Рыцари Грааля 9 страница

— Да, Иван, помнишь, как я тебе говорил, что мы работаем для единиц, и как ты на меня подозрительно смотрел? — спросил Сергей. — Теперь сам это повторяешь, потому что в реальной жизни с этим столкнулся. Так любое знание: сколько ни говори — всё без толку. Пока сам не столкнёшься, не увидишь, не потрогаешь — ничего не выйдет. Поэтому долой говорильню, завтра едем в Сергиев Посад, в Лавру.

— Да у меня только завтрашний день и есть. Ну что ж, скрестим мечи над обителью Сергиевой: да будут ей в помощь наши чистые помыслы, — сказал Михаил. — Мне в понедельник в Думу и вечером на самолёт.

— Ты у нас правительственным чиновником стал, — засмеялись Иван с Сергеем.

— Нет, я пока не член правительства, а государственный служитель — исполнитель воли народной, — ответил Михаил. — Я ещё не депутат, но буду им.

— Оно тебе надо? — спросил Сергей.

— Не мне, а нам. Нашему рыцарскому клану это необходимо. Ряды наши не пополнились?

— Пополнились. Мы Татьяну Андреевну нашли. Она сейчас в горах.

— Вот это здорово. Нам для равновесия ещё бы парочку женщин подыскать.

— Ты у себя тоже к людям присматривайся. Ряды наши должны полниться, — сказал Иван. — Я на Татьяну Андреевну чудом натолкнулся. В Москве такое найти — редкость великая. У вас люди должны быть почище.

— У меня есть кое-кто на примете, но я пока особенно не приглядывался, — ответил Михаил.

— Ты всех к Фёдору отправляй. Он теперь у нас инструктором по обнаружению рыцарских качеств будет и по приведению воинов в боевую готовность. А представляете, что люди говорить начнут, если к Фёдору всё время разные женщины будут приезжать? — засмеялся Сергей. — Вот уж они позлословят!

— Бедный Фёдор, — посочувствовал Иван. — Тебе смех, а ему ведь — одни сплетни разгребать.

Вскоре друзья утихли, а рано утром отправились в Сергиев Посад. Там они пробыли недолго — камень, заложенный в основание постройки самим Сергием, всё так же незримо творил свою работу, насыщая пространство священными токами. Потом они уехали к источнику, за несколько километров, где, по преданию, из небольшого холма потекла вода, когда отец Сергий ударил по земле посохом.

— И здесь есть камень, — сказал Сергей. — Смотрите-ка, лучи куда уходят. Вот что Москву ещё хранит. Знаете, должен быть и третий камень. Потом по узору посмотрим, где он может быть. Возвращались они до Посада полями.

— Вот земля наша бескрайняя, — говорил Михаил. — Чуть в сторону — поля, луга, леса. У меня такое ощущение, что города призваны уничтожать цивилизацию. Цивилизация — это естественное развитиe земли, когда за ней ухаживают, как за младенцем, вкладывая всё самое лучшее. Ребёнок может иногда простужаться, потом поправляться благодаря хорошему уходу, расти, учиться. Города же — это как доза антибиотиков, ударный курс инъекций: весь организм отравляют. Они всё убивают — и хорошее, плохое. Нет, будущее за небольшими поселениями, а города отомрут как не справившиеся с эволюционными задачами. Как же я землю нашу люблю! Как я хочу видеть её процветающей, радостной, сильной! Меня тоска берёт по могущественной единой Руси. Интересно, сколько бы мы единомышленников нашли, если бы лозунг такой выдвинули?

— А ты в Думе завтра будешь, выдвинь его, а мы посмотрим, — съязвил Сергей. — Впрочем, думаю, что внутренняя тоска по могущественной Руси многих съедает. Посмотрите, молодое поколение наших песен не знает, но стоит запеть, так они подпевают. Те песни объединяли, сплачивали, а современные разъединяют, поэтому молодые музыку каждый в своём ухе слушают. Единства нет, а хочется песни у костра попеть, на рыбалку вместе съездить, в горы сходить, в лес — в общем, чтобы душа от всей суеты отдохнула. Хотел бы я, когда служба моя кончится, в дальний скит уйти.

— Я исполню твоё желание, — торжественно произнёс Иван. — Прибавьте шагу, а то на электричку опоздаем.

