Об авторе 5 страница

Торопливо, он снова застегнул свою рубашку, надеясь, что у него хватит сил для выполнения того, что он должен был сделать.

Следующий час будет иметь решающее значение, подумал он. Тонкая серия маневров.

Он закрыл глаза и собрался, подготавливая себя к тому, что должно было произойти. Мои друзья стали моими врагами, подумал он снова.

Он сделал несколько глубоких, болезненных вздохов, надеясь, что это поможет успокоить нервы. Он знал, что должен оставаться невозмутимым, если собирается сохранить свои намерения в тайне.

Внутреннее спокойствие необходимо для убедительной игры.

Человек был хорошо знаком с обманом, и все же его сердце теперь дико колотилось. Он сделал еще один глубокий, пульсирующий вздох. Ты обманывал людей в течение многих лет, напомнил он себе. Это обычное дело для тебя.

Стиснув зубы, он приготовился вернуться к Лэнгдону и Сиенне.

Мой последний спектакль, подумал он.

В качестве последней предосторожности, прежде чем выйти из уборной, он удалил батарею из своего сотового телефона, удостоверившись, что теперь устройство не работало.

Он выглядит бледным, подумала Сиенна, когда человек с сыпью повторно вошел в каюту и устроился на своем месте с огорченным вздохом.

– Все в порядке? – спросила Сиенна, действительно обеспокоившись.

Он кивнул. – Спасибо, да. Все хорошо.

Очевидно получив всю информацию, которой человек намеревался поделиться, Сиенна изменила тактику. – Мне снова нужен твой телефон, – сказала она. – Если ты не возражаешь, я хочу продолжить поиски информации о доже. Возможно мы сможем получить некоторые ответы, прежде чем навестим Св. Марка.

– Никаких проблем, – сказал он, вынимая телефон из кармана и глядя на дисплей. – О, черт. Моя батарея разрядилась во время того звонка. Похоже, что телефон теперь не работает. – Он поглядел на свои часы. – Скоро мы будем в Венеции. Нужно просто подождать.

На расстоянии пяти миль от побережья Италии, на борту Мендасиума, помощник Ноултон молча смотрел как хозяин метался по периметру каюты, как загнанное в клетку животное. После телефонного звонка хозяин ясно размышлял, и Ноултон прекрасно знал, что лучше не произносить ни звука, пока хозяин думал.

Наконец, сильно загорелый человек заговорил, его голос был как никогда напряженным, и Ноултон это почувствовал. – У нас нет выбора. Мы должны показать это видео доктору Элизабет Сински.

Ноултон сидел неподвижно, не желая выказывать удивление. Седому дьяволу? Тому, от кого мы помогали Зобристу скрываться весь год? – Хорошо, сэр. Я должен послать ей видео по электронной почте?

– Боже, нет! Рисковать, чтобы видео стало достоянием общественности? Тогда может случиться массовая истерия. Я хочу, чтобы доктора Сински доставили на борт этого судна, как можно скорее.

Ноултон смотрел с недоверием. Он хочет, чтобы директора ВОЗ доставили на борт Мендасиума? – Сэр, это нарушение конфиденциальности и очевидный риск –

– Выполняйте, Ноултон! НЕМЕДЛЕННО!

Глава 66

Направленный в окно ускоряющейся «Серебряной стрелы» взгляд FS-2080 поймал в стекле отражение Роберта Лэнгдона. Профессор все еще проводил коллективное обсуждение возможных решений загадки посмертной маски, которую составил Бертран Зобрист.

Бертран, промелькнуло в мыслях FS-2080. Боже, как мне его не хватает.

Боль потери еще не прошла. Ночь, которую встретили двое, все еще была подобна волшебной мечте.

Чикаго. Снежная буря.

Январь, шесть лет назад… но ощущение, будто вчера. Я пробираюсь между сугробами вдоль заснеженного Магнифисент-Майл, воротник поднят для защиты от ослепительной снежной белизны. Несмотря на холод, я говорю себе, что ничто не отвратит меня от цели путешествия. В этот вечер у меня шанс услышать речь великого Бертрана Зобриста… собственными ушами.

Мне довелось прочесть всё когда-либо написанное этим человеком и чудом достать один из пятисот билетов, отпечатанных к этому мероприятию.

