Рыцари Грааля 6 страница

— Сын Мой, Грааль хранится не только как святыня. Кровь Господа — это Святой Дух, проделавший не мыслимый путь сквозь толщу миров к Земле. Земля воскреснет от одной капли, упавшей на неё. Свет прольётся невидимым потоком из Мира Отца Всего Сущего. Они не хотят потерять власти над планетой этой. Но всему свой срок. Одна капля упала. Теперь упадут три. Ради того, чтобы Дух Святой пронёсся по Земле и оставил след в сердцах человеческих, ты и живёшь на планете.

Одину несколько раз показывали, как применять разные виды оружия. Он быстро освоил приёмы. В этом не было ничего удивительного, ибо теперь он знал, что умеет очень многое, но каждый раз, когда он воплощён на Земле, нужно пройти определенный путь заново, чтобы тело и дух пришли в гармоничное состояние. Когда это произойдёт, все прежние знания всплывут сами собой. Больше всего ему нравилось сражение лучами, но пользоваться ими можно было не всегда. Всё зависело от уровня сферы, в которой шёл бой. Если это было близко к Земле, то можно было поранить духов, случайно оказавшихся на поле боя. Но на этот раз отряд уходил очень высоко, поэтому он был сплочённым и образовывал единство.

Все это промелькнуло в сознании Ивана за секунды.

— Во всяком случае, я помню свою жизнь в Беловодье. И для меня это воспоминание является самым святым.

— Ещё бы, зря, что ли, полжизни потратил на поиски? Это тебя глубинная память тянула, но как её реализовать, ты понятия не имел и поэтому пошёл самым доступным и близким для тебя способом — ногами. Ладно, — сказал Фёдор, — нам через три дня разъезжаться. Пора бы и над узором будущего дела поработать.

Они все замолчали, сосредоточившись на внутреннем состоянии. Для этого совершенно не нужно было им сидеть и долго всматриваться в пустоту. Изнурительные попытки достичь Безмолвия были давно оставлены, как и медитации и прочие технические приёмы. Теперь им на погружение вглубь своего сознания требовались секунды. Собственно, они пребывали в нём всегда, но на разном уровне. Сейчас перед ними стояла совершенно иная задача — рассмотреть ткущийся узор, а это было весьма сложно. Узор может быть сложен разными способами и красками, он может быть более или менее совершенным, он может слагаться их волей, Божественной волей или сочетанием их. Но лучше всего, когда тот, кто творит на Земле, понимает, что его воля совпала с Божественной, и единая сила ткёт полотно будущего. Над этим стоило подумать, выискивая лучшие пути осуществления задуманного. Минут через пять им было уже ясно, как, куда и зачем каждому следовало отправляться. После этого они ещё час обсуждали детали, сверяли маршруты, подбирали людей, на которых можно будет опереться, но в конце концов пришли к выводу, что лучше надеяться на себя, а люди пусть подходят сами, если кто пожелает помочь. Только на таких и следует обращать внимание.

Глава 2

Иван родился и жил в крупном городе, но не в таком огромном, как Москва. Москва его поражала своей беспорядочной суетой, шумом и темпом жизни. Ему-то самому всё было нипочём: он умел хранить равновесие и пребывать во внутреннем покое. Но люди! Как они справлялись с совершенно несуразным ритмом, он пока не представлял. Было очевидно, что в городе огромное количество людей, страдающих расстройством нервной системы и психики.

— Не удивлюсь, если здесь на каждом шагу бесноватые и одержимые, — говорил он Сергею. — Люди слабы и попадают под влияние более сильного. Образуется огромное количество мелких центров, в которых люди вертятся вокруг одного ненормального. Город огромный. Люди не знают, что происходит в разных обществах, и они, привязавшись к одному, перестают что-либо замечать вокруг. Наверное, думают, что обнаружили пуп земли, а это всего лишь человек со сдвинутой психикой или, по большей части, с вялотекущей шизофренией. Проверить-то нельзя — это может увидеть только человек с развитым тонким зрением. А где здесь такие? Тут ведь одна астральщина. Город имеет явно выраженную слоистую структуру, и созданное псевдооккультистами пространство нависло огромной чёрной тучей. Попробуй-ка пробей её. Я даже не представляю, как за это взяться.

