Как был атакован 7 страница

31 марта. … Все задачи сдали с оценкой хорошо и отлично. Не выполнили артстрельбы. Остался всего один выход. И будем собираться в море, в свой первый боевой поход.

1 апреля… Сдана последняя задача. Буксируемый щит «расстрелян» с оценкой хорошо. Нам дали 5 дней на ревизию механизмов, ППР на все осмотры и подготовку к выходу в боевой поход.

6 апреля… кажется все готово к выходу. Приняты все запасы. Тщательно проверены и погружены в торпедные аппараты торпеды. У нас, их всего две. В каждом аппарате по одной. Запасных торпед нет. Торпедисты АРСЕНЬЕВ и СИМУЛИН на торпедах по смазке сделали пальцами надпись. На одной торпеде «Смерть фашист». На второй – «Ярославский удар по врагу». Еще и еще раз проверяю себя, все ли делано. Все ли готовы и по знанию своего дела, и по своему моральному духу к боевому походу. Это не просто выход на отработку задач, это то, к чему мы готовились полгода. За знание района я ручаюсь. Еще в конфликте финнами я этот район изучил хорошо. Знаю все ориентиры, течения. Уверен в офицеров. Уверен в вех старшинах, особенно БЧ-У. Это – старшина группы мотористов МОЛОЧКОВ, старшина группы электриков ЕЛОВЕНКО. Командир отделения трюмных САМИГУЛИН, не вызывает сомнения мастерство торпедистов, а как радисты, как акустики? Хорошее впечатление командир отделения штурманских электриков Федор КАБОТ. Это мастер на все руки. Уже сейчас он может стоять вахту почти в любом отсеке. Он большой умелец. Хорошо разбирается не только в своих сложных схемах о своей специальности, но в электросхемах рулевых, радистов акустиков и даже электриков.

Боцман ПЕКАРСКИЙ в нормальной обстановке хорошо рулями заданную глубину погружения. А как он будет стоять на горизонтальных рулях, а его рулевые на вертикальном при выходе в торпедную атаку. Все это заставляет думать. Успокаивает то, что в море я пойду в свой первый поход с командиром дивизиона и с дивизионным инженером механиком инженер-капитаном 3 ранга Каратаевым Георгием – это первое. А второе, что все же когда-то ходили в первый раз, а сейчас уже стали закаленными морскими подводными волками.

За последние дни личный состав как-то вроде посуровел. Стало меньше суеты. Больше серьезности. Исчезли ненужные подначки. Говорят, что дорога сближает людей. Это правильно. Но такая дорога, которая предстояла нам на ПЛ, да и вообще подводная лодка еще больше сближает людей, чем любая обычная дорога. Здесь, на лодке непросто случайные попутчики. Нет. На лодке все гораздо роднее, ближе. Все как в одной большой семье. Семье, дружной и знающей про каждого все его хорошие и плохие стороны, знающей, что каждый любит, кого он любит, о чем он сейчас думает. Семья, прощающая небольшие проступки и ошибки и сурово карающая всех нерадивых или нечестных. В такой семье нет места лентяю, трусу, или нечетному человеку. От десятков пар глаз ничего скрыть нельзя. Нельзя скрыть появившейся неуверенности, раздвоенности, переживаний по печальному письму… Я хорошо знаю, что если ко мне старшины и офицеры не идут с докладами о чем-то отрицательном или о ком-то, кто не может пойти в море, значит все хорошо, значит весь народ живет одним и только одним. Скорейшим уходом на боевую позицию. И это приятно сознавать, знать, что вся проделанная воспитательная работа, начиная от Сормово и Северодвинска и кончая знаменательной встречи с шефами, встречей, стоявшей многих бесед и политинформации, все это принесло свои хорошие результаты. Личный состав был готов к боевому походу.

Перед походом мы написали письмо в Ярославль, молодежи Ярославской области, где наш комсомольский экипаж взял на себя обязательство вернуться в базу только с победой.

