Побежденные 14 страница

... Даже секс с Ириной не скрасил его горечи от потери друга. Он был сегодня молчалив, скован, и это передалось и ей – она сегодня в сексе была очень сдержана. Скоро он уснул, уставший за день до невозможности, а она долго глядела на его лицо и думала о своей непростой судьбе...

... Понимал Гриша, что только победа над Терентьевым восстановит его репутацию...

«Ленка! Ты? » «Простите... » - проговорила она. Перед ней стоял ни кто иной, как удалой штурман Жорка Бубенко собственной персоной, со своими залихватскими усами. «Жорка! » «Ленка! » - они кинулись обниматься. «Жорка! Как я рада! » «А я-то рази ж не рад! »

Они пошли в ресторанчик, у Жорки очутились деньги, и он мог позволить сделать обширный заказ. На нем был хороший, дорогой костюм, видно было, что Жорка разжился неплохо. «Ну, рассказывай, Ленка! Сто лет тебя не видал! Как ты? » «Да вот... воюю в добровольческой армии, здесь на отпуске! » «Да ты что! А что не по военке? » «Да надоело уже шинелю носить, хоть чутка в платье похожу. Надоело, что каждый пялится на улице, на мою шинельку! » «Да ты, Ленка, такая красота, что на тебя и без шинельки попялиться приятно! » «Ух, Жорка! Всё такой же! Ты лучше расскажи про себя, смотрю, подразжился! » «А, Ленк, долго говорить! В госпитале пролежал, промаялся, отправили как ограниченно годного в запасную часть – дескать, не годен к службе в авиации! Ну, а тут энта революция... Помотало меня шибко, и в красных был, и в белых, пока здесь вот не осел! » «А каким ветром тебя сюда? » «Попутным! Сейчас сюда всякий набивается, Питер и Москва пустует, теперя тута столица самая натуральная! » «Столица! » - она скривилась. «А ты-то каким боком в добровольческую попала? Летаешь или как? » «Да нет, всё больше по земле ползком, какое там летать! » «Где воевала-то? » «Да под Екатеринодар ходили! » «Ну ты даешь! Ну и как оно? » Лена махнула рукой. «Слушай, Ленк, а пойдем ко мне в гости? » «И ты всё одно... » - вздохнула она: «ну почему вам всем только одного хочется! » «Да ты не поняла! У меня энтого дела хватает, коли деньжата есть! Просто погутарить с тобой хотел об одном деле, да здесь нельзя! » «Ну, пойдем! » - равнодушно согласилась она

... Жорка жил далеко не так роскошно, как можно было предположить по его красивому костюмчику. Он жил на съемной квартире на самой окраине Ростова, квартирка была небогатая и неброская, достаточно скромная обстановка, даже бедная. «Присаживайся! » - проговорил он. Она опустилась на диванчик, напряглась: поняла, что Жорка не так прост и что разговор может пойти о чем-то противозаконном. А впрочем, какие сейчас законы? Один закон – кто сильнее, тот и прав!