— Нам помогут камни и Михаил с Фёдором. Они будут стараться раздробить эту муть снаружи, а мы — изнутри. А иначе здесь ничего и не сделаешь. Камни будут заложены нами как магниты в определённых местах — потом по карте посмотрим. Собственно, они уже заложены, но давно. Жизнь этих токов воскресить нужно. Москва красна церквами. Найдём те, где камни уже есть, реанимируем. Да потом учти, что возрождающееся православие тоже большую роль играет. Правда, до истинной веры им далеко, но это не вопрос сейчас, а вот то, что службы идут два раза на дню, — это город спасает.

Вместо института, который прислал ему вызов, Иван Сергеевич попал на освободившееся место в университет, ну и, кроме того, в институт психического здоровья. Такое удачное совмещение должностей делало его участником многих событий, и он мог быть в курсе как университетских дел, так и общегородских.

Пока они жили вместе, но им нужно было разъехаться в разные концы города, чтобы создать определённый узор токов. Может быть, жить вместе и интересней, но они уже давно думали не о себе, а только об общем благе. О том, что им следовало делать дальше, они узнавали из Безмолвия. Всегда было ясно, чего от них ждали, но почти никогда не давалось указаний, каким образом им нужно исполнять то или иное дело. Они должны были руководствоваться собственной интуицией, методом проб и ошибок, в общем, действовать, как и все люди. Но в них жил дух рыцарей, и потому для них были исключены приспособленчество, ложь, страх. Если бы каждый человек чувствовал себя рыцарем, воплощённым на Земле, чтобы защищать обиженных, помогать слабым, стоять за истину и веру! Но люди в основном думают лишь о собственном благополучии и достатке, втайне лелея одну мечту: хоть бы меня никто не трогал! Куда подевались бесстрашные воины, рвущиеся в бой за отечество?! Где рыцари, ходящие по земле ради подвигов? Они искали тех, кому нужно было помочь. Теперь же люди нанимали охрану, чтобы их избавляли от нуждающихся в помощи и близко бы не подпускали к господам на белых и вороных «мерседесах». Эх вы, люди, что вы с собой сделали! Но дух рыцарства неискореним. Можно убить воина, но дух-то не убьёшь. Он войдёт в новое тело и будет жить в нём, возрождая на Земле законы чести и справедливости. Не тоскуйте по ушедшему. Сами становитесь рыцарями, образуя сплочённые круги защитников обездоленных и униженных. Оглянитесь! Земля нуждается в вас! Да здравствует рыцарство!

Иван Сергеевич заметил одну особенность этого огромного города. В нём люди очень интересовались психологией. Он стал изучать причины этого явления и понял, что их несколько, но в основном люди жаждали познать нечто таинственное, лежащее за пределами видимого. Психология для них была ключом к двери, за порогом которой жило непознанное.

«Господи! — думал Иван. — Им бы в себе разобраться, а они хотят в тайное через другого проникнуть. Начали бы с себя, и когда себя изменили, то и за других бы принимались. А у них всё наоборот. Они норовят на людях методики новые опробовать, такими же болванами, как и сами, придуманные. В результате дело до конца довести не могут, теряются, но ведь плохо-то не хочется выглядеть ни перед собой, ни перед друзьями, и они начинают под всё подводить некую мистическую причину, пока не изученную. Люди с утончённой психикой, не понимая «мудрых» рассуждений психологов, уясняют одно: мистика! Тайна! Тут им газеты, радио, телевидение добавляют сведения из реклам, и они уже точно знают, что им следует посетить какой-то центр или какого-то экстрасенса. Они сами себя уверяют, что дело в сглазе или порче, бегут к знахарям и колдунам. А колдуны им обязательно дипломы показывают или предметы, доставшиеся от предков, потому что колдовство у них — потомственное. Посмотрел Иван, послушал и пришёл к выводу, что на Руси жили исключительно колдуны и знахари. Тогда кто же к ним за советами приходил? Из варягов, наверное, приезжали. Может, клиентов из-за границы почётно было иметь?

