Побежденные 6 страница

... Костя еще жил, он еще играл со своими врагами, как сокол с вороньем. Еще один самолет врага, получив пробоины, вышел из боя. Но у стрелка уже закончились патроны, самолет Кости тоже получил попадания. И вот... один из ФОккеров ловит его и всаживает длинную очередь в самолет, Фарман сразу же подпрыгивает и начинает заваливаться. Еще один враг занимает удобную позицию для того, чтобы добить самолет асса. «Всё, господа, финита ля комедия! Не прощаюсь ни с кем, на том свете свидемся! » - говорил Костя. «Меня в рай не пустят, я пил много! » - усмехается Витек. «Значится, в ином месте, я больше тебя пил! Прощайте, братцы, славно повоевали! » Летчики с усмешкой встречали свою смерть... Пилот Фоккера, перед тем, как всадить последнюю, роковую очередь, поднял уважительно большой палец кверху и два раза качнул крылом, что уже тогда было символом уважительного отношения к врагу...

... Серега подошел к Треньковскому, который вылезал из машины: «что?! Где девчата и Костя? » - проговорил он, чуя неладное. Леонид потупил глаза. За ним выбрался Терентьев. «Где они, я спрашиваю? » «Они погибли! » - проговорил Терентьев и пошел прочь... Серега стоял и не понимал... Да нет, этого не может быть... это какой-то сон... Наконец он овладел собой... Треньковский сидел на крыле и курил, нервно курил... Серега без сил опустился рядом: «как это случилось? » - глухо проговорил он. Треньковский рассказал ему всё, скупо, но ничего не скрывая. Серега слушал, замирая от ужаса и нахлынувшей злобы: «и ты... ты... ты смог их вот так бросить? Бросить на смерть? » «Я не пилот! » - проговорил Леонид: «я бы никогда их не бросил! Это Терентьев приказ отдал уходить! Вчетвером мы могли бы еще побороться и спасти их! Он захотел оставить их! » «И сохранить свою паршивую жизнь! » Серега решительно поднялся. Он кинулся за Терентьевым, который, остановившись поодаль, пил воду из фляги. Серега шел на него, сжимая кулаки. «Пьешь водичку, горло пересохло?! » - проговорил он, не сдерживая ненависти. «Пью, а что? Чего-то хочешь мне сказать? » «Нет, не сказать, а сделать! » - Серега ударил так, как его еще учил отец – коротко и сильно, в нос. Такой удар свалил бы многих, Терентьев пошатнулся, но не упал. «Чего, сука, нарываешься? » - в следующий момент страшный удар пудового кулака повалил Серегу на землю, в глазах потемнело: удар был силен, как молния ударила Сергея. «Не лезь, сосунок, не разобравшись, в чем дело! » Сергей начал подниматься, но голова еще кружилась – он был оглушен. «Сука! Трусливая гадина! Бей еще, убийца! Это ты их убил, сволочь, ты!!! » - проговорил Серега. «Чего? Не угомонился еще? Так на тебе еще! » - он замахнулся, но его крепко за руку схватил Треньковский. «Не трогай его! » - коротко бросил тот: «чего?! Ты чего, тоже хочешь?! » «Ты, Терентьев, совсем в гниду превратился! » - со спокойной ненавистью проговорил Треньковский. «Я тебя, сопляк, сейчас в порошок сотру! » «Слышь ты! кулаками ты мастер махаться, а слабо на пистолетах! Слабо!? » - крикнул Серега. Терентьев усмехнулся: «чего, на дуель меня вызвать собрался? Не буду я с тобой стреляться, ты ж не дворянин, как и я, а вот по морде я тебе двинуть могу! » «А со мной будешь? » Терентьев обернулся. Перед ними стоял Гриша Буянов собственной персоной. Поодаль стояли другие пилоты, и они слышали его вызов, в том числе и сам Борода, командир эскадрильи. Терентьев усмехнулся: «ты серьезно? » «Я всегда серьезен! Ты тут оскорбил моего друга и моего штурмана, ты бросил на смерть другого моего друга и мою девушку! Будешь отвечать! » «Я действовал по инструкции! » - впервые в жизни Терентьев оправдывался: «Я скомандовал уходить всем, а Константин сам остался, по своему желанию! А девушек спасти уже нельзя было! Агафоновский самолет тоже вон посекло крепко зенитным! А штурман твой – бывший, и давно ушел от тебя! » «Запомни, Терентьев: бывших пилотов и штурманов не бывает! А девушек спасти ты и не попытался, ты только о своей шкуре позаботился! Вас было четверо на десять, и ты один стоишь пятерых пилотов, ты бы мог принять бой! А ты ушел, бросив их! Поэтому я тебя вызываю и убью! » Бородатый ас усмехнулся: «так уж и убьешь? Чудило, я о твоей шкуре беспокоюсь, на меня еще пуля не отлита! Ладно, раз ты так