ЧАСТЬ III 2 страница

У Гуннарда появилось странное выражение, которое в сочетании с его необычной шайенской и слегка норвежской внешностью отражало набор эмоций, которые обычно не встречаются одновременно. Веселье и страх?

— Ммм... Я не советую тебе это делать, Леонора. Он очень одинокий тип. Довольно охреневший, если позволишь такое выражение. Из тех, кто стреляет в тебя для протокола. Возможно, ты помнишь его компанейским человеком, но я тебе гарантирую – он стал грёбанным ублюдком. И потом, самая короткая до него дорога довольно неудобная. Можно сказать, что она идеально подходит для тех, кто не хочет, чтобы мир копался у них в делах. Когда идёт дождь, из грязи образуется река. В конечном итоге есть риск увязнуть, поскользнуться и упасть в озеро, которое не замерзло и холодное как смерть, я понятно объясняю? Не говоря уже про мост: если эту небезопасную вещь можно назвать мостом. Я действительно не советую тебе его пересекать. Иди домой и позвони ему. По крайней мере, словами он может только послать тебя в ад.

— Я должна увидеть его во чтобы то не стало. Я специально приехала из Нью-Йорка.

— Ммм, ты должна вначале всё обдумать. Подумай лучше. Уверяю тебя – это плохая идея. Если ты сможешь добраться живой, и он не выстрелит в тебя, то может скормить своим свиньям на обед.

— У него есть свиньи?

— У него есть лошади, свиньи, овцы и участок земли, где возделывает пшеницу. Всё делает сам. Конечно, за день надрывается, но пока он не вымотается, пробует измучить других. В первое время местные пытались с ним подружиться, в том числе и мои родители, но безрезультатно: горе тому, кто приблизится, он больший говнюк чем дьявол.

— Начинаю представлять, но… мне всё равно нужно до него добраться.

Я не понимаю, почему так настаиваю: только для того, чтобы продолжить первоначальную идею интервью или столкнуться с ним лицом к лицу. Не потому, что чувак больший мудак, чем дьявол, и позволил себе бросить меня посреди лужи из грязи после нескольких недель поисков и телефонных разговоров — нет. А потому, что является призраком моей юности, первой любовью, вдохновителем мечтаний и мужества.

Гуннард уставился на меня как на сумасшедшую.

— Полдороги я могу тебя подвезти до склона, но не дальше. Когда захочешь вернуться, позвони мне, и я приеду за тобой.

— Ты милый, но я не хочу тебя беспокоить.

— Ты не беспокоишь, вот мой номер. — Гуннард пишет его на кусочке картона и передаёт мне.

— Почему ты такой добрый?

— Потому что Уэйн как дырка в заднице, а ты нет. Ты в моём вкусе. А в этих краях я не часто встречаю мой типаж.

Полагаю, мне нужно поблагодарить его, но у меня имеются другие приоритеты.

— Как далеко отсюда до его дома?

— Ну, прежде всего я бы не стал называть это домом. Скажем так: он живет немного по-спартански. Уэйн купил землю с руинами и отремонтировал всё худшим образом. Животные в хлеву чувствуют себя комфортнее, чем он в этой трущобе. Во всяком случае, расстояние невелико, около пяти миль. Проблема заключается в качестве маршрута, а не в количестве. И прежде всего в качестве придурка, который ждёт тебя с наведённой винтовкой. Если могу себе позволить заметить ещё раз — не ходи туда.

— Спасибо за совет, но я не собираюсь отступать. У меня есть задача, и я её выполню. Мне просто нужна новая шапка, шарф и перчатки, можешь мне продать их?

✽ ✽ ✽

Согласна, Гуннард меня предупреждал.

Я его не послушала, так что теперь молчу в тряпочку.

Не то чтобы в данный момент возможно много говорить. Или дышать или возмущаться.