И когда я оказываюсь в зале, окоченев от ветра, меня настигает приступ паники – оказывается в помещении почти пусто. Неужели доклад отменён?! В городе ужасные пробки из-за погоды… может, из-за этого Зобрист не смог сегодня приехать?

Потом появляется он.

На сцену выходит рослый элегантный мужчина.

Он высокий… до чего же высокий… с энергичными зелёными глазами, за которыми, похоже, кроются все загадки мира, во всей их глубине. Он окидывает взглядом пустующий зал – всего с десяток стойких приверженцев – и мне неудобно за то, что зал почти пуст.

Это Бертран Зобрист!

Наступает прекрасная тишина, когда он смотрит на нас с суровым выражением лица.

Затем он без предупреждения разражается смехом, поблескивая своими зелеными глазами. – К черту эту пустую аудиторию, – заявляет он. – Мой отель рядом. Идем в бар!

Раздаются одобрительные возгласы, и маленькая группа перебирается в бар отеля, где мы теснимся на большом диване и заказываем выпивку. Зобрист радует нас историями о своих исследованиях, его восхождении к славе и о будущем генной инженерии. Выпивка течет рекой, и темой разговора становится вновь обретенная страсть Зобриста к трансгуманистической философии.

– Я верю, что трансгуманизм – единственная надежда человечества на долгосрочное выживание, – проповедовал Зобрист, оттягивая в сторону рубашку, показывая всем татуировку «Н+», набитую на плече. – Как видите, я полностью предан идее.

У меня такое ощущение, будто я на частной встрече с рок-звездой. Невозможно было себе представить, что восхваляемый «генетический гений» окажется столь харизматичным и привлекательным при личной встрече. Всякий раз, как Зобрист направлял на меня взгляд, его зелёные глаза зажигали во мне совершенно неожиданное чувство… глубинного полового влечения.

По мере продолжения вечера, группа посетителей редеет, и гости, извиняясь, возвращаются к реальности. К полуночи я остаюсь сидеть с Бертраном Зобристом наедине.

– Спасибо вам за сегодняшний вечер, – говорю ему я, немного подвипивши. – Вы потрясающий учитель.

– Это лесть? – Зобрист улыбнулся и наклонился ниже, наши ноги соприкоснулись. – Я к вашим услугам.

Это заигрывание было явно неуместным, но вечером в отеле заснеженного Чикаго было такое ощущение, будто весь мир застыл.

– Так как насчёт этого? – говорит Зобрист. – По чуть-чуть у меня в номере?

Я в нерешительности, понимая, что выгляжу как загнанная прожекторами дичь.

Глаза Зобриста приветливо сверкнули. – Позвольте, угадаю. – прошептал он. – Вы никогда не встречались со знаменитым мужчиной.

Чувствую, что краснею, с трудом пытаясь скрыть прилив эмоций – смущение, возбуждение, страх. – Вообще-то, если честно, – говорю я ему, – у меня никогда не было контакта с мужчиной.

Зобрист улыбается, слегка приблизившись. – Не вполне понимаю, чего вы дожидались, но позвольте мне стать у вас первым.

В это мгновение все ложные страхи сексуального характера и разочарования детства исчезли, отлетев в заснеженную ночь.

Впервые в жизни у меня возникло страстное желание, не сдерживаемое стыдом.

Желание было непреодолимым.

Через десять минут мы оказались в номере Зобриста обнажёнными, в объятиях друг друга. Зобрист не спешил, его терпеливые руки будили ощущения, которых моё неопытное тело никогда в жизни не испытывало.

Это был мой выбор. Он меня не принуждал.

В коконе объятий Зобриста я чувствую, что все в мире правильно. Лежа там и глядя в окно на заснеженную ночь, я знаю, что буду следовать за этим человеком повсюду.

Поезд «Серебряная стрела» внезапно замедлился, что заставило FS-2080 вернуться от райских воспоминаний к унылому настоящему.

Бертран…тебя больше нет.

Их первая ночь вместе была первым шагом невероятного приключения.

Мы стали больше чем любовниками. Это было преклонением перед учителем.

– Мост Свободы (ит. ) – сказал Лэнгдон. – Почти приехали.

Ответом FS-2080 был мрачный кивок – при взгляде на воды Венецианской лагуны вспомнилось, как однажды с Бертраном они катались здесь на гондоле… этот умиротворяющий образ ныне поглотило жуткое воспоминание о произошедшем неделю назад.

