ГЛАВА III.. Педагогія.

ГЛАВА III.

Педагогія.

Доселѣ мы видимъ юнаго Гнесхена въ его нераздѣлимомъ чехлѣ изъ желтой саржи несомымъ впередъ преимущественно на рукахъ одной только благой Природы; находящимся, правда, и притомъ весьма по своему вкусу, въ земной мастерской, но призваннымъ въ ней пока лишь къ немногимъ произвольнымъ движеніямъ (исключая его ласковыхъ карихъ глазъ, которые, какъ мы не сомнѣваемся, уже блистали тихимъ разумомъ). Соотвѣтственно съ этимъ, его обликъ доселѣ былъ скорѣе лишь родовымъ обликомъ возникающаго Философа и Поэта in abstracto; Герръ Гейшреке, вѣроятно, самъ затруднился бы сказать, чѣмъ до сихъ поръ было предсказано и предзнаменовано спеціальное Ученіе объ Одеждѣ. Ибо допустимъ, что въ Гнесхенѣ, какъ и въ другихъ, Мужъ уже намѣченъ въ Мальчикѣ (по крайней мѣрѣ, здѣсь имѣются уже всѣ его краски); но во всякомъ случаѣ въ Ребенкѣ или въ молодомъ Мальчикѣ находится приблизительно лишь половина Мужа, именно, его Пассивныя, а не Активныя дарованія. Съ тѣмъ большимъ нетерпѣніемъ хотимъ мы узнать, что онъ изъ себя изобразитъ въ этой своей послѣдней способности, какъ начнетъ онъ дѣйствовать ею, когда (чтобы употребить его собственныя слова) "онъ немного пойметъ назначеніе орудій и будетъ въ состояніи дѣйствовать тѣмъ или другимъ изъ нихъ".

Здѣсь, однако, можетъ быть умѣстно установить, что во многихъ подробностяхъ исторіи нашего Философа есть нѣчто, имѣющее Индусскій характеръ. И, можетъ быть, въ этой его столь хорошо развитой и во всѣхъ отношеніяхъ выдающейся "Пассивности", которой не противоборствовало свободное развитіе Активности, и которая отличала его дѣтство,-- въ ней мы можемъ открыть начатки многаго того, что въ послѣдующіе дни, и даже въ настоящіе дни, удивляетъ міръ. Для смотрящаго поверхностно, Тейфельсдрекъ чаще всего есть человѣкъ безъ какой бы то ни было Активности, Не-человѣкъ; для глубоко смотрящаго, наоборотъ. онъ есть человѣкъ съ Активностью почти слишкомъ обильной, но столь духовной, замкнутой, загадочной, что ни одинъ смертный не можетъ предвидѣть ея взрывовъ и, даже, когда она взорвется, опредѣлить ея значенія. Характеръ -- опасный, трудный для современнаго Европейца и сверхъ того невыгодный для героя Біографіи! Но, какъ и ранѣе, такъ и теперь, издатель настоящихъ страницъ обязанъ продолжать свою попытку, какъ бы безуспѣшна она ни была.

Однимъ изъ самыхъ раннихъ, сколько-нибудь сложныхъ орудій, которыми приходится дѣйствовать человѣку, въ особеннности книжному человѣку, являются его Учебники. На эту часть своей Исторіи Тейфельсдрекъ оглядывается, какъ на явно безразличную. Онъ "не можетъ припомнить", чтобы онъ когда-нибудь "выучился читать"; итакъ, можетъ быть, онъ обладалъ этимъ умѣніемъ отъ природы. Онъ говоритъ въ общихъ чертахъ: "Нѣтъ даже никакой нужды отмѣчать въ моемъ Воспитаніи ту его ничтожную часть, которая зависѣла отъ Школы. Я училъ то же, что учатъ другіе, и укладывалъ выученное въ одинъ уголъ моей головы, пока еще не видя способа его употребленія. Мой школьный Учитель, угнетенный, съ разбитымъ сердцемъ, забитый мученикъ, каковы и всѣ другіе въ этомъ цехѣ, мало сдѣлалъ для меня, кромѣ того, что увидалъ, что можетъ мало сдѣлать; онъ, добрая душа, провозгласилъ меня геніемъ, способнымъ къ ученымъ профессіямъ, и что меня слѣдуетъ послать въ Гимназію, а затѣмъ, въ свое время, и въ Университетъ. Тѣмъ временемъ, я читалъ все печатное, что мнѣ попадалось. Даже мои мѣдныя карманныя деньги я употреблялъ на подворотную литературу, которую, по мѣрѣ накопленія, собственными руками сшивалъ въ томы. Такимъ способомъ молодая голова была снабжена значительнымъ количествомъ разнообразныхъ предметовъ и тѣней предметовъ; Исторія въ подлинныхъ отрывкахъ была смѣшана съ Сказочными вымыслами, въ которыхъ также была реальность; и все это лежало не какъ мертвый матеріалъ, но какъ живая пища, достаточно питательная для ума, уже столь легко переваривающаго".

