Предупреждение. Часть I. Султанша. Глава I

Предупреждение

1. В данном произведении отсутствуют любые факты сексуальной связи между персонажами, не достигшими возраста согласия, но в тексте имеется один пример брака между персонажами, не достигших восемнадцати лет. Вы можете не читать дальше, если для Вас это неприемлемо. Я, автор данного произведения, ни в коем случае не поощряю факт насильственного брака между несовершеннолетними людьми;

2. Данное произведение, несмотря на упоминания реальных исторических личностей, мест и документов, не претендует на историческую достоверность. Сюжет и герои вымышлены. Любое сходство с какой-либо реальной личностью является случайным.

Светлой памяти замечательного актера

Часть I. Султанша

Глава I

Лето 1540

Золотое колечко, подаренное мне будущим супругом, неприятно холодило палец, когда я, едва не переходя на бег, направлялась в дворцовый сад. Хафса-хатун, моя прислужница, беспрерывно и довольно раздражающе ворчала всю дорогу, считая нужным напоминать мне о приличиях и правилах, которым я, по ее словам, обязана следовать. Немолодая и неповоротливая, Хафса едва поспевала за мной. Перед ней в данный момент стояли две задачи: отдышаться и остановить меня от ужасной, по ее мнению, ошибки.

Наконец-то оказавшись снаружи, в саду, я остановилась, переводя дыхание и любуясь безупречно зелеными полями и яркими цветами, залитыми солнцем. Желая вдохнуть свежий летний воздух, я опустила никаб, на что Хафса-хатун, придя в праведный ужас, тут же подняла материю обратно к носу.

- Госпожа, - умоляла она, - прошу, отложите эту затею… Давайте погуляем, понаблюдаем за птичками…

Неподалеку от нас несколько павлинов, величаво раскрыв разноцветные, яркие хвосты, расхаживали около клумб и деревьев. Но даже красота птиц и хорошая, теплая погода не способны были отговорить меня.

Я отрицательно мотнула головой, внимательно посмотрела по сторонам. К моей удаче, рядом не сновали любопытные наложницы или наблюдательные евнухи и калфы, но самое главное, нигде не было моей мамы, Фатьмы-султан, и отца, падишаха.

- Не к добру это, - ворчала Хафса-хатун за моей спиной, когда я направлялась в указанное место, - я же чувствую…

Поскольку я не обращала на ее слова никакого внимания, она решила прибегнуть к одной из своих уловок.

- Придется мне, госпожа, - будто случайно проронила она, - Фатьме-султан все рассказать…

Я равнодушно пожала плечами, зная, что Хафсе на это не хватит смелости. Она хитрая, как Шайтан, но очень уж трусливая. Хафса знает, что наказывать будут не меня, а ее за то, что не усмотрела за султанской дочерью.

Спустя несколько минут плутания по садовому лабиринту, меня окликнул знакомый голос. Оглянувшись, я увидела двух мальчишек, осторожно выглядывающих из-за толстого дерева. Тем, что повыше и потемнее, был мой брат Селим. Рядом с ним, боязно поглядывая по сторонам, стоял Кадир, юноша, который имел честь назвать меня своей будущей супругой. Во время одной из таких тайных вылазок он и подарил мне то золотое колечко, которое я, не желая его обидеть, надевала только перед встречей с ним.

Кадир не казался мне привлекательным. Его светлые волосы, которые Эсма, моя сестренка, называла золотистыми, я находила странно выцветшими и тусклыми, как у Хафсы. Бледненький и худой, он выглядел слабым и больным. Его круглые глаза, иногда смотревшие на меня преданно и очарованно, совсем ничего во мне не трогали. Он был очень молчалив и неловок во время наших встреч, стоял, почти всегда потупив голову. Единственное, что из него порой вылетало, так это слова о погоде и моем настроении. Я тоже почти с ним не разговаривала, так что мы друг друга совсем не знали. Пожалуй, мое нежелание с ним беседовать – единственное, что Хафса одобряла в этих встречах.

