Как был атакован 12 страница

В тот же вечер, когда мы вернулись с моря, когда очутились под конвоем и когда потеряли летчиков, я опозорился, не выдержал марку. Не знаю, что случилось, но после первых 100-150 грамм водки, выпитых в честь нашего прихода в базу с победой, я опьянел. Опьянел, как мальчишка, и ничего не помнил. На другой день мне рассказали, что я вел себя плохо, лез к друзьям, придирался и чуть ли не пытался со всеми драться. Говорят, что еле уговорили и с трудом уложили спать. Что это? Нервы или слабость? Наверное, нервы. Этого же никогда не было. Я, правда, много не пью, никогда не был пьян. А здесь спасовал. Значит, и здесь за собой необходимо следить.

После нервного напряжения в походе на берегу происходит расслабление. Об этом надо знать и помнить, и более осторожнее относиться к алкоголю. Опережая события, могу сказать, что такого больше со мной не было до сегодняшнего дня. Тот случай пошёл на пользу. Хорошо было бы, если бы каждый делал выводы из прошедшего, из пережитого, из отдельных печальных ошибок, ведущих к тяжелым последствиям.

Об этом записываю не потому, что думы о гибели друзей, товарищей необходимо притуплять опьянением. Нет. Такого и в мыслях нет на у кого, ни у меня, ни у моих друзей, ни у всех подводников. От дум можно уйти только в повседневном труде, в повседневной работе, в повседневных замятиях. Необходимо запомнить день так, чтобы не было места, времени для грустного и печального, и, если тебе сегодня тяжело, не переживай один, отделившись от всех. Иди к друзьям. Иди к товарищам. Они помогут. В куче, всеми вместе, всё переносится легче и проще. Мы так и делали. Все свободные вечера, как правило, проводили в доме офицеров, а он работал каждый день, в кино, в биллиардной, в кают-компании или в семейном кругу тех, кто сумел привести семьи. Многие из нас подали об этом рапорта по команде, на имя командующего флотом. Некоторые получили разрешение на возвращение семьи, другие, в том числе и я, ждали своей очереди.

Возвращение семьи и даже с детьми явно подтверждало, что война нашим народом будет выиграна. Это своеобразный барометр. В данном случае он стоял на ЯСНО /для нас/. И в Полярном стало веселей. Появились дети. Сколько ласки оказалось в наших, кажется, загрубелых сердцах. Их, детей, пока было очень мало.

Каждый из нас, идущий мимо ребёнка, невольно смотрит в его сторону и чему-то улыбается. Может быть, в эти минута он думает о своих ребятишках, которых уже не видит 3-й год, о жене, о её, хорошо запомнившихся ласках, о её теплом плече, о её участии в сегодняшней войне. 0 её моральной поддержке в его суровой холостяцкой жизни. Многие из нас стали носить в карманах нехитрые гостинцы: печенье, галеты и даже шоколад. Все это с необычайной нежностью, стараясь никого не обидеть, отдавали первому попавшемуся мальчишке иди девочке. В это время с питанием у нас было хорошо. Правда, в магазинах не было ничего, но мы получали допайки, а семьи получали продукты в части. Наши гостинцы детям не были подачками. Они были подарками. Они были гостинцем.

А сколько радости в семье офицера, где вернулась жена. Можно утверждать, что сегодняшний счастливый «глава семьи» никогда раньше так не ухаживал за своей женой, даже тогда, когда она была девушкой. Сейчас он ей все внимание, всё для неё. То, накопившееся, неизрасходованное, они друг другу отдавали целиком сразу все. И мы завидовали им обоим. И были счастливы, когда кто-нибудь из " молодых" приглашали нас на чашку чая.