«Слушай, Ленка, скажи честно: как ты дальше думаешь? » «А хрен его знает! Одно знаю – в добровольческую армию возвращаться не хочу! Хватит, навоевалась! » «Ну и правильно, нечего там ловить! Это дворянские сынки там воюют за своё, а мы с тобой какие дворяне!? » Она молча кивнула. «Ты понимаешь, Ленка, что это всё полетит скоро к чертям собачьим! Я был в белых – у них никакой программы, никакого единства, их не сегодня-завтра прижмут и передавят как котят! И давно передавили бы, но я был и у красных – у них сплошное отсутствие дисциплины, пьянки и мародерство! Народу уже и красные поперек горла! Если они победят, тут такое начнется... В любом случае кирдык России! » Лена грустно поглядела на него: «и что ж делать? » «Что делать? Линять отсюда надо, линять к чертовой матери, пока не поздно! На Запад, на Запад, Еленка! С Россией покончено! » «То есть ты предлагаешь бросить всё и лететь туда, где нас никто не ждет? Кем я там буду, без денег-то, без всего? Я и языка не знаю, так, кое-что помню из университетского курса еще по-французски... » «Да есть деньги, Ленка! » - он приблизился к ней, перешел на зловещий шепот: «я тебе доверяю, и потому скажу. Знаешь, откуда всё это? Откуда у меня средства на то, чтобы кушать в дорогих ресторанах и одеваться в хороший костюм? » «Догадываюсь... По твоим глазам увидела! » «Молодец! А я по твоим глазам тоже увидел, что ты тоже одна из таких... Я в одиночку работаю, а в одиночку сложновато... Вдвоем мы с тобой сможем таких дел наворотить... Ты красивая, а красота – это страшная сила, куда страшнее револьвера! А потом, накопим денег и уедем в Париж... или в Америку, будем там с тобой жить припеваючи! А, как тебе такое?! » «Я что же, Жорж, бандитка по-твоему? Убийца?! » «А ты думаешь, я убийца? Я беру своё! Все сейчас берут свое! Ваши добровольцы что, не бандиты?! Или красные – не бандиты?! Я беру только то, что награблено, отнято у меня же! » «Ты прав, что все бандиты! Но мне противно это! » «Брось, Ленка! Через два месяца мы будем всю эту грязь вспоминать, как страшный сон, а если ты сейчас не пойдешь со мной... Куда тогда? Снова к белым, кормить вшей в окопах и лезть на пулеметы? Или к красным? Так тебя там тут же за твое прошлое пристрелят! И не таких стреляют! Или куда? » «Не знаю я! » «Решайся, Ленка! Со мной не пропадешь! Вот, гляди! » - он полез на полку, и, порывшись, достал небольшую шкатулку и открыл ее: «глянь, какие! » Она зажмурилась даже – ослепительно сверкали перстни с алмазами. «Вот это да! Настоящие? » «А то! У меня таких игрушек много! И будет еще больше! И рванем вдвоем! Ну, соглашайся! » «Мне надо подумать! » «Ну, подумай! Если надумаешь, приходи завтра в семь ко мне сюда. Адрес запомнила? Большая Кирсановка, 12! » «Запомнила! Ты не боишься мне вот так доверять? » «Нет, Ленка, не боюсь! Ты не стукачка! » - проговорил он: «буду очень тебя ждать... »

... Лена лежала на постели и думала, думала мучительно... А ведь была в его словах правда! Ведь и вправду – ну где она, эта Россия? Проносились перед ее взором страшные картины... Терентьев, «Уральская кадриль»... Горящий самолет, несущийся к земле... Госпиталь, искалеченные... Бешеные солдаты, насилующие ее... Жестокие, злобные глаза пролетариев... Грязь, морозы... Расстрелы пленных... Убитый ей солдатик-мальчик, моливший о пощаде... мародерства... сожженные деревни... И это проклятое стадо, стадо паразитов, слетевшееся в Ростов со всей России... Он прав... Но стать преступницей... А кто она? Давно уже убивает... Убийца... Нет России, нет народа, нет ничего... Вырваться бы отсюда... Может, там правда лучше, чем здесь? Кто его знает... Но хуже, чем здесь, уже не может быть, а значит там лучше... Может, есть она, эта земля обетованная...

... Жорка не удивился нимало, когда в его квартиру постучали ровно в семь часов. Он знал всё наперед... Она стояла на пороге, решительная, безумно красивая и опасная, с неподвижными глазами убийцы. Она даже ничего не сказала ему, слова не требовались... Всё было понятно... Начиналась новая жизнь Лены...

«Ну что, Терентьев, снова здравствуй! » - проговорил Гриша в рацию. «И тебе не хворать! Смотрю, сегодня без штурмана, ва-банк решил? » «Да ты тоже, я вижу! Ушел вчера? Сегодня не уйдешь! » «Посмотрим, старина! Тебе привет от Тани, она со мной тут!? » «Таня?! » - дрогнувшим голосом проговорил Гриша: «это правда? » «Правда, Буянов! Жива Таня! » «Черт! » - выругался Буянов и отключился. «Зачем ты ему это сказал? » - проговорила Таня. «Затем, чтобы знал, с кем воюет! Глядишь, дрогнет, если что! » «Ниже пояса бьешь, Терентьев! » «Тут не спортивное состязание, Таня, тут война, и я не имею права сегодня не победить! Если я проиграю, он будет жить и убивать наших, и никто его не собьет! Ты понимаешь это? » «Вполне! » - она крепко сжала губы и приготовилась к бою, сплелась с пулеметом в единое целое, готовая при любой ошибке врага поразить его меткой очередью...