Но Кадир был добрым и щедрым. Он каждый месяц, ровно день в день, не опаздывая ни на минуту, ждал меня в дворцовом саду, чтобы, не требуя ничего взамен, выполнить обещанное, а именно: тайком принести какую-нибудь книгу из отцовской коллекции. Учитывая, что Кадир, по словам Селима, до смерти боится гнева своего отца и потому всякого нарушения правил и несоблюдения традиций (а видеть будущую супругу до свадьбы – поступок порочный и наглый в глазах взрослых), Кадира даже можно было назвать смелым.

Конечно, и во дворце Золотой Гюйнеш, резиденции султана, где я живу, имелись библиотеки, и даже больше и побогаче, но, обнаружив, с какой скоростью я поглощаю знания из книг, султан просто взял и запретил мне выдавать книги, даже уговоры моей мамы на него не подействовали. Султану, да и многим взрослым не понравилось, что девочка, на которую не возлагали особых надежд, с таким рвением спешит к научным трудам. Но я не сдавалась. Сначала роль поставщика книг исполнял Селим, который, будучи единственным шехзаде, обладал куда большими возможностями. Ему разрешалось быть очень начитанным и умным. Но вскоре тайна раскрылась, и Селима чуть не наказали. Однако я достаточно быстро нашла ему замену. Пока о том, что Кадир одалживает мне книги, знают только я, Селим и он сам. Возможно, меня и раскроют когда-нибудь, но я старалась пока не думать об этом.

Я подбежала к мальчикам. Селим улыбнулся мне, Кадир склонил голову в поклоне. Робко взглянув на меня из-под опущенных ресниц, он протянул книгу брату, а тот всучил ее мне. Взгляд Кадира быстро скользнул по пальцу с колечком. Мне, как и в каждую нашу встречу, стало неловко, и я решила побыстрее удалиться.

- Благодарю за вашу щедрость. – Мягко улыбнулась. – Вы, как всегда, очень добры. – Поинтересовалась из вежливости: - Насколько долго вы сегодня во дворце?

Кадир смущенно улыбнулся.

- Для меня это честь – помогать вам. – Он снова коротко взглянул на меня. – Я хочу поддержать отца, вернусь домой вместе с ним.

- Сегодня какой-то особенный день? – изумилась я.

Обычно Кадир не задерживался во дворце надолго. Как сын главного визиря и один из его наследников, он уже был достаточно взрослым, чтобы занимать роль помощника отца или скромного визиря, а потому часто бывал во дворце, однаковсегда возвращался домой, в родовую резиденцию Басты-Гюней, раньше своего отца.

По лицу Кадира пробежала тень тревоги. Я смутно почувствовала, что произошла какая-то беда, о которой я не знаю.

Мы синхронно посмотрели по сторонам. Никого.

- Так что же случилось? – спросила я снова.

Ответил мне Селим.

- Помнишь царя Василе, предводителя Темных? – сказал он негромко. – Так вот…

Его перебила Хафса, о присутствии которой я напрочь забыла:

- Идемте, госпожа! Незачем вам болтать о делах мужских.

Я быстро обернулась к ней. Хафса-хатун воинственно встретила мой взгляд. Весь вид ее кричал о гневе и недовольстве.

- Молчи и жди, - приказала я. – Я сама решу, делить мне дела на мужские или женские.

Ее ответа я ждать не стала, тут же повернулась обратно к Селиму и Кадиру.

- И что ты слышал?

Селим чуть наклонился, понизил голос, чтобы никто, кроме меня и Кадира, не смог услышать.

- Халиль-паша на собрании сказал, что войско Темных высадилось на острове…

Я сначала со скептицизмом отнеслась к их словам, решив, что они захотели меня разыграть. Селиму, занятому учебой и подготовкой к отъезду в санджак, запрещено посещать собрания Дивана, на которых и обсуждают подобные новости, а государственный пост Кадира, несмотря на могущество его отца, пока недостаточно значительный, чтобы его приглашали на советы. Кадир еще очень молод, он совсем недавно ступил на службу, потому он просто как мальчишка на побегушках у визирей. А все, о чем говорят на собрании Дивана, - строжайший секрет, о котором никто другой не должен знать, пока султан сам не решит огласить эти вести дворцу. Какой из государственных мужей осмелился бы поведать этим мальчишкам подобную информацию? Но Кадир глядел так испуганно и мрачно, как не может сыграть тринадцатилетний мальчик, не умеющий даже скрыть свою застенчивость.

