Annotation 3 страница

Ночь выдалась нехорошая. Странная ночь. Я слышала стоны, все время просыпалась, кто-то плакал, но я никак не могла понять кто. В итоге встала, закуталась в шаль, спустилась вниз — никого не было, Дохрай спал непотревоженный, дверь была закрыта. Выйдя на порог, постояла, подставляя лицо прохладному ночному ветру. Рассвет скоро. Но бегать я сегодня не пойду… опасно это. Внезапно в воздухе что-то шевельнулось. Что-то призрачное, ставшее заметно взгляду лишь при движении, что-то… — Госпожа Герминштейн, стойте, где стоите! — раздался голос белого мага. А он достал! Молча и демонстративно сошла по ступенькам вниз. — Вот упрямая девчонка! — выругался белый. Щелкнула пальцами. И в этот момент огромная черная призрачная кошка ринулась ко мне. В первый момент я даже не осознала, что происходит. Вспыхнул синий огонек призванной белым магии, прорывая купол ловушки, чудище мчалось ко мне, становясь все огромнее и кошмарнее… Откуда-то выскочила стража с факелами, придав освещение происходящему и делая призрака почти бесцветным, и… И тут я осознала, что Дохрай не кинулся на мою защиту! А значит… — Стоять всем! — мой крик на стражников подействовал моментально. Но не на белого мага, который со своей проклятой Тьмой силой собирался стреножить призрачного духа. Я бросилась к призраку, теряя тапочки и шаль, и выкрикнула, осознав, что не успею: — Дохрай! Мой зеленый дух-хранитель возник моментально, ослепив белого и дав мне несколько секунд, чтобы поймать теряющего силы призрака в объятия. И едва дух прикоснулся, я тотчас же узнала его. Узнала, и слезы потекли по щекам, а я опустилась на колени, обнимая того, кто сегодня потерял хозяйку и источник жизни. — О, Мадина, это была твоя смерть, — рыдания сотрясали. Откуда-то набежали еще стражники, Дохрай застыл рядом со мной массивным зеленым монстром, а я сжимала гибнущего Гардэма и с ужасом осознавала, что в эту ночь в Бриджуотере одной черной ведьмой стало меньше… — Так это ведьминский хранитель, — раздался безумно раздражающий меня голос белого мага. — Ну вот, господин мэр, а вы опасались нападения на госпожу Герминштейн. Так еще и морда здесь! Замечательно! Слов вообще нет. — А это что за девица с кошкой обнимается? — удивился кто-то из стражи. Конец моей репутации. Со стоном поднявшись и осознав, что падая ободрала коленки, что вообще не радовало, я скомандовала «Дохрай, прикрой! » и, держа Гардэма, направилась в лавку. Откровенно говоря, я не знала, что мне сейчас делать, просто очень больно из-за смерти Мадины было… А еще я понимала, что… — Зачем дух к ней пришел? — раздался голос мэра. — Умирать, — просто ответил белый маг. Ненавижу! Как же я их обоих ненавижу, но… маг прав, дух пришел умирать, и от этого горше втройне. Тапочки и шаль подхватил Дохрай, он же двигался позади, прикрывая меня от взглядов, а я просто прижимала к себе духа, ненавидя в этот момент весь мир. — И он теперь будет гибнуть? — уточнил морда. — Да, — ответил почти счастливый маг. — Ведьма к своему источнику только одного хранителя привязать может. Я остановилась. Застыла, едва поднявшись на верхнюю ступеньку. Один источник — один хранитель, да, это так, но… Но! — Господин маг, — я повернулась к присутствующим, — а можно вас на минуточку? Сорочка на мне была ночная коротенькая, волосы ветер трепал, коленки, правда, ободранные, но так, в общем и целом, вид должен был быть привлекательный. И ничего удивительного, что не отрывая от меня взгляда, белый маг, закивав, торопливо направил стопы в мою сторону. Удивительно, что морда за ним последовал с настолько кривым лицом, что даже стражники отшатнулись. Ехидно улыбнувшись, заметила: — А вас, господин мэр, никто не звал! — Морда остановился. Я мстительно добавила: — У вас и так дел по горло, к примеру, чемоданы паковать! И, гордо развернувшись, вошла в лавку. Белый маг следом за мной. — Дохрай, дверь! — приказала, отпуская Гардэма на пол. В следующее мгновение я оказалась в крепких мужских объятиях, причем этим рожа не ограничился, подхватил на руки, чуть сдвинул так, чтобы мои коленки предстали его взору, и, легонько подув на них, залечил раны. И после этого, совершенно без перехода и каких-либо слов, страстным поцелуем прижался к моим губам! Хамло беломагическое! Но это было не все! Я еще не успела даже пальцами щелкнуть, как мне сломали дверь! А затем раздался гневный голос морды: — Мэтр Октарион, я не потерплю разврата в моем городе! Маг, тяжело дыша, оторвался от моего рта, все еще приоткрытого от изумления, вызванного охамением белого, и произнес сакральное: — Что? — Отпустите ведьму! — приказал мэр. Решив, что с белым разберусь позже, я томно прошептала: — Временно. Понимающе хмыкнув, белый маг отпустил меня, словно невзначай пройдясь ладонью по всем изгибам ведьминского тела. Ничего, потерпим. Нам, черным ведьмам, когда что-то нужно, мы очень даже терпеливые. — Господин мэр, — все так же томно и с придыханием произнесла я, — надеюсь, вы понимаете, что ремонт моей двери теперь на совести мэрии. И свободны, не мешайте молодой здоровой ведьме поднимать численность собственно черных ведьм. Мы с господином белым магом как-нибудь