Побежденные 3 страница

... Лена села на кровать. Терентьев, не говоря ни слова, стал раздеваться. Она дрожала от холодка и от страха, ужасом веяло от этого могучего человека, который был буквально сплетен из железных мускулов. Он разделся и, также спокойно, властно, поставил ее на колени и приказал: «возьми член в рот». У него член был такой же огромный, грубый, как и весь он. Она покорно взяла его и начала облизывать, он взял ее за голову и глубоко вставил член в ее рот, по самую ее глотку. Она облизывала его, давилась, ей было трудно дышать, ей было омерзительно. До того она всего дважды за свою жизнь делала минет – один раз по пьяни своему случайному знакомому, такому же студенту, как и она, а второй раз на горнолыжном склоне... Тогда ей это совсем не понравилось, хотя и было терпимо, но теперь это был верх отвращения. Он долго имел ее в рот, наконец ему это надоело, он перевернул ее, смазал ее писю слюной и вошел в нее рывком, поставив ее раком, она вскрикнула от боли. Он жестоко и быстро драл ее, хватая руками больно за груди, сжимая их своими железными пальцами. Она стонала, но от боли и отвращения, а не от счастья. Она чувствовала себя унижаемой и насилуемой. Он потом перевернул ее, имел в миссионерской позе, она глядела в его безжалостные, холодные глаза, и не могла скрыть страх и ужас. Он только испытывал наслаждение от ее беспомощности и страха. Как дикий зверь. Он долго забавлялся с нею. потом он ставил ее сверху, насаживая на член, стискивая ее талию, она прыгала на нем и хоть немного оттаивала: она любила позу сверху, она чувствовала себя так более уверенно, однако даже в этой позе сейчас она не была свободной, потому что он слишком крепко стискивал ее бока. Наконец он снова пригнул ее, и выпустил сперму прямо в ее ротик, заполнив его и забрызгав личико. Она с отвращением сплюнула. Закончив дело, он лег на кровать, она свернулась калачиком рядом с ним. «Понравилось? » - проговорил он хмуровато. Она вздохнула, ничего не сказала. Он крепко обнял ее рукой, прижал к себе. «Спи покеда». Он скоро заснул, а она лежала на спине и глядела в потолок, думая о своей беспокойной судьбе...

... Лена была дочерью извозчика, который был что-то в те годы вроде водителя автобуса, а мама ее была ткачихой. В те годы, однако, извозчики получали не меньше, чем иные инженеры и врачи. Лена в целом ни в чем не нуждалась, с детства она любила скорость, ее двоюродный дядя, купив мотоцикл, любил катать ее, и она обожала носиться на нем по ночным улицам на огромной скорости. Она никогда не забудет эти счастливые поездки... Рев мотора, свист ветра в ушах, пролетающие мимо горящие вывески ночных зданий, и восторг, неземная радость во всем теле... Потом было увлечение горными лыжами, она каталась на них самозабвенно. В те времена лыжи были деревянные, только чуть шире обычных, и как правило ботинки представляли собой просто видоизмененные валенки, которые грубо ремнями пристегивались к лыжам, а подъемники были исключительно из троса, на который накидывались петельки, и так ехали, весьма не быстро. Следовательно, настоящих горнолыжных курортов еще не было. Однако и такие горки были для Лены радостью. Она обожала носиться с горок, с трасс, которые были длиною максимум в километр, и ощущать скорость, скрип снега под лыжами, несущуюся в лицо порошу. Восторг, ни с чем не сравнимый, от которого хочется кричать, горящие на ветру алые щечки... Лена любила спорт, любила риск, она лучше всех каталась на коньках, умела вертеть на них разные фигуры, и обожала носиться по катку с ребятами, играя в веселую игру в «колдунчики»[17] и в «салки». Она всегда охотнее водилась с ребятами, чем с девочками, так как любила спорт и веселые приключения. Летом Лена любила ходить в походы, бродить по горам, рыбачить на чистых уральских речках, нырять в воду с вышки, любила ночные посиделки у костра под гитару. Так жила Лена беззаботно до четырнадцати лет...