настаиваешь, пошли на наше стрельбище, поиграем трохи в Пушкина и Дантеса! » летчики двинулись туда. Дуэли в те годы стали редкостью и архаизмом, но здесь был такой случай, что отбрехаться нельзя было, даже Борода, их командир, не стал вмешиваться, так как сам был дворянин и был на стороне Гриши. Только Никита подошел к Грише: «Слушай, старик, да брось ты его, зачем тебе это? Тебе же хуже потом будет, арестуют, на губу попадешь, а то и из авиации турнут! А если насмерть, то и трибуналом пахнет! » «Не турнут! » - проговорил Гриша: «я слишком хороший летчик! А трибуналу я всё расскажу, как было, они поймут! » Стреляться решили из табельных пистолетов. После некоторых споров решено было сделать по одному выстрелу, на чем настоял сам Борода, с пятнадцати шагов. «господа, изъявив намерение драться... » - проговорил торжественно Никита: «или как оно там было в дуэльном кодексе? Смелость и намерение драться, кажется? Ну не суть! Короче, мужики, предлагаю закончить дело миром. Ну, побузили, мертвых не вернешь, а если решили подохнуть, так лучше в бою, а не так, друг дружку стрелять! Давайте, короче, мир! Так я говорю? » - обратился он к Ваську. «Не знаю! Я Терентьева за смерть Таньки и сам бы не прочь пристрелить! » «Да он тут и не при чем так то, тут разбираться еще надо... » «Я всегда не против помириться! » - сказал честно Терентьев. «А ты, Гриш? » «Я буду стреляться! » - твердо проговорил тот. «Слушай, Гриш, ну серьезно, ну смешно же, двадцатый век, век пулемета и машины. Вы бы еще на шпагах бы схлестнулись! Ну, если неймется, дайте вы по морде друг другу и на том разбежимся, пойдем уже кушать! » - проговорил примиряюще Ваня Еремеев. «Я буду стреляться! » - повторил Гриша: «кто-то еще не понял? » «Ладно, Терентий, извинись ты перед ним! » - влез на сей раз крестьянин Саня: «ну, мол, неправ, все дела! » «Мне не нужны его извинения! » - проговорил Гриша. «Я и не собирался перед тобой извиняться, ты что-то поспешил! » - ответил ему насмешливо Терентьев. «Так что? может, уже начнем? » - проговорил Гриша. «Черт те, упертый же! » - проговорил Никита: «ладно, давай отмерим! » Он нехотя отмерил пятнадцать шагов. Кинул жребий. Выпал орел, стрелять первому Терентьеву. Терентьев усмехнулся снова: «ну что, не везет тебе, Гриша? Не передумал? » «К барьеру, я сказал! » - прорычал тот. «Ладно, как знаешь! » Они стали напротив друг друга. Терентьев, чуть заметно улыбаясь, поднял пистолет и навел его прямо на лоб Гриши. Тот стоял, не двигаясь, глядя прямо и смело в лицо своей смерти. «Какие же это глупые вещи – дуэли! » - думал Серега: «ну, вот выстрелит он сейчас, и Гриши не станет, а он будет жить дальше! И где справедливость? » Терентьев тщательно прицелился, положил руку на крючок... Но потом усмехнулся, поднял пистолет дулом кверху и выстрелил в воздух. «ладно, пошутили и хватит! » - проговорил он: «мне из-за тебя никакой радости на каторгу идти нет, кончаем этот балаган и пошли есть! » «К барьеру! » - прокричал Гриша. «Ты чего? » «Мой выстрел! » «А, ну ладно! » - Терентьев безразлично стал. Гриша поднял пистолет и целил прямо в грудь. Повисло тяжелое молчание. Терентьев смотрел и саркастично усмехался. Гришино лицо тоже искривилось вдруг: «что, думаешь, пугаю, думаешь, не выстрелю? Ан, нет, ошибаешься, Терентий! Если бы ты знал, как я тебя ненавижу, как я устал быть вторым после тебя! Ты, Терентий, и не летчик вовсе! Летать – это не только самолет водить хорошо, это еще и жить по-авиаторски! А ты здесь чужой, Терентий, ты чужую жизнь, как сигарету, выкуришь и выбросишь! Ты не летчик, ты всего лишь водитель самолета, Терентий! » «Всё сказал? давай тогда стреляй или пойдем, мы не на политзанятии! » - тем же насмешливым тоном превосходства проговорил Терентьев. Лицо Гриши изменилось, он сжал губы... И на миг прочел в глазах Терентьева мелькнувший ужас: только теперь Терентьев понял, что Гриша выстрелит. Гриша выстрелил... Терентьев взмахнул руками, выронил пистолет и схватился за грудь, судорожно глотнул воздух и тяжело рухнул в траву навзничь... Под его рукой на груди расплывалось кровавое пятно... К нему кинулись опешившие в первую секунду летчики. Гриша бросил пистолет в траву, сел на корточки и закурил...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ВЫБОР