без свидетелей обойдемся, и свечу держать нам не надо — я все-таки не девочка, да и у господина мага, я уверена, уже имеется внушительный опыт в интимных делах. Морда смотрел на меня так, что в какой-то момент в душе едва совесть не проснулась. Но я же черная ведьма, совести у меня отродясь не было. — Доброй ночи, — очень вежливо сказала я, демонстративно обнимая белого мага. Мэр не пошевелился. — Дохрай. Когда я уводила белого в подвал, в лавке рычал мой дух-хранитель и пытался что-то сказать мэр, но… Но кого вообще волнует, чего там желал поведать нам новый градоправитель. Меня не волновало вовсе. Белого мага, который под видом придерживания облапал все, что только можно было, и вовсе ничего, кроме молоденькой ведьмы, в данный момент не интересовало. И зря. Потому что едва мы спустились в подвал, мужик осознал, что это явно не спальня, и выдохнул: — Где это мы? Щелкнув пальцами и запирая дверь в погреб, устало приказала: — Белый источник ищи, рожа охамевшая. Потрясенный мэтр Октарион в изумлении уставился на меня, после глянул на запертую дверь, нервно сглотнул. Если он и правда такой спец, каким себя показал, обнаружив, что я ощущаю колебания белого источника, значит, знает — сила черной ведьмы в непосредственной близости от источника удесятеряется, и в данный момент мне совершенно ничего не стоит его убить. Да-да, а вы думаете, почему во всех сказках про черных ведьм деткам строго-настрого запрещено входить в ведьминский домик. Магам, к слову, можно, но только в домик, а белый так неосмотрительно сунулся за мной в погреб… — Время пошло, — коварно протянула я, глядя на мага. — Слушай, девочка… — физиономию белого знатно перекосило. — Я могу начать с выпивания твоей силы, — промурлыкала черная ведьма, чувствуя, что зря притопала сюда босиком, так и простыть недолго. — Я дурак, да, признаю. — Белый тихо выругался. — Источник используешь, чтобы привязать духа? — Не твое дело. — Мы, черные, вообще не любим делиться своими планами на будущее. — Ну ты даешь! — Белый судорожно вздохнул. — Духа зови. Я закрыла глаза и прошептала: «Гардэм». Истончающийся призрачный кот явился незамедлительно. Мэтр Октарион еще раз посмотрел на меня, вздохнул и пошел работать. Причем почти все сам сделал — и круг начертил, и звезду вывел, и даже сцентровал плазму. После уже была моя работа, но выгонять мага я не стала. При нем резанула вену, делясь жизненной силой с духом, при нем привязала Гардэма к белому источнику. Потом, пошатываясь и не сговариваясь, мы с белым пошли к выходу. Перед дверью на миг остановились — там, в лавке, судя по звукам, шел бой. — Надо же как господин мэр за ваше достоинство переживает, — задумчиво сказала я. — Да? Мне кажется, его тревоги связаны исключительно с вашей честью, — хмыкнул маг. И неожиданно представился: — Арвейн. — Аэтелль, — представилась в ответ, — но для вас исключительно… — …госпожа ведьма. — Именно так. Маг оказался догадливым, что было приятно. — Ты не женат? — даже не знаю, почему и спросила-то, отодвигая засов вручную. Арвейн не мешал, видимо знал, что выход только ведьма открыть может. — Нет, — он рассмеялся, — мне раньше такие, как ты не встречались, а типичные черные ведьмы не в моем вкусе. А я, значит, не типичная черная?! — Огребешь! — предупредила вполне серьезно. — Извини-извини, не хотел обидеть. Смешной он. Мы вышли из погреба, вошли в лавку, застукали эпический слом моей торговой стойки. И главное, даже претензии предъявить некому — стойку ломал Дохрай, и ломал он ее мордой, в смысле мэром. После такого хранителя даже расхотелось ругать за разгром. — Кстати, а приворотные вы, госпожа ведьма, как я понимаю, не варите? — прошептал остановившийся за моей спиной маг. — Бесят, — объяснила я. — А-а, — протянул Арвейн. — К чему был вопрос? — указывая Дохраю на выход, поинтересовалась у мага. — Я же вижу, что нейтрализую, и пока среди всех зелий, что подливались господину мэру, не обнаружил ни одного приворотного. Коварно ухмыльнувшись, тихо попросила: — Ему не говорите. — Боюсь, я обязан предоставить отчет о проделанной работе. — Это будет ударом для мужского самолюбия, — констатировала не без удовольствия. На этом Арвейн галантно раскланялся и покинул мой дом вслед за стражниками и господином мэром, которых вынес Дохрай. И едва за ними криво закрылась дверь, как из погреба показался здоровенный белый кот с ярко-синими глазами. — Здравствуй, Гардэм, — тихо сказала я. Дух кивнул, подплыл ко мне и уткнулся лбом в мой живот. Жалко его. Он с Мадиной с самого начала был. Сердце сжалось. Остаток ночи прошел спокойно. * * *

