Как был атакован 4 страница

К четвертому этапу прохода шхер готовились еще тщательнее. Убедились, что батареи на островах сделаны для камуфляжа, для обмана противников. Командир решил первую половину пути между островами произвести в позиционном положении под дизелями.

Сейчас мы уже ничего не боялись. Появился какой-то азарт охотника. Идем под одним дизелем в полупогруженном позиционном состоянии. На мостике только командир и сигнальщики. Носовые рули поставлены на всплытие. Обстановка настолько напряженная и сложная, что личный состав стоит на вахте по готовности № I. Все офицеры и я, в том числе, находимся в центральном посту - производим прокладку пути на карте и через каждые 1-2 минуты эхолотом замеряем глубин; под килем

Пока всё идет хорошо. Немного беспокоит зыбь, пришедшая в шхер из Атлантики. Там разыгрался шторм. Вдруг глубомер начал доказывать 2-3 метра вместо 20-25 метров!? Небольшая растерянность и быстро кто-то из нас докладывает на мостик, что под килем глубина резко уменьшилась. Не успел командир толком разобраться в докладе, как от огромной силы инерционного удара мы полетели вперед и чувствуем, что сидим на гряде камней*

Мотористы застопорили дизель. Какие-то мгновения лодку бьет о камни раз, пятый раз и до тех пор, пока не продули цистерны главного балласта и не сошли задним ходом с камней.

Появился сильный запас соляра. Значит где-то происходит утечка соляра за борт. Осматриваемся и в утреннем рассвете видим за кормой светлые блики расходящихся пятен топлива. Командир решает уйти с позиции в море. Плавать на фарватере и оставлять за собой след соляра нельзя. Нас по нему могут обнаружить и будут преследовать. Опять неудача. Думаю, что не следует посылать больше океанские лодки искать противника в узких шхерах, где ей трудно маневрировать. Сюда бы " малютки”! /есть у нас такие ПЛПЛ/, но они сюда не дойдут, у них ограниченный район плавания. Опять бодримся. У некоторых зарождается чувство сомнений. Может быть, нам просто не везет?

11. 09. Пятая попытка поиска противника опять ее удалась и опять, после ухода с позиции, уже в сумерках, за туманной дымкой островов обнаружили противника. Боже ной! Какой это был противник! Конвой в составе 3-х транспортов, шедших без охранения. Это же мечта подводника. Такой случай едва когда будет после. Начни мы уход с позиции на 2 часа позже и к нам бы пришла долгожданная первая победа.

18. 09. Позиция та же. Обстановка и действия те же. Противник, как будто над нами издевается. Всегда в одно и тоже время, к вечеру, как только мы уйдём за острова, появляется он. Черт знает что такое. Может быть мы не все рассчитали и нам следует сместиться миль на 3О-40 южнее Нарвика. Но командир настойчиво ходит всё одним и тем же фарватером. В принципе, он прав, так как острова пустынные, батареи фальшивые, а сигнальные посты также безжизненны, людей не видно. Мы нашли удачное место для прорыва. Здесь видимо, нет ни сетей, ни мин. Этот вывод возможно верен, так как фашистские захватчики здесь, в Норвегии, физически еще не смогли оборудовать всё минными позициями.

Вообще очень трудно все тысячи и тысячи норвежских бухт и фордов перекрыть системой сетевого, бомбового, минного и технического заграждений. Это просто не под силу любому государству, тем более государству – агрессору. Всё равно мы их вышибем, как из нашей страны, так и из всех оккупированных стран, будет это на Севере Европы или в центральной Европе.