Но на самом деле всех этих психологов и прочих врачевателей интересовало одно — деньги. Это был очень неплохой источник дохода, требующий не особых усилий, а всего лишь осторожности. Те, кто поумнее, прекрасно понимали, что следовало как-то оправдать свои действия и объяснить, почему их услуги так дорого стоят. Ведь в укоренившемся пред ставлении народа о знахарстве и колдовстве точно так же укоренилась одна прописная истина: за Божье дело денег не брали. Поэтому умные знахари и колдуны, психологи и биоэнергетики говорили, что эти деньги, которые они берут за святое дело, пойдут на ещё более святое: они будут бесплатно учить других, просвещать народ, заниматься духовным совершенствованием. Люди им верили. Но если бы кто-то удосужился проверить, то выяснил бы, что и за духовность, и за просвещение они так же взимают плату.

— О жадность, бич человечества! — говорил Иван. — Самое интересное, что многие не понимают своей зависимости от денег. Они стали как наркоманы и нуждаются в длительном лечении. Хозяин Земли правит бал. Вот ему радости-то они доставляют! Небось рассуждают об искушениях Христа, примеры другим приводят, а сами-то искушению поддались и не замечают. Иметь, иметь, иметь больше, лучше, дороже! Слушай, Сергей, это кончится когда-нибудь?

— Обязательно, — откликнулся Сергей. — Это ты ещё пока на мелочь смотришь, и тебя злость берёт. Ты бы вот на бирже побывал да на торги посмотрел! Вот где страсти! Но это у нас впереди. А то, что этому придет конец, я тебе обещаю. Деньги в конце концов будут уничтожены как не оправдавший себя в глазах эволюции элемент, и мы придём к обмену товарами и услугами. Прямому, без посредников. Посредники тоже вымрут как неспособный к развитию класс. Ну, что ты ещё в психологии накопал?

— Деньги, психозависимость, порождение иждивенцев. Сами себя не хотят исправлять, а предпочитают исправляться за деньги у кого-то. Ты когда-нибудь в истории с такими примерами сталкивался?

— Не только не сталкивался, но даже и не знал, что можно кого-то исправить. Только сам, своими усилиями. Впрочем, ты же эту школу прошёл?

— Да, — сказал Иван, — прошёл. Своими ножками, руками, головой и сердцем добился того, что тайное стало явным. И другим говорю, что существует только один путь — самостоятельный.

— Слушай, а у тебя люди советов спрашивают? — спросил Сергей.

— Конечно. Чувствуют, что я могу им подсказать, потому что я открыт и готов помочь. Они во мне опору ищут и находят. Но я их ловко так вокруг пальца обвожу, и через какое-то время они вдруг видят, что опоры нет, а они почему-то не падают. Тут им сначала страшно делается, но я быстро им объясняю, что они так давно стоят, сами причём, просто не замечают. Делать нечего — приходится верить, факт-то налицо.

И Сергей, и Иван были заняты работой, студентами, встречами, но три раза в неделю исправно тратили на познавание города и строили план, как им постепенно этот бездушный и бессердечный город привести просто в нормальное состояние. А ведь люди здесь даже не сознавали, что живут совершенно не так, как живут в других местах. То, что соседи не знали друг друга, — это было естественно и все уже к этому привыкли, но удивительной была какая-то холодная отчуждённость, отстранённость от проблем близких. Слова «надо помочь» воспринимались как головная боль, и у всех сразу же находились отговорки, лишь бы их не трогали. Иван вспоминал деревню и своё обучение там, которое и обучением-то нельзя было назвать, но именно оно дало ему больше всего. Бабка Дарья с дедом Кузьмой были куда ближе к Богу, чем все люди этого города, вместе взятые. Никто ведь его не поучал, ничего не советовал. Он учился высшей науке в действенной помощи, и эта ступень была основной и обязательной.

