Рыцари Грааля 8 страница

— Конечно, но у нас особые способы сбора, заготовки и приготовления. Практически всё превращается в порошки и крошечные гранулы.

Разговор длился минут пятнадцать, пока Татьяна Андреевна вдруг не поняла, что разговаривает молча. Что она спрашивает и выслушивает ответы, но все это в полной тишине. Тут ей совсем стало не по себе.

— Ну почему вы удивляетесь? — спрашивал Фёдор. — Вы же всё это знаете.

— Как? Почему? Одно дело — теория, а другое — когда с тобой происходит. Это же одни сплошные чудеса.

— Какие же чудеса, когда вы сами это умеете? Вы же признаёте, что участвовали в беседе? Значит, не вы видели чудо, а сами его создавали. Куда более удивительно это выглядит для тех, кто наблюдал за вами. Вы об этом не подумали?

— Да, действительно.

Она оглянулась. Три человека стояли и остолбенело глядели на неё. Похоже, что для них Татьяна Андреевна была если не богиней, то уж посланцем неба — это точно.

— Ну вот видите. Вы сами от страха непонятного замираете, а они просто парализованы, — смеялся Фёдор.

День прошёл быстро. На эту ночь они вновь остались при храме, а рано утром, когда Татьяна Андреевна вышла из комнатки, она увидела цветущую долину, а на краю её — деревню.

— Вон же она! — закричала Татьяна Андреевна. — вижу её.

Танга стоял рядом и улыбался.

— Пойдём днём, — сказал он, и опять Татьяна Андреевна всё поняла.

Как ни училась Татьяна Андреевна, но всё равно строила представления о том, что увидит в деревне. Образы навязчиво следовали за ней, и она рисовала себе храм, одежду тибетцев и индийцев, но все её представления не уходили далее уже виденного ею. Просто они были чище, яснее, солнечнее. Но то, что она увидела, представить было невозможно.

Это была настоящая русская деревня с небольшой часовенькой в центре. И жители в ней были русскими. Во всяком случае, говорили по-русски. Когда Татьяна Андреевна увидела всё это, она просто расплакалась, а потом спохватилась:

— А если вдруг сейчас всё пропадёт? Где я окажусь?

— Да никуда ничего не денется. Вы об этом не думайте, — успокаивал её Фёдор.

Она расположилась в доме Дарьи Ивановны, которая ей смутно напомнила одну знакомую из дачного посёлка, куда она с мужем ездила отдыхать лет двадцать назад. Всё в доме было аккуратненькое и чистое, как и любила Татьяна Андреевна. В огороде, помимо овощей и зелени, полным полно цветов. Это вообще сразило её напрочь. Но больше всего её поразил душ, который она не видела уже очень давно. Два дня Татьяна Андреевна приходила в себя, а на третий Дарья Ивановна сказала, что её зовут на собрание. Собрание, конечно, громко сказано, потому что в соседнем доме её ждали несколько человек, в том числе и Фёдор. Тот, кто как будто управлял всеми, объяснил Татьяне Андреевне, чем она будет заниматься.

— Здесь пригодятся ваши математические знания и журналистские. Вы будете отслеживать всё, что происходит в мире, с точки зрения математических новостей. Любые открытия, статьи, незаметные любительские доклады, робкие шаги молодых учёных.
Вы же знаете, как трудно сейчас пробиться в науку, которой практически не существует. А таланты есть. Есть люди, мыслящие по-новому, только они никому не нужны. А нам нужны. На таких будет опираться наука будущего. Видите ли, это не просто собирание материала. Это своего рода взгляд в следующий век. Ищите, и не только математиков, но и физиков, астрономов — ограничений нет. У вас взгляд на мир широкий, вы не связаны никакими догмами и условностями. Эта работа будет проводиться в научном центре. Там же и библиотека. Конкретно по этому вопросу будете работать пять часов в день, заниматься хозяйством — два часа, а в оставшееся время вы найдёте, чему здесь можно научиться.

Этого управляющего Татьяна Андреевна назвала головой, хоть к гоголевскому Голове он не имел никакого отношения.

— А ведь и правда, Вениамин Игнатьевич, у вас такое длинное имя, смотрите, как вас укоротили, —Голова, — сказала Дарья Ивановна.

