Оглавление 8 страница

Он все-таки берет мобильник и пишет брату сообщение.

«Верни его».

Это не просьба и не условие примирения. Даже сам Саске не знает, что это.

Просто пишет первое, что в голову приходит. Наруто идиот, но он не заслуживает такой судьбы. Это несправедливо, а несправедливость всегда раздражает.

Просто Саске такой принципиальный.

Сон приходит неотвратимо. Учиха еще слишком молод, чтобы горевать по- настоящему.

АвотКонаннеспит. Молчасобирается. Убираетволосыподплатокивыходитиз дома, закрывая дверь на всеобороты.

***

Итачи с трудом заставляет себя отлепить голову от сбитой подушки. Нежданно по занавескам пробегает вторженья дрожь.

Скромная трель дверного звонка разгоняет зыбкое одиночество. Шальная мысль посещает: а вдруг Саске?

И сердце бьется, бьется.

Старший Учиха смотрит в дверной глазок и видит бледное, осунувшееся лицо Конан. Неужели она?..

Нет…эта женщина бледна, эта женщина одна. Любимый человек в могиле, брат в тюрьме.

— Итачи, добрыйвечер, я…—онасбивается. —Извини, чтопоздно…

Онарассказываетемувсе. Прополицию, собак, просмертьДжирайи(Наруто, ее бедный брат, еще незнает).

Итачи садится на диван, долгое время смотрит в пустоту, а потом говорит то, о чем они все думали уже несколько лет:

— В Нейтральной Зоне знают о Яхико. Если вы станете беженцами… сама понимаешь: лучшетамкормитьзверейвзоопарке, чемздесьчервейвгробу.

— Неправда, — тихо отвечает Конан. — Все так сложно. Как бы я рада была с моим народом остаться там, где он, к несчастью, есть… но ведь и народа-то теперьнет. Жмурики—такониразвенарод? Развеони—этомы? Нет, неможет этогобыть. Народунастольколаетнаиностранныевещи, даНейтральнойЗоне кузькину мать показывает. Это не Отцы Основатели виноваты: это святой, воспетый народ кулаками размахивает, друг другазадевая.

Как она спокойна, как тиха. Итачи впервые видит такую рассудительную, строгую женщину. Как искренне блестят ее глаза и как сильно горят на ее бледных губах недосказанные умные слова! Это достойновосхищения.

Белая рука Конан накрывает ладонь Итачи. И на мгновение Учихе кажется, что крест его разделился на двоих. Облегчение накатывает волнами, и не кажется зловещим пустота коридора, не гипнотизирует приоткрытая дверь в спальню Саске.

— Вотденьги, —говоритИтачи, вытаскиваяизкошелькавсе, чтоесть. —Здесь хватит на трибилета.

Конан с изумлением смотрит на Итачи. Три билета?

— Прошутебя: возьмитеегоссобой. Мненужнолечение, иянемогубольше прятатьего.

— Прятать? Откого?

Учиха вздыхает и говорит тише:

— Неспрашивайменя. Естьлица, внемзаинтересованные.

Боги, как же мерзко и неестественно это звучит. Бывает ли правда мерзкой и неестественной? Теперь Итачи знает, что да, бывает.

— Ябудупроходитьлечение, —твердозамечаетУчиха. —Когдапочувствую, что прошло…приедуквамтроимкак-нибудь. Заберуего, нодотогосрока…

— Да, —спокойноговоритКонан, вздыхая, —хорошо.

— Наруто сейчас выпустят. Япозвоню.

После таких звонков ждать можно только увольнения, но Итачи не страшно.

— НасчетНейтральнойЗоныпозвонюсутра. Вастамустроятпокакак-нибудь, а потом с документамиразберемся.

Конан вдруг обвивает руками его шею и прижимает к себе. Последняя дань совместной учебе и безутешной юности.

— Нет, это, наверное, неястрадаю, акто-тодругой, —вдругзадумчивоитихо говоритКонан. —Ябытакнесмогла.

Итачи неловко обнимает ее за плечи. Вдыхает запах классических духов и гвоздик. Запах тяжелого женского горя.

