Глава IX. Часть III. Служанка

Глава IX

Весна1541

«Убей же меня, Аллах», - взмолилась я мысленно, вскинув взгляд на слугу-грека, что крупной тенью нависал надо мной в ожидании ответа. Я молчала, отчаянно пытаясь совладать с мыслями, приструнить их, выдать наиболее правильные слова, параллельно успевая украдкой посматривать на юношей, что обыскивали наши лежанки. Дошла очередь и до моего уголка. Юноша вскинул одеяло, и на пол с глухим звоном упал стеклянный, пустой пузырек. Я медленно выдохнула, когда он поднял его и передал слуге-греку. Тот поднес горлышко к носу и принюхался. Длинная гамма эмоций нарисовалась на его лице: недоумение, удивление, недоверие и злость.

- Где же ты взяла эту отраву? – грозно спросил слуга-грек.

Он потряс пузырьком перед моими глазами. Врать больше не было смысла, и я ответила:

- У Анны.

- Кто такая Анна?

- Та, что умерла ночью.

Грек отстранился, отдал пузырек юношам, и те отошли к порогу. Девочки, боязливо поглядывая то на грека, то на юношей, боязливо толпились у стен.

- Она сама выпила яд? Или ты напоила ее? – продолжил грек.

- Сама. Я потом забрала у нее пузырек.

- Что ж, - вздохнул он. – Надеюсь, ты не врешь.

- Не вру.

- И ты тоже захотела умереть? После Анны?

- Давно хотела, - призналась я.

- Но как так вышло, - вопросил грек, повысив голос, - что умерла не ты, а та девочка, Димитра?

- Ошибка, - ответила я тихо. – Клянусь. Я добавила яд в сухарь, но Димитра, добрая девочка, пока я принимала у слуги окорок, заменила мой сухарь своими, теми, что побольше. Она заботилась обо мне. Она не знала.

Грек мрачно сдвинул брови. Он молчал, тяжело глядя на меня.

- Что вы со мной сделаете? – прервала я тишину.

- Ты поступила грешно, девочка. – Грек осуждающе покачал головой. – Пять ударов розгой будет достаточно. Бог тебя простит.

Он кивнул юношам. Первый вынул из-за шиворота длинную, тонкую деревянную палку с остро отточенным концом, другой, приблизившись, крепко сжал меня за плечи. Юноша с розгой до колен приподнял подол моего платья. Грек отошел к порогу, и оттуда с невозмутимым видом следил за исполнением наказания.

На меня до этого момента никогда не поднимали руки. При виде взмахнувшейся вверх розги на моих глазах выступили слезы, и я громко вскрикнула, но скорее от шока, нежели от боли, когда вслед за ударом острая судорога пронзила ноги. Не успела я опомниться, как розга уже во второй раз рассекла воздух и выбила из меня все остатки стойкости. Я было повалилась на колени, но юноша удержал меня. После третьего раза я почувствовала, как кровь медленно струится по коже.

- Остановитесь! – потребовала я сиплым от слез голосом.

Новая волна острой боли огнем обожгла ноги. Я пыталась вырваться, но хватка юноши становилась только сильнее.

- Добавьте еще два удара, - приказал грек твердо. – Надо выбить всю спесь.

И розга била меня еще целых три раза. После каждого удара я, крича, пыталась убежать. Твердые, словно из мрамора, руки юноши, как лапы монстра, с силой сжимали мои плечи.

Казалось, прошла целая вечность. Хватка ослабла, и меня грубо опустили на пол. Грек удовлетворенно кивнул, и вышел вместе с подчиненными. Некоторые из гречанок тут же подбежали ко мне, осторожно коснулись плеч, заглядывая в глаза, но, помня, с какой охотой они выдали меня слуге-греку, я со всей ненавистью, на какую была способна, оттолкнула их, воскликнув с угрозой:

- Задушу!

Девочки отступили. Мои глаза метались с одного бледного греческого лица на другое, а грудь шумно вздымалась вверх-вниз. Они глядели на меня, будто гадая, что же я предприму.

- Уходите! – крикнула я наконец. – Отстаньте! Не смотрите на меня!

Сотрясая воздух гневными криками, я схватила подушку с лежанки рядом и с силой швырнула в гречанку, что стояла ко мне ближе всех. Она не успела увернуться, и подушка угодила прямо ей в лицо. Затем моя рука нащупала деревянную тарелку, и она, с глухим стуком ударившись о стену, упала на пол.