Все засмеялись. Татьяна Андреевна покраснела, забыв об умении жителей читать мысли, а Фёдор сказал, что теперь все так и будут звать управляющего.

Как-то вечером Татьяна Андреевна встретила Фёдора, которого видела теперь не так уж и часто.

— Фёдор, сколько вы ещё здесь будете? Я-то понятно, я на пенсии, в общем-то — одинока, я учусь, но вам-то вроде и дома надлежит быть? — спросила она.

— А кто вам сказал, что меня там нет? — ответил Фёдор. — То, что вы меня здесь видите, вовсе не значит, что я дом бросил. Вы же знаете о делимости духа, так почему забываете? Может быть, я как раз там и живу, а здесь изредка появляюсь? Деревня-то не совсем видима. Вы не забывайте об этом и вообще все свои знания делайте практическими.

— Может, и я дома? — засмеялась Татьяна Андреевна.

— Очень может быть.

— Да вы что! Вы не шутите! Я понятия не имею, что там делаю, и ответственности за свои поступки не несу, — всполошилась Татьяна Андреевна.

— Плохо. Вы должны знать, что и где вы делаете. Может, вы там в дело подсудное влипли, простите, а когда вспомните, поздно будет — уже осудят. Ну это я шучу, конечно, но пока вы себя не помните, вас там и нет. А как осознавать себя станете, так и появитесь. Ладно. Думайте пока и учитесь. Но не знания важны, а их практическое применение. До свидания, мне корову доить нужно, — сказал Фёдор.

— Здесь же нет коров, — удивилась Татьяна Андреевна.

— Но дома же есть. Не всё ж Валентине за ней ходить, — сказал Фёдор и быстро зашагал прочь.

Как Татьяна Андреевна ни пыталась всё услышанное в голове сложить, у неё ничего не получалось. Ну никак это в законы физики не укладывалось!

«Ладно, оставлю я эти безнадёжные попытки, — подумала она, — а попробую принять сердцем».

На сердце же всё легло удивительно быстро. Корову доить надо? Надо. Значит, нужно быть там. Людям помогать надо? Надо. Значит, нужно быть там. Со мной видеться надо? Надо. Значит, нужно быть здесь. Какие могут быть преграды на пути, если дело делать нужно? Вот это Татьяне Андреевне было очень понятно, и она, успокоившись, пошла в сторону дома. Она стала намного внимательней, а вопросы, её мучившие, старалась разрешать сама, помещая их в сердце. Проходило время, и ответ приходил сам собой, рождаясь из глубины сознания.

Вдали что-то привлекло её внимание, но поскольку уже смеркалось, Татьяна Андреевна не решилась идти в ту сторону, а спросила у Дарьи, что там такое строится? Дарья ответила, что это не стройка, а общий храм на несколько общин.

— А почему я его раньше не замечала? — спросила Татьяна Андреевна и споткнулась на своём вопросе. — Так тут несколько деревень?

— Да, деревень несколько. Они расположились так, чтобы всем жителям было удобно ходить в общий храм. Видите ли, в каждой деревне люди придерживаются своего пути развития, того, который им ближе. Например, соседняя деревня у нас мусульманская. До тех пор пока мы не расширим наше сознание настолько, чтобы понять, что все пути сводятся к одному — Любви, — все идут привычной и понятной их сознанию религией или же Учением. Но поскольку здесь собираются люди, способные к дальнейшей эволюции и не ставящие себе рамки в познании, то есть надежда, что они примут просто Путь, без условных делений его на ту или иную религию. Какая разница, как ты исполняешь предписания и как ты складываешь пальцы? В твоём сердце живёт вера в Бога и в Любовь. Вот что важно. Религии — это ведь от людей, Бог никого не делит. У Него нет своих и чужих. Ему все — дети. Так вот, тот, кто способен это понять, начинает видеть и наш общий храм — Храм Единства. Если видите, то и дорогу к нему найдёте. Завтра приходите.

Каких только людей не увидела Татьяна Андреевна в храме! Люди всех национальностей и религий собрались там, и видно было, что не обряды их волнуют, а вера и искренность собственного сердца. Каждый стоял и будто бы вслушивался в себя: как он воспринимает всё происходящее? А там ничего особенного не происходило. Звучала почти неслышимая мелодия, и читалась молитва: «Именем Христа, Именем Будды, Именем Майтрейи, Именем Магомета. Именем Соломона, Именем Великих Учителей и Пророков, Именем Братства Земного и Небесного примите желаемое вами не во вред и убийство, но в постижение Света. Омываю дух мой чудом подвига и молчанием. Приму Сияние Истины».