... Бой, как и вчера, шел на сложнейших виражах. Время от времени самолеты сходились, происходил обмен очередями, но ни один не мог нанести другому ощутимый вред. Терентьев, впрочем, тоже подготовился – вчера Гриша его поймал врасплох, но сегодня он уже знает, как отреагировать на его подобный маневр. А сам он тоже приготовил ему сюрприз, когда он немного выдохнется. Как-никак, за битого двух небитых дают, и Гриша, конечно, после вчерашнего успеха самоуверен, а Терентьев теперь ошибки не допустит...

... Через пятнадцать минут, как и вчера, последовала первая удача, и снова Терентьев перехитрил Гришу, который сделал лишнее движение и подставился, тут же длинная очередь Тани пронзила его хвост. Самолет тряхнуло, он вышел из-под обстрела, однако Гриша почувствовал – управление стало хуже. Он напрягался до пота в висках, Терентьев наседал, он имел теперь инициативу, но не наносил решающего удара, зная, что рано, изматывал, давал беспокоящие короткие очереди из крыльевых пулеметов. Стрелок Гриши отвечал яростными своими очередями. «Нерасчетливо бьет! Желторотый! » - подумал Гриша. «Хорош тебе так садить! » - осаживал он стрелка: «наверняка бей, береги боезапас! » «Так он вроде... » «Вроде у бабки в огороде, наобум не бей, понял? » «Есть! » - проговорил тот, пожав плечами. Неуверенность стрелка подметил и Терентьев, и Таня. «Стрелок у него не очень, нерасчетливо бьет! » - проговорила она. «Вижу... Вчерашнего стрелка я, походу, выключил наглухо! » И снова они молчали, только вертели смертельную карусель...

... И вот Терентьев понял – пора. Он ввел козырь в бой: «готовься, Танька, сейчас весело будет! » - он совершил головокружительный маневр и очутился в положении, когда можно бить наверняка. Он дал длинную очередь... И выругался со злобой – Гриша ушел. Танька удивилась – она никогда не слышала, как всегда спокойный Терентьев ругается. Гриша, заложив красивый вираж, поймал его самолет, Терентьев бросил в сторону «Фарман», но бок распорола длинная очередь, самолет занырял. «Не ранена, Таня? » «Нет! » - проговорила она и в отчаянии застрочила, пытаясь достать вражеский самолет, но Гриша уже занял позицию для атаки. «Это всё, Танька... Прости меня... » - проговорил Терентьев с неведомой для него нежностью. «ну, что, Терентьев? » - услышал злорадный голос Гриши в рации летчик: «проиграл, старичок? » «Черт с тобой, банкуй, чего зря базлать! » Самолет с трудом уже слушался управления. «Да не хочу я тебя сбивать! Таньку жаль! Тебя-то мне не жаль! » - проговорил Гриша: «уходи, Терентьев, и приходи сюда завтра, буду ждать! Без Таньки и без стрелков, поиграем один на один, как тебе такое? » «Что, думаешь, уже победил? Не рано радуешься? » «Да брось, я же вижу, твоя машина на ладан дышит! Убил бы я тебя, да Таньку жалею! Хорошая она девушка! Жаль, не наша! Так что уходи» Терентьев внезапно кинул потрепанный самолет вбок, и расслабившийся Гриша попал в прицел Тани. «Стреляй! » - крикнул Терентьев Тане, которая помедлила на миг. Но лишь на миг ее рука дрогнула – а в следующий она дала длинную очередь, сразу же задымил один из двигателей... Стрелок Гриши дернулся и замер, а сам он вскрикнул – пуля попала ему в плечо. Терентьев завел самолет уверенно ему в тыл. Гриша бросил сопротивление. «Ну, Грицай, что, рано порадовался? В благородство решил поиграть? Тут не игра, брат! Прощай! » «Будь ты проклята, Танька! » - проговорил Гриша, срывая с себя шлем. Больше он уже ничего не сказал... Терентьев открыл огонь из двух пулеметов, «Фарман», переломленный пополам, понесся к земле и разбился... «Мир его праху! » - проговорил серьезно Терентьев: «ну, вот и всё, Таня! Молодец, спасибо тебе! » Таня молчала... Она молча глядела на землю, где догорали обломки «фармана»...

