Побежденные 12 страница

... Прошло всего три часа, а бывшие враги уже дружески перешучивались друг с другом, покуривали махру и лузгали семечки. Сергея же вызвали к себе командиры. Командовал красной частью здоровенный, плечистый бывший офицер, выслужившийся, как и Сергей, из рядовых, с простым, крестьянским лицом, в крепкими кулаками, с виду прямой и добродушный, звали его Николай Смирнов, его заместителем и помощником был другой – низенький, более щуплый и молодой, с озорноватым прищуром Борис Терешевский, третьим был особист – тоже широкоплечий, замкнутый, недоброжелательного вида, глядевший исподлобья Макар Гольяш. Сергей вошел, доложился. «Ну, здравствуй, Сергей Макаров! » - проговорил Николай Смирнов, и по тому, как он это сказал, Сергею стало сразу ясно, что про него всё известно: «рассказывай, как дошел до жизни до такой? » «До какой жизни? » «Ты дурачка не включай! » - вступил Терешевский: «знаем всё, и про то, что ты был раньше красным, и про то, что доброволец, про то, что командовал ими, всё знаем! Что ответишь на это? » «А что отвечать, коли всё знаете? » «Нам интересно знать – зачем? Ты же рабочий, из наших... И какого лешего тебя туда потянуло? Я бы еще понял, если б ты просто сдезертирничал – а то в добровольцы полез! » - проговорил Смирнов: «небось, беляки шибко удивились, когда ты к ним пришел записываться? » «Не без этого! » - саркастично усмехнулся Сергей, вспомнив свой разговор с белыми офицерами, когда пришел записываться в добровольцы. «Ну и какого лешего тя понесло? » «Да это долго говорить... » «А мы не торопимся! » - проговорил Гольяш впервые, глядя тяжело, холодно: «Рассказывай всё, и помни, что от того, что я услышу, зависит – расстреляем мы тебя как контру или дадим шанс! » «Расстрелом меня давно пужают – расстрела я не боюсь! Я уж сколько лет на краю смерти хожу, каждый миг жду ее, да вот не дождусь никак! » - проговорил Серега: «А душу перед вами выворачивать намерения не имею, потому как вы только наплюете в нее! Расстреляйте уж сразу – вы же только и умеете, что расстреливать! » - закончил он горестно. «Расстрелять всегда успеем! » - ответил Смирнов: «а ты молодец, не боишься! Только ты зря так про нас – мы не изверги, и ты не контра, а сам из рабочих! Давай, Серег, расскажи, что тебя толкнуло к белым. Надо, братан! » - совсем по-свойски обратился к нему Смирнов. Сергей проговорил неохотно: «надоели ваши расстрелы! Вы кровь льете, как воду, а я не хочу так! У меня был друг – Ленька Треньковский, он говорил, что это всё ради свободы, а нужна мне свобода такой ценой?! Вы моего дорогого человека расстреляли... » - голос его дрогнул. «Какого такого человека? » «Великую княжну Екатерину Дмитриевну! » Таким заявлением Сергей поверг всех в шок, даже особист широко раскрыл глаза. «Ну, ты загнул, братец! Так ты у нас аристократ! » - натужно засмеялся Терешевский: «видать, с великими княжнами потешался... На золоченых каретах разъезжал! Ты чего, выпил что ли лишнего? » «Я знал, что вы будете смеяться, для вас что – человека убить, смех один! А если мне не верите, Треньковского спросите! Он вам мои слова подтвердит! » «Где мы твоего Треньковского искать будем, в наших частях таких нет! Ладно, хрен с тобой, понятно мне всё... Ты бы хоть разобрался сначала, кого мы стреляем! Думаешь, мы ради удовольствия своего кровушку пускаем? » - лицо Смирнова стало жестким: «Мы врагов трудового народа стреляем, кровных врагов! Скажи, что не знаешь, как они наших расстреливают, а? » «А я своих тоже не оправдываю, да и не свои они мне вовсе, особенно после вчерашнего! Да только кто враги, а кто нет, вы сами про себя решили! Нет, не своротите вы меня! » Повисло тяжелое молчание. «Что же с тобой делать? » - проговорил Смирнов. «Расстреляйте – мороки вам меньше будет! » Гольяш поднял свои тяжелые, бычьи глаза: «погодим пока расстреливать! Эй, Кузанов! » - высоченный красноармеец тут же появился перед ними: «давай, этого посади пока под арест, и часового поставь! » «Есть! »