16. 09. Всё это время штормит. Большой силы шторм вынудил нас уйти подальше от берегов. Плаваем в невидимости с берега/в расстоянии 40-50 миль от него. В этом районе нет ни дозорных кораблей, ни разведывательных самолётов* Для нас это первое очень серьёзное штормовое испытание. Собственно, не для нас, а для нашей подводной лодки. Мы как-то до этого не замечали определенные недостатки в конструкции нашей подводой лодки и вообще не представлял, что подводная лодка - это огромная стальная сигара, длиной почти в 100 метров, может на большой океанской волне скрипеть. Да! Да! Самый настоящий скрип, похожий на скрип петель ржавой калитки или ворот. Не правда ли, не совсем радует это изматывающее скрипение. Сам по себе скрип издает не прочный корпус, а вентиляционные магистрали, проходящие через переборки из отсека в отсек. Да, позже мы разобрались в причине, да и почувствовали своим телом* опять шестым чувством - есть такое ощущение, лодка прогибается на волне. Стоит гребню волны пройти под " миделем ", под средней частью нашей подводой лодки, как носовая и кормовая части корабля прогибается вниз. Если же кормовая и носовая части окажутся на гребнях волны, то средняя часть, под которой воды стало меньше, прогибается в вниз. И так целыми днями при шторме и волне более 7-8 баллов. В итоге всё расшатывается, прочность переборок нарушается.

Третьи сутки ходим курсами: против волны - 3 часа и по волне - 2, 5 часа. Против волны идти еще ничего. Волна, разбиваемая носом подводой лодки, потом несколько обессиленная, валом, высотой в 6-7 метров катится к рубке, с силой бьёт по её ограждению, разбивается и расходится в стороны. Из шпигатов настила, из-под ног летят фонтаны брызг, льются струи бурлящей воды. Когда больше её, когда меньше. Крен временами доходит до 25-30 градусов.

Совсем плохо идти по волне сгоняющая сзади волна не бьёт по корпусу ПЛ, как встречная волна, она поглощает своей тысячетонной массой вначале корму, дотом мостик. На какое-то время корма вся скрывается под водой и несколько приподнимается вверх - газовыхлопной коллектор глухо, о усилием, выталкивает отработанные газы дизелей в воду. Вот, вот, кажется, он захлебнется или заглохнет. Затем тёмно-зелёная масса приближается к мостику и с силой толкает всех нас внутрь ограждения рубки, поглощая всех. В такие моменты, когда волна накрывает, мы мертвой хваткой держимся за любое устройство на мостике ПЛ. И не дышим, ждем, когда схлынет вода. Первым мы проверяем после такого: Не смыло ли кого за борт? Через открытый люк и рубку много воды сплошным водопадом вливается в центральный пост, где помпы непрерывно её откачивают за борт?

Мы все насквозь за это время промокаем. В сапогах хлюпает вода. Часто вынуждены снимать сапоги и выливать из них воду. Но молодой организм эти ледяные ванны переносит стойко. После каждой 4-х часовой вахты мы /верхняя вахта/ получаем свои 100 грамм. Вливаем её в крепкий чай и эту смесь пьём. Лезем под тулупы, сбросив с себя все сырое, передав мокрую одежду и обувь в дизельный отсек для просушки.

Как пролило, спим богатырским сном. Крепкий чай, и спирт быстро согревают и убивают всякие простудные бактерии. Возможно, к старости появятся последствия купаний в виде ревматизмов и радикулитов.

И так от вахты до вахты. Регулярно принимаем сводки Совинформбюро. Они не радуют. Везде ваши войска сдают город за городом. Стараешься об этом не думать. Не получается.

Во время надводной вахты, особенно ночью, когда мы, как правило, заряжали на ходу батарею, вспоминаешь детство, друзей, семью.

На меня качка не действует. Некоторые из матросов и офицеров укачиваются, отказываются от пищи, а у меня - наоборот - растёт аппетит. У нас в семье никто никогда не был моряком - прадед моего отца был крепостным в подмосковной деревне. Отец и мать - потомственные ткачи на фабриках Фабриканта МОРОЗОВА в Глухове, сейчас это - глуховский текстильный комбинат.