— Спасибо, Итачи.

Они еще встретятся. В мутной глади зеркала — промельк подвенечного платья, на губах стынет печаль. Длинные тени сплетаются. Скрещения рук, скрещения судеб… все плывет. Недаром говорят ночью в зеркала не смотреть.

Конан вздыхает, отходит. Пора.

Выбегает на улицу, идет, шатается. Одна среди темной улицы. Месяц выходит из-за туч аккуратно, будто испуганно. Видит зыбкую тень у правого тротуара. Эта женщина одна.

Конан нервно сжимает паспорта: две алые книжки жгут руки. И слезы сохнутна щеках, а в тихом, коротком смешке слышится страх.

Стучат каблуки, стучат сердца, стучит маляр, забивая недавно прорубленное окно.

«А что мы скажем нашим детям? — думает Конан. — Что мы, как птенцы кукушки, под защитой чужих крыльеввыросли? ».

Слабая улыбка искажает то, что некогда было ее лицом. Время прощаться: и с родным театром, и с опустелым домом, и с красной ослепшей стеной.

***

Наруто отпускают еще до рассвета. Хорошо, до дома недалеко. Зайдя в тихую квартиру, он узнает о скорой разлуке. На тумбочке в прихожей лежат распечатка электронных билетов на самолет и паспорта. Узумаки давно предчувствует этот светлый день и опустелыйдом.

Саске сидит на кровати, и Наруто даже хватает сил поцеловать его. Учиха отвечает. Говорит, чтособрал, его, дебила, вещи. Указываетдлинным, красивым пальцем куда-то за спину Узумаки. Тот оборачивается и видит, что чемоданы неровной грудой лежат вуглу.

— Как-тоэтовсенеожиданно. Зачемяэкзаменсдавал? —Наруточешетзатылок, затем начинает раздеваться. — С другой стороны, не уедем — я точно попаду в тюрьму. Кому-тоятакиперешелдорогу, какзабавно.

Саске молча смотрит куда-то в темноту, потом говорит ровно и спокойно:

— Мы никуда неуедем.

Наруто стягивает джинсы и нервносмеется.

— Чтозачушь. Билетыужекуплены. Конанзвонила, сказала: Итачивсеустроил. Саске качает головой. Ему кажется, что комната в темноте похожа на огромную глотку, иихсНарутовот-вотпроглотят.

— А знаешь, Саске, — чуть усмехаясь говорит Наруто, укладываясь к Учихе в постель, — может быть, все не так плохо. Мы ведь великая нация, вспомни историю, нашу святую литературу. Может быть, вся эта Судная Ночь — это наш особенныйпуть. ЧтоеслимыприедемвНейтральнуюЗону, аонадействительно такаябездуховная, какнамрассказывали? Чтоеслиихпрезидентиправда…

Он хмыкает, прижимаясь под одеялом к холодной спине Саске.

— …антихрист? Ну, какпотелевизорусказали. АвдругвоВторомГосударствеи вправдукарателиснегирейубивают? Ктознает, Саске. Врутведьвезде.

Бесноватый снег кружит за окном. Учиха медленно закрывает глаза. Он это переживет. Безумие брата пережил, Отца Основателя пугающих качеств пережил и это переживет.

В крайнем случае, нырнет следом за придурком и сдохнут вместе, какв сопливой мелодраме.

Светом утренних звезд разукрашен последний рассвет. В хороводе огней Наруто снова снится этот мучительно-безызвестный облик. Холодный пот прошибает тело, и до утра уже не заснуть.

Чья-тотень(бытьможет, этоты, Пейн? ), оставленнаятелом, бродитзыбковдоль стены.

Не простив до конца последнего монолога, Саске тоже не спит.

Страшно проснуться однажды среди ночи и понять, что все, оказывается, идет по плану.

Подводное движение вызывает на поверхности дрожь. Стремительно расплываются пестрые медузы.

Левиафан обводит сытым взглядом пустые пейзажи, чтобы в следующее мгновение снова затаиться на дне.