Под осуждающие взгляды и в мертвой тишине я, превозмогая обжигающую боль в ногах, отползла в угол, к своей лежанке. Девочки не стали мне ничего говорить. Они собрались в тесный кружок, и оттуда с презрением косили на меня глаза.

Отвращение тошнотворными волнами подымалось к горлу, когда я пыталась осмотреть ноги. Белье и одеяло испачкались в крови, сочившейся из ран. Слабыми, непослушными руками я отдернула белье с лежанки и попыталась им завязать ноги и остановить кровотечение. Но оно оказалось слишком широким, а разделить на части у меня не получилось. Вышло криво и неумело.

Медленно текли часы. Каюта утонула в полумраке. Я без движения лежала, укутавшись одеялом и вытянув ноги. Глаза устремились вверх, где на фоне темного потолка иногда вырисовывались тонкие, светлые линии, образовывавшие материнское лицо с его красивыми чертами. Оно ласково улыбалось, и глаза, прежде синие, но сейчас бесцветные, с любовью, какой мне сейчас так не хватало, смотрели на меня сверху-вниз.

- Забери меня, - прошептала я маминому лицу.

Оно продолжило тянуть губы в беззаботной улыбке, и меня это вдруг рассердило.

- Иди ты к черту! – вырвалось из груди. – Ты сдалась, я осталась одна! Ты ведь обещала, что защитишь меня…

Девочка, лежавшая рядом, недовольно взглянула на меня.

- Чего смотришь, как змея? – бросила я в ее сторону.

Она поджала губы и отвернулась к стене.

Мамино лицо бесследно растворилось в воздухе. Непрошеные слезы брызнули из глаз, и я всхлипнула. Подтянула ноги к груди, и обжигающая боль с новой силой хлынула на меня. Всхлипы переросли в хриплые рыдания.

В тишине долгое время одинокими, печальными нотами играл мой плач. Но вдруг в нее вплелся тихий шелест шагов, и я прислушалась. Ранее я не заметила скрипа двери. Зрение различило тонкий, знакомый силуэт, и мои судорожные всхлипы чуть утихли.

- Сильно тебя побили? – различила я голос Константина сквозь свое шумное дыхание.

Я кивнула и взглядом указала на ноги, завязанные постельной тканью.

- Семь ударов, - жалобно сообщила я. – Чуть дух из меня не выбили.

Константин сел на корточки и осторожно развязал слои ткани. Осмотрев раны, он слегка подул на них. Затем опустил на пол рядом узелок, который я до этого не заметила. Развязал его, и внутри оказалась белая, чистая марля. Константин отошел ненадолго, вернулся с кубком воды. И уже влажной марлей мягко касался кровоточащих ран, ткань легко впитывала в себя кровь. Затем он аккуратно, намного лучше, чем получилось у меня, завязал марлю на моих ногах.

- Спасибо, - поблагодарила я.

Константин улыбнулся в ответ. Он вновь ушел вглубь каюты, и до меня донеслось тихое бульканье, когда он набирал воду из бочки. Вернувшись, Константин протянул мне кубок с водой, и я быстро осушила его.

Я думала, что Константин немного посидит со мной, однако он продолжал стоять у изголовья моей лежанки. Его глаза задумчиво и отсутствующе смотрели на меня.

- Уходишь? – спросила я.

Константин не отвечал. Его взгляд метнулся к двери, затем снова на меня. Какая-то мысль не давала ему покоя. Он слабо вздохнул и вдруг улыбнулся.

- Хочешь подняться на палубу?

Если бы улыбка на губах Константинах была шутливой, то я бы решила, что он всего лишь надо мной издевается. Однако, встретив его серьезный взгляд, я осознала, что такое просто не в его натуре. Я почувствовала, как радостная улыбка невольно растягивает мои губы, и ответила:

- Да!

Я не считала, сколько именно дней провела на этом корабле. Но точно больше двух месяцев. Хотя я не могла быть точно уверена. Наверняка наши времяисчисления отличаются, и для Темных наш холодный весенний шабан загадочен и неизвестен, как и для меня их месяцы. В общем, на корабле я не один месяц, и за все это время я провела в четырех стенах. Я тосковала по яркому солнцу, мечтала глотнуть свежего воздуха и насладиться морскими видами. В каюте царила вечная духота, а маленькое окошко пропускало очень мало солнечного света. От огоньков в свечах шел удушливый жар, и поздно вечером, перед отходом ко сну, во время ужина, под монотонный гул голосов и звон тарелок, также от нехватки воздуха, у меня ужасно кружилась голова.