Что Энтепфульскій школьный Учитель имѣлъ правильный взглядъ, это мы теперь знаемъ. Въ самомъ дѣлѣ, уже въ юномъ Гнесхенѣ, несмотря на всю его внѣшнюю молчаливость, могла быть видна внутренняя живость, которая много обѣщала, симптомы духа необыкновенно открытаго, глубокомысленнаго, почти поэтическаго. Напримѣръ, не говоря уже ничего о его Ужинахъ на Садовой Оградѣ и другихъ явленіяхъ этого ранняго періода, многіе ли читатели настоящихъ страницъ на двѣнадцатомъ году останавливались на размышленіяхъ, подобныхъ слѣдующему: "Разъ, когда я сидѣлъ въ тихій полдень на берегу Кубаха и смотрѣлъ, какъ онъ бѣжитъ и журчитъ, меня чрезвычайно поразила мысль, что этотъ же самый ручеекъ бѣжалъ и журчалъ при всевозможныхъ перемѣнахъ погоды и судебъ съ самыхъ раннихъ эпохъ исторіи. Да_,вѣроятно, въ то утро, когда Іисусъ Навинъ переходилъ въ бродъ черезъ Іорданъ, и даже въ тотъ полдень, когда Цезарь, безъ сомнѣнія, съ трудомъ плылъ по Нилу и тѣмъ не менѣе сохранилъ сухими свои Комментаріи,-- этотъ маленькій Кубахъ, прилежный, какъ Тибръ, Эвротъ или Силоамъ, журчалъ среди пустыни, еще безыменный, невидимый; и здѣсь, какъ въ Эвфратѣ или въ Гангѣ, мы имѣемъ жилу или жилку изъ системы великаго Міроваго обращенія Водъ, которая, съ ея атмосферическими артеріями, длилась и длится просто напросто столько, сколько и Міръ. 0 безумный! Только природѣ можно приписать древность, а самое старое искусство -- не болѣе, какъ грибъ; этому неподвижному утесу, на которомъ ты сидишь, -- шесть тысячъ лѣтъ". Въ этой маленькой мысли, какъ въ нѣкоторомъ маленькомъ источникѣ, не лежитъ ли уже зародышъ тѣхъ почти непередаваемыхъ размышленій о величіи и тайнѣ Времении и его отношеніи къ Вѣчности, которыя играютъ такую роль въ Философіи Одежды?

На своихъ Гимназическихъ и Академическихъ годахъ Профессоръ отнюдь не останавливается столь же лирически и радостно, какъ на своемъ дѣтствѣ. Конечно, и здѣсь встрѣчаются зеленые солнечные просвѣты; но они пересѣкаются горькими потоками слезъ, тамъ и сямъ застаивающимися въ мрачное болото недовольства. "Съ первымъ взглядомъ на Гинтершлагскую Гимназію", пишетъ онъ, "начались мои печальные дни. Я до сихъ поръ хорошо помню яркое солнечное утро Троицына дня, когда я, полный надежды, сѣменя ногами рядомъ съ Отцомъ, вошелъ въ главную улицу этого мѣстечка и увидалъ его башенные часы (которые тогда били восемь), и Shuldthurm (Тюрьму), и Горожанъ, въ фартукахъ и безъ фартуковъ, идущихъ завтракать; маленькая собачка въ безумномъ ужасѣ промчалась мимо, ибо какіе-то озорники привязали ей къ хвосту оловянный котелокъ; такимъ образомъ страдающее созданіе съ громкимъ воемъ пронеслось черезъ весь Городокъ и получнло большую извѣстность: весьма подходящая Эмблема многихъ Побѣдоносныхъ Героевъ, которымъ судьба (сочетая Фантазію съ Разсудкомъ, какъ она это часто вездѣ дѣлаетъ) злобно привѣсила оловянный котелокъ Честолюбія, чтобы подгонять ихъ имъ; чѣмъ скорѣе они несутся, тѣмъ скорѣе оно ихъ гонитъ, все громче, все безумнѣе! Весьма подходящая Эмблема также и многаго того, что меня ждало въ этой злосчастной Берлогѣ, равно и въ Мірѣ, частью и сокращеніемъ коего она была".

"Увы! Милыя буковыя аллеи Энтепфуля скрылись въ отдаленіи! Я былъ среди чужихъ, настроенныхъ противъ меня сурово или, въ лучшемъ случаѣ, безразлично; молодое сердце почувствовало себя въ первый разъ совершенно осиротѣлымъ и одинокимъ". Его школьные товарищи, какъ обыкновенно, преслѣдовали его. "Они были Мальчишки", говоригъ онъ, "по большей части грубые, Мальчишки, и повиновались импульсамъ грубой Природы, которая побуждаетъ оленье стадо нападать на каждаго раненаго оленя, утиную стаю -- забивать до смерти каждаго брата или сестру съ надломленнымъ крыломъ, и во всѣхъ случаяхъ побуждаетъ сильнаго мучить слабыхъ". Онъ допускаетъ, что, хотя нравственно-мужественный "въ степени, можетъ быть, необычайной", онъ, однако, плохо успѣвалъ въ бояхъ и охотно бы избѣгалъ ихъ,-- результатъ, которымъ, повидимому, онъ менѣе обязанъ былъ своему маленькому росту (ибо въ страстныя минуты онъ былъ "невѣроятно юрокъ"), нежели своимъ "принципамъ добродѣтели"; "если считалось позорнымъ быть побитымъ", говоритъ онъ, "то было лишь на волосъ менѣе позорнымъ допустить себя до драки; такимъ образомъ меня одновременно отвлекали два соображенія,-- и въ этомъ важномъ элементѣ школьной жизни, въ элементѣ воинственномъ, я не имѣлъ почти ничего, кромѣ огорченія". Въ общемъ, эта самая выдающаяся "Пассивность", столь замѣтная въ Тейфельсдрековомъ дѣтствѣ, снова получаетъ здѣсь очевидное подкрѣпленіе. "Онъ часто плакалъ, и, по правдѣ сказать, въ такой степени, что получилъ прозвище Der Weinende (Плакса), каковой эпитетъ, вплоть до тринадцатаго года, не былъ имъ вполнѣ незаслуженъ. Лишь изрѣдка прорывалась молодая душа въ пламенноокое бѣшенство и съ неистовствомъ (UngestЭm), передъ которымъ робѣлъ и самый отважный, утверждала, что и онъ также имѣетъ Права Человѣка или по крайней мѣрѣ Человѣчка". Кто не различитъ во всемъ этомъ изящнаго цвѣтущаго и ароматичнаго древа генія, почти заглушеннаго среди ползучихъ растеній, тростниковъ и неблагородныхъ кустарниковъ, и вынужденнаго, чтобы сохранить жизнь, пробиваться только вверхъ, а не въ стороны,-- въ высоту, совершенно болѣзненную и не соотвѣтствующую его толщинѣ?

