Рыцари Грааля 21 страница

ются страшным поступкам, зверству, войнам, а заем удивляться теперь, когда сами же и допустили сё? Теперь же есть возможность одним ударом, пусть крайне тяжёлым для человека, разрубить кармический узел. Можно и не идти именно таким путём, тысячи лет искупать содеянное, воплощаясь и воплощаясь на Земле. Но решают дух человека и Закон целесообразности.

— Мне удивительно то, что в храме рядом с высокими духовными служителями сидят откровенно тёмные монахи и тоже молятся, загрязняя пространство.

— Кто сказал тебе, что они загрязняют его? Им позволено молиться по-своему именно для того, чтобы они выпустили свой яд, который светлые души принимают в свои сердца и трансмутируют в иного да вибрации.

— Значит, монахи травят себя ядом злобы?

— Они повторяют подвиг Шивы, который выпил всё зло мира и от этого потемнел. Здесь каждый старается в меру своих сил и способностей».

Молчун после этого разговора понял, чего он не умеет: он не знал, как нужно правильно нейтрализовать зло. Он был больше воспитан в рыцарском духе: махать шпагой, сражаясь за истину и защищая честь и справедливость, ему было понятнее, но молча пить яд, мучиться и страдать, а завтра вновь сидеть рядом с откровенной тёмной дрянью — это ему было в диковинку. «Как же мне разрешить эти противоречия? » — думал он.

— Все противоречия — в вас.

К группе рыцарей подошёл Учитель, и они все склонились в приветствии.

— Вы пытаетесь понять, как можно терпеть зло. Я не буду объяснять вам, но вы разберётесь сами, проведя аналогии с рыцарским боем. Когда отряд сражается, вы, по закону, становитесь в круг, защищая спину друг друга. Вы сражаетесь мечами, копьями и стрелами, но если силы ваши тают и вы изнемогаете под непрекращающимся градом ударов превосходящих сил противника, в ваш круг приходит Учитель, который ведёт бой Лучом. Скажите, значит ли это, что Учитель не владеет мечом?

— Нет, Он владеет всеми видами оружия и ещё вдобавок более высокими, к которым мы придём попозже.

— Правильно, Ему не нужно махать мечом, если Он может применить другое знание, которое гораздо выше и тоньше по всем процессам, известным вам на этом уровне развития. А теперь спроецируйте то, что вы сейчас услышали, на обычную жизненную ситуацию, и вам всё станет понятно.

Молчун после долгих размышлений понял, что он ещё очень мало знает, хотя за его плечами была длинная жизнь.

«Я обучался молчанию, хитрости, действию. Теперь я должен учиться действию в бездействии, — думал он. — Надо же, кто бы мог подумать, что я буду сидеть, улыбаться злу, терпеть удары стрел, сыплющихся в меня, и говорить ему спасибо за очередной выстрел».

— Да, рыцарь Мой! Теперь ты освоишь новый вид боя — сражаться не сражаясь. Он самый трудный, ибо требует выдержки, терпения и такта. Учись!

«Ох старый дурак! — корил себя Молчун. — Дожил до таких годов, а простому делу не выучился, ведь сколько видел статуй святого Себастьяна — мог бы и догадаться! А Сократ почему яд пил? Одни подсказки вокруг, а разумения человеческого никакого! Тут же даже самый молодой монах сидит себе — и всё, а на самом деле какую работу молча проводит! » Молчун нашёл занятие и своим привыкшим к труду рукам. Недалеко, у реки, он обнаружил глину и стал лепить плошки да горшки. К этому делу он приохотил ребятишек, и у него образовалась целая команда горшечников, а чуть попозже — и мастерская. Он поставил печь и стал заниматься обжигом изделий. Радости в деревне не было предела, когда там появилась своя прекрасно сделанная посуда. Ребята начали украшать её символикой, и вскоре это уже были не просто изделия, а произведения искусства.

