Оглавление 9 страница

— Незнаю, —малодушноотзываетсяСаскеимолчаидетвкоридор.

Быстро и несколько нервно шнурует ботинки, надевает свое кашемировое пальто, сохраненное еще с времен относительной независимости, — подарок Итачи на день рождения.

В шестнадцать лет Саске кажется, что он полностью зависит от брата — и его это бесит. В семнадцать, столкнувшись с Наруто Узумаки, Саске осознает, что зависит еще и от него — предсказуемо, это открытие его тоже бесит. И только в восемнадцать Саске неожиданно понимает: зависит он прежде всего от кучки сумасшедших Отцов Основателей, которые рубят судьбы в капусту, сбивают гражданские самолеты Нейтральной Зоны и суют свой нос во все дела, — и его это уже не бесит.

Добро пожаловать в Первое Государство. Да будут благословенны наши новые… и бла-бла-бла.

Плохо жить при тоталитаризме.

— Навыставкупойдем, —серьезнообъявляетНаруто.

Надевает на голову шапку с помпоном и какими-то яркими узорами. Показывает своему отражению в зеркале язык и берет с комода лязгающую связку ключей.

— А к тебе на улице сфотографироватьсяподходят?

Саске первым выходит из квартиры. Останавливается прямо на замусоленном коврике, смотрит сначала на него, потом — на Наруто, слегка сощурившись, будто с подозрением.

— Нет, —озадаченноотвечаетУзумаки, закрываястальнуювходнуюдверьна несколькооборотов. —Толькополициядокументыспрашивает.

Постепенно затихают шаги на лестнице, смолкают голоса. Через грязноватое окно, с широкими выбеленными ставнями, видно, как два молодых человека бредут к метро.

И только в опустелой квартире, наполненной зыбкими тенями, снова и снова раздается телефонная трель.

Глава вторая: " Четыре героя вчерашнего дня"

По экрану причудливыми рыбами плывут треугольники Кандинского, быстрая музыка — немножко нервно — льется из неприметных колонок у самого потолка небольшой комнаты, погруженной вомрак.

Кандинский сменяется Климтом, и прекрасная геометрия тонет в ослепляющем золоте его картин.

— Думаешь, традиции иконописи? — спрашивает Наруто, удобнееустраиваясь на фиолетовом бархатномкресле-мешке.

Саске задумчиво смотрит анимацию.

Серые глаза рыжеволосой девушки строги, как глаза неизвестного бога.

— Это необычно, — произносит наконецСаске.

Он впервые видит волшебное сочетание музыки, искусства и технологий. Это завораживает, поражает усталое от безликой повседневности воображение. Наруто потягивается.

Людей в помещении почти нет. Картины сменяют и сменяют друг друга, перенося немногочисленных зрителей из пестрого мира Климта в звездную ночь Ван Гога.

Синеватые облака клубятся на стенах, золотые диски расцветают бутонами. Устремляется вверх маленький шпиль далекогособора.

На выставке почти никого нет: утро рабочего дня.

Полумрак уберегает от возможного осуждения — Наруто может взять Саске за руку и никто не заметит.

Они валяются на одном кресле мешке уже целую вечность (а в действительности

— околосорокаминут), совторогоэтажаиногдападаютполоскиядовито- желтого света, когда кто-то открывает занавес сувенирногомагазина.

— Что-то происходит, — тихо признаетсяСаске.

— М-м? —ленивотянетУзумаки, оглядываясьпосторонам.

Какое-то время они молчал, и одна плавная музыка заполняет гнетущую тишину.

— Что-то происходитнаверху.

Наруто приподнимается на локтях и смотрит сквозь перила второго этажа— видит только мрак и зыбкие синеватые тени.

Саске раздраженно выдыхает.

— Я имел в виду правительство, идиот.

— Воткак, —равнодушнокиваетНаруто, сноваопускаяголовуСаскенаколени. Балерины Дега оправляют голубенькие перьяпачек.

— Цариткакая-тосуета, —продолжаетУчиха, осторожноубираясосмуглоголба челку. — Дяди почти не бывает дома. Телефон не смолкает… Наруто, что-то произошло.

