Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Часть вторая 5 страница



Не бойтесь влюбляться! Страшилки о том, что под любовью люди понимают лишь разгул страстей и прилепление к земному, не имеют под собой основания. Хотя, действительно, под­росткам, очень молодым людям, особенно мальчикам и юношам, часто свойственно при­нимать сильное половое влечение за любовь. Девочки не менее застрахованы от ошибок, влюбляясь не в реального человека, а в приду­манный идеал. Но это не абсолютное правило. И если, опираясь на заповеди Божий, молодой человек или девушка будут стараться блюсти целомудрие, подразумевая под этим словом не только девственность, но и целостность своей натуры, когда «ум не заходит за разум», то можно избежать такой ошибки, как скоропа­лительный брак и еще более скоропалитель­ный развод. Между тем истинная любовь при­ближает нас ко Христу, так как учит человека разумной жертвенности, когда «я» перестает быть смыслом мироздания. Настоящая любовь, даже неразделенная — чувство настолько со­зидающее и просвещающее, что даже при всех страданиях, которые она приносит, душа ук­репляется и учится любовь к избраннику серд­ца переносить на все вокруг. Кому из влюблен­ных не знакомо это чувство, что весь мир вдруг преобразился и просветлел? Но самое важное — удержать это чувство просветленного и пре­ображенного мира в своей душе даже тогда, когда счастье обратится в страдание или быт сгладит остроту сильных чувств. Женщина, пережившая даже несчастную любовь, ощу­щает себя как бы обновленной, многому на­учившейся, счастливой от посвящения в ве­ликую тайну человеческих отношений. Она идет по жизни с улыбкой, обращенной ко все­му миру.

«И даже легче, может быть,

С такой улыбкой негасимой

Быть нелюбимой, но любить,

Чем не любить, но быть любимой», — пела Татьяна Никитина.

Сколько рассказов, притчей и сказок по­священо женщинам, жертвенно, до конца ждавших своего возлюбленного, мужа из даль­них странствий, военных походов... Не зря, наверное, именно женщин сами мужчины в своем творчестве представляют образцом любви и верности. Образ влюбленного рыцаря, посвятившего всю жизнь без остатка прекрас­ной даме, согласитесь, менее симпатичен. Ни одной нормальной женщине, если она не самовлюбленная эгоистка, не захочется стать недосягаемой богиней, идолом, на которую воз­любленный молится и ради которой совершает несусветные глупости. Это только в начале от­ношений женщине лестно, когда мужчина ле­зет к ней в окно, хотя никто не мешает ему войти в дверь. Правда не всегда такой рыцарь становится потом заботливым мужем, но это уже другая тема. На самом деле любой нор­мальный человек, и мужчина, и женщина, хо­чет в любви не только получать, но и отдавать. Только на основе самоотдачи, взаимного ду­ховного обогащения супругов и может на дол­гие годы просуществовать счастливый, гармо­ничный брак.

«Что делает семью крепкой, а людей, объ­единенных в эту семью, счастливыми? Бли­зость... Близкий человек, это человек, кото­рого я не боюсь, с которым я себя чувствую в полной безопасности», — пишет Галина Бе­лозуб в книге «Брак от рассвета до заката». Психолог спрашивает читателей: готовы ли они к боли и страданию? Ведь это плата «за золото отношений, которое мы хотим полу­чить». Готовы ли мы платить за близость уяз­вимостью? Первым барьером на пути к близос­ти автор называет условную любовь, что само собой означает любовь на каких-то условиях. С этим утверждением сложно поспорить, пото­му что мы, оглядевшись вокруг, сами поймем, что подобный тип любви широко распростра­нен. Безо всякого злого умысла к такой любви приручили нас родители. Ведь и в самом деле, редко кто в детстве не слышал от мамы или папы: не съешь кашу — я тебя любить не буду. «За каждую ошибку, плохую отметку наказы­вали и ругали. Тем самым показывая, что если я плохая, то меня любить не за что. И с детских лет, буквально с молоком матери, ребенок ус­ваивал, что любовь — это награда за что-то. Любовь непостоянна, она может быть, а могут ее и отнять. Делаете вы то, что хочет от вас любимый человек, — он вас любит. Если вы не будете делать так, как от вас требуют, — вас разлюбят».