Так в трудах да в молитвах Молчун постигал следующую ступень духовного роста — терпение и жертвенность. Помимо огромного количества друзей у Молчуна появились и враги: особенно невзлюбили его два монаха, и что бы он ни делал, они всё воспринимали в штыки. Работали они все вместе. Задует Молчун новое изделие, а они сразу: «А зачем? Нам и старых хватает. Да и те трудно делать, ребята не успевают разрисовывать». Молчун и так, и эдак объясняет, а они — нет, каждое утро нудят, настроение портят, иной раз ребятишек прогонят, краски прячут. Думал Молчун, думал и пришёл к выводу, что они не ленятся ему препятствия чинить, изобретательность во вредности своей проявляют. «А я что, хуже их? — мыслил Молчун. — Им же не лень по утрам одну и ту же песню петь, значит, и мне нужно быть ещё более предприимчивым, радостным и изобретательным. Я буду делать своё дело ещё энергичнее. Он взял да и пошёл в соседнее поселение, в трёх километрах от этого, и основал там новую гончарную мастерскую, в которой сразу стали делать сложные вещи. Там Молчун оставил сообразительных парнишек, а сам вернулся назад, к двум злобным монахам. Наблюдает за ними и думает: «Как хорошо, что я вас знаю! Вы же для меня теперь подсказка: на каждый ваш выпад буду делать два хода вперёд. Вы мне только помогаете смекалку развивать да находчивость проявлять. Ну, спасибо! »

Так в действенном обучении пролетел год. Молчун даже не заметил, ибо был весь в трудах и заботах, что вновь наступило лето.

А когда сердце его вновь распахнулось миру и увидел он зелёные листья, полнящиеся соком травы и прекрасные полевые цветы, то вдруг услышал и голос, который давно не посещал его: «Собирайся в путь. Иди на север. Через два дня я встречу тебя».

Молчун развил прыть, несвойственную его возрасту. Первым делом помчался в мастерскую: назначил старшего, распределил обязанности, дал задание, которое им и за год не сделать. Потом пошёл к настоятелю прощаться и благодарить за незримую помощь. С заходом солнца он уже шагал по едва приметной тропинке в сторону от поселения, а вслед ему посылали «благожелательные» мысли два монаха, махавшие на прощание рукой. «И вам того же». — подумал Молчун. А потом, вспомнив о силе собственной мысли, успел схватить её за «хвост» и сказал: «Пусть стрелы вашей злобы, наполненные Светом, вернутся к вам назад».

Обернувшись, он увидел, что монахи исчезли.

Молчун не строил никаких представлений, потому что знал, как это может разочаровать потом. Он думал только о том, чтобы оказаться достойным тех, кто позвал его в путь: «Смог ли я достаточно очистить себя? Правильно ли вёл себя? Эх, зачем я наподдал этим злым монахам? Может, это мне сейчас помешает? »

«Ничего тебе не мешает. Успокойся, — раздался знакомый голос сердца. — Человек судит себя человеческими мерками, потому что по-другому не умеет. Я, например, смотрю только на твоё сердечное устремление. Сейчас оно перекрыло все твои действия и мысли. Твой искренний посыл монахам сгорел мгновенно в жаре сердечного огня, а к ним улетела чистая искра Света. Если ты думаешь, что она оказалась для них не стрелой, то ошибаешься. Почему-то человеческое сознание только зло воспринимает как оружие: накричал, нахамил, обозвал — значит, ответил, отомстил. Искра, преобразованная в сердце твоём, была как удар палицы по голове. Они от ужаса не знали, куда деться. А это всего лишь энергия обратного удара».

