ПРОЛОГ. ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПРОЛОГ

Из самого высокого окна замка Баллард смотрел на леса и поля родового поместья и ждал, когда умрёт его жена. Дул западный ветерок, принося с собой аромат зелёного клевера и пряный мускус сосны и ясеня, предвещавший наступление весны и скорого лета. Лето было любимым временем года Изабо, но она не проживёт достаточно долго, чтобы увидеть его или цветение её любимых роз.

Скрип открывающейся двери за его спиной возвестил о прибытии колдуна. Одежды Эмброуза шептали пыльные заклинания, подметая доски пола. Он остановился перед самым окном.

– Господин.

Баллард не обернулся.

– Всё закончилось?

– Скоро, – в голосе Эмброуза послышались тревожные нотки. – Она спрашивает о вас.

Баллард оторвался от вида своих земель и повернулся к магу. Мужчина не удивил бы его больше, если бы сказал, что в пруду резвятся пурпурные русалки.

– Значит, она бредит.

Эмброуз покачал головой.

– Нет. Совершенно здравомыслящая. Будьте осторожны.

Бессмысленное предупреждение: он всегда оставался настороже, когда имел дело с женой. Мужчина посмотрел на кормилицу в углу комнаты.

– Отдай его мне.

Она встала по его команде, осторожно баюкая свёрток, который дёргался и сопел. Он взял ребёнка из её рук и осторожно отодвинул одеяло, открывая розовокожее существо со скрюченными кулачками, шапкой тонких золотистых волос и яркими детскими голубыми глазами, которые могли потемнеть с возрастом. Руки Балларда, тёмные с боевыми шрамами, легли на маленькое тело мальчика, когда он повернул малыша так, чтобы видеть его спину. На протяжении бесчисленных поколений дети кетахской крови носили серповидный знак прямо над ягодицами. Он был у Балларда, как и у его отца и деда. Гладкая и незапятнанная спина этого младенца открыла правду, о которой подозревал Баллард. Он не был тем, кто зачал ребёнка Изабо.

– Ты можешь отдать его в другую семью. Младшие рыцари с бесплодными жёнами мечтают о детях благородного происхождения. Один возьмёт его, вырастит как своего.

Баллард проигнорировал предложение Эмброуза, завороженный тонкими чертами лица младенца и крошечной ручкой, сжимающей один из его пальцев. Глаза ребёнка моргнули и медленно сфокусировались, поймав взгляд Балларда и удерживая его в течение одного вечного мгновения, обнажая его душу. Впервые на его памяти что-то шевельнулось в нём, оттаяло и зашевелилось – свирепый инстинкт требовал защищать. Он наклонился и провёл губами по лбу ребёнка. Этот младенец может и не принадлежал ему по крови, но, тем не менее, был его: его сын, его наследник, следующий лорд Кетах-Тор и всех земель, на которые он претендует. Если бы он думал, что она оценит это, то поблагодарил бы Изабо за такой щедрый подарок. Он взглянул на Эмброуза, который смотрел на него непроницаемым взглядом, на кормилицу, что отвернулась к окну.

– Это Гэвин де Ловет, – сказал он тихим голосом, – сын Балларда, сына Двеннона, сына Удольфа, наследник Кетах-Тор.

– Провозглашённый и признанный, – Эмброуз низко поклонился. Кормилица присела в реверансе.

Баллард вернул ребёнка няне. Он не хотел покидать эту мирную комнату с её новорождённой надеждой и обещанием на будущее, но его ждала женщина. Она вызвала его с предсмертным вздохом. Изабо родила ему наследника. Он был ей обязан.

В её спальне пахло, как на поле битвы после окончания бойни, когда вороны уже резвились среди павших. Неопределённый запах смерти висел в воздухе, сгущаясь от удушливого жара, исходящего от огня в очаге. Будучи здоровой, Изабо носила титул самой красивой женщины в королевстве. Теперь, изнемогая от потери крови, она лежала в своей постели, словно усохший призрак, покрытый горой покрывал. Только её глаза, такие же голубые, как у сына, светились жизнью с искорками злобы. Взглядом она проследила за приближающимся Баллардом.

– Изабо, – в течение нескольких месяцев их брака она не скрывала того, что вид его вызывал у неё отвращение. Он никогда бы не подумал, что она захочет провести с ним свои последние минуты.

Она провела кончиком языка по потрескавшейся нижней губе.

– Воды, – прохрипела женщина.

Он налил воду в чашку и помог ей сесть, чтобы она могла выпить.

– Пей медленно, – сказал он. На этот раз она сделала, как он велел, без возражений. Когда она закончила, он осторожно опустил её на кровать.

Её грудь тяжело вздымалась и опускалась.

– Здесь должен быть ты, а не я.

Мягко произнесенные слова были остры как бритва от ненависти, они могли бы пролить кровь, если бы он хоть что-то чувствовал к ней.