— Ты заметил, как москвичи лекции любят? Не ужели они всерьёз думают, что лекции могут чему-то научить? — говорил Сергей.

— Да, заметил. И самое интересное, что другой формы обучения они не понимают. От меня в университете все ждали лекций. Но я не желаю их читать, потому что это бессмысленная трата времени. Мы беседуем о жизни, и каждый мне рассказывает о своём личном опыте. Три раза в выходные мы с ребятами за город ездили. Сначала было пять человек, затем десять, в третий — сорок. Потом мы в районе университета нашли всех стариков, прикованных к постели, распределили дежурства и пошли помогать. Естественно, я им давал задания по психологии и медицине. Попутно историю изучали, потому что старики им столько рассказывать стали! Мне сейчас ребята такие психологические портреты рисуют с уклоном в историю государства — я диву даюсь! Моих студентов узнать нельзя. Они загружены не зубрежкой, а тем, как бы помочь подейственней да подход к самым капризным найти. У них взгляд на мир поменялся! Мои оценки — только за реальный результат: кого вылечил, каким образом, как подобрал ключик к дурному характеру, что узнал нового. Я уверен, что любой предмет можно так преподавать — в действии, а не в этой смертельной скуке наставлений и нравоучений. Впрочем, ленивые пусть лекции слушают. Им желания не хватает учиться. Вместо того чтобы книгу почитать, они бегут лекцию послушать. Ты подумай: «Методы самопознания». Я на одного такого лектора пошёл посмотреть, и чуть мне дурно не стало. Зал набит — битком, говорят, лектор известный очень. Начал он лекцию читать. Говорить не умеет, косность речи налицо. Нервный, дёрганый, а слушатели млеют. Это, говорят, он такой, потому что слишком умный. Рассказывал часа полтора. Коротко пересказал, вернее, перечислил известные ему методы, которые описаны в трёх книгах, а в четвертой, типа хрестоматии, изложены по пунктам. Вот он это и излагал. Я смотрю на всё это беснование и думаю: они что, книги читать ленятся? У него же мыслей своих нет. Одни цитаты, своими словами сказанные. Тут разговор рядом слушаю, взрослые вроде женщины обсуждают его манеры. При этом то, на что я как специалист смотрю как на явное отклонение, они воспринимают как его достижение. «Видишь, как он голову поворачивает и глаза прикрывает? Это ведь он улетает». — «Куда? » — спрашивает другая. — «Ну как, ты же понимаешь». — «А, понятно», — отвечает. Тут я вижу, что обе просто глупы, как Гусыни, но не желают друг другу эту глупость показать. Они обе гордятся знакомством с ним и тем, что вроде бы причастны к его «улётам». Взгляну-ка я на тебя, дорогой, иначе, думаю. Батюшки, а он весь сморщенный, съёжившийся. Аура коричневая, поражены внутренние органы: печень, селезёнка, желудок. Вместо позвоночника — железный кол. И он им говорит о самопознании!

— Иван, но ведь человека этого слушают! Как ты думаешь, в чём причина успеха? — спросил Сергей.

— Образовалась зависимость. Он уже давно читает лекции, они его давно слушают. Вновь приходящие попадают под общее настроение, эгрегор своего рода действует на них. А поскольку они не хотят выглядеть дураками, то и поддакивают всем, что тоже видят его «утончённость» и «улёты».

— Он, наверное, книжки пишет, — задумчиво проговорил Сергей.

Ему захотелось немного подразнить Ивана, потому что он знал его отношение к книгам. Они для него были святыней, и он дорожил несколькими трудами, считая, что вообще существует всего лишь несколько настоящих книг. Собственно, так оно и было, но кто может помешать людям излагать свои взгляды на мир?