... Серега лежал в сарае, на грязной соломе, и не мог заснуть... Он думал с тоской, что, наверное, последнюю ночь он так проводит, что расстрела не избежать. Конечно, а на что он еще мог рассчитывать? Он мог бы сегодня попытаться вымолить у них прощение, притвориться, что раскаивается, но ему было нестерпимо противно врать. Он не мог скрыть своего отвращения к этим людям, может быть, и хорошим, но делающим что-то не то, как он чувствовал интуитивно. Насмешка их над убитой великой княжной особенно задела его. Как будто кто-то наступил грязным сапогом на его чистое чувство к ней... В боях он часто вспоминал ее нежный голос, ее добрые и милые глаза, и ее образ придавал ему сил в бою...

... В бою он не боялся смерти, но вот так, быть расстрелянным, расстрелянным такими же рабочими, как и он сам... Это было очень обидно... Это было так нелепо... Неужели для этого он столько раз выходил невредимым из тяжелых боев, чтобы глупо погибнуть в плену?! Его охватывало бешенство! Нет, он еще поборется! Надо бежать! Воспользоваться любым шансом, но бежать! Рано сдаваться. Он окликнул часового. «Тебе чё? » - отозвался тот. «Слышь, браток, нет покурить? » «Бирюк тебе браток! » - грубовато огрызнулся парень: «сиди и не рыпайся, сволочь беляцкая! » «Да ладно тебе, не сепетись! Ты рабочий? » «А те чё? » «Да я тоже рабочий. Челябинский я, слесарь! » «Да не свисти! Чё, правда из Челябы? » «Ну! » «А какого хера ты к этим приткнулся, земеля? » «Да так, по глупости... Сам-то откедова? » «Оренбуржский я! » «Слушай, землячок, дай закурить-то! » «Ладно, земелю я завсегда угощу! » - парень протянул ему через зарешеченное окошко цибарочку. «Спасибо, земеля! » «То-то, спасибо! Я вторую ночь не спамши, а тут стой, тебя, раздолбая, охраняй! » «Да я три ночи уж не спал! » «А че не дрыхнешь? » «На том свете отосплюсь! » «Энто верно! » Сергей докурил. «В первую-то воевал? » «Да не, не довелось, из резервистов я! И не жалею! А ты? » «С первого дня! Че думаешь я офицером стал? Теперь через энти проклятые погоны пристрелят меня! » «Да ладно, братан, может еще передумают! » «Догонят да еще раз передумают! » «Ну, видать твоя решка такая! » «Да, видать уж... Эх, жрать охота, вчера целый день ничего не ел! » «Да кому ж неохота! » «Хоть попить дай уж! » «Ладно, энто можно! » Сереге было главное заманить внутрь часового. Так и случилось – доверчивый паренек открыл дверь, шагнул к Сереге, протягивая ему флягу, так как в зарешеченное окошко фляга не могла пролезть. Серега рассчитал верно. «На, пей! » «Спасибо тебе, от души! » - Серега хлебнул из фляги, оценил обстановку. Его задача была не только в том, чтобы убить часового, но и сделать это без шума. Ни в коем случае он не должен успеть закричать или выстрелить. Часовой, легкомысленно закинув на спину винтовку, прилаживал фляжку обратно. И в этот момент Серега кинулся на него и одним рывком свернул ему шею. Солдат, даже толком не успев понять, что произошло, рухнул на пол: «Прости, землячок! » - проговорил Сергей. Он наскоро напялил на себя его форму, надел шлем со звездой и взял винтовку. Он теперь был вооружен и почувствовал, что может спастись. Надо бежать! Но куда бежать? Кругом – степи, покрытые недавно выпавшим снегом, здесь не спрячешься... Тут же догонят, далеко не уйдешь... В городке не затеряешься – он махонький, опять же найдут. Были бы лошади... Сергей не был отличным конником, но на лошади скакать умел. Но у местных жителей лошадей не было, всех давно реквизировали на нужды белой армии. Вдруг он вспомнил... Скаковых лошадей не было, но ездовые есть! На худой конец, и на них можно... Он все равно не знал, где их стойло. Была ночь, все давно спали, и спросить, где подводы с лошадьми, не у кого, сейчас сменят караул, его хватятся, и будет поздно...