— Что моглопроизойти?

Саске медленно убирает ладонь от его лица.

— Я незнаю.

На щеках Наруто лежал фиолетовые полоски, фрагменты прекрасных картин. Он

как будто сливается с искусством, тонет в необъятном море фиолетового свечения.

— Думаю, есличто-тослучилось—мывсеравноузнаем. Немогутжеони вечностьскрывать.

Узумаки пожимает плечами.

— Хаширама ничего неговорил?

— Нет… ему-то откудазнать.

Экраны гаснут, и анимация начинается по новой. Возобновляется мотив, повторяются картины. Уже в который раз — пора выбираться. Откинуть тяжелый занавес сувенирного магазина, щурится от ядовитого света, блуждать стеллажами открыток и репродукций, чтобы потом — на холодную улицу, пропахщую ноябрем, страхом, хамством. Где свободные несвободны, где виноватые невиноваты, где апрель никакой не апрель. Оттепель обманчива.

От Саске приятно пахнет. Кожа шеи горькая от парфюма. Кашемир джемперана ощупь необыкновенно мягкий, как будтоласковый.

Наруто встает с неудобного кресла нехотя, неуклюже отряхивает джинсы и подхватывает рюкзак. Экран смартфона горит белым прямоугольником в полумраке — одни только оповещенияИнстаграма.

Бессмысленная критика, безграмотные оскорбления от тех, кто всегда все знает лучше всех, сдержанная похвала с кучей смайликов — ничего необыкновенного.

— Что за тема с зеленкой? — спрашивает Саске, когда они открывают стеклянныедвериивыходятнамокруюотдождяплощадь. —Виделчеловек семь с лицами, как уФантомаса.

Серое туманное небо скрывает вершины стеклянных небоскребов.

— А-а, —Нарутозастегиваеткуртку. —НедавноХаширамукто-тозеленкой облил…теперьхэштег“всехнеобольете”. Надобытожепоучаствовать.

Учиха поворачивает голову.

— Почемузеленкой?

Нарутонесколькосбавляетход, какбудтоиправдазадумываетсяотом, почему зеленка.

— Незнаю, —наконецвеселообъявляетон, поднимаяголовуиподставляялицо холодноймороси, —вдетскомсаду, когдаКибабылсомнойнесогласен, ятоже изрисовывалемулицо. Печально, чтокто-тотакинепережилэтотвозраст.

— Ты был унего?

— Да, — Узумаки несколько мрачнеет, убирает прилипшие к вискам светлые волосы. —Могилаунегонеухоженная, нояисправил, какмог. Наверное, ещена Пасхусхожу, посмотрю, неукралилицветыилиещечто.

Саскемолчит. Кибанепервыйизегознакомых, ктопогибвовремяСуднойНочи. Каждый год кто-то умирает. Каждый год жертв все больше и больше. Школьник тыилипрофессоруниверситета—передСуднойНочьювсеравны.

— Возьмимойтелефон, —проситУзумаки, доставаяизрюкзаканеизвестно откудатамвзявшуюсястаруюнокию. —Нехочубольшеговоритьпоразув неделю.

Обнимает Саске в легкой темноте подземного перехода, незаметно прячет мобильник в карман его куртки. На какое-то мгновение лицо Учихи как будто мрачнеет — на нем застывает то непередаваемое выражение обреченности и горечи, какое Наруто еще ни разу не видел.

Однако он понимает, что это значит. Саске еще даже не открывает рот, но

Наруто уже знает каждое слово, которое будет произнесено. Фантомы жалящих фраз “быть может, хватит претворяться”, “быть может, пора перестать” так и застывают в воздухе, нависают надголовами.

Наруто не дает сказать ни слова. Предупреждающе хмурится, смотрит в глаза решительно — но уже не как прежде — теперь Саске видит в нем мудрость раненного человека, не бессмысленную отвагу и желание возражать.

Он видит в нем человека, за которым готов пойти.