Утром я не бегала, меня ждали совсем иные дела. Поднявшись, съела пару ложек запаренной каши, достала вишневую настойку и прямо с утра опрокинула мензурку. На душе было горько даже несмотря на то, что Гардэма я спасла. Одевшись, спустилась вниз. Дух-хранитель Мадины ждал меня там. И едва я появилась, шагнул, стремительно уменьшаясь, прыгнул и остался на моей черной мантии крохотным белым ландышем. Забавная бутоньерка для черной ведьмы. Дохрая видно не было, но учитывая, что покосившаяся дверь толком не закрывалась, сегодня он будет на страже весь день, обыкновенно его открывающаяся дверь пробуждает. Молча вышла из лавки в суетливое утро и, ни на кого не глядя, даже на приветствия не отвечая, направилась к цветочному рынку. Люди расступались передо мной, несколько удивленные торжественным одеянием: на мне была черная мантия с символом смерти — тускло сияющим черепом, шляпа, самая большая из имеющихся, туфли с узким длинным загибающимся носком, и образ дополняло мое белое, почти ненакрашенное лицо. Ведьминский наряд для погребения — такое тут видели впервые. Впервые надела его и я. Даже бирки посрезала утром. На цветочном рынке выбрала шесть белых лилий. Торговка Улла вопросов не задавала, просто открыла для меня склад, пустила внутрь и цену не назвала — сунула ей шесть серебряных, дико переплатив за цветы, но никаких сожалений по этому поводу не было. Когда выходила, увидела Люсинду, та выбрала шесть белых роз. К домику Мадины мы шли молча через весь город. Молча, неспешно, с горечью в сердцах. И странное дело — с рынка мы вышли одни, а когда почти дошли до окраины города, услышали голоса позади, обернулись — горожане, человек восемьсот, в черном траурном, с белыми цветами в руках, стараясь не шуметь, шли за нами. — Удивительно, — хмыкнула Люсинда, — впервые вижу, чтобы население городка шло выразить почтение ведьме. — Может, не знают, что мы к Мадине идем? — предположила я. — Знают. — Люсинда грустно улыбнулась. — Им белый маг про смерть ведьмы обмолвился, с утра весь рынок гудел, причем в изложении народа это была неправильная, безвременная, дикая и мучительная смерть. Прижав цветы к груди, тихо спросила: — А ты не почувствовала? — Нет, Телль. — Ведьма вдохнула аромат роз, которые, и я точно это знаю, ненавидела. Даже хуже — розы ее всегда бесили. — Что-то плохо мне в последнее время, слабость какая-то… С магом этим и то справиться не сумела. Вблизи источника и не сумела — отбился, силен гад. Силен-то силен, белый показал себя нехилым специалистом, но чтобы ведьма да вблизи источника магу уступила?! Мне хотелось расспросить об этом, но не положено, и мы в молчании завершили траурное шествие. Еще издали дом Мадины сообщал о том, что ведьмы больше нет в живых. Мы, ведьмы, к месту жительства сильно привязаны, и дом привязывается к нам, а потому, стоит ведьме погибнуть безвременно, так же безвременно гибнет и ее жилище. Вот и сейчас среди светлых деревянных домиков лесорубов чернотой и разрушением выделялся еще неделю назад яркий, крепкий дом Мадины. Она любила цветы. Белые. И перед ее домиком был садик с цветами, где постоянно цвели ландыши, гордо сверкали капельками росы розы, одуряли ароматом лилии… А сейчас было черно и пусто. И черный дом, покосившийся, с распахнутыми дверями и окнами, разрушался на глазах… Люсинда подошла к дому первая. Медленно опустилась на колено, медленно положила розы на гниющие, осыпающиеся трухой ступени. Ее губы беззвучно проговорили слова прощания. Их было немного, черные ведьмы не дружат между собой. Затем подошла моя очередь. Я приблизилась к дому, опустилась на одно колено, положила цветы и поняла страшное — нарушая к Тьме весь регламент, по моим щекам текли слезы. Да, черные ведьмы не дружат, да у нас не принято даже ходить друг к другу в гости, но Мадина с самого первого дня стала мне гораздо большим, чем просто коллегой. Она нередко заглядывала ко мне, особенно поначалу, я без опасений входила к ней в дом, и Гардэм, обращаясь черным котом с зелеными глазами, прыгал ко мне на руки, чтобы ему за ушком почесали. И Мадина была единственной из знакомых мне ведьм, кто не чурался громкого веселого смеха, мог танцевать с метлой по всему дому просто так, от хорошего настроения, и был способен на добрые поступки и эмоции. — Мне будет не хватать тебя, Мадина, — прошептала едва слышно. — И я позабочусь о Гардэме и посажу белые ландыши в память о тебе. Достав платок, торопливо вытерла слезы. У нас плакать не принято, совсем не принято, я знала, что Люсинда осудит. И вот когда платок совала в карман, увидела клочок белой бумаги. Оборванный. И хоть не принято касаться имущества погибшей ведьмы, позволяя ему обернуться тленом, но повинуясь интуитивному порыву, взяла, развернула и… похолодела. На бумажке было написано: «Скоро буду. Мадина». — Телль, оставь, — прошипела подошедшая Люсинда. Полагалось оставить. Запрещалось касаться чего-либо… Но я встала и, сжимая записку, решительно вошла в разрушающийся дом. У каждой ведьмы свои правила — в мой дом можно было войти смело, Дохрай пропускал, а вот решившемуся что-либо украсть или же причинить мне вред я бы не позавидовала. Гардэм у Мадины был совершенно иным — не впускал никого в отсутствие хозяйки, оттого, уходя куда-то ненадолго, ведьма вывешивала на дверь записку. И если записка была, значит, ведьма планировала вернуться в течение получаса, не больше. И это не поездка в город — рынок меньше часа не занимает, значит, Мадина куда-то поблизости отправилась. Дом откровенно устрашал своей чернотой и творящимся на моих глазах разрушением. Рушилось все: срывались с окон гардины, истлевая в момент падения, гнили цветы, тлен как пожар пожирал дерево. Но стол в лавке у Мадины был каменный, и на нем