Молчун послушал и сразу успокоился. Он очень любил беседовать с сердцем. Сердце было бесстрастно, бескомпромиссно и любяще. Оно не умело щадить и превозносить. Оно было просто справедливым. Иной раз, когда замолкало пространство и Молчун не слышал голоса Безмолвия, поскольку был сильно погружён в дела житейские, он, чтобы не терять связи с тонким миром, всегда беседовал с сердцем. Сердце он воспринимал как Стража, стоящего у входа в сферы высшие, и очень любил слушать его абсолютно честные разговоры. Иногда, тщетно пытаясь уловить голос Безмолвия, он восклицал: «Ну хоть с тобой-то поговорить можно?! » — «Можно», — всегда откликалось на зов сердце. И Молчун начинал долгие беседы с ним, выслушивая далеко не лицеприятные замечания о собственных поступках и мыслях. «От тебя не спрячешься», — наконец сдавался он, если первоначально и сопротивлялся замечаниям, которые были ему не очень приятны. «Как же ты можешь что-то скрыть, если любые твои внутренние действия проходят через меня? Я и есть первый судья тебе. Другое дело, что ты можешь перестать меня слушать, но это же не значит, что я ничего не вижу. Я всё равно собираю о тебе все сведения». — «И ты потом их передаёшь в высшие инстанции? » — «Да, это делаю я». — «Послушай, сердце моё, у тебя функция шпионская какая-то». — «Лучше назвать это функцией беспристрастного судьи. Я — это Закон и Порядок. Закон мира — Любовь, но не такая, как её понимают люди. Они под любовью понимают всепрощение, но прежде всего — прощение себя самого. А любовь надо питать не к себе, а к людям. Не моё дело — гладить тебя по головке или осуждать за гадости. Моё дело — указать, что есть Истина. А решаешь уже ты сам: принимаешь её или отворачиваешься от неё в угоду ложной личности». — «Так, значит, всё, что накоплено мною в жизни, ты хранишь как вещественные доказательства? » — «Да, и передаю их в высшие инстанции, как ты изволил выразиться, которые находятся не где-то там, далеко, а в глубине сердца, в моих тончайших оболочках. Я — только первый Страж. Люди называют меня Совестью. Те, кого пропускаю я, проходят в первые пределы Безмолвия, а оттуда, через следующие Врата, в Беспредельность». — «А много таких Врат? » — «Очень. Их не счесть. Не ломай голову над этим вопросом. Ты вот первые прошёл, ну и вторые, и даже третьи, а другие у первых толпятся, через себя перешагнуть не могут». — «А почему, ты не знаешь? » — «Как же мне, сердцу, не знать? Людям себя жалко. Они так себя полюбили, ну, влюбились просто без памяти, пушинки сдувают, боятся платье повредить. В общем, жалеют они себя. И эта жалость мешает им Совесть свою услышать. Совесть одно говорит, а человек с ней спорит, себя выгораживает. Я только и слышу, какой он хороший, правильный, справедливый. Он — хороший, а все, кто окружает его, — кошмар полный, плесень ядовитая, тьма рогатая. А человеку бы хоть на время в своём сознании местами поменяться:

все вокруг пусть будут хорошими, абсолютно все, а он пусть станет плохим. Если с этой позиции человек на себя посмотрит да три дня так поживёт, только по-честному, в нём многое поменяется. Поймёт он, что не такой он Нарцисс, каким себе кажется». — «Я пробовал делать так. Но не совсем так: я, когда хотел изменить себя, всё время оправдывал других людей. Все их действия оценивал как отличные, а свои — как плохие». — «Это по внутреннему смыслу похоже на то, что говорю тебе я. Думаю, что после этого ты изменился». — «Да, месяца через три». — «Тебе повезло. Вернее, ты не пощадил себя. Обычно это занимает полгода, но бывают случаи и очень быстрого преображения». — «Это как Савл, который Христа гнал? » — «Ну, я не совсем это имею в виду, но нечто похожее».

Такие беседы с сердцем у Молчуна вошли в привычку. Главное, к сердцу нужно было подобрать ключик и привыкнуть к его справедливым речам, которыe сначала только ранили или даже наносили почти смертельные удары. Но нужно было понять, что ары наносятся не по истинному человеку, а по его гордыне и самости, в общем, по ложной личности, и ели правильно отнестись к этому, то из схватки человек выходит победителем, обретая свою духовную сущность и лишаясь смертной природы. Получалось, что человек рождался как бы заново, скидывая оболочку из праха. И тогда он начинал видеть мир по-другому и к сердцу относиться не как к обличителю, а как к солнцу, которое всегда греет, невзирая на настроение людей.