Я родился и рос в рабочей казарме. Что из себя представляет рабочая казарма, построенная для рабочих л фабрикантами и заводчиками, каждый житель старых рабочих центров и городов представляет /Орехово, Тверь/. Это облезлое кирпичное здание в 2-3-4 этажа. Внутри каждого этажа - длинный коридор, по обе стороны коридора комнатки площадью 8-12 кв. метров, с полатями у входа в комнату, куда складывался нехитрый скарб и которые использовались в больших семьях для сна, а таких семей в 5-6 человек было с большинство. В коридоре по обе его стороны располагаются от 30 до 100 комнат. На каждом этаже по одной общей уборной и общая кухня. Вся жизнь каждой семьи на виду. Мы с малых лет начали понимать все: что такое смерть, как зарождается любовь и даже в чем она заключается. Этого про сто невозможно было скрыть. А детские глаза - любопытные и жадные до всего запретного, непонятного. Парни и девушки свои свидания где-нибудь на площадке, на лестнице, на кухне или в коридоре делали открыто, на глазах. Ссоры, скандалы женщин на кухне, пьяные свадьбы и гулянки, семейные разлады, карты, лото, купля - продажа барахла, вечеринки… похабные анекдоты и рассказы, разухабистые песни и обязательное празднование всех святых, престольных и не престольных праздников - всё это было нашей школой с самых малых дет, школой, которая могла сделать парнишку инженером, хорошим рабочим или хулиганом.

Некоторые казармы насчитывали до 200-300 комнатах, и, значит, в них проживало до 1000 человек. Клопы, тараканы, крысы и мыши…, постоянная грязь и вонь в коридорах - такое наследство досталось от МОРОЗОВЫХ и других русских капиталистов, выжимавших из народа все соки. А рядом, через забор, - огромный хозяйский сад с двумя коттеджами, собственной церковью и оранжереей, где выращивали цветы, арбузы и даже ананасы, в любое время года для хозяйского стола, для земных радостей господ.

Как рассказывали мне отец и мать, они умненькие были эти МОРОЗОВЫ. Они умели и знали как купить народ. В праздники чинно стояли в фабричной церкви, разбрасывали с пролетки медные пятаки, бросали их с презрением и шутками в пыль и грязь под ноги празднично, но бедно одетых измождённых людей. Иногда они шли ещё дальше - дарили молодожёнам или новорождённым 3-метровые куски бракованного ситца или другого материала. Они знали что делать, чтобы масса была послушной, это были дешевые подачки, ставившие рабочих в зависимость от хозяина.

Тонкий психологический расчёт, что раб вечно будет благодарить за подаяние, будет ещё ждать милости, значит, не будет заниматься крамолой, не пойдёт за всякими смутьянами и революционерами...

Попы, подачки, водка и жандармы были их опорой, их силой. Не забывали они и промежуточное прослойку - мастеров, инженеров, служащих - им строились домики дачного типа в отдельных слободах / сейчас они называются Красной, Калининской, Первомайской слободами/. Но эти домики были собственностью хозяина. Как только кто-нибудь из интеллигенции взбунтовывалось, вставал на защиту интересов рабочих - он немедленно изгонялся из уютного домика, скрытого в сосновом бору за кустами сирени и рябины. Не каждый находил смелость, в этих условиях зависимости пойти против хозяина.

Примерно в 1923-24 годах, когда мне было 10-11 лет, появились у нас в казармах так называемые красные уголки. Я не знаю, по какому решению они появились, но эти очаги культуры, приобщения семей рабочих к активной политической жизни, сыграли огромнейшую роль в коренной перестройке десятилетиями складывающегося уклада жизни казармы.

Вокруг красных уголков, где были освобождённые руководители, сгруппировались все те, кто хотел другой жизни, кто рвался к новому к свету, кто хотел быть ближе к Ленину.

Мне очень хорошо запомнился день похорон Владимира Ильича ЛЕНИНА.