... В ту ночь Таня лежала на постели, не раздевшись, и глядела в потолок... Она вспоминала Гришу, вспоминала, как служили вместе с ним, и в глазах ее стояли слезы... Сегодня ее поздравляли, хвалили, а она молчала, как оглушенная... Она помнит взгляд Никиты, в котором было осуждение и ненависть к ней... Она сама себя ненавидела... Он, Гриша, пощадил ее, он не захотел стрелять по ней, а она воспользовалась этим и выстрелила. Она не могла не стрелять, она должна была стрелять... Ум твердил ей это, но совесть всё равно жгла ее огнем... С ней еще никогда не было такого...

... А на улице хмуро курил тяжелую махорку Терентьев, и в его угрюмых, постоянно насмешливых глазах была тоска, ни с чем не сравнимая тоска, разрывающая сердце, и скупая, страшная, мужская слеза застыла на его щеке...

... И впервые в жизни по мужчине лила слезы танцовщица и куртизанка Ирина... В ее красивом теле было холодное и безжалостное сердце, ее не трогала ничья смерть, но смерть этого человека что-то изменила в ее сердце... Она после его смерти поняла, что полюбила этого смелого летчика, по-настоящему полюбила, и дальнейшая жизнь будет уже не такой...

«Ну, шо там, Мироныч? » «Да вроде не ждуть нас, отдыхають, кушають! » «Кушають? Ну, ничего, зараз обожрутся! Думають, шо мы в ста верстах, а мы вот они! » «Славно погуляли! » «Ништо, ща еще гульнем! Ты в бинокуль там шо видишь, девки средь них красивые есть? » «Тебе всё только бабы! Есть, должно, там гошпиталь ихний! » «ладно, братцы, ща покажем им, где раки зимують! » - проговорил решительно Прохор: «давай, собираемся! Данилыч, ты с двумя взводами обходишь по ложбине, ударяешь сзади, а мы в упор ударим тем часом! »

... Серега вместе со своими, пригнувшись, шел по ложбине, скрываясь за кустами, наконец командовавший ими суровый урядник Данилыч сделал знак, означавший: «упали, поползли по-пластунски! » Серега полз, вжимаясь в холодную землю, по которой скудно пробивалась первая трава, первая жизнь, и кое-где точками желтела мать-и-мачеха и гусиный лук... Враг ничего не подозревал, не ждал их тут... Они совершили прорыв в тылы, снеся с другими частями красный полк с позиций, сметя его, как вихрь. Теперь они шли по тылам, и наткнулись на эту резервную часть, охранявшую полевой госпиталь. Резервная часть расположилась в покинутой усадьбе, в бывшем господском доме и расположился госпиталь. Серега думал, прижимаясь к чуждой ему, холодной земле: «атакуем раненых... до чего мы дошли? Может быть, удастся хотя бы остановить расстрелы беззащитных раненых солдат?! » Казаки, однако, добродушные и веселые в мирное время, в войне преобразились, стали безжалостными и жестокими. Пленных они не брали, жестоко добивали прикладами и рубили шашками, после чего находили в себе силы напиться и начать распевать свои песни. «И они – такие же звери! » - думал Серега: «душегубы! » Со злобным остервенением он ощущал, что и сам стал зверем, холодным и жестоким. И теперь он думал о том, что раненых расстреляют, а вероятно, и медсестер «до кучи», и испытывал от этого не омерзение, а лишь досаду...

«Пора, ребятушки! Давай, огонь! » - крикнул Данилыч. Серега, наметив себе целью высокого, дородного человека, который распоряжался всеми и был, видимо, командиром, выстрелил, командир тут же упал, пораженный точно в грудь. Серега почти никогда не промахивался. Залп имел страшные последствия. Красные тут же частью были перебиты, частью смешались, залегая кто где, вели беспорядочный огонь. Лихой казак Валюха, наставив ручной пулемет, открыл беглый огонь, а Данилыч уже поднял бойцов в штыковую. С другой стороны с холма уже скатывалась другая часть ихней роты. Это была не битва, а настоящая резня. Красные абсолютно не могли оказать никакого сопротивления. Серега швырнул гранату и затем налетел на какого-то чернявого паренька, который испуганно отшатнулся, и Серега наотмашь ударил его шашкой, с которой он научился отлично управляться, по голове, тот взмахнул руками, поглядел на Серегу с какой-то детской обидой, недоумением, и рухнул... Серега кинулся за другим, который пытался убежать, и полоснул его поперек туловища. Он бил, рубил, кромсал... Только один из врагов попытался оказать ему сопротивление, дюжий, крепкий мужик, который штыком проткнул одного из нападавших казаков, он попытался и Серегу насадить на штык, но Серега легко увернулся и лихим ударом чуть не срубил ему голову...