Утром Михаил отправился в Думу и вечером, когда все собрались после работы, делился впечатлениями.

— Там атмосфера особая — нечеловеческая. Я бы сказал, автоматизированная. Дух живой отсутствует, но присутствует искусственно-технический. По-моему, когда люди туда входят, в них человеческое отмирает и они становятся автоматами по решению тех или иных проблем, но в основном собственных. Там царит закон: «ты мне, я тебе». Я тебе должность — ты мне доход обеспечь, я тебе завод уступлю, ты мне вертолёт подбрось, я твоего ребёнка на хорошее место пристрою, ты моей жене диплом достань. Ну и так до бесконечности. Они там не государственные дела решают, а собственные, потому и дерутся, и потасовки устраивают. Из-за народа они бы такое не творили, а вот за свою гордыню постоять — это пожалуйста, даже референдум по всей стране обеспечат, деньги народные на это не жалко.

— И ты хочешь там заседать, — сказал Сергей.

— Да ничего подобного. Я хочу дело делать, а не заседать. Мне народ верит, и хочу путём некоторых законных действий для него кое-какие льготы получить. Для всего Севера, — объяснял Михаил.

— Ладно, поживём — увидим, — ответил Сергей.
Что-то в его тоне насторожило Ивана, но почему именно он заметил это, Иван понял месяца через три, когда Михаил заехал в Москву снова на три дня. Иван его просто не узнал, а Сергей, слушая Михаила, покачивал головой, как будто только этого и ждал. Михаил словно раздобрел. Не то чтобы сильно поправился, а стал как-то весомее, значимее. Чувствовалось, что он знал свою силу, знал, как ею пользоваться. Пару раз он сделал им замечания, на что раньше Иван бы и внимания не обратил, поскольку они постоянно подшучивали друг над другом. Но когда Сергей что-то сказал Михаилу в ответ, тому это явно не понравилось. Когда же он побежал в свою Думу, Сергей спросил Ивана:

— Ты хоть видишь, что происходит?

— Я вижу, но не знаю, что именно.

— А ты ему сейчас попробуй что-нибудь поперёк сказать, посмотришь, какая дурь из него полезет.

— Я лучше не буду ничего говорить, — ответил Иван.

— И правильно, он тебя не услышит, а любое замечание воспримет как давление на его волю. Его нужно оставить в покое на время, мне кажется, жизнь его сама обломает. Я это ещё в последнюю нашу встречу заметил, что в нём что-то поселилось ненашенское. Ну, думаю, может, ошибаюсь? А теперь вижу, что не было ошибки, я зародыш увидел, а сейчас уже стебелёчек гордыни зацвёл. Ничего, мы его приласкаем и каждый день поминать будем столько раз, сколько вспомнится.

Поскольку Михаилу нужно было уладить какое-то дело с поставками, ночевать он не пришёл. Друзья увидели его уже перед самым отъездом, раздувающегося от счастья, что всё смог уладить.

— Ты, Михаил, с нами каждый день мысленно соединяйся, — говорил Иван. — Нам тебя не хватает.

— Хорошо, я в последнее время что-то слишком замотался и забывать об этом стал. В двенадцать и в шесть часов я с вами, помните, — сказал он на прощание.

Результаты сказались достаточно быстро. К Новому году Михаил сидел с ними вместе и чувствовал себя крайне усталым. С ним произошло то, что случается со многими, независимо от возраста и степени духовного развития. За каждым поворотом длинной дороги жизни человека подстерегает одна и та же опасность — гордыня. Причём у неё столько приёмов, чтобы заполучить желаемое, — не счесть! Михаил попался на ту же удочку, что и все; в погоне за благосостоянием народа, за той выгодой, которую могли получить многие благодаря его самоотверженности, он сначала забыл о себе, а потом вспомнил из-за постоянного напоминания о его заслугах. Без него ничего не могло решаться, он был единственным механизмом и рычагом, запускавшим то или иное дело. Он стал незаменим, и сам прекрасно это понимал. Началом было то, что он стал чувствовать свою значимость, он видел, что справляется лучше с любым делом, и хватался за всё сам, не давая ничего делать другим. И люди, естественно, отстранялись. В результате он остался почти один на всё начатое дело. Никто не проявлял инициативы: знали, что Михаил справится лучше всех. Вместо единения и общего дела получилось, что он всё делал сам и даже тащил людей за собой, в лучшее будущее. Однажды случайно брошенная кем-то фраза заставила его задуматься. Он услышал: «На командном месте виднее».

