Как был атакован 9 страница

Начинают поступать доклады из отсеков о повреждениях:

I отсек – две пробоины в прочном корпусе в виде трещин, общей длиной в 70-75 см. Пробоины заделаны. Вода убывает. Залиты провизионка и все продукты. Полный корпус электрооборудования. Вышло из строя освещение отсека.

II отсек – корпус аккумуляторной батареи, акустическая аппаратура отказала в работе из-за отсутствия эл. питания. Повышенное содержание водорода в отсеке. Из строя вышло освещение отсека. Лопнуло несколько баков аккумуляторной батареи.

III отсек – вышла из строя радиорубка, сорван перископ, сорван с креплений ряд приборов. Вышли из строя тахометры, глубимеры, станция управления горизонтальными рулями. Нет питания на агрегаты радиорубки.

IV отсек – остановился гирокомпас. Лопнуло несколько баков аккумуляторной батареи.

V-VI отсек – смещена линия вала, течь в забортных сальниках.

Обстановка не из легких. Даю распоряжение о немедленном устранении повреждений там, где это возможно сделать, своими силами.

Снова запрашиваю через II отсек первый – могут ли они открыть дверь переборки, чтобы командир смог пройти к ним в отсек. Проходит минута. Жду. Получаю доклад, что в I отсек пройти можно. Оставляю в ЦП командира БЧ–У, а сам иду в носовую часть. Открываю дверь во II отсек. Старшина отсека, ещё бледный от пережитого, докладывает, что всё в порядке. В I отсеке меня встречают радостные и совершенно мокрые торпедисты, старшина отсека АРСЕНЬЕВ и торпедист СИМУЛИН. Доклад я не стал слушать, а просто подошел и крепко пожал героям их закоченевшие руки.

Теперь их рассказ о событиях. Рассказывает старшина АРСЕНЬЕВ:

- Мы вместе с СИМУЛИНЫМ были во II отсеке и накрывали на стол для офицеров. Не успели поставить стол, как вдруг услышали первый взрыв. Нас швырнуло на левый борт, потом второй взрыв… Мы всё бросили и устремились в свой I отсек. Мигом закрыли дверь. Взяли её на барашки; при третьем и четвёртом взрывах, когда лодка уже погружалась и нос ПЛ от взрывов метался в право и в лево, в верх и в низ, увидели, что с левого подволока между шпангоутами прямо через какую-то щель с силой бьёт вода. Мы бросились к ней. Дали воздуха в отсек, чтобы уменьшить напор воды. Струя отбросила в сторону сначала СИМУЛИНА, потом меня. … Дали ещё воздух. Струя стала меньше. Мы приступили к заделке трещины. В это время вода уже заполнила трюм и подошла до наших колен. Доску с подушкой несколько раз струей воды сбивало в сторону. Наконец нам удалось всё это закрепить струбциной. На взрывы мы не обращали внимание, мы их просто не слышали. Работали без костюмов, но было жарко. Никакого ощущения, что забортная вода имеет температуру всего в 4-5˚ тепла. Закрепив струбциной и брусом аварийную доску, мы начали забивать в образовавшиеся пустоты ветошь, клинья, пробки – всё, что было под рукой. В итоге, вода почти прекратила поступление, дойдя до уровня почти под плечи. Я очень внимательно осмотрел «сооружения» из досок, матов, клиньев, брусьев и подушек и должен был отметить, что всё было сделано на совесть, прочно. На палубе отсека – в мешках замокшие сухие продукты, погибший обед … Но сейчас было не до этого. Правда, всё же мелькнула мысль: «А как будем отчитываться перед интендантами? ».

Из I отсека я пошёл в корму. Везде, во всех отсеках, побитые лампочки, осыпавшаяся пробка и краска. … И везде у всех немые вопросы ко мне, к командиру: «Как дела, командир? Что будем делать, командир? Всё в порядке, командир».