– Не могу согласиться с тобой, жена. Мне жаль, что ты так страдаешь, но я рад, что это не я.

Она хрипло рассмеялась, от чего вызвала у Балларда тревогу, а не жалость, и волосы у него на затылке встали дыбом.

– Ну и хорошо, – прошептала Изабо. Её губы растянулись в улыбке, которая никогда не достигала её глаз. – Иначе я не смогла бы подарить тебе свой подарок, – её бледные пальцы скользили по одеялам, рисуя таинственные узоры. – Я оставляю тебя с твоим драгоценным наследником, – заявила она. – Ему я завещаю свои горечь, ярость, ненависть, – голубые глаза горели теперь не только от лихорадки, и Баллард с трудом подавил желание отойти от кровати. – Когда он оставит детство позади, они проявятся. Дикарь, которым ты являешься, вырастит дикаря, которым он станет. Ни одна женщина не полюбит его. Все твои козни, твой обман привели нас к этому, – Изабо вцепилась в одеяло так, что побелели костяшки пальцев, и с трудом поднялась. – Ни одна рождённая женщина никогда не полюбит тебя, – сказала она. – И сын погубит отца.

Её рот искривился, и она сплюнула, точно прицелившись. Баллард вытер со щеки горячую слюну. Будь у него менее прагматичный ум, ему показалось бы, что она обожгла его кожу. Усилие полностью истощило женщину, и она рухнула на подушки, закрыв глаза, дыхание со свистом вырывалось из её рта. Несмотря на ядовитые слова, он оставался у её постели, бодрствовал и изнемогал, пока дыхание Изабо не стало поверхностным, затихло и, наконец, прекратилось. Её смерть была более мирной, чем жизнь. Он оставил её наедине с женщинами и обнаружил, что Эмброуз ждёт его в коридоре.

Часть его испытала облегчение. Вечные ссоры и препирательства прекратились. И всё же он сожалел. Они заключили сделку, и она выполнила свою часть соглашения. Он почтил бы её по-своему, дал бы ей свободу, а то и любовника, которого она так отчаянно жаждала. Он не желал её смерти, не молился о ней, но и не горевал о её кончине.

– Всё кончено, – сказал он.

В мерцающем свете факелов глаза Эмброуза сверкнули.

– Вы уверены?

– Да. Своими прощальными словами она вверила мальчика мне вместе с ненавистью. Потом плюнула в меня.

Брови колдуна сошлись на переносице.

– Что именно она сказала, господин? Каждое слово. Мне нужно их услышать, – Баллард повторил их. Эмброуз пробормотал несколько эпитетов и принялся расхаживать по комнате. – Её ненависть к вам была глубока. В отместку она прокляла собственного сына.

Баллард пожал плечами. Эмброуз был подозрительным, и Изабо всегда нервировала его.

– Я не верю в проклятия.

Маг фыркнул.

– Сейчас самое время начать. Изабо обладала неконтролируемой магией. Проклятия, выпущенные левой рукой, сильны, даже если ими владеет неквалифицированная рука.

Баллард направился к лестнице.

– У меня нет времени выслушивать твои мрачные предсказания, Эмброуз. Мне нужно растить сына и похоронить жену.

Эмброуз поспешил догнать его.

– Где вы хотите её похоронить? С её розами?

Он замолчал, услышав вопрос. Будь она не его женой, он, возможно, подумал бы об этом, но она была леди Кетах-Тор. Умерев, она будет лежать в семейном склепе, рядом с жёнами лордов, которые были до неё.

– Нет. Женщины подготовят её. Её похоронят вместе с остальными членами семьи.

Границы между вассалом и подданным истончились, когда Эмброуз схватил его за руку.

– Ты уверен, Баллард?

– Она была моей маркграфиней [прим. Маркграф – в раннем средневековье в Западной Европе должностное лицо в подчинении короля, наделённое широкими административными, военными и судебными полномочиями в марке]. После заключения брака она вошла в Кетах-Тор, – Баллард хлопнул его по плечу. – Ей уже всё равно, где отдыхать, друг мой.

Он оставил Эмброуза на лестничной площадке, но предупреждение колдуна последовало за ним вниз по лестнице:

– Не рассчитывайте на это.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

372 года спустя

– Разве ему не следует заняться чем-нибудь ещё, кроме того, чтобы беспокоить Циннию? Разве у него нет других обязанностей? – Луваен Халлис Дуенда хмуро посмотрела на пару, сидевшую на садовой скамейке у кухонной двери.