— Пишет, конечно пишет. Там и книжки его продавались. Я у соседей взял посмотреть и ахнул: одна глава из одной книги переписана, другая — из другой. Вся его книжонка собрана из разных книг. Люди ослепли, что ли? Они что, не видят, что он понадёргал материал отовсюду? Он даже наверное член разных Союзов, с кучей ярлыков. Я бы ему и одного пера за его заслуги не выдал и ни одной ракушки на шею не повесил. Но вот подлечил бы — это точно. Он в моей помощи явно нуждается.

Интересного в их жизни было много. Может быть, с точки зрения обычных людей, совсем неинтересно посещать разные центры, места, в которых ещё не окончательно замерли токи, слушать пространство и узнавать, чем живёт город, но именно это пока и составляло основную задачу Ивана и Сергея. Город представлял собой смешанную и спёкшуюся в комья массу, которая поддерживалась, с одной стороны, безобразной экологической обстановкой, с другой — эманациями человека. В эти эманации входили его чувства, мысли, то есть продукт низшей жизнедеятельности. Образовавшаяся масса существовала сама по себе, и все вроде бы новые мысли и состояния застревали в ней, поэтому другие люди могли черпать воду из того же колодца, переиначивая и переформулируя уже давно известное. Фактически было не движение, а бесконечный круговорот вверх до этой грязной тучи и вниз, назад, в души людей. Поэтому люди были вроде бы заражёнными одними и теми же мыслями и состояниями. Поэтому они были так податливы на громкие фразы, рекламу и мнение, взятое все из той же массы, но сказанное другим тоном. Люди перестали различать правду и ложь, добро и зло. Они всех гребли под одну гребёнку, что в конечном итоге было и правильно, но ужасно тем, что с водой могли выплеснуть и младенца, потому что просто не замечали жизни. А этой жизни и не было, было вращение, не выходящее за рамки очерченных пределов, и если бы в городе появилось нечто действительно новое, его бы не заметили, потому что ни во что новое они не верили, как не верили уже в искренность, сочувствие, доброту и любовь. Люди стали подозрительны и боязливы, и Иван вспоминал те страх и недоверие, с которым встречали его студентов старики, которыми они пытались помочь. Сколько трудов стоило преодолеть этот барьер страха и отчуждённости! Но это было одним из условий, ставившихся Иваном Сергеевичем, и ребята, сумевшие выполнить его, были горды тем, чего добились. А этим стоило гордиться, потому что было крайне трудно и почти невыполнимо, но самым ценным в этом было то, что ребята вдруг начинали видеть эту нависшую над городом угрозу и понимать, что многое зависит и от их усилий. Здесь любая помощь была ценна, и то, что у ребят проснулись самостоятельность и независимость, тоже было победой. Они перестали быть роботами, работающими на чёрную тучу и поставляющими ей пищу в виде своих одинаковых и однобоких мыслей, а также в виде нервозности, спешки, невнимания и безразличия.

«Хоть кто-то начал самостоятельно мыслить, — думал Иван. — Это ведь так важно — не зависеть от мнения других. А то порочный круг образуется. Все думают одинаково, потому что так принято. Почему бы им всем в одинаковую одежду не одеться? Почему они не видят, что мысли заразны и что есть те, кто прекрасно знает это и манипулирует их сознанием? Из десяти миллионов восемь у телевизоров сидят, из которого им кроме низкопробной гадости ни о чём другом не говорят. Но они привязаны к этому ящику. Они даже не понимают, что машинально включают его, лишь бы что-то говорило. Один бы раз побыли в тишине — почувствовали бы, как их астрал занервничал. Он ведь пищу недополучил за день. Голодным остался. Посадили бы его на диету или на голодание. И через несколько дней всё изменилось бы. Но это нужно самим почувствовать».

