Мертвая петля

Моря больше нет -

В её стеклянных глазах

Лишь две капли

Мёртвой, свинцовой воды.

Сломанный Уроборос.

Войти на станцию Китай-город можно несколькими путями. Для огромного большинства путешествующих это был основной тоннель, потом блок-пост, стандартная процедура проверки документов, пререканий с бойцами, иногда взятки...

Но была и другая возможность. Однажды я посещала эту станцию и отлично помнила незаметный люк, утопленный в боковом ответвлении. Там могли быть сюрпризы, вроде трупов, растяжек или засады, однако босс местных контрабандистов, которому надо было вытащить пулю, а привлекать внимания властей не хотелось - сказал, что на " его" станции я могу всегда найти и работу, и радушный прием. Если бы Китай-горд не лежал всего в одном перегоне от моего бывшего дома, можно было бы попробовать пожить здесь, но сейчас расстояние означало безопасность.

- Кто ж это по ночам по нашему туннельчику шастает? - раздался из темноты насмешливый голос, вместе с лязгом передернутого затвора.

- Хозяин в гости приглашал... - ответила я останавливаясь.

- Хозяин? Ну-у... А как доложить-то?

- Скажи, Гюрза привет передает, - вживаясь в новую роль, имя прозвучало уверенно и резко.

Минуя охранника, который больше не собирался спорить, мне показалось, что в тени притаилась еще одна фигура, но света было слишком мало, чтобы сказать наверняка.

Дабы не тратить лишние силы на поддержание порядка, ночлежка на Китай-Городе располагалась рядом с административными помещениями, которые охранялись днем и ночью. Здесь эта заведение имело забавно-длинное название " Кот из дома - мыши в пляс", отражая своеобразный юмор владельца и намекая, может быть, что кот всегда дома. За 8 патронов мне досталась крошечная каморка с развалюхой-раскладушкой, на которую и был брошен ватник. А заснула я уже в процессе расшнуровывания ботинок.

... Большая станция, казавшаяся еще больше от пустоты, была окутана туманом. Он обволакивал ряды стройных колонн, сгущался у выходов в тоннели, скрывал молочными завитками пол. Сначала мне казалось, что больше тут никого нет, но вскоре пришло понимание, что завихрения тумана получились от чьих-то шагов. Вот появились и они -пара черных силуэтов: один, высокий в накидке, наглухо скрывающей лицо, но никакой капюшон не смог бы замаскировать ночного посетителя, который принес раненного... Вторая фигура принадлежала очаровательной тоненькой девушке, с копной рассыпающихся золотых волос, но от хрупкой принцессы исходили волны угрозы.

- Забери у нее противогаз, Жнец, и дай мне! - прозвучал мелодичный голосок.

-Ты останешься. Никуда не пойдешь, Гиена. Губу не раскатывай. Уж я тебя, гадину, знаю, придумала, как тут всех кинуть?

- Не хочешь ли ты сам смотаться? Не смешно, скотина! - в злых интонациях слышался металл, холодный, смертельный.

- Эй, смотри, не вздумай шланг перерезать, Гюрза! Задушу! - проревел тот, кого называли Жнецом.

... В моей руке очутился противогаз, бывший предметом яростного спора, а в другой я держала скальпель. Ага, значит можно чем-то шантажировать эту бандитскую парочку...

- Спокойно, Гюрза, я сейчас все тебе объясню. Тоннели завалило, мы тут застряли. Надо поверху перебраться на Серпуховскую, иначе все тут сдохнем. Понимаешь? Но противогаз один, Гюрза. И тот, кто пойдет, должен за остальными вернуться, - продолжал говорить Жнец. - Это проблема... Ты тоже сбежишь. А знаю, вот, он, вот кто пойдет. Башку-то тебе хорошо зашили!

Из-за спины Жнеца выступил человек, которого я оставила в палатке. Сейчас он двигался с фантастической ловкостью и ничем не напоминал умирающего. Улыбаясь и что-то шепча он двинулся мне навстречу, но с каждым шагом светло-серые любящие глаза застились кровавым безумием неузнавания...

Я лежала, в душной темноте, хватая ртом воздух, покрытая испариной, с грохочущим в висках пульсом. Господи, ну и кошмар. Давненько такого не случалось!..

Не знаю, сколько прошло времени, однако чувство усталости отступило, и пора было продолжать путь.

Обычно со станции отправлялись утром несколько караванов, однако все они уже ушли, кроме последнего, до Третьяковской. В принципе, это тоже был неплохой выбор маршрута. Не тратя времени, я купила две лепешки из грибной муки, решив съесть их в тоннеле. А пристроив на дрезине и себя, и ватник, уже можно было перекреститься: начало получилось хорошим, да и продолжение тоже шло гладко. И все же тревожное ощущение слежки заставляло нервно оглядываться: вот! что-то знакомое показалось в мелькнувшей физиономии, человек слишком быстро нырнул за колонну, а дрезина тронулась. " Паранойя... Спокойнее надо быть... " - уговаривала я себя, жадно глотая воду из бутылки и оглядываясь на гаснущий круг платформы, быстро скрывшейся за поворотом.

На дрезине включили прожектор, а трое охранников ощетинились стволами.

-... Нет, до Полиса теперь только по Ганзе. Красные опять дурят, - толковал немолодой бородатый мужик. - А уж цены взвинтили эти ганзейцы. И за переход дерут, и за перегоны, и за каждый ящик...

Это были паршивые новости. Значит, остается по прямой двигать на Октябрьскую? Слишком явный, просчитанный путь. Плохо!

Порт, открытый всем ветрам, перевалочная база, склады, грузчики, толчея, шум. Такова была станция Третьяковская. Спор о пошлинах задержал наш караван в сбойке, где происходила проверка документов, досмотр и взвешивание привозимых грузов.

- Да вы озверели, что ли? Всегда по тридцать килограмм можно было на одного провозить! - возмущался бородач. - А ну, позови мне начальника своего!

- А щас время военное, понял. Вот, я тебе начальник. Пятнадцать кэгэ лишних. Гони патроны, а хошь, возвращайся! - наглел таможенник. - Короче, с тебя рожок!

- А это мои пятнадцать кэгэ, - я подмигнула торговцу.

- Твои?... Так какого ж... чего он тогда спорит? - разозлился боец.

- А, жадность твою решили проверить.

- Да я не жадный... а просто не положено... - протянул отходя незадачливый взяточник.

- Дочка, спасибо тебе! - мужик тряс мою руку. - Чем отблагодарить-то? Может, хочешь с нами в Полис? С нами безопасней! Или куда тебе?

- Да мне б до Октябрьской, к родственникам еду... - я не хотела выдавать всех планов.

- Так довезу! Не думай! Завтра выходим. Ты где остановилась тут?

- Нигде пока...

- Пойдем, пойдем! Передохнешь, поедим. Братишка у меня тут живет, вот какое дело. А гостиница-то ведь у них ненадежная, смотри, обидят! Здесь такой народ попадается... Вор на воре!

Палатка, в которую мы пришли ничем не отличалась от десятка таких же по всему метро: никакого уюта, одна голая функциональность. Тут не чувствовалось женских рук, которые даже в скудости нашего мира умудрялись придавать жилью некий уют. Прочно сбитые двухэтажные нары с тюфяками, пара табуреток и кривая надпись прямо на брезенте стены: " будешь курить - получишь в ухо" - вот и все, на что хватило воображения хозяина.

- Счас ребята с охраной товара договорятся и поедим немного, а потом отдохнуть не помешает. Выедем рано. И не бойся ничего, за своих парней ручаюсь, да и присмотрю, в случае чего... - успокаивал бородач.

- Поищу где воды набрать, - сказала я, кивнув. - Скоро вернусь. Ватник и рюкзак тут оставлю.

Отстояв недлинную очередь, с полной бутылкой воды, я направилась к палатке, внимательно глядя по сторонам, отсчитывая пятый пролет, в который надо было повернуть. Вдруг высокая мужская фигура в балахоне приковала внимание. Не узнать его было просто невозможно. Тот же наглый взгляд, та же жестокая усмешка, кривившая губы. Рядом с ним вышагивала тоненькая девушка, которая снилась мне этой ночью. Унося в памяти взгляд, сверкнувший бешенством и злобную ухмылку той, кого называли Гиена, на одних инстинктах, я помчалась не разбирая дороги в ближайший тоннель, крича первое, что мне пришло в голову:

- Они убивают всех подряд! Они убивают!.. С ума сошли!.. Задержите их!..

Бойцы, дежурившие на посту, были ошарашены не меньше моих преследователей, которые и без того привлекали агрессивный интерес, просто одним своим видом. За спиной уже слышались звуки выстрелов, ударов и крики боли.

Так. Понятно, времени скрыться нет. Добежать до Октябрьской невозможно, да и что там делать без рюкзака, патронов, ампул?.. Благодарение Богу, что зрение обострилось, под влиянием смертельной опасности, иначе заметить маленькую нишу в тени тюбинга было бы нереально. Я оцепенела, вжавшись лицом в угол, чтобы даже блеск глаз не выдал присутствия, чтобы даже взгляд не притянул внимания тех, кто по моим следам уже громыхал ботинками по тоннелю. Громче, громче, и вот уже совсем близко.

- А ты ничего... - шумно выдохнул мужчина, замедляя шаги.

Это он мне?! Неужели заметили? И... что сейчас?.. Но, обдав волной воздуха, остро пахнущего порохом, они пробежали мимо и переждав еще некоторое время, я пошла к станции на трясущихся от пережитого ногах.

Пользуясь суматохой, все еще не улегшейся после стрельбы, пробраться незамеченной к палатке, где остановились караванщики не представляло труда. В этой части станции не было ни души, потому что все кинулись проверять грузы, ухаживать за раненными, осматривать мертвых или обсуждать происшествие.

Едва полог скользнул на место, как мне в шею уткнулось что-то жестко-ледяное, а щелчок взведенного курка не оставлял сомнений, что это было.

- А сейчас ты будешь стоять тихо-тихо, - ухо обдало горячим дыханием. - Руки назад. Быстро!

Ствол вдавился в кожу и геройствовать было глупо. На запястья накинули ремень и очень профессионально затянули.

- Теперь можно поговорить. Не знаю, кому ты так насолила, но я тебя уже два раза продал! А вот, скажи, что дальше с тобой делать? В третий раз продать? Конечно, и патроны лишними не бывают, но и фюрера сердить не хочу-у... - он приглушенно заржал, оставаясь невидимым за моей спиной. - Не пойму, на кой черт ты ему сдалась, но на Чеховской тебя тоже хотят видеть...

С этими словами я получила удар в спину, сделала шаг и упала, с ужасом осознавая, что споткнулась о чье-то тело. Щеку оцарапала борода и мои глаза встретились с остекленевшим взором караванщика.

- Давай мы сейчас твое жало вырвем, - пропыхтел некто, наваливаясь на ноги и начиная освобождать скальпели, привязанные в левому предплечью.

" Сейчас! Единственный шанс! Только правильно рассчитать время... Господи, помоги! " - вспыхнула мысль, одновременно с которой тело дернулось в бешенном напряжении. Приглушенный вскрик, а потом яростное проклятие давали надежду... да? Неужели? Он порезался! Извиваясь я с трудом выползла из-под тяжести человека, умершего на моей спине, и потом некоторое время каталась по полу в невероятном акробатическим этюде, выворачивая руки, обдирая горящие огнем запястья, протаскивая их вперед. Расстегнуть пряжку, подтянув зубами ремень, было уже плевым делом. Подхватив рюкзак, ватник, сжимая в непослушной руке свое безотказное оружие, я бросилась вон из палатки. Не хватало только, чтобы от меня потребовали объяснений по поводу двух остывающих трупов...