... Унтер Андрей Еременко устало потянулся. Конечно, счастье есть счастье, но даже счастье надоедает на третий день. В первый день, когда он напился вдрызг и всю ночь имел Маруську, местную полушлюху, он чувствовал себя на вершине счастья, и не знал, чего еще нужно человеку. Он все три дня только и делал, что спал, пил, ел и потом имел опять Маруську. У него было на это полное право, как он себе объяснил. Ведь три долгих года он не вылезал из окопов, спал по пять часов в сутки, забыл уже, как и выглядят бабы, жрал проклятую липкую кашу, которую ни одна собака есть не станет, пил только дешевую водку и то изредка, после очень уж удачного дела, и мечтал о том, чтобы хоть раз отоспаться, отъесться и отыметь какую-нибудь бабу. Грубоватая Маруся, которая курила и материлась не хуже иного парня, казалась ему верхом совершенства. Вот они, мечты, все же сбылись!

... А Андрей не всегда был таким... Он когда-то даже пробовал поступать в университет, как он считал, что неплохо знает математику, но на платное поступить не хватало средств, а на бюджетку – знаний. И в итоге он вынужден был работать на заводе, но недолго – грянула война, и он отправился туда. И вот воюет столько времени. Сначала ему, правда, повезло – он был ранен довольно тяжело, но не смертельно, отдохнул в госпитале, отлежался маненько, и потом снова вернулся на фронт. И с тех пор три года как отрезало – если и ранения, то только легкие, полежит в санбате и снова в окопы... А ведь Андрей даже когда-то и Пушкина почитывал. Впрочем, в окопах огрубевали и становились животными и не такие, как он – и те, кто считали себя интеллигенцией в мирной жизни, здесь не хуже других матерились, скабрезничали и имели все те же простые мечты: не о мировом счастье и гармонии, а поспать, пожрать, напиться и отыметь бабу...

... Но на третий день Андрюха все же понял: надо прекращать, хоть ненадолго выбраться на улицу этого Богом забытого городка и глянуть, какого черта там творится? Он разбудил Маруську: «Харе дрыхнуть, вставай уже! » «Тебе че? » - проговорила она, потирая сонные глаза. «Ниче, давай топай, мне пройтись в казарму надо! » «На кой те черт тудыть? » «Глянуть, как там наши! А ты давай уже, двигай! » «Давать тебе тамбовский волк будет, кобелина драная! Деньгу гони! » «Да на вот! » - протянул ей Андрюха целую пачку денег, которые теперь стали ценностью даже меньшей, чем человеческая жизнь: «вот, а теперь давай, у*бывай! » «Ну гляди, заходи, если че! За деньгу спасибочки наши! » Прогнав Марусю, он подошел к зеркалу. «Надо бы щетину сбрить... а хотя черт с ней, нехай растет! » - махнул он рукой.