И в самом деле. Здесь, на глубине около 40 метров, личный состав, с полузатопленным отсеком, ещё не полностью выявивший повреждения и, конечно, ещё их не устранивший, чувствует себя уверенно. Мы даже по-настоящему не опомнились, а у многих ни тени сомнения в том, что всё это, в конце концов, только эпизод, что всё закончится хорошо.

Во всех отсеках беседую с личным составом, осматриваю повреждения, и в какой-то момент заменил, что сейчас, в эти минуты, именно внешний облик командира, его голос, взгляд, совет, поведение – решающее, во многом укрепляет боевой дух команды, всех нас, находящихся ещё во власти моря …

Все смотрят на мою перевязанную голову. Сквозь бинт выступило пятно крови. Спрашивают: «Как это случилось? ». Эпизод с закрыванием люка, ржавой бомбой и моим пикированием вниз все слушают внимательно. Стараюсь этому придать смешной характер. Это удается. Многие начинают улыбаться, смеяться. И особенно все довольны, когда я говорю о том, что какие у нас молодцы торпедисты.

Как пригодилась та практика, та тренировка, которые мы делали на базе, на берегу, в отсеке живучести.

В VI отсеке старшина отсека, главный старшина ЕЛОВЕНКО, черный и смуглый, как цыган, рассказывает о бомбежке так:

- От первого взрыва корма резко пошла вниз, потом вправо. Остальные взрывы мы вроде не слышали. Всё слилось в хаосе из людей, ящиков и откуда-то взявшихся предметов. Всё перемешалось. Мы не знали, за что ухватиться. Корма, как хвост змеи, бросалась то вправо то влево. Над головой и кругом всё трещало. Одно время в люк пошла вода, но потом течь прекратилась. Вещи, как живые, бросались, остервенело на нас. В этой обстановке каждый хватался и держался за тот аварийный инструмент, который мог бы пригодиться для заделки пробоины. Мы боялись, что корма вот, вот отвалиться. По вдруг наступившей внезапной тишине поняли, что бомбежка закончилась, что лодка ползет килем по грунту и остановили мотор. Осмотрелись ещё раз. Отсек был сухой.

Старшина группы трюмных старшина 2 статьи САМИГУЛИН Гариф Муфутдинович рассказывал взволнованно, перемешивая татарские и русские слова:

- Всё открыл: и кингстоны, и клапаны вентиляции. Принимаю воду в быструю и уравнительную … Обычно я считаю до 30. За это время лодка должна уйти под воду, и командир должен стоять внизу у перископа, а тут командир стоит на трапе, зачем-то снова открывает люк, потом камнем падает мне на голову. Хорошо мы тебя, командир, поймали, - заканчивает он, улыбаясь.

Я то по своим бокам знаю, как они меня поймали, но не замечаю этот маленький взаимный обман, зачем? В эти минуты просто необходимо было каждому сказать теплые слова благодарности, и они находились для каждого члена экипажа.

Осмотр показал, что мы отделались сравнительно легким испугом, правда, мы не знали, как лодка будет всплывать, и потом, как будут работать дизель и электромотор, но проворачивание под водой показали, что главные наши машины, механизмы и системы сохранили свою живучесть и не повреждены.

Беспокоило, что при всплытии нельзя осмотреться в перископ. Но мы были убеждены, что вторично едва ли судьба подведет нас под повторную бомбежку.

Ввели в строй акустическую аппаратуру, гирокомпас, радиорубку. Везде полетели предохранители, и везде всем помог разобраться КАБОТ. Везде он успевал, и все всегда просили его о помощи. Делать этого не стеснялись, тем более сейчас, так как каждый понимал, что он знает, умеет, разберется, такой уж был у него талант.

14 часов. Мы ещё под водой. Готовимся к всплытию. Всё проверяем. В I отсеке заделанная пробоина пропускает все же воду, но так, что трюмная помпа легко справляется с поступлением воды. Об обеде забыли. Вообще-то второй боевой поход и второй раз при боевом соприкосновении с противником у нас срывается обед … Нашлись даже в эти минуты и такие остряки, которые и этот факт подметили.