Примечание к части

Если меня спросят, правильно ли поступают мои персонажи, я отвечу, положа рукунасердце: «незнаю». Яслишкомлюблюих, иэталюбовьзастилаетглаза. Больше года я писала эту повесть. Теперь, когда она закончена, я хочу сказать спасибо. Спасибо моему первому соавтору, который этого никогда не прочтет. Спасибозатетрогательныесообщенияотчитателей, которыезаставлялименя едва ли не плакать. Спасибо моим обеим бетам. Спасибо за то, что никто не обвинил меня вклевете.

Я думаю над возможностью писать продолжение. Если решусь, выложуего здесь, не оформляя отдельным произведением.

Глава первая: " Счастливая Нация"

Далеко за горизонт по голубому небу плывут темные облака.

Дождливый и холодный апрель в этом году все больше и больше напоминает ноябрь. По-прежнему рано темнеет, хрустальные низкие сугробы робко ютятся подле пронзительно белых берез.

Наруто почти машинально отмечает, что безумно скучает по далекому светлому августу. Руки даже в перчатках начинают замерзать. Ледяная ранне-весенняя прохлада скользит под воротник оранжевогопуховика.

Все, что Узумаки видит перед собой, — огромный шестиметровый забор, напоминающий своим серьезным величеством китайскую стену. Наверное, это даже смешно, но в последнее время Наруто подмечает: заборов вокруг становится очень много.

За одними заборами — клумба, за другими — самая известная достопримечательность, за третьими вот — резиденция в восемьдесят гектаров, на которых проживает родственник Саске.

Апрельскую тишину прерывает не пение птиц — гулкий звук топора по дереву и пронзительный матерный крик представителя органовправопорядка.

— Опять ты! Сколько говорить, чтобыпроваливал?

Узумаки вздрагивает и поворачивает голову. Полицейский заметно прибавляет шаг.

Сугроб шумно скрипит под чернымисапогами.

Наруто хватает рюкзак и бежит в противоположную сторону. Громко шлепают по грязи кроссовки. На легком вечернем ветру качаются тонкие ветви берез.

Узумаки не оборачивается.

— Ятебяпосажу, —отчаяннокричитполицейскийемувслед. —Ейбогу, посажу. Ты у меня сядешь, засранец. Ты у меня по-болотному сядешь, ты у меня вообще никогда невыйдешь!..

— Чего? —переспрашиваеттоварищавторойполицейскийсглупойусмешкой. — Это ещекак?

— Как-как, —насупившисьотвечаетпервый. —По-черномуэто.

Наруто бежит мимо рощи по дороге на ближайшую станцию. Потом — на электричку, потом — в метро, и наконец — на трамвай. Минут пятнадцать пешком до новой квартиры. Все воскресенье в дороге — и напрасно. Как всегда. Но Узумаки не жалеет. Он вообще не любит сожалеть.

Широкая проселочная дорога вьется между копнами мокрой травы, кое-где прикрытыми сморщенными низкими сугробами. Конан звонит уже раза три, но Наруто не берет трубку, не хочет расстраивать, не хочет останавливать бег.

В рюкзаке трясутся учебники по теории телекоммуникации. Возможно, в электричке будет не слишком темно.

На станции несколько полицейских топчут лужи около будки с пирожками, конфетами и мороженым. Наруто не опускает голову, не прячет глаз за капюшоном: скрываться - значит признавать за собой вину.

Первое Государство в этом апреле живет как будто сонно. Даже ссоры с Нейтральной Зоной проходят без огонька. А ведь скоро Судная Ночь — месяц

остается.

В электричке Наруто садится поближе к грязному окну. Громко шмыгает носом, греет руки. Снова звонит телефон.

— Гдеты? —тихоспрашиваетКонан. —Опятькнемуездил? Узумакиостаетсятолькосброситьвызов. Чтотутотвечать?

Мимо проносятся тоскливые полуосенние пейзажи. Сумерки плывут на землю, распахивают прозрачные объятия. Постепенно зажигаются бусины фонарей.

Вместо рекламных постеров одни только политические агитации. Скоро Судная Ночь. Прими участие. Помоги своейстране.