Видно было, что люди знали друг друга, а Татьяна Андреевна была одна вновь подошедшая. Она стояла рядом с женщиной-мусульманкой и после молитвы пошла вместе с ней.

— Где вы живёте? — спросила Татьяна Андреевна.

— Так вон наша деревня, — Фатима указала в сторону небольшого леса.

И о чудо! То, что раньше не видно было взгляду Татьяны Андреевны, теперь открылось ей во всём великолепии.

— Послушайте, но у вас же мечеть такая большая, а я ничего раньше не замечала.

— И я раньше не знала о существовании рядом с нами православной общины, — ответила Фатима. — Вы теперь сможете и к нам приходить. Заходите в гости.

Они тепло распрощались и пошли каждый в свою сторону.

— Вот чудеса, — сказала Татьяна Андреевна, — век живи, век учись. Кто бы мог подумать, что на старости лет сподоблюсь с таким столкнуться. Это только в сказках бывает.

— А сказки кто сочиняет? — спросила Дарья. — Те, кто всё это знает и видел. Но ведь вы сегодня сами читали: «Омываю дух мой чудом подвига и молчанием». И вы молчать будете. И не потому, что клятву какую-то давали, а потому, что просто не захотите святыни псам бросать. Если веры в сердце нет, человеку хоть сколько доказательств ни приводи, он всё будет изъяны в словах ваших искать. А когда сказать будет нечего, то на вашу личность переключится, и вы узнаете, что у вас есть внебрачные дети, брошенные на произвол судьбы, что вы ограбили банк и на эти деньги уехали в Индию и т. д. Вы ведь всё прекрасно знаете, человечество ничего нового не придумало, а клевета так и осталась клеветой. Вы будете молчать, не себя оберегая, а не желая отдавать на

поругание завистливым и ничтожным созданиям наши святилища. Я вам не завидую. Все побывавшие здесь обречены на одиночество в миру.

— О нет, у меня два друга в Москве есть, — ответила Татьяна Андреевна. — Какое счастье, что я хоть с ними смогу об этом говорить!

— А кто вам сказал, что вы будете жить в Москве? — спросила Дарья Ивановна. — Вы захотите служить и исполнять повеления Высшей Воли, а куда она вас направит — неизвестно ведь. Так что готовьтесь служить Вечности, а где, в каком месте — кто знает?

Глава 4

Иван с Сергеем летели на международный симпозиум в Париж.

— Город моих мечтаний, — сказал Иван. — Сколько раз я видел себя ходящим по улицам Парижа.

— Ну, немудрено. Эти улицы исхожены тобой вдоль и поперёк за последние шесть столетий. Ты ведь у нас массу орденов основал, а потом приходил вновь, чтобы внести какие-то поправки и установить новые связи. Где людям догадаться, что всё это один дух творит! Они же одного основателя почитают, а другого ругают. Этот, говорят, явный враг тому. А то, что он разные задачи выполнял, руководствуясь таким весьма скользким показателем, как рост человеческого сознания, это им невдомёк. Ты ещё увидишь, как тебя святым почитали: я в одной церкви тебе твоё изображение покажу, в Пантеоне усыпальница твоя есть, ну а в следующем веке ты был проклят как разбойник и злодей. В общем, тебя каждый день в службе как святого поминают, но при этом ты остаёшься ещё и явным злодеем Франции. Где им понять пути духа? — говорил Сергей.

Поездка была короткой — всего пять дней, но они хотели за это время побывать везде и посмотреть всё, что возможно. Это было весьма сложной задачей, поскольку Париж богат достопримечательностями, поэтому друзья ограничились Лувром, Сорбонной, Версалем и улицами Парижа. Они знали несколько церквей, где бывал Сен-Жермен, и местоположение некоторых орденов и тайных обществ, основанных Великим Магистром, правда, всегда под разными именами. Но одно дело — история, другое — тайные знания. Всюду, где им довелось побывать, они ощущали влияние Великого Духа и токи его, заложенные в основание многих построек. Ничего не угасло. Всё работало и приходило в ещё большее движение.