«Что же это такое? — подумал Михаил. — Меня нет, есть место. Тут что-то не то».

Он обследовал все закоулки своей души и ужаснулся. Чистого места в нём не было. Все заросло паутиной. Вместо сердца — мотор, вместо головы — компьютер.

«А я где? Где потерялся? »

Он взял три дня отгула и уехал на озеро, в такую глухомань, где его никто бы не нашёл. Проделав полную ревизию своего состояния, он увидел, что вся беда от одного: самость, гордыня затмили разум.

«Даже Христа искушали. А я кто? Решил, что мне уже ничего не страшно? — безжалостно бичевал он сам себя. — Поеду к своим. Пусть они из меня остатки повытряхивают».

И вот он сидел и молча слушал их весёлые рассказы о том, как они сами боролись с гордыней.

— Этот змей особенно коварен, — рассуждал Сергей. — У него вместо одной отрубленной головы девять вырастают. Ты на них смотришь и не знаешь, за какую вперёд хвататься. Лучше рубить все сразу, но это больно, потому что змей в тебя пророс, и он не где-то там, снаружи сидит, а внутри. Это значит, нужно себе самому операцию делать.

— Хорошо, что ты его вовремя заметил. Я с ним года два воевал. Вроде избавлюсь, а гляжу: он снова вылез, — говорил Иван. — За ним глаз да глаз нужен. Опасность существует на любой ступени. И даже чем выше, тем опасней. Потому что тебе сверху видно всё: и глупость человека, и мерзость его души, и алчность, и страх, и похоть, и самолюбие. Ведь, по существу, человек все поступки совершает из любви к себе, а прикрывается либо долгом, либо служением, либо любовью. Ты-то видишь. Ну и естественно, что первое желание ему на это указать, а толку-то? Только врага наживёшь, а пользы не будет. Он ведь тебя не слышит. Он свою гордыню слушает и ей служит.

— Ты сейчас к себе поедешь и всё поменяй, весь прежний распорядок. Пусть люди сами делают то, что им хочется, а ты их мудро наставляй, — говорил Сергей. — Даже если это ошибки — ничего. Сами сделают — сами исправят. На ошибках учатся. Ты должен стать наблюдателем. Они сначала ничего не поймут и по старинке к тебе за каждой малостью бежать будут, а ты их думать и делать отправляй. Но потом привыкнут и только радоваться будут, что самостоятельность обрели.

Глава 5

Никто бы не узнал в этой жизнерадостной женщине прежнюю Татьяну Андреевну. Раньше на ней была какая-то печать одиночества и тихого сострадания миру. Сейчас она была активна, не только вдумываясь в происходящее, но и пытаясь найти способы его изменения без ущемления воли людей. Помимо своей основной работы по выявлению талантов человечества она много времени проводила в Храме Единства, разнося его удивительные вибрации по всем местным деревням. Часто она навещала немногочисленных жителей окрестных нижних поселений, помогая им в их нелёгкой жизни. Особенно ей нравилось общаться с детьми, потому что они быстрее отзывались на новые токи эпохи. Их сознание ещё не замутилось условностями мира, они жаждали его познавать, и Татьяна Андреевна с удовольствием им рассказывала разные истории о мироздании, попутно вводя нехитрые математические формулы и знаки. Ей было интересно развивать их сознание таким образом, чтобы строгая математическая логика вывела их на абстрактные истины, никакой логике не подвластные. Но с этими детьми ей было куда проще, ибо она видела, насколько они отличались от городских жителей. Татьяна Андреевна прекрасно разговаривала на двух местных наречиях, и поэтому ей было намного проще, чем остальным. Она и думать забыла о своём возрасте, явно ощущая впереди много лет служения, потому что знала, что придётся ей идти в большие города, где заменить её пока некому.

— У каждого из вас свой камень. — Рыцари стояли под огромным сияющим куполом древнего Святилища. Отовсюду исходил Свет, и не было ничего, кроме Света.

— Твой камень — яспис. Он будет сиять в груди твоей, озаряя невидимыми лучами сердца человеческие. Вы призваны служить людям рукой Справедливости, сердцем Мудрости и Любовью вселенской. Вы несёте в мир лучи небесных камней, скрещивая их в сферах надземных для защиты от зла. Творите добро! Монсальват!