— Неговоривещей, окоторыхпотомпожалеешь, —спокойноговоритНаруто, извлекая из кармана социальнуюкарту.

Саске вынужден согласиться и промолчать.

Покорно сделать шаг на лестничный пьедестал синего трамвая.

Дорогадодомапроходитпочтивабсолютнотишине. Свободныхмествтрамвае нет — заняты дамами бальзаковского возраста, мужчинами с лицами, как будто чуть искривленными от привычнойагрессии.

Когда заходит пожилая женщина, явно несколько стесненная собственными возрастом(останавливаетсянеусидений, чутьпоодаль, несмотритвглаза, словнодумает“извинитезанеудобства”)—никтонеуступаетейместо.

Мужчина с лентой-символом приверженца идеи Судной Ночи не двигается с места. Продолжает читать на смартфоне текст, посвященный непреодолимой светлости и духовности Первого Государства… Наруто начинает качать права, и Саске с облегчением понимает, что ничего особенно не изменилось.

Раззадоренной перепалкой, Узумаки теперь выглядит более похожим на себя прежнего. Он нервничает, руки подрагивают, когда он в пятый раз пытается ввести код для открытия двери вподъезд.

Саске рассматривает объявления о суши на дом, о продаже котят… пока не раздается оглушающий звон, торжественно возвещающий об открытиидвери.

— Ятебялюблю. Тыведьзнаешь, правда? Правда? —допытываетсяНаруто, вдавливая кнопку вызова лифта, что лениво бродит где-то в шахте верних этажей.

Наверное, правда, но Саске все равно избегает ответа.

— Такие слова скоро законодательнозапретят.

— Разве неуже?..

— Уже, —соглашаетсяСаске, упираясьпоясницейвперилаподразбитым зеркалом. — Тыправ.

“Если я люблю тебя — я должен делать это тихо, болезненно-скрытно, как подлый вор, что в темноте сжимает украденную вещь в потных объятиях. Почему последователи Судной Ночи могут маршировать под моими окнами, наслаждаясь рабством и собственной духовностью? Почему у них есть право говорить, а на моих губах позорная печать молчания? Я неприятен им — но они тоже мне неприятны, но они здесь, здесь… всюду. Они не думают, что они кому- то неприятны. А если неприятны — то проблема не в них, ведь они святые, ведь они несут божественную мысль, а я… я не претендую на должность Мессии, моя любовь лишила меня даже человеческихправ”.

Первыйпоцелуй, смазанныйинеловкий, длитсячутьдольшедесятисекунд. ПотомНарутостаскиваетсСаскекожануюкуртку, сбрасываетвсюверхнюю

одежду на обитый ситцем стул.

Настойчиво толкает по коридору к своей спальне, как много раз представлял в своих снах. Учиха не сопротивляется, позволяет целовать шею, бережно перебирать волосы.

Узумаки распахивает дверь в свою комнату — с грохотом она впечатывается в стену, дребезжит синеватая стеклянная вставка.

Кровать расстелена, только сорвать колючее бежевое покрывало в уродливую клетку.

Наруто разрывает поцелуй, приподнимается на локтях, но Саске тянет назад, обвивает руками шею и скользит руками по спине, задирая оранжевую футболку.

— Погоди, Саске, уменяженетничего…

Учиха усмехается, отпускает шею, откидываясь на подушку. Машинально вдыхает пряный и резкий запах шампуня, который впитала в себя потрепанная наволочка.

Наруто исчезает в ванной, несколько минут оттуда доносится шум, грохот открываемых шкафчиков.

Саске успевает стянуть с себя одежду и накрыться тонким одеялом, углы которого неприятно отставали от угловпододеяльника.

В комнате довольно светло, и Саске машинально осматривает стены, завешанные каким-то заметками, вырезками из оппозиционных СМИ, фотографиями… на рабочем столе стоит рамка, под стеклом которой Саске видит себя. Лицо расплывчатое, но он помнит, как Наруто заставил его сфотографироваться.

— Нужносделатьновую, —тихоговоритУзумаки, поставивукроватикремдля рук.