Середина фильма ужасов могла бы иметь менее мрачные черты. Итак, подведем итоги: Гуннард, как и обещал, проводил меня к основанию того, что казалось совершенно безобидным подъёмом. Переполняемая оптимизмом, я начала восхождение. Даже бледное солнце позаботилось о том, чтобы показаться между одеялами из облаков.

Затем внезапно, как только мой собеседник уехал и оставил меня одну в центре того, что казалось гостеприимной природой, вышеупомянутая натура изменила карты на столе и решила вести себя как сука.

Если бы я сказала, что небо разверзлось, то была бы мало конкретна и недостаточно трагична. На половине подъёма я не только промокла, но была именно избита. Это падают капли воды или лезвия? Подниматься нелегко, своеобразный поток из грязи тянет меня назад. Очки запотели, и я двигаюсь скорее интуитивно. Но я более решительна, чем эти несчастные обстоятельства, которые, кажется, хотят мне крикнуть: «убирайся». На данный момент это вопрос гордости. Я уже зашла слишком далеко, пойду дальше! Как улитка цепляюсь за колючие кустарники и скользкие стволы: я цепляюсь за них и продолжаю восхождение.

Достигаю вершины — мне почти кажется, что пересекла Красное море и даже без помощи Бога. Хотела б заплакать от радости и гордости. Я городская девушка, а лучшее приключение, с которым когда-либо сталкивалась было, когда, выйдя из такси, случайно ступила одной ногой в лужу. В тот вечер я одела каблуки. На следующий день у меня была лихорадка с температурой за сорок. Я люблю называть себя мятежницей, по-своему дикой, но моё неповиновение и бегство от правил связаны со стороной духовной, а не со способностью пробираться через грязную реку, когда идёт сильный ливень.

Поэтому, когда покоряю высоту, я очень счастлива. Теперь всё, что мне нужно сделать — это пересечь мост. Гуннард определенно преувеличил, когда его описывал. Я почти вообразила один из тех подвесных тибетских верёвочных мостов, которые качаются на каждом шагу, когда не крутятся вокруг тебя. Этот мост деревянный и довольно солидный на вид. Не то, чтобы прогулка по нему это одно из заветных мечтаний моей жизни; меня немного пугает отсутствие боковых опор, но он не длиннее десяти метров, и я быстро его пересеку.

Или скорее я бы затратила момент, если бы, к сожалению, не решила посмотреть вниз. Высота не сенсационная: молодая женщина, привыкшая наблюдать за миром из окон небоскребов, должна пожать плечами с достаточно ироничным видом. Но я склонна чувствовать себя на грани, когда забираюсь по лестнице, чтобы поменять лампочку, а к окнам небоскрёбов вообще близко не подхожу. Так что у меня кружится голова. Если к этому присоединить настойчивый дождь из лезвий, грязь, которая делает всё мягким и неуловимым и отсутствие чего-то твёрдого, выполняющего функцию перил — это объясняет то, что происходит потом. Теряю равновесие, скольжу, падаю вниз. Я действительно не понимаю, как и почему, только знаю, что слышу внезапный шум, как будто небо раскрывается, холод усиливается, земля становится воздухом, а затем превращается в воду и боль.

Самым абсурдным, прежде чем потерять сознание и, скорее всего, жизнь, стала моя единственная, хотя и измученная мысль: «Я не смогу встретиться с Харрисоном Дьюком. Я не смогу поблагодарить его за то, что составил мне компанию, когда была одинокой девушкой».

✽ ✽ ✽

Вода, озноб, холод. Грязь во рту. Запутанные воспоминания и провал в памяти.

Когда прихожу в сознание, то убеждаю себя, что я мертва. Если бы небесный ангел или демон из ада, перед которым меня призвали засвидетельствовать последние минуты моего земного существования, спросили бы, как, чёрт возьми, мне удалось покончить с собой, ограничиваясь переходом по мосту под дождем, я бы не знала что ответить. На самом деле у меня в голове пустота. Я помню только холод.