Наруто в раздражении отворачивается и утыкается в книгу. Мимо проходят музыканты, торговцы, попрошайки, люди без билетов. Этот пестрый марш тянется и тянется до тех самых пор, пока поезд не тормозит на центральном вокзале.

Встолицеужесовсемтемно. Рядомсобычнымичасами—часыотсчетавремени до Судной Ночи, только сломанные. Цифры мигают, красные линии складываются не пойми вочто.

Навходевметрораздаютсялистовки. Узумакипривычнонабираетихцелые карманы. Подземлейотгранитавеетколючимхолодом—метроещехранит дыханиезимы.

Наруто смотрит на угол вагона, вспоминает, как стоял там с Саске около года назад и сердце наполняло саднящее чувство. А ведь каждый день себе обещает

— ниочемнесожалеть. Оставшаясядорогадодомапроходитбезприключений. Развечтовстречается—пятыйраззадень—полицейский, которыйспрашивает у негодокументы.

Как же. Он теперь знаменитость. Подписчиков в Инстаграме больше, чем у героини псевдо-юмористических бесконечных сериалов. Узумаки усмехается, убирая паспорт в карман. Есть чем гордиться.

Дома пахнет жареной курицей. Глубокая горечь витает в воздухе. Конан выплывает из кухни, прижимается худым плечом к дверному косяку.

— Не надоело тебееще?

— Атебе? —жесткопереспрашиваетНаруто, подмечаяглубокиесиниетенипод глазами своднойсестры.

Конан закрывает глаза и молча уходит на кухню. Не упрекает, не ругается — то ли сил нет, то ли просто не хочется.

За небольшим белым столом сидит Неджи Хьюга - беженец из соседней страны, которому Конан и Наруто уже несколько недель сдают комнату. Он пока не понимает, что творится в этой квартире, но, в общем и целом, условия его устраивают.

— Былобыпроще, будьунасхотьоднаприличнаяпсихиатрическаябольница, — как будто оправдывается Наруто. — Но нет. Ни одной нет, дажечастной.

Ондостаетизящикахлебинамазываетегоплавленнымсыром. ПопугайЛис, все еще ошеломленный переездом, наблюдает за молодым человеком из-за тяжелой тряпки, что розовыми грудами накрываетклетку.

— Этоиз-затого, чтоунасвсесумасшедшиепоулицамходят, —серьезно поясняетНаруто.

Берет кружку с чаем и уходит к себе. Неджи выключает планшет и откладывает его в сторону. Кружевные шторы на фоне черной пропасти окна легко

колышутся.

В конце концов Неджи сдается. Проводит рукой по длинным волосам, моет за собой тарелку и идет в комнату к Наруто — узнать все-таки, что здесь творится

— интересноже.

Узумаки сидит по-турецки на стуле и что-то черкает в блокноте. Кивает сожителю в знак приветствия и убирает карандаш за ухо.

— Сновастихисочиняешь? —интересуетсяХьюга, прислоняясьспинойкстене. Нарутокиваетиоткладываетблокнотнатумбочку.

— АгдежеБеатриче, Лаура? Вдохновительницатвоихперфомансови сочинений?

Вопрос мог бы показаться бестактным, но Наруто все равно. Он пожимает плечамииневольноулыбается, представляясебелицоСаске. Еслибытолькоон такоеуслышал…

Улыбка медленно вянет на губах.

— Его зовут Саске, — отстраненно говорит Узумаки, смотря куда-то в угол комнаты.

Неджи хмурится, присаживается на край кровати, складывая на коленях пальцы замком. Какое-то время машинально размышляет над собственным отношением к гомосексуализму, но потом решает — пошло к черту.

— С Саске… случилось что-то плохое, верно?

На забитых книгами и дисками полках оседает пыль. Битлз на постере бесконечно переходят дорогу. Холодный и темный апрельский вечер заглядывает в окно, неприкрытое шторами. Одна единственная фотография в рамке. Смазанный селфи: лицо второго молодого человека не разобрать.

— Даснамисовсемислучилоськое-чтоплохое, —веселоговоритНаруто. — Судная Ночь, например.