Так как указать человеку на его слабости, промахи, ошибки, не задевая самолюбия чело­века? То есть построить свое высказывание так, чтобы оно способствовало росту партнера, а не унижало его? Психолог сам отвечает на свой вопрос: высказывая критическое за­мечание, следует «перенести центр тяжести» на себя. То есть проблему, которая видится только как проблема любимого человека, надо научиться рассматривать как свою — и это самое главное. «Если вы делаете критическое замечание, то только во имя человека, а не для того, чтобы использовать его ошибки и промахи как полигон для собственного самоутверж­дения».

Доверие трудно заслужить, но легко поте­рять. И жена, и мать теряют доверие, если используют информацию, полученную от близ­кого человека в доверительной беседе или от других людей, для уязвления. Сколько бы ни было потом призывов к близости или уп­реков в недоверии — ситуацию изменить бу­дет очень сложно. Иногда доверие теряется навсегда.

«Близость невозможна без умения прощать. Вообще без прощения, прощения от всего серд­ца, супружеская жизнь невозможна. Прибли­жаясь друг к другу, мы неизбежно царапаем друг друга, наносим друг другу психологичес­кие травмы. Бывает, что без всякого злого умысла...

Но прощение предполагает раскаяние. И здесь вам придется на собственном примере учить мужа этой самой сложной и самой необ­ходимой в жизни любого человека процеду­ре — раскаянию. К великому сожалению, мы с детства привыкаем оправдывать и объяснять свои ошибки, а не раскаиваться в них. Оправ­дание и объяснение — это защита от нападе­ния, от обвинения. В нашей культуре ребенка за ошибки наказывают, и оправдание — это вынужденная позиция. Открыться, то есть уб­рать защиту, на это нужна большая смелость. Но без открытости невозможна близость. Оправдать и объяснить можно все, но станет ли от этого легче человеку?

Давайте будем учиться гасить претензии. Было бы здорово, если бы вы сказали: р пони­маю, я была не права, но можно поправить. Давай договоримся.

Прощение и раскаяние должно быть взаим­ным. Но не стоит требовать от мужа раская­ния, покажите сначала, как это делается. Дайте модель поведения. Наглядный пример эффективнее любых разговоров на эту тему».

Галина Белозуб сама — счастливая жена. Ее советы вполне согласуются с Евангель­скими заповедями, так прислушаемся к этим советам!

Истинная любовь действительно предпола­гает безусловность. Учиться этому надо еще до брака. Не только из житий святых, но и на примере наших верующих современников можно увидеть, как безусловное принятие даже неверующего мужа или жены супругом, обрет­шим веру во Христа, непоколебавшаяся лю­бовь к своей половинке, смирение, признание права другого человека на свободный выбор, склоняло к вере сердце неверующего, и в се­мье, где могли бы начаться «религиозные вой­ны» до «победного» конца, т. е. до позорного развода, восстанавливался мир и гармония. А если дело обстоит противоположным обра­зом, то есть один из воцерковленных супругов переживает духовный кризис, перестает хо­дить в храм и т. д., то другой никогда его за это не разлюбит, не станет порицать, а наоборот, постарается поддержать и укрепить в духов­ной борьбе, чтобы в итоге помочь вернуться...

Любовь между мужчиной и женщиной вхо­дит в одно великое понятие общечеловеческой любви, про которую апостол Павел сказал: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гор­дится, не бесчинствует, не ищет своего, не раз­дражается, не мыслит зла, не радуется неправ­де, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества пре­кратятся, и языки умолкнут, и знание упразд­нится».