— Это связано с нашим особым временем, — говорил Сергей. — Всё оживает. Мы работаем в России, здесь работают другие. Мы приехали сюда и переплели токи стран, и дальше, куда бы мы ни попали, всюду будем нести вибрации наших мест. Мы вернёмся в Россию, а кто-то другой, побывав здесь, унесёт наши токи в Бразилию и Аргентину. Вот так по всему миру и работаем, сплетая нити в единый узор.

На симпозиуме Сергей делал доклад, касающийся особых свойств редких камней. Иван рассматривал их исторический аспект, а в самом конце дал рекомендации чисто практического характера — медицинского. Это вызвало бурный интерес всех присутствующих, и пришлось им задержаться на два дня, чтобы написать рекомендации по применению камней конкретно при некоторых болезнях. Иван сразу стал известен в научных кругах, а когда выяснились его особые знания и в лечении тяжёлых переломов, то он понял, что теперь его не оставят в покое никогда.

— Сергей, надо бежать! — сказал Иван.

— Куда ты денешься, они тебя и дома достанут. Забудь о них. Знаешь, пойдём сегодня в Нотр-Дам. Мы посидим там, где собирались великие алхимики прошлого. Как интересно! Мы почитаем прошлое, стараемся прикоснуться к древности. Всё, что ушло, — свято. Но разве могут умереть тайные знания? Разве могла исчезнуть алхимия или же ордена? Всё существует и сейчас, просто людям не дано это знать. Население увеличилось, куда меньше стало вероятности встретить тех, кто знаниями владеет, вот люди и думают, что всё исчезло. Да и потом, кто признает в тебе Великого Магистра? Ты — Иван Сергеевич, историк, медик. Люди строят представления о старине, наделяя необыкновенными чертами тех, кого нет рядом. А о том, чтобы оглянуться, они и не думают. Им и в голову не приходит, что все алхимики и розенкрейцеры живы-здоровы в другом обличье, но дух-то — тот же. Нет пророка в отечестве своём. Вот через сто—двести лет о тебе будут исследования писать и диссертации защищать. Да ещё будут говорить, что ты продолжал традиции древних орденов. Но о том, что ты каждый век приходишь в воплощение, чтобы продолжить начатую работу среди людей другого сознания, — они не подозревают. Очень многие верят в перевоплощения, но теоретически. А на практике — не понимают, что же это такое.

Ближе к вечеру они пришли к главному входу в Нотр-Дам, но там было слишком многолюдно и шумно, поэтому они подошли к небольшой красной двери и остановились, разглядывая внутреннее великолепие собора.

— Удивительнейшее место, — сказал Иван. — Это сама история. Мало того, что оно отражало исторические события, оно само творило их. Здесь собирались алхимики древности, мистики и члены тайных орденов. Это было место истинных рыцарей — рыцарей духа, и здесь же рыцарство закончило своё существование со смертью Жака де Моле — Великого Магистра Ордена тамплиеров.

— Можно подумать, что рыцарство уничтожено. А мы тогда кто? — говорил Сергей. — Нет, дорогой, ты такие мысли в пространство не посылай. И Жак де Моле прекрасно сейчас здравствует и творит свою работу в Вечности. Будто не знаешь?

— Миль, Я знаю о победе твоей над вечным врагом человечества — гордыней. Скрестите руки над Чашей, и пусть Свет её проникнет во все тела ваши, идущие по дорогам Вечности. Воины Мои! Я благословляю вас на дальнейший труд во имя Любви и Справедливости Победа над собой — это только полпути. Следующая ступень — служение Вечности.

«Разве мы не служим? » — подумал Один, окинув взглядом рыцарей.

— Служите, но служение бывает разное и приобретает совершенно иные качества по мере открытия сердца. Чем больше Любви в сердце, тем выше служение. Ты поймёшь это, Один, поймёшь очень скоро.

— Всё я знаю, — ответил Иван. — Я вот думаю, не мало ли мы делаем? Ездим, рассказываем, обучаем, изучаем, пишем, но, может, что-то ещё нужно?

— А что бы ты ещё хотел? — спросил Сергей.