15 часов. Всё готово к всплытию. Над нами уже с полчаса ходят какие-то катера. Ходят на разных ходах, разными галсами. Считаем, что это наши катера. Кто же может ходить вблизи нашего берега?! Складывается убеждение, что они кого-то ищут, выслушивают. Может быть, нас? Если это так, то это радует, так как после всплытия лучше нам сейчас быть под охраной катеров, чем какое-то время оставаться одним, может быть, в беспомощном состоянии.

15 часов 30 минут. Даю команду: «По местам стоять к всплытию». Через две минуты даю команду командиру БЧ-У о принятии дифферентовки, которая была до бомбежки. Трюмные начинают колдовать. Перекачивать воду из цистерны в систерну. Часть воды, как излишняя, выкачивается из уравнительной за борт. Наступили последние минуты перед рождением всей команды во второй раз на белый свет …

- Продуть быструю. (Она была заполнена). Лодка стоит. Дифферент, как был 2˚ на корму, так и стоит.

- Дать пузырь в среднюю – лодка стоит.

- Ещё пузырь – стоит! Нет, пошла. Дифферент отходит на нос.

Глубина под окладом из V отсека (по давлению в топливной систерне), - 35 метров …, 30 метров …, 25 метров … Лодка стремительно идет вверх.

18 метров … Я у рубочного люка. Сюда идут только доклады.

14 метров. … И вдруг неожиданный доклад: «В VI отсек через люк пошла вода».

- Стоп, всплывать! Заполнить среднюю и заполнить быструю. Осмотреться в VI отсеке.

Понимаю, что, наверное, вода идет через образовавшееся отверстие между отжатым давлением крышки люка и комингсом люка. Снова легли на грунт. Течь прекратилась. Люк прижат столбом воды к комингсу. Проходят томительные минуты ожидания. Командир БЧ-У ушёл в VI отсек.

Прошло 10 минут. В отверстие люка центрального поста появляется рыжая шевелюра командира БЧ-У. Он взволнованно докладывает, что люк VI отсека взрывами был оторван и сейчас держится только силой давления воды. Чтобы его вновь не отжало, они закрепили люк к нижнему комингсу стальными талрепами в комбинации с ломом, что теперь можно всплывать.

Если бы знал я … И, если бы командир БЧ-У, или кто-нибудь после этого случая с люком подсказал бы, что нельзя всплывать … Надо частично компрессором снять образовавшееся внутри ПЛ избыточное давление. Этого никто не сделал. Не додумались.

Снова начали всплывать. Проходим глубину 15, 14, 12 метров, 10 метров – из VI отсека идут доклады, что вода не поступает.

5 метров …, 3 метра. …Хватаю свинцовую кувалду и бью по рукояткам, открывающим сцепление люка с комингсом. Свинцовая кувалда весом в 10 килограмм, умноженная на силу удара, не могут сдвинуть с места рукоятку.

Из VI отсека докладывают, что воздух вновь отжал люк, и вода временами поступает в отсек. Сейчас не до этого. Не человеческими усилиями продолжаю бить по рукоятке. Надо же выйти на мостик и осмотреться. Совсем плохо, когда не знаешь, что делается вокруг.

В промежутках между ударами слышу работу моторов катеров. Они где-то рядом. Ручка поддалась. Пошла. … Ещё удар. … И последний удар … - с ним я вылетаю вверх вместе с открывшимся люком, с кувалдой в руках и с зацепившимся металлическим трапом на ногах, спиной ударяюсь об антенну, проходящую над люком на высоте двух метров и падаю на мостик. … Всё происходит какое-то мгновение. В горячке ни синяков, ни ссадин не замечаю, Быстро вскакиваю и осматриваюсь.

Что, прежде всего, поразило – это сотни и тысячи тушь крупной трески, плавающей кверху брюхом. Кругом было бело от уснувшей, видимо от взрывов трески. И среди этого косяка погибшей рыбы – три торпедных катера, идущие к нам с большой скоростью. Катера проходят мимо. На палубах матросы. Они улыбаются, машут радостно руками, бескозырками, пилотками. Многие что-то радостно кричат.