Что представляла из себя наша «Малютка»?

Длина около 45 м.. диаметр не много более 3 м.. Лодка однокорпусная, т. е. прочный корпус не защищен легким корпусом, и поэтому все удары принимаются непосредственно прочным корпусом. Имеется еще одно 45 мм. орудие. Так как будто оно и слабосильное, но его наличие на борту как-то успокаивает, дает уверенность на ведение огня в каком-то чрезвычайно крайнем случае, т. е. тогда когда ПЛ будет вынуждена всплыть или когда она не может по какой-то причине погрузиться. Лодка имеет один дизель и один главный электродвигатель и одну линию вала. При выходе из строя единственного дизеля ПЛ практически может остаться без хода.

В лодке тесновато от вещей личного состава, ящиков с продуктами, мешков, приборов, систем и механизмов. Во весь рост можно разогнуться только в двух отсеках: в центральном и первом. В остальных отсеках приходится передвигаться в согнутом состоянии (и это весь поход! ).

Пройти по лодке из отсека в отсек, по узким проходам, между механизмами и подвесными койками можно с трудом. Это в силах сделать только подводник.

В первом отсеке - камбуз. Торпедисты являются одновременно и коками. Они обязаны кормить. На выходах в море мы убедились, что и с этими обязанностями они успешно справляются. Первый отсек у нас одновременно является в зимнее время и «холодильником». Сюда тепло из 5 (дизельного) отсека не доходит. С подволока иногда свисают сосульки в буквальном смысле этого слова. Кают нет. Нет каюты даже для командира. Его место рядом с остальным личным составом. Так же не весь личный состав имеет постели. Например, торпедисты, те спят по способности, между торпедными аппаратами. Все эти бытовые трудности нами совершенно не замечаются. Как будто, так и должно быть. Может быть новое поколение подводников, через десятки лет, будет иметь более комфортабельные бытовые условия, чем мы сейчас, но это дело далёкого будущего.

7 апреля. … Вышли в свой первый боевой поход. Волнения подготовки остались позади. Как всегда, выход сделали в тёмное время суток, с тем, чтобы затемно, как можно дальше от своего берега, где нет, нет да иногда и показывают свои тёмные «плавники» немецкие подводные лодки.

С рассветом 8-го погрузились на глубину 30 метров и только изредка подвсплываем под перископ для приёма радиограмм. Продолжаем отход дальше от берега. Обходим позицию немецких ПЛ. погружение на глубину, и как будто бы пассивный переход на позицию имеет свой большой смысл. В эти часы подводного плавания мы делаем две большие вещи. Первое – мы заканчиваем укладку имущества по своим, теперь уже окончательным местам. При любой даже самой хорошей организации подготовки к выходу, появляются десятки неожиданных вводных, вопросов, действий, по которым всё делается второпях, не так, как бы хотелось. Результат этого – самые нужные вещи, предметы пихаются и потом находятся в любом месте.

Но это мы устраняем в первые часы. Но это – не главное. Главное заключалось в том, что в течение 10-12 часов всему личному составу предоставлялся по очереди отдых.

За эти дни подготовки и волнений все дьявольски устали и требуется компенсация – отдых. Поэтому одна смена сразу же ложится отдыхать, а вторая – занимается разбором и укладкой имущества, неся ходовую вахту.

В итоге, к всплытию для зарядки аккумуляторных батарей вес личный состав, как правило, хорошо отдохнул, и все встает на свои места. С этого момента начинается нормальная боевая жизнь подводной лодки.

Наученный опытом предыдущих походов на «К-21», я, посоветовавшись с секретарем партийной организации, принял решение по автономному пайку водку в море не брать. Для механизмов есть спирт. Его же можно, в крайнем случае, использовать для лечебных целей. Бывает, когда в море кто-то сильно простудился, тогда мы его лечим (и успешно) крепким горячим, чаем с вином или со спиртом. Но это бывает редко.