Татьяна Андреевна спускалась с небольшого холма к извилистому горному ручейку. Она очень любила это место и иногда приходила сюда посидеть у воды. Здесь всегда вырастали разные цветы, и она никогда не знала, какие встретят её сегодня. Уже внизу она заметила сидящего на её любимом месте человека, и сердце её радостно забилось.

— Фёдор, какими судьбами! Я вас столько времени не видела, — обнимала она его.

— Вы ли это, Татьяна Андреевна? Я шёл сюда на ток вашего сердца, но то, что я вижу, совсем не похоже на того человека, которого я оставил здесь почти год назад.

— Да, я изменилась. Собственно, это нельзя назвать изменением. Я — другой человек, который носит прежнюю оболочку, то есть одежду. Тот, который жил в моём теле раньше, умер, отдав лучшие накопления новому человеку. Я когда-то слышала слова, сказанные одним из вас, что лучше не встречаться со старыми друзьями. Теперь я знаю почему, хотя раньше не совсем понимала. Я даже знаю, почему все Учителя человечества, давая новое Знание, ориентируются на новое сознание. У новых людей взгляд на мир широкий, и они охватывают его целиком. Человек же консервативный смотрит из своей скорлупки. То, что лежит за пределами этой скорлупки, ему недоступно, поэтому, не понимая, в силу своей собственной ограниченности, он, бедненький, начинает искать изъяны там, где их нет, вместо того чтобы поглядеть внутрь себя и раздвинуть рамки ограничений, поставленных собственным сознанием.

— Знаете, ни один человек, изменивший себя, не был признан своим старым окружением. Люди теоретически стремятся к обозначенной цели — духовному росту, а практически этого не признают. Вспомните Джаджа, о котором Блаватская писала, что он стал другим человеком. Кто из современников этому поверил? Они не признавали его прекрасных новых работ потому, что знали его раньше и были убеждены, что этот человек такое написать не может. А даже если и написал, то не стоит принимать его слова во внимание. Это ведь и есть неверие в эволюцию, тог да чего же эти люди хотят для себя? А полковник Олькотт? Игрок и гуляка. Но в результате работы над собой стал другим человеком. И тоже, между прочим, порвал с прежним окружением.

— Я думаю, что мне будет очень трудно общаться со старыми знакомыми, если я вообще вернусь в мир, — сказала Татьяна Андреевна.

— Вернётесь, я за вами и пришёл. Иначе зачем нужна трансформация духа, если её в мир потом не нести? Это нужно и вам, и миру. Человечество должно получать новые токи, а вы их восприняли и теперь начнёте делиться ими с другими. Это и есть семена Вечности, проводящие незримую работу во Вселенной. Деревенские ребятишки передадут токи, воспринятые от вас, своим родным. Так сеть ширится, и Свет по новым путям разливается. Хотите уйти отсюда?

— И да, и нет. Сердце моё навечно здесь останется, во всяком случае, его половина. Другая домой тянется, в Россию.

— Тогда готовьтесь. Завершайте дела, и через неделю пойдём, — сказал Фёдор.

Прощание было недолгим. Татьяна Андреевна передала свою работу новым людям — супружеской паре из Англии, прибывшей сюда неделю назад. Они поселились в протестантской деревне, но уже на следующий день увидели Храм Единства и захотели жить при нём.

— А мне стал очень близок ислам. Не знаю почему, не могу объяснить, но я прониклась этой религией. У меня столько друзей в мусульманской деревне! Но она быстро приближается к Храму Единства. Я даже думаю, что скоро сольётся с ним, и это будет единое поселение.

— Очень может быть. Собственно, было бы прекрасно, чтобы отдельных деревень не было вообще, а существовало только одно Поле Радости. Это время не за горами. Думается, что если вам доведётся вернуться сюда, вы это увидите.

Назад они шли совершенно иным путём, и через три дня Татьяна Андреевна почувствовала, что окружающая обстановка стала другой.

— Что-то изменилось, — говорила она. — Не поймучто именно, но сейчас всё другое, не то, что было раньше.