Как удобно быть загонщиком! Конечно моя дичь была в чем-то сродни тигру, и приближаться к ней суперопасно. Но если не искать столкновений - а только выяснить, куда направилась убийственная парочка и рвануть в другую сторону, то идти по их следу куда лучше, чем от них убегать. В этой части нашего мира путешествовать мне еще не приходилось, поэтому лучше было проверить: свободно ли выходит скальпель из ножен, которые прятались в нарукавной обвязке. Убедившись, что легко, я стала осторожно продвигаться к блок-посту Октябрьской.

- Эй, патроны нужны? - мне удалось поймать за ворот проходящего пацана.

- Чего узнать? - спросил он угрюмо.

- Сообразительный! Пробегись по постам и прощупай: девушка, маленькая, волосы светлые и мужик, высокий, в плаще. Куда они пошли?

Через полчаса в обмен на 3 патрона я получила уверение, что преследователи ушли к Парку культуры. Что ж, и это вполне ожидаемо. Оставалось только со всех ног пуститься в противоположную сторону, к Добрынинской. В конце концов, к Полису ведет много путей, а небольшой крюк вернее собьет со следа...

На реальной Полянке стояли такая же тишина и безлюдье, как и на станции из моего сна...

... а у самых ног плескалось море. Оно не было безбрежным, как должно было быть - до горизонта и далеко за его пределы - совсем нет. Вокруг, со всех сторон, давила, наваливалась исполинской тяжестью Полянка, мрачная пустошь посреди подземного мира. Однако под ногами пенилась, играла, шумела настоящая морская вода - голубая, как забытое небо, соленая, как кровь и нежная, как Его прикосновения... Воспоминание неприятно кольнуло, наваждение затрепыхалось истонченной дымкой.

Плевать! На прошлое - на измены, предательства, бесконечную череду серых, безрадостных дней и годов, затягивающих в изнуряющий, однообразный быт повседневности. Плевать на Него, неё и их вместе взятых. Он сдох подзаборной псиной. Она - умылась слезами. Вода - жгучая и холодная, равнодушная и всепрощающая - очистит! От памяти былого и грядущего, от боли и отчаяния, подарит покой, примет истосковавшуюся по свету душу!

Делая шаг за шагом - всё быстрее; погружаясь - всё глубже. Мне нужно туда - в самую пучину, где нет проклятого Метро, его ненавистных стен, нет пола и высоких сводов - только свобода. Свобода повсюду - в каждом движении...

Там, на глубине, в самом низу, нет Метро и никогда не было. Только сны - о неслучившемся, грезы - о невозможном...

Я плыла - уверенно разрезая набегающую волну, прорываясь сквозь миллионы озорных, веселых капель, обволакивающих мою кожу. И смеялась вместе с ними - сначала тихо, боясь своего голоса, потом громче, затем смех превратился в хохот - дикий, яростный, свободный! Мой крик сотрясал мрачную Полянку, алчущую поглотить тело и душу Гюрзы. Проклятое подземелье, ты не получишь ни того, ни другого, уничтожу тебя и море хлынет в затхлые, вонючие тоннели Метро! Зальет всё, каждую станцию, каждый перегон, каждую дыру этого несчастного мира, погруженного в грязь, никак не желающего умирать, человечества. Хватит унижений, пресмыканий, страданий, хватит коленопреклоненных поз перед новыми идолами и божками подземелья. Пришло время Освобождения. Вода, приди ко всем нам, излечи, дай покой, приди!

Ныряю - на сколько хватает сил, рвусь в глубину. Что-то торопит меня, подгоняет, дает силу уставшим мышцам. Быстрее! Здесь моя стихия. Погружаюсь, разрывая податливую морскую плоть. И чувствую чужое присутствие, зловещее, губительное... Еще быстрее!

Вода вскипает вокруг, взрывается пузырьками и кружит в их водовороте. Но враг всё ближе... он нагоняет, дышит в спину и в его дыхании - сама смерть!

Не уйти... не успеваю... и слезы брызжут из глаз, исчезая в потоке легкомысленных пузырьков. Вот безликая, темная фигура и беззвучный крик разрывает легкие: " Безымянный! ".

Мой противник медленно кивает головой: " Я - Мясник"...

Моря больше нет. Я не успела.

Во всех деталях пугающая точность повторения моего недавнего кошмара не оставляла надежды, что завершение реальной сцены будет другим. Сейчас я точно знала, что умру, и понимание неизбежности этого, с болью вонзилось в сердце. Выхватив из ножен массивный скальпель, с единственной мыслью: " ты тоже умрешь!.. ", я сделала выпад. Легко прорезав ткань рукава, превосходно заточенное лезвие вошло ему в тело. Теперь оставалось только отпрыгивать, уклоняться, тянуть время: две-три, максимум четыре секунды, пять-шесть ударов сердца, и он начнет задыхаться, а потом с детским недоумением в серых глазах, покинет этот мир.

Еще один удачный бросок наколол его живот прямо на острие. Скальпель вошел на всю глубину, почти вырвавшись из руки, но жертва почему-то не падала, не начинала хватать воздух широко открытым ртом, а превратившись в яростную машину, не подавала ни одного симптома отравления...

" Он неуязвим... ", а потом - короткое сверкающее мгновение в воздухе и страшный удар, расколовший кости позвоночника... " Он бессмертен... " скользнула мысль, погружаясь в черное небытие.

Распятие

Меж явью и сном,

Без боли и памяти

Дойду до конца,

Сдержав обещание -

Выплесну ярость свою.

Я сразу почувствовал её отсутствие. Еще секунду назад она была со мной и дарила ощущение бесконечного счастья, не ограниченного ничем и никем - такого пленительного и ослепляющего покоя, что может сравниться с самой нирваной. Но потом всё в одно мгновение переменилось и рай обернулся высушенной пустыней, лишенной малейшей надежды, зыбучим песком, пожирающим свет её глаз и тепло нежных рук.

Так я познал оглушительное разочарование, способное раздавить и изничтожить любого. Смертельная боль, бьющая в самое сердце. Мой мир содрогнулся и рассыпался черным тленом непонимания и жгучей, отравляющей ненависти - " как ты могла? Разве я заслужил такое? " Меня вышвырнули из мира грез и распяли на кресте из страданий, даже не объяснив... не огласив обрекающий на вечные муки приговор.

Не помню, что делал в первые часы Изгнания. Это не Госпожа покинула Чертоги Ярости - всего лишь её раб помимо воли оказался за границей благословенных пределов. Ибо Обитель Ярости следует за Госпожой. Я же находился в обычной, некогда уютной палатке, которую бывший жилец бросил в большой спешке, оставив после себя лишь кучу разбросанных вещей.

Много раз я пытался подняться, чтобы последовать тайными путями Ярости - неважно куда, неважно как. Однако истощенное, израненное тело отказывалось подчинять, множа приступы боли и мышечные спазмы. Эта телесная оболочка больше не принадлежала мне - руки и ноги не слушались, а голова кружилась от любого движения.

В полусне мне привиделся Янтарный человек - он был в бешенстве, без остановки кричал и довершал картину разгрома в палатке, неистово выискивая что-то посреди кучи брошенных вещей. Сон оборвался радостным, победным воплем Янтарного, обнаружившего у изголовья кровати пакет с ампулами. Последнее, что я запомнил - хриплый шепот странноглазого - " Убей Гюрзу, убей Гюрзу, убей... " и болезненный укол в вену.

***

Когда я очнулся - мир переменился. Я всё еще находился в палатке, но вместо привычной пелены перед глазами и извечного шума в ушах, передо мной открылся четкий, ясный мир, полный красок и теней; шепчущий миллионами голосов нежные и осторожные слова-звуки. С той стороны полога неслась человеческая речь - ругань, смех, крики, стоны и даже... песни.

Желтоглазый не был мне врагом, он ведь даже утверждал, что спас мою шкуру от чего-то малоприятного. Вполне может быть. Но благодарность ничто, когда дело касается неучтивого отношения...

" Ты пойдешь и убьешь её". Так он сказал. Но разве это обычные слова? Невесомые и мало, что значащие... Нееет, в них приказ - неукоснительный и однозначный. Принуждение, навязывание собственной воли... Большая ошибка, желтоглазый.

Моя сила просила выхода, бурлящей, нерастраченной мощи требовался разряд. Ты, мой друг, должен был почувствовать её токи, страшное напряжение в воздухе, близость грозы... Беспечность и самонадеянность - худшие союзники в войне.

Я схватил его за горло и одной рукой поднял над собой. Забавная получилась картина, ведь неучтивец превосходил меня ростом на целую голову. " Озверевший Давид издевается над Голиафом"

Эффект неожиданности да стальные, нечеловеческий " тиски" обхватившие расслабленную шею, ошеломили уверенного в собственной неуязвимости человека. Он потешно задергал ногами, а изо рта донеслись невразумительные хрипы, сдобренные донельзя противным бульканьем. Быстро же с тебя вся спесь слетела, герой.

- Никто не смеет приказывать..., - я на несколько секунд задумался, силясь припомнить собственное имя, наконец сдался, - мне! Если понял, кивни.

В его положении трудно было даже дышать - не то что кивать, однако тяга к жизни заставляет проделывать и не такие акробатические этюды.

- Молодец, послушный желтоглазый мальчик. Теперь покажи, где переход к Китай-городу.

Энергичные махи руками указали мне нужное направление.

Кто-то очень тихо, вполголоса пел под аккомпанемент гитары. Не знаю, почему это так встревожило, но я немедленно выскочил из палатки и побежал на магический, давно забытый звук музыки. И несся настолько быстро, что не обращал внимания на отсутствие вечной спутницы - боли, на саму возможность бега, на легкость в мышцах и суставах...

Гитарные переливы и очень трогательный женский вокал взволновали меня, о чем-то напомнили, задели потаенные струнки. Нужно лишь ухватиться за эту ниточку...

- Смотри куда прешь, - истошно завопил здоровый детина, случайно задетый мною в толпе. Он схватился огромной кистью-клешней за плечо и попытался развернуть меня в свою сторону. Я взревел от неожиданно возникшего препятствия, перехватил руку наглеца и что есть силы сжал в своем кулаке. Секунду ничего не происходило, лишь страшно хрустнули кости, а затем все шумы станции перекрыл истошный вопль здоровяка, перешедшего мне дорогу. Люди враз остановились, кто-то испуганно оглядывался, другие, придя в себя, спешили покинуть место " происшествия". Я сжал кулак еще сильнее - кости пальцев и кисти несчастного перемалывались в муку - словно под многотонным прессом. Мой враг не издал ни звука - подавившись неродившимся поросячьим визгом, он благоразумно потерял сознание. Вот так-то.

Можно было продолжать прерванный путь, однако путеводная гитара смолкла, а многочисленные свидетели позора громилы не собирались так просто отпускать меня. Какая глупость и самонадеянность. Сборище слабаков очень редко берет верх над по-настоящему напитанным силой одиночкой. Не знаю, чем меня накачал Янтарный человек, однако дрянь действовала. Боль ушла, будто её никогда и не было, а мышцы налились мощью и нескончаемой энергией... Хотя на счет нескончаемости обманываться не стоило, вся эта " химическая" сила дана взаймы и очень скоро сойдет на нет. Знать бы, сколько мне отведено... прочь ненужную рефлексию, ведь само время играет против меня!