... А потом в ее жизни появился он. Лена считала его совершенством. Она помнит, как они познакомились на танцах... Он провожал ее домой... Ему было семнадцать лет, ей – четырнадцать... Он был спортивным красавцем, он говорил ей хорошие слова, которые быстро покорили ее доверчивое сердце. Она помнит, как в первый раз поцеловалась с ним, и потом ей доставляло удовольствие гулять с ним тайком от родителей, целоваться крепко, взасос, жмурясь, ощущать его крепкие объятия. Она была целиком во власти первой любви, сильной и нежной. А потом было то катание на лодках... Вечерняя рыбалка... Ловля до поздней ночи... Потом они лежали на дне лодки, глядя в звездное небо. Лодка медленно скользила по глади озера... Было тихо, только трепыхалась пойманная рыба... И тогда случилось то дело... Она отдалась ему, горячо, с доверчивостью, отдала ему своё тело и душу... Она помнит, как было ей и страшно, и больно, и сладко одновременно, и потом – тяжкое похмелье с утра... Дома обо всем догадались... Она помнит, как отец, как в детстве, охаживал ее ремнем, он был добрый человек, но порой мог выйти из себя, и тогда становился страшен. Вот и тогда с ним это произошло: «ты хоть понимаешь, что ты сделала?! Твою мать из-за тебя, потаскуха, приступ хватил! » Мать действительно увезли в больницу, откуда она вернулась через полторы недели. «Кто он, этот гад?!! Отвечай, убью!!! » - ревел отец. Она его не выдала. Он её запер на две недели под домашний арест. Лене было тоскливо и стыдно... Хорошо, об ее позоре никто не знает на улице. Пленница целыми днями тоскливо глядела в окошко, как назло, стояла теплая, замечательная погода. Наконец ей удалось сбежать из дома, она искала его, она бежала к нему: «Убегу... Убегу с ним... пусть всё горит пламенем! » Домой не хочется - дома ждал отец, превратившийся в тирана, рычащий на нее каждый раз, как встречал, и мать, которая стала для нее враз чужой, избегала свою дочь. Она искала его, того, кто снился ей каждую ночь, о ком она думала каждую минуту, но не нашла. В его доме сказали, что он уже съехал. Оказывается, он просто приехал в Пермь к своим родственникам погостить, а сам он живет в Пензе. Она твердо решилась ехать в Пензу, несмотря на то, что денег не было ни гроша. Находчивая Лена, укрывшись в товарном поезде, смело двинулась в путь. Отчаянная девчушка добралась в итоге не в Пензу, а в Нижний Новгород. Она оказалась в чужом городе одна, без денег, без жилья. Она отправилась бродить по городу, пока не настала ночь. Смертельно уставшая, голодная, она побрела обратно на вокзал. Тогда она и натолкнулась на двух отморозков, которые схватили ее и хотели изнасиловать, но она укусила одного из них за руку, тот дико заорал, другой ударил ее по щеке, она упала: «молчи, сучка, прирежу! » Неизвестно, чем бы тогда всё кончилось для Лены, но ее спас оказавшийся поблизости полицейский: он бросился на хулиганов, и они вынуждены были бежать. Полицейский отвел ее в отделение полиции, накормил и уложил спать на диванчике...

... Ее отправили обратно домой, она ехала со всяческим комфортом в купе начальника поезда. Он угощал ее выпивкой, и, когда она опьянела как следует, предложил ей: «повеселимся, молодка». Лена, уже тогда замечательно красивая, смертельно уставшая от переживаний, и от того еще более красивая, молча кивнула: ей было все равно. Она не очень соображала. Он имел ее всю ночь, и она ощущала себя не более, чем вещью. Именно тогда она стала относиться к своей невинности, дважды потерянной, как к вещи ненужной и неважной. Она поняла, что мужчинам от нее нужно только ее тело. С этой мыслью ей стало легче жить. Лишь бы не залететь, думала она! Усмехнувшись, начальник поезда дал ей на прощанье несколько пачек таблеток: «вот, молодка, пей таблеточки! Четыре дня по две таблетки в день, чтобы не залететь! У меня таких целый ящик, немецкие, я человек добрый! » - и он грязновато улыбнулся своими толстыми, чувственными губами.