Мы узнаемъ, сверхъ того, что Греческій и Латинскій языки преподавались "механически"; Еврейскій -- даже едва ли и механически; а многое другое, что они называли Исторіей, Космографіей, Философіей и т. д., все равно, что совсѣмъ не преподавалось. Такимъ образомъ, за исключеніемъ того, насколько была все еще дѣятельна Природа, насколько онъ самъ "толкался по своей всегдашней привычкѣ по мастерскимъ Ремесленниковъ, узнавая тамъ множество вещей", и насколько, далѣе, онъ натыкался на какой-нибудь небольшой запасъ любопытнаго чтенія въ домѣ Бочара Ганса Вахтеля, гдѣ жилъ,-- за этими исключеніями его время, повидимому, пропадало совершенно даромъ. На всѣ эти факты Профессоръ до сихъ поръ не пріучился смотрѣть хоть сколько-нибудь спокойно. Въ самомъ дѣлѣ, во всей этой Связкѣ Scorpio, въ которой мы теперь находимся, и часто въ слѣдующей Связкѣ, онъ выказываетъ себя необычайно возбужденнымъ въ вопросахъ Воспитанія и не безъ нѣкотораго оттѣнка того, что мы можемъ счесть за гнѣвъ.

"Мои Учителя", говоритъ онъ, "были заскорузлые Педанты безъ знанія природы человѣка или мальчика, или вообще безъ знанія чего бы то ни было, кромѣ своихъ лексиконовъ и четвертныхъ отчетовъ. Они вбивали въ насъ безчисленныя мертвыя Вокабулы (не мертвый Языкъ, ибо они сами не знали никакого Языка) и называли это содѣйствовать росту ума. Какимъ образомъ можетъ бездушный, механическій Буквоѣдъ грамматики, подобные которому будутъ въ наступающемъ столѣтіи производиться въ Нюренбергѣ изъ дерева и кожи, содѣйствовать росту чего-нибудь, тѣмъ болѣе росту Ума, который растетъ не какъ растеніе (тѣмъ, что его корни удобряются этимологическимъ навозомъ), а какъ духъ -- вслѣдствіе таинственнаго соприкосновенія съ Духомъ? Ибо Мысль возгорается отъ огня живой Мысли. Какъ можетъ зажечь тотъ, въ собственномъ внутреннемъ существѣ коего нѣтъ горящаго угля, но все перегорѣло въ мертвую грамматическую золу? Гинтершлагскіе Профессора знали хорошо синтаксисъ, но относительно человѣческой души -- только слѣдующее: что она имѣетъ способность, именуемую Памятью, и что на нее можно воздѣйствовать черезъ ея мускульную оболочку путемъ примѣненія березовыхъ прутьевъ".

"Увы, это вездѣ такъ и всегда такъ будетъ, до тѣхъ поръ, пока Чернорабочій не будетъ прогнанъ или ограниченъ одной подноской матеріаловъ, и на его мѣсто не будетъ приглашенъ Архитекторъ, которому и будетъ оказываемо всяческое содѣйствіе; пока общества и отдѣльныя лица не откроютъ, не безъ удивленія, что образованіе душъ цѣлаго поколѣнія помощью Знанія можетъ быть поставлено на одинъ уровень съ разрываніемъ ихъ тѣлъ на куски помощью Пороха, и что рядомъ съ Генералами и Фельдмаршалами, произведенными въ таковые за убійство, могутъ быть другіе Сановники, уважаемые всѣмъ міромъ, и, такъ сказать, по-истинѣ Богомъ поставленные Священники, возведенные въ свой санъ за обученіе. Но до сихъ поръ, хотя Солдатъ носитъ открыто и даже важничаетъ своими орудіями мясника, нигдѣ, сколь далеко я ни путешествовалъ, Школьный Учитель не выставляетъ напоказъ своихъ орудій наставника; и даже болѣе: если бы онъ рѣшился пройтись по улицѣ съ березовымъ прутомъ, привязаннымъ съ боку, какъ бы ожидая за то почета, не возбудилъ ли бы онъ, пожалуй, въ болѣе праздныхъ людяхъ нѣкоторой веселости?"