В четвёртый раз за эти дни её сестра Цинния развлекала молодого оружейника, недавно нанятого в оружейную Монтебланко. Как и все мужчины в радиусе шести лиг, Гэвин де Ловет, единственный сын лорда Балларда де Совтера, был очарован красотой Циннии и начал ухаживать за ней. К всеобщему удивлению и немалой зависти в некоторых случаях, Цинния с энтузиазмом приняла его ухаживания. В течение трёх месяцев они проводили вместе каждую свободную минуту, обычно под бдительным оком Луваен. Люди уже заключали пари о том, когда будет объявлено о помолвке. Сейчас пара куталась в плащи, склонив головы, слишком поглощенные друг другом, чтобы заметить легкий снежок, припорошивший их плечи.

Мерсер Халлис встал из-за стола и подошел к старшей дочери, стоящей в дверном проёме. Его низкий смешок заставил Луваен нахмуриться ещё сильнее.

– Судя по её виду, он, скорее, приятное развлечение, чем беспокойство. Достаточно порядочный парень, к тому же он заставляет её улыбаться. Что тебе в нём не нравится, Лу?

Луваен оставила свой пост у двери, чтобы поставить чайник на горячую решётку.

– Я никогда не говорила, что он мне не нравится, – если бы он не обнюхивал юбки её сестры, она бы его очень любила. В течение нескольких недель де Ловет производил на неё впечатление своей честностью и вежливым общением с её семьёй. Она особенно восхищалась его твёрдым взглядом зелёных глаз, спокойным и непоколебимым, даже под её самым пугающим взглядом. Всего на несколько лет старше Циннии, он был также потрясающе красив, как Цинния была прекрасна. Высокий и мускулистый, он обладал лицом, от которого девки в пабе «Панталоны Бишоп» падали в обморок каждый раз, когда он проходил мимо. Как и Цинния, он был блондином и зачесывал волосы в простую причёску, перевязывая их чёрной лентой. Если бы они поженились и завели детей, их отпрыски стали бы не просто красивыми, они были бы неземными.

Она содрогнулась при этой мысли. Такая красота приносила свои собственные страдания, и страх Луваен за будущее сестры не уменьшался даже при мысли о хорошей партии.

– Он такой же, как и любой другой мужчина, который положил глаз на Циннию – глупый. Однако она любит его так же, как он ее, и это пугает меня. Мы ничего о нём не знаем, кроме того, что он нам рассказал.

– Многообещающий молодой человек с талантом фехтовальщика, – сказал Мерсер. – Это высокооплачиваемый навык. Он хорошо обеспечит Циннию.

– Верно, но почему единственный сын и наследник лорда работает кузнецом? Кто-нибудь слышал о де Совтерах? Дама Мона не слышала, а она знает каждую семью: богатую, бедную и в промежутке между ними в дюжине городах. Она не узнает фамилию. Насколько нам известно, он преступник.

Мерсер снова занял своё место среди разбросанных открытых бухгалтерских книг и квитанций.

– Ну, тогда хорошо одетый. Если судить по его одежде, его семья не нуждается в серебре, – он вздохнул и провёл рукой по редеющим волосам, весь юмор исчез. – Хотел бы я, чтобы мы могли сказать тоже самое, – он перелистал страницы бухгалтерских счётов. – Я не могу сбить эти цифры лучше, чем ты уже сделала. Джименин вызовет своих агентов, а без груза с того последнего корабля мы не сможем их объяснить.

Несмотря на её собственные лихорадочные ночные расчёты, которые указывали на абсолютное банкротство, Луваен надеялась, отец найдёт что-нибудь, упущенное ей, что-нибудь, что поможет вернуть долг. Таких денег не было, и она оплакивала неизбежную потерю своего дома и оставшегося скота, который будет продан, чтобы помочь оплатить непогашенные счета её отца.

Серия резких ударов нарушила напряжённую тишину кухни. Луваен бросила взгляд на одно из окон гостиной, выходившее на улицу. За стеклом трепетала предательская рябь чёрного плаща. Она зарычала.

– Упомяни дьявола, и он появится. Джименин у двери, папа. Отвлеки его. Я позову Циннию.

Холодный воздух пронизывал её шаль, и она сморгнула кружевные снежинки с ресниц, когда шла через сад. Цинния не заметила её, но Гэвин заметил. Он отпустил руку Циннии и встал, поклонившись Луваен.

– Госпожа Дуенда, – настороженный взгляд зелёных глаз следил за ней. Луваен подавила улыбку. Она ни разу не обменялась с де Ловет ни одним сердитым словом, но подозревала, что он много слышал от горожан и даже от Циннии о её остром языке и свирепости, когда дело касалось её сестры. Немало потенциальных женихов ушли окровавленными после встречи с ней, фигурально и иногда буквально.

Она ответила ему коротким кивком.

– Сэр Гэвин. Вам нужно уйти, – она прервала нарастающий протест Циннии следующим заявлением: – Джименин здесь.

– Я хочу остаться, – де Ловет скрестил руки на груди и уперся ногами в снег.

