ГЛАВА ПЯТАЯ

– Милорд, разведчик доложил, что Грантинг и леди Изабо находятся менее чем в восьми фурлонгах [1] от Вальпаринского скита [2]. Они на одной лошади, а не на двух. Ему кажется, что лошадь Грантинга хромает.

Баллард не верил в богов, но он верил в удачу, и пока что она ему благоволила. Он пустил своего скакуна в галоп, его отряд вооруженных свободных людей и вассалов следовал за ним, когда они выехали из леса на открытую полосу цветущих льняных полей, отделяющую владения Грантингов от пустоши короля. Всадники прокладывали путь через океан голубых цветов к гребню хребта, возвышавшегося над полями. Они гнались за одинокой, вытянувшей шею лошадью, мчавшейся к гребню на полном скаку.

Он пришпорил своего скакуна. Его добыча никогда не ускользнет. Даже с такого расстояния он увидел, как лошадь споткнулась и замедлила шаг, едва не сбросив своих всадников с седла. Стойкая кобыла Изабо, если бы потребовалось, перенесла бы свою госпожу через небеса, но её сил хватило ненадолго. С двумя людьми на спине у неё не было шанса обогнать более свежего и сильного скакуна Балларда с одним всадником.

Преследующая группа сузила разрыв, а всадники по периметру рассыпались веером, чтобы окружить свою добычу. Баллард ехал в центре во главе, предвкушая следующий шаг Седерика, как только он поймёт, что они с Изабо никогда не доберутся до скита вовремя. Разочарование почти преодолело холодный узел ярости, застрявший в груди Балларда, когда кобыла перешла на галоп, а затем и на рысь. Он надеялся использовать арбалет и уничтожить своего врага, как собаку, которой он и был. Седерик соскочил с седла и ловко приземлился на ноги, оставив Изабо уводить свою взмыленную лошадь подальше от него. Собственный скакун Балларда так и не перешел в галоп, прежде чем его всадник спрыгнул на землю и бросился в атаку с мечом и щитом в руке. Двое столкнулись, как сражающиеся олени, попавшие в гон. Они отскочили друг от друга с поднятыми мечами, каждый ожидал удара своего противника.

Улыбка Седерика обещала ужасную смерть и танец на могиле Балларда.

– А я-то думал, что она тебе безразлична, маркграф [3], – звон стали, ударяющейся о сталь, когда лезвия встретились, подчеркнул его заявление.

Баллард не поддался на провокацию. Они оба знали, что эта битва была за землю, гораздо более ценную, чем женщина, которая претендовала на неё, как на часть своего права на брак. Баллард никогда не пытался обмануть Изабо, чтобы она поверила его пустым признаниям в любви. Его самым большим сожалением было то, что её упрямая вера в ложь Седерика Грантинга привела их к этому – к побегу, совершенному под ложным предлогом, и драке, в которой Баллард пролил бы последнюю каплю крови, если бы это было необходимо, чтобы защитить имущество, обещанное ему в контракте о помолвке.

Молчаливый, безжалостный, он парировал удары противника и гнал его через цветущее поле своими собственными ударами, пока Седерик не задышал тяжелее, чем запыхавшаяся кобыла Изабо, и пот не стал стекать с его лба ручьями.

– Убей его, Седерик!

На мгновение пронзительная команда Изабо отвлекла Балларда, и Седерик нанес удар. Его клинок безвредно скользнул по рукаву кольчуги Балларда, но щит нашел свою цель: выступ щита нанёс скользящий удар по лицу Балларда. В ушах зазвучал треск костей. Горячая вспышка боли наполнила его глаза слезами, а нос и рот кровью. Он пошатнулся наполовину ослепленный и задыхающийся. Тонкий шепот клинка, рассекающего воздух, предупредил его, и только годы борьбы в качестве лорда-маршала спасли его от следующего удара Седерика. Он присел под ударом меча и снова поднялся. По инерции Седерик оказался в пределах досягаемости Балларда. И Баллард встретил его, ударив рукоятью меча по черепу Седерика.