стоял поднос с гниющими уже булочками. И чайничек заварной, накрытый гниющим полотенцем… Мадина вкусно готовила. Не раз и даже не два раза бывало, что напечет булочек и едет ко мне, погоняя извозчика, чтобы привезти еще теплыми. — Аэтелль! — Люсинда не оставила меня одну, вошла следом. — Аэтелль, нельзя входить. Ничего не говоря, я схватила ведьму за руку и потащила к разрушающейся лестнице. Люсинда выругалась, наложила на ступени стабилизирующее заклятие и, проклиная все на свете, позволила увлечь себя наверх. На втором этаже, по щиколотку проваливаясь в гниющий пол, я подтащила ведьму к шкафу Мадины. Это у меня бардак и все в сундуке перемешано, а Мадина хозяйственная очень была, у нее каждое платье соответственно регламенту висело на подписанной вешалочке. И распахнув дверцы гниющего шкафа, которые тут же трухой осыпались, я с ужасом смотрела на единственные пустые плечики, над которыми все еще была видна надпись «повседневное платье». — Телль, — Люсинда взяла за руку, — Телль, это неуважение к Мадине, идем. Мотнув головой, срывающимся от бешенства голосом проговорила: — Она не вступала в бой. И не рискнула жизнью, совершая какой-нибудь из запрещенных ритуалов, Люсинда! Она напекла булочек, заварила себе чай и побежала кому-то отнести несколько еще горячими, чтобы вернувшись попить чаю! — Телль, понимаю, ты расстроена, но… — Из платьев нет только одного повседневного! — Я указала на шкаф, который начал разрушаться. — Смотри сама! Ее убили, Люсинда, убил кто-то, кому она понесла булочки! Но ведьма, ухватив меня посильнее за руку, повела к лестнице. Вовремя — едва мы начали спускаться по удерживаемым заклинанием ступенькам, как пол второго этажа рухнул и начала осыпаться крыша. Мы покинули дом ведьмы, оказавшись на поляне, усыпанной белыми цветами. Жители города, видимо следуя нашему примеру, подходили к домику, шептали несколько слов и оставляли цветы. Это было так трогательно… мы не ожидали. Мимо лавки мертвой черной ведьмы редко кто пройдет, не плюнув, а тут… Мы с Люсиндой постояли еще некоторое время, в молчании созерцая разрушение домика Мадины… Не прошло и часа, как он рухнул. Остались лишь ступени, на которых было заклинание Люсинды, да почему-то сопротивлялся тлену внушительный котел для колдовства, совсем как мой. Когда дом осыпался черной трухой, я отвернулась, пытаясь скрыть слезы. И напрасно я так сделала — позади, шагах в десяти, стояли белый маг и морда. У Арвейна в руках было два белых цветка. Он улыбнулся мне, и через мгновение в моей ладони оказался совершенно черный платок. Прошептала «Спасибо», торопливо вытерла слезы и с невозмутимым лицом повернулась к месту, где еще недавно стоял домик гостеприимной черной ведьмы… Потом Люсинда подозвала извозчика, мы сели в двуколку и уехали, а народ начал потихоньку расходиться. У моей лавки ведьма остановила извозчика и решительно вошла ко мне первая, демонстрируя доверие, которого раньше между нами не было. Я на миг остановилась, заметив, что мне не просто починили дверь — ее заменили другой, более новой и крепкой. Войдя, обнаружила на столике связку ключей, видимо от нового замка. — Гардэм у тебя! — удивленно воскликнула Люсинда. — Ночью пришел, — пояснила я. — Белый! — Ты же знаешь, у меня был второй источник от двоюродного деда, к нему и привязала. Чай? — Настойка есть? * * *

К вечеру две черные ведьмы напились в хлам. Ничего удивительного, ведь еды у меня толком и не было, не до нее как-то оказалось в последнее время. Я напилась первая и, стащив мантию, пошла красить свежеустановленную дверь в черный цвет. Получалось плохо, потому что рука постоянно соскальзывала вместе с кисточкой, и в результате у меня оказалась покрашена и дверь, и стекло… Оригинально вышло. — Телль, ты вывеску заляпала, ик, — сообщила Люсинда. Она к малярным работам приобщаться не пожелала, но, вытащив на порог кресло-качалку и прихватив бутылку с черничной настойкой, продолжала пить, командуя фронтом работ. Но вывеску я никак не могла заляпать. Вывеска же выше… Присмотрелась. Сфокусировав зрение, которое отказывалось читать прыгающие буквы, прочла «Продается». Ах ты ж гад! Нет, в другое время отнесла бы вывеску сама и к мэрии тоже бы сама прибила, но после всех возлияний с прямохождением имелись непреодолимые трудности… — Таксарн элдарриэ агартайн! — скомандовала я, направив палец на вывеску. Вывеска встряхнулась, оторвалась от фасада, прыгнула на четыре тоненькие черные ножки и бодро заковыляла через всю площадь к мэрии. Раздались крики, преимущественно мужские, и выстрелы. Снова выстрелы… еще выстрелы… Поскуливая, вернулась простреленная в нескольких местах вывеска, как побитый пес забилась мне под ноги, дрожа и продолжая скулить. — Не поняла… — пробормотала в хлам пьяная ведьма. — Гарнизон утром прибыл, — покачиваясь и размахивая бутылкой, пропела Люсинда. Наклонившись, взяла поскуливающий предмет, продемонстрировала коллеге и пожаловалась: — Они мне вывеску прострелили! — Серьезно? — Люсинда пыталась сфокусировать взгляд на мне. — Абсолютно! — Я была возмущена до глубины всей свой черноведьминской души. — Надо воспитывать, — решила ведьма. Я придерживалась того же