Константин помог мне подняться, и мы осторожно покинули каюту. В две противоположные от нас стороны простирался узкий, слабо освещенный коридор. Ни души. Мы направились вверх по нему. Правда, мои ноги то и дело предательски подкашивались. Константин приобнял меня за талию, я положила руку ему на плечи, и мы пошли.

Мы долго петляли по длинным коридорам. Константин вел меня из стороны в сторону, поднимался со мной по нескончаемым лестницам (какая же то была мука! ), вновь шел вперед по коридору, снова сворачивал. Громко скрипели двери. По мере того, как мы все более отдалялись от моей каюты, на пути все чаще встречались незнакомые мужские лица. Они удивленно смотрели на нас, а затем, поняв, что все это значит, неодобрительно сужали глаза. Но не останавливали, не говорили ничего, лишь, правда, пару раз отпускали недовольные и насмешливые выражения на своем языке. Константин игнорировал их.

Наконец-то мы оказались снаружи. Ночной воздух обдал меня с головы до ног. Я шумно вдохнула его, и даже могла почувствовать, как его свежесть заполняет разум, измученный постоянной духотой. Звезды дружелюбно мерцали на иссиня-черном небе. Я устремила взор к виду за бортом. Темные волны спали, убаюканные тишиной сегодняшней ночи. Небо отражалось в них, как в зеркале, и на глади вод поблескивали маленькие огоньки. Край то ли моря, то ли океана незаметно смывался с мраком ночного неба. Горизонт спокойной волной унесся далеко за пределы моего взора.

Мы стояли около острого носа корабля. Над нашими головами вздымались величественные паруса. Пара людей бродила туда-сюда на этой части судна. Завидев нас, кто-то из них громко произнес что-то со смешком, вслед за словцом раздался заливистый смех.

Я подошла к борту корабля, и, слегка поддавшись вперед, взглянула на темные воды. Ничего, кроме звезд, в них не отражалось. Очарованная этой иллюзией безграничной пустоты, я наблюдала за тем, как одна волна в погоне за дуновениями ветра стремительно сменяет другую.

Взгляд поднялся с вод на далекий, практически неразличимый горизонт, и чувство восхищения вытеснили тревога и тоска. Паруса без устали мчали корабль вперед, к неизведанным, чужим краям, и вместе с порывом ветра меня окутала тревожная безысходность. Я оглянулась. Во мраке невозможно было рассмотреть другой конец корабля, однако мои глаза сумели поймать среди блуждающих огней факелов черные волны, уже оставленные позади. Я устремилась сердцем к родным местам, которых мой взор сейчас не мог видеть, но к которым душа тянулась до сих пор. Шум вод окружал меня.

Вдруг мне представилось, как среди волн блестят темные волосы Димитры. Словно воочию я увидела, как ее лицо, тронутое мертвенной синевой, мерцает в воде. «Димитра! – мысленно обратилась я к ней. – Была бы ты жива, Константин бы тоже пригласил тебя на палубу…» Мне вспомнилась жизнерадостность Димитры, и ее слова эхом пронеслись в голове: «Поживи и за меня…»

- Может, и поживу, - вырвалось у меня.

Я надеялась, что мои слова поглотит шум волн, однако они все же долетели до слуха Константина.

- Живи, - подхватил он. – То, что ты выжила – воля судьбы.

«И твоя воля», - подумалось мне.

- Тебя ждет долгая жизнь, - сказал Константин. – Я в том уверен. Ты еще увидишь виды покрасивее этого, обретешь семью, дом.

Лица моей семьи пронеслись перед глазами, и мне показалось, что никогда больше я не встречу людей ближе и роднее. Тоска острее сковала сердце.

- Я останусь одна, - мрачно сказала я. – Навсегда.

- Твое право, - пожал плечами Константин. – Но в мире еще много хороших людей.

- Но они ведь все чужие! – воскликнула я, негодуя на его непонимание.

- Это только сначала чужие, - ответил Константин. – Со знакомства начинается и дружба, и любовь.

Я покачала головой.