 

Любовь, которой нет

Говоря о любви, мы всегда повторяли «на­стоящая любовь». А что, бывает ненастоящая? Да, и мы уже ответили, что страсть может стать заменителем любви, причем замените­лем далеко не «идентичным натуральному». Но бывает «любовь», которую и страстью-то не назовешь. Ее просто-напросто... нет. Страсть все-таки направлена на человека близкого, из-за страсти какие-то отношения складываются. Люди общаются, порой женятся, потом разбе­гаются или влачат унылое существование в обществе уже тихо ненавидимого или просто ставшего безразличным супруга. Или же «втю­рившийся» преследует объект своей страсти, всеми правдами и неправдами пытается до­биться ответного чувства. В общем, как-то воз­действуют друг на друга тот, в ком страсть загорелась, и тот, кого она грозит сжечь в своем вулкане. Но есть другой род ложной «любви». Тоже страсть, если хотите, но какая-то уж совсем странная. Это совершенно болез­ненная реакция на какого-то недосягаемого человека. Причем «влюбленный» отлично знает, что у него с этим человеком никогда ничего не получится. Вы поняли, конечно, что речь идет о творении кумиров.

Женщина должна любить. Это не значит, что мужчина не должен и не хочет. Но женщи­не для счастливого существования на этой грешной земле необходимо отдавать свою лю­бовь кому-то — если нет мужа и детей, то чу­жим детям, друзьям, нуждающимся людям, на худой конец, хоть чему-нибудь, что живет и растет: животным, цветам. Так уж устроена Ева-жизнь. Но часто бывает и так, что очень хочется любить, а вроде бы некого. И тогда на горизонте возникает ОН. Он поет на сцене, или снимется в кино, или демонстрирует выс­ший класс фигурного катания, или борется за президентское кресло, или... Да мало ли таких «или» может быть. Главное, что он — звезда, он на виду у всех, и он всегда в прекрас­ной форме. Таинственный, недосягаемый... Им можно любоваться часами. Прежде всего, он соответствует девичьему или женскому иде­алу о внешности мужчины или весьма близок к этому идеалу. А затем уже герой начинает в горячечном женском воображении наделять­ся самыми замечательными мужскими каче­ствами. Особенно «везет» на это певцам и акте­рам — ведь они создают сценический образ, порой такой благородный и пленительный.

Влюбленностью в далекую звезду переболе­ли многие подростки. Кого-то угораздило влю­биться даже в персонаж кинофильма или кни­ги. Я вспоминаю журналы для тинэйджеров, читанные мною в этом замечательном возрас­те, и сразу всплывают в памяти полные отчая­ния письма девчонок, влюбленных в Виктора Цоя, Дмитрия Харатьяна, еще в кого-то не менее популярного... Обычно от такой любви излечиваются с взрослением. Если не успева­ют наделать непоправимых глупостей — как несчастные дурехи, страстные поклонницы Цоя, покончившие с собой после его трагичес­кой смерти. Так что любовь к звезде — явление возрастное, у мальчишек оно тоже бывает, только не столь часто. Парни чаще именно «фанатеют», а не «влюбляются». У девочек такое происходит во многом из-за юного мак­симализма, когда сверстники и окружающие кажутся «уродами», «грубыми животными», «не понимающими» ее «тонкую натуру». Зато ОН... Но проходит время, и «его» место в деви­чьем сердечке благополучно занимает вполне земной, досягаемый мужчина.

Тревогу надо бить, когда «фанатеть» начи­нает взрослая, иногда даже замужняя женщи­на. Почему это происходит? Женщина одино­ка: живет одна или же нет взаимопонимания с мужем в надоевшем браке. А певец поет о любви. О несбывшейся любви. О невстреченной любви. О своем идеале. И женщина, не имеющая никакого лекарства от чувства оди­ночества, вдруг начинает принимать эти слова на свой счет. Она практически заболевает. Она боготворит человека, «способного так любить». Не будем говорить, что люди искусства неиск­ренны в том, что они изображают на сцене или в кино, но даже самые настоящие их призна­ния в любви обращены ко всем сразу, а значит не к кому-то конкретному — естественная бла­годарность публике, которой ты востребован. Почему нормальные женщины порой забыва­ют эту простейшую истину? Одну из таких грустных историй рассказала Каринэ Фолиянц в книге «Приручи любимого».

