ГЛАВА X.. Чистый Разумъ.

ГЛАВА X.

Чистый Разумъ.

Теперь должно быть достаточно ясно, что нашъ Профессоръ, какъ мы уже намекали выше, есть умозрительный Радикалъ, и притомъ самаго мрачнаго оттѣнка, ибо онъ въ большинствѣ случаевъ не признаетъ въ торжествахъ и украшеніяхъ цивилизованной Жизни, которымъ мы придаемъ такое значеніе, ничего болѣе, какъ лохмотья Одежды, хворостины для индѣекъ и "пузыри съ сухимъ горохомъ". Разборчивая публика не можетъ испытывать желанія задерживаться на такихъ умозрѣніяхъ долѣе, чѣмъ того строго требуетъ Наука. Для нашихъ цѣлей достаточно одного того факта, что такой Голый Міръ возможенъ и даже дѣйствительно существуетъ (подъ Одѣтымъ); поэтому мы опускаемъ многое о томъ, какъ "Короли борются голые на лугу съ Извозчиками", и Королей побѣждаютъ. "Разсѣките ихъ скальпелемъ," говоритъ Тейфельсдрекъ, "въ нихъ тѣ же самыя внутренности, ткани, печенки, легкія и другія жизненныя приспособленія; изслѣдуйте ихъ духовный механизмъ: тѣ же огромныя Потребности, огромные Аппетиты и малыя Способности. И даже я держу десять противъ одного, что Извозчикъ, который знаетъ толкъ въ ломовыхъ лошадяхъ, въ обтягиваніи колесъ, кое-что изъ законовъ устойчиваго и неустойчиваго равновѣсія и другихъ отраслей повозочной науки и подлинно прикладываетъ руки къ живому Дѣлу,-- что онъ изъ этихъ двухъ есть наиболѣе тонко одаренный. Откуда же тогда эта невыразимая разница между ними? Отъ Одежды!" Мы также опустимъ многое о смѣшеніи Чиновъ, объ Аннушкѣ и Миледи, и о томъ, когда всѣ стали бы жить на ровной ногѣ, и опять наступилъ бы хаосъ: все это будетъ ясно само собой для

тѣхъ, кто однажды отчетливо представилъ себѣ великую идею-мать: Общество въ состояніи Наготы. Если какой-нибудь скептикъ будетъ еще питать сомнѣніе относительно того, могутъ ли существовать въ мірѣ безъ Одежды хотя малѣйшая Политичность, Политика или даже Полиція, то пусть онъ обратится къ подлинному Сочиненію и взглянетъ тамъ на необозримое Понтійское Болото Санкюлоттизма, гніющее и полное заразы, черезъ которое мы легко перескочили, но въ которомъ могутъ погибнуть не только цѣлыя арміи, но и цѣлыя націи! И по-истинѣ слѣдующее доказательство въ его краткомъ, сжатомъ эмфазѣ не есть ли само по себѣ уже неопровержимое и окончательное?

"Развѣ мы Опоссумы? Развѣ мы имѣемъ естественныя Сумки, подобно Кенгуру? Или какимъ образомъ могли бы мы безъ Одежды обладать основнымъ органомъ, сѣдалищемъ души и истинной мозговой железой Соціальнаго Тѣла: я подразумѣваю Кошелек?"