Агрессивно настроенные зеваки окружали со всех сторон. Они требовали справедливого, по их недалекому мнению, возмездия, злобно шипели прямо в лицо, а особо горячие и невоздержанные даже хватались за короткие ножи и кинжалы - небогатый и не особо страшный арсенал, разрешенный на станции. Сотрясатели воздуха.

Не тратя слов понапрасну, я схватил ближайшего крикуна за грудки, резко встряхнул, чуть приподняв в воздухе, и тут же откинул назад - на толпу. Опешивший живой " снаряд" снес троих или четверых неприятелей, а я спокойно двинулся в образовавшийся проход, переступая через повергнутых неудачников. " Летуну", как бы невзначай, наступил на грудь. Тот только охнул и окончательно затих.

Я искренне надеялся, что подобная демонстрация остановит других " храбрецов" от необдуманных поступков. Мне не было жаль их - просто время неумолимо таяло, обрекая на...

Кто-то отчаянный попытался меня сбить, набросившись со спины. Однако рефлексы, как всегда опережая сознание, бросили мое тело в сторону и агрессор, словно мешок с дерьмом, звонко шлепнулся об бетонный пол. Удар ноги в затылок - под основание черепа - эффектно завершил жизненный путь глупца. Больше поползновений не было. Инстинкт самосохранения гораздо сильнее самого обостренного чувства справедливости. Люди безропотно, упиваясь собственным страхом, расступались передо мной, расчищая дорогу. Оставалось только определить, куда она ведет...

Я застыл на развилке - искать гитариста, что оживлял память? Или следовать за Госпожой?

Первый путь давал ответы на все мучавшие вопросы - ведь о себе я не помнил ровным счетом ничего - даже имени. Что скрывает прошлое, какие секреты хранит... что сделало меня ТАКИМ? Когда неизвестный перебирал струны - почти отчетливо представлялись давно забытые образы - ускользающе знакомые лица, места, голоса... Еще раз услышать песню, прикоснуться к магической мелодии и обрести потерянное, вернуть утраченное - стать прежним!

Однако... Прошлое однажды уже свело с ума, убило чувства - захочу ли вновь пережить это? Зачем? Тот человек - с семьей, друзьями, настоящей жизнью - умер, исчез, оставив после себя лишь монстра, порожденного болью и ненавистью. Стоит ли нарушать кладбищенский покой и возвращать в мир призраков...

Прах к праху. Главная, роковая встреча впереди. Я иду за тобой, моя бесчестная Госпожа.

***

Её след не успел остыть, я без труда шел немного путанными тропами Госпожи и... не ощущал самой ярости! Страх, тревогу, напряжение - что угодно, только не ярость. Это настораживало - что могло напугать Госпожу?! Однако времени на гадания не было, я шел пустыми тоннелями, заброшенными перегонами - нигде не останавливаясь, без отдыха и сна. Китай-город пролетел как утренний сон перед пробуждением - суетная станция-улей с уставшими, изможденными жителями-пчелами - тщетный и напрасный бег от себя и безысходности. Запомнился только хорошо укрепленный пост, где меня поначалу пытались остановить - не в меру активный дозорный бросился наперерез с требованием предъявить документы и оплатить пошлину за проход. Однако встретившись со мной взглядом, солдат довольно быстро успокоился и убрался восвояси. Что увидел он в моих глазах? Знаю ответ - Смерть. Она предназначалась не ему, однако горе всякому, перешедшему дорогу старухе с косой. Этот дозор он запомнит надолго - надеюсь, до самого конца - и, умирая, будет видеть неприметного серого человека с глазами-молниями, чей взор испепеляет тело и выжигает душу. Он крестился мне в спину, в тихой истерике шептал неумелые молитвы, чей нехитрый смысл сводился к банальному " спаси и сохрани".

Ужас " китайского" таможенника напитал меня силой, придал немного энергии уставшим мышцам, заставил светящиеся во тьме очи блестеть чуть ярче.

На самой станции люди шарахались от меня, расступаясь и обходя стороной. Особенно пугался дурной и недобрый люд - гадалки, наперсточники, менялы и нечистые на руку торгаши... Такое у них призвание, задницей чувствовать беду.

***

От меня разбегались не только люди - неприветливые и жутко опасные обитатели тоннелей не показывали носа из своих нор. А особи, уже вышедшие на охоту, сворачивали при моем приближении. Я не возражал - развитая интуиция спасла сегодня кучу бесполезных жизней.

Пусть моя сила требовала выхода, жаждала битвы и жертв, я больше не был тем кровожадным, ослепленным безумием берсерком, что служил жестокой Ярости. Новой мощью можно распоряжаться и держать в узде - не быть её рабом. Я больше не намерен ублажать чужие страсти.

Долгий переход дарил ненужный простор для тяжелых мыслей - я начинал сомневаться в правильности сделанного выбора - прошлое не оставляло в покое, рвалось на свободу. Гложущее чувство собственной неполноценности, идущее изнутри. Когда-то ведь всё было по другому... тогда нынешний изгой, мечущийся в поисках мести по всему метро, был обычным человеком - с друзьями, любимыми, даже биографией, где значилось утраченное: имя, год рождения, родители, семья... Семь " я" - какая жестокая ирония! Нет никаких семи, только одиночка - забытый и брошенный всеми - что так стремится к абсолютному нулю.

Что же произошло Тогда? Как тот " Я" смог отказаться от всего и променять жизнь на рабство у бесчеловечной Госпожи? В одном уверен точно - не по доброй воле. Какое-то событие навсегда помутило разум, выжгло память, перекорежило чувства...

Необходимо прикоснуться к этой тайне, я должен знать! Амнезия угнетала, обесценивала меня сегодняшнего - не бывает личности без воспоминаний, нет Будущего без Прошлого. Пусть Будущее закрыто для меня, но те несколько часов, что дарит Настоящее, нужно провести не как слепой щенок... Да, Месть зовет в дорогу, неотступно ведет к цели, но как же, черт подери, хочется хоть на несколько секунд стать собой, собрать мозаику из разбитых осколков памяти и уверенно произнести Имя - свое настоящее и единственное Имя. Пока же есть только " Мясник" - глупое прозвище - укоризненное и издевательское. Не желаю нести его до самого конца.

От безрадостных размышлений отвлек церковный набат. Я подходил к Третьяковской, когда услышал его величественный перезвон. Он звал меня! Требовательно и умоляющее одновременно! Колокола кричали и шептали на все лады - " Приди, приди, приди".

Ноги сами понесли вперед - я и не думал сопротивляться. Пробегая через пост станции, с удивлением отметил, что тот абсолютно пуст. Где-то глубоко внутри родилась и тут же исчезла мысль - " ну и бардак здесь творится". Однако сознание стремилось к церковному перезвону и уже через несколько минут я стоял у маленькой часовенки, построенной прямо посреди станции. Если задуматься - страшная расточительность дефицитного жилого пространства. Видать жителям Третьяковской было, что отмаливать...

Я вошел. Внутри царил полумрак, нарушаемый лишь робкими трепетными свечами, расставленными перед алтарем, и редкими иконами на стенах. Иконы, по всей видимости, были настоящими - целое состояние! Я приблизился к лику Святого Николая. Он смотрел на меня в упор и сколько всего было в этом взгляде:

ненависть и сожаление, ярость и боль, однако сильнее всего - разочарование. Грубое, искреннее разочарование, граничащее с физической мукой.

Воспоминания нахлынули и закружили меня вихрем, мимо проносились знакомые лица, строем проходили враги, я видел родные места и свой " дом"... Если сделаю еще шаг, если задержусь хоть на секунду... стану другим, прежним - чей удел, предначертанный самой Судьбой - потерять всё и вся и обрести вожделенное забытье только в сумасшествии. И я побежал. Прочь, прочь, прочь! Только детский отчаянный крик несся во след " Почему ты не спас нас, папа?! ".

***

Очнулся лишь в беспросветном черноте неизвестного тоннеля, станция осталась далеко позади, а я все бежал и бежал. Пока были силы, пока не задохнулись в неистовой судороге легкие и мое тело не упало наземь. Вот и всё - Прошлое поманило, мелькнуло призрачной, ужасающей тенью и растаяло без следа. А впереди ждала неистовая Госпожа... Теперь я знаю - ты лишь подобрала уничтоженного, сломленного человека, рухнувшего в бездонную пропасть. Проклявший и Проклятый... он стал твоим верным слугой, бездумной машиной убийства. Ты лишь воспользовалась куклой с выпотрошенной душой в своих неведомых целях. Это ничего не может изменить и поменять - я отомщу. Однако ненавидеть буду чуточку меньше.

Осталось недолго. Нужно встать и идти. Внутреннее чутье укажет направление. Мое время на исходе, но всего лишь рывок отделяет от цели и я его совершу.

***

Наши пути пересеклись на причудливой станции со странным названием " Полянка". Мрачное место - гиблое, с дурной репутацией. Однако нити обрекающей судьбы и не могли вывести на другое... Идеальная сцена, театральный подмосток для убийства и мести.

Ноздри вдыхают какой-то газ, его трудно почувствовать или заметить, однако голова мгновенно тяжелеет, а веки безвольно смыкаются.

Перестаю дышать, прорываюсь через удушливую пелену и вижу две застывших на земле фигуры - женскую, по-девичьи стройную, и смутно знакомую мужскую. Память услужливо подбрасывает мне образ Черного человека из кошмаров, однако я ищу не его.

Оба человека еще живы, а знак Обреченности выжжен на них пылающим клеймом. Странная парочка вскоре попытается бежать, тем лишь сильнее затянув висельные петли на хрупких шеях...

Понимаю, что галлюцинирую, отравляющий газ не щадит меня - ускоряю шаг и тут же срываюсь на бег. Ты где-то здесь, совсем рядом, я чувствую тебя, не нужно прятаться, Судьбу нужно встречать во весь рост, без мольбы и унижений, никаких коленопреклоненных поз, только выставленный на встречу клинок и жажда жизни в глазах. Так гибнут настоящие воины, даже им не под силу выйти из этой схватки победителями, но уйти по-человечески, обязанность и привилегия любого солдата на нашей нескончаемой войне.

Наконец я вижу Её. Удивление, минутное замешательство, перерождающееся в радость узнавания: " Безымянный! "

Но взамен старого имени, ты наградила меня новым, гораздо более ярким:

- Я - Мясник.

Она немного теряется и чуть охрипшим голосом выдавливает из себя:

- Что ты тут делаешь? Как себя чувствуешь? Тебе ведь еще нельзя...

Окончание фразы тонет в кровавом тумане, обволакивающим сознание. Я больше ничего не слышу и не вижу - есть только бывшая Госпожа, использовавшая и предавшая опустошенного, выпотрошенного безумца - и я - Ангел кровавой и справедливой Мести.

Она что-то кричит, слабо и неискусно отбивается, но время для игр ушло. Я атакую.

Госпожа Ярость выхватывает нож и уже гораздо более умелыми и профессиональными ударами сбивает темп нападения. Мне нравится, как ты бьешься, бывшая Госпожа. Только наш бой не затянется, красота движений и фатальная искренность смертоносного оружия не спасут от возмездия.