Драка закончилась так же внезапно, как и началась. Седерик упал в облако цветов льна, потеряв сознание от удара Балларда. Баллард приставил острие меча к челюсти Седерика для смертельного удара.

– Нет! – Изабо бросилась на своего поверженного любовника и посмотрела на Балларда с таким искаженным ненавистью лицом, что вся её знаменитая красота исчезла. – Пощади, умоляю тебя! Я соглашусь на всё, что ты захочешь, мерзкое отродье. Только не убивай его.

Лицо пульсировало из-за сломанного носа, а живот болел от крови, которую он проглотил. Баллард одарил свою невесту кровавой улыбкой, лишенной юмора.

– Я хочу получить то, что указано в нашем контракте о помолвке, Изабо. Твоя рука, твои земли и сын, который их унаследует. Отдай мне их, или я отдам тебе голову Грантинга на острие моего клинка.

*****

– Никогда не пойму, как такой робкий человек, как Мерсер Халлис, сумел породить такую волчицу, как Луваен Дуенда, – Гэвин стоял рядом с отцом у единственного окна хозяйских покоев и смотрел, как лошадь и всадник пробираются по подъемному мосту, перекинутому через ущелье. Поднялся ветер без снежных порывов, но всё ещё достаточно сильный, чтобы взъерошить гриву лошади и задрать плащ всадника. Капюшон откинулся назад, открыв тёмные волосы Луваен, прежде чем она скрылась из виду под пролетом отводной стрельницы.

Баллард молчал, держа своё мнение при себе. Комментарий Гэвина был мягким по сравнению с комментарием Эмброуза. Колдун ранее заявил, что сестра Циннии «обладала характером барсука, которого ткнули острой палкой». Эмброуз ясно выразил свою неприязнь к их новой гостье, и Гэвин с подозрением относился к ней – и у него были на то причины. Баллард потрогал больное место сбоку своего заживающего носа. Женщина брыкалась, как мул, и проделала замечательную работу, пытаясь проломить ему лицо.

– Ты уверен, что хочешь, чтобы она осталась здесь на зиму? По словам Эмброуза, с ней будут проблемы, если она останется.

– Она вспыльчивая, но любит свою сестру, – Гэвин вдохнул поток холодного воздуха, врывающегося в открытое окно. – Когда она не занята, играя роль боевой собаки Циннии, её общество очень приятно. Умная, начитанная и остра на язык, – его взгляд скользнул по избитому лицу Балларда, и он поморщился. – Ты можешь простить её настолько, чтобы позволить ей остаться? Цинния хочет, чтобы она была здесь, и они близки, несмотря на то, что иногда могут драться, как две мокрые кошки в мешке.

Баллард не знал эту Дуенду, не помнил её, кроме запаха гвоздики, который прорезался сквозь вонь его камеры, что ненадолго вывело его из безумия потока. Он пришёл в ужас, обнаружив, что его сын стоит рядом с безошибочно узнаваемым силуэтом женщины. Он оставался в здравом уме достаточно долго, чтобы спросить Гэвина, почему он сделал это, прежде чем безумие снова охватило его. Он не помнил, как схватил её или даже удара, который она нанесла, сломав ему нос. Он не держал зла за это. На самом деле, она заслужила капельку его уважения за то, что сопротивлялась – черта несомненно, усвоенная по необходимости, если её отец был таким малодушным, как описывал Гэвин.

– Острый язык достаточно безвреден, и я пережил кое-что похуже, чем этот удар по носу. Однако если она будет тратить своё время, пытаясь настроить твою возлюбленную против тебя, ты, возможно, захочешь пересмотреть своё решение.

Черты лица его сына застыли, ледяное выражение напомнило ему о его давно умершей матери. Баллард вздрогнул.

– Я сам вышвырну её, если узнаю об этом.

Баллард в этом не сомневался:

– Ты всегда можешь попросить Эмброуза наслать на неё проклятие безмолвия.

Гэвин усмехнулся:

– Как бы Эмброузу не хотелось, я думаю, что потребуется нечто большее, чем потеря голоса, чтобы победить госпожу Дуенду, – он закрыл и запер окно. – Я пришлю их наверх. Цинния хочет представить вас друг другу.