Конечно, тогда мы не понимали ничего в революции. Как у всех детей, у нас были свои «большие» детские задачи и проблемы. Главная из них, чтобы наши мама не замечали у нас новых ссадин и синяков, заметят - попадет, чем попало. У моей мамы любимым " оружием" была толстая веревка. Прятал я её, даже уносил из комнаты, вместо неё появлялась другая.

Как вдруг мы поняли, что что-то произошло. Не стало шума, веселья в казарме. Взрослые проходят мимо наших шалостей, не замечают нас. Суровые, напряжённые у всех лица. Умер ЛЕНИН... Мы знали, что ЛЕНИН - это вождь рабочих, что он в Москве вместо царя, что была революция, и что сейчас нет фабриканта МОРОЗОВА. Мы знали, что в ЛЕНИНА до этого кто-то стрелял, какие-то эсеры, даже женщина. Мы так же знали, что он после этого болел, и что делегация глуховских рабочих ездила к нему в Горки, где-то под Москвой. Не стало и наших игр... Мы то же повзрослели как-то сразу на много лет. Стояли суровые морозы, и все ждали похорон ЛЕНИНА, ждали, чтобы пойти на площадь для открытия памятника вождю трудящихся. Позже мы узнали, что на нашей Глуховке рабочие комбината первыми в стране и в мире открыли памятник ЛЕНИНУ.

Что это? Сигнал срочного погружения!.. Всё летит кувырком. Пихаю дневник под подушку и одним дыхом вылетаю в центральный пост. Как-то уютнее себя чувствуешь, когда знаешь обстановку. То срочное погружение у Новой Земли многому меня научило. Тем более сейчас, на волне 7-8 баллов, - и вдруг срочное погружение.

На океанской волне очень трудно, даже другой раз просто опасно производить такой маневр, так как в определённый момент ухода ПЛ под воду, когда устойчивость резко понижается, неудержимая, слепая сила волны бросается и играет лодкой, как щепкой, в бурливом весеннем потоке.

Мы знаем, что чем быстрее лодка уйдёт в морскую пучину, тем меньше времени она будет находиться в этом опасном критическом состоянии, когда лодка медленно, но неудержимо с кренами 45-50° переворачивается с борта на борт. Вое то, что не закреплено, не принайтовлено - всё это летит со столов, полок, с грохотом мчится по палубе, по настила. Наши коки в эти минуту, пожалуй, единственные, кто не переживает за саму опасность маневра ухода под воду. Для них - честь и слава, если они не дадут расплескаться своему вареву из бачков и протвиней. Требуется большая сноровка и опыт в этом. Оказывается, сейчас мы погрузились по ошибке от чайки! Бывает и такое...

Наш командир учит нас, что лучше десять раз погрузиться от чайки, чем пропустить одно погружение от самолета. Поэтому он категорически потребовал, чтобы все сигнальщики и. вахтенные офицеры ни в коем случае не выходили на мостик для несения верхней ходовой вахты, выпив тайком " для тепла" 50-100 граммов водки, беру грех на себя - и такое в первое время было, но теперь этого нет. Каждый понимает, что только зоркие глаза, не затуманенные слезой или дымкой алкоголя, могут вовремя и далеко обнаружить самолёт, силуэт корабля или перископа противника.

Ушли на глубину 50 метров. Удивительно устроено море: наверху - неимоверной силы шторм, неудержимая стихия, а здесь - под слоем воду в 40-50 метров - абсолютный " штиль". Мы любим такие моменты плавания в шторм под водой. Хочется отдохнуть от качки, от непрерывного бросания тебя с борта на борт. Кто не знает, что это, значит, может представить себя, попавшим в круг людей, толкающих тебя безжалостно, с силой, друг к другу по замкнутому кругу. Где-то есть такая силовая игра. Но в этом кругу нет палубы, уходящей из-под ног, и даже это сравнение не даёт полного впечатления о качке в большой шторм.