- Вы что, подслушивали? – дошло до меня наконец.

- Да, - подтвердил Селим. – Ни за что нас не выдавай.

- Конечно, не выдам, - заверила я их. – А почему вы так напуганы? Это всего лишь Темные.

Я ни разу не видела, чтобы кто-то из взрослых воспринимал Темных всерьез. То было еще христианское, молодое и, как всем казалось, неопытное государство, которое не идет ни в какое сравнение со священным величием нашего султаната. Признаться, мне хотелось почитать о царстве Темных, но я не нашла ничего, кроме коротких упоминаний о стычке Демира с ними более трехсот лет назад, и легенде, согласно которой Темным государство назвал один из султанов, тоже очень давно. Настоящее название царства мне нигде не встретилось.

- Они не сломят нас, - уверенно заявила я. – У них ничего не получится.

К моему удивлению, Селим с сомнением покачал головой.

- Их армия огромна, - сообщил Кадир. – Около ста тысяч неверных…

Я примерно прикинула в голове, какую силу может представлять такое число в борьбе с Демиром. И, хотя разум подсказывал мне, что опасения Селима и Кадира оправданны, я упрямо отвергла их доводы. Вера в мощь моего отца, султана Хасана, и уверенность в ничтожности Темных, оказались сильнее всех сомнений.

- У царя Темных ничего не получится, - сказала я. – Я верю в нашего повелителя.

Кадир слабо кивнул, пробормотал:

- Всевышний на нашей стороне…

Однако приближение многочисленной армии Темных оказалось не единственной бедой. На следующей день, сидя в шатре вместе с матерью, сестрами Айлин и Эсмой и еще некоторыми наложницами, я заметила, что все остальные дамы, кроме меня и девочек, выглядят встревоженными и нервными. Айше-хатун, мать Айлин, сидела, понуро опустив голову и беспокойно крутя в руках яблоко.

- Вы, кажется, встревожены, - обратилась я к ней. – Все хорошо?

Айше вежливо ответила, что с ней в порядке. Она соврала, это было очевидно. Айлин, сидевшая рядом с матерью, как и всякий раз, когда я подавала голос, брезгливо и надменно поджала губы.

Айлин-султан – самая гадкая личность во всем Демире. Этот вывод был сделан мной после ее воистину варварского поступка; мало того, она разукрасила мою самую первую книгу, редкое собрание арабских сказок, так еще и свалила все на невинную Эсму. Злодейке тогда было десять лет. Если до этого я испытывала неприязнь к Айлин из-за ее капризного и высокомерного поведения, то после этого дикого поступка и вовсе едва выношу ее присутствие. Но, возможно, со временем я бы простила Айлин, но ее явное соперничество со мной, выражавшееся в резких словах, враждебных взглядах и холоде, с каким она часто отзывалась обо мне в присутствии слуг, быстро выдававших все мне, никак не могли быть забыты.

Мы с этой варваркой злобно переглядывались уже примерно с минуту, когда Айше-хатун, сославшись на усталость, вскоре покинула шатер. Шайтан в юбке, к моей великой радости, последовала за ней.

Мама вскоре велела и другим наложницам уйти. Все они ее слушались, так как она была хасеки султана. Маленькую Эсму так же по ее приказу увела рабыня.

Моя мама, Фатьма-султан, являлась в моих глазах самым влиятельным и уважаемым человеком. Потому, поняв, что она хочет сказать мне что-то важное, я тотчас приняла серьезный и внимательный вид, такой же, как у всех взрослых, чтобы мать, видя, какой умной и собранной я расту, похвалила меня. Я даже расстроилась, что Айлин здесь нет. Какое, наверное, наслаждение – видеть, как от зависти зеленеет ее личико, такое надменное и насмешливое.