... Она на коленях просила прощения у родителей, отец снова провел жестокую экзекуцию, после которой девушка не могла садиться два дня. Она решила сделать всё, чтобы стать снова хорошей дочерью. Но ничего не получилось, об ее позорных похождениях все узнали. Как-то, когда она шла по улице, ее окликнул какой-то мужик: «Эээ, да это же дочутка Маркухи, Ленка! Эй, Ленк, иди сюды, выпьем, повеселимся! » «Иди, не бойся, не обидим! » - прикрикнул его товарищ. Она поглядела на них, они глядели на нее и похабно улыбались. Она побежала прочь. Потом и парни стали приставать к ней с грязными предложениями, перепихнуться. «Че ты ломаешься, другим давала, а я че, рыжий? » «Брось, Ленк, все знают, что ты шлюха! » Жизнь ее в Перми стала пыткой... Она научилась пить, она научилась по взрослому целоваться взасос, даже не жмурясь, а с вызовом глядя в глаза партнера, научилась танцевать тогда же «уральскую кадриль», научилась премудростям секса, могла и постоять за себя при случае. Мать ее преждевременно постарела, а отец махнул уже на всё рукой и смирился с ее ночной жизнью. Только когда ей стало 17 лет, он отправил ее на все свои сбережения в университет в Нижний Новгород...

... Она вздохнула, глотая слезу. Терентьев перестал храпеть, проснулся и снова полез рукой к ее писе. «Продолжим, киска! » Она снова отдавала ему свое тело, тая в себе тоску и ненависть...

... Сергей сидел и курил... Оставалось полчаса до вылета на штурмовку, но он не ощущал в себе никакой тревоги, которая была обычно перед такими вылетами. Наоборот, ему было полезно было взбодриться...

... Три дня прошло с той ночи. Елена сохраняла видимую веселость и бодрость, держалась молодцом, однако Серега видел в ее глазах скрытую грусть. Он никак не мог оказаться с ней наедине. Елена нечасто теперь появлялась среди летчиков, которые помнили ее наготу и позор, а Сереги она явно избегала. Княжна так и оставалась для всех загадкой, и лишь Танька была все такой же веселой и общительной. Васька с ней, кажется, все-таки сошелся, они порой беззаботно болтали, хотя она любила его подначивать и не отвергала ухаживания других. Она любила иногда потренькать на гитаре вечерком в веселом кругу и была для всех как сестрица.

... И вот наконец-то вылет, вылет на настоящее боевое задание. С ними идет Корнеев, у которого штурманит как раз бесшабашный «живописец» Васька, и, как всегда, Наумов. Штурмовка наступающих войск врага под Климлем, жмут немцы. Никита, находящийся в возбужденном состоянии, травил сальные анекдоты, Серега натянуто смеялся. «Че ты как в воду опущенный? » - проговорил Никита: «последнее время не узнаю! Из-за Ленки, что ли? » Серега что-то буркнул: Никита, вечно цинично-наглый и самоуверенный, стал его раздражать. «Да ладно, не переживай, оттает она! Тереха конечно обскакал нас! Она явно была не в восторге от него! » «Такое чудище кого хошь напугает! » - усмехнулся Гриша: «он ее как своими лапищами стиснет, так небось и дух вон, медведь! А все же мы его обскачем! » «Лучше б я выиграл, она б хоть удовольствие получила! Я бы и с Серегой поделился! » - усмехнулся Никита. Серега не выдержал: «Слушай, Никит, а ты не мог бы заткнуться, а? » «Всё, молчу-молчу, а то ты еще меня скинешь с самолета, Отелло Уральский! » - проговорил, улыбаясь, Никита. Затрещала рация[18]. Гриша ответил: «Наум, ты что ли? чего хотел? » «Слушай, Гриха, у нас тут дело такое, короче левый движок барахлит по полной, ты это... Мы, пожалуй, домой пойдем. Вдвоем справитесь? » «Ты охренел, Наумыч! У Корнея самолет вертикаль не держит, и на правом вираже сваливается, у меня на каждый пулемет всего по три ленты, а ты собираешься драпать! » - Гриша был раздражен. Им навязали усиленную бомбовую нагрузку, за счет чего пришлось взять меньше боезапаса для пулеметов. «Слушай, Буян! » - снова заверещала рация: «ну ты меня знаешь же, чего за предъявы! Я тебе не ссыкло какое, но реально такое дело... » «Наумыч, нам до цели осталось чутка, отбомбись по-быстрому, с одного захода сбрасывай гостинцы, и потом дождись нас. Ты понимаешь, если что, у Корнея его «сокол» не сможет и двух минут против «фоккеров» выстоять, они его на первой атаке срежут, а я с таким боезапасом только пугнуть их смогу! Надо, братан! » - проговорил он. «Ладно! » - прошипела рация через промежуток. «Вот человек, лишь бы с*ебать с боя! » - проговорил недовольно Гриша: «движок у него, видите ли, барахлит! У меня оба движка барахлят, у Корнея самолет сшили заново, и ничего, летаем, а у него барахлит, видите ли! » «Слушай, ты же знаешь Наума, он не будет просто так свистеть, видать, реально там беда! » - подал голос Никита: «может, не стоит его, однако, на штурмовку? нехай возвращается! » «Во, адвокат нашелся! Какая там беда, просто Данилыч (механик Наумова) вечно движок кое-как чистит, я между прочим Науму говорил не раз, не два, чтобы он его прижал насчет движка, а у Наума только выпивка на уме! » «Ты чего раскипятился-то? » - проговорил Никита: «Не заводись с пол-оборота, Грицай, а то ты меня пугать начинаешь! Мало что Серега волком смотрит, так и ты еще на нервяке! » «Да ладно, проехали! » Они уже подходили к объекту...