... Ему сразу же попался солдатик Кузя Гриневский. Кузя, как и следовало ждать, был с бодуна. Весь их батальон пил эти три дня, пил самым непотребным образом. Пил в последний раз перед тем, как разбрестись по домам. Кое-кто из особо резвых, конечно, уже слинял сразу же, но в большинстве парни все-таки пока оставались: как-никак, долго служили вместе, делили махру, сухпаек, вместе ходили в атаки и вместе оборонялись, лежа в жидкой грязи окопов, надо было все же проститься по человечески. Многие не представляли, куда им вообще возвращаться, среди них был и Андрюха. Ему совсем не хотелось снова возвращаться на завод, хотелось погулять еще на свободе и наслаждаясь праздностью минимум месяцок. Кузя поприветствовал Андрюху: «Здорово, пропащий! Кудыть пропал, сукин сын, тебя командиром избрали, а ты затаился! » «Че командовать, вы че, в бой че ли собрались? Я с Машкой кувыркался! » «Дело! А мы тута тоже таких нашли! » - он блаженно закатил глаза: «всей казармой веселились! Бабы – во! » - он поднял вверх большой палец: «хороший городок, уезжать не хоцца. Не, городок дерьмо, но бабы и выпивка тут – во! » - снова поднял солдатик Кузя большой палец. Кузя всегда был незаметным, тихим солдатиком, безропотно подчинявшимся начальству, а тут вдруг стал нагловатым и развязным. «Да не говори! Я тоже тута пожалуй пока погуляю! » «Ты там Машку-то не укатал до смерти за три дня-то? » «Да ты че, она сама кого хошь укатает! » Андрюха снова вспомнил, ухмыляясь довольно, как Машка вытворяла на нем чудеса, извиваясь, как кобра, крича, как свинья, демонстрируя чудеса сексуального таланта. «А ты че, к мужикам? » «Типа того! Гляну, как они там! »

... Бывший зал городского собрания, который превратили в казарму, выглядел не очень опрятно. Натасканные отовсюду лежаки, заплеванный пол, везде пустые бутылки, разлитое вино и водка по полу, лузга. Ковровая дорожка, которая вела в этот зал, была заблевана местами и даже обоссана, а мраморные стены были исписаны разными интересными надписями: «слава Ревалюцыи! » «Дамой наконец-то! » «Здеся были Толька Губастый, Серега Шуба и Никитоз Румяш! » «У сей стены лета 1918-го прапорщик такого-то полка Игнатий Бусин вместе с унтер-офицерами Онисимом Зипуновым и Григорием Селивановым, а также с рядовыми Максимом Ковалевым, Тенгизом Картишвили, Виктором Селезневым, именуемым также «Сопля» в просторечии, и иными другими имели весьма жестко обывательниц сего городка Клавдию Ручаеву, Татьяну Жаченко и Марину Купцову в рот, и в анал, и в вагину, и кончали им на лица их с превеликим удовольствием! » - вывел бывший когда-то студентом музыкального училища Игнашка Бусин, большой шутник, обладавший отличным баритоном и имевший шансы стать певцом в опере, но вместо этого ставший батальонным запевалой. «Долой царя и кадетскую сволочь! » «Свабода, Равинсво, Братсво! » «Писать научись сначала правильно слово «Свобода» «Кто такой умный шибко? Давно юшку носом ни пущали шоль? » - и т. д. и т. п. Такую вот память оставляли по себе счастливые солдаты.

... На лежаках кое-где валялись бойцы – кто-то дрых беспробудным сном, кто-то играл в карты, кто-то просто валялся без дела. На одной из кроватей дрыхла какая-то девчонка в одних трусах, в обнимку со здоровенным солдатом. «А, Еремей, покоритель блядей! » - приветствовал унтера один из игроков. «Выбрался из берложки? » «Ага! Где все-то? » «По городу разбрелись, кто где! » «Ясно... » «Ты чего хотел-то? » «Да так, думал погулять напоследок да и попрощаться с вами, чертями! Разбегаетесь ведь! » «Разбегаемся! » «Разбежишься тут! Слыхал, что в Грибовске творится?! Нас наверняка тудыть пошлють! » «пошлють, как же? Че мы им, боровы якие, шоб под нож идти скопом! Не пойдем – и баста! » «А и то верно! Пора привыкать жить свободно» «А я сразу говорил – надо было когти рвать! » «А что в Грибовске? » - спросил Андрей. «Да что... Х*ня там полная! Там слыхать полк Держалинский окопался и собираются воду баламутить! Типа революция им не нравится! » «Да хрень это, че они, совсем ебанутые, в заваруху лезти! Не навоевались че ли, черти! » «Да там дюж боевые, Держалин набирал спецом таких! Воевать рвутся! Наших, грят, побили! » «За что, за Керенского? » «А черт их разберет там! » «Да кто гутарить-то такую чертовщину? » - спросил Андрей, которому совсем не встрялось снова воевать. «Да все гутарють! » «Все говорят, что кур доят, а у них сиськов нету! Небось Борька Бубен напел, он мастер собирать всякую хрень! » «Да нет, сам Треньковский говорил! » «Треньковский? Тогда хреново! А где он сейчас? » - это был один из немногих людей, которого Андрей реально уважал, хотя не любил. «Да где-то гуляет по городку, революцию строит, лучше бы пил, как по мне, неймется ему! » «Короче, когти рвать надо! » «А я о чем?! » «Ну и куда ты рванешь? Поезда не ходють! » Андрей поднялся: «пойду Треньковского искать, че он там гутарит! »