В таких интересных беседах Молчун прошагал два Дня, не заметив тяжести пути, потому что горел одним желанием: дойти и узнать — достоин ли?

На ночь он забрался в небольшую пещеру, развёл костёр. Посидел, закрыв глаза и погрузившись в Безмолвие, а когда открыл их, увидел рядом человека, подкидывающего хворост в огонь. «А я и шагов его не услышал», — подумал Молчун.

— Это не твоя ошибка, а моё умение. Заждался? — незнакомец улыбнулся. — Меня зовут Михаил.

Молчун вдруг неожиданно для себя самого рассмеялся.

— Не тот ли?..

— Тот, чего смеёшься?

— Да, везёт мне на бессмертных. Тебя, я вижу, годы не берут.

— А почему они меня должны брать, если я живу вне времени? Это здесь год сменяется годом, а в моём мире исчисление другое.

— Но сейчас ты в мир вышел, а время для тебя изменилось? — спросил Молчун.

— Да, пошло крутиться. Если я здесь останусь надолго, могу быстро и постареть, а могу и остановить процесс. Это зависит от задачи, исполняемой мною. Впрочем, какая разница, Молчун? Ты вступаешь в Страну Бессмертия, а там время изучают, относясь к нему как к некому явлению или категории, подлежащей анализу, эксперименту, воздействию.

— Господи, когда же и я вступлю в эту благословенную страну?

— Ты спать ложись, успокойся, на свежую голову поговорим. На, — Михаил протянул Молчуну кружку, — выпей.

Молчун залпом осушил кружку и тут же, свернувшись у костра, заснул. Внутри у него всё закружилось в быстром вращении, и ему показалось, что он вылетел через огромный вращающийся тоннель. Он стоял в той же одежде, в которой шёл, с лёгким мешком за спиной. Радом с ним был Михаил. Молчун чётко знал, что он спит у костра, но в то же время всё окружающее было реальностью.

— Нам туда, по дороге, — сказал Михаил, указывая вперёд.

— Пошли, — ответил Молчун.

— У меня такое ощущение, будто я всю жизнь гири с собой таскал, а сейчас их оставил, — говорил Молчун. — Легко так, и кажется, что я всё могу. Вот захочу сейчас во-он на той вершине оказаться...

Молчун протянуть руку не успел, только голову повернул — как вдруг вокруг него всё изменилось, и он уже стоял на самой макушке горы, глядя вниз на Михаила. Он ничего не понимал и хлопал глазами, а потом как заорёт: — Эй, как мне слезть отсюда? Я как здесь очутился? — Ты не шуми так, — раздался спокойный голос радом с ним, хотя Молчун видел, что Михаил стоит далеко внизу. — Как забрался, так и слезай. — Я сюда не забирался, а очутился здесь, — уже спокойнее отвечал Молчун.

— Тогда подумай, как очутился.

— Как, как? Я только захотел и...

— Не понимаешь? Ты находишься в стране мысли. Здесь что подумаешь, то и сбывается.

— Значит, я должен захотеть внизу, рядом с тобой оказаться?

— Совершенно правильно. Видишь, умный какой сразу стал?

— Хочу быть рядом с Михаилом внизу, — сказал Молчун и даже притопнул ногой, чуть не свалившись с камня.

Он закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел, что ничего не произошло. Одной ногой он стоял на вершине, а другую занёс над пропастью.

— Ты что, издеваешься надо мной, да?! — заорал он снова.

— Успокойся, а то просидишь там неизвестно сколько, — опять послышался спокойный голос Михаила. — Пока ты нервничаешь, ничего не выйдет. Зачем дисциплине мысли обучался? Чтобы здесь себя

нормально чувствовать. А ты ведёшь себя не как Мастер, а как случайно залетевший сюда путник: скачешь, прыгаешь с вершины на вершину. Летать тоже нужно уметь.

