Заключительная. 9 страница

Плевать, что вчера получилось как-то двусмысленно. Что из того? Да, проблемы определённые возникли, но у кого их нет? Она-то сильная, она умеет дать отпор – пусть кто угодно говорит что угодно – она не собирается отказываться от общения с таким…приятным человеком только потому, что какая-то мымра считает её проституткой. Ну и пусть считает – Ленка ведь её считает старой девой – и ничего, живёт же эта лохудра на белом свете! Вот и Лена проживёт. И ТАК проживёт, что остальным мало не покажется. Видимо, настало время в очередной раз показать, кто в школе хозяин. Ну, что ж, – надо – покажем!

Утреннее солнце слепило вовсю, Третьякова, шагая к школе, чему-то слегка улыбалась, как будто упиваясь чувством собственной значимости. Откуда взялось такое чувство, она не знала, просто была уверена, что, что бы ни произошло в школе – ей всегда есть, что на это ответить.

Химии сегодня нет. Но Лена была уверена, что стараниями одноклассников и самой химички уже как минимум человек сто посвящены во все таинства её предполагаемого ремесла.

Поэтому, войдя в кабинет, она, как ни в чём не бывало, кинула сумку на парту и, всем своим видом показывая, что ей плевать на общественное мнение, вальяжно расселась на стуле. Урок литературы, который должен был начаться с минуты на минуту, нисколько её не тревожил – уж что-что, а заболтать преподавателя по гуманитарному предмету она умела. Её боевого настроя не нарушил даже хмурый Марат, зашедший в кабинет и бросивший требовательный взгляд ей в глаза. Но когда он, поравнявшись с её партой, кинул сумку на соседний стул, Лена удивлённо перевела взгляд с доски на достающего из сумки тетрадь парня.

- Ничего не перепутал?

- Не имею такой привычки, - хмыкнул Марат, усаживаясь на стул за одну парту с девушкой.

- А ты разве не боишься? – изобразила искреннее удивления Лена, растягивая слова.

- А чего мне надо бояться-то, Третьякова? Тебя, что ли? – Фадеев лишь сцепил в замок вытянутые на парте руки.

- Ну да. Я и заразить чем-нибудь могу. Я ж теперь как прокаженная, да? – Лене, казалось, было даже как-то одновременно и противно, и весело говорить такие вещи. Куда делась её позавчерашняя нервозность? Марат, нахмурившись, посмотрел на свои сцепленные ладони, потом перевёл взгляд на Ленку и ответил, понизив голос на полтона:

- Не говори ерунды, Лен. Я не считаю тебя…короче, фигня это всё. – Он снова перевёл взгляд на собственные руки. Лена посерьезнела и ответила более спокойно, но всё же с долей сарказма в голосе:

- Откуда ты знаешь? А может быть, я вчера школу пропустила именно потому, что с стариканом своим, как ты его называешь, развлекалась? М? – Сложила руки на груди и, почувствовав, как злость на Марата, растерянно изучающего уже собственные кроссовки, виднеющиеся под партой, постепенно сходила на нет, отвернулась к окну.

- Знаю. Не была ты с ним. Он искал тебя в школе. И позавчера, после уроков, и вчера тоже. Нервничал. – Уже почти пробубнил Марат, чувствуя себя полным идиотом.

Резкий поворот головы Ленки заставил его вздрогнуть от неожиданности.

- Чего? Приезжал? Что говорил? – Лена даже и не стала беспокоиться о том, насколько взволнованно прозвучал её голос, когда она нетерпеливо задала свои вопросы, одно только упоминание о человеке, которого ей вчера так мучительно не хватало, подействовало на неё как электрошок на умирающего от остановки сердца больного.

- Спрашивал, где ты, и почему тебя нет в школе. Потом сорвался и куда-то уехал. – Парень был скуп на фразы, но Лена, услышав его ответ, почувствовала, как нервно трепыхнулось сердце. Продолжать допрос недовольно дергающего ногой приятеля у неё просто не хватило наглости – да и выглядеть очень уж взволнованной в его глазах не хотелось.