Во-первых, как тогда было принято, мы в гости не шли с пустыми руками. И как бы хозяйка не отказывалась, всё оставалось на кухне. За столом мы творили чудеса. Порой трудно было узнать кого-то из нас, так он разговорится, такие вещи начинает рассказывать, такие открывает таланты. И всё ради тепла этого дома, этой сейчас удивительно привлекательной хозяйки, единственной женщины сегодня за этим столом. Потом обязательно танцы. Хозяйка в танцах не должна кому-либо отдавать своё предпочтение, даже мужу. Бедная жена! Она обязана была станцевать, хотя бы один раз с каждым из нас. А нас набиралось порой 6-7 человек, а иногда и больше.

Заканчивалось всё традиционным чаепитием. Если был самовар, то эта процедура удлинялась, так как одного самовара не хватало. Такой вкусный был кипяток в этом самоваре. Расставались и расходились какими-то умиротворёнными, довольными и легкими. Как будто мы всё свое тяжелое оставили там, за этим затемнённым окном.

Такие вечера, правда, очень редкие, приносили в наши души столько теплоты и надежды, что многие дни потом, после, ни одна печаль, ни одна тягостная дума долго не могла осесть в нас. Это было, как весна. Весна в наших сердцах, растерявших за войн представление о временах года.

20 октября. Скоро праздник Октября. Третий раз мы станем праздновать этот день в суровом одиночестве на фронтах, в окопах, в партизанских землянках, на кораблях.

Начинают прибывать посылки с подарками. В них носовые платки, носки, кисеты, варежки, махорка, - дешёвые простые сладости и трогательные письма от наших матерей и детей. От пенсионерок. От всего советского народа. В каждом письме искреннее пожелание всем нам победить скорее фашизм и здоровья. Возьмёшь такое письмо в руки, читаешь личному составу и хорошо представляешь всех тех, кто с любовью готовил подарок, посылку. Матросы любили - эти посылки, ждали их и долго хранили, берегли или платочек с детской вышивкой, или носки, или какую другую вещь. Берегли как святую реликвию, связывающую каждого в отдельности всех нас с народом, с Родиной.

02 ноября. Прибыла большая посылка от наших дорогих ярославских ребят. Целый ящик всевозможных подарков. Большая скатерть с видами Кремля, баян, ещё кое-что по мелочи, и много-много всевозможных конфет. Наши шефы балуют нас. Это уже третья большая посылка от них. Эта забота трогает, вызывает желание сделать ещё больше, оправдать веру в нас там, в Ярославщине.

Пройдут годы, десятилетия. Всё забудется, сотрётся из памяти другими событиями, другими фактами, явлениями, вероятно, было бы правильно, если бы в годы, когда решается судьба народов, революции, когда идёт борьба не на живот, а на смерть между империализмом и трудящимися, вести историю, записи событий, имена людей, их действий, их героизма для того, чтобы потом можно было бы все это восстановить. Я вообще люблю писать дневники, веду их с детских лет. Очень жалею, что дневники школьных лет отдал одной знакомой девушке, когда уходил на учёбу в Высшее военно-морское училище, а та их в беспричинной ревности уничтожила, это было в 1934 году. Дневник, который вёл в училище, сам уничтожил, боясь, что тогда он мог случайно попасть в нежелательные руки и могли быть нежелательные последствия.

Сейчас я то же веду вот этот дневник войны, а так же веду вырезки из газет всех фотокорреспонденций о зверствах фашизма. У меня уже набралось около тысячи таких вырезок. Когда кончится война, эти вырезки, этот дневник будут хорошими документами для бесед с личным составом, для проведения воспитательной работы. А как всё это пригодится тогда, когда в армию и на флот придут юноши, родившиеся после войны и её не видевшие. Я знаю, что так делают немногие. А жаль. Хорошо, если бы каждый из нас делал это. Надо мной почему-то некоторые из друзей не то, что смеются, этого нет, а как-то считают, что я занимаюсь ерундой. Не понимаю таких.