... Первый заход был удачен. Серега с удовлетворением отмечал, как запылали внизу три броневика, валялись арторудия, разметенные взрывами, и враги в ужасе прятались кто куда. Они заходили на второй круг... Вдруг что-то сильно ударило в самолет, тряхнуло... Серега уже знал, что это... «Попали, суки! » - выругался Гриша. «Надо выходить из боя! » - проговорил Никита: «правое крыло распотрошили, твари! Из крупнокалиберки прошили! » «Сейчас, только напоследок угостим их нашей кашей! » - проговорил Гриша и вел израненный самолет во вторую атаку, не думая отступать. Серега сбросил бомбы, новый удар потряс самолет. «Черт, метко лупят! » - проговорил Никита. Отбомбившись, Гриша вывел с трудом самолет из боя. Самолет болтало из стороны в сторону. Он с великим трудом удерживался в воздухе. По напряженному лицу Гриши, на котором выступал пот, Серега понимал: всё очень плохо. «Хорошо цепанули, твари, но и мы им кашки подсыпали от души! » - проговорил Никита. «Слушай, Серег, не в службу, а в дружбу, свяжись по рации с нашими, узнай, как у них! » Серега связался: «Парни, как вы там? » «Порядок, без урона! » - услышал он бодрый голос Корнеева. «Наум, а ты как? » «Каком кверху! Без попаданий! » «Как движок? » «Барахлит, тудыть его, чуть не заглох! » Серега отключился. «Пи*ец нам, если на истребители нарвемся! » - мрачно заметил Никита: «слушай, Серег, а как ты думаешь, по кому из нас троих Ленка больше будет плакать, если что не так пойдет? » «Типун тебе на язык! » - проговорил Серега. Вдруг лицо Никиты изменилось, на нем отразился подлинный ужас. «Что такое?! » «Наумов... Черт, что такое, а?! » Никогда еще не видел такого ужаса на лице Никиты Серега. Он обернулся. Самолет Наумова, никем не преследуемый, не атакуемый, вдруг нырнул вправо резко, дернулся два раза, пилот пытался его вывернуть, но самолет неудержимо потянуло вниз, прямо на густые леса, зеленеющие внизу ковром... «Наумыч! Как же ты?! » - крикнул Никита. Гриша не повернулся, он вцепился в руль, он сам еле держал самолет в воздухе, тянул из последних сил, пот лился с него градом... Самолет Наумова неудержимо несся вниз, падал беспорядочно... Огромный огненный шар взметнулся на месте падения его. Сереге стало не по себе... Наумов был отличный парень, замечательный товарищ... «Это ты его убил! » - вырвалось у него по отношению к Грише. Гриша ничего не отвечал, он яростно сжимал рукояти управления. Никита хмуро молчал...

... Самолет не приземлился, а тяжело плюхнулся на аэродром, удар был сильным, одно из колес подломилось, «Фарман» упал на бок, ломая крыло. Серегу подбросило, разрывая ремни, он ударился головой обо что-то и потерял сознание... Они дошли до аэродрома, но последний шаг им не удался...