мнения. Поправила косынку, нет, краска, конечно, черная и черные волосы не сильно бы испортила, но регламент проведения малярно-строительных работ предписывает быть в косынке, а не в шляпе, потом рубашку, пояс на брюках, заткнула за пояс кисточку… с нее, кажется, капало, но не суть. И, держа вывеску под мышкой, направилась на разбирательства с теми, кто посмел неуважительно отнестись к черной магии. Встречный народ несколько расплывался, но заклинание «Дакрахео» окрасило зеленоватым тех, кто вообще в вывеску стрелял. Группка солдат обнаружилась неподалеку стоящими и взирающими на злую пьяную ведьму — видимо, они тут охотиться на мою вывеску собрались. Пошатываясь, подошла к неучам и злобно спросила: — Вы стреляли? — Вопрос риторический, заклинание четко на них указывало. Да и вывеска, заскулив, торопливо закивала. — Э-э-э, — протянули солдаты. Пехотинцы, к слову. Форма песчаная походная, мундиры слегка потрепанные, оружие явно часто стреляющее, лица дебиловатые, что свидетельствует об участии в боевых действиях. Просто кто поумнее, те или в командовании, или в тылу, или как морда — в разведке, а эти типичное пушечное мясо. — Ну?! — Я когда пьяная, я вообще грозная. Солдаты переглянулись, тот, что постарше и, судя по физиономии, из боев вообще не вылезал, пробасил: — А у нас техника отработанная — увидал нечисть, стреляй. Треснула вывеской. Молча. Спокойно. Чисто для профилактики. Солдат обалдел. Шишка на его лбу начала стремительно краснеть и надуваться. — Нечисть, идиот, это живое существо. А вывеска — неодушевленный магический предмет! Осознай разницу! А еще когда я пьяная, я вообще ни разу не вежливая. Но и они не далекого ума оказались. — Сдурела, девка?! — взревел шишастый, хватаясь за приклад. Да, и никакого чувства самосохранения… Придется учить. И тут позади меня раздалось очень робкое: — Кхм, госпожа ведьма, так мало солдат пришло. Мы оторопели. Я — от наглости заговорившей позади меня девицы, солдаты на меня вылупились по типу «Ведьма?! ». — И что, что их мало? — свирепея, вопросила я. Девица Бронич, худенькая, невзрачная, тридцати лет отроду, окончательно робея, приблизилась и жалобно заныла: — Так не хватит солдат на всех-то, госпожа ведьма. У вас-то горе, мы все понимаем, хорошая она была ведьма, Мадина-то, да только вы с горя сейчас всех солдат переполовинете, а нам потом без женихов оставайся, да? А пожалейте вы их, госпожа ведьма, ну дурни неразумные. У кого-то задергался глаз. У меня. — Или, стало быть, пусть вывеску вашу отремонтируют, — продолжила девица Бронич. Я посмотрела на вывеску, вывеска сделала морду кирпичом — типа «этим не дамся», солдаты в свою очередь изобразили мины «да ни за что на свете». Минус на минус… — Аэт кам датарр! — и щелчок пальцами, заставивший вспыхнуть зеленым огоньком солдат. И тут кто-то заиграл что-то веселое на скрипке. Мелодия была такая легкая, игривая, и как-то само собой вышло: — Пибоди пабоди гранс! И солдаты, пританцовывая под мелодию, взяли у меня сопротивляющуюся вывеску и с танцами и плясками потащили прибивать ее на мэрское здание. У меня же взяла и выпала из-за пояса кисточка. И пока я ее поднимала, чуть не свалилась — нет, ну тут мало что меня шатает, еще и земля тоже шатается. Выпрямилась, посмотрела на солдат, которые уже к вывескоприбивательным работам приступили, посмотрела на кисточку… вспомнила, что у меня еще ведро черной краски осталось, и… — Эт ирмаин! — скомандовала кисточке и ведру. А что, сколько можно, все я да я, надоело уже. И, собственно, после этого настоящая дико злобная и мстительная ведьма отправилась спать. Когда забралась на порог, обнаружила, что Люсинда давно посапывает в кресле-качалке, и приказала Гардэму, он на пороге сидел, затащить ведьму с креслом в лавку. Скромненький белый котик мгновенно увеличился, встал на задние лапы, подхватил кресло, внес. Я кое-как следом зашла, доползла до душа, даже, кажется, помылась, а не тока сидя под струями воды раздеться умудрилась, потом было ползковое движение до постели, потом… тьма. * * *

— Госпожа ведьма, я понимаю, что у вас траур, но это не повод весь город раскрашивать в черное! — прошипел кто-то совсем рядом. И судя по всему, шипело это там уже давно… — Госпожа ведьма! Ой, моя голова… — Аэтелль! Глаза открылись мгновенно. Злые такие глаза. Повернув голову на источник звука, узрела морду. Он сидел на стуле рядом с моей кроватью и делал то, что явно очень хорошо умел — предавался бессильной ярости. — Вон отсюда, — хриплым голосом приказала я. После чего закрыла глаза и погрузилась в сон. Но заснуть мне не дали, произнеся перед экзекуцией: — Как пожелаете, госпожа Герминштейн. И на меня обрушился ливень! Из ледяной воды! На меня! На постель! Ведро воды не меньше! Подскочив с диким воплем, я уставилась на охамевшую морду, который деловито опустил ведро, в котором, видимо, и принес воду. Мэр глянул на обалдевшую меня в мокрой насквозь ночной рубашке, быстренько отвернулся, затем произнес: — Я вас внизу подожду, госпожа ведьма. Ты… ты… ты! Вскочив, стянула с себя мокрую ночную рубашку, схватила халат, надела и, завязывая пояс, босиком слетела по ступеням вниз. На площади, что