Можно финтить, уклоняться и загонять противника в угол. Но иду напролом, получаю прямые удары - в живот и в грудину - между ребер, там нож и застревает. Глупая Госпожа, разве не ты учила не боятся боли, презирать и смеяться над ней. Я - твой самый прилежный ученик - не забывший и не пропустивший ни одного урока. Хватаю ее за плечи и с размаху бросаю легкое как пушинка тело об стену. Удар страшен - Госпожа отлетает наземь безвольной тряпичной куклой, а стена идет трещинами и хранит след от встречи с Яростью...

Я переломил хребет гадине, остается лишь добить. Какой же невинной и беззащитной она сейчас кажется. Спокойная красота умиротворенного человека. Все эмоции ушли, осталась лишь вечность. Пелены на глазах больше нет, акт Возмездия исполнен, и я свободен.

Бросаю прощальный взгляд на своего врага и вижу обычную женщину, что лечила меня и вытаскивала с того света, что заботилась и... гладила мои рано поседевшие волосы. Кричу и крик потрясает своды станции. Теперь я слышу издевательский хохот настоящей Ярости, она обманула меня - снова. Ослепила разум, навела на глаза морок.

Ярость победила и сгубила меня. Как же больно и горько чувствовать поражение, окончательное - когда ничего уже не исправить и не изменить. И огромное бремя вины, что врезается в грудь сильнее ножа...

Силы уходят, изливаются мощным потоком. Вот и всё.

Падаю рядом с той, кого погубил. Обнимаю её и одними движениями губ, без звуков и напрасных слов, шепчу прощальную молитву о невинно замученных, о прощении и упокоении.

По щекам льются слезы и тьма изливается из души вместе с ними.

Эпилог

Путь от смерти к жизни похож на долгий подъем из бездны, где царит чернота и безмолвие, к свету, к формам и звукам. Я плавал в океане боли, где каждая капля терзала мое тело острейшей ядовитой иглой. Мое горло было наполнено песком и даже крикнуть, чтобы дать выход страданиям не получалось, но, вероятно, какой-то звук я все же издал, потому что ко лбу прикоснулась что-то прохладное, а губы, рот, язык ощутили вкус влаги и я начал жадно, захлебываясь, глотать воду. Блаженство этих глотков было настолько сильным, что боль чуть отпустила, и мне удалось разлепить крепко зажмуренные веки. Свет ударил по глазам.

Надо мной склонилось какое-то круглое, светлое пятно... потом, покачиваясь, оно сфокусировалось и превратилось в женское лицо.

- Владимир Алексеевич, слава Те, Господи! Мы ужо не чаяли... Ах, слава Богу! Теперь-то ужо все будет хорошо! Ведь две недели, почитай, тут лежите, болеете! - голос немного давил мне на уши.

- Где я...

- Ой, доктор сказал, что вам разговаривать пока нельзя. Доктора-то мы, знаете, откуда пригласили? Ужо из самой Ганзы! Дык он сказал, что, мол, коли очнется ваш больной, значит жить будет! Прямо скажу я вам, между жизнью и смертью вы были.

- Кто вы...

- Не признали, Владимир Алексеевич? Марина я, фельдшерица... Сейчас я начальника позову, пусть тоже порадуется!

Когда ее шаги затихли, мне в голову как набатом ударили ее слова: " две недели... лежите... между жизнью и смертью... "

Погодите! Марина, или как вас там... Как же так? Какие две недели? Я же только что был на Полянке, куда заманил всех - предателей, убийц, воров... где все преступники получили свое наказание! Это же вчера только было, ну, может быть, позавчера... Я устал, и поэтому немного сбился во времени...

Марина вернулась с человеком, которой был мне смутно знаком.

- Владимир Алексеевич! - забасил он радостно. - Ну, поздравляю, поздравляю. Крепкий ты мужик, раз с того света вернулся... Ну, теперь все будет отлично! Давай, выздоравливай быстрее и бери весы Фемиды в свои руки! Ты ж у нас судья!

Ага, вот зацепка, значит я все-таки судья. И я судил преступников. Надо узнать, как я тут оказался и что произошло?

- Где мой помощник?.. - спросил я уже более громким голосом.

- Какой?

- Ну, этот... - я с удивлением понял, что не знаю имени Желтоглазого. - У которого глаза такие желтые. Как янтарь.

На лицах Марины-фельдшерицы и начальника изобразилось полнейшее недоумение.

- Отдыхать вам надо, Владимир Алексеевич, кушать, спать...

- Ну, ладно, ладно, сейчас тебе нельзя утомляться, это правильно, набирайся сил. Завтра навещу...

Из последующего долгого, тяжелого разговора с Мариной я выяснил, что никакого помощника, ни с желтыми, ни с какими другими глазами, у меня никогда не было.

- А Валя, дочка... Где она?

- Похоронили, Владимир Алексеевич! Вы уж нас простите, самовольно все сделали, но никто ж не знал, встанете вы ужо или нет... - на ее глаза навернулись слезы. - Вот как окрепнете, сходим на ее могилку, поплачем ужо вместе... Такая девочка была светлая, какому извергу помешала...

- Я знаю, кто это сделал. Я его наказал. Я всех их наказал, - слова с хрипом вылетали из моих губ. - И я не хотел, чтобы Жнец нашу охрану перестрелял, это получилось ненамеренно, правда!

Она смотрела на меня с испугом и жалостью, а когда я в изнеможении закрыл глаза, то услышал ее шепот:

- Господи, грехи наши тяжкие, вот мозговой огонь-то, что с людьми делает... И все про всех знает... И всех наказал... Ох, бедняжка ты наш, болезный... что ж тебе за страсти такие привиделись за эти две недели? Не вынесла, видать, твоя душенька таких потерь: сначала сын, потом племяшка, потом дочка... Понятно, понятно ужо все это... А теперь и сам умом повредился...

Несколько дней промелькнули как один час - я думал только об одном: они отрицают кровавый дебош, устроенный Жнецом, чтобы не огорчать меня. Ведь погибло пятеро наших бойцов... Я виноват, что операция похищения Мясника, задуманная Желтоглазым, пошла так неправильно, и я готов понести наказание...

Хорошо. Но вот проблема - у меня пропали фотокарточки, все 8 штук... Наверное, их взял Желтоглазый? Но зачем? Ах, да, он же должен был напоследок показать убийцам их жертвы... Надо встать и найти его, или поехать для начала на Кузнецкий Мост, чтобы разузнать про женщину-убийцу. Катя, как мне было прекрасно известно, работала там медсестрой. Потом я прослежу ее путь до Китай-Города. Там я впервые встретил тварь, по имени Гиена - миниатюрная, светловолосая... Я знал их всех - видел всех четверых! Отлично помнил их лица, повадки, взгляды, тембр их голосов! Они были как живые в моих воспоминаниях. Я упивался их страхом, когда они умирали там, на заброшенной станции, когда поняли, что спасения не будет!

Я должен найти следы МОИХ преступников, должен убедиться, что на самом деле отомстил за моих близких, любимых. Мне необходимо найти след Желтоглазого и узнать, как его зовут...

Станция Кузнецкий Мост была в точности такой, какой я ее помнил. На платформе, встречая караваны, крутились несколько местных бомжей, в ожидании случайного заработка.

- Эй, - поманил я одного. - Ты тут давно живешь, всех знаешь?

- Да с самого начала и живу. Вам кого разыскать? - он раболепно заглядывал мне в глаза.

- Тебя как зовут? Да стой ты спокойно, не юли!

- Васькой кличут.

Мое сердце пропустило удар. Вот это удача!

- Мне нужна... Катя, медсестра ваша, - проговорил я непослушными губами. - У меня для нее работа есть. Покажи ее палатку и проводи меня к ней.

- У нас нет такой... - он нахмурил лоб и почесал ухо. - Нет. Никакой медсестры, никакой Кати...

- Погоди. Как так, нет Кати? А, понятно, это сейчас нет. А раньше?

- Вообще никогда не было. Мож, кто другой сгодится? Тут медик хороший. Одному ногу отпилил - так жив человек остался, никто не верил, сейчас с костылями скачет!

- Не нужен мне никакой другой медик! - вскипел я, а бомжик чуть отодвинулся. - А в ресторане у вас кто? Алевтина?

- Не, там у нас Лизка хозяйничает... - он смотрел на меня с подозрением. - Проводить? Патрон давай.

Встреча с Алевтиной, которая почему-то упорно отказывалась отзываться на свое имя и настаивала, что ее зовут Елизаветой, тоже ничего не дала. Она не помнила Желтоглазого. Она не хотела припомнить ту помощь, которую ей оказала Катя, и утверждала, что никто и никогда лица ей не резал. Швов и вправду заметно не было. Хорошая работа...

Покидая Кузнецкий Мост, я с тяжелой грустью думал о человеческой неблагодарности и с некоторой тревогой готовился к расспросам на Китай-Городе...

Я сидел на том самом стуле за тем самым столом, где и в прошлый раз, когда ждал мальчишку: он тогда сунул записку Гиене и прибежал за обещанными патронами... Мальчишка смотрел на меня удивленными глазами и отрицательно мотал головой.

- Девушка... короткие светлые волосы? Гиена? Этт че, имя такое? Нет, тут такая не живет...

Заговор молчания ширился. На Третьяковской, тоже никто не знал Гиену, не было инцидента со стрельбой на блокпосту, которую устроили эта хрупкая девушка со своим мрачным спутником, никто не находил трупов в палатке... Но самое печальное - на платформе не было маленькой часовни, в которой чуть не прозрел Мясник. Мне так хотелось зайти в нее, помолиться, встретиться с всепонимающим взглядом настоящей иконы. Возможно, это были бродячие проповедники?

Ловя на себе косые удивленные взгляды бармена и официантов, я заказывал еду и платил щедро, поэтому они старались как могли, но, то ли эти люди были на станции недавно, и не знали ничего об интересующих меня событиях, то ли кто-то платил им больше... Кто же ты, мой могущественный противник? Кто ты, заставивший Желтоглазого стать предателем, украсть фотокарточки и исчезнуть в самый ответственный момент? А то, что он предал - в этом теперь не было никаких сомнений! После всех моих потерь они хотели отобрать последнее: уверенность в том, что возмездие настигло преступников! Но я-то знаю наверняка, что оно свершилось. И справедливость была восстановлена.

Наверное, разумнее всего было остаться, отдохнуть и переночевать здесь, но с другой стороны это был предсказуемый ход, ясный для моего противника, к тому же возрастающее беспокойство гнало меня вперед. Поэтому я решил без остановки двигаться дальше - по всей вероятности, разгадка скрывалась все-таки на таинственной Полянке. Караван подвернулся очень вовремя. И, по непонятному совпадению, его путь лежал точно к Добрынинской.

Меня охватила непривычная паника: уж не является ли это доказательством, что я как муха в паутине, ползу точно в лапы пауку? Но кто, кто обладает достаточным могуществом и властью, чтобы играть такие шутки? И зачем? Может быть когда-то я осудил какого-то человека, и сейчас это проделки его наследников? Но если они хотят свести со мной счеты - так не проще ли просто убить?

" Так, прекрати! Ты взрослый человек, немало повидавший на своем месте работы! - одернул себя мысленно. - Какая месть? Какие наследники? Это все похоже на давно забытые сериалы, содержание которых, путаясь и перевирая, рассказывают старики у костра. Надо просто добраться до Полянки и все выяснить. Наверняка Желтоглазый будет там... Значит, доеду почти до самой цели! Стар я стал ходить на своих двоих по тоннелям... "

Дальше Третьяковской мне бывать не приходилось. Наш мир стал удивительно медленным, опасным и от этого очень большим. Пока дрезина, скрипя всеми своими деталями с черепашьей скоростью уже третий час ползла сквозь тревожную черноту тоннеля, я пытался представить себе как когда-то давно преодоление этого перегона занимало всего несколько минут. Нет... невозможно вспомнить. Не получается.