Баллард накинул плащ, натянул капюшон пониже и занял своё место у горящего очага.

– Эта девушка напугана, когда находится рядом со мной.

– Это просто уважение к господину домовладения. Любой отреагировал бы так же, даже без проклятия. Цинния ищет тебя по собственной воле. Такое может только убедить Луваен, что Циннии нечего бояться.

Может быть, не сейчас, когда поток слаб, и его мысли принадлежали ему, но если его не снять, проклятие гарантировало, что никто в Кетах-Тор не будет в безопасности от него.

– Однажды, сынок, тебе придется сказать ей, что это не всегда будет правдой.

Гэвин молчал, уголки его губ опустились вниз.

– Знаю. Только не сейчас, – он оставил Балларда в одиночестве ждать своего посетителя.

Ему не пришлось долго ждать. После более чем двух недель, проведенных с ней в коридорах его дома, он теперь узнавал быстрые шаги Циннии. Те, что последовали за ними, были новыми, более длинными и целеустремленными.

– Войдите, – ответил он на вежливый стук. Дверь открылась, впуская Циннию. Прекрасную, как обычно, в голубом платье, которое подчеркивало её изгибы и смягчало её карие глаза. Она нерешительно улыбнулась ему и присела в реверансе.

– Добрый день, господин, – она недавно переняла домашнюю форму обращения к нему. – Это моя сестра, Луваен Дуенда, – она отступила в сторону, пропуская свою спутницу в комнату.

Если бы Цинния была королевского происхождения, то она была бы известна, и за неё сражались бы принцы каждого королевства. Барды сочиняли бы песни о её красоте и писали стихи, восхваляющие каждое женское великолепие: от изгиба бровей до изгиба бёдер. Никто не станет поэтизировать Луваен Дуенду или сражаться за то, чтобы сделать её королевой. Эти двое совершенно не походили друг на друга. Цинния была маленькой и белокурой, а Луваен возвышалась над сестрой. Баллард не обладал внушительным ростом Гэвина, но он был выше многих мужчин, Луваен же могла смотреть ему в глаза, не поднимая головы. Он мельком увидел её волосы, когда она ехала по мосту. Тёмные, с намеком на волну, они падали на одно плечо толстой косой. Тонкие пряди обрамляли лицо, слишком строгое, чтобы быть красивым. У неё был выдающийся нос, который слишком сильно выгибался и подчеркивал тонкую верхнюю губу и высокие резные скулы. Широкие чёрные брови изогнулись над глазами цвета пепла. Линия челюсти достаточно острая, что можно было пораниться. Черты, лишенные какой-либо мягкости, за исключением полной нижней губы и изогнутого подбородка, похожего на подбородок Циннии. Она не была красивой, но запоминающейся – Баллард знал, что засыпая ночью, увидит её гордое лицо за закрытыми веками.

Она сделала намёк на реверанс:

– Лорд де Совтер.

Балларду понравился её голос с глубокими, тщательно модулированными интонациями.

– Госпожа Дуенда, добро пожаловать в Кетах-Тор.

Луваен сложила перед собой руки в перчатках:

– Моя семья выражает вам нашу глубочайшую благодарность за вашу щедрость, проявленную при оплате долгов моего отца. Я должна извиниться перед вашим сыном за то, что усомнилась в его словах относительно владений вашей семьи.

Гэвин предупреждал его, что она прямолинейна и говорит то, что думает. Баллард приветствовал такую черту характера.

– Гэвин очень любит вашу сестру, госпожа. Плата была небольшой. Считайте это жестом признательности за то, что вы позволили ей погостить у нас зиму.

Она наклонила голову и, не отводя взгляда, заговорила с Циннией:

– Цинния, я хотела бы поговорить с де Совтером наедине, пожалуйста.

Он с интересом наблюдал, как девушка бросила тревожный взгляд на него, а затем ещё один на свою сестру. Баллард воздержался от обещания, что не даст Луваен второй возможности подправить его лицо. Она присела в реверансе и сжала руку Луваен, хотя он не мог сказать, был ли этот нежный жест предупреждением или утешением.