... Сергей решился на отчаянный шаг... Он кинулся к одной из избушек, постучал. «Кого там несет? » - послышалось недовольно за дверью. «Свои! » - проговорил он. «Кто свои-то? » «Дед Пихто, открывай давай! » За дверью послышался мат, и ее отворил высокий, немолодой небритый солдат, стоявший там на постое. «Чего хотел? Ты кто вообще? » «Слушай, мне командир нужен, где он тут остановился-то, я что-то не найду никак! » Солдат снова выругался: «Да я откуда знаю, нашел кого спрашивать?! Что я, ординарец его?! » Серега, отвлекши внимание, нанес удар штыком прямо в сердце солдату и вошел в избенку. Хозяин – старичок благообразного вида, спал на топчане, рядом примостилась его, видимо, дочка, молодая девушка. Они были разбужены Серегой. Он, войдя, навел на них винтовку и прошептал: «Тихо, хозяева! Где другой постоялец? » Старик кивнул на печку. Серега шагнул к ней, там, на полатях, действительно кто-то лежал. Он отдернул полог. Солдатишко спал крепким сном. Сергей приставил к его горлу нож, и потом разбудил. «Тихо! Не ори! » Солдатишко дрожал от ужаса. «Если закричишь, ты труп, понял меня? » «Ага! » - тихо прошептал паренек. «Где лошади, отвечай?! » «К-какие лошади? » «Ездовые... Подводы где? » «А... энто... на соседней улице... Там, во дворе стоят... » «Как идти? » «Из нашего дома направо, а там следующая улица, тут рядышком! » «Ну, спасибо! » - Сергей быстро вонзил нож в его горло и пошел по указанному пути. «Душегуб! » - думал он горестно про себя: «душегуб, своих братов побил! Ради своей подлой жизни! » Вот и дом, о котором он говорил, большой, просторный двор, где толпятся лошади, и рядом сидит солдатик-часовой. При приближении Сереги он резко встал, вскинул винтовку: «стой, кто идет? » «Да свои, не видишь что ли, чего вскинулся-то? » «Свои спят сейчас, какого черта тебе тут надо? » «Да успокойся ты, винтарь-то опусти! мне командир велел вон ту, рыжую лошадь осмотреть, у ней с ногой что-то! » «А ты что, врач что ли? » «Ну так, слегонца! » «А чего ночью-то? Дня не хватило? » «Днем поздно будет – выступать будем скоро! Среди ночи меня дернул, иди мол смотри! » «Черт, а я думал мы еще здесь постоим трохи! Опять переть к черту на рога! » «И не говори! Махра есть? » «Есть, а что? » «Не угостишь по-братски? » «Ладно! » - боец полез за кисетом. «Хромает дисциплинка-то в красной армии! Хорошо хоть не спят на посту сном непробудным! » - подумал Серега и вогнал и этому бойцу прямо в сердце нож. Он быстро отвязал одну из лошадей, выбирать лучшую особо было некогда, и, вскочив на нее, рванул по улице города вскачь. Он несся прямо к степи. Ошеломленные проснувшиеся красноармейцы не сразу поняли, что произошло. Лошадка попалась достаточно резвая, и хотя и не слишком быстро, но в галоп все же шла. Он чуть не упал с нее – ехать пришлось без стремян и седла, крепко цеплялся он за нее руками, чтобы не рухнуть, вслед ему неслись запоздалые, нестройные выстрелы, но он ушел благополучно в степь. Погони не было – нечем было ее организовывать. Он снова был свободен и снова ехал к белым, быть может, еще более опасным для него. Сергей летел по степи, и испытывал новое, особое чувство – чувство свободы и вместе с тем чувство стыда. Он убил человека, который доверял ему, простого паренька, ничего ему не сделавшего плохого, и еще троих, таких же обычных рабочих ребят... Они были враги, пытался он себя убеждать, и в бою он не раз убивал таких же, как они. Но совесть все равно упорно грызла его. И он чувствовал себя не солдатом, а убийцей и даже предателем... Серега был омерзителен сам себе...