Клавдия Николаевна была замужней жен­щиной, но до семьи ей не было дела. Главное в ее жизни было посещение оперного театра — ежедневное. Она была влюблена в тенора и уверяла всех, что он отвечает ей взаимнос­тью. Ей казалось, что он видит ее со сцены, улыбается ей одной и вообще поет только для нее. Она ходила на все его спектакли. Ворчли­вый муж, надоедливые дети, скучная работа — это был навязчивый сон, от которого можно было сбежать только в театр, где начиналось истинное существование. В зале Клавдия Ни­колаевна чувствовала себя необыкновенно хо­рошенькой. Она так ни разу не подошла, не заговорила с предметом своего обожания. Но всю жизнь прожила с мыслью, что он лю­бит ее любовью платонической, великой и не­высказанной.

А умирала она практически одна. Муж ушел в другую семью, дети не любили матери, которая не замечала их. Вряд ли и ей было легко в эту минуту. Все лучшее в жизни ей заменили иллюзии.

«Иллюзии сродни наркотику, — пишет да­лее Каринэ Фолияц. — Поклоняясь им, вы от­ворачиваетесь от мира. Жгучие придуманные страсти терзают душу и разрушают здоровье. Они отнимают пищу у разума... Романтичес­кая любовь, как правило, шагает рука об руку с одиночеством».

Романтическая любовь (не в лучшем смыс­ле этого слова) бывает иногда направлена и на вполне земного, а не сценическо-телеви-зионного кумира. Так происходит, когда че­ловек, которого можно было бы просто полю­бить обычной женской любовью, из-за своей недоступности сводит женщину с ума, и она начинает жить в нереальном мире иллюзий и представлений, о том, «как хорошо было, если бы... »

 

Письмо в редакцию. С комментариями.

 

«Х+Y = дикая любовь. Правда, односто­ронняя.

Наконец-то получив гражданский развод (а церковный — без вины — уже получен дав­но), наслаждалась жизнью, даже празднуя свое одиночество и подумывая, что это, может быть, мой путь, уверенная, что никогда и никого больше не пущу в свое сердце (за исключением восхищения некоторыми, как правило, недо­сягаемыми в смысле постоянного общения людьми), я вдруг решила, что за «страдания и терпение» уж пора чему-то хорошему про­изойти. Вдруг появилась надежда, что сразу же спустится с небес (словно это заслужила) земное, семейное счастье, о котором все-таки, как оказалось, мечтала и «созрела», уже забыв тот кошмар, отрезвивший относительно семей­ной жизни и реальных, повседневных отноше­ний, готовая снова любить, заботиться, жить «для него». И тут как раз, придя на практику в новый отдел, обратила внимание на сотруд­ника, с которым сталкивалась по работе давно. Раньше он казался мне лишь коллегой, суще­ством среднего рода. Скажи тогда мне кто, что за чувства я к нему буду питать теперь, я бы не поверила. Хотя однажды, столкнувшись с ним по работе поближе, обратила на него внимание. Даже помню тот момент: он, казав­шийся для меня лишь существом среднего рода вдруг стал кем-то особым, значимым. С тех пор отмечала его на расстоянии, что-то вроде «зрительной пассии», и вроде бы не без доли взаимности. И теперь, казалось, уже забыв о мимолетной симпатии, еще уверенная, что праздную одиночество, что я «выше всего это­го» (т. е. как ее там? — да, «любви», хотя, как теперь понимаю, в глубине души сознавала опасность влюбленности при возможности об­щения с Y), пришла в новый отдел, последнюю инстанцию, после чего — работа в другом мес­те (т. е. скорее всего я его больше не увижу), и там встретила свою давнюю, поверхностную симпатию. Но как же, я иду сюда только рабо­тать (хотя в глубине души уже выстроила мыс­ленную программу, уверенная в ее счастливом конце)! А он, обычный человек, в чем-то, мо­жет, примитивный, с интересами «как у боль­шинства», неразговорчивый по натуре, стал общаться, словно искал повод заговорить, за­давая общие дурацкие вопросы. Но как же, я выше этого! Я фыркала и отстранялась, хотя уже заметила, что все время думаю о нем, и хочется узнать о нем побольше, особенно в плане наличия семьи. Я подумала, а может, это тот самый человек, предназначенная мне половина — ровный, спокойный, нормальный, в отличие от бывшего мужа и объектов «симпа­тий на расстоянии». Когда в коллективе начи­нались разговоры на «всякие такие» темы, он молчал, не смеялся пошлым шуткам или удалялся, что еще больше привлекло меня к Y. Но как же я покажу свои чувства? А вдруг у него уже все устроено? Говорили, что он не женат, другие — что разведен, третьи — у него дети в школу ходят и др. Подруга сразу сказала: что никаких там серьезных отноше­ний и быть не может. Просто мужикам скучно, а тут ты — новый элемент в коллективе. Но я, со своей категоричностью и формальной, по­чти фанатичной православностью, помыш­ляла только о серьезном, только так: черное или белое.