Опыт плавания показал, что, пожалуй, на ПЛ (и вероятно на самолете) водку вообще пить нельзя. Она ослабляет внимание, реакцию. Теряется четкость и слаженность действий. Положенные 100 грамм к обеду (потом стало 150) часто кто-то из матросов не пьет. У него нет или настроения, или он вообще не употребляет. Это одно.

А второе – находились-таки ловкачи, которые начинали превращаться в этаких «гобсеков» местного значения, которые пытались выданные порции водки или вина сливать в какую-то посудину для будущих времен?!

Были и третьи – эти, пользуясь добротой первых, выпивали дополнительно к своей норме и норму «друга» (или две), тогда совсем становилось плохо. Человек просто ставился просто небоеспособным. Нет. Он пьяным не был и вел себя хорошо. Он терял реальную действительность и ему «море было по колено».

К описываемому времени многие командиры также стали поступать, оставляли водку на базе. С приходом положенная норма возвращалась личному составу уже в береговых условиях. Тогда любое ловкачество было не страшно. Да, на берегу и не было таких, которые бы отдавали свою норму.

Может быть, об этом и не следовало писать, но необходимо все же ответить тем, кто обвиняет нас, подводников, в том, что мы в море воюем пьяные, что советского матроса спаивают. Нет, господа империалисты. Советский подводник воюет, и будет воевать. Побеждает и будет побеждать только с трезвой головой. Пьянство – это удел, основа и закабаление матросов флота империалистов. Там, действительно, вино и виски льются рекой, как на берегу - в барах, так и на кораблях. Нам незачем затуманивать голову матроса водкой, т. к. наши цели ясны, и всем понятны, и мы к ним придем во чтобы-то ни стало!

9 апреля. … Пришли на позицию. Море относительно спокойно. Погода, как всегда: туманы и снежные заряды, снежные заряды и туманы. Берег почти не видим, хотя плаваем от него в расстоянии 3-4 миль. На фарваторе никого в первый день не обнаружили. Ушли на зарядку.

12 апреля…5 день похода.

Море пустынно. Изредка под берегом обнаруживаем рыбачьим мотоботы. Иногда в перископ видим пролетающий разведывательный самолет. Наши агитаторы – это тт. Кабот, Тарабрин, Молочков, под руководством секретаря парторганизации ПЛ Чуманова в эти дни в отсеках, со свободными от вахт ведут беседы о Норвегии, у берегов которой мы сейчас плаваем, о свободолюбивой Норвегии, которая сейчас покорена немцами, о ее роли в мировой истории, науке, культуре, о ее вкладе в изучение Полярного бассейна. Такие беседы, политинформации, к которым хорошо подготовишься, сам или подготовишь агитаторов, проходят хорошо, активно, вызывают интерес, оживление. Хорошо, когда материал дополняешь историей страны, ее обычаями, и все это на фоне зверств немецкого фашизма в этой маленькой стране.

В свободное время мы трое – командир дивизиона, дивизионный инженер-механик Каратаев и я – режемся в шахматы. Правда, Морозов играет мало. Больше играем мы с Каратаевым. У меня даже от этого похода долго где-то хранилась таблица нашего соревнования за поход. Мы сыграли больше 20 партий, и, к моему сожалению, я оказался в значительном проигрыше.

