Рыцари Грааля 5 страница

— Ты что, не догадывался о нашем приезде? — спросил Михаил.

— Не мог же я подумать, что лучшие представители человечества соберутся у меня. Что стряслось в космосе? Почему главные силы Вселенной стянуты в единый узел?

— Это оттого, что грядут великие перемены, — ответил Фёдор, — и тебе предстоит в этом участвовать.

— Догадываюсь, хотя пока мне ничего не известно.
Иван пошёл на кухню приготовить отвар из трав, что привезли с собой друзья.

— По-моему, ты слишком увлёкся своим городом. Зачем я тебя сюда привёл? — смеялся Сергей.

Иван вернулся, раздал всем чашки с тёплым отваром и стал вглядываться в лица друзей.

— Вы совсем не изменились, хотя столько лет прошло. А я постарел, солидным стал, с кучей человеческих ярлыков.

— Тебе кажется. Годы практически не задели тебя, а что касается ярлыков — это отдельная история. Я им расскажу, ладно? — спросил Сергей.

И он стал рассказывать, как они пришли в город, никому не известные, но уже чётко знающие, что им нужно там обосноваться. Мытарств было много, потому что всюду, куда они ни обращались, требовались бумажки, подтверждающие то, что Иван окончил то или иное учебное заведение. Поскольку ничего такого у него не было, то пришлось Ивану уехать на время в соседний небольшой городок, где он занялся частной практикой. Знахарем он прослыл очень скоро, причём великолепным. К нему съезжались люди со всей страны со своими переломами, остеохондрозами, язвами. Сергей выполнял функцию подмастерья. Но вскоре и здесь их достали, потому что без бумажки они вроде бы ничего не значат. И вот как-то раз вечером Иван и спрашивает Сергея:

— Слушай, может, мы сделаем себе эти бумажки?

— Это как? — удивился Сергей.

— Ну давай вместе и подумаем. Ты работать с пространством умеешь, что такое сила мысли — не мне тебе объяснять. Нужно только логическую цепочку составить, связать это с моим рождением, школой, институтом, ну и сделать из меня кандидата или доктора.

— Ну ты даёшь, — Сергей задумался. — А что, мы разве виноваты, что знаний наших на много веков вперёд людям хватит, а вот бумажек у нас нет? Я никогда такого не делал, но вдвоём-то мы можем решить, как нам это сделать и как ответить за то, что сделали?

Они стали просматривать все возможные последствия такого „делания“ и пришли к выводу, что цивилизация от одной бессмысленной корочки не рухнет, ибо она зафиксирована как пространственный мусор и сродни проездным билетам.

— Ну а если бы мы какой-то закон провели? — спросил Иван.

— Тогда влияние несомненно, но закон — это выход на государственную систему, это не пространственный мусор — он со сферой мысли связан. Нет, ту область трогать нельзя.

Правда, они не знали, получится ли что-то в этой сфере, но продумали всё до мелочей и приступили к взаимодействию с пространством и астральным веществом. Через минуту на столе лежали диплом кандидата медицинских наук и диплом заочника истфака университета.

— Ну а дальше всё стало гораздо проще, — продолжал Сергей. — Иван вернулся в город, стал преподавать. Докторскую защитил по совокупности работ — мы их за недельку набросали, — получил звание профессора, и вот — самый уважаемый член их учёного совета, который весь, в полном составе не годится даже на уборку астрального мусора.

— Ладно, — посмеялись Михаил с Фёдором, — думаем, всё нормально. За ваши проделки — вам и отвечать, а вот за находчивость вам будет награда.

Они засиделись допоздна, с шутками и смехом делясь друг с другом своими познаниями и достижениями в мире духа. Это стоило обсуждать, поскольку у каждого накопились вопросы, и хоть они могли решить их самостоятельно, но было куда интереснее решать их на общем совете. Каждый вносил в обсуждаемую проблему своё неповторимое видение и восприятие и освещал вопрос с совершенно непредсказуемой для других точки зрения. Это был малый совет великих умов, решавший вопросы духа и миропорядка в небольшой комнатке небольшого города, и кто бы мог представить, что в этих зрелых и весёлых мужчинах живёт дух, благодаря которому существуют законы, хранится пространство и воспитываются люди, идущие по пути, проложенному этой могущественной четвёркой.

