Путь (выйду за ворота). (случай на опушке)

Путь (выйду за ворота)

(случай на опушке)

Для композиции использовали солдатиков, вернее, это были уже и не солдатики, а солдаты, высотой около двадцати сантиметров. Непонятно, дизайнеры какой фабрики додумались выпускать таких монстров: фигуры из черного пластика с искаженными чем-то средним между невыносимой болью, злобой, запредельной ненавистью лицами, долженствующие изображать советских героев последней войны. Стараясь оставлять на месте оружие, им безжалостно откромсывали руки и ноги, иногда головы, прилаживая вместо них длинные щупальца из жгутов черной же резины, украденной Дениской в мастерской, где тот проходил на каникулах производственную практику. Одного из персонажей – словно зовущего за собой с планшетом на боку и пистолетом в высоко поднятой правой руке, напоминавшего комиссара с растиражированной в газетах фотографии – не подвергли никаким трансформациям, зато опутали сетью, изготовленной из тонкой блестящей проволоки, концы которой закрепили в руках-щупальцах черных монстров.

- Поймали, мутанты поймали комиссара и ведут на допрос, - захлебывался смехом Илья, крутя головой, пуская папиросный дым и раскидывая во все стороны шевелюру курчавых волос, благодаря которой он был так похож на горячо им любимого молодого Роберта Планта, - назовем это происшествие «Случай на опушке», хоть сейчас на выставку, - и тщательно опутывал руки и ноги красного командира щупальцами, вылезавшими из красноармейцев в дополнение к накинутой сетке. На столе под лампой возвышалось их до того изготовленное творение – большой аквариум, заставленный заржавевшими механизмами-начинками из детских заводных курочек и петушков. Для придания подводному пейзажу большей зловещести в воду накидали десятки разноцветных таблеток – некоторые из них до сих пор пузырились и разлагались, окрашивая аквариум ядовитыми желтыми, коричневыми и какими-то буро-белыми шлейфами. Все это происходило на квартире у Владимира Снегирева, который тогда всерьез думал о карьере художника-акциониста, разрисовывающего из шприцов с налитыми в них красками стены и потолок.

Однако сложилось все иначе, само собой, отчасти бестолково – вместо художественного было летное военное, стратегические бомбардировщики и тяготившее больше, чем бытовая неустроенность ощущение напрасно проживаемой жизни – без серьезной войны, на которой вполне можно было погибнуть, цели, более высокой, чем внеочередное звание и скорый уход в коммерческую авиацию. И это странное ощущение, словно ты – Ихтиандр, никогда не получивший свои жабры, и потому коротающий дни среди подобных тебе людей, только лишь иногда начинаешь задыхаться, словно живешь в чужой, вовсе неопасной, но от того еще более враждебной атмосфере.

Когда не задалось с третьей женой, всерьез начал ходить в церковь, вероятно, исподволь боясь спиться. Сначала было вроде нормально, только слишком уж много вопросов возникало, так что начал подумывать о заочной семинарии. Но в какой-то момент появился страх, вероятно, от беспрерывно обсуждаемых с новыми знакомыми предстоящего чипирования, предательства церковных властей, католиков- еретиков, возникающих тут и там страшных знамениях и пророчествах. Все это активно сопровождалось пересылкой друг другу лекций, видеозаписей, бесед.

Батюшки все были купленные или жили тайной скотской жизнью; становилось уже совершенно невыносимо и Снегирев, все же минуя алкоголизм, подсел сначала на успокоительные по рецептам, которые приносила Катенька, медсестра, тоже верующая и активный член их общинки, явственно видящая антихриста уже здесь. А потом капитан Сидоров из техников, что обслуживали машины перед вылетами, как-то вечером в выходные предложил понюхать хорошего афганского героина, к которому в дивизии, оказывается, имелся доступ благодаря хитроумному трафику ВВС.

И понеслось. Через год Владимир уже плотно сидел на внутривенных иньекциях, вынося из части все, что только можно, вопросы веры становились все менее актуальными, заслоняясь страшными и неизбежными ломками и одной-единственной мыслью: «Как соскочить, чтобы об этом никто не узнал, и не повеситься потом от депрессии? ». Когда же он в очередной раз зарубился за штурвалом ТУ-160М так, что в течение четырех часов не выходил на связь, барражируя вблизи зоны учений Шестого флота, вопрос со службой решился сам собой. Оставалось только наблюдать собственное разрушение, получая в виде снисхождения за боевое прошлое третий условный срок подряд, скитаясь по реабилитационным центрам разных конфессий, снова воруя и переламываясь в подвалах.