— Долго еще трепатьсясобираешься?

Наруто не отвечает, раздевается до конца и тоже залезает под одеяло. Саске невольно думает, что они похожи на старых супругов — дай-то судьба смилостивится, и все будет именнотак.

— Ятакчастодумалобэтом…—признаетсяНаруто, прижимаяУчихук скрипучему полосатому матрацу. — Поцелуйменя.

Саске целует, обвивает смуглые бедра ногами и тянет ближе к себе. Массирует шею, поглаживает плечи. Наруто скользит влажными ладонями по пояснице, ниже, сжимает ягодицы.

Саске выдыхает, чувствуя болезненный укус в плавную линию шеи. Проводит руками по крепкой судорожно вздымающейся груди, животу, обхватывая пальцами член.

— Саске… — сквозь стон тянет Наруто, откидывая голову и чуть отстраняясь, чтобыСаскебылоудобнее. —Ничего, еслимыбезпрезерватива? Уменянет…

— Давайуже, —раздраженноперебиваетУчиха, вслепуюпытаясьнащупать рукойтюбиккрема, оставленныйгде-тонатумбочке.

Выдавив побольше на ладонь, Саске тянет ладонь вниз. Наруто вздрагивает, и часть крема стерается одеялом. Выругавшись, Узумаки прижимает Саске поближе и, ухватившись одной рукой за изголовье кровати, плавно входит, выбивая болезненный вздох.

#Учиха чувствует, как тело бьет неприятная прохладная дрожь, колит кончики

пальцев. Тяжесть сменяется тянущей болью, несильной, но ощутимой, заставляющей хмуриться, нервно комкать в руках дешевую ткань одеяла.

Наруто двигается почти сразу, сильно и глубоко, крепко прижимая гибкое тело к кровати. Саске хватается за смуглы плечи, пытается привыкнуть — бестолку, он снова проигрывает.

Ему неудобно, тяжело, но парадоксально-приятно, почти на грани безумия. Он тоже думает об этом, когда остается один, думает о Наруто, берущем его.

Узумаки делает неловкое движение вперед, почти заваливаясь на Саске — и тот вскрикивает, отворачивая голову.

— Погоди…—хрипловыдыхаетУчиха, упираясьгорячейладоньювовзмокшую смуглуюгрудь.

Наруто не останавливается. Саске знает, что ему не нравится забота, не нравится осторожность — Саске знает о Наруто абсолютно все. Поэтому лишь крепче обхватывает его ногами, двигаясь навстречу резким движением, показывая — он не забыл, он любит и хочет именно так, как самому Наруто приятно.

Касаясь рукой бледного живота, Узумаки думает, кажется ли ему, что он чувствует собственные движения внутри любовника. Ему хочется повернуть Саске на живот и попробовать так, хочется отнести Учиху в душ и повторить все снова, потом на столе илидиване…

Саске тянется рукой к себе, но Наруто отстраняет руку — прикасается сам, грубовато проводя пальцами от основания вверх. Хватает всего нескольких движений — Учиха сцепляет зубы на ребре ладони и кончает с тихим, пронзительным стоном.

Внутри становится нестерпимо узко, мышцы сжимаются вокруг Наруто — и он кончает следом.

— Черт, — почти всхлипывает Саске, приподнимаясь.

Привыкнуть к чувству спермы, медленно скользящей по ногам, не получится никогда.

Наруто тяжело дышит на ухо, машинально слушает гулкие удары сердца — свои или чужие, он не понимает. С Саске всегда так хорошо. Узумаки молод, но совершенно уверен, что так хорошо ему не будет больше ни с кем на свете.

Саске опускает голову на подушку. По вискам скользят крупные каплипота, скатываются в спутанные темные волосы.

“Всей моей жизни не хватит, чтобы сделать тебя счастливым, Наруто”, — с горечью думает Учиха, когда Наруто берет его влажную ладонь в свою и медленно массажирует большим пальцем тыльную сторону.

Как раз собирается сказать что-то, когда тишину прерывает едва слышный хлопок двери.

Узумаки подскакивает на кровати, надеясь — послышалось.