Он при мне спрыгнул с башни Бадиа.

Мои глаза были последними, которые он видел.

Глава 67

Самолет Citation Excel компании Нет Джетс подбросило в тяжелой зоне турбулентности при взлете из аэропорта Тассиньяно, и он направился в сторону Венеции. На борту доктор Элизабет Сински едва ли заметила тряску при взлете, она рассеянно гладила свой амулет и пристально смотрела из окна в пустое пространство.

Ей, наконец, перестали делать уколы, и сознание у Сински уже прояснялось. Рядом с ней на сидении пребывал в молчании агент Брюдер, вероятно, осмысливая странный поворот событий, о которых теперь стало известно.

Все вверх дном, подумала Сински, все еще не желая верить только что увиденному.

Тридцать минут назад они взяли штурмом маленький аэродром, чтобы перехватить Лэнгдона во время посадки на частный самолет, который он вызвал. Но вместо этого, однако, они обнаружили стоящую «Сессну 560XL» и двух пилотов Нет Джетс, мерящих шагами бетон и поглядывающих на часы.

Роберт Лэнгдон не появился.

Затем зазвонил телефон.

Когда раздался звонок, Сински была там же, где была весь день – на заднем сидении фургона. Агент Брюдер вошел в машину с ошеломленным видом и протянул ей свой телефон.

«Срочный вызов. Это вас, мэм»

– Кто это? – спросила она.

– Он только попросил меня передать вам, что у него есть для вас неотложная информация о Бертране Зобристе.

Сински схватила телефон. – Это – доктор Элизабет Сински.

– Доктор Сински, мы с вами никогда не встречались, но моя организация в течение последнего года отвечала за то, чтобы прятать Бертрана Зобриста от вас.

Сински села, вытянувшись в струнку. – Кем бы вы ни были, черт вас подери, вы укрываете преступника!

– Мы не сделали ничего противозаконного, но это не…

– Ещё как сделали, чёрт возьми!

Человек на другом конце провода продолжительно вздохнул, и заговорил спокойнее. – У нас с вами будет еще много времени для споров об этической стороне моих поступков. Я догадываюсь, что вы меня не знаете, но я немного разузнал о вас. Весь последний год господин Зобрист щедро платил мне за то, чтобы я держал вас и остальных подальше от него. Сейчас я нарушаю свои строгие правила, связываясь с вами. И тем не менее, я верю, что у нас нет другого выбора кроме как объединить наши усилия. Я боюсь, что Бертран Зобрист мог сделать что-то ужасное.

Сински не могла представить, кто бы это мог быть.

– Вы только сейчас начинаете это понимать?

– Да, именно так. Только сейчас. – Его тон был серьезным.

Сински попыталась прояснить ситуацию. – Кто вы такой?

– Тот, кто хочет помочь вам, пока не поздно. В моём распоряжении видеопослание, созданное Бертраном Зобристом. Он просил меня опубликовать его по всему миру… завтрашним днём. Думаю, вам нужно срочно его посмотреть.

– О чем там говорится?

– Не по телефону. Нам надо встретиться.

– Откуда мне знать, что вам можно доверять?

– Потому что я собираюсь рассказать вам, где Роберт Лэнгдон… и почему он действует таким странным образом.

Сински вздрогнула при упоминании имени Лэнгдона и с изумлением выслушала это странное объяснение. Похоже, этот человек весь прошлый год был соучастником её врага, и всё же, услышав подробности, Сински интуитивно поняла, что его словам нужно верить.

Мне остается только согласиться.

Объединив усилия, они смогли управлять «брошенной» «Сесcной XL» авиакомпании Нет Джетс. Cински и солдаты были в костюмах и двигались по направлению к Венеции, куда, по словам этого человека, в этот момент прибывали на поезде Роберт Лэнгдон и его двое попутчиков. Было слишком поздно обращаться к местным властям, но человек на проводе заявил, что знает, куда направляется Лэнгдон.

Площадь Св. Марка? Сински похолодела, представив себе толпы в самом густонаселённом районе Венеции. – Откуда вам это известно?

– Не по телефону, – сказал человек. – Но вам следует знать, что Роберт Лэнгдон, не ведая того, путешествует вместе с весьма опасной персоной.

– С кем?! – допытывалась Сински.

– С одним из доверенных лиц Зобриста. – Человек тяжело вздохнул. – Которому я доверял. По наивности, конечно. От которого, я думаю, теперь может исходить серьёзная опасность.