Вот английские подводники, их офицерский состав. Они не просто так к нам прили как «союзники», как подводники /у нас и сейчас базируются на Полярное их подводные лодки и малые противолодочные корабли - корветы и фрегаты/. Они прибыли и как пропагандисты западного образа жизни. Когда мы были у них в гостях, они все, как одни, показали нам семейные альбомы. Чего там только нет! И коттеджи, и квартиры в городе. Газовые плиты, бассейн, игра в гольф, выезд на лошадях, собственный автомобиль. И они на охоте, и на яхте, и у Египетских пирамид, а с любимым догом, и ещё десятки и десятки фотографий, настойчиво пропагандирующих их жизнь, обычаи, традиции, семейную идиллию, любовь к Великой Англии. Мы все обратили внимание, что такие альбомы были сделаны на один манер, по одному стандарту, с единым планом подбора фотоматериалов. Не исключено, что это было сделано специально. Для нас. Чтобы купить кого-то на эту дешевку, заставить критически посмотреть на наша неустроенные бытовые условия... Только всё это, вся подготовка пошли впустую. Дало осечку. Не нашлось среди нас простачков, могущих клюнуть на эту дешёвую приманку. Номер не прошёл. И больше они свои альбомы, кажется, уже не вытаскивали, спрятали.

Если английское адмиралтейство пошло на такую подготовку, вероятно, как-то придумало её, то почему мы сейчас не должны собирать факты, вести дневники, записи, делать вырезки из газет. Всё это будет нашим могучим оружием спустя много, много лет. И вообще ведение дневников, альбомов не только запечатлевает факт, но и приучает излагать мысль, заставляет замечать события, интересные факты. Даёт опыт самостоятельного мышления, критически относиться к своим действиям, анализировать их. Я до конца убежден, что все записи мне потом пригодятся.

10 ноября. Отпраздновали 7-ое ноября. Мы здесь, на базе. Многие в море, на боевой позиции. Кто-то из них вернётся с победой, и в эти дни старается дать матере-Родине свой подарок, подарок в честь Октября. По существу эти праздничные дни мы больше пробыли в положении по боевой воздушной тревоге, так как немцы всё же несколько раз пытались прорваться к нам, в Полярное, пытались омрачать наш праздник, и им это в какой-то мере удалось.

27 ноября. Сегодня вышли в очередной боевой поход. Это будет 4 поход подводной лодки «Ярославский комсомолец».

И с первых же часов, сразу же, с первых шагов похода, случилась небольшая неприятность, показавшая вместе с тем, как может быстро, с большой смекалкой работать личный состав в море, в сложных условиях. Не успели мы погрузиться, как немедленно поступил сигнал из 6-го отсека, что в лодку поступает вода из внутренней системы стравливания воздуха в отсек из балластной систерны №6. Приказал перекрыть клапан, поджать. Ничего не вышло. Вода под большим давлением продолжала поступать в отсек через трубу диаметром полтора дюйма. Командир БЧ-5 доложил, что в подводном положения ничего сделать нельзя. Требуется всплытие в надводное положение, что ремонт клапана возможен только в надводном положении. Всплыли. Приступили к ремонту. Положение щекотливое. Конечно, мы погружаться можем, но с большой дыркой, с этой самой неисправной системой вентиляции. Трюмные и электрики во главе с главстаршиной ЕЛОВЕНКО непостижимо быстро сумели этот клапан, спрятанный где-то на подволоке, за другими клапанами и магистралями, снять, разобрать, отремонтировать и поставить снова на место. Вся работа заняла всего два часа.

Уже потом они сами удивлялись, как они могли это сделать. С самого начала похода мы попали в полосу шторма… и пришли через 10 дней в базу опять-таки при штормовом состоянии моря. На переходе шторм не был особенно большим, он только разыгрывался, набирал свою силу.