– Тогда встретимся за ужином? В коридоре сквозит, поэтому мы едим на кухне, – она послала сестре воздушный поцелуй и оставила их наедине.

Баллард указал на ближайший стул:

– Устраивайтесь поудобнее у огня, госпожа. Там есть подогретый эль и место для вашего плаща.

Он указал сначала на маленький столик, установленный между стульями, где стояли два кубка, а затем на большой сундук, придвинутый к стене. Она мельком взглянула на его руки, но не проявила никакой реакции, кроме как сняла плащ с перчатками и положила их на сундук, чтобы высушить. Её действия дали ему несколько секунд, чтобы незаметно полюбоваться ею. Грациозная, как ива, со стройной спиной и руками, она была одета в платье цвета ржавчины, которое подчеркивало рыжеватые блики в её волосах. Баллард задумался, были ли её ноги такими длинными, как предполагал её рост.

Она снова повернулась к нему лицом, и эти дымчатые глаза смерили его взглядом.

– Разве вы не откроетесь мне, как я открылась вам, милорд? – сложный вопрос, как будто она надеялась оценить его характер по необходимости оставаться скрытым под плащом.

Если бы она подождала ещё немного, он избавил бы её от необходимости спрашивать. Он надел плащ и капюшон для удобства своих гостей. Его домочадцы привыкли к его внешности, и он жил со своим постоянно искажающимся лицом почти четыре столетия. Каким бы тщеславием он не обладал, оно давным-давно было раздавлено тяжестью проклятия. Ещё до его появления он славился своей доблестью в бою, а не своей внешностью. В эти дни он был просто благодарен за то, что всё ещё обладал достаточно здравым умом. Его беспокойство по поводу реакции Циннии на него было вызвано желанием не создавать проблем Гэвину. Независимо от того, находили ли девушка или её сестра его отвратительным, для него это ничего не значило.

Он откинул капюшон, сбросил плащ, бросив его через всё помещение, чтобы тот приземлился поверх одежды Луваен.

– Как пожелаете, госпожа.

В отличие от Циннии, она не испугалась. Гэвин заверил его, что в камере было слишком темно, а её свеча слишком слабо освещала, чтобы ясно осветить его во время её первого визита. Теперь у него не было теней, в которых он мог бы прятаться. Несколько свечей и прыгающие языки пламени от мощного огня в камине освещали комнату.

Она склонила голову набок и робко улыбнулась ему:

– Какие впечатляющие чёрные глаза [прим. перев. – под «черными глазами» подразумеваются фингалы].

Он моргнул, ошеломлённый её поддразниванием. Ни отвращения, ни страха, только любопытство, смешанное с оттенком смущения из-за травмы, которую она нанесла. Он последовал её примеру и намеренно неправильно понял её замечание.

– Глаза моего отца тоже были чёрными.

Её полная нижняя губа поджалась, а горло с трудом сдерживало смех.

– В вашей семье есть склонность получать по лицу? Какая странная черта, которую можно передать своим потомкам.

Баллард усмехнулся, сам себе удивляясь. Он не мог вспомнить, когда в последний раз по-настоящему смеялся без сарказма или горечи. Может, она и вспыльчивая, но Луваен Дуенда добилась того, чего никто другой не добивался годами.

– Мужчины в моей семье, как известно, совершали глупости, которые приносили им пару синяков, – это было оправдание за то, что он сбил её с ног, и признание того, что он заслужил преподнесенное в ответ.

Она хмыкнула и подняла тёмную бровь:

– Вот как? Тогда это всего лишь вопрос времени, когда Гэвин будет щеголять с парочкой таких.

– Весьма вероятно, – он снова указал на стулья. – Садитесь, госпожа. Вам захочется отогреться у огня.

Он последовал за ней и взял бокалы со стола, пока она устраивалась поудобнее. Эль остыл, и он поднял кочергу, лежавшую на углях в очаге. Красное железо звякнуло о камень, когда он стряхнул прилипший пепел, а затем погрузил кончик кочерги в свой кубок. Эль перелился через край, и он сдул густую пену в огонь, где она зашипела. Луваен наблюдала за ним со своего места.