Каждый из них был неподражаем, и чувствовалось, что вокруг него может закружиться вихрь, притягивающий людей открытых и честных. Там не было места сомнениям и страху, но жили спокойная уверенность и доброта. Пожалуй, не существовало человека, который бы, раз увидев их, не пожелал бы быть рядом и иметь таких в друзьях, потому что по нормальному и открытому общению истосковались сердца человеческие. А в этих людях была истина, и чувствовалось, что они будут опорой и каменной стеной, защищающей друзей от всех несправедливостей мира.

— Друзья, поднимем бокалы во имя милосердия и сострадания! — вдруг сказал, вставая, Сергей, и мгновенно улыбка с их лиц переместилась в сердца, и они образовали единый поток излучаемой сердечной мощи. Если бы кто-то мог видеть тонкий мир, то он был бы поражён засиявшим в комнате ослепительным светом, изливающимся в окружающее пространство. Оно наполнилось звучанием — это была песнь рыцарей, поющих во Славу Бога Грядущего.

— Я Родился в мире, ибо Бог всегда рождается, будучи призван.

Луч необыкновенного цвета упал в середину стола, за которым сидели двенадцать. Они все в глубоком молчании созерцали игру света, где луч переливался всеми цветами, но оставался белым.

— Я Есть Слово, но вы — Хранители Слова. Я Есть Путь, но вы прокладываете путь Пути. Я Есть Жизнь — и вы живёте в Моей Жизни. Несите токи Грааля миру, чтобы в нём никогда не угасал Огонь, ибо Кровь Моя — это Огонь и Дух, разливающийся по миру и касающийся сердец человеческих. Те, кто приимут Кровь Мою, навечно войдут в царство небесное. Вы есть те, кто поможет понять им таинство сие.

Рыцари протянули правую руку к центру стола, а потом приложили её к сердцу.

— Вот и отпраздновали великий день, — сказал Иван. — Давайте вымою стаканы, и — спать. Завтра с утра пораньше поедем в лес полюбоваться первой зеленью. Впрочем, вы-то, наверное, ею полюбовались, а я — городской житель — стал далёк от растительного и минерального царств.

— Нет, Иван, мы теперь все — городские жители, только в разных местах живём. Все мы — вполне уважаемые члены человечьей стаи, сотрудники институтов, общественных организаций и всяких советов. Один Сергей в люди не выбился — какой-то рядовой работник каменного музея или музея камня, точно не знаю, — засмеялся Михаил.

— Ну ты не подрывай мой авторитет, пожалуйста, — сказал Сергей. — Я не рядовой сотрудник, а очень даже известный в стране и за её пределами специалист по редким камням. Меня печатают в журналах и приглашают на международные симпозиумы. А поскольку я такой один, то я очень даже известен на алмазной бирже. Что это такое, зачем нужно и с чем это можно съесть, вам, наверное, знать не под силу. Но это только одна сторона моей биографии. Я — известный йог и мастер медитации.

Сергей сказал это так серьёзно, что друзья покатились со смеху.

— Зачем тебе это? — смеялся Иван.

— Как зачем? Я в курсе всех направлений в эзотерике. Я знаю всех авантюристов и «посвященных» и могу хоть как-то следить за этой размножающейся плесенью. Я могу путешествовать и бывать там, где мне необходимо, не затрачивая своих сокровенных сил, а пользуясь вполне нормальными средствами передвижения. Потом, наши последние статьи вызвали огромный интерес, и меня одного уже не хватает на все эти общества.

— Чьи это — наши? — осведомился Иван.

— Да я их пишу совместно с одним известным профессором-медиком, ну и мы там выдаём некоторые никому не известные свойства камней и их применение при лечении язвы, артрита, инфекционных поражений суставов.

— Ах ты, — Иван бросился к Сергею, но споткнулся невесть обо что. — Ты что это творишь?!

Михаил и Фёдор хохотали, глядя на разбушевавшегося Ивана.

— А нам говорили, что ты всегда ровный и доброжелательный. Видели бы они сейчас своего профессора! Ну а если серьёзно, то потому мы все здесь, что нужно подумать, как силы распределить. Время, как ты знаешь, особое. Мир огромен, а нас не так уж и много. Энергии должны распределяться равномерно, а скопление людей в определённых местах препятствует свободному прохождению токов.
В больших же городах — так просто беда. Когда один человек работает на десяток миллионов сконцентрированной массы, это уже не работа, а постоянный аврал. Думается, что Сергею нужна помощь. Москву не отдадим.