Бросив взгляд на маму, в ожидании, когда она одарит меня похвалой или каким-нибудь важным секретом, я, как бывало уже много раз, изумилась ее красоте. Благоговейный трепет охватил меня при виде ее яркого красного кафтана, исшитого золотыми узорами. Под кафтаном виднеется елек, богато украшенный цветами. Драгоценные камни на ее кушаке мерцали даже в тени шатра. Сегодня на ней темный ферадже с блестящей отделкой и никаб такого же оттенка. Жаль, что ей приходилось прятать волосы и лицо. Я на миг представила, как бы ее золотистые кудри чудно смотрелись на фоне ее красивых кафтанов. Мама с нечасто встречающимися во дворце голубыми глазами, фарфоровой кожей и светлыми волосами, вся в золоте и дорогих тканях, всегда казалась мне средоточием могущества и богатства. Даже отец, султан Хасан, мерк на ее фоне. Если бы мне дали выбор между мамой и отцом, то я непременно выбрала бы ее. Мама – красивая, умная, спокойная, не такая, как вспыльчивый отец, к тому же всегда защищает меня перед ним.

Я все ждала, пока мама подаст голос, однако она задумчиво молчала. Тогда я решила удивить ее своей осведомленностью и спросила:

- Они обеспокоены из-за армии Темных, госпожа?

И лишь секундой позже поняла, какую глупость совершила только что.

- Откуда ты знаешь?

Я уже привыкла врать матери, хотя каждый раз меня терзала совесть.

- Случайно услышала чей-то разговор в коридоре, - пожала я плечами.

Видимо, моя ложь оказалась неубедительна. Мама с подозрением глядела на меня несколько долгих мгновений.

- Селин, - строгим тоном произнесла она, - ложь наказуема.

Я, притворившись, что обижена ее недоверием, сделала грустное и невинное лицо. Мама, вздохнув, мягко улыбнулась.

- Об армии неверных пока не знает никто, кроме меня, султана и визирей, - сказала она. – Уж не знаю, кто посмел болтать об этом в коридоре. На днях повелитель объявит о войне, пока помалкивай, все и так встревожены.

- Неужели произошло что-то еще?

Фатьма кивнула.

- К сожалению, - вздохнула она. – Верные подданные донесли султану, что народ на взводе. Будто бы… будто ты готовится восстание.

И в этот раз я не стала внимать тревогам других. Мне с детства твердили, что наш султан – величайший из повелителей, и я не видела смысла в том, чтобы отказываться от этой веры, особенно перед подобными бедами. Я и сама видела, как он могущественен; величавый, решительный, грозный, с походкой смелой и твердой, он был для меня и для других одним из посланников Аллаха. Я знала, что беды ни за что не сломят ни султана, ни Демир, будь даже врагами наши собственные подданные.

Мама нежно коснулась моей руки.

- Ты уже взрослая, Селин, - сказала она. - Доверяю твоему разуму и надеюсь, что ты не проболтаешься Эсме. Она еще слишком мала.

- Конечно, госпожа, - кивнула я.

Книгу, принесенную Кадиром, мне с трудом удалось протащить в покои лишь спустя несколько дней. Хафса все осторожничала понапрасну, ворчала сильнее обычного, но все-таки отдала мне. «Божественная комедия» - гласила обложка. Я погладила мягкую кожу, вдохнула приятный аромат старой бумаги и пробежалась глазами по первой странице. Мой греческий был довольно хорош для двенадцатилетнего ребенка, самостоятельно изучающего язык, но недостаточно для полного понимания текста. Однако меня это ничуть не расстроило. Предвкушая вечер, посвященный тому, что я люблю – изучению и чтению, я быстро вооружилась пером и пергаментом. Спустя час аккуратно выписала все незнакомые слова, прочла их согласно всем правилам и на всякий случай сверилась со словарем – пожалуй, самым драгоценным предметом во всей моей сокровищнице. Этот словарь был написан учителем Селима и старшим братом Кадира – Адемом Басты-Гюнеем. Тот тоже давал мне уроки, пусть и не так часто, как шехзаде Селиму. Раз в несколько месяцев Адем дарил мне исторические труды на разных языках и словари, написанные им самим и значительно упрощающие весь процесс изучения. Но или я так быстро все схватывала, или подаренные учителем труды были слишком короткими и легкими, но уже через месяц я назубок знала все, что они могли мне дать. А наглости просить еще сочинений, книг и словарей у меня не хватало, зато ее с лихвой хватало на то, чтобы одалживать у моего будущего супруга раз в две-три недели новую книгу. Я могла бы сказать, что довольно хорошо устроилась, если бы не тот факт, что произведения, которые Кадир мне приносил, иногда по написанию и сложности используемых оборотов были намного выше моего уровня знания. И словари в таких случаях не помогали. «Божественная комедия» тоже вскоре оказалась в числе самых сложных. За один вечер мне удалось понять лишь самую малую часть повествования. Пришлось отложить на будущее. Я была уверена: когда-нибудь прочитаю ее и все пойму.