... Казаки стремительно наступали, уничтожая врага, в беспорядке отступающего к госпиталю. На крылечке появилась медсестричка, совсем девчонка, волосы ее были растрепаны, выбивались из-под платочка с красным крестом... На нее надвигался огромный казак в погонах урядника с обнаженной окровавленной шашкой: «не надо! товарищ казак! » - прокричала она: «не трогайте раненых! » «Получай, сучка комунячья! » - казак рубанул ее по голове шашкой... Другая медсестричка, стоявшая на крылечке, вскрикнула: «ты что, гад?! Ты за что Машеньку убил?! » «Треба была! » - казак надвигался на нее, злобно усмехаясь. Она выхватила пистолет и выстрелила прямо в его злобную бородатую физиономию, казак рухнул в крови. «Митрич! Парни, Митрича убили! В капусту их рубить! » - крикнул молодой казачишко, шедший за бородатым. Рассвирепевшие от убийства своего командира казаки кинулись в госпиталь, убивая всех, кто попадался им, и бежавший впереди всех казачишко швырнул прямо в приспособленную под госпитальную палату столовую залу гранату. Несчастные раненые лежали рядом друг с другом, прямо на полу, куда были постелены матрацы, лежали вповалку, несчастные, оборванные, замотанные в грязные бинты... Взрывом раскидало их, а вбежавшие казаки докончили остальное револьверами и шашками...

«Всё, станишники, уходим! Красиво мы их! » «Ага! Ни одна собака не ушла! » «Сбираемся, уходить пора! Наших шукать! » «Найдешь тут... » Казаки довольно прихлебывали из фляжек, вспоминали прошедший бой, а на околице, прямо среди лежащих вповалку трупов «красных», один веселый казак начал пляс под гармонику... Серега молча шагал по заваленной вражескими трупами бывшей усадебке, казачьих трупов почти не было... Он подошел к госпиталю, остановился у трупа молоденькой медсестрички... Лица ее он не мог разобрать, оно всё было в крови – шашка разрубила пополам ее череп... Другая медсестричка, убившая из пистолетика урядника, лежала на пороге, и она была изуродована до неузнаваемости – казаки, мстя за командира и друга, искололи ее тело штыками, изрубили шашками. Комок подкатывал к его горлу... Он шагнул и пошел по залитому кровью полу внутрь... Тут лежали трупы еще двух медсестричек и двух докторов – один из них был пожилым старичком, другой – молодой, щуплый... И вдруг он обомлел – одна из медсестричек открыла глаза... Она посмотрела на него, и он вдруг узнал этот взгляд... Вспомнилось ему, молнией ударило воспоминание... Опустевший городок Грибовск... Заброшенный, грязный чердак... Тоскливый и святой взгляд молоденькой проститутки... Слова ее: «Да какой же ты командир-то? Ты ж даже и рявкнуть на солдата не сможешь! Ты ж и мухи, думаю, просто так не обидишь! »... Ее тяжкая и страшная история... Ее грудь была залита кровью, и лицо было всё в страшных кровавых пятнах, но он ее узнал... Можно ли было не узнать этот взгляд?! Она его тоже узнала. «Здравствуй, солдатик! » - тихо прошептала она. «Анжела... Ты? » «Я... » - улыбаясь сквозь боль, слабым, но твердым голосом проговорила она: «вот ведь... как свиделись... » Он хотел что-то сказать, но не мог... «А я... я все-таки пришла вот... как ты мне сказал... Тебя хотела увидать, а мне сказали, что ты к белым ушел... Без тебя пришлось санитарить... » Он упал на колени перед ней: «прости меня, прости!!! » «ты... не у меня... попроси... вот пойди туда, в палату... у них... попроси... Прощай, солдатик... » - выдавила она из последних сил горькие слова... Больше она ничего не смогла сказать, она склонила голову, и из ее рта тонкой струйкой стекла кровь...