... Леонид Треньковский и Сергей сидели в кафешке и угощались с аппетитом пирожками и чаем. Сергей сильно изменился, он теперь был в солдатской шинели без погон, вместо привычного револьвера, оружия авиатора – с винтовкой, от которой он порядком отвык. Награды за службу – два Георгиевских креста, он тоже снял, спрятав их в карман, однако, а не выкинув, как сделали некоторые, дюж рьяно проникнувшиеся социализмом, сохранил и поручичьи погоны. Они не виделись с Леонидом с момента наступления революции. Треньковский, пока все пили, много ездил, агитировал, общался с кем-то, оставаясь чуть ли ни единственным трезвым в общем угаре. Вчера приехал, искал Серегу, но не нашел. Попросил более-менее трезвого и ответственного солдатика Мишку Миронова, как увидит Серегу, передать ему, чтобы пришел к нему в кафешку в такое-то время. И снова пропал.

... Сергей в первый день напился, как и все, и отправился шататься по городу. Три дня он провел у солдатки, которая приютила его. Солдатка была красивой дивчиной, пышущая девичьей красотой молодости, не субтильная тонкая красотка – румяная, работящая и в теле, у которой был маленький ребенок. Он провел с ней три этих ночи, однако не забывая заходить иногда в казарму. Ему не хотелось напиваться до скотского состояния, блевать на ковер и царапать на стенах послания для потомков. За спиной некоторые говорили презрительно: «Антильгентишко. Летун! Офицерик! » но в лицо говорить побаивались, так как Сергей был другом Треньковского, который стал теперь фактически командиром батальона, после того, как прежний, штабс-капитан Вырчевский, почуяв, что жареным пахнет очень сильно, вовремя слинял с большинством офицеров. Сергей, исполнявший обязанности ротного, тоже получил предложение бежать. Его ночью накануне горячей поры разбудил подпоручик Сорокинский: «Эй, летун, пошли, беседа есть! » - проговорил он шепотом. Они вышли: «ну, чего? » «Слушай, тут это... Кажись, солдаты бурлят! Слышишь, что делается? Скоро погоны с нас рвать будут! » «Ну, и чего? Всем ясно – революция! » «Ну, вот, ты чего, будешь ждать, когда тебя шлепнут? Мы тута решили короче помаленьку текать, пока нам пулю в лоб не влепили! Ты как, с нами? » «С какой стати? » «Ты ж офицер! » «Но я не дворянин, я рабочий и один из них! » «Да не один ты из них, дурило! Ты человек, а это быдло только пить, стрелять да баб трахать умеет! Ты для них такой же чужой, как и мы! Надо линять, друг! Думаешь, стал бы я тебя тревожить, если б не видел, что ты нормальный паря?! Вон, Губицын вообще из крестьян, а тоже с нами! » «Я никуда не поеду! » - сказал твердо Сергей. «Ну, смотри, не пожалей потом! Надеюсь, выдавать нас не будешь? Верю твоему офицерскому слову! » «Слово офицера и рабочего, не буду! » «Слово рабочего! Смешно звучит, но тебе верю! Ладно, бывай, старичок! » Сергей сделал выбор. Он не собирался бежать. Революция несла конец войны, страданиям, а, вероятно, и новую жизнь, где не будет уже бесправного полуголодного существования.