На третьемъ году этого Гимназическаго періода Андрей, кажется, умеръ. Молодой Ученикъ, и безъ того уже много терпѣвшій, впервые увидалъ себя внѣшнимъ образомъ облеченнымъ въ трауръ, а внутреннимъ -- въ совершенно невыразимую меланхолію. "Темная, бездонная Пропасть, которая лежитъ подъ нашими ногами, открыла свой зѣвъ; блѣдное царство Смерти со всѣми его безчисленными, молчаливыми народами и поколѣніями стояло передъ нимъ: неумолимое слово Никогда впервые показало ему свое значеніе. Моя Мать рыдала, и ея горе получало исходъ; но въ моемъ сердцѣ стояло цѣлое озеро слезъ, запертое безмолвнымъ отчаяніемъ. Тѣмъ не менѣе, свѣжій Духъ силенъ; Жизнь такъ полна здоровья, что находитъ питаніе даже въ Смерти: эти суровыя испытанія, перенесенныя Памятью въ мое Воображеніе, разраслись въ немъ въ цѣлый лѣсъ кипарисовъ, печальный, но прекрасный; въ теченіе долгихъ лѣтъ юности, какъ бы подъ самыми горячими лучами солнца, онъ шелестилъ въ своемъ темномъ великолѣпіи, со вздохами, не лишенными мелодичности. Также шелеститъ онъ и въ годы моего мужества, и то же будетъ и впредь: ибо я разбилъ нынѣ мою палатку подъ Кипарисомъ; Могила -- нынѣ моя неодолимая Крѣпость, и, всегда защищенный ея вратами, я смотрю совершенно спокойно на вражеское вооруженіе, на скорби и наказанія жестокой Жизни, и слушаю съ тихой улыбкой самыя громкія ея угрозы. 0 вы, мои любимые, которые уже спите на молчаливомъ Ложѣ Отдыха, о которыхъ въ жизни я могъ только плакать, но которымъ никогда не могъ помочь; и вы, которые одиноко трудитесь до сихъ поръ, далеко разсѣянные по наполненной чудовищами Пустынѣ, обагряя кремнистую почву вашею кровью,-- еще одно короткое мгновеніе, и всѣ мы встрѣтимся тамъ, и наша общая Мать защититъ всѣхъ насъ своею грудью! И ярмо Притѣсненія, и огненный бичъ Печали, и всѣ Прислужники Геенны, которые ходятъ дозоромъ и живутъ въ вѣчно терзаемомъ Времени, тамъ уже не могутъ болѣе ничѣмъ повредить намъ!"

Непосредственно за этимъ почти великолѣпнымъ обращеніемъ идетъ тщательная Характеристика покойнаго Андрея Футтераля, его природныхъ способностей, его заслугъ въ жизни (какъ Прусскаго Сержанта), съ длиннымъ историческимъ изысканіемъ о генеалогіи Семейства Футтералей, доведенной здѣсь до самого Генриха Птицелова. Все это мы опускаемъ не безъ нѣкотораго удивленія. Намъ важно только добавить, что теперь именно наступилъ моментъ, когда Гретхенъ открыла своему пріемному сыну, что онъ вовсе не принадлежалъ къ этому роду и даже, въ сущности, ни къ какому роду, такъ какъ вступилъ въ историческое существованіе путемъ, уже намъ извѣстнымъ. "Итакъ, я вдвойнѣ осиротѣлъ", говоритъ онъ; "я былъ лишенъ не только Обладанія, но и Воспоминанія. Печаль и Удивленіе, неожиданно здѣсь соединенныя, не могли не принести обильнаго плода. Такое открытіе и въ такой періодъ пустило свои корни сквозь все мое существо; даже до времени полной моей возмужалости оно перемѣшивалось со всѣми моими мыслями, было какъ бы стволомъ, изъ котораго вырастали всѣ мои дневные и ночные сны. Оно естественно заключало въ себѣ нѣкоторый поэтическій подъемъ, но также и соотвѣтствующее гражданское униженіе: Я не былъ никому подобенъ. Не лежалъ ли въ этой неотвязной мысли, приводившей иногда къ высочайшимъ, а чаще всего -- къ самымъ ужаснымъ результатамъ,--- не лежалъ ли въ ней первый источникъ стремленій, которыя сдѣлались въ моей Жизни достаточно замѣчательными? Мои товарищи, какъ по рожденію, такъ и по поступкамъ, умозрѣнію и общественному положенію, вѣроятно, немногочисленны".

Въ связкѣ Sagittarius, какъ мы наконецъ узнаемъ, Тейфельсдрекъ сдѣлался Университетскимъ человѣкомъ, хотя гдѣ, когда или въ какомъ качествѣ,-- этого никакъ нельзя разузнать хотя бы съ малѣйшею достовѣрностью. Теперь уже немногое можетъ удивить читателя въ смыслѣ запутанности и капризной неясности, даже полнѣйшее отсутствіе датъ,-- хотя оно не имѣетъ себѣ подобнаго въ Біографическихъ трудахъ;-- столь загадочными, столь хаотическими являются намъ, и всегда, конечно, будутъ являться эти разрозненные листы. Но въ Sagittarius, тѣмъ не менѣе, Тейфельсдрекъ начинаетъ выказывать себя Сивиллическимъ еще болѣе, чѣмъ обыкновенно; здѣсь соединены отрывки всевозможныхъ родовъ: обрывки правильно веденныхъ Мемуаровъ, Школьныя Упражненія, Программы, Профессорскія Удостовѣренія, Молочные счета, разорванныя Записки, иногда имѣющія видъ любовныхъ; все это спутано вмѣстѣ какъ бы совершенно случайно и можетъ сбить съ толку здравомыслящаго Историка. Составить изъ нихъ картину этихъ Университетскихъ и послѣдующихъ годовъ и, еще болѣе, разобрать въ нихъ какіе-нибудь объясняющіе, первоначальные элементы Философіи Одежды,-- читатель самъ можетъ вообразить, что это за задача.