Сейчас, правда, жарко, поэтому полагаю, что оказалась в аду. Удушающий ад, в котором раздаётся потрескивание пламени. Агрессивный ад: я только что услышала два или три ругательства, которые заставили бы съёжиться банду головорезов из Бронкса.

С трудом открываю глаза. Предполагая, что загробная жизнь существует, я всегда думала — первое что увижу, это длинные тёмные туннели со светом в конце или длинные тёмные туннели без какой-либо тени.

И вместо этого первое и единственное что вижу — это не вещь.

Это человек.

Мужчина. Несомненно мужчина.

Куда делись мои очки? Я сжимаю веки, наклоняюсь вперед и едва не кричу.

Я близорукая, но не слепая. И даже если у меня нет большого опыта в этом вопросе, я могу отличить одетого мужчину от голого.

Тот, что стоит недалеко от меня точно голый.

Окей, я не в состоянии ясно мыслить, но ещё не совсем умерла. Я нахожусь в промежуточной реальности, и мой разум оказывается добычей кошмара.

Не то, чтобы мужчина напротив, повернувшийся задом и демонстрирующий мне свою спину и всё остальное — это кошмар. Я полагаю, что в душах умирающих остается какой-то злой умысел, потому что я не могу не поблагодарить костлявую с косой, которая милостиво дает мне видение такого шедевра природы. Я бы ожидала панораму более прозаичную, но даже эта идеальная попка хороша.

То, что находится вокруг этого зада, не менее великолепно. Превосходное тело. Широкие жилистые плечи с отчётливыми линиями мышечных фасций, как в упражнении по стилю у скульптора. Бёдра спортсмена, волосы викинга. Викинг без единого клочка ткани на нём.

Раз уж он там, мне почти хочется попросить его обернуться. Короче говоря, я терпеть не могу вещи, сделанные наполовину. Если должна умереть счастливой, я бы хотела взглянуть на каждую деталь. Поскольку смерть подготовила для меня этот дар, позвольте мне получить 360-градусный обзор.

Мужчина будто услышал звучание моих мыслей, оборачивается.

На этот раз я действительно кричу.

Харрисон Дьюк, несомненно, обнаженный также и спереди, смотрит на меня с хмурым выражением на лице. И я вместо того, чтобы молиться, ругаться, попытаться ответить на свои собственные вопросы и узнать, где я нахожусь, что происходит, если я жива или мертва или сошла с ума, а это кошмар или сон, не могу отвести взгляд от промежности его брюк. Если бы они на нём были.

Ничего не знаю о том, что происходит, но я уставилась на его нижние части, как будто завтра никогда не наступит.

— Ты понимаешь, сколько времени заставила меня потерять? — спрашивает он, что бы это ни значило. Харрисон двигается, подходит ко мне, даже не мечтая что-нибудь надеть. — Я рисковал умереть, спасая твою задницу!

— Я не… — изо всех сил пытается прошептать мой голос. И я тут же громко чихаю.

Окей, я жива. Как будто чиханье разбило стеклянную клетку, в которую была заключена. Эффект подобен тому, что происходит после взлёта самолета, когда ваши уши заложены, и вы их чувствуете словно покрытыми пластилином. Затем волшебным образом вы слышите приглушенный щелчок, и звуки, сначала приглушённые, вновь звучат во все фанфары.

Это я. Я нахожусь внутри маленькой хижины, в глубине комнаты пылают дрова в камине, занимающем всю стену. Харрисон Дьюк обнажён и разозлён, и я...

У меня вырвался ещё один вскрик.

Я тоже голая. Нахожусь на кровати, завернутая в одеяло, которое трудно определить, кроме как грубое. А в углу комнаты находится свинья.

Нет, я имею в виду не Дьюка, а другую свинью.

Настоящая свинья.

Лежит на одеяле. Улыбается.