Когда частный самолёт взял курс на венецианский аэропорт Марко Поло, унося Сински вместе с шестью солдатами, мысли её вернулись к Роберту Лэнгдону. Он потерял память? Странная новость, хотя и объясняющая некоторые вещи, заставила Сински ещё больше сожалеть о том, что она вовлекла видного учёного в эту критическую ситуацию.

Я не оставила ему выбора.

Когда почти два дня назад Сински наняла Лэнгдона, она даже не позволила ему вернуться домой за паспортом. Вместо этого она устроила ему проход без проверки в аэропорт Флоренции, как особому представителю Всемирной организации здравоохранения.

Когда C-130 поднялся в воздух и взял направление на восток через Атлантику, Сински поглядела на Лэнгдона, сидящего рядом, и заметила, что он нехорошо выглядит. Он пристально уставился на боковую стену корпуса без окон.

– Профессор, вы в курсе, что в этом самолёте нет иллюминаторов? До недавнего времени он был военно-транспортным.

Лэнгдон обернулся с побелевшим лицом. – Да, я заметил это, как только зашёл на борт. Не особенно хорошо чувствую себя в замкнутом пространстве.

– То есть, это вы как будто выглядываете в воображаемый иллюминатор?

Он застенчиво улыбнулся. – Да, что-то вроде того.

– Взгляните-ка лучше на это. – Она достала фотографию своего долговязого и зеленоглазого преследователя и положила перед ним. – Это Бертран Зобрист.

Сински уже успела рассказать Лэнгдону о своём противостоянии с Зобристом в Совете по международным отношениям, об одержимости этого человека «уравнением апокалипсиса от перенаселения», о его широко разошедшихся заявлениях о всемирном благе от Чёрной чумы и о самом зловещем – что он полностью выпал из поля зрения за последний год.

– Как можно при такой известности столь долго укрываться в тени? – спросил Лэнгдон.

– У него была большая поддержка. И профессиональная. Возможно даже, от зарубежного правительства.

– Какое же правительство станет сотрудничать в распространении чумы?

– Одно из тех, что пытаются раздобыть ядерные боеголовки на чёрном рынке. Не забывайте, что смертоносная чума – сильнейшее биохимическое оружие, и оно стоит целого состояния. Зобрист легко сумел бы обмануть партнёров, уверив их в том, что производить его намерен в ограниченных масштабах. Зобрист был бы единственным, кто имел бы хоть какое-то представление, на что способно его творение.

Лэнгдон погрузился в молчание.

– В любом случае, – продолжала Сински, – если не ради власти или денег, помогавшие Зобристу делали это разделяя его идеологию. У Зобриста отбою нет от учеников, готовых ради него на всё. Он был настоящей знаменитостью. И вообще, он ведь не так давно и в вашем университете делал доклад.

– В Гарварде?

Сински вынула ручку и написала на краешке фотографии Зобриста – букву H в сопровождении знака плюс. – Вы хорошо разбираетесь в символах, – сказала она. – Вы узнаете это?

H+

– H-плюс, – прошептал Лэнгдон, неопределенно кивая. – Конечно, несколько лет назад объявлениями был обклеен весь университетский городок. Я предполагал, что это какая-то конференция по химии.

Сински усмехнулась. – Нет, это были плакаты саммита 2010 года «Человечество-плюс» – одна из крупнейших встреч сторонников трансгуманизма за все время. H-плюс – символ движения трансгуманистов.

Лэнгдон поднял голову, как будто пытаясь осознать термин.

Трансгуманизм, – сказала Сински, – это такое направление мысли, с позволения сказать, философия, и оно быстро укореняется в научном сообществе. По существу, оно утверждает, что люди при помощи технологии должны выйти за пределы слабостей, свойственных человеческому телу. Иными словами, следующий шаг в эволюции человека должен состоять в том, чтобы мы стали биологически проектировать самих себя.

– Звучит устрашающе, – сказал Лэнгдон.

– Как и в случае любых перемен, вопрос касается только меры. Фактически, мы уже много лет вмешиваемся в собственный организм, разрабатывая вакцины, повышающие сопротивляемость детей определённым болезням – полиомиелиту, оспе, тифу. Разница в том, что теперь, с открытиями Зобриста в области генной инженерии, мы учимся прививать наследуемый иммунитет, которые человек получит на уровне наследуемых генов, что сделало бы последующие поколения невосприимчивыми к данной болезни.