Луваен нахмурилась. Героизму не было места в бизнесе – хитрость была единственным способом сразиться с Джименином. Кроме того, это дело Халлисов, а не де Ловет. Он был красив и мог быть богат, но ей нечего было ему ответить, кроме резкого «нет».

Он не шевельнулся, его губы сжались. Луваен попыталась вспомнить, куда она положила вилы в конюшне, когда Цинния пришла ей на помощь. Она бочком подошла к Гэвину и положила нежную руку ему на плечо. Ее большие карие глаза, которые разбили тысячу сердец и нажили столько же врагов, умоляли его. Луваен мысленно считала секунды, пока Цинния превращала свою жертву в дрожащую груду.

– Ты должен идти, Гэвин. Джименин – змий, но с ним мы справимся. Если ты останешься, нам будет только труднее.

К удивлению Луваен и растущему восхищению, де Ловет не так легко поддался на уговоры сестры. С другой стороны, подобное узнавало подобное, и она задалась вопросом, а не использовал ли он мужскую версию того же самого обольщения на других и был ли невосприимчив к его силе. Он взглянул на неё, потом снова на Циннию, его красивые черты лица выдавали противоречивую потребность защитить и желание успокоить Циннию. Со своей стороны, Цинния забила последний гвоздь, погладив его по руке.

– Пожалуйста, Гэвин, – умоляла она своим мягким голосом. – Увидимся завтра?

Луваен сцепила пальцы, чтобы не зааплодировать сестре, когда де Ловет поник и сдался.

– Как пожелаешь, – он сжал руку Циннии, – до завтра, милая Цинния, – и поднес её к губам в вежливом поцелуе. Он ещё раз поклонился Луваен: – Госпожа Дуенда, – и бросил взгляд в сторону дома, чтобы мельком увидеть последнего посетителя Халлисов, прежде чем выйти через заднюю калитку.

Цинния провожала его взглядом, пока он не скрылся из виду. Она повернулась к нахмурившейся Луваен.

– Что?

– Когда ты стала просто «Циннией», а он просто «Гэвином»?

Подбородок Циннии упрямо выпятился.

– В этом нет ничего неприличного.

– Это определённо фамильярно.

Девушка заглянула в открытую дверь кухни и сменила тему.

– Разве у Джименина нет других дел, кроме как прятаться здесь?

Губы Луваен дрогнули от сходства между жалобами Циннии и её собственными на Гэвина.

– Нет, пока он не выжмет из нас всё до последнего фартинга.

Цинния вздохнула.

– Чем я сегодня больна?

– Выбирай сама.

– Проказа, – она усмехнулась. – Подожди. Цинга. Цингой мы ещё не пользовались.

На этот раз Луваен рассмеялась.

– Думаю, он поверит во что-нибудь менее драматичное. Головной боли должно хватить.

Цинния со страдальческим вздохом направилась к двери.

– Кажется, в последнее время у меня её и так прибавилось.

Луваен последовала за ней до самой кухни и смотрела, как она на цыпочках поднимается по чёрной лестнице в свою комнату. Джименин не верил ни единому слову из их рассказов о многочисленных болезнях Циннии, но он ещё не бросил им вызов, и Луваен с радостью играла в эту игру так долго, как это было необходимо, чтобы держать его подальше от её сестры. Она разгладила складки на фартуке, сделала глубокий вдох, чтобы не поддаться искушению задушить посетителя голыми руками, и прошла в гостиную.

Она обнаружила, что оба мужчины сидят у маленького очага, выглядя как два друга, наслаждающихся обществом друг друга в зимний день, пока она не присмотрелась к выражению лица своего отца: зажатый, затравленный и бледный от отчаяния. Мерсер увидел её, и его плечи облегчённо опустились.

– Луваен, дорогая моя, дон Джименин был так любезен, что зашёл узнать о здоровье Циннии.

Луваен склонила голову их гостю, который встал и отвесил ей учтивый поклон. Одетый в элегантный наряд из вышитых чёрных и серых тканей, дон Габрилла Джименин представлял собой впечатляющую фигуру. Богатый землевладелец, вкладывающий деньги во всё: от караванов до кораблей, был самым влиятельным гражданином Монтебланко. Мужчины добивались его расположения, а женщины – его интереса. У него было обычное лицо, которое было спасено от банальности лишь чувственным ртом и странно чарующей парой глаз, смотревших на мир с холодной надменностью. Он зачесывал свои каштановые волосы по последней моде: тугие локоны, уложенные в аккуратные прядки. Луваен ненавидела его и знала, что он искренне отвечает ей взаимностью.

Его взгляд скользнул по ней, прежде чем он посмотрел через её плечо на пустую кухню. Его губы изогнулись в холодной улыбке.

– Вы хорошо выглядите, госпожа.

Она подозревала, что выглядит убийственно, но этот человек умел вызывать в ней гнев.