— Что... такое... случилось? — задавая вопрос, я понимаю, что продолжаю пялиться туда, куда этикет предлагает не смотреть. Видимо это тот случай, когда нужно поднять взгляд, не так ли?

— Ты пришла вые…ть мне мозг, — заявляет он. Я поднимаю взгляд, ещё бы, иначе разговор может стать немного непристойным.

Мамочки, насколько жуткий. Прекрасный той красотой, которая пугает и завораживает. Руки похожи на стволы деревьев. Кулаки как железные мячи. Его влажные волосы не кудрявые, но и не гладкие, волнистые, как грива льва, доходят до лопаток. Борода не очень длинная, но густая. Глаза голубого цвета, которого, как я считала, не существует. Как если бы естественный синий цвет питался диким воздухом этих земель и превратился в радугу из индиго.

Затем он снова отворачивается, подходит к камину, проводит полотенцем по волосам и затем решает — к счастью или к сожалению — одеться. Он одевает мешковатые штаны и свитер, который выглядит как рубище.

Бросаю быстрый взгляд на комнату, которая является не комнатой, а целым домом, учитывая то, что в ней содержится. Помещение маленькое и уютное. Стоит кровать, на которой лежу я, камин, рядом с которым растянулась свинья с манерами ленивой кошки. Стол и буфет. Стул и маленький гардероб. Каждая вещь состоит из одной единицы, как будто хозяин не собирался принимать кого-либо, кроме самого себя. Доказательством его воли не приглашать сюда живую душу ни сейчас, ни никогда-либо — является туалет. Отсек, в котором я вижу раковину и унитаз даже без занавеса впереди.

Ещё более дико и надо умирать. Я сомневаюсь, что даже имеется горячая вода. С другой стороны, всё это прекрасно сочетается с мужчиной, который стоит впереди.

Осталось только понять, что со мной произошло.

Снова, кажется, он читает мои мысли.

— Ты упала в озеро, и я вынужден был тебя вытащить, — сухо говорит он.

— А потом…

— Слушай, идиотка, ты пришла сюда, чтобы е…ть мне мозги. Подстроила ловушку вместе с моим агентом. Ты вынудила меня нырнуть в это болото. Если ты думаешь, что мне не насрать на то, что ты голая, то ты ошибаешься. Что ты, что свинья – для меня одно и то же.

Я снова чихаю и смотрю на него опечалено. Представляла эту встречу тысячью сценариями, ни один из которых не предусматривал того, что происходит на самом деле. Признаюсь в этом: мысль о том, что я оказываюсь голая в постели Харрисона Дьюка, посещала мои мысли гораздо чаще, чем иногда. Какая девушка, влюбленная в рок-звезду, не культивирует подобных желаний? Он был моей личной рок-звездой: мои подростковые, а затем и юношеские заблуждения, сотканные из обожания его слов, также включали и секс. Даже если это никогда не был секс: по крайней мере, не только. Это было намного большее. Мы узнавали друг друга, словно встречались в другой жизни, как если бы мы были сначала камнем и руслом реки, крабом-отшельником и актинией, облаком в форме дракона и ветром, который его гонит, средневековым королём и его обещанной невестой. А потом мы. Но ни в одной из этих фантазий, вначале более целомудренных, почти поэтичных, как будто секс был символом, а затем всё более и более пронизанных страстью, я не представляла себе подобную ситуацию. Грязь всё ещё в моих волосах, колючее одеяло, чихание, спящая свинья и моя личная рок-звезда, разглядывающая меня так, будто хочет утопить. Мне не нужны очки, чтобы распознать его отвращение.

Однако, как бы ни любила кого-то в юности, я не выношу тех, кто относится ко мне так, словно я — куча мусора.

— О какой ловушке ты говоришь? — спрашиваю я, щеголяя надменным взглядом. Для той, кто сидит голая в постели у того, кому отвратительна, на самом деле не очень подходящий взгляд для сцены. Тем не менее я выпрямляю спину, сопротивляясь его косому взгляду.