Мы можемъ усмотрѣть только слѣдующее, хотя смутно, какъ бы сквозь листву какого-нибудь колыхающагося густаго лѣса: юноша, одаренный болѣе обыкновеннаго, прошедшій счастливо черезъ Дѣтство; менѣе счастливо, но все же энергично, сквозь Отрочество; усовершенствованный теперь, наконецъ, въ "мертвыхъ вокабулахъ", и сидящій, какъ онъ надѣется, у живаго Источника, чтобы прибавить себѣ Идей и Способностей. Онъ черпаетъ изъ этого Источника прилежно, жадно, но никогда или рѣдко отъ всего сердца, потому что вода отнюдь не приходится ему по вкусу; усматриваются или, по крайней мѣрѣ, могутъ быть предположены минуты унынія, смущенія, уклоненій. Можетъ быть, не отсутствуютъ и денежныя затрудненія, ибо "добрая Гретхенъ, которая, вопреки совѣтамъ небезкорыстныхъ родственниковъ, послала его сюда,-- должна была спустя нѣкоторое время отнять свою благорасположенную, но слишкомъ слабую руку". Тѣмъ не менѣе, въ этой атмосферѣ Бѣдности и разнообразныхъ Огорченій, Настроеніе этой молодой Души, ея особенности, впервые себя окончательно открываютъ; подобно яркому солнечному лучу на плачущихъ небесахъ, она производитъ разнообразные цвѣта, нѣкоторые изъ коихъ преломлены. Такимъ образомъ, съ помощью Времени и того, что Время приноситъ, юноша Діогенъ Тейфельсдрекъ возросъ въ образъ мужа, и притомъ получилъ столь загадочный обликъ, что мы спрашиваемъ съ новою настойчивостью: Какимъ собственно образомъ онъ достигъ этого, и снова сожалѣемъ, что здѣсь нѣтъ болѣе яснаго отвѣта. Нѣкоторые изъ понятныхъ и частью значительныхъ отрывковъ, весьма, впрочемъ, немногочисленные, будутъ извлечены изъ этого Лимба Бумажной Связки и представлены съ обычной подготовкой.

Какъ если бы въ Связкѣ Scorpio Тейфельсдрекъ еще не излилъ весь свой антипедагогическій сплинъ; и какъ если бы, благодаря названію Sagittarius онъ почувствовалъ себя призваннымъ выпускать стрѣлы,-- мы снова натыкаемся на выходки, подобныя слѣдующимъ: "Университетъ, въ которомъ я получилъ воспитаніе, до сихъ поръ весьма живо сохраняется въ моей памяти, и я хорошо знаю его имя; но тѣмъ не менѣе, я не открою этого имени изъ деликатности по отношенію къ еще живымъ лицамъ и интересамъ. Тягостный долгь заставляетъ меня сказать, что, за исключеніемъ Англіи и Испаніи, нашъ Университетъ былъ худшимъ изъ всѣхъ до сихъ поръ открытыхъ Университетовъ. По-истинѣ мы переживаемъ время, когда правильное Воспитаніе почти что невозможно, хотя въ степеняхъ негодности и не можетъ быть предѣловъ, и я даже могу представить систему худшую, чѣмъ та, которая практиковалась въ самомъ Безыменномъ: вѣдь отравленная пища можетъ быть хуже абсолютнаго голода".

"Написано: Когда слѣпецъ ведетъ слѣпца, оба упадутъ въяму. Поэтому, въ такихъ обстоятельствахъ, не лучше ли было бы иной разъ, если бы оба, и вожатый, и ведомый, попросту -- сидѣли спокойно? Обнесите гдѣ-нибудь, среди Крымскихъ Татаръ, стѣной четырехугольное пространство; снабдите его маленькой, плохо выбранной Библіотекой и напустите въ него одиннадцать сотъ Христіанскихъ юношей, чтобы они тамъ безобразничали, какъ имъ угодно, въ теченіе отъ трехъ до семи лѣтъ;-- пусть при этомъ разныя личности, подъ названіемъ Профессоровъ, помѣстятся у входа, будутъ громогласно объявлять, что это Университетъ, и взимать весьма значительную входную плату,-- и вы получите нѣкоторое несовершенное подобіе нашего Высшаго Разсадника Знаній, если не по его внѣшнему устройству, то по духу и результату. Я говорю: несовершенное; ибо если наше внѣшнее устройство было совсѣмъ иное, то и результатъ былъ не вполнѣ тотъ же самый. Мы, къ несчастію, были не среди Крымскихъ Татаръ, но въ развращенномъ Европейскомъ городѣ, полномъ дыма и пороха; сверхъ того, мы были среди Публики, которую нельзя было надѣяться провести, не прибѣгая къ приспособленіямъ, болѣе дорогимъ, чѣмъ Четырехугольная Ограда и громогласное Объявленіе".