Поехав на выходные в Санкт-Петербург с экскурсией, молилась блаженной Ксении: помоги, может, это ОН? Скучала дико, ждала рабочего дня с нетерпением. На работе, каза­лось, он не уходит и ждет повода, чтобы «слу­чайно» уйти со мной. Но я не давала такой возможности, считая себя опять «выше того, чтоб что-то подстраивать». На собрании он сел почти рядом, и все время бросал взгляды в мою сторону (а там, кроме меня, никто не сидел) и пытался заговорить. А я опять почти ноль внимания. Этот проклятый «негативизм», когда человек ведет себя противоположно тому, как он хотел бы (это я о себе). И тут, словно по прошению, случайно в разговоре мелькнуло, что он женат, на следующий день — что ребе­нок в школу ходит. Я даже поучаствовала в этих разговорах, с деланной улыбкой на лице. Но была в шоке. Что же это было? Показалось? Лишь дружеская симпатия с его стороны? А мои чувства зашли слишком далеко и пре­вратились в страсть. Дошло до того, что в оче­редные выходные, в день Пресвятой Троицы, стоя в храме, вместо молитвы я думала только о нем (где он и что сейчас делает). А в парке, где множество людей гуляло с детьми, в каж­дом мужчине с ребенком виделся Y. И каза­лось, что там, у них — загадочный, не до­ступный мне мир. И поймала себя на зависти (раньше вроде бы не посещали меня ревность и зависть) к тем, кого Господь не ведет, вернее, ведет, но не так, как меня, у которых, казалось бы, все гладко и по плану: учеба, женитьба, семья, дети и т. д., это даже не зависть, а тоска по тому, чего у меня нет. А мне приходится вымаливать то, что для большинства кажется элементарным, и они об этом не задумывают­ся. Познав с приходом к вере то, ради чего стоит жить, в тот миг готова была все бросить и променять на простое житейское счастье этих мирских людей. Весь предыдущий путь представился мраком, сплошными скорбями и псевдодуховностью. Что-то внутри раздира­ло меня. И это день Пресвятой Троицы. «Бог оставил меня! » — думалось мне. Убивало то, что позволила себе размечтаться, влюбиться в человека вполне земного, заурядного, реаль­ного; в кои-то веки захотелось всего лишь про­стого, земного счастья, и сразу «облом». Страсть зашла так далеко, что готова была все отдать, лишь бы просто был рядом Y, просто сидеть и смотреть на него, ради этого готова все бросить — ни работа, ни учеба неинтересны, и сама себе не нужна, жизнь не имеет смысла. Как в детстве — держать любимую игрушку, иметь ее и никому не давать.