День, когда султан Хасан объявил о предстоящей войне с Темными, наступил через неделю. Мне поручили самое скучное занятие в мире – вышивание. Я бы обязательно взбунтовалась, если бы не присутствие мамы. Так что я тихо-мирно вышивала в покоях мамы какое-то подобие тюльпана, периодически вздыхая, когда прибежавшая Айла-хатун сообщила нам эту новость. Я поочередно посмотрела на других девушек, что занимались вышивкой вместе со мной. Айше-хатун побледнела, пробормотала что-то неразборчивое. Айлин-султан практически не изменилась в лице. Оставив вышивку, она посмотрела на свою мать, но та не обратила на нее внимания. Мне даже стало жаль Айлин. Но, впрочем, это сочувствие моментально исчезло без следа, когда она, заметив, что я смотрю на нее, ответила холодной, неприятной усмешкой. Придирчиво осмотрев мой наряд и с жалостью изогнув бровь, будто на мне был надет мешок из-под картошки, Айлин вернулась к вышивке. «Даже у змей и то взгляд поласковей», - подумала я, невольно поправив складки платья.

Предвоенное лето прошло быстро и вполне приятно. Я училась, гуляла, играла с Селимом и Эсмой, даже успевала подумать о том, как же плохо, наверное, живется Айлин без настоящих братьев или сестер. И только к концу лета я заметила, что Селим проводит достаточно много времени с варваркой. Моему удивлению не было предела, мне так хотелось устроить Селиму допрос. Но, впрочем, шпионя за ними каждый день, я все более укреплялась в мнении, что их дружба – не мое дело.

Уход моего отца на войну неизбежно приближался с каждым днем. Вместе с тем росло беспокойство во дворце. Мама как-то раз сообщила мне, что возмущения демировцев и мисорийцев, еще одного народа в Демире, становятся все заметнее и беспощаднее. Я спросила ее, чем они так недовольны, но она не ответила, хотя по ее лицу было видно, что она знает. После этого я провела много часов в раздумье, но гнев наших народов все еще оставался выше моего понимания. Я верила в султана, моего любимого и очень разумного отца. Знала, что он – олицетворение справедливости и мудрости. Мы ведь живем в такой прекрасной, богатой стране, как Демир, почему же народ так сердится? Дворцы все очень красивые, а в самом городе, согласно моему воображению и вере в любовь отца к народу, так же царят богатство и счастье. Чего же еще подданным не хватает?

Ответ на этот вопрос дала мне Айлин во время прогулки по саду. Селим так же, как я, недоумевал, почему население Демира столь рассержено. Видимо, Айлин надоели наши догадки, которые, по ее мнению, были очень далеки от истины. Она прямо и немного резко выложила нам все, что знала.

По ее словам, за стенами султанского дворца царят нищета, безработица, мрак. Это мы здесь живем хорошо, вкусно кушаем, спим на чистых простынях. Страна, всегда казавшаяся мне процветающей и могущественной, на самом деле прозябает в тяжелой бедности. Подданные глубоко несчастны, оттого и злы.