... Очнулся Серега на кровати, повел головой: «где я? » «В раю, блин, среди ангелов! Чур, я Михаил! » - проговорил Костя «жопошник». Серега был в своей комнате, был жив, только голова раскалывалась. Кругом сидели Никита, социалист Леонид, Художник Вася, Елена, Таня, Костя, Ваня Еремеев и еще трое летчиков. «что было-то? » «Да, короче, наша «крокодила» тю-тю, тебя шматануло нехило, Гришке досталось тоже, плечо выбил и мордась разбил! » - проговорил Никита. «А ты, я вижу, жив-здоров! » «А как же! Ведь дуракам везет! » - проговорил Костя. «А я и не против такого везения! лучше быть везучим дураком, чем дюже умным и дюже невезучим! » - бравурно проговорил он и вдруг стал серьезным: «Наумыча жаль, погибли парни глупо... Ни за что так... » «А где Гриша? » «Пьян он... Вдрызг... Лежит в номере... во всем себя винит... » «А кого еще винить? » - проговорил Серега. Никита промолчал. «Он же говорил, что мотор барахлит! » «Кто ж знал, что всё так... » - проговорил Никита. Летчики тоже угрюмовато молчали. Серега снова лег на постель. «Че, болит? » - осведомился Вася. «Не, приятно! » «ладно, парни, вроде наш Серега жить будет. Будешь жить, Серега? » - проговорил Никита. «Еще тебя намерен пережить! » «Нуу, это будет сложно, я ж от пуль заговоренный, бессмертный, что тот Кащей. Пойдем, ребят, оставим Серегу одного, а то я по его физиогномии вижу, что его башка трохи болит» «На, анальгину выпей» - проговорил Леонид и положил таблетки на стол перед ним. Они покидали его комнату. Он вдруг поймал взгляд Елены. Лучистый ее взгляд, такой мягкий сейчас, проник снова в его сердце. «Останься, Лен, посиди со мной немного» - проговорил он вдруг неожиданно для себя. Она пожала плечами. «Оставайся, Лен! » - проговорила Таня и подмигнула ей: «а мы пойдем» Когда они вышли, Костя вздохнул: «эххх, везет Сереге, вот что значит быть раненным! Может мне тоже бошку разбить, чтобы она и со мной осталась трошки погутарить! » Эти люди, потерявшие своих боевых товарищей, могли шутить, острить и, казалось, цинично относились к смерти, к любви, к ранениям. Но только эта видимая беззаботность помогала им жить на войне, не срываться и не сходить с ума. Они не говорили красивых жалостливых слов, они делали дело...

... Елена присела рядом с ним, улыбнулась ему – не так, как обычно, а простой доброй улыбкой. «Как ты, Сереж, сильно больно? » «Терпимо! » - он улыбнулся ей в ответ через силу: «денек отлежусь и в бой! » «Отдохни уж... » Они чуть помолчали. «А мы завтра тоже в боевой вылет! » - проговорила она. «Не страшно? » «Нет! я же не первый раз! » «А где раньше летала? » «штурманила в отряде Купчина, на «Вуазенах», полгода, так что опыт есть уже! » «Ого! А летала в мужском экипаже? » «Конечно! У нас авиатрисс – раз-два и обчелся! » «И не приставали, не сложно было среди мужиков одной? » «Да нет, я была на особом положении, меня Купчин лично оберегал! » Она улыбнулась. «То есть, ты была его любовницей? » «Ну да! Хороший был мужик, меня никто пальцем тронуть не мог! Жаль его, погиб он... В одном бою нас накрыло – его самолет сбили, на моих глазах сгорел, а меня ранило, легко правда, но месяц в госпитале отдохнула, и с тех пор вот – в экипаже княжны... » «и не жалеешь, что на войну попала? » Она вздохнула: «да нет, не жалею. В тылу сейчас скучно, а здесь хоть я чувствую пользу от себя! Хотя... какая тут польза... Кому эта война нужна? » - вырвалось вдруг у нее. Он вздрогнул. Вспомнил слова Леонида Треньковского. Его слова не шли у него из головы, он много размышлял над ними и понимал, что его спокойствие и уверенность уже поколеблены. Была у Леонида своя правда, могучая и страшная. И от нее не отмахнешься...

«Ладно, пойду я, Сережа! » - проговорила она наконец, поднимаясь: «мне надо приборы проверить, а потом учебный вылет у нас перед боевым» «Спасибо, Лена! » - проговорил он. «Увидимся еще! » Она вышла, а он так и не сказал ей слов, которые были готовы сорваться с его языка. Самых важных слов на свете...