– Очень любезно с вашей стороны, сэр, – сказала она ровным голосом. – Можно предложить вам чаю?

Он разбил её маленькую надежду в том, что откажется и уйдёт, когда снова занял свое место.

– Благодарю вас, госпожа Дуенда. Я смиренно соглашусь.

– Конечно, – пробормотала она и направилась на кухню, чтобы добавить ещё одну чашку и приготовить чай.

К тому времени, как она вернулась и поставила сервиз на маленький столик между креслами, напряжение в воздухе сгустилось. Джименин взял одну из чашек и отхлебнул.

– Прекрасное варево, госпожа, – когда Луваен не ответила, он продолжил: – Как сегодня мисс Цинния? Она почувствовала себя плохо и ушла в свою комнату во время моего последнего визита.

Луваен закипела от такого фамильярного обращения к её сестре.

– Госпожа Халлис, – процедила она сквозь стиснутые зубы, – боюсь, всё ещё нездорова. Головные боли и усталость. Думаю, смена времён года.

Джименин взглянул на Мерсера.

– У вашей прелестной дочери слабый организм.

Мерсер кивнул:

– Да, – и одним глотком допил свой чай.

– Есть новости о третьем корабле? Я слышал, что обломки первых двух начало прибивать к берегу.

Мерсер ещё больше обмяк в кресле. Луваен, стоявшая на страже позади него, одной рукой сжала его плечо, а другой сжала свои юбки. Этот ублюдок насмехался над её отцом. Все знали, что потеря этих кораблей сделала семью Халлис почти нищей. Надежда, что последний корабль пережил шторм, уничтоживший остальные, быстро угасала.

– Нет, но если повезёт, он со дня на день прибудет в гавань.

Джименин вытянул ноги к огню.

– Ты оптимист, Мерсер, – он взмахнул чашкой. – Прошло почти четыре месяца с тех пор, как мы получили известие, что корабль, возможно, прошёл через шторм целым и невредимым. Я подозреваю, что он лежит на дне океана вместе со своими братскими кораблями, – он обнажил ряд пожелтевших зубов в пародии на улыбку.

Если бы её дому не грозила опасность сгореть дотла, Луваен пожелала бы, чтобы сзади вырвался поток пламени и поглотил его.

– Я думаю, ещё немного терпения, и мы…

Джименин выпрямился в кресле и с такой силой грохнул чашкой, что сервиз загремел, а чай расплескался из чайника. В его бледных глазах отражался огонь очага, напоминая Луваен взгляд волка, пойманного в луче лунного света.

– Моё терпение лопнуло! Мне нужен баланс по инвестициям и сопутствующим процентам.

Мерсер поднял руки, сдаваясь.

– У нас ничего не осталось, – пробормотал он. – Только дом Луваен и тягловая лошадь.

– Мы продадим дом, папа, – она сердито посмотрела на Джименина. Он пришёл сюда не за деньгами, но воспользуется их долгом, чтобы заставить Мерсера отдать ему Циннию. Луваен поклялась, что они лучше будут жить дикарями в лесу, чем она позволит этому случиться.

Злорадный смех Джименина зазвенел у неё в ушах.

– Вы можете продать шесть таких домов, и они покроют только часть долга.

Она уперла руки в бока.

– Лжец, – выплюнула она. – Я проверяю счета. Я знаю цифры. Мы никак не можем быть должны вам такую сумму.

Он приподнял одну бровь.

– О? Разве ваш отец не рассказывал вам о своей авантюре со мной в караване с шафраном? Все документы подписаны, засвидетельствованы и хранятся в Купеческом доме, – он покачал головой в притворной печали. – Боюсь, для многих из нас этот год был неудачным. Бандиты напали на караван. Наш товар полностью утерян.

От этого откровения у неё перехватило дыхание. Луваен сжала плечо Мерсера, пока тот не повернулся к ней.

– Папа?

Его пристыженное выражение лица подтвердило рассказ Джименина.

– Мне очень жаль, Лу. В то время это казалось беспроигрышным вариантом.

Нет, нет, нет! Ей хотелось кричать. Она хотела встряхнуть отца за его доверчивость, пока у него не застучат зубы, а потом всадить свинцовую пулю в Джименина за его хитрость.

Улыбка Джименина стала шире, взгляд – диким.

– Я человек с глубокими карманами и сострадательной натурой, – он проигнорировал фырканье Луваен. – Отдайте мне Циннию в жены, и все долги будут прощены.

Она предвидела это несколько месяцев назад, предупреждала Мерсера, чтобы он не имел ничего общего с Джименином, но его вымогательство всё равно заставило её задыхаться. Мерсер возмущённо сказал:

– Не бывать этому. Я не продам свою дочь ни при каких обстоятельствах, – звенело у неё в ушах.