Неджи молчит, расспрашивать ему не хочется, хоть и любопытно до легкого зуда на кончиках пальцев. Узумаки нельзя назвать скрытным человеком, но когда речь заходит о Саске — бог его знает, что происходит. Невозможно предсказать реакцию.

Конан молчит, как рыба. Наверное хочет, чтобы сводный брат рассказал сам.

— Летом, — чуть откашлявшись, начинает Наруто, — мы хотели бежать из страны. Подумали, мол, надоело. Так устали, что готовы были согласиться со всем. ССуднойНочью, сзомби-безумием, лишьбывпокоеоставили, понимаешь? Душа на покой захотела. Черт…

Узумаки провел ладонью по волосам и улыбнулся.

— Я был инициатором. Идиот был, понимаешь? Думал, имею свою позицию, по митингамходил—новсеэтопустое. Дляменятогдаэтобылакакбудтоигра. Не как сейчас. Сейчас я знаю, что должен бороться. Знаю, что не сдамся. Ни за что. Не только ради Саске. Хотя как я могу изменить целую страну, если даже другу помочь не всостоянии?..

На кухне кричит попугай. Стрелки настенных часов громко-громко тикают. Луна смотрит ястребиным глазом. На незаправленной кровати валяются тетради с машинками — боже, Наруто, сколько тебе лет?..

Неджи смотрит на свои руки, думая о том, что ему, пожалуй, повезло. За последние пару месяцев Узумаки становится одним из самых обсуждаемых людей. Искусство перфоманса дается ему на удивление хорошо. Популярность

онполучает, когдаходитднемпоцентрустолицысфонарем, заглядываявглаза случайнымпрохожим. Егоспрашивают, когоонищет? Аонотвечает: «человека».

«Не ново, но талантливо», — справедливо замечают либеральные СМИ.

— Мы, знаешь, тогда даже до аэропорта не доехали. И брат Саске, который все строил серьезные мины, мол, в государстве большой человек, не помог. Сам-то онграницупересек—спасибодипломатическомупаспорту—толькотеперьвот обратно не можетвернуться.

Неджи едва заметно приподнимает бровь.

— Ичто?.. Васвзяливдорогеипростоотпустили, недавуехать?

— Нунет, —тянетНаруто. —Мненосразбилиякобызасопротивлениеполиции… потом в обезьяннике пару дней. Но так ничего — отпустили. Хаширама в блоге такую вакханалию развел, спасибо ему, конечно.

Хаширама действительно много им помогает. Пишет о перфомансах Наруто, не отпускает историю об убийстве Яхико. Юридические советы дает — без него, наверное, и не протянули бы.

Неджи к Судной Ночи относится прохладно, но лучше уж раз в год открытые убийства, чембесконечнаявойна. Наруто, правда, говорит: унихСуднаяНочь круглыйгод, безконцаибезкрая, ночтобыонпонимал, всамомделе?

— А чтоСаске?

— Саске… — снова тянет Наруто, словно одно произношение доставляет ему одновременно и удовольствие, и боль. — Саске был не совсем… здоров. В смысле, нефизически, морально. Егодядяксебенадачуотвез, вре-зи-ден-цию. Спокойно там, природа, уточки. Нормальных психиатрических клиник у нас в столице все равно нет, даже частных. В Нейтральную Зону отпускать его не хотели…

— Почему это? — несколько удивляетсяХьюга.

Узумаки бледнеет. Лицо его постепенно приобретает какой-то даже землистый оттенок. Ужас на какое-то мгновение застилает синий взгляд.

— Не знаю, — напряженно говоритНаруто.

Становится понятно — догадывается, но даже думать не хочет. Неджи не привык совать руки в осиные гнезда, поэтому хочет оставить собеседника в покое на сегодня.

Узумаки сам тянется за блокнотом, намекая, что исповедь окончена. Хьюга неловкотреплетегопоплечуимолчавыходитизкомнаты. Онбывоспринялвсе болеесерьезно, еслибыречьшлаоженщине. СейчасжеНедживсяэтаистория напоминает какую-то дикую сказку или выпуск новостей про карателей из НейтральнойЗоны.