примечательно, оказалось очень светло, огней много, людей… — На вашем месте, госпожа ведьма, я бы оделся поприличнее, — мрачно произнес господин мэр, стоя у двери. — Дохрай! — Дух явился незамедлительно. — Этого, — я указала на мэра, — больше не впускать! Храп Люсинды был со мной полностью солидарен. Градоначальник покивал, прошел к вешалке, снял мой ведьминский плащ, подойдя, подал мне. Яростно надела и вышла на порог, а там… Во имя Тьмы… — С другой стороны, таким этот город мне нравится больше, — заметила я, чувствуя, как босые ступни подмерзают на холодном пороге. А чего — город был выкрашен в черный цвет, от чего освещенные окна напоминали звезды на ночном небосводе: готичненько, мрачненько, но очень даже глазу приятно. Глухо выругавшись, мэр прошипел: — Госпожа ведьма, мэтр Октарион снял первую часть вашего заклятья, но ему совершенно неизвестна вторая. Объясните, почему эта компания, возглавляемая моей вывеской, до сих пор красит город?! Компания, возглавляемая вывеской? Заклинание? А какое это было заклинание? Похмельная голова отозвалась безбрежной пустотой… — Ну?! — потребовал ответа господин мэр. — Вашу мать, ведьма, трезвейте и вспоминайте уже! Вот после такого ни одна уважающая себя ведьма отвечать не станет. Гордо вскинув подбородок, я вошла в лавку, храня не менее гордое молчание. Ошалевшая морда сунулся было за мной и нарвался на Дохрая. А я ушла к себе наверх, чтобы рвануть к сундуку, достать гримуар и начать судорожно искать заклинание, противодействующее малярным работам! И не нашла! Я произнесла с десяток, сидя на балконе, но каждый раз заклинание разбивалось, едва долетев до активной группы солдат, которым моя вывеска все таскала и таскала откуда-то черную краску. И казалось бы, вот что вывеска делает рядом с солдатами, когда ей полагалось висеть на мэрии, но все стало ясно, едва я к мэрии присмотрелась — они закрасили все, кроме белых мест, которые и составляли надпись «Продается». То есть месть все же состоялась. — Танрам экваэр даван! — зачитала я очередное заклинание. Оно зеленоватой дымкой полетело к малярам-красильщикам… окутало их… рассыпалось. — Я это пробовал, — раздался внезапно голос белого мага. — Книгу дайте. Повернув голову, увидела белого, вольготно сидящего на перилах моего балкона. — Левитация? — просто уточнила, протягивая гримуар. — Да, — ответил Арвейн, осторожно беря книгу. Осторожно — это он правильно, неосторожным черномагический фолиант может и палец откусить, до локтя примерно. Что меня поразило — на правильном разделе открыл, посуровев, вчитался, подсветив себе синим огоньком, после авторитетно сообщил: — Нет, я все использовал, тут в другом затык — они танцуют, видишь? Ты спьяну на другом заклинании все замкнула. Нахмурившись, попыталась припомнить. — Самое дурацкое заклинание из всех? — спросил маг. И я не задумываясь, ответила: — Пибоди пабоди гранс! Арвейн чуть не свалился от удивления, потом повернулся к малярствующим и провозгласил: — Пибоди пабоди энгранс! И маляры остановились. Вывеска и вовсе к нам повернулась и призрачным кулаком погрозила. А солдаты, ошалевшие от усталости, повалились наземь, прям кто где стоял. Черная краска разлилась по площади… Внизу, под моим балконом обнаружился господин мэр… — Пожалуй, я пойду спать, — решила черная ведьма, поднимаясь и забирая у белого мага свой гримуар. — Мм-м, приглашение? — поинтересовался Арвейн. — Жить надоело? — очень мило улыбаясь, спросила я. — Ладно, подожду, — сверкнул улыбкой маг. Неопределенно поведя плечом, я ушла в спальню и нырнула в кровать… Зря! Кровать вся была мокрая! Послав мэру в спальню ливень ведер на пять, перестелила собственную постель, высушив матрас, и только после этого провалилась в сон. * * *

Люсинда ушла под утро, прихватив еще бутылку настойки и опустошив тем самым почти все мои запасы. Не страшно, я вообще пить не люблю. Потом ко мне притопал Гардэм — вполне осязаемый, что в общем-то, учитывая привязку к белому источнику, совсем неудивительно. Кот устроился под бочком, и спать сразу стало приятнее и теплее. На рассвете захотелось встать, но я подавила желание усилием воли — не желаю сталкиваться с мэром после того купания, которое вчера ожидало его в его спальне. А после мне стало обидно. Нет, правда, почему из-за кого-то я должна лишать себя удовольствия?! Мы, черные ведьмы, вообще очень трепетно относимся к своим удовольствиям! Поднявшись, ушла в лабораторию. Некоторое время стояла в растерянности, почесывая макушку, а после… Мэр ведь привык передвигаться на лошади, так?! Коварная улыбка расплылась на моем лице. Жаль, вариться зелье будет долго, но мне ведь есть чем заняться, не так ли?! Напевая что-то очень веселое, я поставила котелок на спиртовку, накидала ингредиентов и отправилась готовить завтрак на двоих — да-да, Гардэма теперь придется тоже кормить. Голубоглазый кот, подтверждая данное утверждение, мурча заявился на кухню. — Все-таки ты до неприличия белый, — заметила я, ставя ему на пол тарелку с жареными яйцами и беконом. Хранитель не спорил, приступив к завтраку. Я тоже села к столу, налив себе чаю. И вот стоило глянуть на заварник, как вспомнила о Мадине… Жаль, духи