В отсеках, которые друг от друга изолированы, двери всегда на задрайках – своя жизнь. Подводная лодка – это сложный живой организм. Центральный пост – это голова, её мозговой центр. Здесь командный пункт, откуда, как по нервам, через систему переговорных труб, по воздушным магистралям, сложной схеме электропроводки от приборов и постов идёт управление жизнью ПЛ, жизнью её всех отсеков и механизмов. Обратной схемы звуковой технической связи сообщают о выполнении отданных команд в отсеках или механизмами. Глаза и уши корабля, его язык – это акустическая рубка, сигнальщики и радиорубка. Сердце – дизельный и электрический отсеки, они дают энергию и движение. Руки, ноги – рули и линия вала. Пища – запасы топлива в топливных систернах и электроэнергии в аккумуляторной батареи. Мы, весь экипаж, привыкли ко всем шумам, звукам, ударам, вибрации – ко всему тому «нормальному шуму», которые извлекают механизмы и системы. Если отдыхаешь, даже спишь, то сразу вскакиваешь и, не думая, одним махом, летишь в центральный пост, если вдруг дизель просто уменьшил обороты… Подсознательно, ещё не соображая, знаешь что это ненормальное явление и следующим будет его остановка. Остановка может быть только по приказанию с мостика, ибо мы все так уверены в мотористах, что иной причины не могли знать. Так и сегодня, вечером.

Мы всплываем в надводное положение, и, с разрешения командира дивизиона, легли на норд, курсом от берега противника, для зарядки аккумуляторной батареи. Прошло около одного часа зарядки. Я прилёг, задремал, и вдруг, уже во сне, понял, что чего-то не хватает. Немедленно просыпаюсь. И видимо реакция была настолько была быстрая, что я прибежал в центральный пост раньше, чем сигнальщик спустился с мостика. Он мне докладывает, что обнаружены огни и что вахтенный офицер застопорил дизель и просит командира и комдива на мостик. Мы быстро поднимаемся и, конечно, ничего не видим после яркого электрического освещения в лодке…

Вахтенный офицер докладывает и показывает рукой направление на огни… проходит 10-15 секунд, наконец, мы различаем близкие низкосидящие появляющиеся и исчезающие на волне огни какого-то мотобота, шедшего по корме в дистанции 20-15 кабельтовых от ПЛ.

То что это был катер и мотобот, не вызывало сомнений, и что нас пока не заметил – тоже. Я решил все же погрузиться. Командир дивизиона не разрешил этого делать, считая, что теперь уже погружаться незачем. Но это все же был промах наших сигнальщиков. Они поздно заметили мотобот. Пока мы решали кто это и что делать «мотобот» вдруг поворачивается на нас и заметно начинает догонять. В довершение всего внезапно граненый пляшущий луч мощного прожектора прорезал темноту и белыми яркими бликами начале метаться слева и справа от нас. Видимо, волна 3-4 балла не давала возможности им схватить цель.

Особенно долго мы не стали думать. Срочно ушли под воду, тем более, что личный состав стоял по своим местам погружению.

Сам по себе случай не особенно примечательный, чтобы о нем упоминать. Но вывод напрашивается. Мы не должны долго думать и гадать, что делать. Промедление может быть опасно… Правда, мы не подверглись бомбежке, видимо, нас не обнаружили. Обнаруженные огни все же были не огнями мотобота, а катера – охотника за подводными лодками, где сигнальщики в этот раз оказались более внимательными, чем наши.

Дед Мороз чертыхается, дергает свои прокуренные рыжие усы – это признак недовольства. Но, как всегда, он быстро отходит и начинает разговор о другом, о чем-то теплом, домашнем, оставленном там, на Родине, на берегу… В свою очередь, пользуясь его откровенностью, рассказал ему и присутствующим здесь офицерам, как в зиму на 1940 год мы на ПЛ «М-176», где я плавал поле окончания военно-морского училища штурманом, командиром был капитан-лейтенант Бондаревич Иосиф Лукьянович, несли боевой дозор, и как мы опозорились. В этом же районе, нам тогда штабом флота была дана позиция дозора размером 10 на 10 миль. Мы должны были плавать вдали, вне видимости от берега и всплывать только для зарядки и определения места по звездам. Не знаю, какой «умник» предложил этот вариант, но в северных условиях, зимой, когда звезд не видно и берега нет, течения неизвестны – в таких условиях, точно вести счисление невозможно. Мы, посоветовавшись с командиром, обсудили обстановку, и решили, что нам необходимо для определения своего места подойти к берегу, а потом плавать по два часа курсом норд-зюйд.

