

- Разве? – усомнилась мама. – А где же ты, Миша, всё это время был?

- Как – где? У Лёши на даче. Я ведь тебе об этом по телефону говорил.

- Да? – чересчур ласково улыбнулась она. – А я, видать, что-то запамятовала. Ну и что же вы там, на даче, делали?

- На лыжах катались. Шашлыки жарили, – слегка растерявшись, начал перечислять Миша.

- И всё?

- Ну, ещё на охоту ходили.

- Неужели? На кого же вы ходили? – сердито прищурилась Алевтина Романовна. – Уж, не на медведя ли?

- Нет, не на медведя, – тут же среагировал на её острый прищур опытный сын. Он отлично понимал, что ничего хорошего от такого неодобрительного прищура ждать не приходится.

- Да ведь вы же там пили! – громогласно объявила мама. – Вы же там целыми днями не просыхали!

- Нет, не пили. Вернее, пили, но совсем чуть-чуть.

- Миша, зачем ты меня обманываешь? Когда ты с похмелья, я же вижу это по твоим глазам.

- А сейчас что? – с любопытством поинтересовался он.

- А сейчас никакого похмелья в твоих бесстыжих глазах не наблюдается.

- Ну, так вот! – радостно развёл Миша руками. – Ясно, что не наблюдается, если пили мы совсем по чуть-чуть.

- Чего ты тут передо мной кривляешься? Чего Ваньку валяешь? Я ведь знаю, что ни на какой даче у Лёши ты не был! – громко заявила мама, после чего сделала намеренную паузу.

- А где же я, по-твоему, был? – не в силах переждать этой томительной паузы, осведомился сын.

- Это уж ты сам расскажи. Расскажи и объясни, как и почему, если ты у Лёши на даче околачиваешься, этот самый Лёша тебя у нас дома ищет.

- Лёша меня искал? Когда? – захлопал Миша глазами.

- Вчера, – неодобрительно улыбнулась Алевтина Романовна. – Вместе с Андреем приезжал и искал. Спрашивал, уж не уехал ли ты в Москву, раз они до тебя дозвониться не могут.

Разговор непредвиденно приостановился. Сын, похоже, растерялся, а мама, ожидая, пока он соберётся с мыслями, так и пожирала его глазами. Затем, очевидно, для полной ясности, она добавила:

- И не вздумай снова прятаться за своих друзей, – всю твою банду мы вчера обзвонили. Лучше подумай, что ты теперь Ирине скажешь. Учти: ты сейчас обманываешь не только меня – ты обманываешь ещё и свою жену. А она, к твоему сведению, совсем недавно звонила – тебя, между прочим, искала.

- Так тебе ещё и Ирина звонила? – несказанно изумился Миша. Ведь если внезапное появление друзей было, в общем-то, весьма предсказуемо, и тут оставалось досадовать только на то, что к нему домой припёрся именно Лёша, то тесное общение матери и жены стало для него откровенной новостью.

- Звонила, – уверенно подтвердила мама. – Звонила и не один раз. Но тебе, как я понимаю, рассказывать, в общем-то, нечего. Фантазии тебе, видать, не хватает, чтобы придумать чего-нибудь новенькое, чтобы выдать какую-нибудь очередную небылицу. Хотя лично я никаких отчётов от тебя не требую и в твои тайны за семью печатями вникать не собираюсь. Матери, собственно говоря, много ли надо? Вернулся сын живым и здоровым, – вот и слава Богу. Поэтому отправляйся-ка ты, Миша, к телефону да позвони своей жене, – пусть уж лучше она про твои приключения послушает.

- А что же ты-то ей, интересно узнать, про меня сказала?

- А что же я, по-твоему, должна была говорить? Правду сказала. Вернее, как теперь получается, соврала. По твоей же, Мишенька, милости соврала. Буду теперь выглядеть перед снохой полной идиоткой.

- Ну а конкретно? – не в силах дождаться определённого ответа, поторопил он.

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