Все снова заулыбались.

— Ну да, позади — Сибирь, потому за Москву стояли и стоять будем. Ладно, если серьёзно, то на нас четверых — целый континент, и надеяться мы можем только на себя. Поэтому следует Сергею и Ивану быть в Москве и курировать запад как самую «горячую» точку. Я буду на юго-востоке, а Михаил — на севере, — говорил Фёдор. — Ну а Сергей тебе, Иван, путь прокладывал, так что ты на своеволие его не обижайся.

— Эх, мужики, смотрю я на вас и думаю: другой бы человек Сергею деньги за подписи платил, а потом дрался бы с ним за поездки да известность, а у нас всё не так, как у людей. И дай Бог, чтобы всегда так было, — с грустью сказал Иван. — Вы спать будете? А то вставать уже скоро.

Через десять минут стояла полная тишина.

Лес всегда поражал Ивана своей воскрешающейся жизнью. Первую зелень даже назвать зеленью было нельзя — она больше походила на птенцов — желтовато-непонятных, но кое-где листочки уже приобретали свой природой определённый цвет.

Друзья побродили по старой, высохшей траве, повспоминали таёжную жизнь, потом испекли картошки, посидев у костра, и вернулись домой перед заходом солнца.

— Помнишь, Иван, деревню свою? — спросил Фёдор.

— Как не помнить? И деревню, и пасечника вспоминаю. Я там такой опыт приобрёл — век помнить буду, с собой унесу, и если доведётся на Землю вернуться, то снова попытаюсь вспомнить. Я его даже сейчас применяю, когда других учу. У меня метод особый — учить не уча. За новшества у нас не хвалят, но я твёрдо усвоил одну простую истину: научить другого невозможно — он должен познавать всё самостоятельно, в действии, не слушая, а работая. Я своим студентам нравоучений и лекций, как таковых, не читаю. Практика и ещё раз практика. Молодёжь меня любит. Метод ей такой нравится, на занятия ходят все, и для них самым большим наказанием является отсутствие на них. Так что деревенька моя у меня всегда в памяти.

— А ты давно туда последний раз заглядывал?

— Да, давно, а что? — Иван уже мысленно был в деревне и пытался рассмотреть, что же там происходит.

— Слушай, Фёдор, не вижу никого. Куда все подевались?

Такого с Иваном ещё не случалось. Ему ничего не стоило, погрузившись в Безмолвие, побывать в любом уголке Земли, заглянуть туда, где он был необходим, помочь тем, кто в этом нуждался. Этой работой мало кто занимался на Земле, но людям она была нужна. Хорошо, что Иван умел распределять свои силы, а то это была неимоверная нагрузка, ибо люди, не понимая, что Ивана бы и поберечь надо, о многом просили его в тонком мире, а он и не отказывал. Нельзя сказать, чтобы он видел там что-то глазами. Он всё наблюдал сердцем, особым образом преображая вибрации в язык визуальных картинок. Это чем-то напоминало голос Безмолвия, который был неслышим, но всё же был и даже переводился на любой язык.

— Где деревня, где люди? — спрашивал Иван.

— Ушли все. Представляешь, вся деревня! Такого ещё не случалось, чтобы все сразу на другую ступень перешли. Они теперь в Беловодье.

— Ох, — у Ивана сердце защемило, — побывать бы там, но разве могу я мир оставить?

— Вот видишь, как заговорил. И десяти лет не прошло, а уже совершенно по-иному рассуждаешь.

— Да, я считаю, что в общем не много времени на соображение затратил. Для начала мне пара лет понадобилась, ну а так — семь лет в целом. Полный цикл. Эх, да что говорить, если бы не деревня, если бы не пасечник, если бы не Фёдор, если бы не все вы, где бы я был? Я себя сам не узнаю, о других и говорить не приходится. И если честно, не хотел бы даже встречаться с теми, кто знал меня в прошлом. Они ведь ничего не поймут. Они живут в другом мире, с прежними представлениями. То, что человек может и должен меняться, — им недоступно. И я, разгильдяй и шалопай, повеса и балагур — вдруг серьёзный, уважаемый и необычный человек! Трудно поверить, когда сам себе не веришь.