После определения места и прихода на позицию я ушел отдыхать, а командир почему-то решил, не сказав мне, плавать курсом ОСТ-ВЕСТ. В это время вышел из строя гирокомпас. Записи в вахтенном журнале велись небрежно. Короче говоря, когда я все пытался восстановить, у меня ничего не получилось. Решили идти к берегу. Идем положенное, расчетное время – нет берега. Идем еще три часа – нет берега. И только через 7 часов показался берег. Вместо норвежского берега мы вышли к Териберке, что восточнее о. Кильдин…

Какой разбор тогда сделал командующий флотом, он меня даже не пытался рядом поставить с командиром какого-нибудь буксира. Даже, говорит, и на буксире такому штурману (это мне) плавать нельзя. Конечно, я ни слова не сказал о командире. Этого не мог делать. Он, Бондаревич, пытался все же сказать, что и он виновен. Но командующий видел только меня…

Командир дивизиона хохотал от души. Смеялись и все остальные. Так мы и плавали эти дни. Искали противника. Форсировали минные заграждения, регулярно принимали сводки Совинформбюро и немедленно доводили до личного состава. Теперь сводки радовали. Теперь мы понимали, что наша победа с каждым днем становится все ближе, все реальнее.

14 апреля. Заметно понижается настроение команды. Каждый день к 7. 00 утра мы подходим к берегу противника и настойчиво ищем его. Иногда заглядываем в открытые с моря бухты. Бывает, что по каким-то причинам в них на якорях отстаиваются транспорта противника. Но в эти дни мы ничего не видим. Может быть, они проходят в ночное время, когда мы покидаем прибрежный район и уходим далеко от берега для зарядки аккумуляторной батареи.

Я попросил разрешения комдива на изменение режима плавания на позиции. Предложил, чтобы мы ночью плавали у берега. Но Николай Иванович не согласился. … Неужели мы вернемся на базу без победы, без традиционного залпа в Екатерининской гавани в честь нашего боевого успеха. Нет! Не может этого быть. Каким-то подсознательным чувством все же ожидаю, уверен в том, что мы противника найдем.

Всеми мерами стараюсь быть бодрым. Не показывать свое разочарование. Командир – это стрелка барометра. Все глаза внимательно смотрят, смотрят на командира. Если у командира настроение упало, и он словами, приказаниями, действиями показывает растерянность неуверенность, будьте уверены, это немедленно отразится на команде. Именно поэтому и стараюсь быть бодрым, уверенным. Пока мне это удается.

Сегодня утром у нас получилась большая неприятность. После окончания зарядки, как всегда, выкурив последнюю трубки, я дал команду «Срочное погружение». Закрыл рубочный люк, спустился в боевую рубку. Вначале как будто все нормально. Смотрю на дифферентометр. Дифферент растет на нос. 15˚ … 16˚. Даю полный ход назад и пузырь в носовую. Дифферент остановился на 25˚ и стал отходить. Оказалось, что боцман Пекарский, которому положено самому стоять в это время на горизонтальных рулях, самостоятельно, без разрешения оставил рули на краснофлотца Фофанова. Последний несколько растерялся. Я не стал ругать Пекарского, т. к. посчитал, что, в принципе, он прав. Где, как не в боевом походе можно отработать личный состав. И с этого дня во всех отсеках под наблюдением старшин и старшин отсеков мы начали отработку взаимозаменяемости. Это нововведение, эксперимент одобрил и комдив.

16 апреля. УРА! УРА! УРА – у нас сегодня исторический день. День первого боевого успеха подводной лодки «Ярославский комсомолец». Свое обязательство мы выполнили. Но начну все по порядку, как это было.