Октябрьская-Ганза встретила нас водоворотом человеческих лиц, приглушенным блеском белого мрамора, бликами позолоты на стенах, но взгляд останавливался на странной нише в торце вестибюля, небольшой купол которой был выкрашен в голубой цвет. Издалека это так напоминало небо, что я не удержался и пошел, будто притянутый магнитом, пока не уперся в решетку, перекрывающую вход. При ближайшем расстоянии очарование голубого неба пропадало, были видны грубые мазки неровно положенной штукатурки, трещины и выбоины на краске, которая оказалась не такого уж и голубого цвета. Неизвестно почему мне стало так больно от этого примитивного обмана, казалось, что это как знак моего путешествия: стремлюсь за призраками, пытаюсь поймать тени, а в конце не найду ничего.

Настойчивость моих расспросов не встречала здесь настороженности, как на других станциях. Как видно Ганза, действительно, была дорогой, через которую перетекало большое число людей, и здесь постоянно кто-то кого-то разыскивал, и конечно же, именно поэтому образы проходящих быстро забывались. Даже подробнейшие описания такой необычной четверки, по следам которой я шел, не привели ни к чему: ни один человек не видел никого из них.

Я покидал Октябрьскую с чувством глубокого разочарования, усталости и обиды. Но где-то горела надежда, что на Добрынинской, в переходе на радиальную ветку, которым пользуется не так уж много народа, следы обнаружатся.

Но и там, как везде в этой поездке меня ожидала пустота неудачи. Мои вопросы отскакивали от людей, как от каменных стен, рождая бесконечные вариации слова " нет": нетневидели, нетникогдатакихнебыло, нетнепроезжали, нетнезнаем...

До Полянки - конечной цели безумной гонки - попутчиков не нашлось. На Добрынинской был будто край мира, пересечь который никто не пытался. Все маршруты обрывались здесь.

- Да что вы, кто ж по доброй воле туда сунется? Почитай месяца три-четыре никто ни туда, ни оттуда не приходил, - убеждали меня охранники, сторожащие блок-пост северного тоннеля. - Да вот хоть журнал посмотрите, ни души, а вы аж четверых потеряли...

Я смотрел на них с подозрением. Эти молодые парни казались такими искренними, такими правдивыми в своем желании помочь старику. Но, что на самом деле? Просто ли они путают следы, хотя игра их хозяина уже разгадана мною, хотят ли задержать мое продвижение к финалу?

- Вы все ж таки автомат наготове держите. Хоть там никого и нет, но... люди пропадают... ну, так рассказывают.

С трудом я преодолеваю ступеньки некрутого подъема на платформу таинственной Полянки. Тишина, запустение, пустота.

Кулак сжимается и разжимается сам собой. В нем - ненавистные фотографии - теперь измятые, бесформенные комочки. Наклоняю ладонь и четыре истерзанных бумажки друг за другом сыпятся в пыль.

С одной из них на меня в упор смотрит мрачный человек, изуродованный многочисленными шрамами. Хищник в подземных джунглях, бездушная машина для подлого убийства. И предательства. Беспринципность, возведенная в абсолют безостановочной наживы. Спасли тебя богатства? Помогло тренированное тело? Уберегло любимое, и до недавних пор безотказное, оружие? Мы оба знаем ответ. Жаль, что смерть твоя была столь легкой... Мой сын умирал долго и мучительно.

Бумага, хранящая образы исчезнувших людей... Какой нелепый парадокс. Лишь огню под силу исправить глупые человеческие ошибки... Подношу к свечке первую фотографию - гори в аду, Жнец. Предатель, которого предали.

Подхватываю другой снимок и не спеша разглаживаю. Мертвая женщина на безжизненном куске фотобумаги. Молодая, красивая... Но холодная, пустая, словно выпотрошенная рыба. Твоё сердце давно превратилось в камень, а вскоре и вовсе обернется тленом - ведь даже камням не даровано бессмертие. Существование без цели и смысла... Закономерный финал для тех, кто не смог преодолеть своё прошлое. Твоя душа погибла много раньше тела - ты перестала жить в день, когда закрылись гермоворота, когда вся семья оказалась с ТОЙ стороны... Я прощаю тебя, кровь смывает все грехи. Покойся с миром. Второй снимок мгновенно занимается ярким пламенем - Гиена. Воровка, погубленная воровством. Не мне творить Высшую Справедливость, но надеюсь, с ТОЙ стороны ты встретишь тех, кого любила.

Человек с безумием в несчастных глазах. Мясник. С тобой у меня вышла осечка. Я очень хотел, чтобы ты вспомнил ВСЁ - то, что однажды уже свело с ума и стерло воспоминания, уничтожило личность. Мечтал провести тебя вновь по тому кругу ада, из которого ты смог сбежать лишь отринув собственное " Я". Настоящий Корнет до сих пор ходит лабиринтами страшной и безжалостной Судьбы, в одночасье перечеркнувшей его молодую жизнь. На свободу вырвался лишь призрак, тень некогда прославленного и любимого многими героя отдаленной и ныне забытой станции. Стань ты хоть на минуту прежним - я бы простил. Страдания и боль очищают, дают шанс на перерождение. Но ты продолжил бесконечный бег от самого себя... Корнет, спи спокойно. Мясник, будь проклят даже в Темных чертогах, долгой тебе дороги в преисподнюю! Вот твоя карточка - раб и невольник Ярости, умерщвленный её же руками. Сломанная и больше ненужная игрушка в урагане чужих страстей... Привыкай к огню, мразь!

Катя. Гюрза. Какие несовместимые слова. Женская мудрость и мстительная подлость. Именно месть сделала тебя Гюрзой. Она же и сгубила... Был ли возможен обратный путь? Хотелось бы знать... Мне жаль тебя. Но Правосудие не имеет сослагательного наклонения и ничего не слышало про сочувствие. Ты была сильной всю жизнь и смерть приняла, как воин. Прими слова уважения, да будет легким твой путь.

Через несколько минут в дверь постучит Игорь, мой желтоглазый помощник и тихим голосом пригласит в Зал судебных заседаний - разбирать дело очередного мелкого мошенника...

Не хочу. Устал. Цель достигнута. Снимаю старую мантию, с огромным удовольствием стягиваю с гладкого черепа дурной парик и... улыбаюсь. Моё служение слепой даме с весами завершено. Я свободен.

Вдруг жуткое сомнение заставило меня подавиться слюной: а, что если все говорили мне правду: что если я лежал в беспамятстве и бредил?.. Что, если нет никаких убийц, потому что поймать их не в силах человеческих? Что, если они мною придуманы?.. Что если весь поход был продолжением горячечного безумия... Когда-то я любил советовать своим непримиримым оппонентам взглянуть на ситуацию с другой стороны шахматной доски, представить как выглядят фигуры с ракурса противника... Но не похож ли я на человека, который играет против себя? Выиграть эту партию невозможно, как невозможно задушить себя самого голыми руками. Медленно, на ощупь палец стал приближаться к спусковому крючку.

- НЕТ! Ты не должен сдаваться! Ты не имеешь права оставить преступников безнаказанными, даже мысли не должен такой допускать, - голос гулко отразился от свода тоннеля, смешавшись со звуками боя.

Я почувствовал, почти увидел эту пулю, которая вылетела из ствола моего противника, ударила в стену тоннеля, срикошетила и, устремилась мне в грудь. И сердце приняло ее с благодарностью, ведь она несла забвение.

Эпилог.

Ник Львовский.

- Не то! Все не то! Слишком банально! - уничтожал файл за файлом маленький человечек, уставившись в монитор. - Я, наверное, просто немного устал. Мне всего-навсего требуется передышка. Точно! - вскочил на ноги, ухватившись за свою новую идею. - Вот отдохну чуток, и тогда все пойдет как по маслу! - засеменил в сторону выхода.

* * *

Пробуждение пришло внезапно, резко, словно в голове сработал какой-то свой, внутренний будильник. Открыла глаза и тут же, вскрикнув от боли, закрыла их. хотя в комнате горел лишь весьма тусклый, приглушенный свет, ее глаза почему-то с болью отреагировали на него. Ощущение было такое, словно она очень долго не смотрела ими на мир.

Через некоторое время все же решилась повторить попытку. Теперь она медленно, сильно щурясь, принялась открывать их. Почти получилось. Сперва, даже показалось, что уже прошло, и она все же сможет нормально взглянуть ими на мир. Но снова резкая боль, будто электрический разряд, прошла сквозь ее зрачки, и вонзился глубоко в мозг. Она с криком закрыла глаза, схватившись за голову.

" Да что это такое творится! - возмущалось сознание. - И вообще, где я собственно нахожусь? Может это опять сон? "

Где-то с пятой попытки она смогла более-менее безболезненно, правда все равно очень сильно щурясь, осмотреться.

Пустая белая комната с ее кроватью посередине и какой-то аппаратурой у стены, от которой к ней тянутся, опутывая почти целиком, словно щупальца гигантского осьминога, десятки разноцветных проводков. Двери прозрачные, и сквозь них виднеется часть коридора. Такого же безликого, отсвечивающего белизной.

- Я в больнице - довольно спокойно констатировала, сей факт. - Я, наверное, долго была в коме! - пришла догадка. - Вот отчего мне было так трудно открыть глаза и вот откуда все эти сны!

Все так же медленно, тратя на каждое движение массу сил, принялась вставать, отдирая по ходу липучки с контактами. Поднялась с кровати, но ноги отказались подчиняться своей хозяйке. Они резко подкосились и она с невероятным грохотом, задев и перевернув какую-то тумбочку, повалилась на пол.

- Помогите! - застонала она. Через мгновение двери в комнату открылись и вбежали две женщины.

- Сейчас деточка! Сейчас все будет хорошо! Зачем же ты встала? Тебе нельзя вставать! - причитала та, что постарше, пока они укладывали ее в кровать. - Заболталась я с тобой - это она к другой медсестре - и совсем забыла за лекарство! Сейчас! - медсестра достала из кармана халата укол с зеленоватой жидкостью. - Сейчас ты снова уснешь, и все будет в порядке! - обнажила ей руку и ввела препарат.

После инъекции Таня почувствовала, что на нее мгновенно накатила неимоверная сонливость и она, почему-то совсем успокоившись, стала плавно в нее проваливаться. Но еще до конца не уснула и поэтому услышала, правда, уже приглушенно, словно откуда-то издалека, голос медсестры.

- Наш хозяин просто издевается над этими людьми!

- Но они же сами согласились на него работать! - возразила другая.

- Я слышала, что ничего они и не соглашались. Он их всех когда-то взял из детдома, пообещав сладкую жизнь. А теперь вот мучает, используя для своих книг!

- А как собственно это все происходит?

- Мозги этих бедняг, вернее их подсознание, плюс компьютерная программа. Потом хозяин опять же с помощью компьютера отслеживает разные варианты реакции людей на заданные им сюжеты. А затем он описывает это в своих книгах. Понятно? - голос медсестры постепенно удалялся, покидая комнату.

" Но это же невозможно! Нет! - протестовало все ее естество, но как-то вяло, нехотя. - Я проснусь! Все будет в порядке! Я обязательно проснуууууусь.... " - последнее, о чем подумала она, а сон все больше обволакивал, беря в свой плен.