- Фадеев, ты - идиот. Но я тебя прощаю. – Приподняв уголок губ, вполголоса немного невпопад произнесла Ленка, видя, как ковыряет носком грязного от весенней слякоти кроссовка школьный линолеум недовольный и всё-таки выглядящий виноватым друг, и, увидев, как он, приподняв брови, повернулся к ней, добавила: - Только при одном условии. Я прощаю тебя, только если ты простишь меня. Я тоже себя повела не фонтан, признаю. Я – тоже сглупила, но я осознала. Почти, - улыбнулась ещё раз. Ну, разве может с восьмого класса симпатизирующий этой непутёвой девчонке парень устоять перед её игриво-виноватой улыбкой и уверенным приветливым взглядом? Нетрудно догадаться, что уже на первом уроке они снова стали друзьями.

***

Припарковавшись возле знакомой многоэтажки, мужчина вышел из автомобиля и открыл заднюю дверь. Достав из салона необходимую вещь, он снова захлопнул дверцу и поставил авто на сигнализацию.

Поднялся на нужный этаж, посмотрел на часы – девять утра. Родители Лены, как он помнил, были в отъезде, а брат – учится во вторую смену. Лены самой дома быть не должно, иначе весь его план пойдёт псу под хвост, а вот на брата её он как раз очень рассчитывал.

Уезжать, совсем не попрощавшись, не хотелось. Но так получается, что нам не всегда удаётся делать то, чего нам хочется, и избегать того, чего делать не хочется. В конце концов, без него Лене будет житься проще. Он своим вторжением в её жизнь лишь перепутал ей все карты, нарушил привычный распорядок, стал причиной её ссоры с другом и поводом для скандала с преподавателем. Он ей, по сути, никто. Он – уедет, у него начнётся новая жизнь, а у Ленки… у Ленки всё будет замечательно. У таких, как она, просто не может быть по-другому, она умеет расположить к себе людей, и успешно пользуется своим природным обаянием, сама того не подозревая. Или подозревая. В любом случае, это уже не имеет никакого значения, да и вообще ничто уже не имеет значения, кроме того, что он безумно будет скучать по ней, и неизменно будет вспоминать то время, которое ему посчастливилось провести с ней вместе, пусть и в качестве какого-то странного друга, чувствуя с каждым днём всё большее притяжение и влечение к безумно обаятельному подростку.

Нажал на кнопку звонка. Простояв у двери около минуты, он услышал звук шаркающих шагов. Дверь открылась, и взору его предстал одетый в длинные серые пижамные штаны и огромные коричневые тапки высокий заспанный юноша.

- Эммм… Вы к кому? – протирая рукой глаза, поинтересовался удивленно парень.

- Здесь проживает Третьякова Елена Николаевна? – деловито поинтересовался Виталий, входя в заранее чётко спланированный образ.

- Ну, да. А зачем Вам она? Что она опять натворила? – Сергей, казалось, мгновенно проснулся, услышав имя сестры из уст этого представительного человека с бесстрастным лицом.

- Она выиграла в лотерее нашего музыкального магазина. Она покупала у нас…эээ…медиатор, и получила в подарок лотерейный билетик. Так вот, она выиграла. – Ответил Виталий, вытягивая из-за дверного косяка тёмно-синий чехол.

- Опа, а что выиграла-то? – не успев разглядеть очертания предмета, заинтересованно и удивлённо спросил парень, почесывая затылок.

- Гитару выиграла. Полуакустическую. Она, может быть, уже и забыла, что в лотерее этой участвовала, она давно проходит, а победителей мы объявили вчера. Мы звонили, но у неё, должно быть, что-то с номером не то. Потому доставили приз на дом. Получите-распишитесь. – Улыбнулся Виталий, глядя на ошарашенно оглядывающего чехол парня.

- Ага, спасибо… Ленка будет рада, Вы себе просто не представляете, как. – Присвистнул Сергей, беря из рук мужчины «заслуженный приз».