В ноябре месяце, как и в декабре, штормовая погода преобладает. Низкие свинцовые тучи плотными беспросветными слоями закрыли всё небо, и, кажется, плывут над самой головой. Оно так и было. Высота туч над морем не превышала 250-300 метров. Они без конца, каждый день выбрасывают колючие иглы снежных зарядов, обрушивающихся на нас с ураганной силой. Всё это дополнялось морозом в 15-20° и непрерывными ваннами холодных воли, накрывающими нас своими черными валами с завидным постоянством. Больше, чем два часа на мостике никому не выдержать. Все мы: и сигнальщики, и офицеры успевали за какие-то 5-10 минут насквозь промокнуть и покрыться коркой льда. Ледяные сосульки свисали с капюшонов, с ресниц, с подбородка. Шапка-ушанка делалась твердой от покрывавшего её ледяного панциря.

На одной из вахт боцман хорошо пристроился, спрятался от брызг волны и от ветра между тумбой перископа и ограждением мостика, что перестал шевелиться, так ему стало удобно и вроде тепло. Когда же пришло время смены вахты, мы, к удивлению, обнаружили, что наш ПЕКАРСКИЙ вмерз между тумбой и ограждением и вмёрз так основательно, что его пришлось освобождать из «плена» общими усилиями.

На третьи сутки шторм усилился до 7-8 баллов. Наученные опытом плавания других подводных лодок, когда волной смывало вахту в море, мы все привязывались к ограждению рубки пеньковыми тросами, легко освобождающимися при срочном погружении.

На второй день пребывания на позиции пошли к берегу, на фарватер. Из-за штормового состояния моря, шли не таясь, почти до самого берега. Мы знали, что в такую погоду нас трудно обнаружить - это раз, а, во-вторых, нам и боятся некого было. Авиация крепко сидит на своих аэродромах, а катера в море выйти не могут, так как их немедленно перевернёт.

По существу в море на его поверхности могут быть только подводные лодки, крупные транспорты и плавающие, сорванные мины. Эти мины мы часто видим и радуемся, что опасного столкновения с ними у нас ещё не было.

С приходом на фарватер погрузились. На перископной глубине лодку удержать невозможно. Её легко, сразу же выбрасывает вверх и безжалостно переворачивает с борта на борт до тех пор, пока мы с большими потугами не уйдём вновь на глубину 30-35 метров, где нас почти не качало. Сделав несколько попыток всплытия под перископ, принял решение, что здесь у берега делать нечего. Плавание в подводном положении и атака невозможны и даже опасны. В атаку на такой волне также трудно выйти, так как нос лодки при любом, самом хорошем вахтенном на вертикальном руле ходит вправо и влево от курса на 2-3°. Можно, конечно, атаковать и надо атаковать. Но риск, что торпеды пойдут мимо цели, большой.

Легли на курс отхода от берега, на курс в район зарядки аккумуляторной батареи. Через два часа всплыли в надводное положение. Шторм усиливался. Ветер становился всё неистовей, всё злее. На пятый день пребывания на позиция шторм достиг силы 8-9 баллов. В такое мы ещё не попадали. Конечно, о том, чтобы идти к берегу не было и разговоров. Главное в эти тяжелые часы штормовых вихрей - это, чтобы наш дизель, наша линия вала, наш вертикальный руль и горизонтальные рули остались бы целыми, выдержали бы испытание. О том, чтобы согреться или просохнуть не было и речи. Ветер, мороз и волны становились всё сильнее и страшнее. Особенно тяжелые были шестые сутки, а ночь - с третьего на четвертое декабря запомнилась мне на всю жизнь.

Кругом сплошная темень. Небо и море слились в единую массу первозданного хаоса из воды и ревущего ветра. Кажется уже нет сил держаться на ногах. Мы все привязаны. На мостике нас регулярно швыряет волной по ограждению рубки. Бьёт с силой, безжалостно. Кругом ссадины, синяки. Мы уже не замечаем ни холода, ни мороза, ни ветра. Главное - во чтобы-то ни стало выстоять. Особенно опасен «9 вал». Он, оказывается, есть на самом деле. Я раньше в него не верил. Это - крутая стена воды высотой в 12-15 метров поглощала всю лодку целиком, накрывая её сразу с носа до кормы. После её прохода мы все на мостике пересчитываем друг друга. Все ли мы целы. Все... И так всё время, все дни...