... Он, шатаясь, встал, оглушенный, и вошел в палату... Он не мигая смотрел на страшную картину... Сердце его жгло, жгло нестерпимо... Он задыхался от ненависти к себе, воздуха не хватало, он хватал его губами, но не мог насытиться, в глазах темнело... Он сорвал с пояса трофейный револьвер, который подобрал по привычке на поле боя, и приставил его к виску... Зачем дальше такая жизнь?! Он приготовился нажать курок...

... До него донеслись звуки залихватской и циничной казачьей песни. Она отрезвила его, привела в чувство, его палец застыл на курке. Как же так?! Он умрет, а они останутся жить?! Будут дальше лить кровь?! Зло, значится, победило?! Нет, неправильно это. Он боец, и он умрет, но умрет не как трус, а как боец... Он крепко прикрутил гранату к поясу и вышел...

... Казаки уходили из села, растянувшись в колонну... Настроение было приподнятое, казаки пели, весело беседовали, сзади ехали подводы, на одной из них расположились легко раненые, один из них наигрывал тоскливый мотив на гармонике, другие пели... На другой подводе лежал «ручник» - пулемет Гочкиса, и рядом сидел лихой пулеметчик Валюха... Серега рассчитал всё точно... Он приготовился к последнему бою...

... никто из казаков не ждал нападения... Серега выхватил два револьвера и открыл огонь с двух рук, по-македонски... Покончив с Валюхой, легко раненными, и еще тремя, оказавшимися поблизости, Серега швырнул гранату в шедших впереди, в самый центр строя, и тут же швырнул еще две... Взрывы разметали казаков, уж на что они привыкли к внезапным нападениям, а тут оказались захваченными врасплох. Многие были убиты, подводы с лошадьми устремились в самую их гущу, увеличивая суматоху. Серега швырнул последнюю гранату и, схватив ручник, открыл шквальный огонь, кося казаков. Он не ложился, он шел навстречу своей смерти и сам сеял смерть. В его душе была злобная радость: «жил как скотина, умру хоть как человек! » Почувствовав тупой удар в грудь, а потом тут же и в живот, он понял с какой-то жгучей радостью: «всё... » Он выронил пулемет и рухнул в траву... Но он еще жил... рука нащупала под шинелью рубчатую «лимонку», привязанную к поясу... Он ждал, глядя в расплывающиеся лица врагов, еще утром бывших его друзьями, приближающиеся к нему...

... Какое сегодня хорошее небо... Весной воздух пахнет, и солнце светит по-весеннему... Плохая будет весна – не будет сева, голод будет...

... Никто не узнает об его смерти... А если и узнают, никто не заплачет... Он никому не нужен... Да и в этой России сейчас никто никому не нужен... Родные люди стали чужими, брат стреляет в брата, друг – в друга, сын – в отца... В этой войне победивших и выживших нет... Вот и он погиб...

... Серега увидел наклонившееся над ним лицо его взводного командира, веселого Матвея... Серега улыбнулся ему: «прощай, Матвейко! » - и рванул кольцо...

... Ленка курила, сидя на улице... Она знала, что перед делом надо выспаться, но сон не шел. Предстояло тяжелое и опасное дело...

... Жорка был отчаянным человеком. Таких редко встретишь. Сомнение, жалость и страх были неведомы этому человеку. Это был уже не тот бесшабашный и несколько циничный летун Жорка, которого она хорошо знала. Это был убийца, веселый и безжалостный.

... Первый их налет на магазин, когда он застрелил лично пожилую продавщицу и случайного посетителя, мог стать для нее и последним. Она хотела тогда же уйти от него, но он удержал ее... Он напоил ее дорогим коньяком, и, пьяная вдрызг, она отдалась ему... А потом раздумала уходить... На следующий день – богатый обед в ресторане, роскошь, ей подобострастно прислуживают официанты, и он для нее заказывает ее любимую песню, которую исполняет бывший артист столичного оперного театра, который теперь вынужден петь в ресторанчиках в Ростове... Она со злобной радостью думала – она заслужила такую жизнь, заслужила! Кровью, потом, позором своим заслужила! Больше заслужила, чем все эти жирные, благообразные господа во фраках, за богатую жизнь которых они гнили в окопах, которые скользят по ней похотливыми взглядами, и на уме у них у всех одно... Любой из них, от самого благородного по происхождению, приятного в манерах и хорошо образованного дворянина до последнего пролетария, в душе одинаков: зверь, которому нужно только одного – секса, пожрать, напиться, наворовать... Они все звери... звери... кругом звери... А она хотела быть другой, но её этот звериный мир кинул в грязь и растоптал, раздавил, и она стала такой же, как они!