Через 10-15 минут командир БЧ-У вызвали в 5 отсек. Потом попросили прибыть туда командира ПЛ. Оказалось, что захлопки правого дизеля сильно, тоннами, пропускают воду.

Она поступает в таком количестве, что трюмные помпы не успевают её откачивать. Что-то необходимо предпринимать. После небольшого совещания командир принимает решение на всплытие и ремонт захлопок в надводном положении.

Всплываем... В момент перехода из подводного положения вновь появляются большие крены. На верху море, кажется, стало успокаиваться. Ветер уменьшился до пяти баллов. Сумерки. Нас окружают чайки. Они знают, что с кораблей всегда что-то выбрасывают и сейчас ждут очередной подачки. Так и происходит. Появляются рабочие по камбузу и выбрасывают остатки пищи за борт. Чайки на время от нас отстают, мы не любим их соседства. особенно в штилевую погоду, так как они выдают наше присутствие. Даже тогда, когда мы идем под перископом, они настойчиво летят за нами. Вместе с тем это – жизнь, красота и строгость линий, белизна оперения. Но нам нет времени любоваться ими. Некоторые из них подлетают очень близко, и видно как чайка смотрит на тебя, просит, взмахивая крыльями и удерживаясь на месте, косит глазами.

Ночь. Море утихает. Мотористы приступили к своей тяжелой работе, к ремонту захлопни правого дизеля. Идём курсом так, чтобы волна била в левый борт и меньше заливала правый, где сейчас нарушена герметичность газовыхлопного коллектора правого борта. Теперь мы не можем погрузиться до окончания ремонта и поэтому думаем только о том, как бы нас не обнаружил противник. На всякий случай приготовились к артиллерийскому бою. Но всё прошло хорошо. Под утро, ещё до начала сумерек, на моей вахте под корпусом прошли два фосфорирующих следа. Что это было - мы не разобрались. На всякий случай легли на курс от возможного места немецкой ПЛ и погрузились.

Акустики шумов работы винтов подводной лодки не обнаружили. Возможно, это были касатки или какое другое морское животное.

Идём под водой в свой район, из которого ушли во время ремонта. В лодке тихо, тепло. Мерно шумят механизмы. Иногда за бортом булькают пузыри воздуха. Командир устал от шторма и волнений - спит в своей каюте. Я на своем диване во 2 отсеке продолжаю вести свой дневник.

Рабочие Глуховки 27 января 1924 года - все старые и малые, пошли на площадь к трибуне, где должен быть траурный митинг и открытие памятника. Говорят, что был страшный мороз, но мне кажется, тогда никакого мороза мы не чувствовали... На площади тысячи и тысячи людей, мы с трудом пробираемся к трибуне.

... 4 часа дня. С трибуны раздаётся голос открывающего митинг секретаря парткома комбината, кажется тов. КВАСМАНА. Падает покрывало с монумента В. И. ЛЕНИНА, одновременно громко звучат гудки паровозов, фабрик. Оркестр играет траурный марш. Все снимают шапки, и один за другим опускаются на колени. За взрослыми это же делаем и мы. Кругом слезы, опущенные головы, потупленный взор, всхлипывания женщин, причитания старушек. Многие истово крестятся... Прошло пять минут сурового молчания народа. В Москве, на Красной площади, ЛЕНИНА опускают в могилу...

Глядя на взрослых, некоторые из ребятишек не выдерживают и начинают реветь.

Смолкли гудки. Медленно поднимаются со снега люди. Начался митинг. Народ давал клятву беречь заветы ЛЕНИНА, идти по ленинскому пути.

Из надписи на основании монумента я на всю жизнь запомнил слова: " Каждая кухарка должна уметь управлять государством". Тогда для меня слова " кухарка" и " управлять государством" как-то не вязались, не стояли рядом, было не понятны, несовместимы. Это стадо ясно и понятно через много
лет.