Молчуну стало стыдно. Он вспомнил то, о чём давным-давно забыл: он ведь был Мастером и даже других учил. Что же сам-то знания свои не применяет?

Через секунду он уже стоял рядом с Михаилом.

— Вот это да! — сказал он, подняв голову. — Это я там был? Господи, зачем же я столько в жизни мучился, столько гор прошагал. Надо было — раз и всё — улетел.

— Легко тебе сейчас рассуждать. А минуту назад орал как резаный. Ладно, понял теперь, что здесь мыслить нужно осторожно, всё время контролируя себя?

— Да уж понял. Этот контроль сильно отличается от того, что существует на Земле. Слушай, — опять спохватился Молчун. — Чего это я говорю? Почему я говорю «на Земле, » а сам себя вроде в другом мире ощущаю?

— Ты и есть в другом мире, только он тоже на Земле, но в другой плоскости. Он тоньше, чем тот, в котором ты жил.

— А я там сейчас есть?

— Нет, ты собрал свои пожитки и пошёл в этот мир.

— Так я вроде бы заснул?

— Да, ты во сне собрался и пошёл.

— Опять смеёшься?

— Что ты! Здесь смеяться нужно осторожно, а то будешь порхать, как бабочка.

— Ну так я спал, а ты говоришь — во сне пошёл.

— Во-первых, ты не спал. Ты был в состоянии полудрёмы — не спишь, но и не бодрствуешь. Это помогло тебе избавиться от плотной оболочки, как от одежды.

— Но я же в теле! Да и в своей одежде.

— Опять не разумеешь! Зачем ты тогда целый год очищался, над собой работал? Это помогло тебе тело преобразовать. Оно есть, но качественно не то, какое было раньше. Оно утончилось, стало лёгким, в нём ты можешь здесь жить.

— А если назад придётся возвращаться?

— Так и пойдёшь. Но сначала тебе будет больно, потом ты почувствуешь, что на тебя тяжесть навалилась, а потом — будто доспехи надел.

— А потом?

— Суп с котом. Памяти лишишься, недоумком станешь.

— Хватит издеваться! — рассвирепел Молчун.
Михаил засмеялся.

— Ты не злись. Здесь лгать нельзя. Все мои слова — чистая правда. Я же не виноват, что она у
тебя то смех, то слёзы вызывает.

Молчун быстро простил Михаила и стал расспрашивать снова.

— Правда я памяти лишусь?

— Ты — нет, если в этом возрасте назад пойдёшь, хотя плотная материя её всё равно чуть-чуть заберёт. Влияние такое низшие токи оказывают. Действие их на организм не лучшее. А вот если снова родишься, то память потеряешь.

— Ну это я знаю. Там всё сначала. Значит, то, что происходит сейчас со мной, — это явление редкое, и к нему нужно долго идти, чтобы суметь плотное тело сохранить да в нём войти в тонкий мир.

— А ты как думал: подошёл к скале, постучался и сказал: «Сим-сим, откройся»? Скала распахнулась, а за ней — страна заветная?

— Конечно, я так не думал. О сложностях знал, но всё равно в душе какие-то свои представления

жили. Ты себя вспомни, разве с тобой не так?

— Ещё похлеще, — ответил Михаил. — Я такие картины рисовал, чего только не выдумывал, но всё не так, как представлял.

— Я Фёдора вспомнил, — сказал Молчун. — Ты ведь с ним шёл, знаешь, сколько людей погибало в поисках. У всех в миру представление живёт, что если пошёл искать, ногами пространство меря, то в страну заветную придёшь. Никто не понимает, что с себя нужно начать, со своего внутреннего мира, с характера, с мыслей. Потом, уже как награду, тебе руку протянут, а ты ещё сообразить должен, что за неё хвататься надо. Дальше — испытание, а потом...

— А потом — каждому своё. Это страна всем открывается сообразно его внутреннему состоянию и чистоте. Каждый видит её по-своему: кто — в роскоши, кто — в простоте, кто — в научных залах, кто — в монастырях.