- Никакие люди не заменят семьи. Никогда больше я не смогу быть счастлива так, как хочу. Так, как нужно.

- Сейчас в тебе опять говорит горе. Дай себе немного времени.

- Времени для чего?

- Прийти в себя, - ответил Константин после недолгого раздумья. – Излечиться от душевных ран.

Я испустила вздох усталости и отчаяния. «Возможно ли это? Вдруг я сломана очень сильно, и теперь ничто не сможет меня излечить? Если я продолжу жить, то насколько сложным будет мой путь? Насколько одиноким? Буду ли я счастлива? » - я бесконечное количество раз задавалась подобными вопросами, силилась найти на них в ответ в глубинах сознания, хотя и знала, что единственный способ узнать – продолжить шагать по тропе жизни, не замирать, не сдаваться. Однако даже один малейший шаг вперед пугал меня, сковывал. Путь был окутан непроходимым, густым мраком. Но сейчас я не стала отступать. Снова страх ядовитой змеей окутал разум, но в этот раз я не поддалась, не отогнала размышления прочь. Мысли унеслись к морскому пути, который оставалось преодолеть, к незнакомым далям, к которым несся корабль.

- Сколько еще плыть? – спросила я.

- Недолго. Месяц, может, чуть больше.

Тонкий вой ветерка навевал тоску.

- Ты знаешь, что случилось с моей родиной? – озвучила я вопрос, что давно не давал мне покоя. – После моего ухода.

Задумчивость сильнее исказила бледное лицо Константина.

- Пока нет, - ответил он. – Но, думаю, ничего ужасного. Михай бы не стал нападать на твой народ без особой причины. И отец, насколько я знаю, ему такого приказа не давал.

Ответ Константина не был точным, потому не смог полностью успокоить меня. Перед глазами очертилась суровая фигура Михая, и тревога, что мучила разум, стала ощутимее.

Я взглянула на Константина. Свет милосердия в его взоре, столь заметный, столь мягкий и нежный, чуть успокоил меня.

- Твой отец ведь сможет влиять на Михая? – сказала я с надеждой. – Даже через такое расстояние… И ты ведь можешь повлиять на своего отца, если он задумать сделать с моей родиной что-то плохое?

Сомнение промелькнуло в чертах Константина. Я будто лишилась последней надежды.

- Но ведь ничего еще не произошло, - сказал Константин. – А как случится – тогда и нужно волноваться.

В чем-то он был прав. Я решила оставить эту тему.

Долгое время мы молчали.

- А что со мной будет, знаешь? – решилась я спросить.

Константин повернул голову ко мне, и наши взгляды встретились. В этот миг я внезапно нашла белый оттенок его кожи нежным и словно бы светящимся в полутемноте, и тут же, изумившись и почему-то почувствовав себя виноватой, отвела глаза. Однако Константин отворачивать голову не собирался. Я горящей щекой ощущала, как он проводит взглядом по моему лицу.

- По твоим умным глазам вижу, - сказал Константин с расположенностью, - что за свое счастье ты будешь бороться.

И этот его ответ был смутным и уклонным. Я поняла, что он просто не знает.

- Мне пока дорога только в служанки, - пробурчала я угрюмо.

Константин хмыкнул, но не насмешливо, а печально, как если бы он мне сочувствовал. Я украдкой посмотрела на него. Длинные ресницы были опущены. «И правда красивый», - подумала я. Я оглядела его опрятный, вроде бы солидный наряд, правда, несколько необычный. На нем был надет темный кафтан с жемчужинами вдоль ворота, под ним – белоснежная рубаха. Я вспомнила, как страшно выгляжу теперь, и уныло вздохнула. «Но это ведь не значит, что я плоха», - решительно подумала я и, снова оглядев Константина, представила, как на мне блестят такие же жемчужинки.

- Сколько тебе лет? – спросила я.

- Осенью исполнится пятнадцать, - с изумлением ответил Константин.

«Хм, - размышляла я, - должно быть, у него супруга есть… или нет? »

- Ты женат?

- Нет, - с еще большим изумлением ответил Константин.

- А невеста есть?

- Нет. – Глаза его чуть не вылезли на лоб, но, видно, раскусив мой замысел, он коротко рассмеялся. – Слушай, я…

- Женись на мне, - предложила (хотя скорее потребовала) я твердо и просто, как если бы звала на прогулку. – И любовь совсем неважна.