Лэнгдон выглядел испуганным.

– То есть человеческие существа подвергнутся существенной эволюции, которая сделает их устойчивыми, к примеру, к тифу?

– Это скорее управляемая эволюция, – поправила его Сински. – Обычно, эволюционный процесс – идет ли речь о двоякодышащей рыбе, отращивающей ноги, или об обезьяне, отращивающей большие пальцы, разводимые в разные стороны – занимает тысячелетия. Теперь мы можем внести радикальные генетические изменения за одно поколение. Сторонники технологии считают ее максимальным проявлением дарвиновского «выживания наиболее приспособленного» – люди становятся видом, который учится совершенствовать собственный эволюционный процесс.

– Звучит как попытка играть роль Бога, – ответил Лэнгдон.

– Я искренне соглашусь, – сказала Сински. – Зобрист, однако, как многие другие трансгуманисты, сильно настаивал на том, что эволюционное обязательство человечества – использовать все способности, имеющиеся в нашем распоряжении – зародышевую линию генетической мутации для одного – чтобы улучшиться как разновидность. Проблема состоит в том, что наша организация генетического материала походит на карточный домик – каждая часть связана и поддерживается множеством других – часто способами, которых мы не понимаем. Если мы пытаемся удалить единственную человеческую черту, мы можем заставить сотни других перемещаться одновременно, возможно с катастрофическими последствиями.

Лэнгдон кивнул. – В постепенном характере эволюции заложен глубокий смысл.

– Вот именно! – сказала Сински, чувствуя, что её восхищение профессором растёт ежеминутно. – Мы неумело вмешиваемся в процесс, который выстраивался целую вечность. Мы живём в опасное время. У нас буквально есть средства к тому, чтобы задействовать определённые последовательности генов так, что это сделало бы наших потомков более ловкими, энергичными, сильными и даже более умными – по существу, сверхрасой. Эти гипотетически «улучшенные» индивиды и есть то, что трансгуманисты называют пост-человеками, и некоторые верят, что в этом будущее нашего вида.

– Выглядит зловеще, как и евгеника, – ответил Лэнгдон.

От этого упоминания у Сински мурашки пошли по коже.

В 40-ых годах прошлого века нацистские ученые баловались технологией, которую они назвали евгеникой – попытка использовать элементарную генную инженерию, чтобы увеличить индекс рождаемости одних людей с определенными «желательными» генетическими признаками, уменьшая уровень рождаемости других с «менее желательными» этническими признаками.

Этническая чистка на генетическом уровне.

– Есть общие черты, – признала Сински, – и при этом трудно понять, как кто-то может спроектировать новый человеческий род. Существует много умных людей, которые полагают, что по отношению к нашему выживанию важно, что мы начинаем этот самый процесс. Один из спонсоров трансгуманистического журнала H+ описал зародышевую генную инженерию как «понятный следующий шаг, » и утверждал, что это «воплощение истинного потенциала наших разновидностей». – Сински сделала паузу. – С другой стороны, в оправдание журнала, они также привели статью из журнала Discover, названную «Самая опасная идея в мире».

– Я думаю, что согласился бы с последним, – сказал Лэнгдон. – По крайней мере, с социокультурной точки зрения.

– Как так?

– Ну, я предполагаю, что генетические усовершенствования – во многом похожи на пластическую хирургию – стоят большого количества денег, правильно?

– Конечно. Не всякому по карману улучшить себя или своих детей.

– И это означает, что легализованные генетические улучшения немедленно создали бы мир имущих и неимущих. У нас уже есть растущая пропасть между богатыми и бедными, но генная инженерия создала бы расу суперлюдей, и… воспринимающих себя «недочеловеками». Вы думаете, людей беспокоит, что миром правит один процент ультрабогатых? Просто вообразите, если бы этот один процент также, вполне буквально, был превосходящей разновидностью – более умной, более сильной, более здоровой. Вполне подходящая ситуация для рабства или этнической чистки.

Сински улыбнулась симпатичному академику. – Профессор, вы очень быстро ухватили то, что станет, я верю, самой серьезной ловушкой генной инженерии.