- Такое разве возможно, Айлин? – Селим замер, потрясенно и недоверчиво глядя на нее.

- Неправда, - заявила я. – Ты все выдумала.

Айлин оскорбленно выпятила губу.

- Считаешь, что я лгунья? – вспыхнула она.

- Знаю, что ты лгунья.

Судя по ее лицу, метавшему молнии, у сестрички руки чесались от желания швырнуть в меня чем-нибудь. Селим поспешил вмешаться.

- Тише, успокойтесь. – Он взял нас обеих за руки и неторопливо повел дальше по тропинке. – Почему ты так думаешь, Айлин? – спросил он ее спустя некоторое время.

- Мне Айше так сказала, - ответила варварка. – Я поняла, что это правда. Иначе зачем так бунтовать? – Она с превосходством взглянула на меня. – А твоя мама тебе ничего не сказала, верно?

- Моя мама никогда не посмеет так оскорбить султана. – Ничего остроумнее мне в голову не пришло.

- Разве это оскорбление? – усмехнулась Айлин. – Это правда.

Селим вздохнул.

- Сестры, тише…

- А ты еще и глупенькая, - перебила его Айлин. – Столько книжек про историю читаешь, а сама не додумалась? У тебя, по-моему, в голове один навоз.

Все произошло очень быстро. Краем глаза я заметила на лужайке небольшой мячик, игрушку маминой кошки. Откинула руку брата, дотянулась до мячика и швырнула его в сторону Айлин. Хлоп! Варварка, вскрикнув, схватилась за плечо.

Я замерла, пораженная своим же поступком. Селим подскочил к Айлин, та хныкала, в бешенстве смотря на меня. Прежде чем Айлин успела бы ответить так же яро и больно, меня уже не было в саду.

Гнев, душивший меня, послуживший толчком ссоре с Айлин (самой грандиозной за все годы, что мы ненавидели друг друга), угас, едва я оказалась в покоях моей матери. Ее комнаты стали моим убежищем на несколько часов.

Мама меня не ругала, не отчитывала, но холодность в ее глазах послужила самым суровым наказанием. Видимо, она надеялась, что я сама пойму, как плохо поступила по отношению к Айлин. Но варварка не занимала ни минуты моих мыслей. Я совсем не чувствовала сожаления, но, конечно, не говорила об этом матери, потому что больше всего боялась разочаровать ее.

Все мои мысли были о словах Айлин. В груди начинало странно, больно колоть, когда мое воображение в ярких красках представляло нищету в домах подданных. Этот голод, с которым я, выросшая в сытости, не могла быть хорошо знакома, всегда казался мне чем-то очень далеким, даже невозможным. Оторвавшись на миг от размышлений, я вдруг поймала себя на том, что начинаю верить в правдивость всего, что сказала Айлин. Это было доселе незнакомая мне смесь самых разных чувств. Я всегда верила в доброту отца, в его справедливость и величие, никогда даже не допускала мысли, что кто-то может думать иначе. Мысли о бедности, несчастье, смерти прежде никогда не заботили меня, даже после прочтения сочинений, рассказывающих обо всем этом. Подобное не могло меня встревожить. До сегодняшнего дня. Идеальная, красочная картинка жизни, в истинности которой я никогда не смела усомниться, вдруг начала покрываться темными пятнами. Где-то на краю сознания пробежала мысль: «Вдруг я была слепа? » Отец больше не казался мне самым умным, самым великолепным. Да и я уже больше не могла считать себя начитанной и сообразительной, раз не смогла понять все сама. Однако, несмотря на все, казалось бы, очевидные выводы, меня все еще терзали сомнения.

Я тихонько сидела в покоях мамы, когда к нам наведался султан. Высокого роста, крупного телосложения, с серьезным, несколько задумчивым, лицом, он вдруг показался мне чудовищно сильным и очень суровым. Отец, пожалуй, с легкостью мог бы, если бы захотел, свернуть мою и мамины шеи. Мне подумалось: «А вдруг он действительно не такой хороший? » Я тряхнула головой, все еще не желая верить в это.