Катер командира дивизиона подошёл вплотную к борту, и не сходя с мостика, командир катера передал мне, что они около двух часов, по приказанию командующего флотом, ищут нас здесь. Собственно не нас, а то, что может быть всплывет от нашей ПЛ. Оказалось, что сигнальщики берегового поста, наблюдавшие налет самолетов на нашу ПЛ, доложили на БФКП командующему флотом, что наша лодка «в дыму и в пламени, разломившись пополам, погрузилась, потонула у берега в результате налета 12 мессершмидтов».

Обмениваясь радостной вестью нашего всплытия, мы все на ПЛ и на катере зорко следим за небом. На корме катера горою сложена выловленная треска. Командир катера, заметив мой взгляд, тут же приказывает передать несколько рыбин нам, шутливо попросив извинения, что они выловили часть рыбы, по праву принадлежавшей нам, что не было нашей ПЛ, не было бы и рыбы. Катера ушли … Быстро продолжаем местный осмотр. На палубе разрушений нет, но носовое 45 мм орудие стоит как-то нелепо, его ствол наклонен к воде на 45˚ и вот, вот упадет за борт. Оказывается вибрация при взрывах была настолько сильной, что ствол вместе с вертлюгом поднялся от вибрации на 45-50 см вверх …

Только сейчас я осознал, из какой переделки мы выкрутились, и теперь я поверил до конца тем, кто мне говорил в VII и VI отсеках, что при взрывах лодка извивалась, как змея. Возможно, и сигнальщики берегового поста в это время видели нечто извивающееся в конвульсиях, нечто похожее на живое.

Кто знает! Может быть, в отдельное мгновение так было, что лодка могла кому-то из них показаться переломившейся пополам, тем более со стороны были видны и шапки взрывов бомб, дым, парение воды и толчея взбудораженной воды.

Поставив ствол в нормальное состояние, дали малый ход эл. мотором. Ничего, работает. Потом перешли на дизель. Тоже нормально.

Передали на пост семафор о бомбежке, повреждениях и просьбу вернуться на базу. В ожидании решения встали на якорь в 2-3 милях в стороне от места бомбежки.

Через час получили ответ от штаба флота:

- Командиру: командующий благодарит за решительные действия весь личный состав и поздравляет с благополучным всплытием. Через 15 минут мы получили второй сигнал:

- Командиру. Срочно прибыть на катере на БФКП, командующего участком береговой обороны, для личного доклада командующему по телефону.

Через 15-20 минут подошел торпедный катер и, взяв меня на борт, пошел к берегу. На берегу, у деревянной пристани, вижу двух лошадей и ординарца. Последний мне объяснил, что здесь дорог нет и что это единственный способ быстрого передвижения. Мои попытки отказаться от лошади не увенчались успехом. Я очень боялся признаться, что в жизни я не разу не ездил верхом. А тут, на тебе! И лошадь, и ординарец. Эх! Была, не была! Видно сегодня бог троицу любит, вслух пошутил я, имея ввиду что в этот день я уже дважды совершал полеты, и что теперь это удовольствие мне предстоит в третий раз. Если бы кто видел, как ухмылялся от своего превосходства это ординарец! Я сгорал со стыда, когда мешком забирался на седло лошади. Наконец забрался. Поехали.

Вообще-то ординарец в начале вел себя отлично. Ехал рядом, шагом, успокаивал. Как только мы выехали в долину, он резко перешел на рысь, и я сразу же куда-то полетел в сугроб. Так было. С таким позором «опозорился» подводник. Как я себя клял, что поддался на уговоры. … Забегая вперед, скажу, что на обратном пути я ни разу не упал! Что это, неужели так быстро освоился?! Но этим я был горд необычайно.

На БФКП меня ждали, и через минуту я докладывал командующему о только что пережитых событиях.

Командующий, этот замечательный человек, за всё время разговора ни разу не усомнился в действиях офицеров, личного состава и командира. Его участие, теплота и забота в эту минуту о нас была дороже всего на свете.