- Представляю, - задумчиво пробормотал мужчина, засовывая руки в карманы брюк. – До свидания, - попрощался с молодым человеком он и, не дожидаясь, пока закроется дверь, быстро покинул подъезд – надо было успеть в аэропорт.

Ближе к полудню Третьякова топталась возле школьного крыльца и вертела в руках помятую пачку сигарет. Приезжал позавчера, вчера приезжал – вполне ожидаемо, что приедет и сегодня…или не приедет? Это, бесспорно, стало уже какой-то традицией, что он заезжает к ней после четвёртого урока, но сегодня он не приехал.

Ни после четвёртого, ни после пятого, ни даже после шестого, последнего на этот учебный день урока, на который Третьякова осталась только для того, чтобы подольше находиться в школе в надежде, что к крыльцу вот-вот важно подкатит блестящая чёрная «Тойота», она не появилась.

Покинув школьное здание около двух часов дня, она направилась домой в сопровождении вновь обретенного друга. Он, разумеется, не мог не заметить потерянного взгляда, которым одаривала каждый встречающийся ей на пути одушевленный и неодушевленный объект его подруга, но поделать ничего не мог. С одной стороны, отсутствие Ленкиного назойливого «друга» его радовало, а с другой, он понимал, с чем связана эта потерянность, блуждающая в её взгляде.

Домой они зашли с Маратом вместе. Сергей складывал в тубус чертежи, собираясь уходить на занятия, и Лена, пройдя в кухню, поставила чайник, чтобы под чаёк доесть с Маратом вчерашний торт, мысль о котором вплыла её в голову, когда они шли домой. Марат уселся на табурет, и в дверном проёме кухни показался брат.

- Ленок, ну ты и фартовая! – Широко улыбнулся он, когда Ленка обернулась на его реплику.

- С чего это вдруг?

- В лотерею ты выиграла! – С таким видом, будто открыл Америку, пояснил Сергей, упершись руками в бока.

- В какую ещё лотерею? – посмотрев на брата, как на умалишённого, Третьякова начала резать оставшуюся половину торта на кусочки. – Не участвовала я ни в какой лотерее.

- Ага, а гитары теперь у нас просто так по квартирам разносят, ищут, кому бы подарить, да? – улыбнувшись ещё шире, отозвался Сергей, не замечая ни недоуменного взгляда Марата, сидящего за столом, ни дрожи, которая пробежала по телу сестры, едва она услышала слова «гитара» и «подарить» в одном предложении.

- А ну-ка поподробнее, - она чуть резче, чем надо, положила нож на стол и требовательно взглянула на брата.

- А чего тут поподробнее? Сама иди и посмотри. У тебя в комнате стоит, - кивнул в сторону двери Сергей, застёгивая оставшиеся не застегнутыми пуговицы на рубашке.

Третьякову как ветром сдуло. Судорожно вытерев руки полотенцем, она в несколько больших шагов преодолела расстояние между кухней и собственной спальней и открыла дверь.

В углу, возле кровати, стоял тёмно-синий чехол. Несколько шагов – и она рядом с ним, присев, подрагивающими от волнения руками расстёгивает молнию. Уверена, что сзади из дверного проёма за ней наблюдает две пары глаз: гордые брата и удивлённые – Марата. Но до этого дела нет. Надо расстегнуть и открыть. Открыть и посмотреть. Посмотреть – и…

Она. Чёрт, она! Полуакустическая гитара из красного дерева, гладкая и блестящая, пахнущая чем-то свежим, новым и музыкальным. Пальцы сами по себе нащупывают на корпусе маленькие переключатели, и сердце, в отсутствие команд занятого абсолютно не обеспечением жизнедеятельности организма мозга, кажется, попросту перестало биться. Он приходил. Он был здесь сегодня утром. Она ждала его у школы, в то время как эта гитара ждала её здесь. Почему здесь и почему утром? Ничего не понятно.

- Кто её принёс? – Глупый вопрос, конечно, но спросить всё же надо.

