ЛЕСНАЯ МЫШЬ

ЛЕСНАЯ МЫШЬ

Прошло много лет, а еще и сейчас, входя в лес, я радуюсь, как возвращению домой. Действительно, в лесу мы скоро почувствовали себя как дома. Научились брать от леса все, что возможно. Дважды за время нашей партизанской жизни чередовались времена года. Едва только набухали почки на березах, каждый на стоянке облюбовывал себе березку, делал надрез в коре, в надрез вставлял одним концом выструганную палочку, другой ее конец опускал в горлышко фляжки — по палочке стекал прозрачный березовый сок, сладкий и холодный. На стоянках так и блестели меж корнями берез фляжки, бутылки, котелки.

Потом появлялась нежная кислица — заячья капустка: три сердцевидных листочка на тонкой ножке; пожуешь сердечки, стебелек — во рту приятная кислинка.

Разворачивалась в лесу ярко-зеленая, свежепахнущая листва, и взамен сушеной черники мы заваривали чай листьями малины.

Иногда нам везло, и мы находили в лесу полянки, заросшие диким чесноком. Этот родной брат ароматного ландыша походит на него своими листьями, только они крупнее и жестче. Земляника нам попадалась редко. Но зато когда зеленые горошины на низкорослых кустиках черники темнели, наливались фиолетовым соком, для нас наступал праздник. Разведчики нарочно выбирали места для лагерных стоянок в зарослях черники. Приходили мы туда ночью, укладывались спать прямо в траве. А утром, ласково прикасаясь, будило солнце, мы открывали глаза, и — о чудо! — над головой со всех сторон среди пышной зелени блестели, искрились большие черные ягоды, похожие снизу на виноград. Не поднимая головы, мы обрывали их губами, пили этот лесной сок, вкусный и освежающий, и, бодрые, вставали к новым заботам и тревогам... И изо всех кустов выглядывали ухмыляющиеся лица партизан, по уши вымазанные фиолетовыми пятнами черники.

А рубиновые ковры брусники на мшистых лесных опушках!

И, наконец, в покрытых первым пушистым снегом болотистых кочках чуть примороженная, сладковатая клюква! Лес! Славный украинский лес! Он укрывал нас кронами деревьев от самолетов врага. Защищал морщинистыми стволами в ближнем лесном бою. Давал материал для шалашей и землянок. Обогревал кострами в холодное время. Мы сроднились с лесом, нам было хорошо в лесу. Нас не пугали ночные крики совы — словно кошке на хвост наступили, хриплый лай лесных козлов, вой волков не потому, что мы одичали. Потому что мы освоились.

И все же лес сыграл с нами нехорошую шутку.

Вопреки моим ожиданиям, гриппа у нас не было. Легкая простуда у товарищей обычно выражалась в небольшом насморке, быстро проходящем покашливании, без всякого повышения температуры. Мы старались спастись от сырости. Шалаши строили из прутьев, покрывали их березовой корой. Уложенная словно черепица, она хорошо защищает от дождя, пока не пересохнет и не потрескается или не свернется.

Подстилка из сухих прошлогодних листьев, мха и папоротника была мягкой и теплой. Если все же после дождя пол в шалаше размокал, мы делали настил из осиновых жердей.

Но вот однажды — это было вскоре после смерти Курникова — подходит ко мне Негубин.

— Доктор, в первой роте двое заболели.

— Что такое?

— Лихорадит. У одного — тридцать восемь и пять, у другого — тридцать девять.

Иду к больным.

Они лежат в разных шалашах, оба вялые, сонные, оба жалуются на мучительную головную боль, на сводящую боль в икроножных мышцах. Оба неохотно отвечают на вопросы. У одного насморк. Кашля нет ни у того, ни у другого. В легких — чисто, сердце в порядке. Едва оставляю их в покое, они заползают в свои шалаши и, свернувшись там, укрывшись телогрейками, затихают. Один из них настолько безразличен, что даже не отогнал крошечную бурую лесную мышку, у самого его носа заглядывавшую в котелок с недоеденной кашей. При нашем приближении мышка с жалобным писком убежала.