Командующий приказал нам до 20 часов заниматься ремонтом, и потом с приходом катеров морских охотников, назначенных для эскорта нашей ПЛ, следовать в базу кратчайшим прибрежным фарватером.

На переходе в базу мы сделали два срочных погружения от самолетов (неизвестно чьих). Конечно, самое замечательное в этих погружениях то, что мы погружались с повреждённым корпусом, с пробоиной, правда, заделанной, но всё же пробоиной…

14 мая. В базу пришли днём. Встречало всё командование бригады и флота. Всем не терпелось посмотреть пробоину, и как мы её заделали. Командующий флотом первый опустился в I отсек. Осмотрел заделку пробоины. Похвалил. Потом приказал разобрать. Пробоина была на подволоке в виде двух трещин прочного корпуса. Одна длиной 55 см и шириной 5-6 мм, а другая, рядом, длиной в 15 см и шириной в 1-2 мм. Странно было вдруг увидеть вспыхнувший луч солнца, упавший на усталое лицо командующего. Начальник штаба БПЛ капитан 2 ранга СКОРОХВАТОВ сказал при этом: «Луч солнца, попавший в лодку – это счастье. Теперь лодке ничего не страшно! ». Хорошо если бы эти слова оправдались…

Командующий, уходя с ПЛ, лично собрал весь экипаж, отметил заслуги всех, особенно торпедистов, и заявил, что необходимо представить отличившихся на награждение орденами и медалями. Об этой встрече с командующим долго вспоминали подводники «Ярославского комсомольца»… А АРСЕНЬЕВ и СИМУЛИН получили по Красному Знамени.

Теперь в баню и к друзьям. Друзья не заставили себя долго ждать. К. КОЛОСОВ, П. ШИПИН, П. САМАРИН, Г. КОВАЛЕНКО ждали ухода командования и дружной семьёй поднялись на мостик. Вопросы, расспросы, восклицания, шутки и, конечно, подначки – без конца…Хорошо с друзьями. Сразу всё забыто и стало далёким, каким-то нереальным.

Такие случаи возвращения с моря с повреждениями, как и возвращение с победой, мы всегда отмечали в тёплом кругу командиров. Здесь в этом случае именинником был вернувшийся командир. Все остальные – его гости. Он становился в этот вечер и только в этот вечер тамадой, хозяином холостяцкого стола. Быстро договорились, что соберёмся у меня в каюте.

Радость возвращения, радость второго рождения – что может быть богаче, ярче, счастливей для того, который видел смерть рядом и устоял. Эта радость была сегодня всеобщей и личного состава и наших друзей.

Первый тост и как потом оказалось последний в этот день и в его жизни сделал Павел ШИПИН. Этот никогда неунывающий человек, с белым лицом и льняными волосами, на жизнь смотрел весело, радостно. Необычайно скромный, душевный и добрый. Простой со всеми и мой, пожалуй, самый главный партнёр по танцам в доме офицеров, мой поверенный в душевных тайнах, переживаниях, радостях и горестях. Мы с ним дружили ещё с училища. Он на год, по выпуску, был старше меня. Да, в делах, в опыте службы, жизни, я всегда считал его старше, умнее что ли меня. Он не любил ложь, подхалимов. Не любил неправду, не афишировал себя. Есть разные категории людей. Даже из тех командиров ПЛ. Один сделает атаку и придёт с моря героем в истинном понимании этого слова, после тяжёлого поединка с врагом, с его кораблями ПЛО, а не кричит на каждом углу, в любом случае о своём «геройстве», о заслугах, об отличии его экипажа, его метода воспитательной работы и т. д. и т. п. Привёл же Паша разбитую лодку с моря и скромно об этом доложил. И всё. Мы знали, что он молодец. Или провёл 4-часовой поединок командир ПЛ «М-176» БОНДАРЕВИЧ И. Л. с немецкой ПЛ, потопил её и не бил себя в грудь по этому поводу в любом удобном или неудобном случае.