* * *

Еще будучи подростком - он всегда представлял себя в роли некоего сильного и мужественного вершителя судеб, человека, от которого зависят жизни других людей. Он даже кличку взял соответствующую, громогласно именуя себя судьей. И теперь каждый раз, начиная свое новое произведение, непременно вставлял в него этот образ.

Довольно вытирая губы, уселся за стол, на котором покоилось его детище. Он придумал его еще до катастрофы. Устройство, способное поглощать, впитывать в себя человеческие эмоции, и, что самое главное, абсорбировать и превращать их в нечто, что потом и ложилось в основу его творчества.

От компьютера тянулись, змеились проводки. Они уходили куда-то в стену, расползаясь по всему бункеру.

Длинный, узкий коридорчик заканчивался тупиком. По обе стороны двери. Прозрачные, сделанные из толстого, армированного стекла, способного выдержать прямое попадание пули от Абакана, выпущенной даже с очень близкого расстояния. За каждой дверью находится лишь одна кровать. Все места заняты. Мужчины и женщины. Они крепко спят. Уже очень давно. К их телам подключены небольшие приборчики, в разъемах которых и оканчивают свой путь проводки.

Матрица в миниатюре. И все это ради прихоти одного человечка, возомнившего себя Богом.

* * *

Пробуждение было внезапным, словно по сигналу будильника. Гиена на силу открыла глаза. Ничего не изменилось. Темнота. Извечная хозяйка тоннелей была столь плотной, что разглядеть хоть что-нибудь не стоило и пытаться...

(и еще главы, завершающие историю... )

Метр

Катерина Тарновская

Обижаться можно бесконечно долго. Так же долго можно копить гнев и ярость. Правда, Валера отдавал себе отчет, что в семейной жизни такой номер не пройдет. Тут или прощаешь, или - до свидания, дорогая. А прощать, оказалось, некого... Янка неделю просидела и проскулила в углу палатки, и от нее осталась только тень. Наверное, если б он сам постарался как-то поддержать ее, если б хотел начать с ней новую жизнь - все бы и вышло. Но, честно говоря, это была уже совсем не та Яна. Не хотел. Ничего не хотел.

Всю ту неделю он и сам ходил как оцепенелый. Не упрекал, не издевался, но и улыбаться пустякам, как раньше, тоже не мог. Еще через неделю я понял, что Валера дозрел. Когда человеку наплевать на свою собственную жизнь - он становится чрезвычайно удобным. Когда все страсти поутихли, когда никакие бредовые идеи не наполняют голову - им особенно легко манипулировать. Главное начать...

***

- Ты чего, Валерик, смурной ходишь какую неделю? Из-за нее? Да, забей и пошли десять раз... Больно надо. Только свистни - сами набежат.

- Да не, Ден, тут дело не в этом. Тут какая-то тоска навалилась, все пофиг. Просто, знаешь, сидеть и в точку смотреть. И чего я сегодня сюда приперся - не ясно. Веришь - воротит от пойла уже, - Валера сплюнул на пол, и бармен неодобрительно нахмурился. Только ему еще разборок с клиентами сегодня не хватало.

- У, друган, ну, тебе тут к Метру прямая дорога.

- Куда? - Валера нагнулся через стол, что б лучше слышать.

- К Метру.

- Это что?

- Это не что, а кто! - Денис важно почесал свою бородку и откинулся на стуле. - Это Мэтр, вообще-то... Но, когда-то давно еще листовки печатали на печатной машинке...

- Листовки, ты о чем?

- Да, давно, до тебя еще было... Тогда на Кузнецком начальника станции выбирали. И как только слух пошел о выборах - везде вдруг листовки появились. Так, мол, и так - голосуйте за нашего представителя. Будут всем каждую субботу баня, клуб (ну, с бабами, ясен пень), восьмичасовой рабочий день и прочее. И подпись везде Метр. Говорят, капитальнейший втык потом получил тот, кто листовки печатал. А там машинка была просто, как в старой книжке какой-то.. Ну, не помню в какой - там, короче, букв каких-то не хватало. А тут не было " Э". Да вообще чудо, что машинка-то была - их сейчас днем с огнем.. Ну и парень, который печатал - везде вместо " Э" - " Е" писал...

- Метр! Ха-ха-ха! Во, небось, этому мужику обидно было! Нечего выпендриваться - надо было нормальное имя писать.

- Да, он имени, вроде как, стеснялся. Дескать, не подходит для выборов, для должностей больших - Сан Саныч какой-то.

- Не слышал о таком. Ну, а чего дальше-то с ним было?

- Да, не выбрали его, ясен пень. Народ чего-то напрягся от такой мощной пиар-компании. Сан Саныч рассердился и ушел.

- Куда?

- Вот тут самое главное. Говорят, подался Метр в Ганзу, где его приняли с распростертыми объятьями.

- С чего бы это? - Валерка уже был вполне заинтересован. Когда живешь в замкнутом пространстве, хочешь - не хочешь, а сплетни и пересуды станут главным твоим развлечением. Кто, где, с кем и зачем.

- А вот тут самое интересное. В районе Таганской стоит торговый центр " Звездочка". Это был его торговый центр. Небольшой, довольно бестолковый... Там, вобщем, только для богатых было, но было все. А главное, говорят, он несколько лет рыл гараж подземный, ну и бункер заодно под этой своей " Звездочкой". Как сигнал прозвучал - так они и ломанулись со своей охраной в метро. Там бежать близко, да неудобно - через дорогу надо. Машины тогда как раз одна в другую навтыкались, народ орет, двигатели горят, паника, пробка образовалась... Добежали кое-как... А через год, говорят, Метр со своей охраной ушли назад. В бункер. Не понравилось им, видишь ли, у нас. Грязно, склочно... Как он там десять лет протянул - никто не знает. Но все сталкеры, кто пытались " Звездочку" обчистить, натыкались на его охрану, и уходили ни с чем.. А лет через десять, когда народ пообносился, да поиздержался - Метр пришел в метро. Сначала поторговать, потом уже в политику поиграть. Да не вышло...

- Слушай, я одного понять не могу, почему наши ребята какой-то поганый торговый центр отбить не могли?

- Да все просто - там от метро бежать по открытой площади - сразу живые мишени... Ну так вот.. Сейчас Метр уже давно не политикан, но, говорят, вроде как благотворительностью занялся.

- А я тут при чем?

- А вот слушай. К нему на Таганку со всего метро сходятся... Он их зовет " тени". Такие как ты сейчас - отчаявшиеся, опустошенные, пришибленные.

Когда Денис так заговорил о нем, Валерке как-то сразу стало нехорошо. Сразу опять всплыла и обида, а меж бровей залегла морщина.

- И чего там он с ними делает?

- Этого уж я не знаю. Этого никто не знает. Но, говорят, встречали их потом - все в порядке, нормальные ребята... Я просто смотрю, ты грустный такой... Делать тебе тут все равно нечего... Пойдешь?

- А пойду! - Вдруг резко сказал Валерка. - И пускай она тут вообще от тоски удавится. Рожу ее больше видеть не могу и не хочу. Тошно мне. Куда идти - то?

И Денис рассказал ему про кстати отправляющийся караван на Таганскую-кольцевую.

***

У каждого из нас есть черта. За ней человек уже перестает быть человеком. У меня она наступила давно. Еще тогда, когда по улицам с шумом разъезжали машины, а за стеклянными витринами мелькали девушки, нагруженные пакетами.

Куда смотрит твой собеседник при первом знакомстве? На твои часы и ботинки. И никак иначе. Ты - это марка часов. Ты - это натуральная кожа ботинок. Иногда ты - это дорогой кашемировый шарф.

Когда я стал " швейцарскими часами" наступила черта. И Катастрофа ничего не изменила. Через 11 лет после нее я стал подвалом большого магазина. Я стал ВСК 94. Я стал складом, набитым цистернами с соляркой.

Скучно. Скучно от того, что ты никогда не почувствуешь себя обычным человеком. Средненьким и серым. Скучно, что на тебя всегда смотрят, раскрывши рот.

Все. Черта.

***

Хотя " Метр" было всего лишь опечаткой, прозвище это прилипло крепко и вполне соответствовало своему владельцу. Валера сидел в кожаном кресле и исподлобья разглядывал самого Метра. Найти его оказалось, действительно легко. На Таганке его все знали, и Валеру быстро проводили. Сан Саныч ждал.

Перед Валерой в таком же кресле, развалившись, сидел невысокий мужчина около пятидесяти лет. Круглое простое лицо его, холеные пальцы, небольшое брюшко - все говорило о том, что жизнь удалась. Только маленькие синие глубоко посаженные глазки выдавали внутреннюю тревогу, суетливо бегали.

Они сидели и молча пили коньяк. Настоящий коньяк, не какой-нибудь коньячный спирт из пластмассовой канистры... Валера опрокинул первый бокал почти залпом, а потом напрягся, увидев, как долго Метр смакует его, глоток за глотком. Ему налили второй бокал... И тогда Валера уже осмелел и выпалил:

- Так что надо-то?

- Какой неторопливый. Если у нас с тобой все получится, то у тебя будет все. Абсолютно все, что захочешь - оружие, девочки, выпивка, тряпки... Я не знаю, может, мальчики тебе нужны...

Валера ожесточенно замотал головой.

- Ну, не нужны, так не нужны. Будет все. Но с одним условием... Ты до поры до времени гуляешь по Ганзе сколько влезет, но как только я позову - мигом сюда.

- А зачем позовешь? Что тебе нужно?

- Мне нужно самое дорогое. Здесь я тебе дам все, что захочешь. Но запомни - все что есть твое - теперь мое.

- Замочить что ли кого надо?

Метр засмеялся. Беззлобно так, искренне.

- Мне это уже давно ни от кого не надо. Но учти, если ты свою часть сделки не выполнишь - тебя найдут быстро...

- Погоди... те... Я не понял, что за сделка-то?

- А что непонятного. Я знаю, что жизнь у тебя сейчас, мягко говоря, не сахар: работа нудная, тяжелая, баба предала, детей нет... Цели - нет, перспектив тоже. Знаешь, сколько вас таких " теней" по метро шатается. Выживают зачем-то. А зачем? Смысл какой? От звонка до звонка. Спрятались под землю, вообразили, что выжили. А толку? День похож на день, рожи постоянно одни и те же. Перспективы? Детей растить? Зачем? И тянется эта волынка и тянется...

- И что ты... вы предлагаете?

- Я предлагаю тебе жизнь-фейерверк, жизнь-праздник. Беззаботную и легкую. Тебе ведь нечего терять?

- Нет.

- Вот и хорошо. Но тебе есть, что предложить мне. Знаешь, люди все похожи один на другого. Лицами, жестами, поступками... Ты вот, здорово на моего однокурсника бывшего смахиваешь.

- Я не понял... Вам что от меня надо?

- Но ты согласен хорошо кутнуть, а уж потом...

Валера задумался... Ему действительно некуда и незачем было возвращаться, да он и не хотел. Дожить до 50 лет, а потом подохнуть в палатке от рахита, харкая кровью? Безрадостная перспектива. Валера вдруг почувствовал, что он действительно находится у черты. Дальше - серая пустота. Рядом - действительно не люди, а тени... Серые, бледные, больные...

- Да.

***

Я сидел за столиком и смотрел. По залу сновали люди, они шутили, смеялись... В магазинах сновали покупатели. Я закрыл глаза и отхлебнул из чашки кофе. Растворимая бурда. Просроченная. Халтурят.