Вчера и сегодня дождь. Может быть, просто грипп? Предписываю здоровым выбраться из этих шалашей и оборудовать себе новое жилище.

Свободные партизаны тут же берутся за пилы и топоры, а я возвращаюсь к себе.

Через час меня вызывают к командиру.

— Доктор, что творится в разведвзводе?

— Не знаю, товарищ командир.

— Очень плохо. Два разведчика должны отправиться в город. Документы подготовлены. Даты проставлены. А они заболели. Проверьте и доложите.

Иду в шалаш разведчиков — та же картина, что у первых больных: головная боль, вялость, сонливость, высокая температура.

Конечно, думаю я, вчера был дождь, ребята промокли и простудились. Грипп, ничего больше!

Докладываю командиру и бодро заверяю, что это пустяки и через день-два все пройдет.

Но проходит день, другой, а разведчики всё не выздоравливают.

События же развертываются бурно. Налажены связи с многочисленными советскими патриотами в окрестностях и в самом городе. Подготовлены базы в селах на всех подходах к городу. Добровольные помощники приносит в условленные места подробные сведения о гитлеровцах, и несколько наших партизан уже побывали на улицах Ровно.

Наступил момент, когда разведчики должны уйти в город для организации постоянной и планомерной работы. А тут они заболевают один за другим.

Состояние их здоровья меня тревожило не только как врача. Дело в том, что с каждым днем «старели» документы, по которым они должны были работать в городе. А в изготовлении документов я, как уже писал, принимал некоторое участие.

Под руководством Лукина мы с Колей Струтинским организовали походную канцелярию для изготовления документов, необходимых разведчикам.

Семья Струтинских присоединилась к нам недавно. До нашего прихода в эти места вся семья ушла в лес и с оружием в руках вела партизанскую войну против оккупантов. Командовал этим маленьким отрядом сын Владимира Степановича Струтинского — Коля. В отряд, кроме отца, входили еще братья — Жорж и Ростик, мать Марфа Ильинична и маленькие Катя и Слава, а также несколько бежавших из фашистского плена красноармейцев.

Струтинских у нас в отряде приняли по-братски и скоро полюбили за их преданность общему делу, за мужество, за открытые, простые характеры. Коля научился вырезать из резины гитлеровские печати. А я стал... машинисткой. Разведчики раздобыли две пишущие машинки с украинским и немецким шрифтом. В свободное от врачебной работы время я двумя пальцами печатал статьи для отрядной газеты. Постепенно овладев этим несложным искусством, стал печатать для разведчиков командировочные удостоверения от различных предприятий и учреждений. А потом и на немецкой машинке научился печатать «аусвайсы» и другие справки и удостоверения, в том числе и для Кузнецова.

Бывало, стою на коленях перед пеньком, на котором водружена машинка, барабаню двумя пальцами. На траве разложены образцы трофейных документов. Подходит Кузнецов, критически осматривает мою работу, недовольно покачивает головой, если замечает неправильно построенную фразу, и тут же дает урок немецкого языка.

— Такимека! — зовет меня Лукин. «Такимека» — «машинистка» по-испански. — Готово?

Несу свеженькие документы в штаб. Коля, поплевав на печать, аккуратно прикладывает ее, налегая всем корпусом. Затем Лукин подписывает. Если на документе нужно подписать вымышленную фамилию, Лукин позволит себе вольность: делает вместо подписи цветным карандашом какую-то хитрую загогулину. И документ готов.

В первый раз с нашим документом отправился в Ровно разведчик Николай Приходько. В городе жил его брат Иван. Конечно, мы очень волновались, ожидая его. Но вскоре он возвратился и доложил, по своему обыкновению не спеша и смущенно улыбаясь, что все было хорошо.

— Проверяли, козыряли и пропускали.