– Ваш напиток тоже подогреть? – спросил он. Она кивнула, и он повторил процесс, убедившись, что в эле не осталось и следа пепла. Она пробормотала слова благодарности, когда он передал ей кубок, и сделала пробный глоток. Она благодарно вздохнула.

– Ваша Магда – лучшая из всех женщин, которых я когда-либо встречала. Она использует мускатный орех при варке напитка.

Поскольку он так долго пил только эль Магды, ему не с чем было сравнивать, но ему было приятно, что его гостю понравилось одно из подношений его домочадцев. Она сидела в своём кресле, как на троне, с прямой спиной и царственной осанкой. Её платье ниспадало складками на пол, ткань облегала одну ногу от бедра до колена. О да, у неё были длинные, очень длинные ноги. Баллард снова перевёл взгляд на её лицо, раздраженный осознанием того, что его отвлекла юбка так же, как любого юнца, обнюхивающего доярку.

– Расскажите мне о своём путешествии. Я предполагаю, что этот дон Джименин принял оплату.

Триумф зажёгся в её глазах.

– Принял, хотя я думала, что он взорвётся. Мне пришлось противостоять клерку из Торгового дома парой подсвечников, но я позаботилась о том, чтобы мастера по кредитованию и половина городского совета пришли, чтобы засвидетельствовать обмен, – она ухмыльнулась в свой бокал. – Джименин был на волосок от апоплексического удара. Он не любит, когда ему препятствуют.

– Ни один мужчина не любит. Из того, что рассказал мне Гэвин, оплата монетами не была целью Джименина. Он найдёт другой способ заполучить вашу сестру.

Выражение её лица посерьёзнело:

– Вот почему я согласилась, чтобы она осталась на зиму. Мне нужно время, чтобы всё спланировать.

Баллард гадал, что она придумает, чтобы уберечь Циннию от лап
Джименина, если девушка откажется от ухаживаний Гэвина.

– А если она решит сделать Кетах-Тор своим домом, как только закончится зима?

Луваен покинула своё место и принялась расхаживать перед очагом.

– Я люблю свою сестру, де Совтер, и боюсь того, что сделает Джименин, если она попадёт ему в руки, – она пронзила его тяжёлым взглядом. – Это в лучшем случае сомнительное убежище: разрушенная крепость, расположенная в бассейне дикой магии; человек, настолько обезумевший от неё, что его собственная семья заковывает его в темнице, и колдун, который обманывает невинную молодую женщину, чтобы та не видела парня, из-за которого она упадёт в обморок, когда тот взглянет на неё глазами зверя. А пока я должна доверить её безопасность вам. Если она решит остаться, то ей нужно будет точно знать, с чем она столкнётся, прежде чем сделает этот выбор. Гэвин попросил зиму, чтобы ухаживать за ней. В обмен я хочу остаться здесь с ней и быть её компаньоном и опекуном.

Она первой бросила вызов, и непреднамеренно или намеренно она сделала это, когда он больше внимания уделял тому, как свет очага танцевал на её фигуре, чем её словам. Магда сказала бы, что она плоская, как летучая мышь, но Баллард восхищался лёгкой выпуклостью её груди, идеально пропорциональной её стройной фигуре. Её платье колыхалось вокруг ног и бёдер, в то время как тени играли в её волосах и собирались в ложбинке у горла. Его жена однажды обвинила его в том, что он холодный человек, и годы воздействия проклятия ослабили его энергию, но он всё ещё жил, всё ещё дышал и в этот момент страстно желал.

– Де Совтер?

Она перестала расхаживать, черты её лица исказились от его невнимания. Если бы она только знала, насколько он сосредоточен на ней. Прежде чем ответить, он сделал глоток остывающего эля.

– В большинстве случаев это разумная просьба, – должно быть, она услышала его невысказанное «но», потому что её поза оставалась напряжённой. – Разумно, если это всё, что вы задумали. Если вы проведёте здесь зиму, у вас будет достаточно времени, чтобы настроить Циннию против моего сына, если захотите. Мы не дураки, госпожа Дуенда. Вы имеете большое влияние на свою сестру.