Во-первых. Мы не думали, что- то неудачное погружение и наши практические выводы и действия по обучению «вторых номеров» действиям на боевых постах по срочному погружению и всплытию, вызовет необычайный подъем в настроении и жизни экипажа. Все изменилось. Все стало на свои места. Появился какой-то спортивный интерес: кто лучше, кто быстрее и точнее выполнит все действия, переключения, включения, закрытия и открытия приборов, клапанов, систем, механизмов. Молодцы, старшины! Они ухватились за это и теперь, даже в спокойные часы плавания, в отсеках что-то объясняют, показывают своим подопечным. Хорошо. Вновь, само собой, началась учеба по специальности. Это радует. Впереди еще много походов и могут быть любые случайности. Чем лучше, чем больше каждый матрос будет подготовлен, тем лучше замена тем, кто может почему-либо выйти временно из строя.

Утром, как всегда, мы погрузились. Наступил последний день нашего плавания на позиции. Вечером, независимо от результатов, мы должны начать переход на базу. Погода не баловала нас и сегодня, но все же, если море было на пределе возможности подводного плавания, то видимость была просто отличная.

07 час. 20 мин. – пришли на фарватер.

07 час. 45 мин. – обнаружили выход из порта Петсамо группы малых тральщиков.

09 час. 15 мин. – тральщики с тралами прошили мимо по фарватеру в расстоянии от ПЛ 15-20 кабельтовых. Сделали зарисовки в перископ.

09 час. 40 мин. – самолет на низкой высоте курсом ФВК ФВК. Ушли на глубину.

09 час. 55 мин. – второй самолет. Тральщики следуют обратным курсом и в сторону своей базы – порта Петсамо.

11 час. 50 мин. – тральщики прошли мимо ПЛ. Тралы опущены за борт.

Все это говорило за то, что вот-вот откуда-то должен появится противник. А, если судить по подготовке, разведке и тралению фарватеров, то следует ожидать солидный конвой. Так мы решили с командиром дивизиона, и так оно и получилось.

Подошло время обеда. Торпедисты попросили разрешения накрывать на стол. И, как раз, именно в этот момент, когда я хотел дать «добро» на обед, вахтенный офицер лейтенант Крикун доложил о том, что на горизонте по пеленгу 357˚ обнаружена группа мачт транспортов. Из акустической рубки последовал такой же доклад почти одновременно.

Один миг – и мы с командиром дивизиона в рубке. Осматриваем поочередно горизонт и оцениваем обстановку. Николай Иванович потрогал свои усы, ухмыльнулся этак с лукавством и видимой радостью, что мы все же дождались, положил свою правую руку мне на плечо и говорит: «Ну, командир! Посмотрим на тебя, как ты выходишь в атаку! Действуй! » - это было разрешение, это был боевой приказ, отданный спокойным ровным голосом…

- В центральном!

- Есть в центральном!

- Боевая тревога. Приготовить торпедные аппараты к выстрелу.

- Есть боевая тревога. Есть подготовить торпедные аппараты к выстрелу.

В громком длинном сигнале ревуном (есть у нас сигналы звонком и ревуном) отразилась и наша радость, и наше торжество. Мы ждали этого сигнала. Сейчас вижу улыбки. По радостным и четким докладам ощущаю необоримое желание радостной и четкой атаки. Хорошо понимаю, что эти первые секунды, о которых я пишу, сконцентрировали в себе и ненависть к фашизму, и жгучую жажду, во что бы то ни стало добиться желанной победы.

12 час. 11 мин. Поступили доклады со всех отсеков о том, что личный состав занял боевые посты по боевой тревоге.

12 час. 12 мин. – Доклад из первого отсека: «Торпедные аппараты готовы к выстрелу».

12 час. 14 мин. – легли на курс 357˚ на конвой с целью определить сторону его движения.

12 час. 18 мин – пеленг пошел влево 356˚.

12 час. 21 мин. – пеленг 354˚. Все ясно. Противник идет по ФВК, жмется ближе к берегу под защиту своих береговых артиллерийских батарей.

12 час. 27 мин. – ПЛ легла на курс 264˚. Ход малый.