— А объективный взгляд существует?

— Да, когда ты поднимешься выше собственных представлений и разовьёшь в себе очень тонкие качества, тогда ты можешь видеть эту страну такой, какая она есть на самом деле.

— Я хочу её видеть истинной. Буду стараться изо всех сил, — сказал Молчун.

— По вере твоей будет тебе, — раздался голос Учителя. — Чтобы видеть объективную картину мира, нужно подняться выше его в своих внутренних вибрациях.

— Развитию тонких способностей нет предела. Значит ли это, что чем выше я буду подниматься, тем тоньше и истинней будет мой взгляд на мир? — спросил рыцарь.

— Да, ты, по сути, объяснил Закон Иерархии. Тот, кто достиг особой чистоты, знает лучше, видит больше и правильней. Это внутреннее знание есть в каждом из вас, поэтому у нас и действует Закон беспрекословного подчинения тому, кто стоит на более высокой ступени. Он прозревает истинную суть вещей и может видеть правильное течение событий. Тот же, кто стоит ниже, видит только часть картины мира.

Молчун покосился па Михаила. «Интересно, — подумал он, — знает ли мой проводник о существовании рыцарского клана? »

— Знаю, — вдруг сказал Михаил. — И даже слышал сейчас то, что говорил Учитель, потому что Он говорил не только тебе, но и всем тем, кто собрался за круглым столом.

— Значит, здесь другие законы пространства, — сказал Молчун.

— Да, здесь вроде бы и обычный мир, и плотная форма, но здесь уже действуют законы Братства и тонких сфер. Помни о мысли, а то в середине разговора вдруг взлетишь и начнёшь кувыркаться в воздухе.

— А что, часто бывает такое?

— Бывает. Хотя сюда попадают только те, кто прошёл обучение и знает, как работать с мыслями, но всё равно выпадают, потому что забывают о постоянной концентрации и внимании и перескакивают на другие предметы. Мысль улетела, и человек вместе с ней.

— Здорово! — сказал Молчун. — Как бы это на Земле помогло людям! Сколько там пустых разговоров! Люди встречаются, часами говорят ни о чём, притворяются заинтересованными, а на самом деле их мысли о доме, о детях, о деньгах — в общем, о своих проблемах. А тут как задумался о чём-то другом, так все сразу и видят: улетел, поднялся в воздух — и висишь.

Молчун представил, как во дворце во время приёма, все разодетые, напудренные, увешанные бриллиантами, вдруг начинают взлетать по одному и порхать по залу, а потом, спохватившись, — шмяк об пол. Вот свалка будет! В этот момент Михаил крепко стукнул Молчуна по плечу.

— Не улетай, а то я тебя здесь потеряю.

— Рыцарь, а дерёшься, — проворчал Молчун. — Ещё раз тронешь, вызову на дуэль.

— С садовниками не дерусь, — парировал Михаил. — Я дворянского происхождения, а ты из крепостных. А будешь выступать сильно, оставлю тебя и уйду вперёд. Догонять станешь, порхая с ветки на ветку, потому что пока освоишься да поймёшь что к чему — налетаешься вдоволь.

Молчуну так стало смешно, что он хохотал до слёз. Воображение у него было богатое, и всё, что говорил Михаил, он представлял очень живо и красочно.

Интересный мир его окружал! Молчун и Михаил были рыцарями, и оба сидели за круглым столом. Молчун возглавлял отряд, который охранял границы Солнечной системы, и в нём одним из воинов был Михаил. На Земле, в плотной форме. Молчуна и Михаила разделяла пропасть — крепостной садовник и монах дворянского происхождения, а в тонком мире Михаил вёл Молчуна к познанию. «Сколько же ещё я знаю своих тел? — подумал Молчун. — Но интересно другое: в одном мире я — ведущий, а в другом — ведомый».

— Я четыре тела своих нашёл, — сказал Молчун. — Где же ещё три?

— Если бы три — всё было бы просто, — ответил Михаил. — Твоих тел гораздо больше.

— Как это? Их же семь!