В эту ночь стало совсем невмоготу. Командир БЧ-5 доложил, что на вахте стоять некому, все выдохлись. Советуюсь с ним и решаем уйти под воду. Но мы не знаем, как поведёт себя лодка при срочном погружении. Она ведь рассчитана всего на 6-балльное состояние моря, а сейчас - 9 баллов. Мотет быть нас перевернёт. По теории этого не должно случиться. Период волны около 15 секунд. Время срочного погружения сейчас на волне больше и должно составлять около 40-45 секунд, если не больше. Значит, за это время нас волна накроет 2-3 раза. Делать нечего. Даю команду, чтобы предупредили весь личный состав, что сейчас будем делать срочное погружение, чтобы все были на своих боевых постах очень внимательны.

Пропускаю «девятый вал», стопорю дизель, и начинаем срочное погружение. Заполнены быстрая и уравнительная, вода принимается в трюма 1-го и 3-го отсеков, все цистерны главного балласта полны, а лодка не погружается. Не идёт, не лезет в воду и всё. Полный ход электромотором. Ничего не помогает. Не верится, что такое может быть… Нас уже три или четыре раза накрыла волна, положив нас на борт. Крен доходит до предела. Стрелка кревметра ложится на ограничитель и дальше не идёт. На сколько крен больше, чем 55°, неизвестно, на этой цифре стоит ограничитель. Таков предел рассчитанного безопасного крена. Но он больше градусов на 15-20…

Проходят ещё какие-то долгие секунды, и лодка пошла. Пошла нехотя на глубину. Время 2 часа ночи. Наверху над нами 15-20-30, потом 40 метров воды. Но нас по-прежнему качает. На этой глубине в 40 метров крен доходит до 5-7 градусов. Так разбушевалось море. Этого с нами ещё не было. Все успокаиваемся. С облегчением озираемся по сторонам. Снимаем с себя всё промерзшее, обледеневшее и передаём в 5 - дизельный отсек на просушку. От нас клубами поднимается пар, идёт во все стороны. В лодке всего 8-10 градусов, но и эта температура кажется теплой.

Объявляю готовность номер два. Уйти из центрального поста нет сил и желания. Прямо здесь под трапом и задремал. Потом мне принесли кружку горячего чая и банку с тушенкой. Все знали эту слабость командира. После погружения - банка тушенки или говядины и крепкий, обжигающий чуть подслащённый чай. В эти минуты многие меня спрашивают, как я могу кушать, неужели я не укачался. Не знаю как ответить. Но в своей морской практике я ни разу не укачался. Не представляю, что такое слово " укачался". Наоборот, у меня появляется зверский аппетит. Так и сейчас. Очистив и покончив с банкой, я вновь впал в полусонное состояние. Многим кажется, что командир спит. Нет. Это не сон, это попытка уснуть. Это только закрытые глаза, а сна нет. Что-то тревожит, какое-то беспокойство. Откуда оно?

В лодке все в порядке. Причин для волнения нет. Беспокойство усиливается. В чём дело? Не спится. Встал и пошёл по отсекам. В шестом отсеке благодать: тепло и сухо. Это отсек главного электродвигателя. Здесь все станции и подстанции. Здесь всегда команда несет вахту в раздетом состоянии. Им многие завидуют и приходят к ним «на огонёк» погреться. Жаль, что отсек маловат, больше, чем 2-3 человека гостей в нём не разместится. Настроение у электриков бодрое. Вспомнили с ними, посмеялись, как они висели на люке, который отжимало давлением воздуха в тот день бомбежки нашей лодки немецкими самолётами. Немного у них оттаяв, отогревшись, начал движение обратно, в нос. Не успел захлопнуть дверь переборки, как вдруг из переговорного слышу команду: " Боевая тревога". " Командира прошу в центральный пост".