Ивану было дано три недели на решение всех деловых вопросов. Куда проще было в тайге — собрался и пошёл. Но жить среди людей — это всегда какие-то условности, договорённости, бумажки, в об щем — путы, что связывают тебя по рукам и ногам и не дают свободно действовать духу.

— Сергей, Москва — это же не деревня. Как мне там в смысле быта устраиваться?

— Тебе вызов придёт в университет. Ты — ценный кадр, у тебя масса печатных трудов да и сочетание знаний необычное — историк и медик.

Действительно, сразу после майских праздников история с документами была улажена, но предстояло ещё разрешение вопросов со всевозможными институтами, студентами и людьми, которые Ивана любили. Пока он занимался всеми этими делами, друзья вникали в обстановку в городе, ибо благодаря присутствию таких выдающихся личностей жизнь в нём могла круто измениться.

— И почему бы нам не воспользоваться случаем и не навести здесь порядок? — решили они. — Этот город, хоть и небольшой, но уж очень важен для мира. Иван сделал всё, что мог. Он возродил давно замершие токи и направил их в необходимые потоки движения, теперь же нужно внести новое и расшевелить эти неподвижные создания, погрязшие в житейских делах.

И пошла работа. Сергей за два дня посетил все институты и научно-исследовательские лаборатории, Фёдор наведался во все эзотерические общества и религиозные центры, Михаил прошёлся по всем лекарям, знахарям, колдунам и экстрасенсам. Работа была налицо. Все чем-то занимались, куда-то шли, к чему-то стремились. Но, как правило, стремление было одно — деньги и благополучие, а также тщательно скрываемое стремление к власти. Ничего не менялось. Два бича по-прежнему не давали человечеству развиваться. По сути дела, все спотыкались об одно и то же: жадность и гордыню. А прикрывались эти пороки чем угодно: лечением, спасением, верой, тайной.

— В этом городе нет ни одного подошедшего к тому уровню, на котором был ты десять лет назад, — говорил Фёдор. — Ты, Иван, уникум своего рода. Есть пятеро перспективных: из них может кое-что получиться, но все под сильным давлением. Одного задавила жена бесконечными требованиями кормить семью и жить не хуже других. Другого тянут на место архиерея в соседний городок, а там, заняв должность повыше, он растеряет всё, чего достиг. Третий вокруг себя собирает организацию и пока идёт правильно. Но люди через год начнут смотреть ему в рот, ловить истину как из уст Господа Бога, и он возомнит себя учителем. Тогда тоже прощай все накопления. Ну и так далее. Чтобы их не упустить, нужен мощный импульс или внешний толчок, который потрясёт их. Нам стоит подумать.

Поразмышляв и просмотрев перспективы их развития, заложенный потенциал и возможности плотного тела, они решили, что эзотерика стоит познакомить с будущим архиереем, и они смогут дать друг другу много нового, что пошатнёт мировоззрение обоих. Тому, кого третировала жена, стоило устроить жизнь ещё более тяжёлую, потому что ему явно не хватало трудностей. Будет поменьше бывать дома — будет лучше и ему, и жене. Да и ей, вместо того чтобы пилить его, придётся заниматься хозяйством одной. Зато поймёт, в чём муж помогал. Две оставшиеся женщины нуждались в смене работы.

— Они сердечные и ранимые, — говорил Михаил. — Их никто не понимает, потому что они сердцем на мир смотрят, так, как надо. А другие — те головой, умом действуют там, где просто посочувствовать нужно. Им стоит помочь общество создать по распространению книг духовного содержания. Они среди людей постоянно будут, окрепнут от токов различных, да и другим помогать сердцем идти им легче станет. Устроим взаимообмен энергиями. Ну а пока одно наше присутствие здесь приведёт в движение все токи, и они почувствуют перемены.

— Ох, опять будут на погоду жаловаться и на магнитные бури, — засмеялся Иван. — Ты знаешь, они уже заранее в обмороки падают. Я по своим больным замечаю: прочитают в газете числа этой бури, и им дурно за несколько дней делается. Все процессы хронические обостряются. Они бы так себе хорошее что-то внушали, ну, например, что в указанные дни у них не будет никаких болей или что эти дни — лучшие в месяце и они будут лишены любых житейских сложностей. Но нет. Плохое — внушают себе сами, а от хорошего — лечатся.