— Наша планета — живое тело. У этого тела есть органы, и когда вы по поверхности Земли переходите от одного органа к другому, вы это ощущаете. Это не имеет отношения к границам государства, которые бесконечно перекраиваются. В данном случае мы вступили в область планетного сердца, а вы это почувствовали, — объяснял ей Фёдор.

- Так у меня такое ощущение, что мы дома, в России.

— Это так и есть. До дороги — рукой подать, на попутках доберёмся до деревеньки.

— Фёдор, этого не может быть! — воскликнула Татьяна Андреевна, но, спохватившись, замолчала. — Я забыла, что всё может быть, это по привычке вырвалось. Соседи Татьяну Андреевну не узнали, и только корова приветствовала её радостным мычанием. Вечером, стесняясь, на пороге возникла Валентина, пытаясь выяснить, кто же это приехал с Фёдором. Она долго всматривалась в Татьяну Андреевну, не желая верить своим глазам, и через час, скрепя сердце, признала в ней прежнюю жиличку. Но зато потом ахам и охам не было конца. Валентина уверяла, что Татьяна Андреевна выглядит теперь моложе её самой, а Валентине было под сорок.

— И сколько вы тут поживёте? — спросила Валентина.

— Недели две, — ответил Фёдор. — Ей к нашей жизни попривыкнуть надо. Ты бы, Валентина, с ней пару раз на станцию съездила.

Машины, проходящие один раз в два дня, станция, люди и один сельский магазин так удивляли Татьяну Андреевну, что она поняла, зачем ей нужно какое-то время для освоения.

— Конечно, что со мной в Москве будет, представляю! — говорила она.

— Вы не сразу в Москву поедете. Вы сначала к нашему другу отправитесь на Север. Ему секретарь требуется, который бы не только исполнял приказы начальства, но и сам многие вопросы решать мог. Вам это будет под силу. Там одного Михаила уже не хватает.

— Ну и замечательно, — быстро согласилась Татьяна Андреевна. — На Севере города маленькие, и я больше людей смогу охватить. Мне бы ещё с домашними переговорить, все-таки я соскучилась по ним.

— Вы из Норильска с ними поговорите и даже сможете часто разговаривать. У большого чиновника будете работать всё-таки, а у них мелких денег на переговоры не считают.

Через несколько недель Татьяна Андреевна оставила деревушку и натуральное хозяйство и стала заново привыкать к городским условиям. Люди её безмерно удивляли. Она, уже привыкшая к чистоте, прямоте, действию, поражалась лживости, корысти, лени, с которыми сталкивалась на каждом шагу.

— Сознание народа изменилось. Все хотят получать большие деньги, ничего не делать и бесконечно развлекаться, — говорила она Михаилу. — Одна алчность в глазах сверкает. Люди ни о чём не думают.
Судьба детей их не волнует, судьба страны — тем более. Малая часть обогатилась безмерно, а девяносто пять процентов прозябают в нищете. Да это же революционная ситуация. Люди ослепли, что ли?
Нищета породит бунт, русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Эти богачи дутые, необразованные выскочки, случайно урвавшие кусок, не знают русского человека. Им бы историю подучить да поразмыслить, чем это им грозит — такое нежданное обогащение. Я в данном случае не о будущей карме говорю, а о ближайшей действительности.

— Конечно, спорить с этим бессмысленно, вы правы. Вот поэтому нам и нужно приложить максимум стараний для выравнивания ситуации. Люди, в глубине души презирая деньги, тянутся к ним, стремясь быть не хуже других, плюют на зарубежные товары, но покупают их, поддаваясь всеобщему потребительскому ажиотажу. Они наступают на собственную гордость и стараются быть как все, но тем не менее катастрофически беднеют — и материально, и духовно. Приспосабливаясь к несвойственной им психологии, они лицемерят, лгут, гонятся за тем, о чём бы раньше даже не подумали. Они ломают себя, но это кончится взрывом, потому что всё насильственное ломается, а не плавится постепенно. Мы должны, невзирая на условия, сеять добро, честь, справедливость. Мы должны быть рыцарями в любых обстоятельствах. Рыцарь не понимает приспособленчества, он знает только законы рыцарства: помоги слабому, обиженному, угнетённому. Нам нужно быть милосердными и справедливыми, нам нужно любить, а другие потянутся к магниту.