Но коридор наполняется звуками постороннего присутствия: шорохом верхней одежды, случайно оброненными словами, которые невозможно разобрать.

Наруто даже мерещится, что он слышит гул небольших колесчемодана, катящегося по паркету.

— Черт, —ругаетсяУзумаки, ленивонатягиваянасебяодежду. —Коготамбес принес?..

Саске берет в руки джемпер, но кашемир неприятно липнет к коже — Учиха откладывает подарок дяди назад.

— Возьми мой халат, — предлагает Узумаки и кидает в Саске пушистым махровым кульком напоминающим свернувшегося клубкомкота.

— Давнотебянаженскиенарядыпотянуло? —интересуетсяСаске, развязывая белую ленту, змеей обвившуюся вокругхалата

Наруто шумно захлопывает дверь шкафа.

— Это подарок. Заткнись и невыпендривайся.

Саске пожимает плечами и натягивает халат — согревающий, махровый, еще хранящий запах магазина, где был куплен. Наруто судорожно поправляет кровать, как будто можно скрыть, чем здесь занимались.

Белье грязное, но сейчас запихивать его в стиральную машину Узумаки не хочется.

Саске халат немного велик — он в нем выглядит худее. Но зато приятно по- домашнему, словно живет здесь. Узумаки нравится эта невинная иллюзия.

На кухне уже что-то громыхает, и некто включает кран, долго кашляющий ржавой водой. Саске думает, что хотел бы остаться в комнате, не выходить, забаррикадировать комодом дверь и часами просто смотреть в потолок, ощущая под ладонями светлые волосы.

Однако дверь уже открыта, Наруто на пороге, воровато заглядывает за угол, будто Судная Ночь уже идет.

“Будто она когда-то прекращалась”.

Узумаки проходит по длинному коридору, первым заглядывает заподранную котом дверь кухни.

— Чтоза…—фразаобрываетсянаполовине, Нарутопочтимашинально упирается рукой в дверной костяк, преграждая Саске дорогу накухню.

За столом сидит Итачи и перебирает какие-то документы. Среди них Наруто невольно подмечает дипломатический паспорт, посадочный билет из Нейтральной Зоны, какие-то деловые письма…

— Наруто, сядьте, пожалуйста, — просит Конан, раскладывая продуктыпо ящикам.

Узумаки медленно оглядывает скромный черный чемодан в углу комнаты, даже не подумав двинуться с места, пока Саске больно не бьет его по руке, освобождая себе дорогу.

К брату он не подходит и не садится с ним за стол, но прислоняется спиной к стене, смотрит на Итачи — выжидающе и немного устало, но совсем не удивленно.

Саске знает, что брат явится, еще с тех пор, как видит знакомый номер на панели домашнего телефона, так часто звонившего с утра. Младший Учиха осознает, что выглядит не совсем прилично — в чужом халате на голое тело, почти наверняка растрепанный — и именно поэтому выходит на арену кухни. Хочет проверить реакцию, узнать цену всем путанным разговорам о каком-то там лечении.

На сероватом лице Итачи застывает гримаса глубокого огорчения, и Саске лишний раз убеждается, что цена этим разговорам — грош.

Наруто чувствует себя нервно — ему не нравится Итачи, так близко подобравшийся к его личному пространству. Еще больше ему не нравится, что старший Учиха находится с полураздетым Саске в одной комнате.

— Баринприехал, —фыркаетУзумаки. —ИзПарижа.

— Прекрати, —усталопроситИтачи, потираяладоньюлоб. —Сейчасневремя…

— Ловко, — мрачно соглашаетсяНаруто.

Саске наконец отводит взгляд — ему становится грустно. Впервые за долгое время в памяти всплывают отрывки из детства, времени легкости и упоительного веселья, когда единственным человеком, кому он разрешал прикасаться к себе, был старший брат. Нет Судной Ночи, нет психиатра с горстью сомнительных таблеток, после которых Саске не помнит часов пять- шесть своей жизни — есть только старший брат, ночью гладящий по волосам и носящий на спине, уверяющий “все будет хорошо, Саске”.