– Что ж, я, возможно, ухватил это, но меня все еще беспокоит Зобрист. Выглядит так, будто все эти трангуманистические мысли – об улучшении человеческой породы, о том, чтобы сделать нас более здоровыми, излечить от смертельных болезней, продлить срок жизни. И все же взгляды Зобриста на перенаселение выглядят как благословение на убийство людей. Не кажется ли вам, что его идеи относительно трансгуманизма и перенаселенности противоречат друг другу?

Сински многозначительно вздохнула. Это был хороший вопрос, и, к сожалению, он имел ясный и неприятный ответ.

– Зобрист искренне верил в трансгуманизм как улучшение человечества как вида с помощью технологии, однако, он также верил, что наш вид вымрет раньше, чем будет иметь шанс сделать это. В действительности, если никто ничего не сделает, нас станет так много, что вид погибнет раньше, чем мы сможем оценить перспективы генной инженерии.

Глаза Лэнгдона расширились.

– Так значит Зобрист хотел сократить численность населения… чтобы выиграть больше времени?

Сински кивнула. – Однажды он описал, как попал в ловушку на корабле, численность пассажиров которого удваивалась каждый час, в то время, как он отчаянно пытался соорудить спасательную шлюпку, пока корабль не пошел ко дну из-за собственного веса. – Она помолчала. – Он отстаивал идею о том, чтобы выбросить половину людей за борт.

Лэнгдон поморщился.

– Подумать страшно.

– В самом деле. Не впадайте в заблуждение по этому поводу, – сказала она. – Зобрист твердо верил, что радикальное сдерживание роста населения однажды войдет в историю как великий акт героизма… момент, когда человечество выбрало выживание.

– Как я и говорил, это пугает.

– Даже более того, потому что Зобрист был не одинок в своих убеждениях. Когда он умер, то стал мучеником для многих людей. Я понятия не имею, с кем мы встретимся по прибытии во Флоренцию, но нам нужно быть осторожными. Мы будем не единственными, кто пытается найти эту чуму, и в целях вашей безопасности мы не позволим ни одной живой душе узнать, что вы ищете ее в Италии.

Лэнгдон рассказал ей о своем друге Игнацио Бузони, специалисте по Данте, который, как был уверен Лэнгдон, может привести его в Палаццо Веккьо в нерабочее время и показать картину, содержащую слова «cerca trova» из маленького проектора Зобриста. Бузони, возможно, сумеет помочь Лэнгдону понять смысл странной цитаты о глазах смерти.

Сински откинула назад свои длинные серебристые волосы и пристально посмотрела на Лэнгдона. – Ищите и обрящете, профессор. Время истекает.

Сински пошла в бортовое складское помещение и достала самый безопасный цилиндр для опасных веществ, который был у ВОЗ – модель с биометрической герметизирующей способностью.

– Дайте мне ваш большой палец, – сказала она, располагая контейнер перед Лэнгдоном.

Лэнгдон был удивлен, но подчинился.

Сински запрограммировала цилиндр так, чтобы Лэнгдон был единственным человеком, который мог открыть его. Потом она взяла небольшой проектор и благополучно поместила его внутрь.

– Считайте, что это портативный почтовый ящик с ключом, – сказала она с улыбкой.

– С символом биологической опасности? – Лэнгдон посмотрел с беспокойством.

– Это – все, что мы имеем. В этом есть и положительный момент, никому не захочется с этим связываться.

Лэнгдон извинился и удалился размять ноги и пошел в уборную. Пока его не было, Сински попыталась засунуть запечатанный цилиндр в карман его пиджака. К сожалению, он не влезал.

Он не может носить этот проектор у всех на виду. Она задумалась на мгновение, а затем вернулась в складское помещение за скальпелем и швейным набором. С точностью эксперта она сделала разрез в подкладке пиджака Лэнгдона и тщательно вшила скрытый карман, который был точно требуемого размера, чтобы скрыть биоцилиндр.

Когда Лэнгдон возвратился, она как раз делала заключительные стежки.

Профессор остановился и уставился, как будто она испортила Мону Лизу. – Вы взрезали подкладку моего твидового пиджака?

– Расслабьтесь, профессор, – сказала она. – Я – опытный хирург. Стежки довольно профессиональны.

Глава 68

Вокзал Санта-Лючия в Венеции – изящное, невысокое здание, выполненное из серого камня и бетона. Его фасад был разработан в современном, минималистском стиле, изящно лишенном каких бы то ни было обозначений, за исключением одного символа – крылатых букв FS – эмблемы государственной железнодорожной системы, Ferrovie dello Stato.