... На рассвете его лошадка умаялась, перешла в небыструю рысь. Он вдруг заметил на горизонте фигуры конных, они тоже его увидели и стремительно приближались. Судя по решительному аллюру небольших лошадок, это были казаки. Казачий разъезд. Он вскоре различил и их одежду, бурки, папахи и пики в руках. Скорее всего, белоказаки. Он поехал навстречу, всем видом показывая, что рад встрече и бежать не намерен. Эта встреча могла быть счастливой – ведь казаки, хоть и воевали на стороне белых, но офицеров и дворян тоже недолюбливали и были сами по себе. Вдруг он вспомнил – на нем же одета красноармейская одежда, он и забыл ее снять. Он поднял две руки вверх и сошел с коня, казаки подъехали ближе и окружили его. Их было четверо. Все, как на подбор, невысокие, но кряжистые, поджарые, с обязательными бородками, с диковатым простым взглядом, казаки, жестокие и добродушные одновременно. Старший, в погонах урядника, со шрамами на лице, с кулаками размером с небольшую дыню, был в фуражке, прочие – в папахах. «Стой, сука! » - проговорил урядник баском: «что, попался, як кур в ощип? » «Братцы, я – белый офицер! » - проговорил Сергей, не скрывая радости: «Я бежал из плена, а эту дрянь напялил, когда бежал! » «Свисти еще мне! » «Лошадка ездовая, не скакун, сами гляньте, какого черта я, по-вашему, на такой лошаденке один в степи искал?! » «Да, лошаденка дерьмо! » - проговорил второй, слегка калмыковатого вида: «ладно, поехали к нашему есаулу, ему разъяснишь, якой ты такой офицер! А нам тебя слухати ряду нема! » «Ладно! » - Серега полез обратно на лошадь. «Оружье-то отдай, а то ты больно прыткий, как я погляжу! » Серега отдал им свою винтовку, хотел отдать и кинжал, но урядник усмехнулся: «ножачок себе оставь покедова! Гляжу, кровушка на нем! » «Красногвардейская кровушка! » - заметил Серега. «Ну, вот Есаулу растолкуешь! Мое дело привести тебя, а там хоть трава не расти! »

... Есаул[30], к которому притащили Сергея, был бородатым веселым казачком, еще довольно молодым, с виду незлобным, но отчаянным, с полной грудью «Георгиев», с вмятым боксерским носом. Он и еще десяток казаков, набившись в просторную избу на постой, занимались любимым казачьим делом – выпивкой и песней. Как всегда, немного захмелевшие казаки начинали сначала распевать протяжные, грустные песни, а по мере дальнейшего распития переходили на плясовые. «Вот, Епифан, привели героя! » - Сергея втолкнули в избу. Есаул уставился на него, как на редкого зверька: «красавцы! И на черта вы его притащили? Хлопнули б прям на месте, че энто, командир, что ли? » «Да гутарить, шо пленный беглый, из белых офицеров! » «Из офицеров? » - есаул усмехнулся: «ты на рожу энту глянь, сразу видать, откедова сделан! Тож мне офицера нашли! » «Я – поручик Макаров, как вы верно сказали, я из рабочих, выслужился на войне! Георгиев поменее твоего, но тож имеются! А эту форму напялил, чтобы сбежать! Вот! » - он начал стаскивать с себя красноармейское одеяние, под которым была еще одна, его собственная шинелька. Есаул присвистнул: «да ты, мал, не промах! Как, то бишь, кличуть? » «Макаров Сергей, поручик! » «Ну, ежли правда, то почет наш и уважение, а коли брешешь, то сам понимаешь – трошки саблями порубим! » «Да какой мне резон одному, в степи, на ездовой лошадке? » «Энто так! Лошаденка-то у него ездовая, да вся взмыленная, ажник от черта ускакивал! » - подтвердил один из казаков. «Ну, чеж... Одно мне непонятно, какого черта ты, рабочий, в белой гвардии забыл? » «Доброволец я, а перешел потому, что ненавижу красных! » - он достал и положил на стол нож: «вот, видите, в крови весь красноармейской. Четырех зарезал, как из плена бежал! » Казачишко, сидевший рядом за столом, повертел ножик в руках: «свежанькая кровушка-то! А ты молодчик, братец! Садись, коль так, гостем будешь! » Есаул кивнул: «а нехай! Пить умеешь али нет? » «Умею, че уж! » «Ну, давай, пей да гутарить будем! Не кожний день якого молодца поглядати приходится! » Ему тут же протянули здоровенный стакан. «Первач – во! Ты такого не пробовал! » Он выпил с радостью, почувствовав наконец, что его злоключения на время кончились. В голову ударила неимоверная крепость, он поморщился, казаки загоготали. «Не привычен, че ли? » «Такого не пробовал! » - усмехнулся Серега: «верно вы сказали, парни! » «А то! Наш, казацкий! » «Ну, рассказывай таперича, как оно? » «А что рассказывать-то? » «Да всё! Как воевал, как в плен попал, как бежал, а мы послухаим! » «Парни, а махрой не угостите трохи? Курить охота, спасу нет! Все-таки от смерти верной ушел! » «Отчего ж не угостить! Держи, братуха! » - протянул ему любезно махру чернявый казак с окладистой бородищей и серьгой в ухе. Серега затянулся: «спасиб, мужики! Забористый табачишко! » «Энто еще не забористый! » «Ну, а теперь слухайте! » Серега, устроившись поудобнее, начал свой рассказ...