С этого же вечера в красном уголке мы, вместе с взрослыми по пять минут днём и ночью начали нести " почётный караул" у портрета ЛЕНИНА, обрамлённого черными лентами. Три недели мы несли скорбную вахту печали и горя.

Сейчас, много лет спустя, я точно представляю, что именно эти дни всенародной скорби стали днями не только моего внутреннего перерождения, но и многих других ребят, не говоря уже о взрослых. Может быть, нельзя в полном понимании говорить о том, что мальчишка стал разбираться в политике. Нет. Далеко нет. Просто мы как-то отделились от других, в какую-то, пока только-только намечавшуюся группу, в первый мальчишечий коллектив. Нет, мы не стали пионерами. Нам далеко было до взрослых парней и девчат. Кто-то из нас предложил: в подвале, под кухней, оборудовать свой детский красный уголок, свое комнату, где бы мы могли собираться, ставить детские спектакли, показывать " туманные картины" /так тогда назывались изображения картин, нарисованных на стекле и увеличенных на полотне волшебным фонарем/.

С этого и началось настоящее детство, которое я вспоминаю всегда и которое трудно забыть в более зрелом возрасте. Сказано – сделано. У нас вдруг, как-то само собой, на правах самого сильного, появились и " руководители" /без выборов/. Старшим всей группы стал Витя П., а нашим идейным руководителем –«комиссаром» - Николай КРУЧИНИН, мой самый близкий друг детства, школы и юности, иной раз мы его называли " Сахар" - очень любил он сахар, ни конфеты, ничто более, только сахар.

Целую неделю мы вытаскивали из заброшенного, но отдельного небольшого подвала под кухней нижнего коридора горы мусора, ящиков, разбитых кадушек, кусков торфа, полусгнившей обуви и тряпья, копившихся там годами. В свое время в подвале в тепле и " уюте" ночевали беспризорники, которых подкармливали сердобольные женщины и особенно старушки крохами со своего " стола". Сейчас подвал пустовал и нам никто не мешал там работать. Взрослые видели в этом очередную прихоть, шалость и радовались, что у нас на некоторое время появилась " дело", и мы кончили им мешать, не пищали каждый день, даже забросили свои стычки между собой по каждому поводу. Самое замечательное, что мы вначале как то не заметили, - к нам подсоединились девочки, их было немного - 5-6 девчонок одного возраста с нами, но именно это, возможно, сыграло немалую роль в дальнейшем формировании нашего коллектива. Наконец мы увидели плоды своего труда. Подвал длиной в 9-10 метров и шириной в 4 метра «сиял» чисто побеленными стенами, вымытыми стеклами единственного полуокна под самым потолком...

В одном углу обнаружили ямку, и один из нас принёс какие-то серо-желтые куски камней, которые мы туда побросали, смешав с глиной и водой. Каково же было наше удивление, когда вдруг вся эта ямка стала пузыриться и взрываться! Девичий визг, мальчишеская трусость от неизвестного - все мы пулей выскочили из подвала, ожидая взрыва, Непонятное обернулось, как потом выяснилось - в негашеную известь.

Встал вопрос: как и чем, оборудовать небольшую сцену? Где взять доски, занавес, материал, бумагу, краски, электропровода, электролампочки и другие материалы? Все от нас отказывались. Несколько помогли из красного уголка взрослых, и то больше советами. Но думали недолго. Приближался праздник 8 Марта. На наших глазах, на заборах прибивали транспаранты из красного материала, развешивали гирлянды электролампочек... Наш «атаман» придумал, а «комиссар» утвердил план " операции". Мы были исполнителями. Через день, перед самым праздником, у нас висели два больших красных лозунга, и везде были ввернуты электролампочки. Это было давно, теперь в этом можно сознаться, но мы всё это украли с заборов и со сцены Глуховского рабочего клуба. За давностью дело не подлежит для рассмотрения судом.