Поскольку станция расположена в самом западном конце Гранд-канала, пассажиры, прибывающие в Венецию, должны сделать всего лишь единственный шаг от станции, чтобы полностью погрузиться в характерные достопримечательности, запахи и звуки Венеции.

Первым, что производило впечатление на Лэнгдона, всегда был соленый воздух – чистый океанский бриз, приправленный ароматом белой пиццы, продаваемой уличными торговцами снаружи станции. Сегодня ветер дул с востока и принес также привкус дизельного топлива с длинной линии водных такси, стоящих без дела на забитых до отказа водах Гранд-Канала. Дюжины капитанов лодок размахивали руками и кричали туристам в надежде заманить кого-нибудь на свои такси, гондолы, речные трамваи и катера.

Хаос на воде, размышлял Лэнгдон, глядя на плавучую дорожную пробку. Как бы то ни было, затор, который сводил с ума в Бостоне, чувствовался необычным в Венеции.

На расстоянии броска камня, на другой стороне канала, купол Сан Симеоне Пикколо цвета иконной патины взметнулся к дневному небу. Церковь была одной из самых архитектурно эклектичных в Европе. Ее необычно крутой купол и круглый алтарь принадлежали к Византийскому стилю, тогда как мраморный пронаос с колоннами был спроектирован по типу классического греческого коридора на входе в римский Пантеон. Главный вход был увенчан эффектным фронтоном с замысловатым мраморным рельефом, изображающим группу святых мучеников.

Венеция – музей под открытым небом, подумал Лэнгдон, его пристальный взгляд спустился к воде канала, которая плескалась у ступеней церкви. Музей, который медленно уходит под воду. Даже в этом случае, вероятность наводнения казалась несущественной по сравнению с угрозой, которая, как боялся Лэнгдон, теперь скрывалась под самим городом.

И никто не догадывался об этом…

Поэма с обратной стороны посмертной маски Данте все еще крутилась в голове Лэнгдона, и он задумался, куда же их заведут ее стихи. Копия поэмы лежала в его кармане, но саму гипсовую маску – по совету Сиенны – Лэнгдон завернул в газету и благоразумно поместил в индивидуальный запирающийся шкафчик на железнодорожной станции. Хотя это место было крайне неподходящим для такого ценного артефакта, все же закрыть ее в шкафчике было намного безопаснее, чем носить бесценную маску из гипса по городу, стоящему на воде.

– Роберт? – Сиенна шла впереди с Феррисом, указывая в сторону водного такси. – У нас мало времени.

Лэнгдон поспешил за ними, хотя как любитель архитектуры, он считал немыслимым, торопиться пересечь Гранд-канал. Нет ничего приятнее в Венеции, чем зайти на борт вапоретто № 1 – маршрутного теплохода, основного вида общественного транспорта в городе – предпочтительно ночью, и, сидя спереди на открытом воздухе, наблюдать, как мимо проносятся освещенные соборы и дворцы.

Никаких вапоретто сегодня, подумал Лэнгдон. Теплоходы чрезвычайно медлительны, водное такси будет более быстрым вариантом. К сожалению, очередь к катеру снаружи железнодорожной станции выглядела бесконечной.

Феррис, по-видимому, не собирался ждать, поэтому быстро взял инициативу в свои руки. Щедрой пачкой купюр он подозвал водный лимузин – полированный венецианский кабриолет из южно-африканского красного дерева. Несмотря на чрезмерную элегантность судна, поездка должна была оказаться и скрытной и быстрой – около пятнадцати минут по Гранд-каналу к площади Св. Марка.

Их лодочник был поразительно красивым мужчиной в сшитом на заказ пиджаке от Армани. Он походил больше на кинозвезду, чем на шкипера, но это была, в конце концов, Венеция, берег итальянской элегантности.

– Маурицио Пимпони, – сказал мужчина, подмигивая Сиенне, и поприветствовал всех на борту. – Просекко? Лимончелло? Шампанское?

– Нет, спасибо, (ит. ) – ответила Сиенна, наказывая ему на искромётном итальянском отвезти их к площади Св. Марка как можно быстрее.

– Ну конечно же! (ит. ) – Маурицио снова подмигнул. – Моя лодка – самая быстрая во всей Венеции.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