... Гриша Буянов много в жизни перевидал разных дам, но такой у него еще не было. Она извивалась на нем, как змея, она закидывала ноги ему на плечи, она занималась с ним сексом в таких позах, о которых он ни только никогда не слышал, но даже представить не мог, что такие вообще существуют. Казалось, она в постели умеет абсолютно всё. А уж как она стонала! Григорий, наконец кончив на нее, обессилено упал на кровать. «Ну, ты даешь! Я как заново родился! » «А то! Я ж тебе говорила, что я ас! » - она царапнула его ноготком по груди. «Да уж... Как я в небе, так ты в сексе! » Ирина хищновато улыбнулась: «везде нужно искусство! Надо сказать, ты тоже неплох в постели! » «А то! » Он чувствовал впервые за долгое время расслабленность и покой. Как будто тяжкий груз упал с его плеч...

«Удивительная ты, Ира! » - проговорил он: «я так рад, что тебя встретил! Честно! » «Еще бы ты был не рад! Ты знаешь, меня в свое время даже великий князь Михаил Андреевич был рад встретить, от своей немецкой дуры ко мне бегал, какие ночи мы с ним проводили... Жаль, расстреляли его... » «Ого как! Я вижу, у тебя был богатый опыт! » «А то! Ты сколько воздушных побед одержал? » «На германской войне – шестнадцать, это только засчитанных, да на этой еще семь» «Ну вот... А я свои победы после тридцатой считать перестала! Хорошо было... Пока революция не грянула, так ее! Ты представляешь, мне, чтобы меня не расстреляли, пришлось переспать с каким-то жидом-комиссариком. Потом отмывалась долго! Ну и решила убираться из Питера... Хотя какой теперь Питер, всё поломано там, всё поковеркано... » Она стала грустной. «Ладно, не грусти, вернется еще всё! Снова будет, как и прежде» «Как и прежде, не будет! » - вздохнула она: «Ты неужели всерьез думаешь, что мы победим? » «Конечно! Я даже в этом уверен! » «Счастливый ты! А посмотри, сколько вас и сколько их? Вся Россия! » «И что?! Воюют не числом, а умением! Наш один стоит сотни ихних! » «Нет, Григорий, всю Россию не победишь! Ты вот, хоть и ас, а можешь в одиночку с десятком самолетов справиться? » «С немецкими не мог, а с советскими могу хоть с двадцатью! » «Хвастаешь... Хотя это для мужчины простительно, хвастают все... Да не победим мы все же... И не для чего нам побеждать! Мы только пели, танцевали... вино пили, флиртовали, на коньках катались... А в это время Россия на нас пахала, строила, работала... А теперь, коли победим, кто на нас работать-то будет? Народ теперь свободы вкусил, и в ярмо обратно не полезет! » «Ты рассуждаешь, как социалистка! » - усмехнулся он: «но, впрочем, даже если и не победим, я все равно буду бороться до последнего! Пока могу стрелять, буду стрелять! » Она снова улыбнулась ему. «Ты решительный, сильный. Жаль, что и ты погибнешь ни за грош... » «Ну, не каркай, Ирка! Расскажи лучше о себе! А то я до сих пор так толком и не знаю, кто ты и что ты. Появилась ниоткуда, влетела в мою жизнь, как метеор! » «Ну, что тебе рассказать-то? Пусть я лучше останусь для тебя таинственной незнакомкой! » «Зачем же? Оставайся со мной насовсем! » Она засмеялась заливисто, во весь голос: «ой, насмешил! » - наконец проговорила она: «я – и замуж! Это ж я такого никогда не слыхала! Не, ну предлагал один... статский советник, кажись... хлебнул тогда много лишнего... А так... Ой, и шутник ты! » «А что?! » - Гриша тоже улыбнулся: «всю жизнь что ли так хочешь? » «А! » - махнула она рукой: «жизни-то этой осталось чутка... Стрельнут меня однажды красные – и всё! » «За что? » «Да так, за то, что с великими князьями да советниками спала, пока они на фронте воевали... Ты бы видел, сколько в Питере постреляли нас, таких... » «Будь они прокляты! Когда-нибудь мы их тоже... » - он крепко сжал кулак. «Что вы их?! Они – народ, Гриша, так-то вот... А мы... мы всё, отжили своё, нас нет уже... уже нет... » - ее лицо искривилось, и скупая слеза скатилась по ее щеке. Она через силу улыбнулась: «вот раскисла! Как кисейная барышня! » - нарочито бодро проговорила она: «живы пока – и слава Богу, давай еще... » - она ручкой нашла его член. «А вот это мы с превеликой радостью! » - проговорил Гриша, чувствуя, как его член снова начинает набухать с огромной скоростью...