Девочки. Они то же нам помогали - стояли в дозоре и предупреждали нас о приближении любого человека. К нам всё же пришли из милиции не столько наказывать, сколько отбирать. Но мы ничего не отдали. Эту «операцию» нам простили, мало того - нам после этого помогли в оборудовании подвала и помогали в дальнейшем.

Подвал превращался в детский клуб, в место, где мы стали пропадать днями и ночами. Начали с туманных картин и детских спектаклей. Мы играли всё, добрые роли. Меня на сцену не выпускали. Мой лучший друг " Сахар" сказал мне, что у меня хриплый голос и нет таланта. Вначале я огорчился, что не имею таланта, а потом всё же нашли, куда меня приспособить. Я так хотел играть. Сжалились. Я стал играть за сценой. Лаял собакой, ржал детским голосом " как лошадь", бил по куску ржавого железа, когда требовался гром, и изредка по ходу действия что-то должен был кричать за сценой.

В общем, моё честолюбие было удовлетворено, и я с благодарностью и рвением исполнял свои " роли".

Репертуар кино и спектаклей был один и тот же; детские сказки, больше про царей, царевен и Иванов-дурачков. В начале нашей публикой, зрителями была детвора в 5-7 лет, потом стали ходить взрослые.

Они, наши отцы и матери, вдруг увидели доброе начало в детской затее, и с молчаливого одобрения предложили нам брать с взрослых по пятаку /пять копеек/ за вход на наши кинокартины и спектакли. Из этих пятаков стали собираться рубли. Мы стали в финансовом отношении на свои ноги, а меня " повысили" в должности. Я был казначей казначеем, хранителем денег. Это было мое первое в жизни повышение на общественной должности. Мне доверили кассу, которую я хранил дома. Я был счастлив оказанным доверием. Второе повышение я получил как-то неожиданно - все заметили, что у меня хороший, ровный почерк, и назначили меня в редколлегию. Какие газеты мы выпускали!!! Во всю стену, с десятками карикатур. Вот здесь-то мы по-настоящему боролись за новый быт, за культуру, с пьяницами, семейными склоками, с матерщиной. Незаметно, но наша стенная газета стала настолько авторитетной, что нам подавали заметки и взрослые. Не столько подавали, сколько советовали написать про «то-то» или про " того-то".

В один из дней наша газета была сорвана, от неё остались одни клочья. Виновника нашли. Его судили общественным судом всей казармы. Наш авторитет рос. К нам приходили многие родители и просили повлиять на их детей, взять их в свой коллектив. Это мы делали, и к весне 24 года наш актив вырос до 20-25 человек, мы создали футбольную, волейбольную и городскую команды. Главное в те дни - мы не ждали, что кто-то будет для нас делать или за нас - все делали сами.

Весной оборудовали волейбольную, баскетбольную площадки, сделали " гигантские шаги". Своими руками изготовили обитые железом биты для игры в городки. Футбольное поле мы тоже нашли. Нас не смущало то, что в его средней части, по диагонали, пересекала узкоколейная железная дорога. В азарте игры, длившейся с обеда до полной потери видимости мяча, проходил весь день. Счёт голов достигал двухзначной цифры. Железную дорогу мы замечали тогда, когда мяч, вместо того, чтобы ему лететь вперёд - летел назад, ударившись о рельсы.

Постепенно мы стали той силой, о которой узнали в фабричных комитетах партии и комсомола. Нас решили сделать пионерами. Сразу всех! Одним ударом. По какой причине, не знаю, но мы этому все, как один, воспротивились. Не хотели, чтобы нами кто-то руководил, кто-то командовал. Семена свободы и независимости в действиях дали свои ростки, десятки, раз к нам приходили комсомольские, партийные и профсоюзные работники, но мы долго, до самой осени, не соглашались на все уговоры. Только обещание пионерского лагеря на следующее лето взяло верх. В один из дней мы стали пионерами.