Скромность – это отличительное качество большинства командиров и офицеров, и эта скромность особенно присуща была у него, у Павла ШИПИНА, и его все мы, «малюточники» любили…

Тост в честь счастливого возвращения в базу был прерван резким телефонным звонком. Трубку взял ШИПИН. Кто-то о чём-то ему говорил. Разговоры прекратились. Мы только слышали: «Есть, есть» - и опять, - «Есть». Павел положил трубку и молча выпил. Немного подумал, встал и начал молча прощаться.

В это время входит улыбающаяся, как всегда, наша родная Анна Семёновна ПАШКЕВИЧ с большим, пребольшим подносом жареной трески. ПАШКЕВИЧ – это старшая официантка офицерской кают-компании по береговой базе. Через неё мы могли заказать ужин (точнее закуску) для себя, для каюты. Вносит она поднос, ставит на стол и открывает полотенце. В нос бьёт аромат запахов лука, специй, масла, рыбы и, конечно, рыбьего жира. Мы все возбуждённо улыбаемся и дружно бросаемся за самыми лакомыми кусками. Каждый кусок весит 200-250 г, и его сразу не возьмёшь, разваливается, в результате смех, шум, толкотня и довольные ухмыляющиеся лица пирующих.

На всё это Павел не обращает внимания. Он начинает прощаться, говоря при этом, что сейчас получил срочный приказ выйти в море вместо меня, что у него лодка уже несколько дней как готова к выходу, и этого приказа ждал с часу на час. Мы предлагаем остаться, выпить ещё.

- Очень хочу выпить, но приказ есть приказ. Я пошёл.

И ушёл, попросив нас его лодку («М-122») не провожать. Считать, что мы его проводили сейчас.

Поздно ночью лодка ушла на ту же позицию для совместных действий с ПЛ «М-105», на которой мы ещё были вчера.

Как узнать судьбу человека? Кто из нас мог подумать, что уже завтра не станет нашего общего любимца. Да и он сам, по поведению, прощаемся лицу, улыбающимся голубым глазам, по его жестам, голосу – разве можно было увидеть в нём человека, уходящего в вечность, в небытие.

И опять разные люди, разные характеры. Один что-то предчувствует, переживает, о чём-то говорит, анализирует, верит в судьбу. Другой – ни в чёрта не верит и уходит навсегда с улыбкой, оставит её нам.

Мы с Павлом жили в одной каюте. Всё у нас было общее, любили перед сном, когда оба не в походе, поговорить. Вспоминали детство. Он очень любил рассказы о нашей пионерской дружине, «могучей» кучке ребятишек, организовавшихся в хороший здоровый коллектив, боровшийся своими недетскими действиями с пьянством, хулиганством, матерщиной – с бескультурьем…

И вот его, аккуратно застланная койка пустая. … Через несколько дней на ней будет спать другой командир, другой подводной лодки. Как же всё это произошло? Конечно, можно только предполагать, по картине гибели ПЛ «М-122» Чётко вырисовывается перед глазами и вот почему.

В первый же день похода с лодкой была потеряна радиосвязь. На второй день западнее мыса Цып-Наволок пограничники нашли прибитый волной к берегу труп одного из офицеров с этой подводной лодки. Офицер погиб от пулемётной очереди. Вероятнее всего, та же группа самолётов, примерно в то же время (около берега) атаковали подводную лодку, и в данном случае лодка погибла или от бомб, или от того, что вахтенный офицер, дав команду на «срочное погружение», не успел закрыть люк, так как был убит наповал, и лодка погрузилась с открытым рубочным люком. Конечно, этот наши домыслы. И всё же мы близки к истине.

16 мая. Переживаем смерть ШИПИНА и его команды. Меня снова вызвали в штаб и ещё раз потребовали подробно рассказать об атаке тех самолётов, не упуская ни одной детали. Но что я мог добавить к ранее изложенному? Ничего! Не нахожу себе места. Убеждён, что какая-то доля вины есть и на мне. Не обнаружили бы нас самолёты, мы продолжали бы находиться в море. Наше возвращение в базу послужило причиной преждевременного выхода ПЛ «М-122».