В голове у неё крутилась сотня способов перехитрить Джименина, и она перебила:

– Может, вы предпочтёте вместо этого вдову?

– Луваен! – отец изумлённо уставился на неё.

Она не сводила глаз со своего противника.

– Дон Джименин?

Он поднялся со стула, но не решился подойти ближе. Обычно он лишь коротко и безразлично кивал Луваен, сосредоточившись исключительно на Циннии. Теперь его взгляд скользнул по ней: от поношенных туфель по платью, прикрытому фартуком, к взъерошенным волосам. Луваен подавила желание почесать зудящую кожу. Его глаза на мгновение заблестели, когда он обдумал её предложение. Но он сухо усмехнулся.

– Вы красивая женщина, госпожа Дуенда, и ещё достаточно молоды, чтобы рожать детей, но когда-нибудь мне придётся лечь спать. Мне не нравится мысль, что я могу проснуться пронзенным одним из моих мечей.

Луваен даже не заметила, что затаила дыхание. Облегчение боролось с разочарованием. Она бы никогда не вышла замуж за этого мерзкого козла, однако его согласие и ожидаемое ухаживание дали бы им немного больше времени для планирования. Она потеряла преимущество с его отказом, но большая часть её благодарила милосердных богов, что он не был заинтересован.

Мерсер встал, и на этот раз его возмущение пересилило самодовольное превосходство Джименина.

– Ни одна из моих дочерей не продается и не обменивается, Джименин.

– Значит, вы даете мне нечто равное стоимости или удовольствию, – Джименин ткнул его в грудь, и Мерсер пошатнулся. – У вас есть две недели, чтобы принять решение. После этого я вызову своих агентов и лишу вас всего, что у вас есть. Вы можете размышлять о невинности вашей драгоценной дочери в тюремной камере.

Луваен подошла к маленькому шкафу за креслом отца и достала резную шкатулку. Она вынула из отделанного шёлком отделения один из пистолетов мужа, повернулась и прицелилась. Глаза Джименина округлились.

– Убирайтесь, – тихо сказала она. – И не вздумайте снова появляться на пороге нашего дома.

Он попытался насмешливо улыбнуться, но нервная дрожь подбородка выдала его состояние.

– Он не заряжен.

Щелчок кремнёвого курка заставил его побледнеть. Сердце Луваен глухо стучало у неё в ушах.

– Думаете, нет? – её палец лег на спусковой крючок.

Он медленно попятился к двери, и чем ближе он подходил к вожделенной безопасности, тем больше ненависть заострялась на его лице.

– Ты и я, стерва. Мы ещё не закончили.

Её рука ныла под тяжестью пистолета, но хватка Луваен оставалась такой же твёрдой, как и её голос.

– Да, не закончили, – пообещала она.

Хлопнула дверь, задребезжали оловянные тарелки, выставленные вдоль одной из стен, и Джименин исчез в возмущённом взмахе чёрного плаща. Луваен опустила руку и осторожно отпустила курок. Только потрескивание углей в камине раздавалось в гостиной, когда она возвращала пистолет в футляр и убирала его обратно в шкаф.

– Лу, ты чуть не застрелила его! – глаза Мерсера поглотили его лицо, и пряди седых волос встали дыбом, как будто в него ударила молния. Если бы Луваен не старалась спрятать дрожащие руки в юбках, она бы рассмеялась.

– Томас, наверное, перевернулся в могиле из-за того, что я не сделала, папа. Первое правило: если целишься из пистолета – лучше стреляй. Я нарушила это правило, – потрясение от столкновения с Джименином накатило на неё, и она рухнула в кресло, которое он освободил. Мерсер налил ей чашку уже тёплого чая, и она крепко сжала хрупкий предмет, чтобы не пролить.

– Что заставило тебя предложить ему себя? Ты презираешь Джименина.

Она сделала глоток, молясь, чтобы её руки перестали трястись.

– Я никогда бы не вышла замуж за такое отвратительное ничтожество. Я скорее подожгу дом, чем испорчу швабру, очищая его от пола.

Лоб Мерсера сморщился.

– Тогда почему?

– Чтобы выиграть время, – она посмотрела на потолок. Комната Циннии находилась прямо над ними. – Если бы у него была хоть капля чести, которой у него нет, он бы ухаживал за мной. А поскольку у меня нет чести, когда дело касается этого мужчины, я разорвала бы помолвку после того, как нашла бы способ либо расплатиться с ним, либо увезти тебя и Циннию от него. Я не в долгу перед ним, и из-за разорванной помолвки меня бы не посадили в тюрьму, – она всё ещё могла представить камеру изнутри и виселицу снаружи. Любой конфликт после этого, и кто-то определённо умрёт. – Жаль, что он понимает, что при первой же возможности я всажу ему нож между лопаток.

Мерсер занял своё место напротив неё, снова сгорбившись в побеждённой сутулости.