Тѣмъ не менѣе невозможно ненавидѣть Профессора Тейфельсдрека; въ крайнемъ случаѣ не знаешь, ненавидѣть ли его, или любить. Ибо хотя, взирая на прекрасный узоръ человѣческой Жизни, съ его царственными и даже священными изображеніями, онъ останавливается не на одной лицевой его сторонѣ, но въ этомъ мѣстѣ даже преимущественно на изнанкѣ; хотя онъ по-истинѣ съ чисто дьявольскимъ терпѣніемъ и равнодушіемъ, которыя должны были бы уронить его во мнѣніи многихъ читателей, выворачиваетъ грубые швы, лохмотья и различные обрѣзки нитей этой обыкновенно невидимой изнанки:-- тѣмъ не менѣе во всемъ этомъ есть что-то, что невыразимо отличаетъ его отъ всѣхъ другихъ бывшихъ и настоящихъ Санкюлоттовъ. Великая, не имѣющая себѣ подобной особенность Тейфельсдрека состоитъ въ томъ, что онъ со всѣмъ этимъ Десцендентализмомъ соединяетъ Трансцендентализмъ, не менѣе выдающійся; такимъ образомъ, если, съ одной стороны, онъ низвелъ человѣка ниже большинства животныхъ, кромѣ развѣ Гудскихъ одѣтыхъ коровъ,-- съ другой стороны, онъ превозноситъ его выше видимаго Неба и почти приравниваетъ къ богамъ.

"Въ глазахъ обыкновенной Логики", говоритъ онъ, "что такое человѣкъ? Всеядное Двуногое, носящее Панталоны. Въ глазахъ Чистаго Разума, что онъ такое? Душа, Духъ, Божественное Явленіе. Вокругъ его таинственнаго Я лежитъ подъ всѣми этими шерстяными лохмотьями одѣяніе Плоти (или Чувствъ), сотканное на Небесномъ Станкѣ; при помощи этого одѣянія онъ открывается себѣ подобнымъ и пребываетъ съ ними въ Единеніи или Раздѣленіи; онъ видитъ и создаетъ для себя Міръ съ лазурными Звѣздными Пространствами и долгими Тысячами Лѣтъ. Онъ глубоко скрытъ подъ этимъ страннымъ Одѣяніемъ; онъ какъ-будто запеленутъ въ этихъ Звукахъ, Краскахъ и Формахъ; онъ неразрѣшимо въ нихъ запутанъ,-- и тѣмъ не менѣе это Одѣяніе соткано на небѣ и достойно Бога. Не стоитъ ли онъ благодаря ему въ центрѣ Необъятностей, въ мѣстѣ сліянія Вѣчностей? Онъ чувствуетъ; ему была дана сила знать, вѣрить; и не проглядываетъ ли здѣсь хотя бы мгновеніями, даже духъ Любви, свободный въ своемъ первоначальномъ небесномъ блескѣ? Златоустый хорошо сказалъ своими Золотыми Устами: "Человѣкъ есть истинный Кивотъ Завѣта". Ибо гдѣ, какъ не въ нашихъ ближнихъ, Присутствіе Бога открывается не только для нашихъ глазъ, но и для нашихъ сердецъ?"

Въ такихъ отрывкахъ, къ несчастію очень рѣдкихъ, прорывается наружу, какъ бы полнымъ потокомъ, высокій Платоновскій Мистицизмъ нашего Автора, который есть, можетъ быть, основной элементъ его природы; и сквозь весь туманъ и муть того, что въ своей внѣшней оболочкѣ часто такъ искажено, такъ ничтожно, мы, кажется, проникаемъ взоромъ во все необъятное внутреннее Море Свѣта и Любви;-- но, увы, сѣрыя свинцовыя тучи скоро опять находятъ со всѣхъ сторонъ и скрываютъ его отъ нашего взора!

Такую склонность къ Мистицизму можно повсюду прослѣдить въ нашемъ мужѣ, и она, безъ сомнѣнія, была уже давно замѣчена внимательными читателями. Во всемъ, что онъ видитъ, онъ находитъ не одинъ только обыкновенный смыслъ: онъ находитъ ихъ два. Такъ, если въ высочайшемъ Императорскомъ Скипетрѣ, въ Мантіи Карла Великаго, равно какъ и въ самомъ послѣднемъ Стрекалѣ Гуртовщика или Плащѣ Цыгана, онъ видитъ Прозу, Разрушеніе, нѣчто Презрѣнное,-- то во всемъ этомъ для него есть и Поэзія, и нѣчто достойное Уваженія. Ибо Матерія, какъ бы она ни была презрѣнна, есть Духъ, есть проявленіе Духа; чѣмъ же она могла бы быть болѣе, какъ бы высоко ее ни ставить? Вещь Видимая, даже вещь Воображаемая, вещь какимъ бы то ни было образомъ мыслимая, какъ Видимая,-- что она такое, какъ не Покровъ, какъ не Одежда для высшаго, небеснаго Невидимаго, "непредставляемаго, безформеннаго, темнаго въ избыткѣ свѣта"? Съ этой точки зрѣнія представляется весьма характеристичнымъ слѣдующій отрывокъ, столь странный по содержанію и по выраженію:

"Начало всякой Мудрости заключается въ томъ, чтобы смотрѣть на Одежду пристально, даже вооруженнымъ глазомъ, до тѣхъ поръ, пока она не станетъ прозрачной."Философъ", говоритъ мудрѣйшій въ нашемъ вѣкѣ, "долженъ помѣстить себя въ середину": какъ вѣрно! Философъ есть тотъ, до котораго снизошло Высшее, и къ которому поднялось Низшее, кто всѣмъ одинаково добрый братъ".

"Будемъ ли мы трепетать передъ тканями одежды и передъ тканями паука, будь онѣ сотканы на Аркрайтовомъ станкѣ или молчаливой Арахнеей, неустанно ткущей въ нашемъ воображеніи? Или, съ другой стороны, существуетъ ли что-нибудь, чего мы не могли бы любить, разъ все было создано Богомъ?"

"Счастливъ тотъ, кто можетъ проникнуть взоромъ сквозь Одежду Человѣка (сквозь Одежду шерстяную, тѣлесную и оффиціальную -- Банковыхъ бумагъ и Государственныхъ бумагъ) въ самого Человѣка и различить, можетъ быть, въ томъ или другомъ Страшномъ Властителѣ болѣе или менѣе безсильный Пищеварительный Аппаратъ, а въ послѣднемъ Мѣдникѣ, который стоитъ передъ его глазами,-- неисповѣдимую великую Тайну!"

А затѣмъ, какъ это и естественно въ человѣкѣ такого направленія, онъприписываетъ огромное значеніе чувству Удивленія; настаиваетъ на необходимости и высокомъ значеніи всемірнаго Удивленія; онъ считаетъ, что Удивленіе и есть единственное разумное состояніе для гражданъ такой странной Планеты, какъ наша. "Удивленіе", говоритъ онъ, "есть основаніе благоговѣнія: царство Удивленія постоянно, неразрушимо въ Человѣкѣ; только въ нѣкоторые періоды (какъ въ настоящій) оно можетъ быть на короткій срокъ царствомъ in partibus infidelium". Тейфельсдрекъ выказываетъ весьма мало благосклонности къ тому прогрессу Науки, который стремится разрушить Удивленіе и замѣнить его Измѣреніемъ и Счетомъ, хотя, вообще говоря, онъ весьма уважаетъ эти два послѣдніе процесса.

"Можетъ ли ваша Наука", восклицаетъ онъ, "развиваться въ маленькой подземной мастерской одной только Логики, куда едва проникаетъ свѣтъ сквозь небольшую щель или въ которой коптитъ тусклый ночникъ? И можетъ ли человѣческій умъ сдѣлаться Ариsметической Мельницей, гдѣ память есть Насыпъ, а Мукой являются однѣ только Таблицы Синусовъ и Тангенсовъ, Кодификація да Трактаты того, что вы называете Политической Экономіей? И что такое эта ваша Наука, которую могла бы развивать научная голова одна, безъ тѣни сердца, если бы ее отрѣзать и (подобно головѣ Доктора въ Арабской Сказкѣ) положить въ тазъ, чтобы сохранить живой? Въ этомъ случаѣ она была бы не чѣмъ инымъ, какъ механическимъ мелкимъ ремесленникомъ, для котораго Ученая Голова (имѣющая въ себѣ Душу) была бы слишкомъ благороднымъ органомъ? Я именно думаю, что Мысль безъ Почитанія безплодна, можетъ быть, даже ядовита; въ лучшемъ случаѣ, она, подобно кухонной стряпнѣ, умираетъ въ тотъ же день, въ которой произведена, и не можетъ жить подобно посѣву, все въ новыхъ бороздахъ и болѣе богатыхъ жатвахъ, принося питаніе и обильные урожаи во всѣ времена".