— Я смотрю на то, как здесь у вас дело поставлено, и удивляюсь. Люди самостоятельные, за решениями к вам не бегут, а сами действуют. Это редкость, в большинстве случаев все на руководство ориентируются, ему угодить стремятся. А здесь они знают, что им делать, и на вас не оглядываются.

— О, знали бы вы, сколько труда мне это стоило, — ответил Михаил. — Я сам через такие испытания прошёл, но вовремя понял, что это — испытание, хотя первые удары всё же пропустил. Сразу не распознал. Но друзья помогли.

— А я думала, что испытания уже прошла, раз в таких местах побывала.

— Нет, они только начинаются. В чистоте, в любви да ласке жить просто. Вы потом это сумейте в миру сохранить. Там вы закалились, а теперь попробуйте здесь выстоять, оставаясь такой же ровной, любящей и справедливой. Вот в чём подвиг. А так бы весь мир в горы убежал и сидел бы там, наслаждаясь безмятежным покоем. Всем нам покоя хочется, но это не тот покой, какого бы достичь следовало. Человек думает о спокойствии, а это две большие разницы. Он хочет, чтобы его не нервировали, не раздражали, не приставали с глупостями, а дали спокойно делать богоугодное дело. А подвиг в чём? Где он в этом мёртвом спокойствии? Нет, покой нам только снится.

— Да, я чувствую, что начинается следующий этап моей жизни. Пять лет назад я впервые соприкоснулась с неизвестным и таинственным. Год с лишним провела в трудах по становлению духа. Сколько же ещё нужно идти? — спросила Татьяна Андреевна.

— Этому нет конца. Закончится одна ступень, начнётся следующая. Человек живёт циклами, причём они у всех различные: бывает три года, бывает семь, бывает и шесть. Если поразмыслить да на прожитое посмотреть, каждый эти вехи в своей жизни найдёт и вычислит, когда ему ждать следующих перемен. Вы, судя по всему, живёте семилетиями. Это наиболее распространённый цикл. Потом круг начинает сужаться, но вот когда перемены будут следовать ежегодно — тогда берегитесь. Это уже будет не спиральный цикл, а смерч.

— Что поделаешь, я согласна даже на смерчи, лишь бы суметь жить достойно. Вы завтра уезжаете?

— Да, снова на пять дней. Опять вам командовать, — ответил Михаил. — Знаете, народ нахвалиться не может. Хоть вы им и правду в глаза иной раз говорите и отказываете часто, но они на вас не обижаются. Она честная, говорят.

— Мы просто привыкли лицемерить и часто врём по инерции. А человеку нужно всегда правду говорить и объяснять, почему именно так поступаешь. Тогда он не обижается.

Михаил по-прежнему ездил очень много, поэтому Татьяна Андреевна, остававшаяся теперь вместо него, была просто спасением для всех. Она мудро и требовательно относилась к людям, в душе преследуя одну цель — установить в регионе такие порядки, с которых и другие бы брали пример. Она давно поняла, что хорошее так же заразительно, как и плохое, но только это хорошее должно быть слишком хорошим, чтобы приобрести магическую притягательную силу. Если во всех своих поступках, словах и мыслях демонстрировать рыцарские законы, следуя им в малейших проявлениях, то люди пойдут за тобой и станут подражать и стремиться походить на тебя. И однажды, когда она случайно услышала разговор людей, которые, обсуждая её, назвали рыцарем, случайно угодившим в наш бурный технический век, то она подошла к ним и сказала:

— Я пришла туда, куда хотела прийти, я делаю то, что считаю нужным для нашей страны. Я служу Родине точно так же, как служила ей в былые рыцарские времена, потому что законы рыцарства не умирают и им можно следовать в любом государстве, при любом строе, было бы на то желание вашего сердца.

— Отдайте все ваши скорби и печали Мне. Я приму человеческую боль и преображу её в радость Любви. Несите людям только радость — они нуждаются в ней. Сменилась нота эпохи. Звучит новая музыка сфер. Ваши сердца наполнены неземной мудростью. Делитесь ею с человечеством. Она исходит из сердец ваших — это стрелы воинов. Новые токи с большим трудом пробиваются вниз, но вы помогаете им распространяться по Земле. Старые вибрации ещё сильны, и они будут сражаться за себя, но новые аккорды звучат всё сильнее и выше. Выше, к Свету, Вы — Свет, и люди, идущие за вами, тоже станут Светом. Я действую в мире благодаря вам. Вы — Мои уши, глаза, руки и ноги. Вы готовите путь Духу в мир дольний, и когда Я сойду в него, кровь Моя заструится по проложенным вами артериям. Вы, рыцари Мои, хранили кровь Христа. Теперь вы охраните плоть Мою на тверди.