На работе старалась контролировать себя. Однако, услышав разговор Y. по телефону с женой (а может, с мамой? ), впала с истерику и дома рыдала весь вечер. На следующий день отпросилась с работы, так стало плохо при одной мысли об этой ситуации. В такие момен­ты лезут в голову мысли о нашей «жизни в целом», неудавшейся, проклятой. А лука­вый помогает, подсовывая доводы, которые складываются в логическую цепочку, и еще больше убеждаешься в своей никчемности. А фантазия работает на полную катушку. Не говоря о невыносимых мыслях насчет сокро­венных деталей жизни Y. Хуже всего то, что в голове крутилось: а вдруг он так же страдает из-за меня и не подает виду? И в своих «меч­тах» представляла его чувства, но от этого ста­новилось не легче.

Однако «надежда умирает последней»: а вдруг есть шанс? А вдруг он действительно разведен? Кто-то говорил, что у него лишь формальная семья. И я пыталась общаться с Y. как со всеми, чтобы побольше узнать о нем. Однако в присутствии Y. сердце колотилось, меня словно парализовывало, и слова не шли с языка. А со стороны я, наверно, выглядела мрачно, угрюмо, что могло восприниматься им в свой адрес и отталкивать. И Y. уже не так активно и часто заговаривал со мной и, каза­лось, шарахался от меня. Может, испугался, почувствовав, что я к нему питаю (меня мог выдать взгляд и что-то в поведении)? Всякие доводы лезли в голову, и многие его поступки трактовала в свой адрес. Превратилось в муче­ние — ходить на работу и видеть недосягаемо­го Y., зная, что «никогда»...

Когда я поняла, что у меня два пути — или выкинуть все это из головы, или я заболею, — то попыталась взять себя в руки и сопротив­ляться страсти (здесь уже действовал инстинкт самосохранения). С Божией Помощью. Он всегда рядом и Готов нам помочь, если только мы Его сознательно не оставляем, меняя на нестоящее, тленное. Батюшка сказал: «Моли­тесь, чтобы Господь отнял это чувство». И про­цитировал одного старца: «Мы не властны над мыслями, но мы властны не вить гнезда, где они бы жили». Также помогало задетое само­любие: раз на меня не обращают внимания, то какой во всем смысл? И я «не отставала», максимально показывая, как «не обращаю на него внимания», проходя мимо него с таким выражением лица, что его вообще нет, пустое место.

Я понимала, что это уже болезнь, даже если вдруг чудом окажись чувство взаимным, я не смогла бы адекватно общаться с Y. И я взмо­лилась: «Господи, дай мне равнодушие к Y.! Ничего сейчас больше не надо! » Так меня «скрутило» внутреннее обстояние, что даже об отвращении к Y. просила.

Прошение почти исполнилось. Я стала трез­вее смотреть на Y., воспринимая его даже внеш­не по-другому. Стало появляться ощущение неестественности, надуманности всего этого чувства, словно оно обращено не к реальному Y., а вымышленному объекту, многие черты которого додуманы. С удивлением косилась на носовой платок, пропитанный слезами бе­зысходности и отчаяния. А тогда ведь рыдала так, словно оплакивала умершего. Исповедо­валась и причастилась. Заказала молебен свв. мчч. Киприану и Иустине. И, как каза­лось, случайно, в проповеди батюшка сказал, что «порой лукавый нам внушает, что хожде­ние в храм и святость — что-то серое, скучное, неинтересное, а мирские интересы и страсти — заманчивыми, яркими, красивыми». Я поня­ла, что мы часто, неудовлетворенные жизнью, жалеем себя и придумываем кумиров, наделяя их желаемыми свойствами; изобретаем причи­ны скорби, таковой на самом деле не имея, подгоняем событие или чувство (здесь — жела­ние любить и быть любимым) и наше внут­реннее влечение к печали — под первый по­павшийся объект. А затем верим в это соответ­ствие и не хотим, а потом и не можем избавиться от него, погружаясь все глубже и глубже в страсть. А когда уже невмоготу, мы так глубоко погружены и зависимы от нее, что приходится лечить хирургическим путем. И я решила: бой страстям и романтике! Но не тут-то было. Наверно, придется, вытравливать чувство долго и мучительно. Главное — не соскользнуть на эти мысли, не представлять Y., стараться быть довольной своей судьбой. Ведь эта моя тоска «а как у него? » — непризна­ние своего пути и воли Божией обо мне. Хоро­шо бы больше не встретить Y. и «протянуть» в том же духе. Господи, дай равнодушие к Y.!