Как только дверь закрывается, Наруто опускает голову, прижимаясь щекой к гладкой бумаге, исписанной корявыми строчками. Завтра к первой паре вставать в семь утра, но ложиться спать не хочется.

Опятьпроснетсясрединочи: покажется, словнотемнотапросачиваетсявнего, душит изнутри. Будет беспокойно поворачивать голову, бредить, будто сейчас очнетсявкроватиСаске, азаокном—СуднаяНочь. Незабвенноевремя!..

ТеперьонисСаскеразвнеделюговорятпотелефону. Учихасдержанноговорит, что у него все нормально, и повисает неловкая пауза, возможная лишь между чужимилюдьми.

Наруто выть хочется от этих разговоров. Но без них точно не прожить. Им обоим.

— Ностальгируешь, словно тебе восемьдесят, а не девятнадцать, —недовольно замечаютоднокурсники.

Золотые студенты пафосного факультета пафосного ВУЗа — по их одежде можно составлять каталог «Вога». Наруто знает, что они такие же, как он, — не лучше и не хуже. Просто другие - им не понять, и это не плохо.

Вокруг Узумаки всегда много друзей. Он общительный, веселый. Легкий — в отношениях на уровне «дай перекатать конспект». Но эти друзья — все равно не те, они не Саске. И это осознание порой бьет обухом, расстраивает, погружая в пучину ностальгии.

— Ничего, —говоритНаруто. —Уменяестьплан.

От этих слов не по себе становится не только Конан, но, кажется, даже старому попугаю.

На следующее утро снова пасмурно, пахнет прохладой, грязь сияет, как антрацит. Узумаки лениво собирается в университет, скидывает тетради с машинками в рюкзак целыми стопками — может хоть одна окажется той, что нужна.

Крадучись, проходит по темному коридору и тихо закрывает за собой дверь. Будить никого не хочется. Лифт карабкается на второй этаж целую вечность, и такую же вечность ползет вниз.

Наруто тяжелыми шагами сбегает по лестнице, жмет на кнопку и с исполинской силой толкает входную дверь.

Ноги почти сразу путаются в липком снеге. Бежевая каша мешается с грязью, водой, химикатами. Узумаки ругается себе под нос, прячет руки в карманы и вдруг останавливается, как вкопанный.

Рюкзак глухо падает прямо в грязь. Брызги пачкают джинсы, кроссовки, разлетаются высоко, словно струи городскогофонтана.

— Саске? — спрашиваетНаруто.

Молодой человек перед ним как-то машинально поворачивает голову, но смотрит как будто сквозь своего бывшего одноклассника. В черном взгляде — ранее глубоком и как будто наполненном огоньками — теперь нет и тени осмысленности.

— Эй, — примирительно говорит Узумаки, медленно приближаясь. ПриходитсянесколькоразслабопотрепатьСаскепощекам, чтобыоночнулся наконец отоцепенения.

Какое-то бесконечно-долгое мгновение Учиха выглядит по-настоящему растеряно. Наруто приходится самому схватить его, обнять, сжать в руках дорогую кожу куртки. Глаза жжет — несколько крупных слез катятся по щекам, скользят под ворот пуховика. Неуместно яркого на фоне общей апрельской монотонности.

— Всё, всё, ужевсё, пойдемдомой, —уговариваетНаруто.

— Чтотылопочешь? —прохладноинтересуетсявответСаске, ноладонивсе- такикладетнаплечи, понимая—надокак-топоказать, чтотожескучал.

Узумаки громко шмыгает носом, молчит, отрицательно качая головой.

— Не реви, придурок.

— Что ты здесьделаешь?

— Психиатрсказал, мненадобольшеобщатьсясосверстниками. Изоляция способствует прогрессированиюзаболевания.

— Разве?..

— Нет, —вздыхаетСаске. —Психиатрменяпожалел. Естьещеадекватные люди.