Рыцари молчали. Их сердца были спаяны, представляя собой единое целое. Кристалл духа сиял, переливаясь всеми огнями, которые может представить сердце. Они наблюдали за творением собственного духа и поражались величию содеянного. Дух творил — творил форму, бесценный алмаз, сильнее и драгоценнее которого не было ничего на свете.

Татьяна Андреевна, жившая теперь в горизонтальной плоскости, не забывала и о духе. Все свои знания, накопленные за время обучения, а также и прежние, пересмотренные и преобразованные, она несла в обычную повседневную жизнь, делая её красочнее и интереснее. Ей очень хотелось знать больше о камнях, и несколько раз она звонила Сергею, поскольку сведений, добытых из книг, ей явно не хватало.

«Как трудно! Кто бы искренне ни заинтересовался этим вопросом, практически ничего бы не нашёл, — думала она. — Все работы наполовину повторяют одна другую. Смешали знаки Зодиака, месяцы, камни, числа, металлы в кучу, сами запутались и других обманывают. Никаких соответствий, один утверждает одно, другой — другое, и если меняет соответствие камня месяцу, то утверждает, что это — открытие, но на основании чего сделанное — непонятно. Как же разобраться? »

Сергей объяснил ей, что тайна камней познаётся собственным сердцем. Нужно просто задать ему вопрос и вслушиваться в ответ. Обязательно придёт подсказка. Это будет ниточка. Если потянуть за неё, то клубок начнёт разматываться. А поскольку это всё-таки тайна, то она зашифрована и нужно понимать аллегорический смысл многих намёков. Истинные знания ищите в мифах и легендах. Многое можно найти в Откровении, но опять-таки — читать не буквально, а чувствуя внутренний скрытый смысл сказанного. Зато через какое-то время Татьяна Андреевна поняла, что значит защитная сила камня. Носимый в правильных сочетаниях, он мог служить уравновешивающей силой, укреплять здоровье и гармонизировать состояние человека. «Свой» камень нуждался в соответствующей огранке и оправе. В зависимости от того, носился он на шее или на пальце, он выполнял различные функции защиты. Его следовало подзаряжать, очищать, любить, и тогда он становился единым целым со своим обладателем. Камень является носителем любой информации, поэтому, в силу особого угла падения пространственных лучей и токов на грани, он раньше обладателя его знает что-то и долго удерживает в памяти произошедшее, если только не стереть её очистительной процедурой. Поэтому лучше при камне не горевать, не плакать, не творить зла, ибо в нём сохранятся эти токи и он будет выдавать их даже тогда, когда человек совершенно забудет о произошедшем.

Татьяна Андреевна всё это быстро усвоила и стала использовать в повседневной жизни, поскольку многочисленные встречи с самыми разными людьми отнимали у неё много сил. Она долго размышляла, почему люди так по-разному влияют на состояние человека. От присутствия одних — легко и радостно, от других — тяжело и мрачно. Михаил объяснил ей, что дело — в соответствии токов.

— В принципе, на гармоничного человека это не действует. Он просто может отметить, что тот труден в общении, а вот с этим — легко. Другого же можно вывести из себя за считанные секунды, и всё это — из-за несовпадения вибраций. Люди с более низкими вибрациями всегда хотят быть ближе к людям с более высокими вибрациями. И это неудивительно. Свет всегда притягивает. Но сколько бы они ни находились рядом — это временно, поскольку высокими токами невозможно насытиться — их следует производить самому.

— А стоит ли делиться своими токами? — спросила Татьяна Андреевна.

— Следует только одаривать человека сердечным участием и больше ничего. Вы пока не можете знать, кто перед вами и в чём нуждается. Но думаю, что скоро постигнете и эту науку. Мы помогаем всем, кто просит о помощи, и тем, кому она действительно нужна, даже если он молчит. Мы не помогаем тем, кто требует помощи, если видим, что он в состоянии справиться сам, а его требования — всего лишь каприз его низшего Я.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