— Как будто ты не знала! Я не хочу видеть женщин вокруг, а ты, даже если и ничего особенного, несомненно, чёртова женщина.

— Выражать такое категоричное мнение, не зная правды, может только идиот, — огрызаюсь я.

— Что ты имеешь в виду? Ты не женщина?

— Конечно, я женщина! Я имела в виду... я хотела сказать... я никогда никому не ставила ловушки! Мистер Моррис знал, я неоднократно разговаривала с ним по телефону. Если он скрыл это от тебя, я ничего не знаю об этом. Возможно, ты это заслужил, кто знает. А во-вторых, прежде чем судить «ничего особенного» кто-то другой, должен хотя бы посмотреть на себя в зеркало.

Он не отвечает на выпады, просто хватает мою одежду, лежащую на единственном стуле у камина, грубо бросает её на кровать и заявляет всё более едким тоном.

— Теперь одевайся и даже не мечтай написать обо мне статью.

— Представь, не очень то и хотелось. Не думаю, что в твоей жизни есть что-то интересное. Великий Харрисон Дьюк действительно умер. На его месте стоит деревенщина. А теперь, если ты выйдешь, я…

— Даже не подумаю. Снаружи ливень, а я уже достаточно из-за тебя промок. Графиня ожидала виллу с двенадцатью комнатами? Обойдёшься тем, что имеется. Идиотка, отправляющаяся на встречу к мужчине, который живёт в лесу один, и которого даже не знает, не должна быть неженкой, которая боится показать свою задницу. Кроме того, я её уже видел. И уверяю, у тебя вообще нет бесценного сокровища в этих местах.

Окей, официально — моя юношеская страсть к Харрисону Дьюку окончена. Или нет: влюблённость в него осталась, но это не он. Это мудак, который случайно имеет то же имя. И, честно говоря, у него даже нет того же имени: этого зовут Уэйн, он злодей, который стреляет в людей. И даже если бы мне заплатили золотыми монетами, я не стала бы брать у него интервью. Просто должна сделать вид — Харрисон Дьюк мёртв. Насколько я понимаю, мой любимый писатель скончался много лет назад и не оставил живых следов. И теперь я ухожу.

Пытаясь удержать одеяло, я встаю с кровати. На мгновение у меня кружится голова. Не очень уверенно двигаюсь в ванную, предполагая, что эту дыру без зеркала можно назвать таковой. Выгляжу неуклюжей и неловкой пока пытаюсь понять, как одеться.

К счастью, мудак — по-другому определить его не могу, назвала бы его Харрисон, то признала бы поражение для своей ностальгии — демонстрирует незаинтересованность в том, что я делаю.

Если бы это был посредственный роман из тех, которые он никогда б не написал, то он бы посмотрел на меня, испытывая тайное притяжение. Я заметила бы это и, памятуя о своей юношеской любви, обнажилась бы во всех смыслах перед его нетерпеливым взглядом. В итоге мы б занялись диким сексом.

Но моя жизнь никогда не была романом даже одним из посредственных, в итоге Дьюк начинает перебирать (не знаю что), в шкафу, проявляя полное безразличие к моему присутствию. Я выгляжу как нелепый акробат, вынужденная надевать одежду, которая, конечно, сухая, но очень грязная. Единственная, кто обратил на меня внимание — это свинья. Она проснулась, заметила моё присутствие, встала со своей подстилки и теперь обнюхивает мои ноги. Вспоминаются слова Гуннарда, и я отступаю в страхе. Может быть я действительно неженка.

Не могу дождаться, чтобы уйти. Как только я одеваюсь (мудак в это время добавляет дрова в камин, а четвероногая свинья шагает за мной шаг за шагом), спрашиваю свинью, который стоит на двух ногах:

— Где все мои вещи? Очки, сумка, сотовый телефон?

Придурок снова бросает на меня раздражённый взгляд.