Но оставалось еще четыре дня. Да, говори­ла я себе: опыт есть, время лечит. Однако про­грамма саморазрушения была запущена, и уже не хотелось «слезть с иглы» этих навязчивых мыслей, хотя знала, что это все самообман. И мысли об Y., вернее, его образе, навязчивом образе, к которому привыкла, снова казались льстиво приятными и заполняющими душев­ную пустоту, и от них не хотелось избавляться. Да, причина во мне самой, надо менять себя. Я попыталась смириться. Ведь «сила Божия в немощи совершается».

Накачавшись валерьянкой, доходила ос­тавшиеся три дня на работу, стараясь не стал­киваться с Y. (но, как теперь считаю, «не использовала последний шанс»). Были даны силы воспринимать все отстраненно и даже говорить с ним по работе. И, казалось, что все позади. Но не тут-то было. Надежда даже в последний день теплилась. А программа само­разрушения все еще действовала. Согласно ей, я же должна «оплакать», что «мы расстаемся навсегда». Такая вот драматизация. Но удив­лялась своему спокойствию, когда в после­дний день после прощального банкета, сказав обычное формальное «до свидания», «мой» Y. спокойно ушел, словно завтра придет снова на работу. Ушел к своим делам, к жене, навер­но, готовиться к поездке в отпуск. А для меня скорее всего — навсегда. Но опять поразитель­ное спокойствие. Однако, придя домой, дала волю своим чувствам, снова погружаясь в от­чаяние и безысходность. Может быть, наду­манную? А в мыслях словно голос шептал: «Навсегда! » Или: «Оттолкнула хорошего человека, сама, своими руками, а семья-то формальная у него, ее-то и нет... » А еще: «Да ладно, тебе все это показалось». До сих пор не пойму, что показалось, а что было с его стороны. Может, у меня «бред отношения»? И все-таки где-то в глубине не оставляет на­дежда. Кто бы ни убеждал, все еще кажется, что Y. тоже так где-то сидит и вспоминает меня. Ведь так хочется в это верить. Однако опять мысль: «Ты это все пишешь, а он сейчас развалился перед телевизором и уже- давно забыл о твоем существовании». Неужели это не отрезвляет?

Теперь после всего этого не знаю, смогу ли, захочу ли с кем-нибудь общаться. А вдруг опять не так пойму?

Мечтаю о том моменте, когда, читая эти строки, подумаю: «Какая глупая я была, когда писала все это! »

Но для чего же это все было попущено Богом?

За самонадеянность — я была уверена, что выше этого, что смогу своими силами противо­стоять симпатии (окажись Y женат), часто да­вая советы по этому поводу безнадежно влюб­ленной знакомой: «Он не стоит того, это лишь болезнь и «прилепление к земной твари». А сама пропустила мысленный пролог и не заметила, как погрузилась в страсть и стала от нее полностью зависимой. Если человек счи­тает себя выше какой-то страсти, то Господь попускает ему впасть в нее, чтобы не превозно­сился, и только с Его Помощью получается из нее выбраться.

Чтобы не считала себя выше «мирских», многие из них намного лучше меня, у них есть чему поучиться. В данном случае у Y — спо­койствию, скромности, вежливости, умению общаться с людьми.

С помощью этого обстояния, как ни стран­но, исцелилась от других страстей, под властью которых жила, не сознавая этого. Однако смо­гу ли исцелиться от этой? Недавно сотрудница (во время типичного разговора за чаем с обсуж­дением мужчин, в т. ч. Y) вдруг мельком сказа­ла: «Да что ты, он же разведен». И опять за­крутилось: «А вдруг? »

Только теперь когда?