— А что ты удивляешься, все так живут. — говорил Сергей. — Вы знаете, я в одном институте с таким ажиотажем столкнулся! Они все в выходные за город мотаются к одной тётушке. Она вроде бы от всех отличается. Не экстрасенс, не народный целитель, но все от неё без ума. Откуда взялась — неизвестно, тайна. А тайна всегда манит. Другое интересно: карму раскрывает, такие всем истории расписывает и, главное, берёт недорого. Я к этой тётушке завтра наведаюсь.

Сергей вернулся через два дня полный впечатлений.

— Приехал я туда. А дорогу и спрашивать не надо, — рассказывал он. — Вереница людей от самой станции. Двор весь людьми запружен. Очереди ждут. Как я понял, дом она снимает. Местные власти смотрят на неё сквозь пальцы, видно, всех прикормила. Один священник чего-то возмущается, но на него внимания никто не обращает. Да чего обращать, столько светил разных едет, отовсюду к Агапьюшке собираются. Имя-то какое! Очередь — дня на два. Пошёл я прямо ко входу, говорю, что просила она меня камни особые из тайги привезти, ну я и привёз. Народ пропустил, но в прихожей два лба здоровых не пускают. Правда, потом пропустили — куда им деться. Зашёл я к Агапьюшке и говорю: «Галина Ниязовна, вы людей принимайте, я в сторонке посижу, а как закончите, мы и побеседуем». Ничего не ответила и как ни в чём не бывало продолжает с людьми заниматься. Сразу скажу, не из трусливых. Часа три я за ней смотрел, и всё это время она меня выпроводить пыталась. Чего только не делала: и молнии кидала, и шары пускала, туманом окутывала, даже гипноз применить пыталась. В общем, не из простых, а очень даже образованная. Сели мы потом с ней поговорить, она сначала хотела что-то своё плести начать, но потом прекратила и говорит:

— Ничего вас не берёт. Где учились? Не у Наумыча?

— Я, — говорю, — самоучка. Ни к кому не обращался за уроками. У меня просто организм такой крепкий.

— Однако я вас просмотреть не могу. Запрет на вас, — говорит.

— Вы, Галина Ниязовна, никого просмотреть не можете. Не под силу это ни вам и ни кому другому. Людей таких на Земле раз, два и обчёлся.

— Почему же я могу правду им говорить?

— Вы им говорите только то, что они сами о себе знают, не больше. Эта информация на ауре написана, и вы её считываете в силу развитых у вас тонких способностей. А до кармы их вам так же далеко, как и до Луны.

Ну, слово за слово, рассказал я ей, что способности у неё от её жреческого прошлого. Она была довольно высокой жрицей сначала в Греции, потом у друидов. С распространением христианства несколько раз на Руси воплощалась, ведуньей была. Один раз её утопили. А у друидов она тайнами владела, они ей доверены были. Знания могла применять толь ко во время обрядов два раза в год. Естественно, как и всякая жрица, была обречена на безбрачие. Но влюбилась, да в кого! Не в своего, а в пленного воина, который у них работал, подручным был. Болен он был, и она ему помочь решила, применив снадобья, что хранились пуще сокровища и извлекались из тайников, ей вверенных, только на праздник. Она-то его спасла, да он гнилым оказался и через месяц продал её с позором, а один старый жрец на неё ещё и проклятье наложил, что любви никакой в жизни не узнает, пока тысячи лет не пройдут.