— Графиня хотела большего — чтобы я прочесал всё озеро? Или заставил бы его иссякнуть, чтобы найти эту чёртову сумку?

Можно ненавидеть кого-то сильнее, чем ты его любил?

Это возможно, потому что внезапно я замечаю ружьё, прислонённое к стене, и мне очень сильно захотелось взять и выстрелить ему по яйцам.

Ну, игнорировать его — лучшее решение. Конечно, меня раздражает потеря вещей, но, с другой стороны, он не виноват. Единственная его вина — ведёт себя как грубый и примитивный пещерный человек. Ничего не осталось от очарования, которым Харрисон когда-то обладал. Этот индивидуум даже ниже обезьяны в эволюционном масштабе.

Я плотнее закутываюсь и подхожу к двери. Путешествие недлинное, и теперь у меня нет даже очков. Постараюсь быть очень осторожной, чтобы вновь не упасть. У меня есть отчётливое чувство, что на этот раз неандерталец позволит мне утонуть.

— Я ухожу, — нелюбезно говорю я.

Он наклонился над огнем и говорит со мной, не поднимая взгляд. Тон его голоса одновременно скучен и саркастичен:

— Ничто больше не могло б порадовать меня, но думаю, ты не сможешь.

— Думаешь, небольшой дождь может меня остановить? Я предпочла бы умереть от пневмонии, чем лишнюю минуту остаться с таким пещерным человеком!

— Мне пофиг — ты можешь даже умереть.

Свой последний комментарий он сопровождает пожатием плеч.

Я выхожу боевым шагом, но сразу же замедляюсь или рискую упасть. К сожалению, это не просто дождь — потоп. День стал менее светлым при условии, что с самого начала его можно было назвать таковым. Я понятия не имею, сколько сейчас времени и как долго пролежала без сознания в его постели. Учитывая, что моя одежда и волосы абсолютно сухие, это заняло не несколько минут.

Одежда и волосы остаются сухими недолго. Достаточно двух шагов и вот, пожалуйста — снова губка на прогулке. Сапоги, отяжелевшие от грязи, вынуждают меня шагать осторожно. Передвигаться без очков — почти подвиг. Я не принадлежу к типу людей, кто легко выражается вульгарными словами, но сейчас моя голова, это рассадник проклятий.

Проклятия, которые достигают максимума, когда добираюсь до деревянного моста. Вернее, до того, что должно было быть деревянным мостом.

Согласна, я близорукая, но не настолько, чтобы ошибаться так сильно.

Перед моими потрясёнными глазами пустота.

Пустота, которую я никогда не смогу преодолеть одним прыжком.

Я не могу уйти.

Я застряла в этой части мира с безумцем.

ГЛАВА 3

Он привык к неисправному телефону, но сейчас не воспринимал эту проблему с обычным безразличием. Дьюк хотел позвонить Хербу и, не стесняясь в выражениях, всё ему высказать.

Пока Харрисон перемалывал чёрные, как крыло ворона мысли, Принц начал вести себя взбудоражено. Сначала Дьюк его игнорировал, нервничая из-за ловушки, устроенной агентом, но когда, несмотря на дождь, его чуднà я свинья принялась хрюкать и ударяться носом о дверь, Харрисон понял, — что-то не так. Если бы это была собака, он уделил бы происходящему меньше внимания. Но Принц был свиньей абсолютно оригинальной, и Харрисон неоднократно задумывался, не течёт ли в его жилах голубая кровь в отличие от плебейской, которая бежала в его собственном организме.

И действительно, происходило что-то неладное. Следуя за свиньей, Харрисон достиг моста именно в тот момент, когда идиотка-репортер падала. Дождь бил яростно, и немного усилился ветер.

Мужчина сыпал проклятиями в течение десяти секунд, прежде чем спуститься, чтобы её достать. Если бы Бог существовал, он оскорбился бы от этих ужасных ругательств и отомстил, заклеймив Харрисона в неприкрытой манере.