— Я бы хотел видеть результат этой деятельности. Хоть бы кто-то изменился и воскресил в себе духовное существо. Я пока ни у одного человека преображения его природы не наблюдал. Обидно. Неужели никто не хочет на себя честно посмотреть? И ещё я хочу увидеть, как меняется человечество. Что оно реально стало добрее, сердечнее, духовнее.

— Ишь ты, человека изменённого ещё не наблюдал, а уже захотел человечество изменённое увидеть. Это как же возможно? А твоя жажда результата так в тебе и застряла, — говорил Сергей, — только в другие состояния вылилась. Вспомни, двести лет назад ведь было другое сознание, не правда ли? Люди всё-таки изменились. Ты видишь мир за прошедшие тридцать лет. Вот всё, о чём может судить обычный человек. Но ты-то можешь заглянуть и в прошлый век. По сравнению с ним ты изменения видишь?

— Да, сознание всё же стало пошире. Но качества человеческие — такие же, выражены только по-другому. Я бы сказал, внешней дикости меньше, она внутрь спряталась, а на поверхность вылезли ложь и лицемерие.

— Тоже верно. Происходит переструктурирование оболочек, но люди этого не замечают, потому что всем дано видеть только короткий отрезок жизни. Нужно уметь шагнуть за него и войти в Вечность. Вроде и просто, но для этого истинная вера нужна, вера в то, что существует мир и до, и после нас. Ведь сейчас думающие люди чем живут? Многие ожидают Пришествия. Одни хихикают, другие радостно кричат: конец, конец! Конец чему? Неужели кто-то может всерьёз думать, что кончатся жизнь, человечество, планета? Что же станет тогда с Солнечной системой, с космосом? Как можно вырвать кусок из Жизни? И тем не менее многие так думают.

— Для них это и есть конец, — добавил Иван. — Они себе придумали такую версию, такую и получат. Их сознание дальше не шагнёт.

— Это я к тому начал разговор, Иван, что наше дело с тобой — работать для тех, кто хочет участи другой. Для тех, для кого мир не кончается и кто видит жизнь и после Пришествия. Они говорят: мы верим! — и тем самым открывают Врата в Вечность. Вот на кого особо должны быть направлены наши усилия, но не должны мы забыть и того, кто ни во что не верит. А вдруг в последний миг с ним что-то произойдёт и наступит духовный перелом?

— Ты меня так агитируешь, будто я член какой-то секты, а ты призван вовлечь меня в другую, — сказал Иван. — У меня меняется отношение к человечеству. Я всё больше понимаю, что оно несчастное, потому что заблудилось, не отличает правой руки от левой, как говорится в Книге Ионы. Мне жаль людей, а с другой стороны, вижу, как растёт их гордыня, и меня зло берёт, что они себя богами мнят. Им сказали, что они — боги, так они ходят и в грудь себя бьют: мол, вот мы какие! Даже здесь не понимают, что прежде поработать над собой надо и бога в себе воскресить, а пока этого не произошло — ты прах и червь земной. А то как посмотришь — так прямо райский уголок. Не знали, что одними богами окружены.

— Понятие работы над собой людям непонятно, — добавил Сергей. — Они думают, что работать над собой — это ходить на работу, а то, что это труд адский, — многим сознаниям недоступно. Ну по пробовали бы дома на кухне в вентиляционное отверстие втиснуться, через все этажи пролезть и на крыше оказаться. А мы бы с тобой там этих героев встречали. Ладно, пойдём соберёмся, а потом будем гулять по ночному Парижу.

Уже на следующий день они были в Москве, радуясь своей земле так, как будто отсутствовали год.

— Хорошо дома, — сказал Иван. — А Москва не хуже Парижа — красавица. Вот видишь, я уже и Москву полюбил, даже удивляться её нагромождениям астральным перестал. Но в этом смысле она Париж перещеголяла. Это, наверное, оттого, что тут у нас маг на маге сидит. И чего это вся нечисть в Москве собралась?