Ему понравилось, что она не отрицала своего влияния:

– Верно, но, как и все остальные, вы недооцениваете волю Циннии. Если бы она было такой слабой, как некоторые полагают, мы бы с вами не обсуждали это, и Цинния была бы дома в Монтебланко, как и я, – она сократила расстояние между ними и поставила свой эль. Она приблизилась, и Баллард уловил запах, который на короткое мгновение разрушил власть потока над ним в его клетке – гвоздика. – Я не буду пытаться повлиять на неё так или иначе. Если Гэвин завоюет её, он сделает это честно и с обаянием. Если у него не получится, это будет не по моей вине, и мы обе вольны уйти с нашим долгом перед вашей семьей.

Эмброуз сказал, что она вдова, и Баллард мог только догадываться, как её муж мог загнать себя в могилу в раннем возрасте, пытаясь оставаться хозяином своего дома с такой женой. Эта женщина привыкла издавать указы и заставлять их выполнять.

– Если я соглашусь, что вы собираетесь делать, пока живёте в моём замке, едите мою еду и пользуетесь моими дровами, чтобы согреться? Кетах-Тор требует тщательного обслуживания, а мы небольшое домашнее хозяйство. Каждый здесь занимается несколькими делами.

Он подумал, что её позвоночник может сломаться, если она ещё немного напряжется. Она скрестила руки на груди и нахмурилась.

– Мы с Циннией не пиявки, милорд, и мы не неумехи. Я варю отвратительный эль и могу сжечь это место, пытаясь приготовить, однако я искусная прядильщица и шелкокрутильщица, компетентная швея и исключительный писец. Цинния училась у Маргариты де Пизан в качестве переписчика, иллюстратора и переплетчика. Мы не дворянки и не боимся тяжелой работы. Я скребла полы, стирала бельё, ухаживала за больными и помогала хоронить мёртвых. Чего вы хотите от меня?

Баллард слушал её страстную речь, не перебивая. У Луваен Дуенды был ответ на большинство вопросов и аргумент на всё остальное. Она не спорила – она объявляла войну. Его уважение к Циннии расцвело. У девушки был более сильный характер, чем он предполагал, если она ещё не согнулась под тяжестью внушительной личности своей сестры. Очарованный, он поддался искушению подразнить госпожу Дуенду и, возможно, лишить её дара речи.

– Чего я хочу от вас? – он сделал паузу, его взгляд скользнул по ней от макушки до кончиков пальцев ног, выглядывающих из-под подола. Её ладони, бледные и с длинными пальцами, сжимали её предплечья. – Вас в моей постели, – сказал он.

Он ожидал негодующей тирады или града оскорблений, охватывающих всё: от его происхождения до ужасного лица и рук. Тишина, которая встретила его мягко произнесенное заявление, повисла в комнате, становясь такой же горячей, как тлеющие в камине угли и те, что пылали в глазах Луваен. Баллард готов был поспорить, что она в любой момент выдохнет дым из ноздрей и огонь изо рта. Он увидел, как её взгляд метнулся к кочерге, затем снова к нему, и чуть не рассмеялся вслух. Она прикидывала свои шансы на успех, пригвоздив его к стулу.

Слова извинения за его неудачную шутку повисли у него на губах и умерли, когда возмущенное поведение Луваен остыло. Проницательный взгляд, который она бросила на него, превратил его веселье в изумление, и именно он лишил дара речи. Он встал перед ней достаточно близко, чтобы её дыхание ласкало его щёки, и он мог сосчитать количество тёмных ресниц, обрамляющих её веки.

– Боги, – пробормотал он. – Ваша любовь к сестре исключительна, если вы действительно собираетесь отдаться мне.

Её верхняя губа скривилась в лёгкой усмешке:

– Если я скажу «да», то отдам только своё тело, а не себя, – она щёлкнула пальцем по одной из пряжек на его тунике и отступила. – Я не буду той, кто пострадает от этой сделки, и вам повезёт, если я не кастрирую вас до весны.