К счастью, под мост позволяла попасть небольшая тропинка, но из-за воды она стала скользкой. Не считая течения в озере, само оно было небольшим и неглубоким, на вид как безобидная лужа, но его ублюдочное болотное сердце скрывало настоящие ловушки. Однажды погибла овца, её засосало в скрытые потоки. У одного жеребёнка был тот же финал. Дьюк сам в начале, когда ещё недооценивал враждебность природы, решил нырнуть ради глупой мысли поплавать и чуть не утонул. Вероятнее штормовой океан был более преданным врагом, чем это чёртово озеро, притворяющееся хорошим. Харрисон даже дал ему прозвище — «озеро себе на уме», намекая на его лживую кротость, скрывающую злобу шлюхи.

Необходимость столкнуться со всеми ловушками озера из-за городской идиотки, которая не знала, как поставить одну ногу перед другой, усиливало его гнев.

Достать её было нелегко. Хотя она и не оказалась непосредственно в воде, а застряла на мели, чуть выше между водой и берегом. Это не делало его задачу более удачливой. Нести её на руках, уже саму по себе толстую и ставшую ещё тяжелее из-за мёртвого веса, породило у него вспышку злого искушения оставить девушку там и «аминь».

Но он этого не сделал. Держался и выбрался таким потрёпанным, что выглядел как покрытая грязью обезьяна. В некотором смысле, Харрисон почти наслаждался своим господством над вероломством озера.

Не то, чтобы приз за эту выигранную битву представлял собой сокровище. Девчонка, грязная до трусов (и не в метафорическом смысле), потому что он действительно их видел.

На самом деле, как только принёс девушку в дом, живую, но всё ещё без сознания, ему пришлось её раздеть, иначе бы она замерзла до смерти. Если честно — а у Харрисона никогда не было проблем с откровенностью, в отличие от доброты и такта — цыпочка оказалась приятнее, чем он представлял из-за гнева и грязи.

В возникшем спазме на уровне паха он сразу же обвинил долгое воздержание. Дьюк не трахался целую вечность, и это почти монашеское целомудрие сделало тело желанным. В нормальных условиях он не обратил бы на неё внимания. Харрисон никогда не любил женщин с пышными формами. В своих романах он описывал истории несовершенных женщин, но в реальной жизни держался подальше от такого предпочтения. Рядом с ним всегда находились молодые богини: высокие, грациозные, худые как мифологические сирены. И Реджина собрала все совершенства, превращаясь в недостижимый идеал.

Итак, его привлекала эта девушка с рубенсовскими формами. Привлекала вопреки усталости.

Он только что преодолел подъём по грязной дороге, неся на плече минимум шестьдесят пять килограммов, и пока снимал с неё одежду, сгибая суставы и переворачивая как куклу, почувствовал зов скорее животный, чем человеческий. Она была такой мягкой, белокожей, с пышной фигурой. Харрисон представил, как облизывает и покусывает её. Даже большой и глубокий пупок провоцировал у него похотливые мысли.

Однако, несмотря на все провокации, Харрисон проявил удивительный самоконтроль. Он был возбуждён как пятнадцатилетний, разглядывающий центральный разворот «Плейбоя», но не вышел за рамки тяжёлого дыхания и приличной эрекции. Максимум его извращений проявились в воображении. Он создал жутко плотский фильм, в котором взял её всеми возможными способами. Потом набросил на неё сверху одеяло и понял, что тоже должен переодеться. Но прежде всего должен убедить своего «друга» успокоиться.

Харрисону достаточно было вспомнить о том, что годами делало его грустным и злым, чтобы стать вновь несчастным. Тело адаптировалось к этой меланхолии не сразу же, но быстро. Как только он развернулся, то обнаружил глаза девушки, прикованные к нему. Вначале испуганные, потом гневные.