- Да мужик какой-то. Высокий такой, темноволосый, смугловатый. Из музыкального магазина он. – Пояснил Сергей, - Ладно, мне в универ пора. Дашь хоть поиграть? – Он усмехнулся, поправляя ворот рубашки.

- Посмотрим, - задумчиво пробормотала Лена, машинально гладя приятный на ощупь корпус инструмента.

- Какие мы важные, - хмыкнул брат, покидая её комнату, оставляя Марата стоять в дверном проёме и изучать взглядом сидящую на полу на пару с гитарой взволнованную Ленку.

- Везучая, - Лена повернула голову в сторону стоящего в дверях друга, Марат, кажется, говорил это больше саркастически, нежели искренне. Видимо, не только Лена поняла, что гитара – вовсе никакой не приз за участие в несуществующей лотерее. Но напрямую Марат своих подозрений не высказал.

- Ага, - Лена, будучи в растерянности, сарказма в голосе друга не заметила, или заметила, но не придала ему значения.

- Сыграешь? – Спросил Марат, опершись плечом о косяк.

Дежа вю.

- Нет, - пожалуй, слишком быстро отрезала Лена, - Пойдём чай пить. – Положив гитару на кровать, она встала с пола и, отряхнув колени, вышла из комнаты.

Внешне пытаясь не выказать своего замешательства по поводу неожиданно оказавшегося у себя в квартире подарка, Лена мирно жевала торт и запивала его чаем, попутно болтая с Маратом и думая о том, что, едва за другом закроется дверь квартиры, она наденет новенькие фирменные кеды и направится в центр Москвы, в голубую четырёхэтажку на Воздвиженке.

Дверной звонок уже, кажется, охрип от минутной трели, которая раздавалась из динамика благодаря одной незваной посетительнице, стоявшей по ту сторону двери и изо всей дури жавшей на кнопку звонка.

Она пришла к нему с определённой целью – выяснить, почему он, вместо того, чтобы встретить её после школы лично, просто заехал утром к ней домой и, придумав какую-то небылицу про музыкальный магазин, вручил её брату, а не ей самой, эту чёртову гитару.

Она всё звонила, а к двери всё никто не подходил. Глупо всё как-то получается. Вот что ей вдруг приспичило приехать сюда? Что мешает ей просто терпеливо ждать, пока этот непредсказуемый мужчина сам приедет к школьному крыльцу, чтобы в очередной раз увидеть её лицо среди безликой толпы шумных школьников?

Неизвестно почему, но внутрь её закралось необъяснимое тревожное чувство, будто вот таких вот «приездов» больше не будет… А палец с кнопки звонка всё не убирала. Поняв, наконец, что за дверью вряд ли кто-то есть, она отпустила звонок, вытерла вспотевшие ладони о джинсы и, повернувшись, засунула руки в карманы и направилась к лестнице, когда вдруг услышала щелчок замка у себя за спиной. В груди что-то резко подскочило, и Лена, вдохнув поглубже, тут же обернулась. То, что подскочило в груди долю секунды назад, снова упало вниз – открылась соседняя дверь, а отнюдь не та, в которую она давеча ломилась.

- Девушка, Вы в восемнадцатую? – Поинтересовалась хрипловатым голосом пожилая женщина в очках в коричневой оправе и оценивающе прищурила левый глаз.

- Да, - с оттенком недоумения в голосе отозвалась Третьякова, помявшись на месте, - а откуда…

- Да оттуда, - не дала ей закончить вопрос бабуля. – Ты так звонок истязала, что я через стенку всё слышала, - женщина усмехнулась с легким оттенком укора.

«Под дверью, у глазка, небось, дежурила», - хмыкнула про себя Лена, но вслух хамить не стала, и, оттянув карманы джинсов, ответила:

- Ну, извините, если потревожила, - и, развернувшись, направилась к лестнице.

- Да стой ты, куда бежишь-то, - продолжила недовольно-усмехающимся тоном донимать Лену странная женщина. Третьякова, раздраженно выдохнув, обернулась.