Конечно, нельзя исключать и счастливых обстоятельств, или как у нас называют везения. Говорят, им повезло, а этим - не повезло. Но ведь, кроме везения необходимо и умение, и знание, и, наконец, чувство, долг ответственности командира корабля в его нахождении на мостике. Не был бы я на мостике в последнем походе, или не дал бы команды на отворот от курса, растерялся бы при закрытии люка, значит, немцам бы больше повезло. Я далёк от мысли, что Павел допустил какую-то оплошность. Просто он, видимо, зачем-то спустился вниз, оставил наверху вахтенного офицера. Не может же командир 24 часа в сутки нести свою командирскую вахту. В человеческих силах ещё простоять, ну, два дня, ну три, а дальше что? Значит, всё дело в подготовке вахтенных офицеров, в такой подготовке, чтобы им можно было полностью, без всяких сомнений и скидок, доверять самостоятельное управление кораблём, а для этого – готовить их так, как готовили ЛУНИН – командир «К-21», Герой Советского Союза. Он ни днём, ни ночью нам не давал покоя и, не взирая на то, кто допустил ошибку, сам ли он или кто-либо другой из офицеров – тут же собирал всех и начинал учёбу свою, и так каждый день на берегу и в боевом походе. И он спокойно уходил отдыхать, зная, что там наверху, на мостике, стоят люди, которым можно доверять жизнь всего корабля. … Отсюда и кончается везение, если этого нет.

Конечно, есть и такие случаи, когда гибнут самые лучшие тактики, самые опытные экипажи, без этого в войне невозможно. Но доля таких случаев в общих потерях ничтожна. И к этим единичным случаям можно применить выражение – не повезло. Так было видимо и с ПЛ «М-122». В данном случае им не повезло. Единственное, что у меня осталось на памяти о Павле – это его именной серебряный подстаканник, который он подарил мне раньше. Этот подарок и сейчас хранится у меня на самом видном месте.

20 мая. Снова стоим в сухом доке. Зализываем раны после второго похода. В принципе работы не особенно много, но одна работа является следствием отрыва люка шестого отсека. Отныне решено было на всех лодках сделать и нижний люк. Раньше его не было. Это новшество значительно улучшит живучесть подводных лодок нашего проекта. На пробоины наварили и наклёпали хорошие заплатки. Теперь прочность восстановлена полностью. Перископ поставили новый.

На третий или четвёртый день после возвращения из похода состоялся разбор моего похода, с моим докладом. У нас установлено очень полезное правило, очень нужная учёба: заслушивание докладов командиров ПЛПЛ после боевого похода. Неважно был успех или нет. Выходи на трибуну, тащи карты, схемы и будь добр, отчитывайся о своих действиях, решениях, ошибках или о чём-то новом, перед собранием командиров подводных лодок. Эта категория слушателей не даст уйти в сторону, «лечь на крыло». Здесь необходимо говорить всё как было, без лишних слов, без попыток на оправдание, если ты допустил в чём-то ошибку, промедление или сомнение. Иногда, даже сидя в качестве просто участника такой учёбы, становится тяжело смотреть на докладчика, командира подводной лодки, который пытается доказать, оправдаться в причинах невыхода в атаку по конвою. Здесь нет скидок никому, ни Герою Советского Союза, ни любому молодому командиру. Так было и со мной. Я очень волновался, делая свой отчёт. Но зная по опыту, ощущая настроение собравшихся командиров, я рассказал всё как было, со всеми подробностями и взял на себя вину за то, что мы не смогли обнаружить самолёты раньше по причинам: смены вахт, когда этого можно было не производить, и потери бдительности, некоторой успокоенности. … В общем всё обошлось лучше, чем я ожидал.

В своих выступлениях командиры ПЛПЛ отметили всё же, что могло кончится хуже, что молодой командир справился в этой сложной обстановке со своими обязанностями, но предупредили, чтобы в дальнейшем была улучшена служба наблюдения за морем и небом.

На этом же форуме было предложено пересмотреть, переоценить возможности стоянки на якоре, фактически, вблизи линии фронта и на виду у противника.