... Вася и Таня сидели на траве, подстелив простынку, и покуривали. Была уже ночь, летчики, подавленные гибелью товарища, разбрелись уже кто куда, но они не спали. «Тревожишься, Таня? » «Ага! » - проговорила она, затягиваясь легкой, дамской сигареткой, тоненькой, как тростинка. «Первый вылет боевой? » «Первый! » «А ты раньше-то воевала? » «Да, я была пулеметчицей. Лучшая пулеметчица в батальоне! » - не без гордости заметила она. «Да ну тебя! Правда? » «А то! Вот те крест! Я ж художница, у меня рука крепкая! » Вася вспомнил ее пожатие: девушка и вправду стискивала, как тисками, своей маленькой ручкой. «Ну, а как в авиацию угодила? я ж с тобой уж столько времени знаком, а ничего про тебя не знаю толком! » «Да как все – после боев нас отправили на отдых, там вот случайно на рекрутера наткнулась, пулеметчика искал – я и вызвалась! » «В небо тянет? » «А кого ж не тянет! » «И не страшно было на войне? » «Честно» - она затянулась: «иногда очень страшно! Как-то перли на нас всей силой, я тогда чутка струхнула, в рукоять пулемета вцепилась, «Мама! » - ору, второй номер мой от смеха покатывается, а я строчу, а самой хочется драпака дать. Почти дошли тогда до наших окопов, все-таки остановили мы их... Бывали такие горячие дела! » - она усмехнулась. «Ну, а ранена не была? » «Только так, легкие царапинки, в госпиталь не попадала ни разу! Слушай, а дай мне твоих покурить? » «Ты че, это ж махра! » «Да мои что-то не забирают! » «Чему там забирать, это же так, детские игрушки! На, бери! » - он скрутил ей самокрутку. Она закурила, закашлялась. Он засмеялся: «не курила бы ты энту гадость! » «Сама бы рада! С художки пристрастилась! » «А что так? » «О, да там все курили у нас! » «А чего бросила художку-то? » «Да я не бросила, меня оттуда вытурили. За социализм! » - она засмеялась. «Ты что, социалистка? » «А ты удивлен? » - улыбнулась она, радуясь эффекту. «Ну да, если честно... » «Мы тогда все социализмом увлекались. Ну, а я как-то рассказала об этом одному, а он стукачок был, нашли у меня книги запрещенные, а потом еще и мой портрет, который я изобразила: девчонку в красной одежде, на фоне пожара, с кинжалом, помню, мне для этого портрета позировала моя подружка Машка. И подпись сделала: «революция». Сильная была картина. Меня в полицию, начали проводить воспиталовку, я им и говорю: «мол, мои убеждения – моё дело, а революция всё одно победит! » Меня на пять суток заперли, а потом выпустили, но из художки выгнали, а картину отобрали, где-нибудь пылится теперь, а жаль. Я тогда на завод устроилась работать секретаршей, конечно, не совсем бесплатно» - она улыбнулась, намекая, что пришлось переспать с кем надо: «а тут война: я решила на курсы сначала медсестер, только медицина мне не давалась, и я тогда на пулеметчицу пошла. Вот такая вот история! » «Дааа! » - восхищенно проговорил Вася: «история для романа! » «Только роман этот еще не закончен! » «И ты остаешься социалисткой? » «А как же! » - усмехнулась она: «сколько не вейся веревочке, а в петлю совьется! Не все же народу страдать, настанет и его час! » «Опасные речи, не боишься мне их так говорить? Ты же меня не знаешь, вдруг я шпиён! » «Да не, на шпиёна ты не тянешь, тебя же сразу насквозь видно! » - делая ударение на первый слог в слове «насквозь», проговорила она: «а хоть даже и шпиён, что с того? я своих взглядов не скрывала, я не вор и не убийца, чтобы прятаться, стыдного в том ничего нет, что я за народ, за то, чтобы все равны были! И раньше говорила, и дальше буду говорить то же! А ты сам как мыслишь? » «А мне дык всё равно, я небо люблю! Сегодня жив, завтра нет, некогда мне о народе думать, тут бы о себе подумать – и то времени нет! А ты не думаешь художником стать после войны? » «После войны, Вася, неизвестно, что вообще будет! Еще дожить надо! Погляжу – может, на завод вернусь, а может, и художницей стану. Художницей много не заработаешь. только я думаю так, что после войны вообще всё будет по-другому! » «Это как же? » «А так! Будет у нас социализм вместо монархии, и там всё уж не так будет! » «Брось сказки рассказывать, Тань! Ты и сама в это веришь? » «Отчего ж не верить? А впрочем, будь как оно будет! » «Это верно! А не жаль тебе было из художки уходить? » «Жаль, а как же! У нас дружба была, мы такие боевые были! Сейчас кого куда раскидало моих друзей и подружек, растеряла всех» Она замолчала, молча снова закурила свои тонюсенькие сигареточки. Он обнял ее, она не отстранилась. «Хорошая ты, Таня! Я никогда таких не встречал! » «Это ты меня еще знаешь мало! » - снова усмехнулась она, несмотря на торжественность момента. «Ты мне очень нравишься! » - снова проговорил он. «Да ну?! А я-то думала, что ты уже не решишься мне это сказать! Думаю вот: решится или нет? » Он, уже не раздумывая, поцеловал ее в губы... Таня была мастерицей целоваться: она язычком скользила по его зубам, он уже не мог держаться, он лизал ее шею и сходил на грудь... Она уже начинала постанывать... «пойдем ко мне! » - сказал он ей, и понес ее на руках к себе. Навстречу попался усатый Жорка Бубенко, изрядно на взводе. «О, герой-любовник! Приветствую вас категорически! » - театрально он раскланялся. Вася, радостный, затащил ее к себе и положил на кровать, лихорадочно снимая с нее одежду и раздеваясь сам. Тут кто-то постучал в дверь. Он открыл, будучи уже в одних трусах. На пороге стоял пьяный в хламину унтер Крапивенко. «Эээ, братушка! » - проговорил он: «ты энто, слушай... Третьим не возьмешь меня? а то я тут без женского общества грустный... Или потом меня позови, как натешешься! » «Иди проспись, ты пьян! » - заметил Вася и захлопнул дверь, закрыв на ключ. «Хам! Просто хам и мелкий собственник! » - проорал Крапивенко и затянул песню: «Нет, не тебя так пылко я люблю», топая по коридору, и снова затем проорал на всю общагу: «хам! » Таня, уже полностью голая, с разметавшимися по подушке рыженькими волосами, улыбнулась: «что, отказал товарищу? » «Пошел он! » - досадно бросил Вася: «тамбовский волк ему товарищ! » Таня была простой девушкой, не имела сногсшибательных форм, но для него она казалась красавицей. И он впился в нее и имел ее быстро, горячо, жестко, она стонала и кричала от возбуждения на весь коридор, так что у двери уже столпилось несколько летчиков, бывших после поминок сильно навеселе. «Эк их заводит! » «Кровать не сломайте! » «Васек, мне оставь! » - горланили летуны, а Вася имел ее и не думал ни о чем. Наконец он кончил ей на личико, она упала в блаженстве на кровать. «Ну ты даешь! » - восхищенно проговорила она: «укатал, чертяка! Было здорово! » Он упал рядом: «ты прелесть! » - только и вымолвил он. За дверью зааплодировали летчики и затем Корнеев, его собственный командир, затянул: «Так громче музыка играй победу, мы победили и враг бежит раз-два» вторую и третью строчку уже подхватили все летуны. Появившийся тут же Борода, сам командир эскадрильи, проговорил: «че не спите? А ну марш по койкам, не мешайте людям! Между прочим, Торгашов! » - обратился он к Косте: «у тебя завтра вылет, ты не забыл? » «Да помню я, черт! Борода, ну ты же знаешь, я всегда как стеклышко, я в любом состоянии способен выполнять это самое... боевое задание во славу его императорского величества! » «Да не кривляйся ты! Давайте уже, парни, отбой! » «Ладно, пошли, ребят! » - проговорил бывший тут же стрелок Никита: «удачи, Васек! » - прокричал он напоследок. Таня искренне смеялась, слушая диалоги за дверью и песни. «Весело тут у вас! » «А то! Завидуют! Если честно, я сам себе завидую! » Он скоро снова почувствовал желание, и они снова кинулись в омут секса, по которому изголодались оба...