... Треньковский зашел накануне революции к Сереге. «Слушай, Серег, ты это... снял бы лучше награды и погоны. Время меняется» «Я, между прочим, эти награды и погоны не в дровах нашел! » «Я понимаю, просто тебя предупреждаю, как друга. Не в этих цацках старого времени мерило мужества. Мы четыре года лили бесполезную кровь, чтобы понять наконец, что дураками были. Зачем же символы дурости носить на себе? » Серега, подумав, согласился с ним. В конце концов, он не кадровый офицер, война закончится – и что ему, денег что ли за энти Георгии дадут? Всё менялось. Может, и к лучшему...

... Треньковский, подкованный в социализме, быстро сориентировался и теперь стал, как давний член партии, командиром. И вот теперь он сидел напротив – в петличках у него красный бант, символ нового режима, он тоже в солдатской шинели и без погон. Он не сразу начал разговор. «Хороший чаек, крепкий» - проговорил он наконец. «Ну да, есть такое! » «Как покутил? » Сергей махнул рукой: «какое там кутил! С милушкой миловался! » «Дело хорошее! » «А ты? Всё где-то бегаешь, не веселишься с народом! » «Рано веселиться, вот когда война закончится – тогда веселиться будем! » «А она разве ж не закончилась? » «Она только начинается. Настоящая война, праведная. Для этого и позвал тебя! » «А что такое? » «Не слыхал про события в Грибовске? » «Нет, а что там? » «Держалин там! » «И что? » «А ничего! Он советы не признал, расстреляли местного комиссара и социалистов, и собираются стоять насмерть! Нам приказывают идти на них и разгромить! » «А кто приказал? » «Партия! » «Так я не в партии, я в своих стрелять не намерен! Парни с фронта только! » «Пойми, Сергей, они не свои давно! Они против революции, им предлагали перейти на нашу сторону – они не захотели! Если мы их сейчас не уничтожим, то завтра они уничтожат нас! Они на то и расчет имеют, что мы и другие не захотим идти против них! » «Слушай, Леонид, ты от меня чего хочешь? я уже теперь не командир! » «Пусть так, во-первых, я тебя хорошо знаю, у тебя авторитет есть, во-вторых, ты хоть немного можешь порядок навести, нам завтра выступать, а они лыка не вяжут! Ты организовать можешь, они тебя, конечно, не любят, но уважают. Я сам командовать не умею, а у тебя такое есть! А если не ты, мне это пьяное стадо не организовать, подохнем без радости! » «Расхвалил же ты меня, с чего бы? » «Ты не девица красная, чтобы тебя расхваливать, я объективно тебя оцениваю. Не для того, чтобы ты гордился, а чтобы ты знал, чего я от тебя жду и для чего позвал. Меня спрашивали: могут твои воевать, на тебя рассчитывать? Я поручился, что могут. Если окажется, что я туфту прогнал, кем я буду?! » «А зачем ты вызывался?! Пусть бы другие воевали! » «Некому воевать, Серега, от войск остались одни ошметки, наш батальон – это прям гвардия в сравнении с другими! » «Я воевать не собираюсь со своими! » - повторил Сергей. «Но ты принял революцию? » «Ну, принял! » «А воевать за нее не хочешь! » «А что она мне – сестра, подруга, мать, чтобы я за нее воевал?! Кто она – революция?! Слово просто и ничего более! » «Не понял ты ничего, брат! Революция – и мать, и подруга, и сестра всему народу трудовому! Революция – свобода для всех, понимаешь ли ты, какое это великое дело! Жизня без рабства и без войн импералистических, когда каждый может в энтой жизни достойное место занять, а не то, куда ткнула тебя судьба при рождении твоем. Ткнула в грязь – ты и в грязи всю жизнь, а в золото да шелка кинула – так всю жизнь чужую кровь сосешь, в золоте купаешься! А теперя не так – теперь и ты и я можем жить жизнью свободной и сами по своему разумению путь выбирать в энтой жизни. Так-то вот! А ты говоришь – не сестра! Да за нее, любушку, и погибнуть не жаль, кровь по капле отдать! За свободу народа целого! Вот награды за такую войну не стыдно на груди носить, а не цацки царские за душегубство ненужное! » Леонид наконец замолчал. Молчал и Серега, думал. «Гладко и складно у тебя всё выходит! » - проговорил он: «да только люди воевать не хотят более! Устали! » «Вот наша-то с тобой задача сделать так, чтобы они захотели! Один я не справлюсь, Сергей, нужна мне твоя помощь, ох как нужна! » «Кому ж захочется – на братьев своих идти! » «Эти братья уже перестреляли тех, кто за их же свободу боролся! Эти братья, как их ты назвал, при случае тебя и меня пристрелят, что сигаретку выкурят! Тут, брат, некогда сопли размазывать! Ну что скажешь? » «Да не знаю я! » - выпалил Серега: «вот в небе – там всё просто было: вот ты, а вот враг, а теперь – где враг, где свой, не разобраться! » «Я понимаю тебя! Думаешь, я зверь? Думаешь, мне охота в своих же стрелять? Я не про этих, что из дворян, а про простых обманутых людей, которые по глупости за этим контрой Держалином пошли. Он свою шкуру защищает, а они что?! Но пробовали их переубедить, посылали к ним делегатов, и что? Постреляли наших ребят, только одного обратно отправили: дескать, передай, мы вашу революцию на х*ю вертели! Что скажешь, а? Миловаться с ними после этого? Потому я, хоть и не хочу, но все-таки буду стрелять! » - он сжал кулак и стукнул по столу. «Лучше б я остался в авиаотряде! » «А там что, по-другому бы было? Тоже пришлось бы выбор делать! »