Я бегом в центральный отсек. Переборки передо мной открываются, и закрываться матросами. В чём дело? Спрашиваю…, но, уже задав вопрос, понимаю - минное поле. Это минреп. Ещё до конца не сообразив, мгновенно даю команду:

- Право на борт. Полный ход. Герметизировать отсеки. … Слушать в отсеках! Идём по минному полю!..

Слышим все, как что-то со скрежетом скользит по правому борту. Что это может быть кроме минрепа? Значит, мы попали в минное поле. … Стопорю ход, затем даю малый. Стараюсь отвести минреп циркуляцией. Кровь застала в жилах... Уже не думаешь когда будет взрыв, думаешь о том, как будешь себя вести во время взрыва, как будут вести себя другие. В глазах у всех те же мысли, те же думы…

В лодке полная тишина. Слышу гулкое биение сердца. … Все это делается и мыслится в какое-то неуловимое мгновение. Минреп скользит уже в 5 отсеке. Будет взрыв или нет? Самое неприятное в том, что мы не знаем, что это за мина… Якорная, гальвано -ударная, антенная или какая-то комбинированная? Где эта мина? Выше лодки или ниже? Единственный маневр - это отбросить корму и ограждение кормовых горизонтальных рулей, что мы сделали и ждать. Ждать, стиснув зубы, затаив дыхание, прислушиваясь к себе. Ждать взрыва...

В голове мигом проносится мысль, что это всё. Это конец. И сразу же здесь же, даже в ожидании взрыва, в уме производится подсчёт. Он производится помимо води, помимо сознания. Оправдана ли наша гибель?... Нанесли ли мы противнику более тяжелый урон, чем стоит наша подлодка, чем стоят наша жизнь. Баланс в нашу пользу. Всё же мы потопили, на нашем счету два транспорта. И они стоят дороже, чем наша подводная лодка. Как ни странно, но это в какой-то мере даёт самоуспокоение.

Тут же одновременно с этим вспомнил и всю жизнь, жену, детей. … Идут мучительно-долгие секунды… Из пятого отсека поступает доклад: " Шум мирепа исчез". Мы не верим себе. Значит, пронесло. Значит, мы ещё будем воевать. … И наступил холодный пот…

Возможно, всё же штормовое море, качка, даже на глубине, помогли нам разойтись или освободиться от минрепа... Но факт остается фактом. Минреп больше не скользит по ПЛ, и я решаю, что теперь надо быстрее всплывать, уходить отсюда. Лучше плавать в надводном положении, чем под водой слепыми, как котенку, тыкаться мордой в эти зловещие шарики. Тем более сейчас прилив. А в прилив мины становятся глубже.

Снова будет штормить. Но всё это - и шторм, и ледяные волны, и пронизывающий морозный ветер - ничто по сравнению со смертельной опасностью, которую мы только, что пережили. Пусть шторм будет еще сильнее, ещё злее, теперь он нам не страшен. Вот оказывается, что меня волновало там, под водой. Вот почему меня что-то тревожило. Но найти причину этого нельзя, не в силах. Ничто внешне не указывало на наличие минного поля, а таких органов чувств, которые могли бы это обнаружить, у человека нет.

Начали всплывать. Сейчас торопимся. Всплывать также тяжело и опасно, как и погружаться. Даю полный ход электромотором. Курс ПЛ почти против волны. Глубина 15 метров. Крен доходит до 10˚ . Глубина 10 метров - крен - 20-25 градусов.

- Продуть главный балласт.

Глубина 8 метров. Лодка ложится на борт. Нас прижало к клапанам, а потом с силой бросило к другому борту. Никак не могу забраться по трапу. Он вверху мечется о борта на борт. В какой-то момент повисаю на нём на руках.