Баллард поздравил себя с тем, что сохранил ровный голос и нейтральное выражение лица.

– Вы можете оставаться в своей постели, госпожа Дуенда. Я подозреваю, что не пережил бы встречу между нами невредимым. Я бы хотел, чтобы мои яйца оставались на месте.

Она растерянно моргнула, и её брови нахмурились:

– Тогда чего вы хотите?

Чего он хотел? Это был резонный вопрос, на который не было простого ответа. Он хотел большего – восторга от настоящей жизни, а не только счёта времени. Острая на язык сестра, которая вторглась в его дом, выдвинула свои требования и бросила вызов его власти, когда кровь пела в его жилах. Они собирались схлестнуться, в этом не было никаких сомнений. Эмброуз не преувеличивал, когда говорил, что у неё тяжёлый характер, но он не чувствовал себя таким живым с тех пор, как взял новорождённого Гэвина на руки и провозгласил его наследником Кетах-Тора. Для Гэвина всё ещё оставалась надежда. Привязанность Циннии к нему может превратиться в любовь и разрушить проклятие, связавшее его. Для Балларда было слишком поздно. Он существовал одолженное время, и его дни, как человека, обладающего человечностью, были немногочисленны. Изабо говорила правду, когда заявляла, что ни одна рожденная женщина не полюбит его, но он нашёл ту, которая спорила с ним. Этого будет достаточно, чтобы успокоить его, когда последние остатки его рассудка погаснут в темноте камеры. Луваен Дуенда может остаться.

– Ваше общество, – просто сказал он. – Кетах-Тор уже много лет обходится без присутствия утончённой женщины. Гэвин завладеет вниманием вашей сестры, а я завладею вашим. Вы будете развлекать меня, когда я захочу, составите мне компанию, приятную компанию, – он ухмыльнулся. – Поговорите с Магдой, если хотите. Она будет благословлять вас до конца своих дней: в этом сезоне у нас был хороший урожай льна и достаточно связок, чтобы орда прядильщиков была занята до следующего лета.

– Что-нибудь ещё? – она, наконец, потеряла самообладание и уставилась на него с открытым ртом от недоверия.

– Вы никогда не должны забывать, что вы всего лишь гостья в этом доме, а не его хозяйка. Ваша сестра покажет вам, какие комнаты вы можете исследовать. Держитесь подальше от остальных, если вас не пригласят. Если вы нарушите правила, будут последствия. Вы можете так же легко прясть, проводя зиму в заключении в одной из камер внизу. Если вы захотите исследовать лес, не ходите в одиночку. И держись подальше от роз, растущих вдоль стены замка. Они искажены потоком и порочны.

Луваен перестала разевать рот, чтобы ответить ему:

– Понятно.

– Мы пришли к соглашению?

– Да.

Она была единственной, кто вёл переговоры о праве остаться, но и он был единственным, кто хотел вздохнуть с облегчением, что она согласилась на его условия. Он вернулся на своё место и схватил свой кубок, просто чтобы чем-то занять руки.

– Тогда вы, возможно, захотите присоединиться к своей сестре за ужином, – он наклонил голову, давая понять, что их встреча окончена. – Госпожа.

Он получил лишь короткий кивок и прохладное «де Совтер», прежде чем она достала из-под его плаща свой и вышла из комнаты, не закрыв за собой дверь.

Баллард ухмыльнулся огню, допил свой напиток и остатки эля Луваен для пущей убедительности. Зима обещала быть интересной.

– Ну?

Он поднял глаза и увидел рядом с креслом Эмброуза, линзы его очков отражали свет камина и скрывали выражение его лица.

– Я позволил ей остаться.

– Я боялся, что ты это скажешь, – проворчал Эмброуз. – Тогда лучше прикрывай спину. Если ты хотя бы чихнешь неправильно в сторону её сестры, она попытается оторвать тебе голову.

– Она словно волчица со щенком.

Колдун кивнул:

– Да. Я подозреваю, что она убила своего мужа.

Баллард вспомнил, как она бросила быстрый взгляд на каминную кочергу, а затем на него. Он улыбнулся:

– Я бы не удивился.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