— Здорово живёшь. Семь, уходящие в Беспредельность. Ты как рыцарь имеешь семь тел, как садовник — ещё семь и так далее. Задача твоя в том состоит, чтобы все тела свои вспомнить и в кучку собрать. Тогда по мирам да сферам не толпа Молчунов бегать будет, а один — тот, кто всех знает и помнит.

— Да разве такое возможно?

— Конечно возможно. Не ты первый, не ты последний. Поэтому и место за круглым столом освобождается, что кто-то совершил подвиг, собрав себя в единое целое, и ушёл за пределы этой Вселенной, освободив место следующему рыцарю.

— Эх, вот это мне нравится! — сказал Молчун. — Вот это задачка! Будем решать.

— И скоро ты собрался её решить?

— Решу я её скоро, раз цель поставил, — очень серьёзно сказал Молчун, — а вот уйду из этого мира или нет, это я ещё не знаю. У меня тут обязанностей много да друзей, которых оставить пока нельзя. Им помощь нужна.

— Вот это по-рыцарски! — Михаил хлопнул Молчуна по плечу.

Пока они шли, окружавшая их картина менялась: исчезли горы, и теперь вокруг была степь — бескрайние просторы родной земли.

— А я к горам привык. Мне без них чего-то не хватает. Куда они подевались?

— Будут ещё горы, и леса будут.

— Что-то не верится. Куда взгляд ни кинь — всё степь.

Михаил, ничего не отвечая, шёл вперёд.

— Да ты чего замолчал? Я ходил много. Мы так можем идти неделю и никуда не придём.

Михаил тоскливо взглянул на Молчуна:

— Можем идти и неделю. А ты подумать немного не хочешь? Я ведь здесь, чтобы проводить тебя, но решать возникающие перед тобой задачи ты должен сам.

— Так что же ты раньше не сказал? Сейчас буду решать. Значит, так, идти долго мне не хочется. Это мир мысли. Летают тут просто так — за здорово живёшь. Нужно захотеть оказаться там, куда мы направляемся. Слушай, — повернулся Молчун к Михаилу, — ты представь, куда нам надо, и мы там будем через пару секунд.

— Дошло наконец. Я уж думал, что неделями таскаться за тобой буду. Да нет, этот мир из тебя ещё полного дурака не сделал. Спасибо тебе, Господи!

— И тебе великое спасибо за благородные мысли. Ты хоть говори, что мне...

— Не имею права. До всего доходить ты должен своим умом и своей памятью. Я могу только отвечать на поставленные вопросы. Это мир самообучения: до каких пределов сознание доросло — то и поймёшь.

— Тогда скажи, почему тут можно с места на место перескакивать, а на Земле, то есть в плотном мире, ногами ходить нужно? Разве мы не можем развить такие способности, чтобы время на хождение не тратить?

— Можем. И очень многие это умеют, но пользуются редко, в самых крайних случаях. Это нарушение законов того пространства, в котором ты живёшь, потому что в нём ты обязан пользоваться только способами и правилами, принятыми в том мире. Ты сам говоришь, что тот мир плотный. Там и ноги твои плотные, и руки. Ими ты нити протягиваешь, каналы прокладываешь из одного места в другое, потому что для того вида материи именно такие способы и пригодны. А тонкие что? Мы их сколько угодно начертим, а люди и не заметят. Они до их структуры не доходят. Мы же, землю ногами меряя, выполняем роль связующего звена между разными по свойствам веществами, явлениями, предметами.

— Понял, спасибо. Ну что, полетели?

Молчун и договорить не успел, как ландшафт поменялся и они очутились на дороге в обычной русской деревне. Хоть Молчун и был готов к этому, но всё равно охнул и стал озираться по сторонам.

— Что, не туда попали? — спросил он.

— Туда, — засмеялся Михаил.

Глава 5

Рыцари сидели за праздничным столом. Он был украшен мятой и укропом, растущими в горшочках, солёными огурчиками, маринованными грибами, солёной капустой и большим блюдом дымящейся картошки.