Узумаки громко вздыхает, запрокидывает голову, чувствуя, как по носу скользят ледяные капли дождя. На черных тонких ветках сидят снегири, плотно прижавшись друг к другу. Какой-то мужчина чистит машину от снега — косится на странных молодых людей.

— Пойдемдомой, —говоритнаконецНаруто, доставаяизкарманаключи.

Думает, как давно мечтал произнести эту фразу, но не так — не в дань легкой прогулке, будто птицу выпустили погулять по комнате на пару часов.

Но ничего — у него есть план. Он этого так не оставит, ничего так не оставит, пусть даже его будут пытать в тюрьме холодом, голодом и унижениями — как и многих других, недовольных Судной Ночью.

Саске молча идет следом.

Конан, когда его видит, — роняет кружку, доверху заполненную кофе. Темные разводы медленно расползаются по линолеуму, а оранжевые осколки кружки качаются, как корабли на волнах.

Минуту никто ничего не говорит, замолкает даже Лис, встрепенувшийся от присутствия незнакомца.

Конан обнимает Саске — будто он ей родной. Гладит по волосам и вздыхает: слава богу. Учиха отводит взгляд, молчит и терпеливо ждет, пока его отпустят.

— Садитесь, — тихо говорит женщина. — Со вчерашнего дня вот… суп остался. Саске опускается на стул у стены, складывает руки на коленях и вежливо отказывается. Нарутовсеравноприноситемуйогурт, бутербродивсеостальные сокровища, которые хранит в себехолодильник.

Через четверть часа просыпается Неджи, собирается на работу, чистит от катушек дешевый деловой костюм. В коридоре перед треснутым зеркалом завязывает с третьего раза галстук. И лишь когда заходит на кухню, замечает в доме гостя.

— Здравствуйте, — несколько напряженно говорит он, наклоняясь к ноутбуку. Старыймакбуклежитнаполуукухоннойстены, иотнеготянетсячутьвверхк болтающейсярозеткепосеревшийотвременизарядныйпровод.

— ЭтоНеджи, —поясняетНаруто, —комнатуунасснимает…

Узумаки сидит теперь за столом напротив Саске, подперев щеку рукой, и смотрит на него, как старая мать — на солдата-сына, вернувшегося с затянувшейся войны.

— Саске, — спокойно представляетсяУчиха.

— Саске! —вдругяростноподхватываетпопугай-Лис, впоследнеевремяне отличающийсяразговорчивостью.

Неджи стремится ничем не выдать своего удивления. И ему самому даже не очень понятно, отчего он так удивлен: от того, что таинственный Саске вот так просто появился на кухне квартиры, или от того, как именно этот Саске выглядит.

Когда Наруто рассказывал о своем вдохновителе, Хьюга думал — он вроде

какого-нибудь поп-певца или модели, лишившейся ума-разума от анорексии (черт бы побрал эти стереотипы). Однако во внешности Саске нет совершенно никакой смазливости или женственности. Нет глянцевости — на фотографиях он всегда получался плохо. Черты лица у него резкие, а взгляд тяжелый, как будто цепкий, только порой, когда свет причудливо падает, заметны в глазах какие-то странные пестрые блики.

Он действительно красив, очень красив — но не по-мужски или по-женски. Вроде как в литературе эпохи Ренессанса: сказано, что персонаж прекрасной внешности, а что в ней прекрасного — то для читателя так и остается большой загадкой.

Неджи забирает свой ноутбук и уходит, не позавтракав. Смутился, должно быть, в его городе он про реальных гомосексуалистов и не слышал никогда.

— Тытеперьзвезда, ятакпонимаю, —чутьусмехаетсяСаске, когдатихо хлопаетвходнаядверь. —Протебявновостяхчастоговорят.

Узумаки резко отшатывается от стола, фыркает беззлобно:

— Звезда—это, вон, певичкавбеломплатье. Аянезвезда, яполитический деятель.

— Как скажешь, — легко соглашаетсяСаске.

Наруто все смотрит на него, не отводя взгляда ни на мгновение. Конан неловко гремит какой-то посудой, поправляет водолазку, закрывающую горло и часть подбородка.