- Что Вы от меня хотите? Я же извинилась.

- Да мне-то от тебя ничего не надо, а вот тебе от меня, - пожалуй, пригодится. – Лена, услышав хрипловатый голос, повернулась всем корпусом.

- Я Вас слушаю. – Заинтересованность в её голосе граничила с каким-то раздражением, будто эта женщина лезет явно не в своё дело, и мешает ей, Лене, собрать в кучу непослушные мысли.

- Тут Виталик уезжал, - женщина запустила руку в карман халата и извлекла оттуда что-то, что Лена разглядеть не могла, да и, собственно, не очень-то и порывалась, так как в её мозгу сейчас эхом отозвались слова «Виталик» и «уезжал», и его утреннее появление в её квартире стало потихоньку приобретать хотя и какой-то размытый, но всё-таки смысл.

- Уезжал? – приподняв брови, вытянула из карманов руки Лена, - давно?

- Часов в восемь утра уезжал. – Ответила женщина, - но ты это, не перебивай. - Лена послушно замолчала. – Так вот, уезжая, он ко мне зашёл, попросил кое-что передать, если в течение ближайших нескольких дней после его отъезда сюда придёт девочка и будет искать его.

«Девочка, значит. Ну-ну», - в сердце неприятно кольнуло. Хотя, чему тут удивляться? Она сама заставила его относиться к себе, как к гораздо младшей по возрасту.

- И что же? – Третьяковой уже не терпелось узнать, что же такого оставил ей её загадочный «друг» и, чего ей хотелось ещё больше – так это узнать, куда он уехал и почему.

Женщина, покачав головой, как будто зная, что именно передал Лене Виталий, и как бы осуждая его за то, что он передал совсем юной девушке именно эту вещь, протянула Ленке маленький пухлый конвертик.

Лена, отказываясь верить в то, что сейчас на её глазах буквально разыгрывается какой-то дешевый детектив, протянула руку и взяла из ладони женщины белоснежный конверт.

- А куда он уехал, Вы не знаете? – Тут же подняла глаза от конверта Лена и, пробегаясь взглядом по старому лицу, терпеливо ждала ответа.

- Куда-то к морю. – Пожала плечами женщина и, добавив: - До свидания, девушка, - закрыла у неё перед носом дубовую дверь.

- До свидания, - попрощалась обескураженная Третьякова и, помяв конверт в руках, спустилась на пролёт ниже и, усевшись на низкий подоконник, нетерпеливо разорвала белую бумагу. Ну, что за бред? Конвертики, письма, прощальные подарки… прямо дешёвый бульварный романчик в мягкой обложке! Наверное, этот неконтролируемый цинизм, рвущийся наружу, был лишь отголоском того отчаяния, бившегося где-то глубоко внутри, но тщательно засыпаемого Леной тоннами ненужных мыслей.

Подставив ладонь, наклонила конверт. Оттуда выпала красивая чёрная массивная явно мужская зажигалка с серебристым оформлением по кайме. Ничего не понимая, девушка засунула ладонь в конверт и нащупала там сложенный вдвое листок бумаги. Достав его, развернула и, буквально проглатывая каждое слово, прочла: «Это тебе взамен твоей. Я оставлю её себе, если не возражаешь. Да и если возражаешь, всё равно оставлю. Спасибо, что пришла».

По телу пробежала мелкая дрожь. Всего две строки, написанных крупным округлым сильно наклонённым вправо почерком – а такое ощущение, будто встретилась и поговорила с автором этих двух строк, и не просто поговорила, а коснулась, дотронулась, приблизилась так, что между ними осталось всего каких-то три-четыре миллиметра. Прогнав странное ощущение, она, сложив листок в несколько раз, засунула его обратно в конверт. Туда же засунула и зажигалку, просто на автомате. Положив конверт в карман куртки, она встала с подоконника и сбежала вниз по ступенькам. Так и есть. Подарок действительно оказался прощальным. А письмо – добило окончательно.