... И уже при следующем налете на ломбард она лично выстрелила в лицо его владельцу, прилизанному, благообразному господину в очках. Эта первая кровь опьянила ее... И с тех пор в налетах она убила еще пятерых... Она с холодной ненавистью всаживала в ненавистные лбы пули, и даже Жорка удивлялся: «Ну, Ленка, не ждал! Я знал, что ты отчаянная, но что ты такая... Этого не ждал... » «Война научила! » В одном из налетов им подвернулся десятилетний сынишка того, кого они грабили. Жорка действовал по принципу – не оставлять свидетелей. Он выстрелил в грудь парнишке. Тогда впервые затрепетало сердце Ленки, но потом снова стало твердым, как камень: «ну и пусть! Вырос бы – стал бы таким же! » Она заглушила свою совесть очень легко...

... Сегодня ночью предстояло опасное и выгодное дело – налет на квартиру Питерского воротилы Наума Кровянцева. Кровянцев был в свое время одним из богатейших людей Питера, но теперь революция дернула его с насиженного места. Но Кровянцев не терялся, и жил теперь в Ростове на широкую ногу. Кровянцев был личностью известной – он занимался деревообрабатывающей промышленностью, весьма прибыльной, был также меценатом, в свое время знаменитой балерине Канариной, которой завидовала сама Кшесинская[32], увы, прославившейся не в родной стране, а в чужой Франции, он открыл дорогу на большую сцену, впрочем, ей пришлось уплатить ему дорогую цену – она отдала ему свою девичью честь. Про его мрачный особняк ходила дурная слава – говорили, что его начальник охраны Астахов, немногословный и худощавый, занимавшийся в свое время восточными боевыми искусствами, похищал специально для него молодых девчушек из бедных семей, с которыми потом развлекался Кровянцев, и потом их никто не находил... Но связываться с Кровянцевым было не с руки – его охранники были настоящими наемными убийцами, и некий смелый молодой дворянин Владимир Куликов, неосторожно попытавшийся поспорить с ним, был вскоре найден убитым. Та же участь постигла и его конкурента Никея Вулина. Желающих связываться с ним после этого не было.

После революции Астахов перебрался на службу в ЧК, где нашел себя вполне. Многие охранники тоже нашли с новой властью общий язык – подобные головорезы были очень нужны. Кровянцеву остался верным Венедиктов, который был мастером ножевого боя и стал теперь начальником охраны его, Луканин, который был в свое время преподавателем стрельбы по-македонски в разведучилище, самбист Челенко, кроме них, он тут нашел себе здесь еще троих – местного бойца Мосю Губерштейна, бывшего налетчика, и с ним прапорщика-дезертира из железной дивизии Глебова и еще одного – головореза Тынкина. Все шестеро были отличными и опасными бойцами, и вдвоем лезть на Кровянцева казалось безумием. Но на то и был основной расчет. Готовились долго к этому налету. Жорка говорил, что Кровянцев потерял бдительность – всем было слишком хорошо известно, что его дом лучше обходить стороной, и охранники не очень усердствовали. Они охраняли его в три смены. Смена Челенко и Тынкина была, по его словам, самой беспечной. Вторая пара в этот день спала в доме наготове, в случае чего, к бою, а третья получала ночь отдыха, которую использовала обычно на кутежи и красивых дам легкого поведения. Сегодня ночью была как раз смена Челенко. И он решил рискнуть. Ленка не колебалась ни минуты. Ей был не страшен даже черт...