Меж столиков ко мне пробирался Димка - мой однокурсник. Он помахал рукой. Я помахал ему в ответ. Сейчас он сядет ко мне за столик, и мы будем болтать. За окнами будет шуметь город. Через час по лестнице поднимется жена с детьми. Мы вместе пообедаем и пойдем домой.

Мои тени. Вы отдали мне самое дорогое, что у меня было. Мои воспоминания. Воспоминания о нормальной жизни, когда я просто так мог зайти в кафе и поболтать с другом. Как жаль, что вас хватает всего на пару раз. Это ведь только я снимаю противогаз что б попить кофе. Вы-то все ходите в обычной одежде. Вы играете уборщиков, официантов, друзей, покупателей. На вас нет скафандров, противогазов... Две-три игры - и вы уже не в состоянии выйти на поверхность.

Я купил вас. Я купил мир до того момента, как настала черта. Это дорогая игра. Каждый из вас всласть пожил в метро, а теперь развлекает меня.

Но и сейчас, когда Димка рассказывает мне о последних новостях, я знаю... В глубине души я знаю, что я не Сан Саныч. Я - денежный мешок, который устраивает феерическое представление раз в месяц в заброшенном торговом центре. Я - склад солярки, который покупает их жизни, чтоб воскресить свои воспоминания. Я, как и раньше, стою у черты.

Хлыщ

ВДесятку Пантаклей

- Хорошие грибы я тебе скажу, сразу по мозгам дает... - Хлыщ расплылся в улыбке, оголив свой беззубый рот из которого разило на несколько метров. Еще раз затянувшись косяком, что притащил его собеседник (неплохой парниша, сын местного судьи), наемник выдохнул струю дымка и та растворилась во тьме тесной, но вполне уютной каморки, что находилась недалеко от станции, где-то на сотом метре.

- Хлыщ, а расскажи как оно, ну на других станциях... Я ж всю свою жизнь тута прозябаю, никуда свалить не могу, батя не разрешает... - парниша поудобнее уселся перед небольшим костром, что друзья развели прямо посреди комнаты, и, поправив мягкую сидушку, застыл в ожидании ответа. Каждое слово Хлыща он ловил, как откровение. Наемник был для него неким суперменом, который справлялся с любой проблемой и выбирался из разных передряг, конечно же по словам Хлыща, и каждый раз, когда " супермен" появлялся на родной станции парня, тот просто умолял его посидеть с ним где-нибудь и пропустить рюмочку-другую. Хлыща не даром прозвали Хлыщом и тот никогда не отказывался выпить на халяву и рассказать какую-нибудь байку, которых он великое множество знал от знакомых сталкеров и проезжих челноков. Парень для Хлыща был неким эрзацем младшего брата, погибшего в тот роковой день, и наемник испытывал к нему самые теплые чувства, иной раз удивляясь самому себе. Хлыщ, конечно, понимал, что тот никогда не заменит родного, и тем не менее, каждый раз при виде этих восторженных глах, в наемнике просыпалось то, что он так старательно прятал от посторонних - чувства.

В этот раз бар оказался закрыт из-за недавней в нем перестрелки, и поэтому парниша отвел знакомого в уютное подсобное помещение, куда водили баб его друзья. У самого сына судьи с девушками не клеилось, уж больно он был стеснительный и боязливый. Охранники станции, завидя парнишку, смеялись, но некоторые шептались, что нерешительность и наивность того сгубят...

- Да че там, пипец там полный. Сильные прут на слабых, слабые прут на еще более слабых, а в итоге остаются самые хитрые, гы-гы. Это жизнь, парень, запомни! Чтобы выжить, не нужно быть боровом с пулеметом наперевес и броней, как у Робокопа, а быть хитрым и решительным, ну как я, чесслово! - Хлыщ хотел было засмеяться, но забыл, что во время диалога затянулся косяком, и вместо смеха закашлялся, постукивая кулаком о бетонный пол. Прокашлявшись, он ухмыльнулся и хотел было что-то вновь сказать и уже открыл рот, но тут же его закрыл и тупо уставился в огоньки пламени, что весело играли, угасая и снова загораясь на раскаленных углях бывшей мебели и пары томов сочинений Гоголя. Парниша сам приоткрыл рот и уставился на собеседника, который продолжал пялиться на пламя. Ничего лучше не придумав, парень привстал с сидушки, которая раньше являлась спинкой дивана, и, пройдясь к двери, ведущий в туннель, выглянул наружу, убедившись, что никого нет, закрыл старую ржавую дверь на засов. Подойдя обратно к костру, неожиданно для себя он услышал вопрос Хлыща, который приподнял брови, из-под которых на парня смотрело два круглых, невероятно хитрых шарика:

- А как там твой батя поживает, у него для меня ниче нету? Я слышал, ему опытный проводник нужен...

Парень растерялся. Хлыщ редко его когда-либо о чем спрашивал и поэтому в эту секунду он хотел казаться максимально крутым и, быстро сориентировавшись, резво схватил свой АКМ, который лежал на одном из ящиков в комнате. Усешись обратно на свою мягкую до отвращения сидушку и, вытащив обойму, он хотел начать разбирать автомат, попутно отвечая на вопрос наемника, как бы не придавая этому особого значения. Но, принявшись за дело, все запчасти вывалились из рук " мастера разборки и сборки АК" и укатились в разные концы комнаты. Парень хотел было броситься вдогонку за пружиной, но тут же грохнулся лицом о пол и уронил с колен остатки автомата. В этот раз Хлыщу удалось заржать не закашлявшись и он, стуча кулаком об пол со смеху, наблюдал за преследованием " внутренностей" автомата, а потом задал свой вопрос еще раз:

- Ну дык твоему бате нужен толковый проводник, технарюга ты мой? - Хлыщ вновь засмеялся, но в этот раз почти не издавая звуков.

Тяжело вздохнув, парень понял, что крутым ему показать себя не удалось и хотел было уже ответить на поставленный вопрос, но тут запнулся, вспоминая недавний разговор с отцом. У руководства станции было ответственное задание и нужен был надежный и преданный человек, чтобы сопровождать сталкера на поверхность. И кто мог лучше подойти на это задание, чем сын местного судьи? Сам судья сейчас находился на красной ветке и перед отъездом пожелал удачи в предстоящей операции сыну. Парень знал в чем заключается суть и цель задания и еще он знал, что одного его туда не пошлют. Слишком опасно. И как раз вспомнив, что руководство ищет проводника, с которым он пойдет на поверхность, парень расплылся в улыбке и понял, что это его шанс! Шанс показать себя не сопливым мальчуганом в глазах Хлыща, а настоящим воином, готовым дать отпор любой твари. Значит, он мог быть наравне с его идеалом супермена! Шанс! Но была ли вероятность того, что ему удастся уговорить руководство станции взять Хлыща? Он подумал, что да, и радостно проговорил:

- Да... бате нужен... только его сейчас нет на станции. Он в командировке. У них правда уже есть кто-то на примете. Но я договорюсь, чтобы взяли тебя! Работенка есть! Еще какая!

- Внатуре? - С удивлением в голосе прохрипел Хлыщ.

- Ну это как бы тайная информация... - Парень виновато отвел глаза, но приподняв брови добавил - Ну ты же ведь никому не расскажешь?.. - Тем самым он хотел как можно больше заинтриговать Хлыща.

- Да не дрейфь, я - надежней саркофага ЧАЭС.

- Чего?..

- Забей, ты еще мелкий.

Каждый раз, когда Хлыщ называл парня - мелким, тому становилось не по себе и даже, можно сказать, обидно.

Но наемник не собирался насмехаться. Просто нахлынули воспоминания... Костя. Бывший напарник Хлыща. Какие раньше были времена... Мелким Костя называл товарища из-за наивности и некой тупости, проявлявшейся в самый не подходящий момент. Какие все-таки были времена... Жаль только Кости нет уже в живых и не погулять им больше с Хлыщем так как раньше: выпивка, гулянки, выбитые зубы, дело, затем снова выпивка...

Парень что-то затарахтел, но наемник его уже не слышал. Он уставился в огонь и видения полностью завладели им...

В те годы, Метро только вставало на ноги, расправляла " крылья", и работа наемников оценивалась на вес золота. Хлыщ и его напарник Костя, в народе известный как Кастон, вмести сидели на нарах, а после катастрофы промышляли грязными делишками, перебираясь с одной станции на другую, в поисках очередной наживы. Кастон был старше Хлыща на несколько лет, но это не являлось барьером для дружбы, и тем более не представляло помех во время грабежа очередного " лоха" в туннеле. Таким образом, на первых порах, подельники сколотили не плохое состояние, но надолго им его не хватило, по причине дороговизны спиртного. Однако, быв человеком дальновидным, Кастон, на оставшиеся деньги, закупил снаряжение, для более серьезных дел. Хлыщ был против, поскольку его и так все устраивало - легкая нажива, жизнь без забот и бесконечные пьянки да гулянки по кабакам. Но напарник настоял на своем. Вскоре хабара стало еще больше и Хлыщу пришлось извиниться за упрямство. Друзья стали пользоваться популярностью среди заказчиков и тем самым завоевали неплохой авторитет среди таких же уголовников, как и они сами.

Современный мир сплотил двух зеков, сделав их коллегами и почти братьями. Казалось бы нет края той " веселухе", которой они называли свою жизнь, но как известно нет ничего вечного, кроме точки и прямой, но не будем вспоминать Евклидову геометрию... Все когда-нибудь кончается. И началом конца стала обыкновенная, ни к чему не обязывающая, попойка в кабаке.

После трудового дня, напарники как всегда расслаблялись, набивая животы жареной свининой с грибами, и запивая все это крепким самогоном. Неожиданно Кастон изменился в лице и, положив на стол вилку, заговорил будто не своим голосом.

- Послушай, Хлыщ, у нас большие пранблемы. Помнишь, мы кипишь устроили на Маяковке, когда того фраера догнать пытались?

- Ну да, в натуре прыткий гад попался, - ответил напарник, пережевывая твердый кусок свинины.

- Ну дык вот, когда тот фраерок на рынок сунулся, мы тогда валынами неплохо поработали и один местный авторитет схлопотал от нас шальную маслину. И кажись, вмести с ним мы там людей Креста зажмурили.

Хлыщ подавился.

- Ты че гонишь, а? Те кто эту муйню сказал? - Хлыщ перестал жевать и лишь пялился на Кастона дожидаясь от него ответа.

- Да мне одна пташка напела.... Ну короч, теперь люди Креста нас по всему Метро ищут. Нам пока на дно залечь надо, в натуре.

- Вот чепушила! Ты терь можешь понять, что мы уже жмуры с тобой?! У Креста люди повсюду и они нас полюбас напялят! Че делать терь, а?

- Не кипиши! - Кастон оглянулся на недовольные взгляды посетителей, после чего продолжил. - У меня есть местечко козырное, нас там сам черт не найдет, а уж люди Креста подавно.

- Да это беспонтовое дело! Крест такое не забывает!

- А я те говорю не кипиши! Все в ажуре. Я уже перетер с кем надо и терь нам осталось только шмон собрать, да на юг рвануть.

- Да куда мы, на, рванем? На Шаболовку? На Калужскую? Ты пойми уже бесполезно рыпаться, мы уже не жильцы! Ты хоть помнишь, когда мы то дело проворачивали? Уже, на, месяц прошел! Крест нас полюбе уже выследил! Ты раньше не мог об этом сказать? А ща уже рыпаться некуда! - Хлыщ разволновавшись скрутил самокрутку и скурил ее за два затяга.