Такимъ-то образомъ Тейфельсдрекъ раздаетъ удары, слабѣе или сильнѣе, смотря по тому, какъ удастся, но всегда, какъ мы съ радостью готовы признать, съ добрымъ намѣреніемъ. Но болѣе всего для него нестерпимъ этотъ классъ "Лавочниковъ Логики, визгливыхъ Свистуновъ и профессіональныхъ Враговъ Удивленія, которые въ настоящее время въ такомъ множествѣ, какъ ночные сторожа, держатъ патруль вокругъ Института Механической Науки и, какъ истинные Древне-Римскіе гуси и гусенята, гогочутъ вокругъ своего Капитолія при всякой тревогѣ или и безъ нея; которые даже часто, какъ просвѣщенные Скептики, являются въ самое мирное общество средь бѣла дня съ трещоткой и фонаремъ и настойчиво предлагаютъ вамъ проводить васъ или охранять васъ, хотя Солнце ярко свѣтитъ, и улица полна одними только благонамѣренными людьми". Весь этотъ классъ невыразимо тягостенъ для него. Послушайте, съ какимъ необыкновеннымъ одушевленіемъ онъ восклицаетъ:

"Человѣкъ, который не можетъ удивляться, который не имѣетъ привычки удивляться (и благоговѣть), будь онъ Президентомъ безчисленныхъ Королевскихъ Обществъ и храни онъ въ одной своей головѣ всю MИcanique CИleste и Философію Гегеля и конспектъ всѣхъ Лабораторій и Обсерваторій со всѣми ихъ результатами,-- такой человѣкъ есть не болѣе, какъ Пара Очковъ, за которыми нѣтъ Глазъ. Пусть тѣ, у кого есть Глаза, смотрятъ сквозь него; при такомъ условіи, можетъ быть, и онъ на что-нибудь пригодится".

"Ты не хочешь знать ни Таинственнаго, ни Мистицизма; ты хочешь идти въ этомъ мірѣ при солнечномъ сіяніи того, что ты называешь Истиной, или хотя бы съ фонаремъ того, что я называю Адвокатской Логикой,-- и хочешь все "объяснить", во всемъ "отдать отчетъ" или ни во что изъ этого не вѣрить? Больше того,-- ты пытаешься смѣяться; тотъ, кто признаетъ неизмѣримую, всеобъемлющую область Таинственнаго, которая вездѣ подъ нашими ногами и около нашихъ рукъ; для кого Вселенная есть Оракулъ и Храмъ столько же, сколько Кухня и Коровникъ, тотъ, по твоему,-- сумасшедшій Мистикъ! Съ сопящей сострадательностью ты навязчиво предлагаешь ему твой фонарь и вскрикиваешь, какъ оскорбленный, если онъ отпихиваетъ его ногой! Armer Teufel! Развѣ твоя корова не телится, развѣ твой быкъ не производитъ? Развѣ ты самъ не родился? Развѣ ты не умрешь? "Объясни" мнѣ все это или сдѣлай одно изъ двухъ: Спрячься куда-нибудь подальше съ твоимъ глупымъ кудахтаньемъ, или, что было бы еще лучше, прекрати его и плачь не о томъ, что царство Удивленія окончилось, и Божій міръ лишился своей красоты и поэзіи, а о томъ, что ты до сихъ поръ еще Дилеттантъ и близорукій Педантъ".

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