Наконец не выдерживает, говорит, что в магазин сходит. Поспешно покидает кухню и даже прикрывает за собой со скрипом дверь, будто в квартире, кроме Наруто и Саске, есть кто-тоеще.

Конан бросает в сумку тяжелый, набитый мелочью кошелек. Садится, дергает молнию на сапогах, надевает пальто, набрасывая на плечи шарф, и вдруг вспоминает — телефон остался накухне.

Приходится идти назад. Конан специально топает, останавливается перед кухонной дверью ненадолго. Но все не производит никакого эффекта: когда женщина заходит на кухню, Наруто и Саске целуются, не обращая на нее внимания.

Наруто уже сидит не напротив, а на стуле рядом, обнимает за талию одной рукой, а другой гладит по щеке, отводит в сторону отросшие черные пряди. Саске все-таки хватает такта отстраниться, чуть повернув в сторону голову, и Наруто прижимается носом к белой щеке. Улыбается и ждет.

Конан быстро берет с кухонной тумбы свой телефон и снова поспешно выходит.

— Пошли уже, — тихо говоритУчиха.

Белые пальцы сжимают край клетчатой рубашки. Наруто приподнимает брови. Прижимается лбом ко лбу Саске и сжимает его ладони в своих.

— Ты…надолго? —отваживаетсяспроситьУзумаки, зажмуриваясь.

— Вдевятьменябудутждатьуподъезда. Додевяти.

— Аянехочу«додевяти», Саске, —шепчетНаруто. —Яхочунавсегда.

Звонит домашний телефон — но никто и не думает брать трубку.

— Пойдем, сходимкуда-нибудь. Потомвернемся, —Нарутокраснеети растерянно чешет затылок. — Все еще на работе будут, так что… Саске жесткоусмехается.

— Что, еслиянехочуникудаидти?

— Думаю, ясмогутебепереубедить, —киваетУзумаки.

Телефон все не замолкает. Саске наклоняется, уже сам прижимается губами к губам, целует, сильнее сжимая пальцами пальцыНаруто.

— Пошли, пошли, —настаиваетНаруто, поднимаясь. —Тыочумелтам, наверное, засвоимшестиметровымзабором. Хотьнастолицупосмотришьнанашу.

— Идиодевайсятогда, атособиратьсястолетбудешь, —фыркаетвответ Учиха.

За окном начинается метель, апрель в этом году аномально холоден. Мелкие частые снежинки крутятся бесноватым роем, низкие туманные облака задевают шпили старых зданий. Наруто уходит в свою комнату одеваться, а Саске поворачивается на стуле к подоконнику. Отодвигает чуть в сторону горшок с цветком и смотрит на серый спальный район столицы.

Видно немного: только двор, еще, кажется, дореволюционного покроя, угол девятиэтажки и расплывчатый контур неба за парой обнаженных стройных лип. Сейчас раннее утро, совсем недавно рассвело, а ощущение такое, будто уже вечер, и вот-вот начнет смеркаться.

Саске возвращает кружевные занавески на место и откидывает на спинку стула. Сжимает пальцами рукава черного джемпера и думает о том, как пройдет скораяСуднаяНочь. Предчувствиепоявляетсянедоброе—впрочем, передмаем всегдатак.

Телефонсновазвонит. НаэтотразУчихаподнимаетегособеденногостолаот нечегоделать. Намерцающемэкранедлинныйнаборцифр.

Трель — будто какой-то ненормальный вздумал водить пальцем по клавишам расстроенного пианино — все несмолкает.

Саске сильно хмурится, отводит взгляд, до тихого треска сжимая в руке телефон. Как жаль, что таблетки от пиромании не приглушают память — хотя должны были бы.

Наруто выпрыгивает из полумрака коридора, упирает кулаки в бока, демонстрируя чудеса скорости. Тогда Учиха гораздо увереннее жмет кнопку сброса вызова — незаметно, конечно.

— Ктотамзвонитпостоянно? —веселолюбопытствуетУзумаки, скрещиваяруки на груди. — То неделями телефон молчит, то вот уже раз пятый за утро названиваеткто-то.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8910 Следующая ⇒