– Мы должны ему. Он имеет право на оплату.

– Да, но не имеет права требовать Циннию в обмен, – её руки дрожали теперь от гнева, а не от страха. – Почему, во имя всех богов, ты пошёл с ним на ещё одно предприятие, папа? Караван шафрана? Разве ты не понимаешь, насколько рискованно такое вложение? – Луваен отчаянно желала, чтобы её мачеха была жива. Хотя Мерсер когда-то был известен как успешный бизнесмен и торговец, именно его жена Абигейл обладала здравым деловым чутьём, разбиралась в прибыльных инвестициях и сложных переговорах. Она была семейным писцом и могла отчитаться за каждый полпенни, оставшийся в карманах Мерсера. Луваен не принадлежала ей по крови, но она унаследовала схожий денежный взгляд, и Абигейл научила её всему, что знала. Состояние Мерсера ухудшилось только после смерти Абигейл и замужества Луваен. Она всё ещё поражалась тому, как быстро ему удалось разрушить свой бизнес и растратить семейные сбережения, пока никто не видел.

Мерсер напрягся.

– Конечно, я знал об этом, но Джименин обещал огромную прибыль, как только мы выведем товар на рынок.

– Если вы выведете товар на рынок, чего вы не сделали.

– Откуда мне было знать, что бандиты нападут на караван? – он вцепился в подлокотники кресла. – Боги, Лу, ты как собака с костью.

Ему повезло, что он её отец, иначе она бы прогрызла его насквозь, а не просто искусала.

– Ты серьёзно? – её пальцы крепче сжали чашку, угрожая расколоть её. – Все знают, что Лэдллоу Хиллс – территория разбойников. Единственное, о чем можно с уверенностью утверждать, так это то, что солнце встает каждое утро.

– Следи за своим языком, мисс! Я всё ещё твой отец и глава этой семьи.

– Которую ты умудрился разорить своими неверными решениями. Вы с Циннией сейчас не бездомные, потому что живёте в моём доме!

Раскрасневшееся лицо Мерсера побагровело, и Луваен отшатнулась от унижения в его глазах. Чувство вины скрутило её живот, и она умоляюще протянула к нему руку.

– Прости меня, папа…

– Он ушёл? – Цинния высунула голову из-за угла, оглядывая комнату.

Луваен не сводила глаз с отца.

– Да. Хочешь чаю? Сейчас только подогрею.

Мерсер поднялся. Ссутулив плечи, он вышел из гостиной, задержавшись, чтобы обнять Циннию.

– Я пойду вздремну, – сказал он ей. – Увидимся за ужином, – он не оглянулся на Луваен. Обе женщины слушали, как звук его шагов раздавался по ступенькам, а затем над их головами, направляясь к комнате. При щелчке закрывающейся двери они повернулись лицом к лицу.

Цинния сердито посмотрела на Луваен.

– Что ты ему сказала?

Луваен отвернулась и уставилась в огонь.

– Ничего такого, что было бы неправдой, – правда это или нет, но она причинила боль своему любимому отцу, опозорив его самым жестоким образом.

– Держу пари, ничего хорошего. Иногда ты такая бессердечная, Лу.

– Может быть, если бы кто-то из нас больше думал головой, а не сердцем, мы бы не попали в такую передрягу, – Луваен потерла кончиками пальцев виски. – Джименин вызывает своих агентов. Он простит долг, если папа продаст тебя ему в жены, иначе он отправит папу в долговую тюрьму.

Цинния ахнула.

– А мы не можем ему заплатить?

– Этого недостаточно. Я продам дом, землю, то немногое, что у нас осталось, и остальную часть скота, но это покроет лишь часть долга. Джименин убедил папу присоединиться к ещё одному неудачному делу. Возможно, нам удалось бы вытащить его из долговой ямы, в которую он сам себя загнал. Но не после такого.

Цинния бросилась вперёд и опустилась на колени перед креслом сестры. Она сжала руку Луваен.

– Гэвин может помочь. Его отец богат. Мы возьмем у него взаймы.

Луваен посмотрела в завораживающее лицо, которое часто так усложняло жизнь, и сжала пальцы Циннии.

– Нет. Мы меняем зло, которое знаем, на зло, которого не знаем.

Цинния отбросила руку Луваен, словно обжёгшись, и вскочила на ноги.

– Гэвин де Ловет не злодей!

– Возможно, и нет, но он может оказаться лжецом. Сколько вы с ним знакомы? – Луваен щёлкнула пальцами. – Три месяца? Красивое лицо, хорошие манеры, изящная одежда. Из них не получится хорошего человека, Цинния, или честного. Мы никогда не встречались с его семьей. Никто здесь не видел и не слышал о де Совтерах.

Цинния топнула ногой, дрожа от негодования.

– Он не стал бы мне лгать! Я ему верю.