Глубина I метр. Сверху тяжелые валы бьют по рубочному люку. Жду, когда схлынет волна, и рывком открываю люк. Быстро с сигнальщиком хватаемся за леера и сразу же привязываем себя к ним. Запоздавшая волна накрывает нас с головой. За что-то крепко держусь. Делаю выдох прямо в воду. Хорошо, что мы успели прикрыть люк и в лодку вода этот раз не попадает. Где-то рядом должен быть матрос ТАРАБРИН… Ощупью нахожу его, сжавшегося в комок, крепко держащегося за переговорною трубку. Он то же шарит и находит меня. Вода отпускает нас из плена. Стараемся осмотреться, осмыслить обстановку. Кругом все ревёт. Абсолютно ничего не видно. Тот же хаос волн беснующегося моря...

Но всё в порядке. Всплыли хорошо, если не считать холодной ванны. Даём ход дизелем. Продолжаем штормовать. Отдых у вас не получился. Принял решение уйти ещё дальше от берега, скорее уйти с минного поля и там, в районе зарядки аккумуляторной батареи, вновь погрузиться, уйти от шторма под воду.

Встреча с минрепом забыта. Сейчас не до этого. Главное - не дать слепому случаю поставить лодку лагом к волне, тогда будет совсем плохо. Тогда вся масса воды в тысячи тонн может одновременно рухнуть на лодку с борта и надолго поглотить ее в своём водовороте.

На мостике выбита дверь ограждения рубки, выбиты все иллюминаторные стекла, снесены за борт все листы дюралевого настила. Палубы не видим, но в носовой надстройке слышим иногда резкие удары сорванных креплений палубных лючков. Отпорный шест, деревянную сходню мы давно где-то потеряли. Мы раньше их с собой не брали, а в этот поход боцман пожалел их оставить на пирсе. Ему жалко было расставаться с ними.

Погрузилась мы уже под утро. Погода так и не улучшилась. Те же 8-9 баллов. Может и больше. Ветер ураганный. Наши приборы на это не рассчитаны. Какая же гигантская сила скрыта в разбушевавшейся стихии ветра и моря. Сколько сотен Днепрогэсов можно было бы заменить силой такого бушующего моря. Конечно, это фантазия, но всё же сумеет в какие-то далёкие времена человек обуздать силы ветра, ураганов и силы морских волн. Сколько это даст дешевой электроэнергии. Пусть подсчитают любители - какая энергия была затрачена для того, чтобы Баренцево море разбушевалось до глубины 50 метров, чтобы валы волн достигли 10 и более метров и это на протяжении нескольких суток.

Скоро будет 10 суток, как мы штормим. Перед погружением получили из штаба флота радиограмму – запрос: «Доложить действия, состояние моря». Всё это немедленно было исполнено. В эфир полетела радиограмма: " Ветер, море - 8-9 баллов. Самочувствие отличное, штормуем районе зарядки".

Как потом мы узнали с приходом в базу, одна из наших подводных лодок типа " С", находящаяся в эти дни рядом с нами на позиции, запросила " Добро" на возвращение в базу из-за шторма. Злые языки утверждают, что им поставили в пример наши " Малютки", которые стойко переносят шторм и в базу не просятся. О том, чтобы проситься в базу, у нас и мысли не было.

4 декабря шторм немного стих, и мы три последующих дня провели с трудом на фарватере, вблизи берега, но никого не обнаружили.

Вполне возможно, что немецкие конвои так же отстаивались в эти дни в своих портах и базах. Это их дело. Но на месте немецкого командования я бы приказал конвоям совершать переходы, пусть без охранения. Едва ли мы сумели их атаковать, тем более, что мы так же всё время были заняты собой и меньше всего поисками противника.

С приходом в базу, на этот раз без победы, нас всё же встретил командующий флотом. Приняв рапорт о возвращении в базу " без победы", командующий тепло нам пожал руки и похвалил нас на этот раз больше как лихих моряков, выдержавших тяжелый 10-дневный шторм. Мой доклад о касании минрепа его заинтересовал. Оказывается, в этом районе всего за несколько дней до нашего выхода минного поля не было.

Во время беседы с командующим на пирсе, меня всё время вело то вправо, то влево. Как будто качалась земля. Командующий заметил мое странное состояние и, пожелав мне и команде хорошего отдыха, отпустил.