«Не провоцируй меня, сучка, иначе забуду про оставшиеся между рёбрами капли совести и трахну тебя как тот, кто не трахался годами. Ты пришла вынести мне мозг и ещё позволяешь себе смотреть на меня с гневом? Я у себя дома и делаю, что захочу».

✽ ✽ ✽

Когда она ушла за порог такая ошибочно самоуверенная, что выглядела смешной, Принц бросил на меня взгляд, словно хотел спросить тоном, напитанным виной: «Не остановишь её? »

В ответ Харрисон начал считать. Медленно, словно делал обратный отсчёт.

Раз, два, три.

Принц понюхал дверь.

Четыре, пять, шесть.

Харрисон добавил другое полено в огонь.

Семь, восемь, девять.

Забегал по дому нервно Принц.

Десять, одиннадцать, двенадцать.

Харрисон выпил кофе глоток, уже холодный.

Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать.

Принц сел под окном, ожидая.

Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать.

Харрисон надел ботинки и пошёл взять куртку.

Девятнадцать, двадцать.

В дверь отчётливо постучали.

Харрисон её открыл с безразличным видом.

На пороге, как и ожидалось, стояла сучка-журналистка. Не то чтобы в нормальном виде она была чудом природы, но промокшая была похожа на скрещение плакучей ивы и пучка отварного шпината.

Возможно, учитывая её потрёпанный и жалкий вид, Харрисон ожидал от неё покорного поведения, но вскоре стало понятно, что ошибочно.

Девушка вернулась в дом в более резвом состоянии, чем прежде. Не обращая внимания на капающую из каждой поры воду, она приставила указательный палец к его груди и напала словами:

— Ты знал! Что мост… разрушился! Ты это знал! Почему ты мне не сказал вместо того… чтобы позволить уйти?

— Я ведь не твоя нянька.

— И как я сейчас … как вернусь домой?

— Это не моя проблема.

— Почему это не твоя проблема, ведь если не найду способ вернуться домой, я должна остаться здесь?

— Сюда тебя приглашал не я, поэтому пошла на х…

Девушка распахнула губы и замерла, заметно шокированная его реакцией. Если бы Харрисон был парнем смешливым, то нашёл бы уморительным такое нелепое выражение: смешение между умирающей рыбой на последнем вздохе и непристойностью, предлагаемой надувной куклой. Не то чтобы она казалась вульгарной, выглядела как расстроенная девочка. Только смех давно оставил аккаунт его эмоций. Откровенно говоря — бò льшая часть эмоций покинули этот аккаунт.

Харрисон ограничился пожатием плеч и вышел под дождь. В его тяжёлом и твёрдом шаге звучало окончательное приглашение «уё…ывать». По поводу того как — справится сама. Он уже и так сделал многое, когда вытаскивал её после падения с моста.

Не желая того, Дьюк пришёл в хлев. Это был просторный и тёплый приют, который он построил сам, когда в доме ограничился минимальным ремонтом. У него была кобыла, баран и несколько кур. Четыре гуся и индюк.

Увидев, как он входит, лошадь заржала. Баран встретил его у входа как собака. В полумраке куры взмахнули крыльями. Казалось, гуси что-то оживлённо рассказывали. Но более подвижным, и вероятнее всего предводителем этой неоднородной стаи, выглядел индюк. Огромная птица с чёрными крыльями и воинственным видом.

Харрисон вошёл в хлев и засучил рукава. В течение дня животные свободно входили и выходили наружу, и некоторые из них промокли под дождём. Они обсыхали в своей обычной манере. Странно: когда он занимался с животными, то терялась суровость, и Харрисон вёл себя почти по-отечески. Доходило до того, что разговаривал с ними. Но более абсурдной вещью, убеждающей его в окончательной потере разума, было ощущение, что эти звери его слушают. Определённо, слушали намного внимательней, чем некоторые куски дерьма, повстречавшиеся в его жизни. Несомненно, слушали лучше, чем Реджина.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