Луваен пожала плечами.

– Хорошо, если так. Даже если он воплощает в себе всё то, что ты говоришь, нам больше нечем торговать. Расплатимся с Джименином чужими деньгами, а что мы предложим де Совтеру взамен? Мы вернулись к тому, с чего начали, – она нахмурилась, увидев лукавый взгляд сестры.

– Если бы я была леди де Ловет…

Ах, вот в чём суть. Это была неплохая идея, за исключением одного отсутствующего ключевого компонента.

– Но ты не являешься ей, и он не предлагал тебе руки, – головная боль, грозившая расколоть её череп с тех пор, как она впервые увидела Джименина, притаившегося у их порога, усилилась. – Ты потратила полдня на флирт и ничего не добилась, а мне нужно подумать. Сходи к соседке. Дама Нив обещала мне корзину ровингов.

Цинния смяла юбки руками, сжав ладони в изящные кулачки. Её лицо вспыхнуло.

– Я не идиотка! Ты никогда меня не слушаешь!

– Я бы так и сделала, если бы ты предложила мне подходящую идею. Что заставляет тебя думать, что де Ловет богат и просто с радостью отдаст нам деньги своей семьи, если ты захлопаешь перед ним ресницами? – Луваен простонала: – Цинния… – когда лицо сестры стало таким же пепельным, как у их отца ранее. Она утонет в извинениях ещё до конца вечера.

Девушка развернулась на каблуках и выбежала из гостиной. Луваен вздрогнула, когда звук захлопнувшейся задней двери эхом прокатился по всему дому и по её раскалывающейся голове. Что ж, ей не удалось найти выход, так же, как и поладить со всеми членами своей маленькой семьи.

Ужин прошёл в молчаливой задумчивости. Луваен решила, что попросить прощения будет лучше следующим утром, так как ни Цинния, ни Мерсер не были склонны даже смотреть на неё, не говоря уже о том, чтобы говорить с ней. Убрав почти не съеденную еду, Цинния предложила почитать любимый сборник стихов Мерсера. Он поцеловал ей руку и повёл в гостиную. Цинния бросила на Луваен мрачный взгляд, сообщая, что ей не стоит к ним присоединяться.

Луваен задула свечи на кухне и поднялась в свою комнату. Она расшнуровала платье и повесила его в изножье кровати. Сорочка касалась её кожи, словно холодные крылья, и она задрожала в тёмной комнате. В постели было так же холодно, но она привыкла к этому после смерти Томаса. Её зрение затуманилось, когда она подумала о муже. Добрый, мягкосердечный, всегда знающий правильные слова, он идеально сглаживал острые углы пылкой Луваен, о боги, как она скучала по нему. Девушка прижала его подушку к груди и зарылась в неё лицом. Его запах давно исчез, но ей всё ещё казалось, что она чувствует его аромат на подушке и простынях.

– Томас, любовь моя, что же мне делать? – ответом послужило только шуршание снега за окном.

Когда она, наконец, заснула, то спала плохо, ворочаясь с боку на бок, пока не завернулась в одеяло. Несколько раз она просыпалась в холодном поту, мучимая кошмарами, в которых Джименин тащил за волосы кричащую Циннию, или Мерсер умирал от пренебрежения и жестокого обращения в тюремной камере. Солнце ещё не показалось из-за горизонта, когда она поднялась с постели с затуманенными от недосыпа глазами, чтобы умыться и одеться. В доме было тихо, когда она на цыпочках спустилась вниз, чтобы разжечь камин и поставить кастрюли, а затем приготовить кашу и чай. На рассвете она поплелась вверх по лестнице, помолилась о наставлении и тихонько постучала в дверь Циннии.

Она со скрипом открылась от её прикосновения. Озадаченная Луваен толкнул её чуть шире.

– Цинния? Ты не спишь? – в комнате было темно и холодно. Её сердце дрогнуло при виде аккуратно застеленной кровати и открытого окна. Занавески колыхались от сквозняка, гулявшего по комнате. Щелкающий звук привлёк её к письменному столу Циннии, где под тяжестью подсвечника трепетал лист пергамента. Она вытащила его, сминая края ладонью. Знакомым почерком Циннии на бумаге были нацарапаны петельки и завитки чёрных чернил.

Я уехала с Гэвином в его родовое поместье на севере. Я не собираюсь убегать. Я помогаю папе. Моя идея осуществима, и я доведу её до конца с твоим благословением или без. Если хочешь мне помочь, держи письмо при себе. Оно заколдовано и приведёт тебя к дому Гэвина. Передай папе, что я люблю его.

Луваен покачнулась: она была в шоке от безрассудных действий Циннии, в ужасе от мысли, что именно она была их катализатором. Последняя обвиняющая строка письма заставила её судорожно вдохнуть.

Ты должна была послушать.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