12 час. 30 мин. – дистанция до конвоя около 35 – 40 кабельтовых. В составе конвоя пять транспортов. Последним идет какой-то большой грузный транспорт, глубокосидящий в воде. Решаю выходить в атаку по последнему, самому большому транспорту. Об этом докладываю комдиву. Он молча кивает головой и торопит: «Давай, все нормально». И в самом деле – все нормально. Куда ушли все волнения, переживания первых секунд начала атаки. Сам замечаю, что не только я, но и все какие-то спокойные, деловитые. Исчез шум, крик, резкие возгласы. Все команды подаются мной и репетируются тихими, спокойными голосами. Именно, возможно я не прав, но наступил такой момент в жизни каждого из нас, когда все слилось в один живой организм (я уже раньше писал, сравнивал ПЛ с живым организмом), который подчиняется оному ритму, одним импульсам…

Атака продолжалась.

12 час. 33 мин. – траверсное расстояние до транспорта конвоя у меня сейчас что-то около 26-27 кабельтовых. Определяю скорость конвоя и считаю ее равной 8-9 узлам. Конвой идет в охранении 2-х линий кораблей противолодочной обороны. Внешняя линия в составе 6 ТЩ и катеров МО следует в дистанции 20-25 кабельтовых от транспортов, и головной корабль этой линии идет курсом прямо на ПЛ. …

Не знаю, видят и слышат там, у них, сейчас ПЛ или нет. Считаю, что нас не видят и не слышат. Не много беспокоит волна в 3-4 балла. Не выбросит ли нас после залпа? Все может быть. Но пока боцман – молодец. Хорошо, отлично держит глубину и четко выполняет все команды. Командир БЧ-У и командир отделения трюмных старшина 2 статьи Самигулин работают непостижимо умело и спокойно. Они хорошо «чувствуют» лодку.

В отдельные моменты похода, когда нужно сэкономить электроэнергию, сохранить плотность аккумуляторной батареи, эти мастера так удифферентовывают лодку, что мы стопорим электромотор. Ставлю горизонтальные рули и вертикальный руль на «ноль»… и лодка вист. У нее нулевая плавучесть. Конечно это в штилевую погоду, когда нет зыби, такое висение может продлиться 20-25 минут, потом лодка начинает медленно тонуть. Тогда поднимаешь перископ (только необходимо не прозевать начало «погружения») и лодка останавливается. В такие моменты управляешь плавучестью только подниманием и опусканием перископа. Конечно, к этому пришли не мы первые. Это давно известно из учебников подводного плавания. Но мы гордились, когда этого добивались. И это нелегко. Для этого необходимо много поплавать на подводных лодках и хорошо знать свое дело, свои особенности подводной лодки. А каждая лодка, как человек, имеет свой «характер», свои особенности. На одной лодке или дизеля барахлят, или сильно бьет линия вала. Сильно пропускают воду магистрали, и вода скапливается в трюмах, что нарушает дифферентовку. На других этого нет. Там, где хороший командир БЧ-У, хорошая электромеханическая группа и, особенно ее старшинский состав – там и только там можно делать такие эксперименты висения и «плавания» на перископе…

Так и сейчас. Лодка настолько хорошо удифферентована, что боцману легко ею управлять. А раз так, то и легче заходить в атаку.

12 час. 45 мин. – находимся между двумя линиями охранения. За кормой – внешняя линия, по носу – внутренняя, а за ней транспорты конвоя. Четко слышим шум винтов. Шумы слышны вкруговую просто так, через корпус. Эти шумы слышат все. В лодке необычайная, непривычная тишина. Поднимаю последний раз перед подныриванием под корабли внутреннего охранения перископ и за секунды мгновенно определяю обстановку. … Надо нырять на 20-30 метров. ПЛ, как рас сейчас на траверсе конвоя. Дистанция до выбранного большого транспорта водоизмещением в 12-14 тыс. тонн около 25 кабельтовых. Курсовой около 30˚ левого борта.