— Как это — чего? Столица всегда привлекала людей умных. Они выбиться могли только здесь, себя показать, других поучить. Ведь каждый мнит себя великим, хочет своё слово миру сказать. Это неважно, что своего ничего нет, что у других всё переписано и перечитано, главное — его Я. Человек хочет своим большим Я Москву прикрыть и выше Останкинской башни стать. Ну, чего-то добивается и становится одним из десяти миллионов. Эти люди очень сильно развили свой ум. Может быть, где-то там, глубоко, у них ещё и сердце бьётся, но в погоне за удовлетворением желаний своего Я они о нём забыли. Поэтому город наводнён «головастиками». Всё здесь от ума, который прах, от мыслей, которые тленны, от Я, которое смертно. Но ведь жалко их. Целых десять миллионов, а то и двенадцать. Господь Ниневию пожалел, где сто двадцать тысяч жило, нам ли за Москву не побороться? Мы должны эти страшные нагромождения убрать, к Свету путь проложить, а вот дальше уже люди сами будут выбирать, как им идти — сердцем бессмертным или умом. Ты же сам знаешь, как это трудно — ум в сердце опустить и там голос Безмолвия слушать. А они об этом даже понятия не имеют. Но вот лекции о знании сердца почитать, о чужих мнениях на этот счёт порассуждать — это пожалуйста, это сколько хочешь. Разве может учить тот, кто сам ничего не добился? Но тут случается, человек заявляет, что он-таки добился, и самое интересное, что люди верят не своим глазам, а его словам. Вот что творят эти астральные нагромождения. Они не дают людям самим к себе пробиться и себя услышать и превращают их в зомби — в тех, кто зависит от чужого мнения.

— Беда с городом, — сказал Иван. — Он один у нас такой?

— Да нет, конечно, большинство крупных городов такие. Тьма — это множество, им легче в нём прятаться. Но Москва своего рода фокус, куда стянуты все «головастики» Запада. Где ты ещё найдёшь столько умников? Раньше было иначе, таким центром долго были Лондон, Прага, когда-то Берлин и Париж, а теперь — Москва. Но этому нужно не радоваться, а огорчаться, потому что тьма здесь гуляет как по Елисейским полям, и нет ей преграды, ибо никто не понимает нависшей над городом угрозы.

- И как, ты считаешь, нужно эту нечисть разогнать? Я бы хоть завтра начал.

— Иван, она же в другое место побежит, другой фокус образовывать. Здесь дело в сознании. Нужно людей убеждать, чтобы они с нечистью дела не имели, и не потому, что им это вредно, а вредно детям, внукам и всем близким. Они себя подправили, а ребёнок под машину попал; мужа к дому привязали, а у матери — инфаркт. Не ведают, что творят. Не понимают, что все эти аварии, болезни, неприятности — от обращения к магам, колдунам, ведунам и псевдопсихологам.

— Да, люди в карме не разбираются и себя к подобным чародеям на долгие века приковывают. А с другой стороны, что же им делать с таким сознанием?

— А что ты делал? Ты положился на Бога и на себя — и выиграл. Теперь вот рыцарствуешь. Ничего, нас двое, мы порядок тут быстро наведём.

Дома их ждал сюрприз. Михаил сообщал, что на днях заедет к ним, поскольку дела завели его в Калининград и Питер. До Москвы рукой подать — решил заехать. Он обосновался недалеко от Норильска, потому что в городе жить особенно не хотел — привык к тайге. Занялся рыбацким промыслом и сагитировал местных жителей организовать тепличное хозяйство. И когда они через полгода стали свои фрукты-овощи получать, то Михаил чуть не святым прослыл. Одно дело о будущем трезвонить, а другое — слова в действие претворять. Люди сначала думали, что он, как все: приехал, наговорил, наобещал. А тут совершенно иной человек оказался. Ничего лишнего не говорил, а сразу к делу приступил, и вот — результат налицо. Они его в депутаты даже выдвинули. Так теперь у Михаила забот было невпроворот. Речи произносить он был не любитель, а знал толк в лесном хозяйстве, в рыболовстве. Быстро понял, что местные могут поставлять свою продукцию в небольшие северные города, а потом открыть у себя промышленные цеха по производству консервированных продуктов. Редко когда он оставался на месте одну неделю — всё разъезжал. Да это, собственно, ему и нужно было. Он знал все заброшенные местечки в северной части страны, до которых новости с Большой земли доходили с запозданием. Радио, телевидение и газеты теперь не всех устраивали, потому что в них была в основном реклама, а чтобы для сердца, для души — не всё же мексиканские сериалы каждый день смотреть. Хотелось знать, что в мире творится, но не казённым языком рассказанное, а живым, доступным и понятным. Михаил видел, какие прекрасные люди живут на нашем Севере и как они нуждаются в истинном духовном общении, и он по мере сил заполнял эту пустоту.