Улыбку Константина как будто ветром сдуло. Он стал очень серьезен. Константин торопливо обернулся, посмотрел на меня, и в его глазах я прочла замешательство вперемежку с неловкостью.

- Это так не делается, - наконец ответил он.

- А как?

- Ну, тебя должна одобрить моя мама, - пожал Константин плечами. – И вообще, уже есть другая девушка.

- Та, кто тебе нравится? – догадалась я.

Константин кивнул, и я досадливо вздохнула.

- Так бы и сказал! – разочарованно протянула я. – Это был единственный путь к спасению…

Константин удивленно приподнял брови.

- На вашей родине все так просто предлагают друг другу пожениться? – поинтересовался он.

- Не знаю, - ответила я честно. – У меня в том никакого опыта. Правда, у меня был жених, но его выбрал мой отец.

- Тот мальчик? – догадался он.

Я кивнула.

- Мне жаль, - с сочувствием произнес Константин.

- Мне тоже.

Константин задумался. Я же смотрела на небо. Наконец, он подал голос:

- Тебе еще можно помочь.

- Как?

- Ты можешь стать прислужницей моей мамы, - заявил Константин. – Она одна со служанками и помощницами живет в собственном дворце. Мама добрая, она хорошо относится ко всем служанкам, и она много помогает бедным. Ты ей понравишься, я уверен.

Роль чей-то служанки не прельщала меня, однако, по словам Константина, его мать – сама доброта. Я уже точно буду кому-то служить, вдруг меня отправят к какой-нибудь злой и жадной женщине? Служба у хорошей госпожи, без сомнения, значительно облегчит жизнь.

- Она меня примет? – спросила я.

- Да, я ее попрошу, - заверил меня Константин.

- А как ее зовут?

- Лизавета, - сообщил он. – Царица Лизавета.

Имя звучало красиво и благородно. В попытках представить Лизавету я посмотрела на Константина. Провела взглядом по темным кудрям, затем остановилась на ярких глазах. «Должно быть, - размышляла я, - Лизавета столь же добра, как моя мама. Скорее всего, волосы у нее такие же золотистые, а лицо – нежное и румяное. Все госпожи кушают много, потому, думаю, Лизавета не так худа, как Константин. Уверена лишь в том, что цвет кожи у нее такой же замечательный, как у него, а глаза… глаза…» В этот миг Константин взглянул на меня в ответ, и, снова почувствовав неловкость, я поспешно отвернулась, не закончив мысли.

Вскоре Константин отвел меня обратно в каюту. Я снова поблагодарила его за доброту, он улыбнулся, и мы даже пожали друг другу руки; правда, на секунду, и едва касаясь. Он шутливо поклонился и ушел, тихо закрыв за собой дверь. «Могу ли я считать тебя своим другом? - думала я, глядя ему вслед. – Скорее всего, да, ведь ты очень добр…» Но показалось или мне, или, несмотря на добродушную улыбку, он был печален? Некая тоска омрачала его светлые глава. Видно, что-то его гложет. Скорее всего, Константин просто скучает; по матери, по девушке, что ему нравится, по друзьям, ведь у всякого замечательного человека, конечно, есть родные люди, расставание с которыми мучительно. А может, Константину не дают покоя воспоминания о тех кровавых днях, о битвах, об убитых людях? Он – мягкосердечный и великодушный, конечно, ему было сложно на войне. Хотя я не могу точно утверждать, насколько правдиво и полно мое впечатление о нем. «Все равно гадать нет смысла», - заключила я, положив конец размышлениям о настроении Константина.

Все последующие дни и ночи я думала о своей жизни; о прошлом, о настоящем, о будущем. Невероятная все-таки вещь, эта судьба. Только год назад я носила титул дочери султана и жила в роскоши. Я всегда была окружена служанками, готовыми исполнить практически любое мое желание, а сейчас я сама собираюсь стать прислугой. Меня воспитали мусульманкой, но, скорее всего, меня заставят отречься от ислама. Я осталась одна. Мой род уже угас: султан убит, мама, сестры и брат мертвы, а другие родственники или тоже погибли, или в бегах. Вполне возможно, что я вернусь в Демир, но только в далеком будущем, когда почувствую, что готова вновь пережить те страшные дни, предаться воспоминаниям о канувших в небытие днях и о людях, оставшихся жить лишь в моей памяти.

Часть III. Служанка

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