... Они лежали рядом, молчали... Гриша снова испытал неземное блаженство, когда она творила с ним в постели чудеса... Он тихонько гладил ее по спине, кожа ее была бархатистая и приятная на ощупь... В ней всё было совершенно... «Милая! » - проговорил он. «Что? » - тихо прошептала она. «О чем думаешь? » «Да так... Думаю о том, что мои двоюродные братцы, поди, тоже сейчас с красными звездами на шлемах воюют... А я тут, с тобою... » «Почему это? » «Да потому... Ты вот спрашивал, кто я, что я за птица? А я – птица перелетная... От стаи своей отбившаяся... Кабы не была такой красивой, тоже была бы среди тех, кто революцию делает... Лежала бы сейчас на груди какого-нибудь работяги грязного... А не на твоей» «То есть? Я не понимаю твоих слов! О чем ты? » «Да ладно... Так, ни о чем... » «Ну расскажи, интересно же! » «К чему тебе знать? спи лучше... завтра ведь снова тебе в небо... » «Придется... Бои идут тяжкие... Да я бы еще с тобой повеселился... » «Да ладно тебе, уже четвертый подход делаем, сколько в тебе силы-то! » «Много, на семерых хватит! » Она улыбнулась, молчала, думала о своем...

... Ира не лгала, когда говорила, что отбилась от своей стаи... Ее отец был рабочим на заводе, но не пролетарием – он смог, благодаря своему таланту, пробиться из самых низов наверх, став рационализатором, бригадиром, смог получить хорошую квартиру и женился на красавице-мещанке, от которой Ирина и унаследовала, видимо, свою роковую красоту. Отец на свои деньги смог дочке обеспечить обучение в столичной школе, а затем и в университете в Питере. Там-то она и начала свой путь наверх... и в то же самое время – вниз... Она научилась танцам, катанию на коньках, и однажды на катке познакомилась с богатым тридцатилетним инженером, став его любовницей. У них завязался бурный роман, длившийся целых два месяца – он постоянно приезжал к ней, втайне от своей жены, увозил ее в нумера, и там они проводили золотые ночи. Он водил ее в дорогие рестораны, на балы, в театры, и она почувствовала сладость этой жизни. Учебу она основательно забросила, лекции прогуливала, зато купалась в деньгах и радости, одевалась дорого, но безвкусно. Однако по прошествии двух месяцев инженер, наигравшись ею вдоволь, нашел себе очередную игрушку. Ирина поплакала... И перестала. Но она уже знала секрет, и стала искать всё новых жертв, пользуясь своей красотой... Красивая жизнь ее мигом испортила. А тут она однажды в ресторане протанцевала свой любимый танец, достаточно фривольный и вызвавший шумное одобрение (она танцевала в разных подобных заведениях ради денег), и потом к ней, когда она сидела за столиком и угощалась за счет заведения, подошла высокая, статная женщина, которой, очевидно, было за тридцать, но она сохраняла в себе молодую прелесть и привлекательность, одетая фривольно и стильно одновременно. «Здравствуй! Разрешишь присесть? » - попросту сказала она. «Конечно... Садитесь... » «Неплохо танцуешь! » «Спасибо! » Они познакомились. Женщину звали Наталья Вельжетская, это была известная куртизанка и танцовщица. Ей Ирина очень понравилась, и она предложила ей обучение танцам. «Будешь так танцевать, как никто! » За умеренную плату Наталья научила Ирину не только танцевать так, что из просто хороших танцовщиц она стала одной из лучших танцовщиц Питера, но еще и рассказала о разных мастерских приемах в постели, именно она научила ее всем