Как-то в подземном переходе Иван познакомился с одной интересной женщиной. Она торговала цветами, и заприметил Иван её потому, что в том углу, где она сидела, стояла удивительная тишина. Вокруг кричала музыка, сквозь гвалт голосов не слышно было себя, а около неё — тихо. На вид ей было лет под пятьдесят, но на самом деле она была постарше.

«Хоть один светится, — подумал Иван. — Первый огонёк в этом городе».

Он просто понаблюдал за ней, но подходить не стал. Вечером, рассказывая о ней Сергею, он вспоминал это состояние покоя, царившее около неё.

— Знаешь что, — сказал Сергей, — давай её пригласим с нами в один монастырь съездить. Заодно и посмотрим, как она отреагирует на наше приглашение.

Она не показала своего удивления, а совершенно спокойно согласилась.

— С удовольствием, — сказала Татьяна Андреевна. — Думаю, что мы составим великолепную тройку.

У Татьяны Андреевны были взрослые дети и внуки, но они жили от неё отдельно. Когда-то она преподавала математику в школе, потом работала в редакции журнала. Цветы она любила, и они позволяли ей как-то существовать, не впадая в бедность.

По дороге она рассказывала им о своём мировоззрении и о том, к чему пришла не так уж и давно.

— Вы знаете, я пришла к выводу, что веры у людей не хватает. Я человек православный, но меня заинтересовало, что такое вообще — вера и почему существуют религии. Для этого я стала ходить по всем религиозным общинам и везде находила прекрасных людей. Но когда заходил разговор о постулатах веры, догматах, каждый прятался в свою раковину, не желая быть открытым, как раньше. Наши мнения совпадали во всём, но религия становилась камнем преткновения. Все требовали, чтобы я верила так и только так, как верили они. И когда я говорила, что Бог — один, они и с этим соглашались, но идти к Богу можно было только тем путём, что предлагали они. Всё остальное являлось бесовщиной. Но я — математик, мне числа близки и понятны. Я даже на мир смотрю сквозь призму числа и вижу в нём то, чего не видят остальные. Если для всех другие являются бесовщиной, то получается, что в мире вообще Бога быть не может. Они Ему места не оставили. Кругом бесы, а Бог неизвестно где. И всё это — от недостатка веры. Они по-настоящему верить не умеют и веры не понимают. Верить в Бога — это верить во всесильность и могущество Его, а они бесов боятся. Значит, Богу не доверяют. И потом, они хотят друг перед другом выглядеть хорошо. Как бы глупым не показаться или не так верующим. Если бы они верили, они бы думали только о том, как они в глазах Бога выглядят, а о глазах людей не беспокоились. А Закон Божий — он в сердце. Вы знаете, я с ними не спорила. Это бесполезно. Это — стена. А люди везде хорошие — жаль.

— Вы совершенно правы, — сказал Сергей. — И мы так думаем. Вам случайно никогда не хотелось бросить Москву и уехать куда-нибудь в тихое место или в страну, где все любят друг друга и стенок во взаимоотношениях не строят?

— Я думала об этом. Мне кажется, что ездить никуда не нужно и каждый человек находится на своём месте. Нужно искать в себе. Если обрести покой внутренний, то суета большого города проходит мимо. Но тот покой, о котором я говорю, следует отличать от спокойствия. Здесь все так устали, издёргались, изнервничались, что хотят одного — чтобы их оста вили в покое. То есть они ищут внешнего спокойствия. Они хотят избавиться от мыслей, от чувств, от забот. Это же невозможно, нужно пребывать в покое и воспринимать всё существующее в мире, пребывая в равновесии. Так будет правильно. А о такой стране, где все любят друг друга, я всегда мечтала, только мне кажется, что когда я добиваюсь равновесия, я там и нахожусь. Она — во мне, а не где-то там, за тридевять земель.

— Вот это да, — сказал Иван, — а вы случайно не знаете, что вы там делаете?