24. 09. Получили разрешение от командующего флотом на возвращение в базу. Два чувства борется между собой. Главное из них - что мы возвращаемся без победы, что, несмотря на все наши настойчивые попытки и рискованные действия в отдельные дни, противник нами не был атакован. Об этом думать было тяжело и это чувство как-то заглушало другое - радость окончания похода и возвращения в родную базу. Что там не говори и не выдумывай, но напряженность похода, усталость давали себя чувствовать. Радость жизни, думы о письмах, которые нас ждут в Полярном, скорая встреча с друзьями, в конце концов, не дали развиться унынию, недовольству походом. Война еще только началась и нам в будущем предстоит не одно боевое испытание.

05. 10. Прошла неделя, как возвратились в базу. Занимаемся ремонтом. Готовимся к новому походу. Вся бригада восхищена беспримерными и дерзкими прорывами наших ПЛПЛ, под командованием командиров ПЛПЛ ФИСАНОВИЧА, ЕГОРОВА и СТАРИКОВА за эти полтора месяца в порт ПЕТСАМО. в самом деле, могут ли хвалёные немецкие подводники трижды за полтора месяца, прорваться в одну и ту же гавань? Никогда!!!

Коротка кишка. Да, он, немец, умеет воевать, у него опыт войны потопления кораблей в океане куда больше нашего - в тысячу раз больше. А прорваться в нашу базу, хотя бы в Полярное,, он не посмеет. Не хватит смелости. Он не пойдёт на верную смерть. А наши пошли. Пришли и победили. Всё это - просто, так как мы защищаем РОДИНУ! А они - бандиты в чужом доме. Бандиты с большой дороги. И всем давно известно, что у бандита - заячья душа. Вообще у нас пока не особенно много успехов, кажется, что причина в том, что немецких транспортов пока ходит очень мало или мы не знаем какими фарватерами они следуют.

Все свободные вечера вместе с другими офицерами проводим в Доме офицеров. Здесь, как и до войны, идёт та же кипучая жизнь. Концерты, вечера, кино и изредка танцы. Бывают и женщины, но их очень и очень мало. Если кому из нас удается иногда пригласить даму на танец - он счастлив. В эти минуты мы ему завидуем, иногда нам дают талон в буфет при Доме офицеров, по которому можно купить 150 г. водки и рассчитывать на какую-то закуску. Мы любим сидеть в буфете и стараемся это удовольствие продлить. Здесь уютно, тепло. Заботливые женские руки подают на стол. Тихий разговор, смех, шутки, рассказы о войне, о храбрости и удачах. О трусости не говорят. Её не было. А, если и была, то мы об этом не знали. Мы знали, что каждый из нас готов сделать всё для победы, и видели всех такими же.

Офицерский закрывался в 23 часа. Нам оставалось немного до комендантского часа, для сборов и возвращения в часть или в свои пустые, осиротевшие квартиры. В них мы не шли, там всё напоминало семью и вызывало тягостные думы, грусть. Поэтому, как правило, мы возвращались в казармы, в свои каюты, на свои холодные постели.

Как быстро человек привыкает к войне?! Вчера она казалась далёкой и страшной. А сейчас, на четвертом месяце войны, мы к ней привыкли. И наша психика, она тоже приспособилась к войне. Если мы месяц, два назад лезли от самолёта в любую щель, то сейчас смотрим и прикидываем; куда летит самолёт, где упадёт бомба. Стали или становимся фаталистами. Даже в доме офицеров не прекращаются танцы во время воздушной тревоги до тех пор, пока нас силой не изгонят в убежище.

Потерь, гибели наших подводных лодок пока ещё нет, Неизбежно, какая-то подводная лодка должна первой погибнуть, не вернуться в базу. О своей гибели, о том, что ты можешь погибнуть, что это может случиться с тобой, - не думаешь.

На подводной лодке

«Ярославский комсомолец»

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