... Провожать девчат в полет вышли все. полет был бомбардировочный, кроме девушек, в него шло еще пять экипажей – экипаж Терентьева, Кости, Вани Еремеева, Тихона Агафонова и Максима Непрядева, в котором служил унтер Крапивенко. Терентьев был главным. Задача была совершить налет на железнодорожную станцию, где, по разведданным, было скопление техники. Вася обнимался с зевающей, невыспавшейся Таней. «Слушай, Вась, ну хорош, как будто навек прощаемся! » «Я переживаю за тебя! » «Я тоже! » - проговорил появившийся тут же Жорка Бубенко: «Таньк, я вообще страдал всю ночь! » «Остынь, усатый! » - осадил его Вася. «Да ладно вам, мальчики, не ссорьтесь! » «Подари мне сердечко! » - проговорил снова Жорка, кивая на изображенное Таней на машине женского экипажа сердечко. Серега подошел к Лене. «Удачи тебе! » - проговорил он просто. «Спасибо, Сережа! Всё будет нормально! Не смотри так! » «Ты такая красивая! » - проговорил он. Она улыбнулась. «Сказать тебе хотел... » «Скажешь, когда вернусь! » «Я тоже хотел сказать! » - вырос перед ней, как из-под земли, штурман Сеня Крылов: «хотел сказать, Ленк, что ты чудо! Я бы с тобой хотел быть ближе! Да и многие хотели бы... Мы тут Терентьеву все завидуем! » Она смутилась на миг. Беспардонный Сеня понял, что сказал это зря, и отошел в сторону. «Не обращай на него внимания, он не со зла! » - проговорил Сережа. «Да ладно, проехали, было и было, быльем поросло... » - вздохнула она: «урок мне впредь, с кем попало не танцевать уральскую кадриль! » Мимо прошел Терентьев, хмурый и немногословный, и за ним – штурман Леонид и стрелок Вышанов. «Так, давайте уже все по машинам! » - хмуровато бросил он. «Ишь, командир! » - буркнул Серега достаточно громко. Лена протянула ему по-мужски руку на прощание, он пожал ее и потом долго глядел вслед уходящим машинам. На плечо его легла рука. Это был Никита. «Улетели наши девчонки. Ну, попутного ветра им! Слушай, Серег, давай к Грише нашему зайдем, он в меланхолии пребывает, винит себя за гибель Наумовского экипажа! » «А он не виноват? » «Брось, ты же всё понимаешь! » «А он не понимал, когда тащил на неисправном самолете Наумыча на штурмовку?! » «Слушай, Серег, это война! » - голос Никиты стал непривычно жестким: «Ты в авиации без году неделя, а я уже год воюю, и всякое повидал! Тут всё по-другому, чем в окопах, там тебе винтарь дали – стреляй, ни о чем не думай, окромя как в лоб врагу вогнать пулю, а не вгонишь – тоже беда невелика! А здесь каждый за каждого, от движения каждого зависят судьбы других! Думаешь, Буян о своей шкуре думал? Он думал о том, что у Корнеича самолет из лоскуточков сшили, и при атаке «фоккеров» его сразу бы ссадили, а так Наум мог бы на себя их отвлечь и прикрыть Корнеича. Если бы ни Гриша, мы бы сейчас с тобой вообще не разговаривали, девять из десяти бы не довели наш изорванный «фарман» до аэродрома, упали бы в лесу и уже отмучались бы! Так что не вини Григорья, ты и я ему жизнью обязаны! » «Пусть так, но я с ним больше не хочу летать! Я выводы сделал для себя! » «Даже так! Ну, что ж, дело твое! Только после такого я тебе руки не подам! Ты мне теперь не товарищ, Серега! » «Нашелся друг! Ты же видишь, что я Елену люблю, какого черта ты к ней лезешь со своими комплиментами, пристаешь, какого черта ты на ее счет шутишь с летчиками?! » «А, вон ты как запел! Уже и бабу приплел! Да мне что, просто после ее уральской кадрили все летчики знают, что твоя Лена за фрукт! » «А это не твое дело! » «Ладно, Серег, чую я, мы так договоримся до мордобоя, посему удаляюсь. Драться с тобой не имею желания, все-таки летаем вместе! Так не пойдешь к Грише? » «Нет, не пойду! И скажи ему, что я с ним больше не буду летать! » «А ты лично ему об этом скажи, коли такой прямой и честный! » - Никита с этими словами повернулся и пошел прочь. Серег снова был перед дилеммой. Он не мог простить Гришу, который по надуманному, как ему казалось, поводу заставил Наумова идти на штурмовку. Но, может, и Никита прав? А черт с ним, время всё поставит на места. Мысли его вернулись к Лене, имя которой теперь треплют летуны, вспоминая злосчастную «уральскую кадриль». Серега помнит ее сегодняшний взгляд из кабины самолета, который адресовался только ему... Дай Бог ей удачи...

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