... Жорка вышел, потягиваясь. «Чего не спишь-то, дымишь всё? » «Не спится» «Зря! Перед делом надо было выспаться как следует! » «Ничего, потом высплюсь! » «Ну, гляди... Готова? » «Готова» «Вижу. Молодец! Ну, с Богом, что ли! »

... Тынкин покуривал беспечно у двери, особенно не следя за местностью, самбист Челенко поеживался в сторонке: «однако холодно... » «Ага! Ничо, скоро согреемся! Завтра вечерком в «Легасе» хорошая вечеринка намечается, Волынина петь будет! » «Да, ничего себе! Наверно, там девчонок красивых будет край! » «Ого, гляди, че за барышня? » Елена приближалась к ним. «Эй, подруга! » - окликнул ее Челенко: «чего поздненько гуляешь? » «Заплуталась! » - проговорила Ленка: «в этом городе легче заблудиться, чем в лесу! » «В лесу не так опасно, как в этом городе ночью! Зря по ночам одна швыряешься! » - проговорил веселый головорез Тынкин. «А вы что не спите-то? » «А у нас служба! Охраняем вот! » «Холодно! Не угостите даму сигареткой? » «А как же! Угощайся, барышня, не какая-то махра, фирма! » - Челенко полез за портсигаром. За углом появился Жора Бубенко, готовый к прыжку на жертву. Елена молниеносно всадила кинжал в сердце расслабившегося Челенко, а затем, не дав опомниться Тынкину, ударила его в кинжалом в бок, налетевший сзади Жорка стиснул его горло. Она наставила на него револьвер: «Если хочешь жить, говори, где охрана, где сам? » Жорка, тоже держа его под прицелом своего револьвера, отпустил его горло. «Говори быстро! » «Это... блин... короче... как войдете, справа комната, там сегодня Глебов, а дальше комната слева... там спит Луканин... спит чутко, два револьвера под подушкой, мгновенно просыпается и стреляет с двух рук... с любой в монетку... попадет... у вас шансов нет... Так что валили бы поздорову, пока вас не продырявили... » «Без тебя знаем, что нам делать! Где сам? » «Да что... комната прямо... Там его покои... Учтите, у него револьвер тоже всегда при себе... » «Это всё? » «Всё, как есть! » «Ключи давай! » «Вон, у Челенко! » «Спасибо тебе! Жить-то хочешь? » «Хочу, только всё одно хлопните! » «Не хлопнем, если слухать будешь нашу резолюцию! Глебов – он что вообще, какой боец? » «Да дерьмо он! Вот Луканин – боец, вас на раз порешит! » «Так вот, если хочешь жить, поможешь нам сладить с Луканиным! Войдешь в нему, скажешь, что нападение на охрану, и выманишь в коридор, там мы с ним разделаемся! » «Он с вами разделается! » «Не твое дело! Если сделаешь красиво, поделимся с тобой добычей, в долю возьмем, если что не так – продырявим! Понял, что ли? » «Да понял я, понял! Сумасшедшие вы! Мало вам богатеев, не на того полезли! » «Ты еще поучи отца детей делать! Давай, дверь отворяй! » «Нахрена мне твоя подруга-то в бок пером саданула? Я б и так сдался! » «Сейчас второй бок продырявлю, если базарить будешь шибко! » - проговорила негромко, но убедительно Елена: «заткнись теперь и делай дело! » Он усмехнулся и открыл дверь. Их глазам представился широкий коридор с роскошной ковровой дорожкой и дорогими люстрами. «Как в эрмитаже! » - прошептал Бубенко. «Будто ты там был! » - уколола его Ленка. «Не был, ладно, не в том суть! Диспозиция такая – ты давай, сейчас покончи с Глебовым без шума, я пока этого постерегу, а потом будем выкуривать Луканина! » «Хорошо! » - проговорила Лена и бесшумно открыла дверь. Глебов спал настоящим богатырским сном – это был огромный, усатый здоровяк, не особенно боявшийся нападения. Лена кинулась на него и одним ловким ударом перерезала ему горло. Он захрипел, фонтан крови ударил вверх, и ее капли попали на ее лицо и на одежду, она наскоро вытерла лицо... «Ну, и вид у тебя! » - прошептал Жорка: «Ладно, теперь главного медведя будем выкуривать! Если вздумаешь крутить, Тынкин, я тебе в спину пулю всажу, ты меня понял, сука? » «Да понял я всё! » - уныло прошептал тот. «Действуй»

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 11 12 131415 Следующая ⇒