Третьякова не могла сказать точно, что творилось у неё внутри в тот момент – щемящее чувство обиды и сожаления поселилось в её груди, и ещё - горечь от несбывшихся надежд. Каких именно надежд, она и сама не знала, но в том, что они были, признаться себе всё-таки пришлось.

Глава 16.

Ветер с моря, вопреки ожиданиям, был тёплым, несмотря на то, что на дворе – начало апреля. Виталий, выйдя из гостиницы в расстёгнутой куртке на террасу, облокотился на перила и, достав из кармана пачку сигарет, повертел её в руках, глядя куда-то перед собой. Всё-таки море есть море, в любое время года. Будь то солнечный июль или же хмурый ноябрь. А его ноябрь, судя по названию картины, в которой он собрался сниматься, обещает быть «жарким». И плевать, что на улице – апрель. Море есть море. Дышится на побережье легче, чем в покрытой смогом Москве, только вот противное давящее чувство всё равно не хочет отпускать истерзанные никотином и переживаниями лёгкие.

Достав сигарету, прикурил от синей пластмассовой зажигалки. Горько усмехнувшись, засунул зажигалку обратно в карман. Сегодня – банкет по случаю начала съёмок, а завтра, собственно, сами съёмки, так что времени очухаться и прийти в себя у него нет, нужно срочно переключаться в рабочий режим и прогнать несвоевременную блажь.

Докурив, выбросил сигарету за террасу – на земле уже зеленеет трава – так что никто не заметит окурка, упавшего между зеленых ростков. Сделав еще один глоток свежего морского воздуха, выдохнул и вернулся в гостиницу – через полтора часа – начало банкета, нужно ещё успеть привести себя хоть в какой-то порядок.

Воскресный день ничем не отличался от будничного, по крайней мере, Лена разницы никакой не заметила. Хмуро уставившись в окно, она допивала остывший чай, заедая его солёным печеньем в форме рыбок. Одна за другой золотистые хрустящие создания отправлялись в рот, и, промучавшись всего пару мгновений, пускались в путь по пищеводу. Сколько она уже их умяла, Лена и сама ответить не могла, но, судя по тому, как покорно молчал уже давно сытый желудок, счёт их вёлся уже на десятки.

Подумать только – выходной день, а дома – никого. Сергей вчера вообще домой не явился, родители с самого утра укатили в офис. Вот сказать кому-нибудь, что её папа – бывший военный, не поверят ведь. Сегодня он, во всем поддерживая предприимчивую маму, легко управлялся с различными финансовыми вопросами, возникающими в ходе работы их не очень крупной, но всё-таки фирмы. Трудоголики, блин. Знали бы они, какие мысли сейчас блуждают в голове у их непутёвой дочери, ни за что на работу не ушли бы. Нет, всяких ужасов по типу «что-нибудь с собой сделать» у неё, разумеется, не было. Во-первых, у нее просто нет весомых причин ТАК думать, а во-вторых, даже если бы они и были, Третьякова слишком любит эту сумасшедшую жизнь, чтобы даже помыслить о том, чтобы вот так, под влиянием не самых приятных эмоций, с ней попрощаться. Всё-таки, при всей неприятности сложившейся ситуации, она, Ленка, - неисправимая оптимистка. Но даже у оптимистов бывают эмоциональные застои. И вот именно такой застой сейчас переживала Третьякова, заглатывая одно за одним уже опротивевшее на вкус печенье.

Дни тянулись медленно, вечера – ещё медленнее. Явившись в понедельник на урок химии, Третьякова в первую очередь уселась за парту и сделала вид, что впервые видит перед собой блондинистую женщину, которая, с долей опаски, таившейся в карих глазах, отгороженных от мира прозрачным стеклом очков, искоса поглядывала в её сторону, явно ожидая от Третьяковой какого-нибудь подвоха.

Лена же, наслаждаясь настороженным состоянием учительницы, лишь нагло поглядывала в её сторону, словно подогревая в ней чувство опаски, и, покачиваясь на стуле, держа руки скрещенными на груди, просто молчала, зная, что её молчание заставляет училку напрягаться ещё больше, чем если бы она, Ленка, заговорила.