Рассказываю ей, а Галина Ниязовна — в слёзы. В душе всё оживает, вспоминается, сердце трогает. Действительно, в любви не везло никогда, хоть и знаний много было, а вот себе помочь не получалось. Дальше я ей объяснил про законы космические, что она творит, и чем ей это обернётся. Знания у неё — из прошлого. Кое-что вспоминается, вроде как и знала всегда. Училась она много. Психфак окончила и медицинский. Опыт — большой. Ей проблемы человека за версту видны, а насочинять про карму — пара пустяков. Я к этой проблеме с другой точки зрения подошёл — с её личной. И когда рассказал, да ещё и в красках, как ей платить за всё придётся да в скольких жизнях, ей уже было не до смеха. А потом объяснил, что проклятье жреца старого снимется, при моей помощи конечно, только если заниматься дурью этой бросит и людям головы морочить перестанет. Вы знаете, она быстро со мной согласилась, я бы даже сказал, обречённо согласилась. Видно, заработала предостаточно, так что особого труда дело это бросить ей не составит. Но, впрочем, жрица-то она была неплохая, с сердцем добрым. Это потом за воплощения многие её скрутили жадность и отсутствие любви. Так что я решил ей помочь. А если заниматься прежним станет, то мой образ в устрашающем виде всегда у неё перед глазами стоять будет. Впрочем, думаю, что занятие это она бросит. Душа перспективная. Преодолеет страсть к деньгам, может, и продвинется. Только самое интересное, что она об этой страсти ничего не знает. Она действительно щедра, тратит деньги направо и налево, но про свою внутреннюю жизнь ничегошеньки не знает. Ладно, хватит о ней, думаю ещё доведётся встретиться.

— Слушай, Сергей, и много таких сейчас? Я никогда с ними близко не сталкивался, тем более в жизнь их прошлую не заглядывал.

— Ну и я не заглядывал — оно само выплывает. А таких — очень много. И ты знаешь, самое интересное, что тот воин-герой, из-за которого она уже две тысячи лет мучается, он теперь милиционер в деревне той, и она ему деньги приплачивает, чтобы не трогал. Вот так!

— Ты, Иван, в своём институте засиделся, а о большой жизни мало что знаешь. Подожди, в Москве ещё не то увидишь, — сказал Фёдор.

— Это точно. Москва в этом смысле — очаг чернушной эзотерики. «Посвященные» на каждом шагу, карму рассказывает каждый второй, заговоры, порчи, отвороты, привороты — раз плюнуть. Только плати. И сколько людям нужно объяснять, что всё, что за деньги, — не от Бога! — продолжал Сергей.

— Так им, прости меня, начихать, им лишь бы результат был, а что за это они, их дети и родители платить будут сотни и тысячи лет — они не думают. У них потом дети калеками рождаются, а они спрашивают, за что Бог такого хорошего человека наказал. А это за своё хождение по гадалкам да по ведунам они наказаны, только ведь вроде бы не помнят и в этой жизни ничем таким не занимались. Но ведь прошлое им неизвестно. А там столько приворотов-отворотов! Вот с болезнями, с трудностями, с несчастьями сейчас сражаются. Лучше бы в прошлом этим занимались, сейчас бы и не думали, где деньги на лекарства взять.

Да, за всё человек платить должен. И не знает он, когда он за эту жизнь платит, а когда за прошлые. Но какая разница, когда есть результат — бесконечно сыплющиеся на голову неприятности, которые человек усугубляет новыми проклятьями в сторону тех, кто вроде бы эти неприятности вызвал. При чём здесь люди? Всё — внутри человека, а обстоятельства — всего лишь внешний фактор, помогающий сдвинуть человеческое сознание. Умел бы человек хранить мир в себе, и всё внешнее тоже бы пришло в равновесие. Иван вспомнил, как он добивался этого равновесия, как стремился к нему и как оно ускользало от него очень долго. Вспомнил и ошибки свои, и непонятливость свою. Сколько же человек глупостей совершает, как бежит куда-то узнать новенькое, вместо того чтобы обратиться к себе самому и уверовать в то, что всё — в человеке. Он подумал: смог бы он узнать столько о медицине, камнях, жизни этих необыкновенных людей, если бы не был в тибетской деревне, не знал бы пасечника, не жил в храме, и вдруг ясно понял, что смог. Просто они ускорили его развитие, ибо много времени было потрачено им на внешние искания, и необходимо было послать ему в помощь тех, кто направит его по правильному пути.