С того дня наша канцелярия заработала вовсю. В первое время трудно было добывать форменные гитлеровские бланки, и мы дорожили каждым документом. Вот почему к беспокойству о здоровье разведчиков присоединилось опасение, что изготовленные документы окажутся просроченными и пропадут.

Через два дня в отряде заболевают еще три человека. И снова та же картина. Когда же выяснилось, что температура держится восемь — десять дней, потом резко падает и наступает сильная слабость, люди выходят из шалаша пошатываясь, я понял, что это не грипп. Начинается вспышка какого-то заболевания. Но какого? Как бороться с ним? Перебираю в памяти все, что знаю о заразных болезнях, в десятый раз осматриваю больных, думаю об этом непрестанно.

Ночью проснулся оттого, что по груди моей шмыгнула лесная мышь. Моментально вспомнил мышь над котелком с кашей у первого больного, громадное количество мышей, снующих между корнями деревьев, — в этом квартале их особенно много. А ведь если они заразны... Так ведь это и есть наша новая таинственная болезнь — туляремия, болезнь, переносимая грызунами. Я вскочил, стал воскрешать в памяти подробности, признаки. Конечно, вялость, сонливость, головная боль — это мозговая форма туляремии! Опять урок. Уж так, казалось мне, освоились в лесу, что никакой неожиданности быть не может. А вот мышку-то я и не заметил!

Радуюсь, что загадка разрешена; бужу Негубина, кстати, ему нужно сменить Машу возле раненых.

— Анатолий, оказывается, это туляремия!

— Туляремия! Это что такое? — Он еще и не проснулся как следует.

— Заболевание инфекционное. Переносится мышами.

Негубин наконец окончательно проснулся, оживился.

— Слушай, доктор, а бактериологически...

— Бактериологически — это после войны, а сейчас у нас задача одна — изолировать народ от мышей. Вот давай думать.

— Думай ты, ты — врач, — вдруг помрачнев, буркнул Негубин и, забрав подстилку, пошел.

— Ты куда?

— Машу сменить.

Утром я пошел с докладом к командиру, рассказал о туляремии. Он очень внимательно выслушал меня.

— Что вы предлагаете, доктор?

— Нужно сменить лагерь.

— Послушайте, — командир явно недоволен, — никакие немцы не гоняют нас с места на место так, как собственный врач! И как раз тогда, когда мы особенно хорошо устроились и нам вообще не до переездов.

— Но, товарищ командир, это единственное средство. — И я подробно рассказываю о туляремии.

В глазах Медведева загорается насмешливый огонек.

— Что же вы думаете, мыши не придут к нам в гости в соседний квартал? Или вы повесите объявление: туляремическим мышкам вход воспрещен?

Штабисты дружно хохочут.

— Уйдем подальше, — предлагаю я.

— Доктор, может, от мышек в Москву вернуться? — ехидно спрашивает Лукин и от удовольствия поглаживает себя по животу.

На помощь приходит сам командир.

— Вот что. Леса в этих местах культурные — кварталы окопаны глубокими канавами. Недавно прошли дожди, канавы полны воды — это нам надежная защита от мышей. Хорошо, доктор, завтра переедем. Только посылать искать место для нового лагеря некого. Отправляйтесь сами. Возьмите двух бойцов из комендантского взвода.

Стехов, посмеиваясь, передает мне карту-километровку:

— Идите, идите в разведку. И я с вами — для прогулки.

Взяли лопату, чтоб выкопать пробный колодец в новом лагере, и пошли.

Через день мы сменили лагерь, и вскоре туляремия у нас прекратилась. Много хлопот доставила нам маленькая лесная мышка!'

Во время этого перехода случилось одно странное событие: потерялся Арсеньев. Мы долго искали его, но он как сквозь землю провалился. Неужели заблудился и попался националистам или гитлеровцам? В одном мы были убеждены: Арсеньев не изменил. Но долго еще судьба его была для нас неизвестна.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