«А, вот вы где! Насилу нашел вас! » - не кто иной, как унтер Андрюха Еременко, приближался к сидящим. «Здорово, Еремей! С чем пожаловал? » - обратился к нему Треньковский. «Да вот, хотел спросить, что там за слухи о Грибовске? » «Слышал уже? Садись, просвещу! » Во время рассказа Леонида, который Сергей уже слышал, он обдумывал услышанное. По логике был прав Леонид, прав. Но тяжко было Сергею сознавать, что вот, он может пойти против тех, с кем жил вместе и воевал. Что-то было неясное, непонятное... И все-таки у него, у Леонида, была правда, своя правда, а у него, у Сереги, не было правды своей, которую он мог бы противопоставить Леонидовской.

Андрей выслушал без особой радости рассказ Леонида. «Что скажешь? » «Да че тут гутарить? Я думал, наши брешут! Ан нет, правда» Он немного помолчал: «скажу так: навоевались мы уже лет на десять вперед, надоела нам война, вот она нам где! И парни согласны со мной! Неа, я лучше тута останусь! » «Оставайся, пока Держалинские на тебя не пойдут! Чего думаешь, пожалеют тебя? » «А чего думать? Придут, скажу – мужики, да я такой же как вы, че нам делить-то с ними? Такие же солдаты, как и мы! » «И что дальше? Пойдешь на их стороне воевать? Думаешь, они тебя домой отпустят? Хрен те с два! Заставят воевать против своего же рабочего люда! » «А я что, рыжий самый? Тоже не пальцем делан, при первом случае и утеку от них! » «Всю жизнь не пробегаешь! От них убежишь, от нас убежишь, и что ж? С кем будешь? » Андрей сплюнул: «Я свое отвоевал! Весь в рубцах уже, живого места нет! Три года в окопах гнию! Имею я право отдохнуть аль нет? » «Имеешь, Андрей, имеешь! Пока ты отдыхать будешь, за тебя другие будут кровь проливать, а ты отдыхай себе, радуйся! » «А я чо, прошу их проливать за меня кровь? Нехай проливають, коли охота! » «Да уж, Андрей... А я, если честно, не думал, что ты такой трусоватый! Ты же ведь сам бывший рабочий, придешь вот на завод, а там все твои друзяки, воевавшие с классовым врагом, вернутся, спросят – а ты что делал, пока мы воевали с богатеями за счастье наше рабочее? Че ответишь? Глаза скроешь?! Вспомнишь, как наше рабочее братство предал?! » «А ты меня не совести, Леонид! Тут еще разобраться надо, чья правда-то! Гутарют, что твои-то Ленин да Троцкий не шибко на заводе работали! » «Кто-то работает руками, Андрей, а кто-то головой! Головой тяжеле работать, это тебе не винтарем махать! » «Вот я и гляжу – шибко они умные, придут на наших горбах к власти, а потом че? Фигу нам покажут! Говорить-то все мастера большие, говорить не делать! » «Да, жаль, что ты таков, Андрей! А я рассчитывал на тебя, очень рассчитывал! Как на брата своего, рабочего, как на солдата, рассчитывал! А ты так вот, дело революции хочешь предать, хочешь схорониться, пока другие воюют! А я тебя за настоящего мужика держал! Иди уж, к своей Маруське или кому там, развлекайся, веселись, без тебя пойдем! » «А что господин офицер всё молчит? А, ваше бродь? » - вдруг обратился он к Сереге. «Ты чего, Андрей, не знаешь что ли, что я такой же рабочий, как и ты, только ты с 19 лет на заводе, а я с восьми, чуешь разницу-то? » - вскипел Серега. «Извиняй, не знал! » - смутился тот: «ты не говорил! » «Ты не спрашивал! » «Так что скажешь? Я вот не знаю, может и правда напоследок покровавить штык, как ты мыслишь? » «А мыслю так: никто кроме нас революцию не сделает, пока мы пить будем, они соберутся и раздавят ее! » - неожиданно для себя сделал Серега выбор: «потому решение мое таково – идти и уничтожать ее врагов! » Лицо Леонида просветлело. «Ну, коли так, то была не была – двум смертям не бывать, а одной не миновать! Коли так, и я пойду! Не такой Андрей Еременко человек, чтобы от смерти бегать! »