Как хорошо, просто великолепно ощущаешь себя, когда тебе выражено доверие и кем – не одним человеком, а целым коллективом. Такое окрыляет, даёт новые силы, желание, стремление к скорейшему выходу в море для нового боевого приказа.

А настроение! Мне кажется, что в эти часы и дни такой человек – самый счастливый на Земле. Таким человеком в этой точке земного шара в этот день был я.

Вот и сейчас, в эти дни после постановки в док, не замечая усталости, решаю десятки вопросов, связанных с быстрейшим окончанием аварийного ремонта. И это удаётся. Ремонт идёт быстро, а главное – качественно. Моё настроение передаётся команде. Здесь так же всё хорошо. Забыты те неприятные минуты, которые всем пришлось пережить. Личный состав днями и ночами не покидает ПЛ. Все, как муравьи, копошатся в своих заведованиях, разбирают, чистят, собирают, регулируют. Не обходится и без споров, столкновений интересов командиров отдельных отсеков. Каждому из них хочется отличиться, выйти вперёд в окончании ремонта, в отделке отсека. Поэтому грустно тому, кто плохо убрал краску, олифу, сурик. Завтра этого не найдёшь, кто-нибудь обязательно перельёт всё это в «свою» посуду. Но это всё мелочи, и они не омрачают общего делового настроения. Немцы нет, нет да и побомбят, правда, больше ночью.

Мурманск они всё же здорово за эти почти два года войны покалечили. Целых зданий, кажется, нет. От больших домов то же мало что осталось. Одни остовы зданий и тёмные глазницы окон. Иногда идёшь по центру города, и взору открывается страшная картина провала 4, 5-этажной секции от крыши до нижнего этажа, то видны, если на минуту остановиться, по сторонам каждого этажа: разная раскраска стен, комнат, где-нибудь высоко каким-то образом зацепилась детская кроватка, висит рамка с чьим-то изображением. Где эти люди сейчас? Может быть, здесь, под обломками, может быть, на фронте или в тылу, а может быть, где-то, кто-то из них лежит рядом, в дружном объятии с кем-то из наших подводников на дне морском? Только по этим остаткам стен, красок, мебели можно определить, как люди жили, как относились к их квартире, к комнате. Определить их вкусы, привычки.

Сколько эти стены видели радости и горя, рождений и смерти?! Поэтому лучше не останавливаться у этих провалов. Если остановишься, то обязательно это лезет в голову. Разберёмся. Каждый, кто жив, вернётся в свой город, который со временем станет ещё краше, ещё лучше. Необходимо будет только в каждом городе оставить один такой кусок дома и сделать его музеем. Пусть наши дети по этим разрушениям и голым стенам, видевшим счастье жизни, смогли бы знать, как люди жили до войны и что такое война. Правда, ужасы войны, её этапы отражены в картинах художников, в искусстве, кино, театрах, литературе, но всё это не то. На человека больше действует не то, что нарисовано, а то, что он может увидеть сам, ощутить хотя бы тень войны, всем своим существом. Как будет плохо, если мы не сможем, не сумеем потом нашу ненависть к фашизму, порождённому империализмом, передать в сердца наших детей, в сердца поколению, придущему к нам на смену. Уже сейчас надо подумать о том, что наши «союзники» в лице США и Англии потом будут нашими первыми врагами. То, что они затягивают открытие второго фронта в Европе, как раз и свидетельствует об их горячем желании обескровить нас ещё больше, чтобы победа далась нам как можно труднее, чтобы после войны поставить нас в экономическую зависимость от них, а может быть и пойти на уступки в политических вопросах.

Нет, господа «союзники», этого никогда не дождаться! Война ещё больше дала осознать, как мы любим нашу Родину, наше советское отечество, как мы преданы делу партии. И эту нашу любовь к Родине, нашу ненависть к империализму и фашизму мы должны передать нашим потомкам. Передать, во что бы то ни стало! Задача эта очень непростая, и над этим кому-то уже сейчас надо думать, планировать, что ли?!

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