12 час. 46 мин. – даю команду боцману в центральный пост нырять на глубину 25 метров. Ход увеличиваю до среднего. Нам надо проскочить под днищем второй группы кораблей охранения и произвести залп наверняка, с близкой дистанции, изнутри линий охранения. Комдив молчит. Изредка шепчет: «Правильно. Сейчас мы их». В какое-то мгновение улавливаю на себе улыбающийся нервный взгляд Каратаева, находящегося внизу под трапом и следящего за действиями личного состава в центральном отсеке.

12 час. 48 мин. – боцман доложил, что глубина 25 метров. Я и сам это вижу. Командиру все должно быть видно. Плохо, если командир ждет только докладов. Тогда лодкой управлять трудно или просто невозможно. Командир должен предугадать и хорошо ощущать, как будет выполнен маневр. Иногда маневр просто выполнить нельзя. Это надо вовремя осознать и дать новую, уже более реальную, по обстановке, команду. То же получилось и сейчас. Акустики в это же время доложили, что слышат шумы именно «нашего» транспорта. Наш курсовой вдруг стал 55˚ правого борта. А я считал его больше. Значит, ошибся на 10-15˚. Увеличиваю ход до полного. Иначе можно пропустить транспорт, а значит и конвой в целом.

12 час. 58 мин. – по расчетам мы должны проскочить под кораблями. И точно. Я поднимаюсь под верхний рубочный люк и прикладываю ухо к холодному металлу и слышу шлепанье винтов над головой. Выжидаю еще две минуты. Как долго идет время. Мучительно кажется, что мы опоздаем с залпом. Так и хочется поторопить время, но я верю расчетам и акустикам. Доклад из акустической рубки: «Курсовой на транспорт 32˚ правого борта». «Все в порядке. Не уйдет, гад» - шепчу я про себя и даю команду уменьшить ход до среднего и всплывать на перископную глубину 9 метров (это по глубиномеру в центральном посту).

- Торпедные аппараты товсь!

- Есть торпедные аппараты товсь! – Все это репетируется в 1 отсеке.

Доклады акустика как тревожная музыка… «31˚ …30˚ …28˚, 25˚ ».

Доклады боцмана: «Глубина 10 метров. Глубина 9 метров». Доклады из 1 отс. и центр. поста: «Торпедные аппараты на товсь! »

- Так держать.

Рулевой стоит на контакторной коробке подъема и опускания перископа. Окуляр перископа у меня почти у настила рубки.

Одновременно с подходом к глубине 9 метров даю команду: «Поднять перископ», - и сам, не отрываясь от окуляра, из почти лежачего положения, поднимаюсь вместе с ним. Визир перископа ставлю на угол упреждения.

- Стоп! – командую рулевому, поднимавшему перископ.

В промежутке между подъемом и опусканием волны вижу близко транспорт. До залпа 15˚. Осматриваюсь за кормой. В дистанции 1-2 кабельтовых, почти рядом, здоровый борт и буруны большого, плохо покрашенного, в пятнах камуфляжа, тральщика. Опускаю на миг перископ, До транспорта около5-6 кабельтовых.

- Аппараты!

- Есть аппараты!

13 час. 03 мин. – Форштевень транспорта подходит к углу упреждения. Секунда, вторая. … Жду еще мгновение – визир перископа скользит по форштевню, подходит к носовому орудию, установленному на полубаке.

- Все! – шепчу про себя, и громко, неожиданно для всех, кричу: «Пли! ».

- Есть пли!

…Секунда ожидания. Кажется, что торпедисты замешкались. Вдруг, как будто кто-то толкнул лодку назад – упругий толчок, потом второй… Свист воздуха в переговорных трубах и вместе с ним последний доклад: «Торпеды вышли»…

- Зачем так кричать, командир – сказал мне тихо Николай Иванович, сказал только для меня одного, и уже громко: «Командир! Удерживай лодку! Не давай всплывать! »

- Есть удерживать! – Несется из центрального.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