— А рыба есть? — спросил Соль.

— Я её уже давно не ем, — ответил Фёдор. И Татьяна Андреевна, по-моему, перестала.

— Да, не могу. Меня когда-то учили, что некоторые виды рыбы больше похожи по своей организации на растения и вполне пригодны для еды, а я не могу её есть. Живая она. Боюсь, что скоро к морковке не притронусь и к огурчикам. Я овощи чищу, а мне кажется, что они разговаривают. Может, у меня сдвиг какой?

— Что вы, Татьяна Андреевна, это всё естественно. Только овощи, наоборот, просят вас, чтобы их съели. Они для этого предназначены, и программа в них заложена такая: служить человеку, — ответил Иван. — А вообще-то, я тоже есть стал меньше и очень избирательно.

— А вы старались себя перестроить?

— Нет, даже внимания не обращал. Как-то само собой вышло, что мясо есть перестал, потом все эти колбасы да сосиски. Когда хотел — ел, не хотел — не ел. Теперь иногда пытаюсь вспомнить, делал ли я что специально? Вроде нет.

— Насилие над организмом вредно! — торжественно произнёс Фёдор. — Если вы никогда не занимались спортом, то никто не пошлёт вас на соревнование по забегу на длинную дистанцию. Вы через пятьсот метров уже свалитесь. Зачем же в один день решать, что вашему организму не требуется той или иной пищи? Пусть постепенно привыкает. Можно ведь себе вроде ежедневной тренировки что-то устроить. К примеру, три дня в неделю — без мяса, один день — только фрукты, и действительно не обращать на это особого внимания. Поел — не поел — какая разница? Ты что, на Землю есть приходил? Ладно, оставим эту тему, давайте к столу, картошка стынет.

— А Михаил как же? — спросила Татьяна Андреевна. — Его подождать надо. Он кого-то встречать
пошёл.

Весь тесно взаимодействующий рыцарский клан собрался в глухой северной деревеньке, стоящей на берегу кристально чистого озера. Татьяна Андреевна так в Москву и не попала — прижилась на Севере. А в короткое летнее время они с Михаилом уезжали в эти дикие места, где стояло всего-то шесть домов на тысячи вёрст вокруг.

— Как хорошо, что вы все приехали! Почаще бы выбирались лёгкие прочистить от городской гари.

— Вы же сами знаете — дела. Работу не бросишь. А кто здесь хозяйством управляет? — спросил Сергей.

— Ох, — Татьяна Андреевна укоризненно покачала головой, — вас бы на месяц в те места, где я жила, вы бы быстро выучились с коровами да курами управляться и таких вопросов не задавали бы.

Тут дверь отворилась, и на пороге возник Михаил. За ним кто-то топтался. Михаил, обернувшись, подтолкнул несмелого гостя вперёд, и в комнату ступил Молчун, который, сняв шапку, поклонился до земли и сказал:

— Здравствуйте, хозяева дорогие!

Все молча переглянулись, но ничего не сказали, и лишь Сергей, вдруг спохватившись, встал и торжественно ответил:

— Здравствуй, гость родной, проходи к столу. Чем богаты — тем и рады.

Они быстро поели, убрали со стола и вышли из избы подышать воздухом на берег озера. Фёдор раз-

жёг костёр, и все сели вокруг, молча любуясь удивительной первозданной красотой. Только у Молчуна в голове происходила невиданная работа мысли. Он силился что-то понять, но оно ускользало и не давалось разуму. Он пробовал, как и раньше, проникнуть за завесу внешней формы, но у него ничего не получалось, как будто перед глазами была пелена. «Неужели я потерял способность читать мысли и прозревать события? — подумал он. — Ничего подобного. Этого потерять нельзя. Это временное затмение». Тогда он решил, не задавая вопросов, просто получше вглядеться в окружавших его людей. Целый час он пялился на них, думая, что делает это тихо и незаметно, пока его «тихую» работу не нарушил взрыв смеха.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 18 19 202122 23 Следующая ⇒