 Ирина А. »

Комментарий психолога:

«Такая «любовь», вернее, страсть, как пра­вило, на расстоянии, свойственна определен­ному типу личностей. Это часто незаурядные, творческие люди, с богатой фантазией и вооб­ражением. Они жаждут любви и стремятся быть любимыми, часто не осознавая это и счи­тая себя недостойными любви. Однако созна­тельно или подсознательно выбирают ситуа­ции, когда общение или взаимность заведомо невозможны или маловероятны. Этим людям свойственно кумиризировать и идеализировать объект симпатии, который часто перерастает в страсть. Если на фоне отрицательного лично­го опыта присутствует еще и депрессивный фон, плюс внутреннее эго-влечение к печали (кстати, X, к счастью, сознает это), то ситуа­ция усугубляется.

Тенденцию выбирать «недосягаемых» объектов любви можно проследить с детства. Одна особа, например, с раннего возраста стра­дала на расстоянии по какому-либо кумиру (артисту, певцу), вся ее комната была увешана портретами очередного «объекта». Более того, она пыталась подражать ему (внешностью и манерами) и как бы «ощущать себя им», т. е. в своих фантазиях пыталась «жить его жизнью и думать за него». Вы скажете, что многие в определенном возрасте в какой-то мере испытывают это. Возможно, но, как пра­вило, с годами все проходит и на смену прихо­дит реальное общение с конкретными людьми. Однако у этого человека с возрастом все это переросло в аналогичные чувства к реальным людям, но, как правило, это были «объекты на расстоянии», т. е. люди, с которыми общаться было почти невозможно в силу каких-либо об­стоятельств. И на них перекинулось стремле­ние подражать, думать за них, пытаться «пред­ставить себя на их месте, жить чужой жиз­нью» (вспомните мысли X: «А как у него? » Другой пациент «обожествлял» места, связан­ные с любимой — район, где она жила, где работала и т. д. Мы не будем здесь комментиро­вать, патология ли это.

Но для X есть некоторые советы и тезисы, которые, может, помогут ей и другим людям такого склада выйти из ситуации. Кстати, хо­рошо, что наш автор не утратил критику к своему состоянию: это значит, что страсть не так еще далеко зашла.

Прежде чем в омут бросаться, надо было рассуждать и снимать информацию, отбросив по мере сил эмоции и укоренившиеся в созна­нии стереотипы. Таким образом, включайте тормоза, пока максимально не узнаете все о человеке. Надо было сразу, как только X. узнала что Y. женат, попытаться включить фантазию и не тешить себя тщетной надеждой. Это ей удалось на время с Божией помощью, однако она, возможно, не прилагала все уси­лия, и тоскливо приятные навязчивые мысли вновь лезли в голову.

Единственный выход — забыть все это как кошмарный сон и не думать, что это было и было ли вообще что-нибудь со стороны Y. Мы часто пытаемся думать за других и тракто­вать их поступки в свой адрес. Тем более — учитывая настрой X. Как она пишет, X. изна­чально была уверена в счастливый конец вну­шенного себе, запрограммированного сюжета: X. приедет, a Y. ждет только момента, чтобы завязать общение с ней, может, так и было первое время, кто теперь скажет — все могло показаться, а может, и нет. Трудно утверж­дать, что было со стороны Y. Бывает, мы и сами порой не понимаем, зачем и что делаем, не контролируя себя (X. признает это и о себе). Да и X. вела себя негативно, что могло оттолк­нуть или напугать кого угодно, даже если этот человек был влюблен в X. и не женат. И, на­верно, уже не первый раз «проклятый нега­тивизм» подводит ее. Кстати, возможно, муж­чины думают, что у X есть кто-то и боятся подступиться. Более того, как пишет один пси­холог, «печальный лик и вечная тревога в гла­зах — лучшее средство отпугнуть возможного кандидата». X боится, что поймут? Не стоит скрывать своих чувств. Показывайте свое от­ношение, однако бегать ни за кем не надо.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.