"Но тѣмъ не менѣе, всякую Публику можно провести соотвѣтствующимъ приспособленіемъ; ее обыкновенно и проводятъ,-- къ величайшей выгодѣ. До сихъ поръ, въ самомъ дѣлѣ, мало было сдѣлано относительно чего-нибудь въ родѣ Статистики Обмана: съ страннымъ равнодушіемъ наши Экономисты, почти погребенные подъ Таблицами второстепенныхъ Отраслей Промышленности, совершенно просмотрѣли великую, всеобъемлющую Отрасль Лицемѣрія: какъ будто всѣ наши искусства Самохвальства, Шарлатанства, Жреческихъ и Королевскихъ Обмановъ и иные безчисленные обманы и тайны этого рода,-- какъ будто всѣ они не должны быть причислены къ Производительной Промышленности! Напримѣръ, можетъ ли кто-нибудь сказать: какія суммы были реализованы въ Литературѣ и въ Чисткѣ сапогъ дѣйствительнымъ образованіемъ и дѣйствительной Ваксой, и какія -- помощью обманно-убѣдительнаго Увѣренія, что они таковы? -- въ особенности, если бы при этомъ потребовалось обозначить въ отдѣльныхъ итогахъ распредѣленіе, обращеніе, расходъ и приходъ этихъ суммъ хотя бы съ какимъ-нибудь приближеніемъ къ точности? И затѣмъ далѣе: если бы спросить, Насколько въ различныхъ безконечно-сложныхъ отрасляхъ общественной работы, въ управленіи, въ воспитаніи, во всевозможномъ производствѣ ручномъ, коммерческомъ, умственномъ,-- насколько Потребности людей удовлетворяются настоящимъ Товаромъ и насколько однимъ Подобіемъ настоящаго Товара,-- иными словами: Въ какихъ размѣрахъ, какимъ путемъ, съ какими результатами Обманъ въ различныя эпохи и въ различныхъ странахъ присваивалъ себѣ вознагражденіе за Трудъ,-- то Изслѣдованіе этихъ вопросовъ, чреватое послѣдствіями для будущаго, въ настоящемъ можетъ привести лишь къ самому неопредѣленному отвѣту. Что касается до настоящаго времени въ Европѣ, то если мы опредѣлимъ отношеніе Товара къ Подобію Товара даже равнымъ отношенію Одного къ Ста (что, вѣроятно, будетъ недалеко отъ истины, если принять во вниманіе Вознагражденіе Римскаго Папы, Турецкаго Падишаха или Англійскаго Любителя Охоты), то какія по-истинѣ громадныя сбереженія можно здѣсь ожидать, по мѣрѣ того, какъ Статистика Обмана будетъ все болѣе разрабатываться, а производство Фальши все болѣе и болѣе падать и, наконецъ, сдѣлается совершенно ненужнымъ (ибо Дѣйствительность будетъ все яснѣе и яснѣе отличаться отъ обмана)!"

"Но это --о грядущемъ золотомъ вѣкѣ. Что касается до настоящаго мѣднаго, то я имѣю сдѣлать одно только замѣчаніе: въ нѣкоторыхъ областяхъ, какъ Воспитаніе, Политика, Религія, гдѣ столь многое необходимо нужно, но столь малое до сихъ поръ можетъ быть доставлено, Обманъ имѣетъ, вѣроятно, цѣлебное, болеутоляющее свойство, и способность человѣка быть проведеннымъ является не послѣднимъ для него благодѣяніемъ. Представьте, что вашъ военный нервъ порвался: я подразумѣваю подъ этимъ, что ваша военная касса несостоятельна, провіантъ почти весь истощился, и что вся армія готова взбунтоваться, распасться и перерѣзать горло какъ вамъ, такъ и другъ другу;-- не было ли бы въ этомъ случаѣ хорошо, если бы вы могли какимъ-нибудь чудомъ заплатить имъ какой-нибудь волшебной монетой, накормить ихъ сгущенной водой или однимъ только призракомъ пищи, и если бы благодаря этому они остались въ порядкѣ и спокойствіи, пока не придетъ настоящая помощь? Такова, можетъ быть, была цѣль Природы, которая ничего не дѣлаетъ безъ цѣли, когда она снабдила своего любимца, Человѣка, этимъ столь всемогущимъ или, скорѣе, всетерпящимъ Талантомъ поддаваться Обману".

"Какъ великолѣпно этотъ талантъ работаетъ съ помощью самаго незначительнаго механизма, или даже самъ создаетъ для себя механизмъ! Эти Профессора въ Безыменномъ жили въ благоденствіи, въ безопасности, по одной только Репутаціи, созданной въ прошломъ, да и тогда безъ большихъ усилій, совершенно другимъ классомъ людей. Эта Репутація, подобно крѣпкому, быстровертящемуся подливному колесу, погруженному въ общій потокъ, обѣщала долго держаться и усердно для нихъ сама собой молоть, лишь бы только они, съ свой стороны, ее ежегодно немножко подмазывали. Счастье для Мельниковъ, что это такъ сложилось! Самимъ имъ не нужно было работать: ихъ попытки работы надъ тѣмъ, что они называли воспитаніемъ, теперь, когда я оглядываюсь на нихъ назадъ, наполняютъ меня нѣкоторымъ нѣмымъ удивленіемъ".