... Сергей молча курил... Несмотря на то, что было уже три часа ночи, он не мог заснуть... Погода была под стать его настроению – небо, покрытое тучами, и мокрый снег падал на землю, превращаясь на ней в липкую грязь... Он не мог не думать о том, что завтра должно было произойти...

... Рядом с ним присел Леонид. «Не спишь, братуха? » «Неа... А ты что не спишь? » «Да так... » «Тоже, что ли, переживаешь? » «А то! Душа-то и у меня есть, не думай, что у одного тебя... » Он закурил, глубоко затягиваясь. «Спасибо, братан! Без тебя бы я их не убедил! А втроем мы их все же собрали! » «Будут воевать-то? » «Будут! Ты убедительно с ними общался! Молодец, Серега! Не жалеешь? » «Время покажет, пожалею я или нет! » «Эххх, Сергей, жаль, что ты неграмотен! Это я-то тебе еще так говорю, коряво, ты бы почитал людей, что пишут об этом, ты бы тогда понял, какая энто сила! » «Я ж в семинарии не учился! А сегодня «вашим благородием» назвали! Не ждал! » «А как ты думал, ты же офицер, тем более летчик бывший! » «Не бывает бывших летчиков! Ты вот не жалеешь, что ушел из авиации? » «Сейчас не о том надо думать! Сейчас некогда жалеть, надо дело делать! » Они еще поговорили немного, Леонид пошел спать. А Сергей думал, мучительно думал... Воспоминания тяжелым комом накатывали на него...

... После той дуэли, в которой Терентьев был очень тяжело ранен, началось большое разбирательство. Сразу же выявился ряд недостатков, придрались ко всему, к чему можно. Гришу судил военно-полевой суд, но чем закончилось, Серега не узнал. Вскрылся и факт драки Сереги с Терентьевым, что было расценено как оскорбление высшего офицера и неповиновение, досталось и Треньковскому. А тут еще нашли у него запрещенную литературу. Нет, не Маркса, но и эти сочинения были весьма вольнолюбивыми и запрещенными. Треньковского перевели обратно в пехоту, и тогда Серега, которому объявили только строгий выговор, изъявил тоже желание перейти с ним в пехоту. Его возмутило то, как издевательски вышвырнули Треньковского, человека, которого он считал честным и прямым. Вдобавок Серега хотел скорей покинуть места, которые напоминали ему о гибели Лены... Он только после ее гибели понял, как сильно ее любил... Ту, которой он не успел сказать главные слова, а она ждала их, он понял это только теперь, когда уже было поздно, ждала... Он не мог больше летать... Он думал, что в окопных боях он забудется...

... Им пошли навстречу, учитывая их хорошие достижения в должности штурмана, и определили в одну роту. Первоначально он был заместителем командира роты, но, когда их командира убило в одном из боев, он принял роту под свое командование... Революция их встретила на запасных позициях, куда был отведен их потрепанный в боях батальон... Казалось, война кончилась. Но пророчества Леонида сбывались – начиналась страшная, кровавая гражданская война... И остаться в стороне нельзя было, да и не позволяла совесть, Серега понял это... Прав Леонид...

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