сексуальным премудростям. «Теперь перед тобой ни один мужчина не устоит! » - добавила она. Так и было. Ирина с легкостью затаскивала в постель генералов, статских и тайных советников, инженеров, предпринимателей, и даже великого князя, о чем она и рассказала Грише. Она имела теперь роскошный дом, прислугу, личный экипаж, красиво одевалась... Одно ее немного смущало – проклял ее родной ее отец, который был истово верующим человеком. Она для него стала шалавой, продажной шлюхой, и он отказался от нее. Но смущало это ее не сильно... Ее двоюродные братья, как она правильно сказала, работали на заводах простыми рабочими, но она и о них не вспоминала... Она купалась в роскоши и славе...

... Всё кончилось в один миг... В один миг лишилась она своего богатства, и с ужасом вспоминала, как она, одинокая, брошенная всеми, готова была отдать себя за кусок хлеба, за охапку дров, чтобы немного согреться в ту проклятую зиму... Ледяным холодом веяло от этих воспоминаний...

... Для Гриши встреча с ней была глотком свежего воздуха. Гриша воевал яростно, смело, презирая опасность, не испытывая к врагу ни малейшей жалости. Для него война оставалась опасной игрой, в которую он играл очень хорошо. И побеждал, раз за разом. Он всем сердцем не принял большевистскую Россию. Им гордились, перед ним преклонялись. Он выбирал самые опасные задания, и всегда успешно с ними справлялся.

... Но со штурманом Васей дела были не так просты. Штурман воевал отлично, но после каждого боя был мрачен, пил, становился нелюдимым. Гриша видел, что ему не нравится воевать в белой армии...

... После того боя, когда он сбросил бомбы точно на красный бронепоезд, в результате чего уничтожил его полностью, чуть не наступил окончательный разрыв. Такое громкое дело отмечали в ресторане, все пили за славного штурмана, а он сидел и молчал. К нему подсел говорливый, вертлявый штурман Санька Шувалов. «Ну, ты молодчик, братишка! Это ж надо так – одним махом, и столько красной сволочи побил! Уххх! Чего не веселый!? » - он похлопал его по плечу: «когда-нибудь всю эту красную сволочь передавим! » Вася резко встал, лицо его искривилось: «заткнись! » - прошипел он. «Ты... ты чего?! Ты чего, контуженный что ли? » «Эта красная сволочь – это русские люди!!! Русские простые люди!!! Чему ты радуешься, сука! » - он поднял бокал и швырнул его в стену в бешенстве. Шувалов отшатнулся: «да ты сбрендил, браток! Ты чего ж это, комуняк что ли пожалел? » «А что странного, вспомнил, видать, свое происхождение! » - буркнул истребитель князь Владимир Крешовский. «Да, вспомнил! Вспомнил, что сам я из этого народа, что сам я своих братьев бью за таких вот княжат, как ты! » - бросил ему в лицо Вася. «Да ты, сука, как смеешь... Да я тебя... » - Крешовский потянулся к револьверу, но Гриша Буянов схватил его за руку: «успокойтесь, князь! » - проговорил тот твердо. Князь скрипнул зубами, но сел. «Василий, иди отдохни, ты пьян! » - проговорил Григорий: «завтра потолкуем, а то ты сейчас наворотишь дров! » Василий, сникший, пошел прочь... «псих! » - проговорил Шувалов, когда тот ушел: «че это с ним, а? » «Господа, Василий – мой друг, и я заявляю, что он – не коммуняка и не красная сволочь! Мы с ним прошли огонь и воду, и я попросил бы вас не трогать его! Он – лучший штурман во всей нашей авиации! » «Да кто спорит-то, штурман классный! » «Предлагаю инцидент считать исчерпанным»