— Помнится, все мы пели: «И на Марсе будут яблони цвести», — рассказывал друзьям Михаил. — Я хочу, чтобы наш Север расцвёл. Зёрна нужно бросать уже сейчас. Они к сроку прорастут. А пройдёт две-три тысячи лет или десять — какая разница. Потом вновь придём, посмотрим, что выросло и зацвело, а что затоптали. И начнём сначала. Когда-нибудь, в священных текстах будущего будем читать, что великий был духовидец Михаил и иже с ним Сергий и Иван, что пророчили земле Северной цвесть. И вот слова их исполнились, и живём мы в благодатном цветущем крае. А мы будем сами эти книги читать и умиляться на древних пророков. Потом будем предлагать новое: по-другому взглянуть на деяния тех великих мужей. А нас за это — по рукам, по рукам, дескать не смейте наших духовидцев трогать, они люди святые были, для страны сколько сделали, а вы кто? Молоды учить нас, уму-разуму наберитесь, а потом уже наших старцев исправляйте. Что нам ос танется делать? Вновь шагать по Земле, сеять семена, молчаливо снося поругания глупцов. Да и что я могу сказать? Что я тысячи лет хожу по Земле в полном сознании и вся эта мировая история моими руками сотворена? Что я Север поднял, и благодаря мне они живут здесь, где раньше были льды и ветра? Разве это кто-нибудь понять может, кроме вас да ещё нескольких, для которых закон перевоплощения является не теоретическим, а действенным?

— Да, вот наш Иван тоже в Париже с такой тоской на дома смотрел, в которых жил когда-то, тайно обучая людей священным письменам, знакам, символам. Он десятки орденов основал в разные века, а сейчас разве кто может догадаться, что их Великий Магистр в университете преподаёт да на самолётах по заграницам летает? Понимаете, люди себя сами ограничили во взглядах, всё о великом прошлом вздыхают, а о том, что сегодня существует, не думают. В это трудно поверить. Можно подумать, что в прошлые века современники также верили своим близким. Ничего подобного — были единицы, которых никто не признавал, а вот через века они стали легендой, окружённые ореолом таинственности. Люди раскопали оставленные ими записи и сделали их священными текстами.

— Я вам сейчас, знаете, сколько могу таких записей нарисовать? Сотни. Они все в моём сознании есть, — говорил Иван. — Но представьте, что я начну их обнародовать. Догадываетесь, что произойдёт? Все московские чародеи увидят во мне потенциального врага, отнимающего у них кусок хлеба. Они ведь другого не понимают, для них деньги — мерило всего. Другие начнут кричать, что это подделка. Это будут те, кто думает о собственном величии. Поскольку от правды не скроешься, а в текстах они правду-то увидят, они станут подозревать меня в том, что я желаю затмить их величие. Каждый ведь по себе меряет. Эти про деньги особенно кричать не станут. Третьи представляют собой смешение первых и вторых: у них и к деньгам ручонки тянутся, и к власти. Эти завопят: от тьмы это, разве не видите? Они станут строчки из текста цельного выдёргивать и дру-им в глаза тыкать, задыхаясь от ярости. Они не пожалеют денег и здоровья, но целью своей поставят обличение. Это — одержание, беснование своего рода. Поведение того, кто избирает себе одну мишень и не жалея сил начинает воевать, должно же навести людей на мысли, что неспроста творит человек такое? Чего взъелся? Когда он поймёт, что перебрал, то скажет, что сражается за истину и справедливость, что не может молчать, поскольку совесть его мучает. Его одержатель мучает, он с ним справиться не может и на других по его наущению кидается. А всё от чего? От гордыни. У него тоже кусок хлеба отобрали. Этим куском было то, что раньше только его мнение слушали, его слова были авторитетны, а теперь — конкурент со священными тайными текстами объявился. Нет, дорогие, я пока подожду. Я как и раньше, пригляжусь и потом решу, кому эти тайны выдавать. Я найду тех, в ком когда-то зерно посеял. Они воплощены. Они поймут и придут.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