Стоит ли говорить, что фамилию «Третьякова» химичка сегодня обходила стороной при опросе домашнего задания. Однако же, стоило ей дойти до темы «Использование углерода в промышленности», как вверх потянулась обтянутая чёрной тканью рука, с коротко обстриженными ногтями на удивительно изящных для спортсменки пальцах.

Преподавательница удивлённо приподняла брови и, кашлянув, чтобы голос звучал уверенней, спросила:

- Третьякова, ты выйти хочешь?

- Нет, ответить я хочу. – Спокойно, с достоинством отозвалась Лена, будто в её желании ответить домашнее задание нет ничего сверхъестественного. Кое-кто из учеников, повернувшись к Лене, одарил её удивлённым взглядом, а учительница, поправив очки на переносице, не удержавшись от сарказма, который всё-таки послышался в её голосе, ответила:

- Ну…прошу. – Она, отложив в сторону ручку, сложила руки на груди и, нахмурившись, откинулась на спинку стула «в ожидании чуда», наблюдая, как Лена медленно поднимается с места. Интересно, что такого сдохло в лесу, что Третьякова решила выучить домашнее задание? Что-то здесь не так, и неизвестность того, что же именно не так, заставляла химичку заметно нервничать.

- Углерод используется в промышленности при изготовлении холодного оружия.

Пауза. Цепкий взгляд, направленный прямо в лицо. Преподавательница повела плечами, бросила взгляд в окно и снова перевела взор на ученицу:

- Ну-ну. Продолжай, мы все тебя внимательно слушаем. И, какое-такое холодное оружие у нас изготавливается из углерода? – химичка, словно насмехаясь над ученицей, ожидая, что у той, кроме ещё одного-двух предложений, вряд ли наберется информации для полноценного ответа хотя бы на тройку.

Лена, закатив глаза и отставив ногу в сторону, усмехнулась, и продолжила:

- Стыдно не знать, Анна Николаевна, - наклонив голову вбок, ответила она, - углерод добавляют в нержавеющую сталь для ножей, кинжалов и прочих колюще-режущих, - говорила она это таким тоном, будто рассуждает о том, как пекут булочки с изюмом. Химичка заерзала на стуле, ловя на себе двусмысленный взгляд слишком уж наглой ученицы. – Да не нервничайте Вы. – Не могла удержаться от подкола Лена, и, чтобы не дать учительнице вставить хоть слово, продолжила: - Так вот. Есть около двадцати марок нержавейки, из которых изготавливаются ножи. Например: «четыреста двадцать» - содержание углерода менее полпроцента, сталь слишком мягкая, плохо держит режущую кромку, из-за коррозийной стойкости часто применяется в ножах для ныряльщиков, из неё же, кстати, сделаны почти все дешёвые ножи производства Юго-Восточной Азии. «Четыреста сорок-А» - содержание углерода – ноль целых семьдесят пять сотых процента, «Четыреста сорок-В» - содержание углерода – ноль целых девять десятых процента, «Четыреста сорок-С» - содержание углерода – одна целая, две десятых процента. Твёрдость этих сталей повышается от «440А» к «440С», а вот коррозионная стойкость соответственно убывает. Существуют еще так называемые ножевые «пластики». Один из таких пластиков – «Углепластик» - компаунд с наполнением углеволокном. Он – наиболее твёрдый и гибкий из композитных материалов. – Закончив своё повествование, Лена, засунув руки в карманы брюк, замолчала и, наблюдая за реакцией преподавательницы и всего класса в целом, едва могла удержаться, чтоб не улыбнуться. Химичка, кашлянув, отлепила спину от стула и, прищурив глаза, постучала ручкой по столу и спросила:

- И откуда такая ошеломительная осведомлённость? – Кажется, совершенно не удивившись тому факту, что Третьякова завела речь именно о колюще-режущих предметах, она всё-таки чувствовала себя облитой грязью или, как минимум, прижатой к стенке подворотни, с приставленным к горлу ножом из этого самого «углепластика».