Он хорошо помнил, когда все началось – это как раз был период корвалола, пять бутылочек в день: снадобье отпускалось без рецепта, барбитурат приятно выключал из действительности, давая передышку перед следующей беспощадной схваткой с опиумом. И вроде бы день милиции, потому что патрульный, выгнавший из метро, был в белой рубашке, которые полицаи надевали только раз в году. К вечеру, когда отрубилось телевидение и интернет, которым он давно уже не пользовался, по Колташево, куда он был отправлен знакомым риелтором из Питера, поползли странные завораживающие слухи о беспорядках в крупных городах, воззваниях, каких-то людях, управляющих на расстоянии техникой и другими людьми. Корвалол придавал всему происходящему некий оттенок правильной реальности, к тому же на следующий день Владимир очень удачно поучаствовал в грабежах и экспроприациях Курганских магазинов и аптек, даже разжился дорогущим плеером «Sony», со средними волнами, по которым через пару дней начали читать по-церковнославянски великопостные часы. Читали по очереди, явно безо всякой записи, вживую, ничего не поясняя. Сначала, конечно, было странно – вроде бы, на дворе не Великий Пост, но очень быстро он понял – это призыв к покаянию, обращенный лично к нему. Хотел сходить в храм, посоветоваться, но весь причт был уже или перебит или бежал – Курган захватили левые.

И как-то само пришло в голову, что надо идти в Оптину пешком, да и куда, собственно, еще идти русскому человеку в столь смутное и неопределенное время. Пока добирался с приключениями – вся химия вышла изнутри вонючим потом и зеленой блевотиной. Оказался там аккурат к началу Филиппова поста. Обитель была вся запружена народом, Козельск и все окрестные деревушки битком набиты – тысяч сто пятьдесят, наверное. Ждали старцев из Сибири, готовились проводить второй всенародный собор – один шел в Иркутске, там уже приняли решение идти духовным путем Нила Сорского, однако имея в виду непримиримую позицию Иосифа Волоцкого. В первую ночь спал в храме в честь Казанской иконы Божией матери, прямо на каменном полу у мощей Настоятеля отца Моисея Путилова, основателя Оптинского старчества, человека строгой и святой жизни, прямо в ногах у батюшки. Снегирев посчитал это особым знаком - да так оно и вышло. Уже после собора, где низложили синод и покойного патриарха, выбрали новых предстоятелей и определились, по каким законам отныне жить, начался набор в третье ополчение.

Первые два уже месяц как воевали на внутренних фронтах – в Москве ведь тоже проводили какие-то сьезды, только политические, образовавшиеся партии и сьехавшиеся активисты под видом попечения о народе грызлись за власть, потому, недолго понаблюдав за всеми этими людишками, на глазах превращавшихся в хитрых политизированных животных, старцы сразу постановили это дело прикрыть а столицу выморить, чтобы никому больше неповадно было – гнали большевиков на юг и в Казахстан. Следующее ополчение набиралось для похода в Европу и Америку – супостатам нельзя было дать опомниться, требовалось окончательно уничтожить мировые штабы содомитов, вольтерьянцев и вырожденцев. И тут по понятным причинам больше требовалось пилотов, ракетчиков – так Владимир нежданно-негаданно вернулся к бывшей профессии, с которой, казалось бы, распрощался навсегда.

«Всегда во мне это было. Противостояние Системе, тяга к чему-то запредельному, необьяснимому, выламывающемуся из любых конструктов, - краем сознания размышлял, вспоминая юность еще до Событий, бывший Снегирев, в новом огненном крещении – Михаил, в честь небесного Архистратега, - интересно, что сейчас с моими соавторами по созданию художественных композиций в аквариумах и смелых юношеских инсталляций? » Хотя по всему выходило, что ничего хорошего: Илья эмигрировал в Америку, с которой понятно, что теперь было, вернее, не было, а Денис забирался в бизнес все дальше и дальше, дойдя уровня больших корпораций, что тоже не сулило ничего хорошего – этих бедолаг стреляли и вешали все: левые, правые, верующие, неверующие. Ребята к этому долго шли по головам и трупам нещадно эксплуатируемого народа и теперь получали по нескончаемому кровавому счету.

Отец Михаил летел на ручном управлении, но расслабленно - при изначально подавленных средствах ПВО противника эти бомбардировки особой сложности не представляли. Стреляли ракетами, сбрасывали обьемные и зажигательные бомбы, стараясь беречь население и все больше уничтожать торговые блудилища, еретические храмы, средства коммуникации и логистики. Европу, в отличие от Америки и Турции, решено было оставить в относительной сохранности – как-никак, колыбель культуры, изначальные братья, по собственной глупости и недоразумению попавшие под воздействие вырожденческой пропаганды. Поэтому ядерное оружие не применялось, довольствовались точечными ударами, кои методично осуществляли в течение часа уже второй месяц в десять утра и семь вечера: у старца Иннокентия от постоянной молитвы и духовного исступления сил хватало лишь на два энергетических, полностью уничтожающих всякую электронику, импульса в день - большую часть сил батюшка потратил во время уничтожения Штатов, когда глушил их технику и сбивал с орбит спутники, открывая дорогу трем эшелонам МБР «Сатана».

Однако пришлось отвлечься от юношеско-автобиографических воспоминаний: он уже пролетел Германию, миновал Париж и приближался к Бискайскому заливу: без сатанинских компьютерных сетей и навигаторов приходилось ориентироваться по шпилям старинных соборов Орлеана, Нанта и Тура – это, с одной стороны, требовало опыта и внимания, с другой: необыкновенно воодушевляло, являя видимый всякому рассуждающему человеку несомненный Промысл Божий.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 789 10 11 Следующая ⇒