Наутро Григорий пришел к Василию. Тот, весь помятый, небритый, молча впустил его. «Слушай, Гриш, я вчера это... лишнего наболтал... » «Да ладно, проехали! Ты смотри, Вася, может, тебе нужен отпуск? Я тебе выпишу! Если не можешь воевать – не воюй, я тебя не неволю! А то, если еще разок сорвешься, я могу тебя и не суметь защитить! » «Всё я понимаю, Гриш! Я тебе даю слово офицера, что буду держать в руках себя! » «Смотри же – ты сказал, а я услышал! » «Понимаешь, Гриш, больно мне – ведь это русские все люди, а мы их... Ведь ты представь, что там и моя Таня воюет, и Серега, и Никитка... » «Да, всё так, это война, Вася... » «ты не сомневайся – воевать буду и дальше, краснеть не придется! Слишком много я уже побил – что уж теперь... Взялся за гуж – не говори, что не дюж... А душе больно... И не могу я слышать, когда всякие гады вроде Шувалова так об убитых говорят... Не могу! » «Я ему объяснил, чтобы он при тебе держал язык за зубами! Он, кажется, хоть и дурак, но понял! Но честно я тебе скажу – зря ты их жалеешь, впрочем, это дело твое... Главное, помни слово, которое мне сегодня дал! »

... Василий воевал и дальше, воевал отлично, и больше никто его не трогал, не заговаривал при нем о «красной сволочи», но и просто с ним никто не общался. Он был абсолютно одинок, его все сторонились. Гриша тоже с ним почти не общался. Однажды он сказал Василию: «ты знаешь, что тебя наши решили подвергнуть полному остракизму и игнорированию? » «А мне плевать! » - только и сказал Вася...

... Гриша и Ирина стояли рядом с самолетом, он отправлялся в очередной полет. «Удачи тебе, ас! » - проговорила она. «Спасибо, Ир! Что мне сделается? » «Я буду тебя очень сильно ждать! Возвращайся! » «обязательно! предвкушаю незабвенную ночь! » Она крепко его поцеловала. Когда уже садились в самолет, стрелок – непутевый, разлолбаистый, но отличный боец Мишка Дубинин, завистливо проговорил: «хороша, черт! » «Одна из первых красавец Питера! » - проговорил Гриша не без хвастовства. «Эхх, мне б такую... Ночку б одну – а там хрен с ней с жизнью, и помирать не страшно! » Вася, как всегда, хмуро молчал, думая о своем.

... Сегодняшней их целью были войска красных под Гунаревской. Гриша терпеть не мог летать в компании – он предпочитал одиночные вылеты, после того, как он проводил бомбометание, снижались и из пулеметов поливали вражеские войска, сея панику и ужас... Так было уже не раз и не десять, и они привычно возвращались, нанеся врагу крупные потери. «славно снежок окропили красненьким! » - с восторгом говорил Мишка. «А то! »

... Гриша, увидев «Фарман», идущий наперерез в одиночестве, ощутил холодок. Он слишком хорошо помнил эту манеру вести «Фарман», ни с какой другой он не мог спутать ее. Он напрягся и смело повернул навстречу. «Ого! Ща жарко будет! » - проговорил довольный Мишка. Гриша не ответил, он был собран и неулыбчив. «Ты чего, Грицай, мы его сейчас мигом с неба снимем! Чего кислый такой? » «Мгновенно не снимем, это Терентьев! » - коротко проговорил Гриша...

... Вот он, Терентьев... Живучий... Среди красных воюет, гад... А правильно – что ему белые-то? Буянов не раз видел его в страшных снах, и ему всё чудилось, что Терентьев найдет его рано или поздно... Это был единственный человек во всем мире, которого он ненавидел и побаивался. Терентьев лучше него водит самолет, он это в душе знал...

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 111213 14 15 Следующая ⇒