- А Вы как думаете? – Вызывающе подергала ногой Ленка, с выражением полного спокойствия на лице. Химичка, поменявшись в лице, положила ручку на стол. – Неправильно думаете, неправильно, - Третьякова с удовольствием ухмыльнулась, - в книжке я прочитала, в книжке. Давно, правда, но кое-что, как видите, помню. – Третьякова готова была поклясться, что слышала, как захлюпал носом от душившего его смеха Марат, сидящий на соседнем стуле, видимо, реакция училки на её познания в области «колюще-режущих», повеселила не только её.

- Садись, Третьякова, четыре. – Подняв ручку со стола, буркнула химичка, - За отличную память, - И Лена, поняв, что сегодняшний «бой» она выиграла, подумала, что, может быть, если на уроке обществознания она перескажет Уголовный Кодекс, а на уроке литературы – во всех красках распишет, как Раскольников убивал старушку, то, может быть, получит в полугодии твёрдую четверку по каждому из предметов. Подумав об этом, усмехнулась бредовости своих мыслей, и села на место.

- Ленка, слушай, ну ты, прям как в анекдоте, - лыбился Марат, запивая пирожок переслаженным чаем в школьной столовой.

- В каком ещё анекдоте? – у Лены же, напротив, настроения даже по случаю удачного ответа, не было, и она, уже привыкнув за последние три дня к неприятному немому скрежету, живущему где-то внутри, не очень весело улыбнулась.

- Ну, знаешь, спрашивает училка у Петрова, сделал ли он домашку, а он ей отвечает: «Нет, бабушка заболела, я за ней ухаживал», а она ему: «Садись, Петров, два». Иванова о том же спрашивает. Тот ей: «Нет, голова болела очень», она ему: «Садись, Иванов, два», поднимает Вовочку. Ну, а Вовочка ей и говорит: «Не, не сделал. Знаете, у меня отец из тюрьмы вчера вернулся, так мы с ним, пока посидели, выпили, то, да сё…». Училка так напряглась, скукожилась вся, и ответила: «А ты меня отцом-то не пугай, не пугай, садись, три…». – Лена засмеялась, при одной только мысли, что её лицо могло выглядеть очень недружелюбным в тот момент, когда она отвечала «домашнее задание», ей стало весело.

- Я не нарочно, - со смешком ответила Ленка, - Хотя нет, нарочно. – Теперь уже смеялся Марат. – Я ж вообще - белая и пушистая, если меня не поливать грязью и не гладить против шерстки. – Пожала плечами она, отпивая глоток чаю.

- Ну-ну, - хмыкнул Марат, зная, что до «белости и пушистости» Ленке - как до Китая пешком.

***

Всего неделю он работает над этим фильмом, а кажется, будто пашет на площадке, как минимум, месяц. Да, амплуа для него, конечно, немного непривычное, но всё-таки интересное – не каждый ведь день можешь почувствовать себя наёмным убийцей. Нарушать закон, конечно, нехорошо, но даже от фальшивого «нарушения» Уголовного Кодекса на душе становится как-то волнительно, будто делаешь что-то запретное, да ещё и получаешь от этого удовлетворение. Что ни говори, а работа для него – лучшее лекарство, пусть не панацея, но хороший анальгетик – это уж точно.

Временами отвлекаясь на прогулки по вечернему городку, Виталий погружался в мысли – о том, что хочется услышать родной детский голосок в телефонной трубке, о том, что хочется выпить чаю с кем-то очень близким, о той шумной и многолюдной Москве, которая так быстро стала его любимым пристанищем, несмотря на все её проверки на прочность и, порой издевательские, провокации. Думал о многом. Познакомился с несколькими удивительно милыми женщинами, с двумя – в ресторане, с тремя – в гостинице. Милый у него получается апрельский ноябрь… И, что самое удивительное, это его абсолютно не радовало – всё, что казалось удивительно «милым», неизменно отталкивало и снова и снова напоминало о Москве…

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