Родители чуть поболтали о всяких пустяках, немного поужинали. Я же молча сидела в стороне, почти не прикасаясь к еде, когда он вдруг обратился ко мне:

- Зачем ты кинула в сестру мячик, Селин?

Я сразу поняла, что Айлин уже нажаловалась ему. Но я не могла ее винить, потому что знала: я бы поступила точно так же.

Мое сердце ощутимо, бешено билось в груди, когда я совершила то, на что, мне казалось, у меня никогда не хватит наглости: соврала отцу.

- Мне очень жаль, - ответила я, с удивлением заметив, что мой голос даже не дрожит. – Я раскаиваюсь.

Отцу не так сильно понравился мой ответ.

- Что между вами произошло?

Я едва выносила Айлин, но уважала ее маму, Айше-хатун. Это была самая мягкая, самая чувствительная и вместе с тем самая добрая женщина в гареме. Если бы я сказала правду, отец рано или поздно узнал бы, что Айше сплетничала с другими девушками или, того хуже, подслушивала разговоры государственных мужей, когда те находились в зале совета. Ей бы в любом случае не поздоровилось. Айше – не Айлин, ради нее можно и соврать султану. Тем более что сплетничают и подслушивают во дворце все, так что, если и наказывать, то всех и вся.

- Это произошло случайно, - беспардонно врала я, стараясь придать голосу невинный, грустный тон. – Я хотела кинуть мяч кошечке, но вдруг попала в Айлин. Не знаю, как так получилось.

К моему облегчению, отец, судя по всему, поверил мне.

- Ты должна извиниться перед ней, - сказал он.

«Ни за что! » - мысленно воскликнула я.

- Я извинилась сразу же, - округлила я глаза.

Отец нахмурился.

- Айлин же сказала мне, что ты убежала.

- Как бы я посмела? – врала я, внутренне дрожа от страха. – Насилие, даже случайное – большой грех, отец. Конечно, я сразу извинилась.

Отец слабо улыбнулся.

- Ты права, Селин. – Он добавил с еще более заметной улыбкой: - Ты ведь помнишь, что ложь – тоже грех?

«Вот оно, позорное разоблачение», - уже промелькнуло в мыслях, когда отец сказал вдобавок:

- Напомни это Айлин. Видимо, она забыла, что лгут только злые тени.

Вполне довольная исходом, я вскоре покинула покои матери и едва ли не бегом направилась к себе. Хотела побыть одна.

Оказавшись в своей комнате, я стянула с себя верхний кафтан и кинула его на подушки около столика. Скинула с ног тапочки. Босая, в одной рубашке и шароварах, вдруг почувствовала себя свободной и счастливой. Решив подкрепиться и тем самым улучшить настроение и окончательно выкинуть из головы мрачные мысли, я, быстро ополоснув руки водой из кувшина, принялась за еду. Однако, стоило пище попасть в рот, у меня перед глазами встала яркая картина: худые, уставшие женщины, измученные мужчины и маленькие, плачущие от голода дети. Безысходность, страх, печаль. Окинув яства глазами, я вздрогнула. Будто впервые увидела. Несколько спелых яблок, ароматный плов, медовый рулет, миндаль, барек с сыром… И опять иллюзия, но на этот раз беспощаднее: обшарпанный столик, на нем – кувшинчик с молоком, больше ничего.

Я отодвинула столик с едой, встала. Взгляд скользнул по зеркалу. Хмурое, озадаченное лицо посмотрело на меня из отражения.

- Неужели все это правда? – спросила я у девочки в зеркале.

«Конечно, правда, - прозвучало в голове. – Зачем же людям тогда бунтовать? Да и зачем Айлин врать? Вряд ли она хотела неприятностей».

В дальнейшем мое отношение к отцу заметно поменялось. Я уже не ждала его прихода с такой радостью, будто моя любовь к нему угасала с каждым днем. Может, так оно и было. Поначалу это пугало меня, но потом мне пришлось смириться. Любовь хуже слепоты. Да и мое представление о жизни в Демире существенно изменилось, стало реалистичнее. Я обрела способность чувствовать страх, витавший в воздухе.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