говорить толком не способны, мне бы очень хотелось узнать, к кому с горячими булочками отправилась ведьма. Но потом, когда медленно попивала чай, мне вспомнился рожа… в смысле белый маг. Особенно его замечания по поводу черных ведьм и вчерашний поступок с книгой — он ведь, получается, имеет подобную, иначе откуда ему знать все наши узкоспециализированные заклинания… Желание увидеть мага стало непреодолимым. Торопливо дозавтракав, я надела повседневное ведьминское платье, накрасилась, зачернила и уложила волосы, кольца понатягивала, серьги, блокнот захватила для записей и отправилась пытать мага. Собственно, где его искать, я понятия не имела, но это не имело совершенно никакого значения — к моим услугам были все сплетницы Бриджуотера. И едва я вышла из лавки, вдохнула полной грудью утренний воздух, в котором витал аромат краски, тут же свернула к лавке булочника, дабы перекинуться парой слов с его словоохотливой супругой. Через несколько минут у меня имелись подтвержденные утренними покупательницами сведения о том, что мага поселили на втором и собственно жилом этаже мэрии, дабы он мог своевременно нейтрализовывать действия приворотных зелий, упорно подливаемых мэру. Принципиально не благодаря за информацию, все-таки репутация, я с самым суровым выражением лица отправилась в мэрию. О том, что приближается черная ведьма, стражники узнали заранее. Уж не ведаю как, но сплетни в нашем городке всегда распространялись с неимоверной быстротой, наверное, это какое-то особое, не подвластное нам, ведьмам, бытовое колдовство. Не знаю, но не успела я и фонтан миновать, как стражники спешно ушли на пересменку и, уже из-за угла выглядывая, не вмешивались в момент моего вторжения в административное здание. К слову, некоторые клерки на рабочих местах уже присутствовали, но стоило мне войти, как все двери тут же наглухо закрылись, а на последней — дрожащей высунувшейся из щели рукой кто-то прикрепил записку: «Уважаемая госпожа ведьма, лестница, ведущая на второй этаж, расположена за следующей дверью». Не солгали — открыв следующую дверь, я увидела ведущие наверх ступеньки. Весело поднявшись на второй этаж, остановилась в некоторой растерянности. Дело в том, что я только сейчас поняла, что, собственно, не выяснила, в какой именно комнате поселили мага. То есть по центру, в конце коридора, располагалась двустворчатая дверь, ведущая в комнаты мэра. Ничего особенного — гостиная, спальня, ванная, кабинет, гардеробная, все стандартно. И собственно комнаты мэра меня не интересовали вовсе, но вот вопрос — в какой близости к нему поселили мага?! И если в непосредственной, тогда возникает второй вопрос — справа или слева? Просто по коридору и справа, и слева двери располагались, так вот… А чего я страдаю, проверю на практике. И я потопала до самых мэрских покоев, чтобы свернув направо — ну, я так полагаю, белым магам полагается селиться справа, открыла дверь. И узрела мэра! Тот был мокр, гол и всего в одном полотенце на бедрах. Причем последнее оказалось явно не банным и даже до колен ноги не прикрывало. Кстати, ноги были на уровне, в смысле породистые такие, мускулистые. Но все это не имело значения. Меня вовсе не анатомия господина мэра интересовала, и потому я задала прямой вопрос: — А что вы тут делаете?! Вопрос, кстати, вполне невинный, и я не понимаю, с чего господин мэр вдруг побагровел и взревел: — Вы!!! Странный он какой-то и нервный. — Это и так ясно, что я, — нахмурившись, ответила. — Так, ладно, вы не только голый, вы еще и неадекватный, и потому я задам другой вопрос: где маг? И тут у кого-то глаз задергался. Зрелище было крайне приятное, и все бы ничего, но, помимо нервного тика, господин мэр начал еще и кулаки сжимать, а вот это уже смотрелось как-то пугающе. — Ладно-ладно, сама найду, не гордая, — решила черная ведьма и захлопнула двери. После чего, после секундных размышлений, крутанулась и воззрилась на дверь напротив. Собственно, открыв ее, я и узрела белого мага. Арвейн лежал в постели, закинув руки за голову, отчего были видны все мускулы на обнаженной груди, и старательно притворялся спящим. Очень старательно. Настолько старательно, что одно это уже выглядело подозрительным. Собственно, на фоне откровенного притворства гостеприимно отброшенный уголок одеяла и вторая подушка с алой розой поперек смотрелись уже чересчур. — Я желтые розы люблю, — заявила, входя в комнату мага и прикрывая за собой дверь. Роза мгновенно приобрела желтый цвет. — Зеленую, — нет, я черная ведьма, но это ведь не значит, что не капризная. Роза стала зеленой. — Кстати, — я прошла и устроилась в кресле напротив кровати, закинув ноги на стоящий рядом столик, — вы не в курсе, с чего это мэр в комнате напротив обретается? — Полагаю, в этом нет ничего удивительного, если учесть, что в его собственных апартаментах накануне случилась гроза ведер на пять воды, — все так же не открывая глаз и притворяясь спящим, ответил маг. Оу, а я и забыла. Ну, мы ведьмы такие — отомстим и забудем, а потом снова отомстим и снова забудем… — Мда, — проговорила, испытывая некоторое смущение. Арвейн приоткрыл один глаз и поинтересовался: — Почему платье не