- Не сы, прорвемся!...

Над столом возвышался огромный " шкаф", с бритым черепом и татуировками во всю руку. Напарники не заметили его появления, хоть такую массивную фигуру вообще было тяжело не заметить. Он склонился над столом и тупо стал глядеть то на Хлыща, то на Кастона.

- Балабонь быстрей, че надо, - не выдержал Хлыщ.

- Кто из вас Кастон, - пробубнил здоровяк.

- А те он на кой?

- У меня к нему сообщение от Креста, - здоровяк перевел взгляд на старшего из напарников. Тут здоровяк приоткрыл рот и медленно повернулся к Хлыщу. Тот уже стоял ехидно улыбаясь. Кастон заметил, что из спины здоровяка торчит небольшой ножик, подаренный им на новый год напарнику. Здоровяк простоял так еще несколько секунд и завалился на стол, переломив его своей массой.

- Все, на, сваливаем от седого. - Сказал Хлыщ вытирая окровавленный нож об рукав.

Из-за соседнего столика, где весь вечер сидела тихая компания, вскочил какой-то молодой парниша и, достав из-под плаща обрез, выпалил с обоих стволов. Хлыщ сумел увернуться, а вот его напарника изрядно зацепило. Конечно оба не растерялись и пулей опрокинули стол, что бы прикрыться за ним, от остальных киллеров, доставших свон оружие. В перестрелке Хлыща тоже ранило, но оба товарища смогли скрыться во тьме туннеля, когда в кабак влетела охрана и не разбирая открыла огонь на поражение, скосивший даже бармена.

Через три дня наемники сумели добраться до Павелецкой, без происшествий миновав посты Ганзы. Отсыпав горсть патронов, они сумели договориться с паханом станции и остаться на ночь, без лишней огласки. Полученные в баре раны, напарники обработали и перебинтовали еще в туннелях, чтобы не вызвать подозрений у часовых.

На станции, друзьям выделили небольшую палатку на окраине платформы, прямо рядом с местным туалетом, куда пускали всех желающих за один патрон. На станции даже появилось выражение " прос**ть патроны".

Кастон вырубился сразу, а вот Хлыщ не мог сомкнуть глаз. За последние несколько лет он впервые переживал, что что-то пойдет не так, да и чему собственно было идти не так? Плана же не было абсолютно никакого. Лишь бежать. Туда, где не будет паучьих сетей Креста, за которые он лишь подергивал, и добыча сама шла к нему в цепкие лапы.

Так и не сумев уснуть, Хлыщ вышел из палатки покурить и проветриться. На станции было относительно тихно, жители придерживались биологических часов и засыпали в то время, как на поверхности наставала ночь. Не спали лишь часовые (скорее всего это были наемники, так как станция являлась независимой и жили на ней лишь независимые люди) и челноки, которых тут было больше нежели ее жителей.

Подойдя к краю платформы, Хлыщ попросил закурить у одного из проходивших мимо часовых, но в ответ лишь получил кулаком по фейсу. Удар был мощный и болезненный, поэтому наемник не стал сопротивляться и лишь негромко постанывал, в то время, как его волокли в подсобные помещения.

Закинув Хлыща в тускло освещенное помещение, где, как оказалось, их уже ждали, напавший убедился, что за ними никто не наблюдал и плотно запер дверь. Хлыщ поднял голову, и не успев ничего толком разглядеть, вновь получил удар. От второго удара у наемника лопнула губа, и кровь начала сочиться, капая на и без того заляпанный пол. Вдруг он почувствовал острие ножа рядом с его кадыком и жутко противный голос:

- Хочешь жить, козлина?

Хлыщ кивнул, говорить уже не было сил.

- Тогда слушай внимательно. Крест дает тебе шанс и предлагает работать на него, если тебе не безразлична твоя шкура, конечно.

Наемник поднял голову на собеседника, но получил подзатыльник от часового.

- Что я должен буду сделать? - из последних сил выпалил Хлыщ.

- Вот это уже другой разговор. Юра, - по-видимому, он обратился к часовому, - оставь нас. Лезвие ножа отпрянуло от горла, и наемник сумел вздохнуть полной грудью, покашливая и отплевываясь. За спиной раздался звук скрипящей двери.

- Ну, так что я должен сделать? - Хлыщ сумел поднять голову и сквозь отекший от ударов глаз сумел разглядеть невысокую фигуру в углу комнаты, но лицо пряталось в тени.

- Все просто. Убей своего напарника и ты заслужишь снисхождение Креста. Согласен?

Хлыщ понурил голову. Предать своего лучшего друга, с которым они вмести прошли через огнь и воду, чтобы спасти свою собственную шкуру, или же получить пулю в висок и тем самым обречь своего напарника на ту же участь? Вопрос был не из легких и требовал глубоких раздумий, но только не для наемников. Кодекс чести у них конечно существовал, первый пункт которого гласил: коли тебе заплатили, то задачу надо выполнить. Второй, и пожалуй самый главный в этой ситуации: дороже всего своя шкура. Ну а третий был у каждого свой, но самый известный был: никогда не плати за то, за можешь не платить. В данной ситуации приходилось расплачиваться по полной.

- Ну, так что? - поторопил противный голос.

- Я согласен...

Вернувшись в палатку Хлыщ тут же заснул, провалявшись таким образом целые сутки. Не выдержав, Кастон разбудил напарника и поторопил его в путь. Проспав вдвое больше, чем требуется человеку, Хлыщ все равно чувствовал себя невыспавшимся и усталым.

В дорогу собирались не долго и покинули станцию по-английски - не попрощавшись. Курс держали на Автозаводскую - базу троцкистов Метро, там Крест завязок не имел, так предположил Кастон.

Они шли по туннелю, а размышления не давали Хлыщу покоя, даже когда они наткнулись на белесую тварь и всадили в ее черепную коробку пару пуль. Как следовало убить лучшего друга? Этот вопрос был одним из самых каверзных на всей планете и им, слава Богу, задавались единицы. Выстрелить в затылок? Нет, он этого не заслуживает. А что если ножом в живот? Там-то прям глаза в глаза. Тоже не то. Кастон мог вырваться и пронзить самого Хлыща.

После долгих размышлений, которые смог нарушить лишь сам Кастон, всю дорогу молчавший и отчего-то сейчас разговорившийся: напарник спросил откуда у Хлыща фингалы.

- Это мне не спалось и я решился прогуляться... - Сказал чистую правду Хлыщ.

- Так че ты меня не позвал, я бы за тебя впрягся. - Удивленно заявил напарник.

- Да забей, я уже с ними разобрался...

- С ними? - Усмехнулся Кастон - ну ты, прям Рембо, е-мое.

И тут Хлыщу в голову пришла гениальная, по его мнению, идея. Он бы никогда не смог бы убить лучшего друга (а может и смог бы, он еще не разу не пробовал), тем более такими извращенными способами, которые Хлыщ воображал себе последние пять минут. Сломать хребет и оставить умирать - это ведь не лучший вариант, ведь так?...

Пусть Кастон это сделает сам...

- Прости меня Костя...

- Мелкий, ты че? За что? - напрягся Кастон.

- За все, - Хлыщ опустил глаза и закрыл металлическую дверь, повернув несколько раз вентиль. Кастон остался наедине с лучшим другом тишины - темнотой. Выбраться из помещения с такой толстенной дверью было практически не возможно, разве что заложить под нее килограмма две тротила. Но у Кастона с собой был только пистолет, с двумя обоймами, да старенький " калаш".

- Прости меня... - еще раз повторил Хлыщ, но через дверь не было бы слышно даже выстрела. - Прости... - И простояв рядом с заживо " замурованным" другом еще несколько минут, тщательно вслушиваясь в каждый шорох, поплелся обратно в строну Павелецкой.

Жизнь перестала быть прежней после смерти Кастона. Он умер, либо от голода, либо от собственной пули, это было понятно, ведь уже прошло ровно два месяца...

Хлыщ больше не чувствовал, что может кому-то доверять, не боясь за собственную шкуру. Посиделки в кабаках перестали быть красочными и веселыми, как бывало раньше. Даже после знакомства с людьми Креста, на которого Хлыщ вскоре начал работать, он понимал, что они не заменят Кастона... Той " веселухи", которой раньше наемник считал свою никчемнную жизнь, он более не ощущал и вскоре вовсе позабыл что означает этот термин. С потерей самого близкого человека, Хлыщ, как любой на его месте, стал меняться. Никто из его прежних заказчиков его не узнавал, а люди со станций принимали его и вовсе за другого человека - злого, хитрого и бездушного головореза. Да собственно он и сам себя стал таковым считать. Уйдя в открытое плаванье, маленькая лодка с несколькими спасшимися после кораблекрушения моряками, вынуждена бороться за собственную жизнь до последней капли, до потери сознания, но сражаться, так и с Хлыщем... Именно так он себя чувствовал в одиночестве. Весь окружающий мир казался ему чужим.

Однажды, наемник шел с докладом к Кресту, предвкушая нехилый куш, который ему обещали за выполнение задания. Задание было выполнено на ура. Зайдя в комнату Креста, которая находилась в служебных помещениях, наемник кинул косой взгляд на его ближайших корешей, которые неспешно поочередно покуривали кальян.

- Ну че, сделал? - Прохрипел Крест.

- Сделал.

Хлыщ не видел Креста с тех самых пор, как начал на него работать, как умер Кастон... (Все задания он получал от посредников). Воспоминания вдруг пробудили в наемники бурю эмоций и страсть к мести. Только сейчас Хлыщ понял, кто по-настоящему виноват в смерти друга. Кто вынудил его преступить через многие годы дружбы и кто вынудил его на предательство... В нем проснулась жажда мести. А месть это блюдо, которое лучше подавать холодным... Хлыщ высунул из ножен старый подарок Кастона и медленно зашагал к Кресту и его подчиненным.

Выйдя на платформу, наемник вытер окровавленные руки об штаны, скинул окровавленную тряпку на рельсы, и заулыбался. Впервые за последнее время он почувствовал облегчение. Теперь ничто не связывало его с прошлой жизнью. Нырнув во тьму туннеля, он скрылся в ней. На следующей станции из темноты появился совсем другой человек, другой Хлыщ, новый.

Пауза неловко затянулась. Парень попытался сказать что-нибудь на бандитском жаргоне, чтобы привести Хлыща в чувство, но вместо этого ляпнул какую-то несуразицу и замолк. Наемник встряхнул головой и уставился на парня. Встав на ноги Хлыщ отряхнул коленки и направился к выходу.

- Как, ты уже уходишь? - Озадаченно спросил парнишка.

- Да. - Пожал плечами наемник и напоследок добавил: - Береги себя.

- А как же работенка? - уже вдогонку выкрикнул парень.

Наемник обернулся, неловко кивнул и отправился на станцию.

Забравшись на дерево, Хлыщ обхватил обеими руками рюкзак с лекарствами и стал ждать, когда мутанты отправятся восвояси и он сможет продолжить путь. Хруст веток за его спиной заставил наемника вздрогнуть. Он не успел обернуться, потому что кто-то приставил к его горлу холодное острие ножа.

- Привет, братан - из-за спины раздался до боли знакомый голос.

- Кастон!..

Звук по коже лезвия ножа. Хруст. Рюкзак выпал из безжизненных рук и повис на ветке. Наемник сидел с улыбкой на лице и рваной раной в горле. Его друг жив, он его не убил - это была последняя мысль Хлыща. О такой смерти он мог только мечтать.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 89