— Ну, во-первых, я не хочу выглядеть в ваших глазах больной, хотя в данном случае мой опыт является субъективно-объективным. Но вы — психолог, для вас это может показаться отклонением.

— Ничего подобного. Это навязанное мнение создало своего рода непробиваемую броню. Смотрите, вы ведь тогда тоже недостаточно верите, если боитесь прослыть больной, — ответил Иван.

— Пожалуй, вы правы. Я ведь верю себе и своего мнения никому не навязываю. Я рассказываю вам это потому, что вы меня спросили. Сейчас я подумаю и спрошу своё сердце, подождите.

Прошло две или три минуты.

— Вы знаете, я попыталась понять и представить себе, честна ли я перед Богом. Так вот я не нашла в себе и тени сомнения и знаю точно, что я не лгу. Это чистейшая правда. Так вот, я вижу иногда, как работаю вроде в какой-то лаборатории. Но это так мимолётно. Это даже не лаборатория, а больше похоже на храм. Там всё живое. И моя задача — отделять вещество хорошее от непригодного для дальнейшей работы. Из хорошего вещества потом получается свет.

Татьяна Андреевна смущённо замолчала.

— В этом ничего удивительного нет. Я вполне принимаю ваши объяснения. У вас открытое сердце, и вы постигаете мир, который недоступен другим. А вы кому-нибудь рассказывали об этом?

— Нет, не считаю нужным. Меня не поймут. Да и потом — зачем? Я привыкла ставить всегда конкретную цель и отвечать на вопрос «зачем». Чтобы похвастаться перед другими? Нет, мне это не нужно. Чтобы почувствовать собственную значимость? Нет, я себя так не ощущаю. Я уже давно всё меряю одной мерой — как это выглядит в глазах Бога? Лжи во мне нет. Если Ему это необходимо, я буду продолжать там работать. Все свои действия и мысли я посвящаю Богу. Это для меня стало необходимостью.

— Ну, Татьяна Андреевна, диву даюсь, — говорил Сергей. — Как это вы смогли в Москве себя в такой чистоте сохранить?

— Так вы мне верите? Вы знаете, я всё время просила, чтобы Бог послал мне кого-то, кто бы мог понять меня. И вот: по вере вашей да будет вам. Я верила, что встречу такого человека. А он не один, их двое оказалось. Вот радость!

Они приехали в Новый Иерусалим утром и ещё застали службу. Место это было удивительное, с большой любовью строившееся когда-то Патриархом Никоном. Внизу, в подземной церкви, они все ушли в правый придел, к источнику, и там, оказавшись совершенно одни, погрузились каждый в свои мысли.

Все рыцари собрались в Храме. Малое служение проводилось для всех, и в приделы Святого Места, которое как будто расширяло свои границы, входили всё новые воины Христовы. Это было многочисленное собрание небесной гвардии, защищавшее ничего не подозревавшее человечество от страшных сил зла.

— Разверните знамёна! — донёсся неслышимый Голос до каждого сердца. И над сводом засверкали всполохи всех цветов, непередаваемыми красками осве тив Храм. Все созерцали сияние пространства и слушали Голос:

— Взгляни на друга. Он — это ты.

— Люби всех. Ты — в каждом.

— Любовь и справедливость! Свет непобедим!

Но каждый воин переводил токи слов Господних в понятный ему смысл и мог сказать всё это по-другому: любить человечество и помогать человечеству, стоять за справедливость и истину, сражаться во славу Света. Братья Света были непобедимы и в бою всегда стояли спиной друг к другу, образуя круг. Это значит, что каждый знал, что спина его прикрыта и защищена от врага. Он не думал о том, что сзади окажется неприятель, — его там не могло быть. Потому это и было истинное Братство рыцарей Господних.

— Как чудесно, — вдруг сказала Татьяна Андреевна, — у меня перед глазами красные, зелёные и белые знамёна, как на иконах. Я прямо будто бы среди воинов была.