— Да и не только это, — продолжал мысли Ивана Сергей. — Ты же сейчас прекрасно понимаешь, что от тебя многое в мире зависит. Если бы ты вовремя не занял своё место в единой цепи, пришлось бы либо ждать долго, либо твои обязанности исполнять другим, потому что дело отменить из-за одного не успевшего созреть к сроку невозможно. Мы, пришедшие к самопознанию раньше, взяли бы твою ношу на себя. Но ведь это труд адский — работать с человечеством, которое представляет собой каменную глыбу — застывшую массу, от которой каждый камень норовит отвалиться и упасть тебе на голову с криком «Задавлю, не подходи! ». Они добра не помнят, помощи не понимают, а от сердца отворачиваются. А ты их — люби!

— Но ведь ты их любишь? — спросил Михаил.

— Не то слово — обожаю. Иной раз смотрю на всё это планетное безобразие, и вдруг у меня внутри что-то закипать начинает. Взял бы и смёл всё единым махом. Только руку занесу — и вдруг с сердцем у меня что-то случается: такая любовь к неразумным просыпается, что хочется выйти на улицу и начать всем по свечке дарить во славу Мира и Света. Ну вот что ты будешь с ним делать? — жаловался Сергей на своё сердце.

— Твоё сердце уже тебе не принадлежит. Оно стало частью этой Вселенной, и каждый человек вошёл в него как атом. Выбросишь один — разрушишь всё. Ты и себя бережёшь, и Вечность, — добавил Фёдор. — Со мной тоже такое происходит. Смотрю на откровенное уродство, ну налицо моральная деградация, и думаю, почему я тебя любить должен? И вдруг понимаю, что его-то я и не люблю, а люблю то, что вижу: едва теплящийся уголёк. Он уже сморщился весь, рассыпается, а ещё пыхтит, тщится что-то произвести. Называйте его как хотите: Божьей искрой, сознанием, духом, светом, но если я его вижу, то во мне что-то на него отзывается, и я начинаю любить это ничтожное создание, но это никакого отношения к человеческой любви не имеет. На то чувство, которое я испытываю, слово ещё не придумано: это что-то среднее между жалостью к человеку, благоговением перед Светом и преклонением перед несчастьем того, кто не ведает, что творит. Это сродни скорби.

— Да, я тоже стал ощущать именно такое состояние, — сказал Иван. — Я вдруг совершенно отчётливо стал понимать, что каждый человек несёт свой крест. Причём путь у всех один, но крест разной тяжести, и кто-то не справляется даже с ничтожной ношей, пытаясь сбросить этот крест при первой же возможности. А возможностей этих у него сколько угодно — он их сам придумывает, лишь бы от груза избавиться. И вот наблюдаю, что один, как муравей-трудяга, целое бревно тащит, а другой кирпичик несёт под мышкой и всё жалуется. Но ничего у него не выйдет, потому что кирпичик за него другой если понесёт, то ноша его в следующей жизни учетверится, потому что к своему кирпичу чужой добавится и ещё в два раза больше станет. А потом ещё эти кирпичики ему начинают на голову валиться, и мне его лечить приходится. Ну что бы людям понять, что все болезни их — от собственной глупости, дурных мыслей и уродливых поступков! Почему никто не хочет быть честным с самим собой? Почему они все притворяются и себя обманывают? Так проще в одной жизни, но в сотни раз труднее будет в другой. А поскольку памяти не имеют, то меряют коротким отрезком, забывая о Вечности. Вот не понимают, что им бы память воскрешать нужно, вглубь себя заглядывая. Оттого, что они от мусора очищаться начнут, память и вернётся.

— Ты совершенно прав, что говоришь о работе над памятью. Собственно, не о памяти речь, а о чистоте сознания или сердца, если угодно, — сказал Фёдор. — Над самой памятью работать бесполезно, потому что она — награда. Когда сердце чистым станет, когда душа груз сбросит, когда дух на свободу вырвется, тогда и память обретёшь. Ты ведь о себе кое-что знаешь? — обратился Фёдор к Ивану.

— Ну, — Иван пожал плечами, — кое-что — да.

Рыцари готовились к бою. Небольшой отряд, состоящий из закалённых бойцов, образовал круг. Приложив руки к сердцу, рыцари беззвучно взывали к Отцу Миров. Один ещё никогда не участвовал в сражении, но уже знал о тяжести пространственного боя, особенно когда воинов окружали в сотни раз превосходящие силы противника. «Что хотят они от нас? — подумал он. — Ведь мы храним святыню. Зачем она им? » И ответ пришёл как бы сам собой, родившись в сердце.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