"Кромѣ всего этого, мы хвастались, что составляемъ Раціоналистическій Университетъ, въ высшей степени враждебный Мистицизму; и поэтому молодой, еще ничѣмъ не занятый умъ былъ снабжаемъ безконечной болтовней о Прогрессѣ нашего Рода, о Темныхъ Вѣкахъ, о Суевѣріяхъ и т. д., такъ что всѣхъ довольно скоро раздували до способности строить всякія пустопорожнія аргументаціи, благодаря чему лучшіе очень скоро кончали въ больномъ, безсильномъ Скептицизмѣ, а худшіе -- лопались (crepiren) въ окончательномъ самомнѣніи и умирали для всякихъ духовныхъ стремленій. -- Но вѣдь и это также -- часть человѣческаго удѣла. Если наша эпоха есть Эпоха Невѣрія, то зачѣмъ ворчать подъ его игомъ? Развѣ не предвидится, развѣ даже уже нѣтъ лучшаго исхода? Какъ продолжительный періодъ сжиманія или продолжительный періодъ расширенія сердца, такъ точно періодъ Вѣры долженъ чередоваться съ періодомъ Отрицанія; за весеннимъ ростомъ, за лѣтнею роскошью всякихъ Взглядовъ, Духовныхъ Представленій и Твореній, слѣдуетъ, и вновь слѣдуетъ, осенній упадокъ и зимнее разрушеніе. Ибо человѣкъ живетъ во Времени, и все его земное существованіе, стремленіе и судьба образуются для него Временемъ; всегда неподвижная Вѣчность, въ которой мы находимся, становится явной только въ преходящемъ Символѣ Времени. И все-таки, быть рожденнымъ, бодрствовать и работать является, можетъ быть, въ такіе зимніе періоды Отрицанія для болѣе благороднаго ума сравнительно бѣдствіемъ; и наоборотъ: умъ болѣе тупой счастливъ, если онъ можетъ, подобно животнымъ въ зимней спячкѣ, устроиться въ какомъ-нибудь Саламанкскомъ университетѣ или городъ Сибарисѣ, или въ иномъ какомъ суевѣрномъ или сладострастномъ Замкѣ Лѣни и спать тамъ, погрузясь въ глупыя сновидѣнія, и проснуться тогда только, когда громко ревущіе потоки уже сдѣлаютъ свое дѣло, и новая Весна будетъ ниспослана въ отвѣтъ на наши молитвы и страданія".

Что Тейфельсдрекъ долженъ былъ чувствовать себя нехорощо въ этой обстановкѣ, довольно загадочно здѣсь очерченной,-- въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія. "Голодный младенецъ", говоритъ онъ, "взиралъ на своихъ духовныхъ Кормилицъ, но вмѣсто пищи ему предлагали ѣсть восточный вѣтеръ. Какой пустой жаргонъ полемической Метафизики, Этимологіи и механическихъ Манипуляцій, ложно называемыхъ Наукой, былъ тамъ въ ходу,-- я доподлинно узналъ, можетъ быть, лучше, чѣмъ большинство. Среди одиннадцати сотъ Христіанскихъ юношей тамъ врядъ ли нашлось бы одиннадцать, ревностныхъ къ ученію. Отъ столкновенія съ ними получалось нѣкоторое одушевленіе, нѣкоторый лоскъ; по инстинкту же и по счастливой случайности, я менѣе предавался фатовству (renommiren), чѣмъ размышленію и чтенію, а этимъ послѣднимъ я былъ воленъ заниматься, сколько хотѣлъ. Мало-по-малу я выудилъ изъ хаоса тамошней Библіотеки болѣе книгъ, чѣмъ, можетъ быть, было извѣстно самимъ библіотекарямъ; этимъ было положено основаніе Литературной Жизни. Я научился собственными силами свободно читать почти на всѣхъ образованныхъ языкахъ и почти по всѣмъ предметамъ и наукамъ. И далѣе: такъ какъ человѣкъ всегда есть первѣйшій предметъ для человѣка,-- то моимъ любимѣйшимъ занятіем уже было угадывать характеръ по мыслямъ и изъ Написаннаго возсоздавать Написавшаго. Нѣкоторый основной планъ Человѣческой Природы и Жизни началъ обрисовываться передо мной, довольно странный, какъ я теперь оглянусь на него;-- ибо вся моя Вселенная, физическая и умственная, была какъ бы Машиной. Но какъ бы то ни было, изъ него началъ выясняться сознательный, признанный основной планъ, наиболѣе вѣрный, который я имѣлъ, и притомъ такой, который могъ быть дополненъ и безконечно расширенъ помощью дополнительныхъ экспериментовъ".

Такъ и изъ бѣдности сильный извлекаетъ новое, благороднѣйшее богатство; такъ и среди лишеній дикой пустыни нашъ юный Измаилъ пріобрѣтаетъ высочайшую изъ собственностей -- Самопомощь. И тѣмъ не менѣе это была пустыня, необозримая, полная завыванія дикихъ чудовищъ. Тейфельсдрекъ сообщаетъ намъ длинныя подробности о своихъ "лихорадочныхъ пароксизмахъ Сомнѣнія"; о своихъ изслѣдованіяхъ касательно Чудесъ и доказательствъ Вѣры; о томъ, какъ "въ молчаливые часы ночи, когда въ его сердцѣ было еще темнѣе, чѣмъ на землѣ и на небѣ, онъ повергался ницъ передъ Всевидящимъ и громкимъ голосомъ возносилъ горячія мольбы о Свѣтѣ, объ освобожденіи отъ Смерти и Могилы. Только спустя многіе годы и послѣ невыразимой борьбы сдалось вѣрующее сердце, погрузилось въ очарованный сонъ, въ кошмарѣ Невѣрія, и подъ гнетомъ этого мучительнаго сна приняло прекрасный, живой Божій міръ за блѣдный, пустой Адъ и угасшій Пандемоніумъ. Но", продолжаетъ онъ, "намъ предназначено проходить сквозь эти муки Чистилища. Сперва мертвая Буква Религіи должна признать себя за мертвую и разсыпаться прахомъ, если только живой Духъ Религіи, свободный отъ этой его тѣлесной оболочки, долженъ подняться надъ нами, какъ первенецъ Небесъ, съ новой цѣлительной силой подъ своими крылами".