Странно было видеть личный состав, который неуверенно ступал на сходню и на берег. Вся команда настолько привыкла к качке, что на берегу, в «штиль» несколько часов не могла прийти в нормальное состояние. Больше всех радовались те, кто все эти десять дней ничего не ели. Они собрались сейчас в I отсеке, у торпедистов /таких человек 5-6/, и от души жмут на всё, что он им ни даёт. Восстанавливают силы, утоляют свой аппетит.

Всё же какие замечательные лодки строят наши специалисты, наши кораблестроители, наши русские рабочие. Примеры, о которых уже упоминалось. У одной лодке " Малютке" и одной " Щуке" мина взрывается по носу и корме - лодки остаются на плаву.

Нашу лодку беспощадно бомбят, мы возвращаемой в базу, на " ПЛ М-II9" один из матросов умирает, не выдерживает бомбежку глубинными бомбами, а корпус лодки выдерживает. У нас почти каждая лодка вынесла не одну интенсивную бомбежку и в большинстве случаев возвращались в базу. Все это дает уверенность личному составу в прочности наших подводных лодок. А раз есть уверенность, нет боязни, нет растерянности, нет обреченности в тяжелых условиях соприкосновения с противником. По имеемым данным в командах немецких подводников нет уверенности в прочности своих подводных лодок, и там, как нам известно, личный состав идёт в море, обречённым на гибель. Два мира, две системы, два совершенно противоположных взгляда на выход в море на подводной лодке. И, видимо, одна из причин частой сдачи в плен экипажей немецких подводных лодок является их неуверенность в живучести подводной лодки, в их нежелании вести такую борьбу. Лучше уж сдаться в плен, чем вести безнадёжную борьбу с пробоиной. Поэтому в газетах нет, нет да и промелькнёт сообщение о сдаче экипажа немецкой ПЛ командованию союзников. А сколько раз каждая наша лодка проваливалась на глубины больше предельной. Одна из лодок провалилась на 200 метров при предельной - 120 ветров. Всё трещало. Вот, вот лодку должно было раздавить – ничего, всплыли. Правда, не дело проваливаться, это следствие ошибок в управлении подводной лодкой, но всё же бывает в жизни. Без ошибок, вероятно, может прожить только тот, кто ни за что не отвечает, кто ничего не делает. Да и эта пословица не совсем верна. Именно у таких людей самая большая ошибка в жизни, что они ничем не занимаются, ничего не делают. Это - прозябание, а не жизнь. Жизнь червяка, а не человека. Человек должен жить так, как об этом писал Николай Островский, как об этом писал большой мастер воспитания МАКАРЕНКО.

Конечно, люди живут по-разному. Одни к старости подсчитывают, сколько они покорили женщин или мужчин, где, когда, на каком курорте «отдыхали», сколько и с кем выпито вина, какого вина, сколько ковров, шуб у них в сундуках, в шифоньерах, сколько денег на книжке или в чулке. А вот, что они сделали для РОДИНЫ, для народа, сколько людей они воспитали, сделали настоящими строителями новой жизни, сколько отдали личного на благо победы. Здесь у них пусто. Конечно, первых мало. Очень мало, но они, к сожалению, есть и, вероятно, будут и при коммунизме. Из таких получаются предатели, полицаи, власовцы. Вырастая, живут те подонки нашего общества, которые являются потенциальными врагами всего советского, всего светлого. И как ни странно, именно эти отщепенцы, живущие только для себя, в наибольшей степени ненавидят нашу действительность, наш народ, клевещет на него, на его достижения, распускают провокационные слухи, шепчет анекдоты, преклоняются перед всем иностранным, особенно перед их тряпками, джазовой какофонией. Конечно, с тряпками у них ещё долго дело будет лучше, лучше может быть пока и с бытом. Но наше общее развитие уже сейчас несравненно выше, шире.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 10 111213 Следующая ⇒