Все будет хорошо.

Саске готов смириться с собственным безумием, позволить замотать себя в смирительную рубашку, отравить препаратами, истребляющими интеллект — только бы поверить, что ему привиделась та самая Судная Ночь, когда Итачи опоил его какой-то дрянью и взял на отцовской кровати.

— Включителевизор, —тихоговоритстаршийУчиха. Наруто скрещивает руки нагруди.

— Ну вотеще.

— Наруто, я серьезно. Сделайэто.

Узумаки хочет разразиться бранью, но ловит на себе взгляд Конан и замолкает. Раздраженно берет пульт и включает маленький старый телевизор, больше напоминающий коробку из-под обуви.

Сейчас идут новости — и Итачи вслушивается в каждое слово. Теракты в Нейтральной Зоне, которые диктор смакует по сорок минут, пятнадцать минут о Первом Государстве, фестивалях варенья, мерзавцах-оппозиционерах — все.

— Ичто? —вялоинтересуетсяНаруто, переключаяканал.

На нем — не лучше. Какая-то певичка лживым голосом поет о мире во всем мире

— иэтоотлицагосударства, гдеузаконенаСуднаяНочь! Какееязыкнеотсох на фразе “Дайте нам второйшанс”.

Наруто готов поклясться, что ежели бы эта певица была яблоком, на ее поверхности сейчас же появился бычервь.

— Кое-чтопроизошло…—Итачиискосанаблюдаетзабратом, такизастывшему противоположной стены. — Я просто хотел узнать, не сообщат ли об этом наконец общественности. Кое-что серьезное случилось несколько дней назад — поэтому мне удалось вернуться, поэтому Саске удалось выпустить — сейчас им просто не донас.

Певица в белом платье все надрывается и надрывается, пока поток звонкой лжи ненадоедаетНарутоокончательно, ионнежметнакраснуюкнопкуотключения отзомбирования.

Телевизор послушно потухает, возвещая, что инъекция окончена. Следующий выпуск новостей через час.

— ОдинизОтцовОснователеймертв. Сердечныйприступ.

— ИапостолывчерныхкостюмахдоставилиегопрямонаНебеса.

— Наруто! —невыдерживаетКонан. —Перестань. Разветынепонимаешь? Как тольконародузнает—начнетсяпаника. Должныбытьвыборы.

Узумаки отмахивается. Наливает себе воды в стакан. Долго пьет, шумно сглатывая, чуть горчащую железом жидкость, потомговорит:

— Да какие выборы, ты, наверное, шутишь.

— ШимураДанзо—одинизнаиболеевероятныхкандидатов, —спокойно говорит Итачи, медленно складывая документы встопку.

Страшное имя застывает в воздухе, растворяется в тишине кухни, но осадок остается — ядовитый, теребящий старые раны. Данзо — один из чиновников Первого Государства — считается наиболее очевидным нанимателем убийц для Яхико Пейна.

Расист, отъявленный шовинист и бывший террорист — на его счету бесчисленные замаскированные под доброе дело пытки, похищения, убийства… перед ним и Орочимару покажется ангелом небесным.

Шутливая спесь слетает с Наруто ненужной маской, отваливается, как скорлупа от ореха.

— Тольконеэто…—медленнопроизноситон. —Тольконеэто.

Четверо людей молчал, забившись каждый в свой угол кухни. Робкая маслянистая темнота тянется с улицы паутиной, опутывает стол, верхние шкафчики над блестяще-серой раковиной.

И мается былое в темноте: пролетевшие месяцы молодости, улыбка Пейна, беззаботная экскурсия на поле, запах хвои и мяты, жаркий август, полный гнилого ветра перемен.

Наруто поднимает отстраненный взгляд на Саске, Итачи проводит длинными пальцами по листу, исписанному информацией об отеле далекой страны, а Конан вытирает полотенцем с огромной откормленный курицей глаза, полные слез.

Все присутствующие молчат, понимая: они теперь снова вместе — четыре героя вчерашнего дня.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8 910