по регламенту? Нет, вы мне нравитесь и в повседневном, но хотелось бы повторно увидеть то, регламентированное для охоты на белых магов. — Мм-м… — даже и не знаю, что сказать на это. Хотя вопрос появился: — А у белых магов тоже соблазнительный наряд имеется? Ну просто лично я вообще о белых мало что знаю. Открыв и второй глаз, маг хмыкнул и протянул: — Имеется. После чего откинул одеяло с себя, а затем и вовсе встал. Это хорошо, что на мне был полагающийся по регламенту слой белил, потому что румянец черной ведьме не приличествует вовсе, а у меня щеки запылали. Ибо в отличие от мэра на маге не было даже полотенца! — Да уж, — после некоторого замешательства все же проговорила я, — вынуждена признать, что костюм у белых магов гораздо… — Эффектнее? — предположил Арвейн, поигрывая мускулами. — Экономичнее, — подобрала я правильное определение. Затем пояснила магу: — Знаете, сколько стоит регламентированный для охоты на белых магов наряд черной ведьмы? — Сколько? — вопросил он, не испытывая ни малейшего смущения по поводу отсутствия на себе одежды. — Дороже бронированной мантии, которая используется при вызове демона, — честно ответила я. Усмехнувшись, Арвейн произнес: — С одной стороны, чувствую себя униженным и оскорбленным, с другой — румянец, пробивающийся из-под слоя вашей пудры, говорит о том, что вы как минимум впечатлены, Телль. И в этот момент распахнулась дверь. Причем я точно помню, что ее закрыла, причем плотно. Но она все равно распахнулась и с громким «бабах» ударилась об стену, после чего раздался рев морды: — Мэтр Октарион! Арвейн посмотрел на скривившуюся от вопля меня, после на господина мэра и вопросил: — А что вы тут делаете?! В следующее мгновение я с искренним изумлением услышала несколько ругательных фраз, которые поспешила тут же вписать в свой блокнот — такие перлы нужно коллекционировать! И пока увлеченно записывала, морда уже совсем не поэтично пообещал магу оторвать его… тут я снова взялась записывать… и запихнуть ему… это тоже пошло под запись. Когда же я закончила записывать, Арвейн уже торопливо завязывал пояс спешно надетого халата, видимо, оценив поэтичность угрозы. Я же торопливо перечитала записи, обнаружила пробел и очень, между прочим, вежливо попросила: — Господин мэр, вы не могли бы повторить вторую тираду, я не все успела записа… Разъяренная морда выхватил у меня блокнот, вырвал листок со свежесделанной записью, сунул в свой карман и швырнул блокнот мне на колени. — Это значит «нет»? — уточнила на всякий случай. — Госпожа ведьма, — мэр вдруг нагнулся и, схватившись за кресло, крутанул его, разворачивая к себе, после чего, упираясь руками в подлокотники и нависнув надо мной, прошипел, — позвольте теперь я спрошу: что вы тут делаете? Вжавшись в спинку кресла, нет, я не боялась, просто кто-то выглядел очень грозно, пробормотала бессвязный бред на тему: — Мэрия всегда открыта для граждан Бриджуотера… — Да, госпожа ведьма, — у градоначальника все-таки явственно дергалось веко на правом глазу, — но это касается первого административного этажа. Вы же имели наглость заявиться в жилые помещения! — Да бросьте! — вполне обоснованно возмутилась я. — Вы вообще с первого дня появления обосновались в моей спальне, я же вас в наглости не обвиняла! Теперь у мэра дернулось и левое веко. Смотрелось оригинально, потому что глаза дергались не в такт. — Слушай, ведьма, — прорычали мне почти в лицо, надвигаясь еще ближе, — если уж решила мне мстить, то будь добра посягать на мою спальню! — Мм-м… — с сомнением посмотрела на мэра. — А где вы вообще видели добрых черных ведьм, господин мэр?! Вместо ответа морда как заорет: — Вон отсюда!!! И тут осторожненько вмешался Арвейн, напомнив: — Господин мэр, собственно, госпожа ведьма пришла ко мне. И как-то сразу стало неуютненько в этом кресле под сумрачным взглядом этого, с которым мы за город воевать начали… — Колдану, — предупредила на всякий случай. — Снимать не буду, — вставил свое слово Арвейн. И глаза у морды дергаться перестали. Смотрелось ну очень-преочень жутко… — И должен сказать, господин мэр, что в данный момент вы смущаете мою гостью, и… Левая рука мэра метнулась к поясу… молниеносный бросок, который вообще для меня выглядел смазанной тенью, сверкнувшее в воздухе лезвие и вопль белого мага. Вопль! Мага! — Заговоренная сталь, — возвращая ладонь на подлокотник кресла и сжимая его так, что несчастный заскрипел, прошипел зверская морда, — великолепно действует против магов. А теперь вон отсюда, развратница конопатая! Что?! И осознав, что мысли тут читать никто не умеет, озвучила потрясенное: — Что? Прорычав что-то достойное записи в моем блокноте, мэр хватанул меня за запястье, вытащил из кресла, после выволок из комнаты пригвожденного к стене и пытающего высвободиться мага и хамейшим образом закрыл дверь перед моим носом. Обалдевшая черная ведьма не удержалась от устроения маленькой грозы и в новом месте обитания морды, после чего громко крикнула: — Господин белый маг, я вас в чайной у фонтана подожду. — Хорошо, госпожа ведьма, прибуду сию же минуту, — почему-то прохрипел Арвейн. * * *

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