Если къ этимъ мукамъ Чистилища, которыя, повидимому, и сами по себѣ были уже весьма тяжки, мы прибавимъ обильную мѣру Земныхъ огорченій, недостатокъ практическаго руководства, недостатокъ симпатій, недостатокъ денегъ, недостатокъ надежды,-- и все это въ пылкій періодъ юности съ ея столь преувеличеннымъ воображеніемъ, столь необузданными желаніями, а въ данномъ случаѣ сверхъ того еще и со столь скудными средствами,-- то не увидимъ ли мы молодой, возникающій духъ подавленнымъ и обремененнымъ извнѣ и изнутри; огонь генія, борющійся съ сырыми растопками и вырывающійся скорѣе въ видѣ ѣдкаго дыма, чѣмъ въ видѣ свѣтлаго пламени?

Изъ различныхъ отрывковъ Писемъ и иныхъ лоскутковъ документовъ можно заключить, что Тейфельсдрекъ, какъ онъ ни былъ одинокъ, застѣнчивъ и замкнутъ, тѣмъ не менѣе не остался вполнѣ незамѣченнымъ: нѣкоторыя почтенныя лица узнаютъ о его существованіи и, если не протягиваютъ ему руку помощи, то по крайней мѣрѣ не теряютъ его изъ вида. Повидимому, онъ обратился, хотя и въ довольно уныломъ настроеніи духа, къ Юридической Профессіи, въ каковой, какъ міръ затѣмъ увидалъ, онъ и получилъ свою ученую степень. Но, опуская эти разрозненные недостаточные обрывки Экономическихъ отношеній, представимъ лучше слѣдующую небольшую нить отношеній Моральныхъ; читатель, вплетя ее самъ въ должное мѣсто, заключитъ этимъ нашу блѣдно вышитую картину этихъ Университетскихъ годовъ.

"Здѣсь также я свелъ знакомство съ Герръ Тоугудомъ, молодымъ человѣкомъ благороднаго происхожденія (von Adel) изъ внутреннихъ провинцій Англіи. Онъ стоялъ, въ этой части Германіи, въ близкихъ отношеніяхъ по крови и гостепріимству съ Графами фонъ-Цедармъ. Благодаря его посредству я также дружески сблизился съ этимъ благороднымъ семействомъ. Тоугудъ обладалъ прекрасными талантами, невыразимо дурно развитыми. При этомъ у него въ характерѣ было очень много юмора, и, если исключить его полное невѣжество (ибо онъ не зналъ ничего, кромѣ Бокса и немного Грамматики), онъ не выказывалъ той аристократической безстрастности п неистовства молчанія, которыя по большей части свойственны Путешественникамъ его національности. Ему я обязанъ моимъ первымъ практическимъ знакомствомъ съ Англичанами и ихъ обычаями, а, можегь быть, также и нѣкоторой долей пристрастія, съ которымъ я съ тѣхъ поръ всегда смотрѣлъ на этотъ оригинальный народъ. Тоугудъ не былъ бы лишенъ проницательности, если бы только онъ былъ болѣе образованъ. Привлеченный, очевидно, присутствіемъ Семейства Цедармовъ, онъ явился сюда съ неистовымъ стремленіемъ усовершенствовать свои познанія; онъ, занятія котораго до сихъ поръ были совершенно рябяческими, явился въ Университетъ, въ которомъ давно отсутствовало самое понятіе совершенствованія, не говоря уже о стремленіи къ нему. Часто мы жаловались на жестокую судьбу Юности въ наше время, на то, какъ послѣ всѣхъ нашихъ трудовъ, насъ выбрасывали въ міръ -- правда, уже съ обросшими подбородками, но съ очень немногими другими аттрибутами зрѣлости,-- безъ чего бы то ни было, надъ чѣмъ мы были бы пріучены Работать, во что мы могли бы хотя Вѣрить! -- "У насъ на головѣ -- хорошо вычищенная Шляпа", восклицалъ обыкновенно Тоугудъ, "а внутри или Пустота, или Пѣна изъ Вокабулъ и Адвокатской Логики! За небольшую плату люди обучаются обращать кожу въ обувь, а меня, за большую плату,-- что научили дѣлать? Клянусь Небомъ, братъ:-- тѣмъ, что я износилъ и съѣлъ съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхалъ сюда такъ издалека, можно было бы снабдить порядочную больницу для Неизлѣчимо-Больныхъ!" -- "Человѣкъ, дѣйствительно", обыкновенно отвѣчалъ я, "имѣетъ Пищеварительную Способность, которой надо давать работу, хотя бы даже частью украдкой. Но что же касается до нашего Неудачнаго Воспитанія, то не ухудшай и безъ того дурнаго, не теряй времени, которое еще въ нашемъ распоряженіи, не топчи волчецъ за то, что онъ не приноситъ смоквъ! Frisch zu, Bruder! Вотъ Книги, а у насъ есть умъ, чтобы читать ихъ; вотъ цѣлое Небо и цѣлая Земля, а у насъ есть глаза, чтобы смотрѣть на нихъ: Frisch zu!"

"Но часто также наши разговоры были веселы, и притомъ не безъ блеска, даже не безъ огня. Мы смотрѣли на Жизнь съ ея странными подмостками, на которыхъ одновременно арлекины пляшутъ, а палачи рубятъ людямъ головы и четвертуютъ ихъ: зрѣлище было пестрое, не лишенное ужаса, но тѣмъ не менѣе мы смотрѣли на него, какъ подобаетъ хр

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