Иван с Сергеем уставились на неё.

— Татьяна Андреевна, да вы чудо какое-то, — сказал Сергей. — А что вы ещё видели?

— Да ничего. Я просто знаю, что нужно любить и не поддаваться ни на какие соблазны. Сейчас искушений много, и так легко соврать, обидеть, пройти мимо. Нужно не допускать себя до низости ни при каких обстоятельствах и руководствоваться законами чести и справедливости. В общем, нужно быть рыцарем, независимо от пола и возраста.

— Правильно, — подтвердил Иван.

Они шли по обширным монастырским угодьям.

— Совершенно из сознания человеческого выветрилось понятие чести и совести. Все приспосабливаются, подменяя справедливость жизненной необходимостью, и валят вину на обстоятельства жизни.

— Да, да, я много раз это замечала. Я в несколько обществ заходила. Они себя последователями Рерихов считают, ну и показывают прекрасные слайды, рассказывают много о широте взглядов, сознания. Как я поняла, это один из постулатов Учения — расширение сознания. Кроме того, они все говорят о единстве и служении Высшему. Ну просто прекрасно. Мне очень понравилось. Как-то во время перерыва я сидела, журнал листала. Вдруг около меня голос громкий раздаётся: «Вы что это читаете? Это же вредно! » Я опешила. «Что вредно? » — «Журнал этот! » — «Простите, что именно? В журнале много статей разных авторов». — «Безобразие, это возмутительно, все рериховцы знают, что этот журнал читать нельзя». — «Скажите, а кто может вообще запретить человеку что-то читать? » — «Внутренний устав. Мы почитаем Иерархию. Наше руководство говорит: это читать запрещено, потому что вредно! » Я отвечаю: «Для меня Иерархия — понятие божественное. На вершине лестницы — Господь Бог. Вы, простите, Его человеком подменили? » Тут я смотрю, что народ в замешательстве стоит. Я и спрашиваю: «Вы журнал этот читали? » — «Нет». — «А как вы можете судить о том, чего не знаете? Не судите и да не судимы будете. Куда же делось ваше широкое сознание, и где служение Высшему? Вы его подменили на служение человеку, а себя рериховцами называете. Рерихи всегда поступали по совести. Они никогда не судили о том, чего не знали. Да и как могла Елена Ивановна, которая, как вы считаете, была Марией Магдалиной, судить кого-то, когда на себе испытала, что такое суд человеческий? Её Христос не осудил, и любимой ученицей она была у Господа. Он ей блудить запретил, и она перестала, потому что в Его глазах увидела сострадание и понимание. А вы что судите? Статьи, журнал, чужие взгляды? Где ваше понимание, где уважение к ближнему и к его пути? Вы Учение Рерихов превратили в Уголовный кодекс, чтобы, зачитывая шлоки, приговаривать человека к трём-пяти годам отлучения от вашего общества. Да кому нужно такое общество, где любовь отсутствует, но есть запреты и директивы иерарха? Ваш иерарх когда-то, в прежних воплощениях Елены Ивановны, наверное, ключницей у неё был. Он амбары да кладовые охранял и знал одно слово: «не пущать». Это в нём по сей день и сидит: «Не подпущу и близко никого! Чур меня! » Может, ему и бесы мерещатся, как служанке княгини из «Двух жизней» козлы всюду виделись, её преследующие? Человек должен быть бесстрашным и открытым, если в нём любовь есть, и о милосердии Христовом к той же Марии Магдалине помнить. А если он что-то запрещает, значит, боится. Воин Света не боится тьмы. Он с ней честно сражается. А ваши иерархические запреты — это, говорю, от бесов. Я свободный человек. Моя жизнь принадлежит Христу, Богу милосердному и сострадательному. Учение Рерихов — прекрасно, но вы, пожалуйста, не называйте себя рериховцем, потому что вам, с вашим блошиным мышлением и сознанием замшелого мухомора, до Рерихов так же далеко, как до Луны».

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